|
|||
ГЛАВА XII 9 страницаБыстро задернув шторы, Эффи вернулась в постель, распустила волосы и расстегнула парочку пуговиц на сорочке. Прислуга в этот момент как раз принесла ей завтрак — поднос с луковым супом и булочки с корицей. Заметив еду, Эффи замахала на горничную руками, как ненормальная: – Унеси это! Унеси быстро! На смуглом лице горничной появилось страдальческое выражение. До нее очень медленно доходил смысл слов Эффи, а та, конечно, не могла терять ни минуты — и потому злилась. – Ну что ты стоишь! – прошипела красавица, отодвигая поднос как можно дальше. – Но мэм, за все ведь уплачено. – Вздор какой! Можешь сама все это съесть, – ответила Эффи, покраснев. – Только убери его отсюда, милочка, и поживее. Едва горничная исчезла за дверью, Эффи схватила с прикроватного столика носовой платок. Это, по ее мнению, чудесно дополняло картину, которая должна была открыться Уильяму. Соорудив на лице измученность и слабость, Эффи принялась ждать. Спустя несколько минут послышались шаги, а затем в дверях возник муж. Вид у него был жутковатый. Лицо — бледное. Даже бледнее, чем ее, специально запудренное. Когда же англичанин обратил на жену ошеломленный взгляд, показалось, будто он увидел приведение. Эффи ни капельки не изменилась за эти несколько месяцев, разве что похудела — да и то не сильно. У нее было надменное лицо, тонкий нос и какие-то особенные, большие и льдисто-голубые глаза. Глядя в них, Уильям не мог удержаться от содрогания. В них было нечто такое, что сразу заставило его почувствовать неловкость и вину. Чувственные губы жены были крепко сжаты, и он все боялся, что вот-вот они раскроются — и он услышит ее голос, почти стершийся из памяти. Он кивнул головой, потому что не знал, как еще выразить приветствие. Эффи чуть пошевелилась, и ее рыжевато-каштановые волосы засверкали в солнечных лучах. Она тихо ахнула и заломила руки: – Уильям! Дорогой Уильям, ты ли это? Она явственно ожидала ответа, но он оставался нем и недвижим. Эффи занервничала. Что с ним такое? Не хочет ли он обидеть жену своим холодным молчанием? На одно мгновение она даже испугалась. Он ведь не глупец; все знает, все видит. Может, он и сейчас за всеми этими декорациями заметил фальшь? Но вот, наконец, Уильям оставил трость у двери (ах, эта гадкая вещица, делавшая его похожим то ли на старика, то ли на пустоголового фата, да еще и вышедшая из моды! как Эффи ее ненавидела! ) и подошел к кровати. Опустившись на колени, Уильям сжал ладони жены и запечатлел на костяшках ее пальцев горячий поцелуй. Ей показалось, что в глазах мужчины блеснули слезы. Эффи ответила ему сдавленным плачем, и он был окончательно сломлен. Уильям больше не мог на нее злиться, искать признаки ее нездоровья и сомневаться в честности. Он был счастлив при мысли, что Эффи еще находилась в полном сознании. Вероятно, голод не успел поистязать ее. Ах, он был бы вполне счастлив, окажись она полностью здорова. Вот она одарила его улыбкой, совсем как раньше. Да благословит и хранит её Господь!.. Эффи прижалась к плечу Уилла; ее дьявольские волосы закрыли ее лицо густым медным шатром. Не было видно, плачет она или смеется. Уильям вдруг дернулся, не позволив ее теплым губам коснуться его щеки. Поднявшись с колен, он произнес: – Тебе срочно нужно поесть! Давай позовем прислугу. Я позавтракаю вместе с тобой. – Ах, Уильям! – прошептала Эффи с восторгом. – Ты мой спаситель. Горничная только что была здесь, сбегай за ней на кухню. Они в это время как раз подают горячее. Поспеши, милый. Он тотчас же исчез в дверях. Эффи посидела прямо, а затем громко выдохнула и сгорбилась. Нащупав под подушкой серебряное зеркальце, она