ГЛАВА XVII 1 страница

Письмо Уильяму Фейрфаксу в Лондон, через Нант

Бесценный друг,

Ты ошибался, когда предполагал, что не вернешься в Париж как минимум следующие полгода. На самом же деле путешествие обратно предстоит тебе уже на этой неделе, и вот почему — ты в списке приглашенных на мою свадьбу с мадемуазель Фирман.

Ты все верно прочитал, дружище, я справился со всеми формальностями, спросив благословения ее матери — хотя дураку ясно, что любой, даже самый незавидный жених получил бы его без промедления с ее стороны! – купил кольцо и, конечно, сделал Маргарите предложение. Было бы нечестно забыть о такой мелочи, верно?..

Чувства Маргариты, верно, призывают ее к неспешности. Видел бы ты, как она краснела и долго молчала, выслушав мое обращение к ней, точно не знала, что и сказать. Но это в порядке вещей и не требует осуждения — малышка еще наглухо закутана в монастырское платье и не понимает, что вот-вот выпорхнет на свободу из этой душной клетки нищеты и недальновидности. Какую славу мне принесет этот брак! Навсегда очернит мое имя, несомненно. Так что не упрекай меня, не читай нотаций о благопристойности, мои доводы тебе известны.

Касаемо того дела — я почти забыл о нем в пылу «сражения», и могу поклясться здоровьем десятка своих лучших лошадей, что результат давно меня не волнует. Черный конь с прошлого месяца не говорил со мною с глазу на глаз, как только понял, что дело идет к моей победе. Я выиграл его маленькую Белую Ладью, а он мне теперь должен половину своих фигур. Конь жадноват и упирается до полного шах и мата, так что здесь потребуется твоя помощь. Умеющий ходить по диагонали Епископ — так его прозвали в ваших краях? – очень понадобится мне вскорости. Человек вроде тебя, чей авторитет в нашей узкой компании непререкаем, рассудит нас окончательно. И обещаю — после этого уже никаких глупых игр, эта принесла мне слишком мало удовольствия и слишком много мигрени.

Тем временем, на свадьбу ты явишься не только в качестве почетного гостя, но и в роли моего шафера. Считай это честью или проклятьем, дорогой мой, а мне будет очень отрадно. И это не было вопросом, ты приедешь. На кого еще я могу возложить подобную обязанность!..

Внимательно прочитал твое последнее письмо. Я очень рад, что ваш разрыв с Эффи сгладился и всецело разделяю твою надежду на то, что обновленный союз продлится много лет. Она, наверно, раскаялась и ты для нее теперь герой. Хорошо, что разлука с тобой повергла неверную в отчаяние.

И боюсь, что мадемуазель де Блуа на тебя сердечно обижена. Но, отвечая на вопрос из заключительной части письма, не могу не заметить, что она по-прежнему интересуется тобой. Даже заглядывала мне через плечо, прищуриваясь, пока я читал твою записку. Я спросил, не желает ли она передать приветствие или самой написать пару строк, и она тогда быстро захлопнула веер, покраснев от злости. Жаль, что все так неудачно сложилось. Если бы ты был менее обходителен с дамами! А впрочем, все к лучшему — от судьбы не уйдешь, да и она кажется девушкой довольно ушлой. Забудь про нее. С Эффи тебе спокойнее, и про ее верность, по крайней мере, ты уже все знаешь.

Не оставляй жену одну в холодном доме, привози ее с собой. Можешь сказать, что я приглашаю вас на ужин и велю подать все ее любимые десерты.

Любящий друг и прочая,

Робер Гюго.

– Признаться, я не думал, что Робер так скоро предложит мадемуазель Фирман замужество, – произнес Уильям, вглядываясь в проносящийся мимо пейзаж. Поезд ехал так быстро, что перед глазам мелькали лишь зеленые просветы.

– Ты как будто не рад этому, – усмехнулась Эффи, оторвавшись на миг от очередной книги прославленной английской романистки. – Уж я-то и помыслить не могла о том, что Робер когда-нибудь женится. Это так на него не похоже. Закоренелый холостяк — и без ума от какой-то девицы спустя пару месяцев знакомства. Как странно! Неужели девушка так хороша?

Как показалось Уильяму, эти слова его жена произнесла с жадным любопытством. Нескромная привычка проявлять интерес к чужим отношениям смущала его, но осуждать жену Уильям не смел — она ведь только поправилась и столько всего пережила, зачем волновать бедняжку пустыми ссорами... Вот она сидит и читает книгу, как степенная жена, и даже платье ее в этот раз — весьма строгое, темно-синего, роскошного оттенка. Из украшений — только ленты. Быть может, некоторым ненастьям стоит повиноваться, чтобы потом приходить к вечному счастью?..

– Мадемуазель Фирман, – Уильям склонил голову к плечу, – Не типичная парижанка.

– Ну конечно, нет, – Эффи улыбнулась так снисходительно, словно Уильям просил ее по буквам произнести собственное имя. – Этих парижанок, помешанных на шляпках и перчатках, вокруг него крутилось предостаточно, и ни одну Робер не сделал своей женой. А ведь среди его поклонниц были очень именитые особы!.. Определенно, его невеста — девушка выдающаяся и всесторонне развитая. Она должна быть красивее, лучше и умнее его прошлых пассий...

Уильям молчал, а Эффи не намеревалась замолкать. Окончательно захлопнув книгу, она спросила:

– Так какая она? Блондинка или брюнетка? Пышка — или как тростинка?

– Ты сама увидишь, – тихо ответил Уилл, глядя на жену с явным удовольствием человека, владеющего некой тайной.

– Крайне любопытно, какова же она. Красавица-скандалистка? Законодательница моды? Уильям, ну скажи мне, скажи!

Мужчина лишь посмеивался над звонким, обиженным голоском жены и несильными ударами ее кулачка. Однако, при упоминании скандалистки его мысли непременно возвращались к совсем другой персоне. И он ловил себя на странном трепете, начинающемся в кончиках пальцев и заканчивающемся где-то под горлом. Уильям все еще не понимал, почему ему так страшно из-за встречи с какой-то де Блуа! Ему хотелось сгореть от стыда, хотя это она повела себя неприлично в их последнее столкновение... но об этом лучше было не вспоминать.

– С замиранием сердца жду встречи! – повторила Эффи, ненароком озвучив его мысли. – Надеюсь, эта милая девушка перетянет Робера Гюго на сторону здравомыслящих мужчин! Я так ненавижу его глупую самоуверенность! И прекрасно помню, что он все время лезет в драку! Как тебе повезло с воспитанием, Уилл, дорогой...

С этими словами она прижалась к его плечу и замолкла. Уильям с наслаждением прикрыл глаза, ощущая на щеке ее робкий поцелуй. И хотя Уилл до сих пор таил обиду, он уже не так сокрушался о неверности Эффи, снова чувствуя себя очарованным ее красотой и любовью. После воссоединения англичанин не собирался расставаться с женой ни на мгновение. Главным образом потому, что боялся повторения уже известного ему кошмара. А потому он помог Эффи упаковать вещи, заявив, что покажет супруге Париж, и они вместе сели на поезд, теперь уже подъезжающий к своей цели.

– Где-то через полчаса прибудем, – сказал Уильям.

– Я очень рада, – Эффи кивнула и вернулась к чтению.

Не женщина — а прелестный ангелок, как ему казалось.

Уильям отвернулся от нее с улыбкой. На свадьбе Робера они предстанут восхитительной, гармоничной парой, и немедленно станут примером для молодоженов, уж об этом Уильям позаботится!..

***

В воздухе лилась музыка, мягкая и печальная, похожая на шелест ветра. Эрл прислушивался к ней, не открывая глаз. Наверняка Рам играл в соседней комнате. С того момента, как Маргарита перестала приходить, он вновь не видел ничего, кроме своих мелодий, и все они навевали ужасную грусть.