всмотрелась в отражение, пригладила волосы и положила его обратно. Как раз вовремя — Уильям вернулся в сопровождении замученной горничной. Она принесла тот же поднос с луковым супом, так что завтрак возвратился в номер своей хозяйки. Эффи накинулась на булочки с почти что натуральным голодом: она была достаточно хорошей актрисой, чтобы показаться Уильяму «изголодавшейся бедняжкой», как она сама себя называла. Глядя на нее, Уильям и подумать не мог, какой страшный обман крылся за ее напускной радостью. Он все время повторял про себя: «Благослови ее Господь!.. »
ГЛАВА XII
Мадемуазель Маргарита! Вы склонны считать, что мужчинам нет до вас дела. Вам присущи скромность и кротость, вы слишком невинны, чтобы замечать восторженные взгляды. Один из таких взглядов — мой. Я, несчастный поклонник, хожу за вами тенью, но вы никогда не замечаете меня. Это так ранит меня! Но я не сержусь на вас. Вы прекрасны, как рассветное солнце, как бутон белой розы, как глоток воды в пустыне... Но если я напишу все сравнения, применимые к вашей красоте, скромности, нежности, доброте, то мне не хватит и десяти страниц. Маргарита, знайте: вы держите в своих прекрасных маленьких пальчиках неистово бьющееся, горячее сердце, и сердце это — мое. Я мечтаю о том, чтобы вы были снисходительны ко мне. Я люблю вас, Маргарита! И я многое могу вам дать. Подарки, к которым прилагается это письмо — лишь моя попытка порадовать вас. Мне тяжело и больно видеть ваше всегда грустное, хоть и прекрасное личико. Умоляю вас, не воспримите их как оскорбление. Это сущие мелочи для меня, ибо никакие драгоценности не могут сравниться с золотом ваших локонов, никакой шелк — с нежностью ваших рук и никакой бархат — с чарующей мягкостью ваших глаз. Навеки ваш, Анонимный обожатель
Утро Маргариты началось весьма странно. Во-первых, она проспала. В проследнее время она была нездорова и из-за этого мучалась бессонницей по ночам. Но обычно ее все равно будили и заставляли спускаться к завтраку, но сейчас часы показывали десять, а она все еще была в своей постели. Во-вторых, проснулась она от громких криков Каролин, раздававшихся откуда-то снизу. Что заставило кузину кричать? Быстро спустив ноги с кровати и надев старые, стоптанные, но удобные домашние туфли, Маргарита встала. Спускаясь вниз по лестнице, она поняла, что Каролин кричит не оттого, что ее мучают. Ее возгласы перемежались с приступами практически истерического смеха. Запахнув халат потуже, Марго зашла в гостиную. И остановилась как вкопанная. Все, что открывалось взору — кресла, диван, стол, паркет — все было покрыто разноцветным ковром из шелка, атласа, шифона, муслина, тафты, меха. Здесь были вечерние платья, сваленные в одну кучу с палантинами и муфтами, домашние наряды из драгоценных тканей, доступных только в самых фешенебельных бутиках Парижа. Каролин лежала посреди комнаты, буквально купаясь в платьях, водя по ним руками и ногами. Она почти стонала от удовольствия, кутаясь в пелерины и шали и закручиваясь в них, словно в одеяло. Мать Маргариты была тут же, рядом, она вертелась перед зеркалом, специально принесенным из прихожей, и прикладывала к себе то одно, то другое платье из муара. Марго обрела дар речи в тот момент, когда ей в лицо попала подкинутая Каролин кружевная косынка. – Кто-нибудь мне объяснит, что здесь происходит? – Это самый лучший день в моей жизни! – закричала Кара, катаясь по полу. – Ты что, продала Оперу? – спросила Марго, делая шаг назад, потому что Каролин грозилась врезаться в ее ноги. – Мне не нужна никакая Опера! Ха-ха-ха! Мне больше ничего не нужно! Я самая счастливая женщина на свете! – Откуда вся эта одежда? – Марго с