Эрл приподнялся, под его локтем злобно звякнули две белые клавиши. Все тело болело, шея одеревенела, в спине отдавалась непривычная ломота. Черт, он снова заснул за фортепиано. Эрл протер глаза и, окончательно проснувшись, оглянулся на скомканные клочки пергамента, там и тут белеющие на темном ковре. Он пытался сочинять, но вдохновение не приходило. И усталость совершенно лишила его сил.

Весь вечер он провел в казино, выигрывая у состоятельных господ, а ночью не смыкал глаз, сочиняя балет — первое серьезное произведение за долгие, долгие месяцы. Только так, изводя себя, свое тело и разум, он засыпал и не видел странных снов. Эти сны... Иногда он не различал, где жизнь, а где сновидение. Это лишь умножало его тревогу и стремление покинуть Францию, ведь он по-прежнему видел во сне Маргариту, то ослепительную и светлую, то ускользающую тень.

Но хватит о ней! Эрл потянулся за чашкой и отпил чая. Вчерашнего, холодного и горького. Перед ним лежала раскрытая нотная тетрадь; складная мелодия обрывалась где-то посередине, а Эрл не любил незаконченности. Вместе с тем, глядя на пустые строчки, он испывал гнетущее равнодушие. Он не хотел больше писать сегодня. Но чем еще занять серые часы в подземельях?

«Ничего, – подумал Эрл. – Скоро ты покинешь их навсегда».

Немного разомнув спину, он заставил себя вернуться к рабочему месту. Длинные пальцы зависли над клавишами, пошевелились в нерешительности. Мысль не шла. Эрл уронил руки и тяжело вздохнул. В конце концов, он задумался над названием балета. Возможно, тогда процесс пошел бы быстрее...

О чем повествовал его балет? Он был практически сказкой. Не одной из тех, что Эрл слышал в детстве от бабушки, но из тех, что он прочел уже в осознанном возрасте. Эрик поощрял в своих преемниках любовь к чтению, все они имели полный доступ к его библиотеке, где можно было найти и античных, и современных авторов. С одинаковым интересом Эрл почитывал как романы плаща и шпаги, так и Гомера, и народные сказки, мифы, предания.

Но особенную симпатию он испытывал к греческим богам. Все истории о них были назидательны, и ему нравилась красота, окружающая каждого героя. Казалось, в мире этих многоликих сказаний даже сатиры – и те прекрасны. Не говоря уже нимфах, и о музах…

У Эрла был целый «греческий» период, когда он с удовольствием сочинял музыкальные темы, посвященные Афродите, Дионису — почему-то здесь он всегда думал о Хьюго – и Аполлону с Артемидой. Ради своего балета он вновь обратился к мифам, вспомнив о самом любимом из них — о похищении Персефоны.

Беззаботная, невинная девушка, полная света, попадает в подземное царство и учится жить среди холодных теней, одной из которых является ее муж…. Эрл не раз хотел написать глубокое произведение на этот сюжет, но откладывал творческие планы в дальний ящик. Как иронично, что в его жизни на краткий миг появилась настоящая Персефона. И как горько, что она не была ему предназначена…

И вот снова. Мечты о чем-то большем. Да как он смел возвращаться к череде этих мыслей, зная, что в подземельях все останется неизменным? Неважно, кто приходил и уходил из них. Ни одна даже самая добрая душа, которой, несомненно, Маргарита являлась, не смогла бы жить в вечном мраке. И он тоже не мог.

Эрл никогда не обещал Эрику, что останется навсегда. Здесь он спрятался от самого себя, но прошло достаточно времени, чтобы вернуться к солнечному свету и попытаться начать все сначала. Эрл еще не знал, как именно.

Ловя себя на мысли о доме вдали от шумных городов, о счастливом Раме и прелестной маленькой жене, он болезненно морщился. Не нужно обманываться… Пока он знал лишь одно — пришло его время творить. Он чувствовал, что готов вложить всего себя во что-то подлинное, что-то серьезное. Пока это чувство не угасло, Эрл неутомимо заполнял строчки. Скоро, очень скоро…

До Эрла донесся тихий вздох. Он повернул голову и увидел, что рядом с ним стоял Рам. Юноша вдруг протянул к нотной тетради руку.

– Тебе нравится? – спросил Эрл мягким, любящим голосом. Он знал, что с Рамом нужно разговаривать ласково. Чуть повышенный, слишком резкий тон — все это могло легко потревожить его брата.

Вместо ответа Рам провел ладонью по листу. Последние ноты — самые свежие — чуть смазались. Это сперва озадачило Рама, а потом он издал тихий разочарованный стон. У него даже губы дрогнули.

– Все в порядке, – прошептал Эрл, осторожно отводя руки от тетради и направляя Рама в его комнату. – Ты не сделал ничего страшного. Я исправлю… Это будет совсем нетрудно.

И тут он вдруг услышал голос Рама. Обычно тот произносил целые предложения лишь в мгновения сильного душевного подъема, но сейчас юноша смотрел прямо на него и бормотал:

– Ангел, – его голос можно было принять за похоронную песнь. – Ангел исчез.

Эрлу хватало выразительного блеска его глаз и прямо-таки написанного у него на лице волнения, чтобы вновь ощутить боль разлуки. Он должен был сказать, что Ангел никогда уже не вернется, но на это Эрлу не хватало духу. Трус! Неспособный открыть правду Раму, неспособный отказаться от сладкой иллюзии.

– Я знаю, Рам, – ответил англичанин, глядя куда-то сквозь брата. – Я знаю.

***

Марго терпеть не могла публичность. Все эти приемы, балы, заявления перед прессой — от одной мысли обо всем этом у нее кровь стыла в жилах. Она предпочитала делать всю черную бумажную работу, а общественную часть оставлять Каролин. Конечно, следствием из этого было всеобщее мнение о том, что бедняжка мадемуазель де Блуа в одиночестве управляется с Оперой. Ну и пусть. Зато поменьше взглядов.

Но сегодня присутствие на сборе труппы было необходимо. Маргарита долго пыталась уговорить кузину справиться без нее, но та настаивала и в конце концов попросту назвала ее трусихой. Марго не стала спорить. Кого интересует ее мнение? В последнее время о нем никто и не спрашивал.

Единственное, о чем удалось уговорить неприступную Каролин, было место. «Если ты будешь говорить со сцены, тебя услышит куда больше людей», – настаивала та, но все же согласилась перенести собрание в один из танцевальных классов.

И вот теперь она стояла в пустом, просторном зале, залитым весенним солнечным светом, и смотрела на свое бесконечное изображение в зеркалах, которыми были закрыты все стены. Десятки — нет, пожалуй, даже сотни зеркальных Марго — и все, как одна, в сиреневом платье, которое никак не шло к бледной коже и светлым волосам, но было самым новым и «приличным» из тех, что у нее были. Мать заставила Маргариту утром надеть это платье, поскольку после сбора труппы они должны были поехать на пикник, устроенный Робером в честь их помолвки.

Тщедушная девчонка из зеркала никак не подходила в невесты самому богатому человеку в Париже. И она прекрасно понимала это.

Но она так устала!

Одна половица была несколько другого цвета, нежели остальные. Марго была почти уверена, что, если как следует на нее надавить, то зеркало напротив отъедет в сторону и откроется тайный ход. Он научил ее, как искать потаенные двери в Опере.

Но проверять не хотелось.

Дверь позади нее отворилась, и внутрь посыпалась стайка балерин, за ними — хористки, затем — рабочие и обслуживающий персонал и, наконец, солисты. Завершала процессию Каролин.