опаской приподняла с пола прекрасное вечернее платье из розового шелка, расшитое розами из атласных лент. – Пришла сегодня вон в тех десяти коробках. – Марго обернулась, только сейчас заметив Симона, который с непроницаемым выражением лица стоял в противоположном углу комнаты, скрестив руки на груди. – Для кого? – Для вас, Маргарита, – произнес Симон и вышел из гостиной в дверь, ведущую к столовой. Каролин вскочила и, схватив целую охапку нарядов, помчалась к зеркалу, потеснив мадам Фирман. – Это просто волшебно, просто невозможно прекрасно, – затараторила она. – Разумеется, придется расширить лиф, он будет мал мне в груди, но это чепуха, сущая чепуха... – Каролин! – прикрикнула Марго, пытаясь обратить внимание кузины на себя. И ей это удалось. Даже Симон с круассаном в руке выглянул из столовой. – Кто прислал все это? И почему ты открыла предназначенную мне посылку? – Ой, да какая разница, кто ее откроет, – Кара закатила глаза. – Тебе не семь лет и это не Рождество, когда можно устроить истерику из-за того, что кто-то открыл твой подарок, – невозмутимо протянула Каролин и снова разразилась смехом. – Кто прислал — не знаю и знать не хочу. Там какое-то письмо на верхней коробке, я не стала его читать. Марго, аккуратно поднимая ворох ткани у себя под ногами, чтобы ни на что не наступить, прошла к коробкам. Действительно, на одной из них лежало письмо, даже, скорее, коротенькая записка. Марго боязливо вскрыла ее. «Мадемуазель Маргарита... » По мере чтения Марго менялась в лице. Она хмурилась, она была ошеломлена, она не понимала, что вообще происходит. Какой-то аноним посчитал возможным прислать ей все это! Хотя он и просил не воспринимать подарки как оскорбление, именно оскорблением для нее и были все эти горы новейших произведений высокой парижской моды. Кто мог прислать это? Почерк узнать было невозможно, письмо было написано левой рукой, что очевидно. Значит, она могла быть знакома с истинным почерком этого анонима? – Разумеется, все это необходимо вернуть отправителю, – твердо сказала Маргарита, складывая записку пополам. – Ты с ума сошла?! – Кара округлила глаза так, что они, казалось, были готовы вот-вот выпрыгнуть из орбит. – Это же подарок! Нельзя отказываться! – Подарки такого рода вообще нельзя принимать, – напомнила Марго общеизвестное, казалось бы, правило этикета. – Мы сейчас же сложим все обратно в коробки. И, Кара, если ты хоть что-то испортила, измяла или испачкала... – Я не собираюсь ничего возвращать! – заявила Кара. – Ты можешь игнорировать это, но я не стану! Спасибо, Марго. Мне больше достанется. – Каролин, прекрати сейчас же! – закричала Маргарита, вконец разозленная поведением сестры. – Это не для тебя! Ох, как же ты любишь доводить людей! – Довожу я почему-то только тебя, – закатив глаза и отойдя к стене, заметила Кара. – Возможно, тебе стоит изменить свои взгляды на жизнь и вещи, сестренка. – Марго, может быть, не стоит отказываться от чьей-то благосклонности вот так, сразу... – попробовала вставить мадам Фирман. – Все это прислано мне, и я решаю, что делать, – отрезала Маргарита, аккуратно собирая и складывая наряды. Мать сочла за лучшее помочь ей, а Каролин стояла в стороне. Она незаметно отложила два особо понравившихся платья. – Дорогая, ты не знаешь, кто из твоих знакомых может позволить себе изделия от Кудре? – спросила мадам Фирман, разглядывая накидку у себя в руках. – Догадываюсь, – мрачно пробормотала Маргарита, собирая с пола раскиданные платья и неся их к коробкам. – Но кто... Вопрос остался без ответа. Маргарита, закончив с платьями, позвала Софи: – Мне нужен экипаж через двадцать минут. Я еду на Елисейские поля.