Зал теперь был набит битком, и около сотни глаз воззрились на Марго. Той моментально захотелось уменьшиться, съежиться, исчезнуть... пожалуй, все-таки надо было проверить насчет тайного хода.

Подоспела Каролин, которая встала на середину зала и, широко улыбаясь своей публике, заговорила:

– Мои дорогие! Вы знаете, как дорог нам каждый из вас. Те месяцы, которые мы провели вместе с вами, опекая вас, были для нас лучшими в жизни, а вы все стали нашей семьей. Нашей большой, дружной семьей!

«Она хотя бы сама понимает, насколько фальшиво звучит? » – думала Марго. Она-то знала, что кузина вовсе не любила всех этих людей, а терпела только потому, что они обеспечивают ее успех и благополучие. Но, судя по лицам собравшихся, они во все это верили.

– Но, к сожалению, иногда вещи должны меняться.

По залу пробежался взволнованный ропот. Что случилось? Директрисы отказываются от управления? Продают Оперу?

– С этого момента я буду управлять Оперой лишь дистанционно, – подала тихий голос Маргарита.

Все уставились на нее с непониманием. Марго не могла понять, что значат эти эмоции: изумление из-за того, как такое возможно или немой возглас «Как? А вы раньше вообще управляли театром, мадемуазель Фирман? »

– Разумеется, мадемуазель Фирман часто будет навещать нас и навсегда останется...

Каролин не договорила. Дверь в зал распахнулась снова, и на пороге появился Робер. Даже не глядя на собравшихся людей, он прошествовал к сестрам и воскликнул:

– Маргарита, я заждался вас! Пойдемте же. Нас здесь больше ничего не держит. – С этими словами он, положив руку ей на талию, повернулся в направлении двери, но вдруг застыл и, словно впервые увидев, обратился к окончательно потерявшим нить событий присутствующим:

– Как? Вы разве не знали? Мадемуазель Фирман выходит за меня замуж. Мы собирались объявить о помолвке на днях. Об этом будет написано во всех газетах!

И он повел Маргариту прочь.

Вероятно, у него просто из головы вылетело, что Маргарита просила не афишировать их союз.

***

Эрл работал не покладая рук и испытывал удовольствие, преодолевая трудности, обычно вгоняющие его в ступор и мешающие проникнуть в тайник искусства. Он не заметил, как погрузился в музыку с головой, как начался полет его творческой фантазии. Открылся неиссякаемый поток звуков, заставляющий душу парить.

То был настоящий музыкальный экстаз, и хотя Эрл не отдавал себе отчета в том, какой исключительной силой ему удалось наполнить нижние уровни Дворца Гарнье, он ненароком думал: «Должно быть, это и есть проблеск вдохновения! »

Ослепленный, он соединял пальцы с клавишами, прирастал к ним на мгновение, чтобы оттолкнуться — и броситься к следующей белой или черной ступеньке. Мелодия начиналась меланхолично, но к середине оживала, становилась все яростнее и быстрее. Эрлу казалось, что ее созидание вытягивает из него все силы! Музыка рассыпалась сотней искр, воздух вокруг, казалось, трепетал от ее мощи, сливающейся с дыханием пианиста.

Вот уже и пальцы наполнились дрожью, а он творил и не мог остановиться, потому что перед его глазами застыла живая картинка: Персефона мучима жаждой, она предчувствует ошибку, но вкушает гранат — и ее тотчас настигает расплата. В подземном царстве, придуманном и настоящем, сгущаются тени. Дева роняет кровавый плод... но нет... слишком поздно.

Гондола, в которой она должна была отчалить из мира мертвых, скрывается вдали, а знакомая, мрачная фигура владыки преисподней накрывает ее стремительно и властно. Аид оставался с ней учтив и чуток, не прикоснулся даже пальцем, пока она была гостьей. Но теперь темный царь не нуждается в сдержанности.