***
Маргарита никогда не бывала ни в одном из особняков на Елисейских полях. Все ее знакомые хоть и были состоятельнее ее, но не настолько, чтобы жить там. Даже Карне, будучи богатой семьей, обладали особняком в куда более дешевой части города. Но Робер Гюго жил именно там. Кто, как не он, мог прислать это «анонимное» письмо и подарки? У Маргариты не было ни малейшего сомнения. Робер не раз рассказывал ей о своем особняке в надежде, что она соблазнится предложенной ей возможностью попасть в это поистине сказочное жилище. Теперь же она вживую видела и высокую каменную ограду, и вековые деревья, и высящийся над садом трехэтажный дом, выстроенный в классическом стиле, с массивными колоннами и мраморными скульптурами. Никто не подбежал к ней, чтобы помочь выйти из кареты. Только приоткрылась маленькая калитка слева от парадных ворот, и оттуда выглянул дворецкий с вытянутым, неприятным высокомерным лицом и прилизанными волосами. – Что вы хотите? – спросил он у Маргариты, когда она подошла к калитке. Слова его прозвучали так, словно это он — хозяин особняка, а она — всего лишь нищая оборванка. Закусив губу и постаравшись принять максимально невозмутимое выражение лица, Марго ответила: – Я хочу видеть месье Гюго. – Сейчас не время приема, – отрезал дворецкий и собирался закрыть калитку, но Маргарита остановила его. – Что, простите? месье Гюго настолько неучтив, что откажет в аудиенции девушке, ехавшей с другого конца города? – Что с другого конца, я не сомневаюсь, – сказал дворецкий. – А девушки, вам подобные, приезжают к моему господину по вечерам. – Мне подобные? – Маргарита почти задохнулась. – Мне подобные? – Ожидайте ночи, тогда вас впустят через черный ход. Дворецкий захлопнул калитку, и на этот раз Маргарита не помешала ему — слишком возмущена она была приемом, оказанным ей здесь. Но калитка вдруг снова отворилась, и в очередной раз показалась голова дворецкого. – Как ваше имя? Вы настолько непунктуальны, что пришли утром — возможно, ваш приход запланирован не на сегодня. – Маргарита Фирман, – ответила Марго. – Меня зовут Маргарита Фирман! Выражение лица дворецкого мгновенно изменилось, оно вытянулось еще больше, и он принялся снимать цепочку, удерживающую калитку. – Мадемуазель Фирман, простите, умоляю, – затараторил он, открывая ей проход и кланяясь. – Мы не знали, что вы будете здесь... право... если бы господин был осведомлен о вашем визите, он велел бы открыть ворота... Продолжая извиняться и кланяться, он повел Маргариту по красивой широкой аллее, усаженной пихтами. Здесь был совсем другой воздух, почти лесной, но все казалось искусственным. Солнце почти не проникало сюда. Здесь было холодно и неуютно. – Прошу, мадемуазель, сюда, – дворецкий подвел ее к парадному крыльцу. Вернее, это, скорее, была роскошная летняя терраса, размером с весь первый этаж дома Фирманов. – Боюсь, вам придется немного подождать, я должен буду оповестить месье Гюго... Он провел ее в прихожую — точнее, в холл с высоким потолком и золотой лепниной, и предложил ей сесть на банкетку. Сам он ушел. Вся эта роскошь давила на Маргариту. Она, в своем простом закрытом, пусть и не черном, платье и капоре совсем не принадлежала этому месту. Она терялась среди золота, мрамора, дорогого дерева. Это не ее мир, и никогда она к нему не принадлежала. «Что я вообще здесь делаю? – подумала вдруг она. – Зачем я во все это ввязалась? » Она захотела уйти. Просто оставить коробки у входа и уехать. Не приходить в Оперу. Исчезнуть. Вернуться в монастырь, в котором воспитывалась — единственное место, где она чувствовала себя в безопасности. Но в тот момент, когда она встала с банкетки с намерением покинуть холл, снова появился дворецкий. – месье Гюго ожидает вас в гостиной, – сказал он. – Позвольте, я провожу вас. Гостиная была огромна. Такие же высокие потолки, как в холле, казались здесь пугающе далекими и создавали поистине гигантское пространство. Здесь тоже повсюду красовались золото и лепнина. Но Робер Гюго, стоявший около кресла, облокотившись на спинку, вовсе не казался ничтожно маленьким. Его чувство собственной значимости и принадлежности к окружающей роскоши делали его ее частью, логичным детищем, продолжением и дополнением. Увидев Маргариту, Робер сделал дворецкому легкий жест рукой, и тот мгновенно исчез из залы. Мягко улыбаясь, Гюго подошел к девушке. Марго не сделала ему навстречу ни шага, только смотрела ему в глаза, не отрываясь, бледная, с развязавшимся бантом капора и выбившимся локоном. Взяв в ее ладонь ее руку, он запечатлел на нее пальцах долгий, чувственный поцелуй. – Могу ли я выразить свою бесконечную радость, Маргарита? Вы, которая всегда была так непреклонна, вдруг осчастливили меня своим визитом... чем я заслужил подобное? – Я пришла по делу, – сказала Марго, пытаясь высвободить руку, но сильные пальцы Робера не отпускали ее. Он невозмутимо гладил ее кожу, едва касаясь ее, отчего его прикосновения были еще более волнующими. – По делу? – тихо спросил Робер, наклонившись к ее уху. – Для разговоров по делу есть Опера. Но вы, моя Маргарита, вы приехали сюда, проделав долгий путь от дома, совершили поступок, вам несвойственный... нет, вас привело нечто более важное, чем разговор по делу. – Это касается не Оперы, – чуть запнувшись, проговорила Маргарита. Ей становилось жарко. Она не хотела так реагировать, но этот человек имел на нее почти что безграничное влияние! – Тогда, возможно, это касается нас? – поинтересовался Робер, подходя к ней вплотную. Сохранять зрительный контакт было бы теперь опасно, и потому Марго уставилась взглядом в белую атласную бабочку-галстук, поддерживающую накрахмаленный батистовый воротник. – От... отчасти, – произнесла она. – Я весь в нетерпении, Маргарита... Марго сумела отступить на шаг, она набрала побольше воздуха в легкие и заставила себя снова посмотреть ему в лицо. Она встретилась с взглядом хищника, загнавшего добычу в тупик и ожидающего великолепного пиршества. – Зачем вы сделали это? – Сделал что, Маргарита? – Вы знаете... зачем вы прислали мне... посылку? Робер выглядел абсолютно недоумевающе. Он скептически приподнял одну бровь и усмехнулся. Если подарки были от него, то он чересчур хорошо это скрывает! – Какая посылка, Маргарита? Марго вынула из кармана сложенную записку от анонима и протянула ее Роберу. Тот принял ее, чуть скользнув своими пальцами по ее. Быстро пробежав текст письма глазами, он сказал: – Это не мой почерк, Маргарита. – Это почерк левой руки, – уверенно ответила она. – Он у всех одинаковый. – Вы видели много писем, написанных левой рукой? – Я получала много анонимных записок. Еще раз посмотрев на письмо, Робер пожевал губы, выдерживая молчания. – Я не стал бы писать анонимно, Маргарита. Но раз уж такой инцидент имел место быть, то мне очень... очень не нравится, – он сделал сильный упор на слове «очень» и снова сделал шаг к Марго, – что какой-то мужчина позволяет себе подобные вольности в отношении вас. Я полагал, что один обладаю подобным правом... – Им не обладает никто, включая вас, – холодно отрезала Маргарита. Вдруг она сделала резкий вдох, как будто вспомнила что-то. Как будто что-то поняла. Глаза ее забегали, она отвернулась от Робера. Она тихо вскрикнула, приложив руку ко рту, и только ему был слышен ее возглас. Робер подошел к ней со спины и положил руки ей на плечи. Маргарита никак не отреагировала. – В чем дело? – Это он, – тихо, испуганно прошептала она. – Он! Призрак! Я не знаю, зачем он сделал это, но мне страшно! Боже мой, Кара оставила себе несколько нарядов... он убьет ее! – Господи, Маргарита, мне не хотелось говорить, но, видимо, придется. – В голосе Робера звучало легкое раздражение. – Да, это я прислал вам все эти тряпки. Марго резко развернулась и снова оказалась с ним лицом к лицу. – Вы оскорбили меня! – Маргарита, вы ходите в этом платье, несомненно, милом, но почти протершимся на локтях, каждую неделю. Это не пристало аристократке. Вы достойны шелков. – Я сама знаю, чего я достойна! – третий раз за это утро в Маргарите закипало негодование. – Я не нищая! Я не нуждаюсь в ваших подачках! – Ах, милая Маргарита, не стоит так сердиться. – К Роберу, наоборот, вернулись прежнее спокойствие и обжигающий огонь в голубых глазах. – Я ни в коем случае не собирался вас обидеть. Возможно... – его ладонь заскользила по ее руке. – Возможно, я организовал все это только ради того, чтобы вы приехали... Она не успела и глазом моргнуть, как его требовательные, горячие губы прижались к ее губам. Но вместо того, чтобы затеряться в этом поцелуе, Маргарита смогла — правда, не без борьбы со стороны Робера — вырваться из его рук и оттолкнуть его. – Когда же вы перестанете вести себя так, словно я — вещь, принадлежащая вам! С этими словами она выбежала из залы, на ходу поправляя сбившийся капор.