Персефона прекрасно читает это в его глазах и плачет, еще не зная, что Аид осыпет ее подарками и ласками... Бедная, находящаяся в неизвестности, испуганная опасной страстью. Как не дать ей белокурые локоны и бледное, точеное личико? Эрлу хотелось самому встать на место Аида, набросив на плечи тяжелый черный плащ, полы которого были настоящим ведьминским лохмотьем, и надеть черную корону.

Он заходился от предвкушения вкусить тело Персефоны, чьи дрожащие руки он широко развел своими, подавляя немой протест. Бледноликая красавица даже перестала сокрушаться, пораженная болезненной одержимостью своего господина, и только смотрела остекленевшими глазами. Пусть карими! Такими смиренными и кроткими, но скрывающими нечто глубокое...

Эрл низко склонился над клавиатурой, нервно повторяя минорные звучания, стремясь передать волнение невинной девушки и острый голод уже зрелого мужчины. В подземном жилище ему стало нестерпимо душно, ноющими пальцами он расстегнул верхние пуговицы своей рубашки. Этого маленького отступления, отвлекающего от действия балета, хватило, чтобы сбросить чары.

В эту минуту Эрла захлестнуло чувство стыда, и он мог бы уничтожить все написанное, не отвлеки его Голос:

– Вот это — Музыка, – произнес Эрик, и в его бесцветном голосе можно было уловить благосклонность. – В ней радость и горечь, свет и тьма, все стихии. Твое уединение не прошло даром.

Чуть погодя Эрл понял, что из своей комнаты выглядывал, широко распахнув глаза, Рам, а у входа в жилище застыл не один Эрик. Все его братья были здесь и выглядели так, словно отвлеклись от дел разной степени важности и пришли по зову его музыки, повинуясь какому-то нестерпимому порыву.

Дестлер — с норовящей выпасть охапкой роз и выпученными глазами. Хьюго — в белом халате, предназначенном для опытов. Гэри — в домашнем костюме. Зрелище редкое и неожиданное настолько, что Эрлу стало не по себе.

Он слышал о том, что с людьми делали творения Эрика, но никогда не тешился иллюзиями, будто сумеет создать нечто равноценное. Пристальные взгляды братьев смутили его настолько, что Эрл хранил неловкое молчание. Не дождавшись от него никакого ответа, Эрик продолжил:

– Это ведь не сюита, не соната. За мелодией прослеживается история, и она возбуждает интерес, она оживает. Все это говорит о потенциале произведения. Ты только начал работу над ним?

– Да. Это балет, – коротко ответил Эрл, ловя отнюдь не веселый взгляд Гэри. Француза явно тошнило от доверительного тона их беседы. В отличии от остальных, он если и услышал в музыке что-то волнующее, то удачно скрыл это. Но Эрл сомневался, что на Гэри действовала магия нот, с его-то холодным разумом! Впрочем, в планы англичанина вовсе не входило восхитить Черного Человека.

Другое дело — мнение Эрика.

– Ты все больше удивляешь меня, – сказал тот. – Я хочу предложить тебе свои уроки.

– Уроки? – повторил Эрл с недоумением.

– Чему вы хотите его научить? – тихо, сквозь зубы спросил Гэри. – Судя по вашим словам, он и без того гениален.

Эрик все никак не хотел оторвать взгляда от партитуры, стоящей на пюпитре. Хотя Эрлу и льстило внимание, проявленное к произведению, он вдруг ощутил укол ревности и странное желание спрятать партитуру от этих скользящих, плотоядных глаз. Ведь строки, выведенные на бумаге, были прямым ответом на все его переживания... и желания.

Делиться ими? И с кем — с Эриком? Эрлу совершенно не хотелось.

– Он знает, чему может научиться, – Золотые глаза прищурились. – И не откажется прийти ко мне сегодня вечером, около девяти, если не глуп. Не бойся, Эрл, я не заставлю тебя играть, если эта вещь столь сокровенна, но из моей лекции ты подчерпнешь много полезного.

– С удовольствием, – тихо, все так же смущенно ответил Эрл.

Краткий миг единения с музыкой — а значит, и с белокурой богиней — пропал, но он еще не вернулся из того, другого мира. Все слова Эрика достигали его разума словно через гущу тумана. Красивый, ненавистный голос вместо робкого, тонкого, жаждущего прикосновений... который ему никогда не услышать. Ни в таком свойстве, ни в каком ином.

– Замечательно, – кивнул Эрик.

Эрл видел, как Гэри скривился и попятился во тьму, пока остальные его братья еще стояли, замерев. Он был уверен, что Эрик тоже заметил это, но не пожелал, не посчитал нужным обернуться. По комнате разливалась тишина, кажущаяся просто уродливой после такого фантастического концерта, но Эрлу она приносила приятное успокоение.

Он наконец приблизился к вечному.

***

Если бы Каролин оказалась на месте Маргариты, она бы не спустила с рук своему жениху подобное наплевательское отношение.

С такими мыслями девушка подавала руку Симону (Робер даже не удосужился помочь своей невесте и ее кузине, это неслыханно! ), чтобы спуститься на землю из кареты. Там у нее успела разболеться голова — но не от тряски, а от осознания того, что отделка салона там была дороже, чем весь ее гардероб, вместе взятый.

Когда Робер забрал их из Оперы, в карете уже сидела мадам Фирман. Она была счастлива, опираясь на шелковые подушки — но счастлива ровно до того момента, как увидела свою дочь. Порой казалось, что для Анны Фирман Маргарита — это неизменная, начальная причина всех несчастий, которая портит все одним лишь своим появлением. Каролин не могла представить, каково это. Она никогда не была нелюбимой дочерью.

Наплевав на все приличия, Робер сел рядом с Марго и обнял ее на глазах у матери. Симон сжал зубы и стал смотреть в окно, а мадам Фирман улыбалась. По ее мнению, месье Гюго мог делать с ее дочерью что угодно, лишь бы оплатил потом безбедное существование в старости. Каролин было это несколько противно, но она, при всей своей неприязни к Роберу даже завидовала сестре. Столько денег! Она сыграет в Золушку.

Вот только с принцем не повезло.

Итак, вот и пикник, ради которого Робер буквально сорвал их рабочий день. Каролин критически оглядела полянку, на которой были разложены подушки, тюфяки, пледы и, конечно же, скатерть. Еда еще принесена не была, лишь в корзинках тут и там виднелись бутылки с напитками — в основном, спиртными.

Робер, широко улыбнувшись и не убирая руку с талии Марго, велел всем садиться.

Расправляя складки платья так, чтобы они лежали аккуратно и красиво, Кара заметила краем глаза, как неуместно выглядит на фоне всего этого великолепия ее кузина. В парке Гюго, с его гладко выстриженными в кубы и шары кустарниками, деревьями, в кронах которых один лист идеально подходил к другому, ровными газонами и геометрически правильными аллеями, расходящимися во все стороны от лужайки, на которой был устроен пикник, не было места бледной, угловатой, с неправильными чертами лица Маргарите.

Та почти что украдкой осматривала это великолепие, явно не в силах осознать, что в скором времени все это будет принадлежать ей.

Хотя Каролин была больше уверена, что Марго сама будет скорее еще одной собственностью Робера, вроде этого парка, чем хозяйкой.

Нет, ей не быть мадам Гюго.

Она будет просто игрушкой богача.

Но сколько денег!...

Воспользовавшись моментом, когда Робер отошел к своему дворецкому, чтобы обсудить подачу блюд, Маргарита перешла к Каролин и Симону, словно считала, что они защитят ее. От чего? Она сама выбрала Робера, и Каролин могла понять грозный взгляд матери Марго.

Через пару минут Робер вернулся и сел между Маргаритой и Симоном, будто и не заметив, что молодому человеку пришлось подвинуться.

– Закуски будут сейчас поданы, так почему бы нам не наполнить бокалы? – предложил Робер. – Что вы будете, моя дорогая?

– Я... – голос Марго звучал очень тихо. – Ничего, спасибо... возможно, чай...

– Никакого чая! Вы будете пить шампанское, – решил Робер.

Маргарита не посмела не возражать.

– Так значит, нас будет всего пятеро? – спросила Каролин. – Маловато народа для подобного размаха. В таком случае, отпраздновать помолвку можно было бы где-нибудь и в другом месте. И не отрывать нас от работы.

– Нет, что вы, мадемуазель де Блуа, – Робер расплылся в лучезарной улыбке. – Мы ожидаем еще мистера Фейрфакса. А вот, кстати, и он! Как вижу, с женой.

***

Маргарита и Каролин сидели достаточно близко друг к другу, так что Марго смогла услышать, как ее сестра тихонечко ахнула.

Под руку с Фейрфаксом шла прекрасная незнакомка — высокая, с медными завитками волос, пылающими на солнце. Она подставляла полуденным лучам свое лицо — и улыбалась их нежной ласке.

Каролин сжала локоть Маргариты и на ухо спросила:

– Это точно она? Его жена?

– Думаю, да, – Марго удивленно посмотрела на сестру. – Это миссис Фейрфакс. Красивая, правда?

Кузина подвигала желваками. Пара приближалась, теперь она видела трепетные взгляды, которые Уильям кидал на свою спутницу. О, ее это злило, но Маргарита видела, как она поспешила надеть безразличное выражение.

Наконец, пара оказалась прямо перед ними. Уильям мягко посмотрел на обеих девушек, после чего сказал:

– Вы стали еще краше за время моего отсутствия. Я скучал по вам. Позвольте сразу поздравить вам с помолвкой, мадемуазель Фирман... Незнакомка качнула головой, и ее рыжеватые кудри задрожали в такт. Розовые уста разомкнулись, улыбка обнажила ровные белые зубы.

– Очаровательно, – выдохнула она, протягивая Маргарите ладонь, затянутую в кремовую перчатку. – Вот тот ангел, что посвятит свою жизнь Роберу. Неужели ты не познакомишь нас, Уилл?

Он тут же приобнял женщину за плечи.

– Прости, милая. Дамы, это Эффи Фейрфакс, моя любимая жена. А это — мои самые ближайшие парижские друзья, а по совместительству хозяйки Оперы, мадемуазель Маргарита Фирман, мадемуазель Каролин де Блуа, а также их замечательный кузен — Симон Леру. Его отец заведует кондитерскими, изготовления которых, если я не ошибаюсь, тебе очень полюбились сегодня за завтраком.

Эффи энергично закивала, поочередно пожимая руки знакомым мужа. Дойдя до Симона, она звонко рассмеялась:

– Эти пирожные! «Маленькая маркиза»!..

Пока они обменивались комплиментами, Маргарита кинула взгляд на Каролин. Та словно погрузилась в какой-то транс. Она холодно разглядывала англичанку, от напряжения даже нахмурив лоб. Заметил это и Уильям. Он чуть наклонился к кузинам и вкрадчиво произнес:

– Вы представить не можете, как я скучал по Франции. После здешних нравов Англия кажется омертвевшей.

Каролин ничего ему не ответила. Улыбка Фейрфакса начала тускнеть, но прежде, чем пауза стала непозволительно долгой, в разговор вступила Маргарита:

– Мы рады вашему возвращению.

– А я рад за вас с Робером. Признаться, мне с самого начала казалось...

– Ничего тебе не казалось, – фыркнул сам Гюго. – Он просто пытается выкинуть комплимент послаще... И преуспевает! Но давайте, наконец, присядем и продолжим непринужденное общение.

Он указал рукой на разложенные подушки.

– Обожаю пикники! – всплеснула руками Эффи. Она тут же начала перечислять составляющие правильного английского пикника, и с каждым ее словом брови Каролин поднимались все выше и выше.

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 252627 28 29 30 Следующая ⇒