***
Покинув стены особняка месье Гюго, Маргарита словно избавилась от бремени стыда и тревоги. Подарки оказались присланы Робером, как она и подозревала. Можно было не бояться, что отказом от них она подвергает опасности жизни своих родных. Что еще приносило облегчение, так это мысль, что после сегодняшних ее жестоких слов месье Гюго еще долго не посмеет возобновить свои ухаживания. Если ему вообще захочется предпринять новую попытку… «Вот так ты и лишилась последнего друга, Марго! » – с горечью подумала девушка. Но что поделать, если он относился к ней не как к подруге, а как к крепости, которую непременно нужно завоевать. Как же Марго устала от этой «осады»! Разве так поступают настоящие друзья? Впрочем, у нее не было настоящих друзей уже очень давно. Одни лишь притворщики и ненавистники. По крайней мере, именно так Маргарите казалось сейчас, когда она стояла спиной к особняку Гюго. День только начался, а настроение уже испортилось! Домой она возвращаться не желала совершенно. Там мама и Каролин будут ходить за ней по пятам, бросая укоризненные взгляды и приговаривая, что она поступила неумно. В Опере ее сегодня не ждали. Но не могла же Марго весь день слоняться без дела! Так не пойдет! Пошарив в своей походной сумочке, мадемуазель Фирман вытащила на свет вдвое сложенный лист. Несколько мгновений она вчитывалась в почерк — аккуратный, но чужой, и потому сложный для восприятия. То был список, врученный ей Уильямом Фейрфаксом до его отъезда. На лист он выписал все конторы Парижа. По мере наносимых им визитов некоторые названия зачеркивались. И, судя по всему, нетронутой оставалась одна не слишком известная контора, находящаяся на южной окраине города. Маргарита задумчиво пожевала губы. У нее не было денег на путь туда и обратно, но он вполне могла нанять фиакр, чтобы доехать до конторы. Что же касается обратного пути… Ну, а почему бы и нет. Пусть она вернется домой под вечер, зато сейчас улизнет от ненужного внимания матери. «Решено! Еду! » Марго направилась к другой стороне улицы, где у тротуара теснились черные поджарые экипажи и прохлаждались их владельцы. Помахав рукой кучеру, Марго невольно улыбнулась. Возможно, сегодня хоть что-нибудь прояснится по поводу этого завещания…
***
Стрелки отсчитывали время, неумолимо забирая драгоценные секунды, минуты, часы жизни тоскливо ожидающего Симона. Симон тяжело вздохнул. Он не видел Мег почти месяц, не обменялся с ней ни единым словом с тех пор, как мадам Жири погибла. О чем было говорить? Мег, вероятно, все услышала в день смерти матери, когда Маргарита разразилась откровениями о дружбе с Призраком. «Сложно было не услышать... » – подумал Симон и нахмурился. Марго... Прочь из моей головы.... Что ж, Мег сообразительная, она должна была сопоставить факты: ее мать убил человек, который может пойти на все, чтобы завещание не было найдено. Наверняка она понимала, что, находясь рядом с Симоном, рискует своей жизнью. По крайней мере, Симону было намного приятнее убеждать себя в том, что он благородно спасает друга от опасности, чем четко осознавать, что в его мыслях просто-напросто не хватало места для Мег в эти полные беспокойных поисков дни. Однако сегодня у Симона выдался спокойный день. Маргарита отправилась возвращать подарки анониму, и бесконечное посещение контор приостановилось; юноша решил, что использует получившийся выходной для встречи с Мег. Он был в хорошем расположении духа, несмотря на то, что с утра настроение было подпорчено шоу, которое устроили сестры — эти платья до сих пор пестрили перед его глазами! Он специально выбрал довольно популярное кафе неподалеку от Оперы, чтобы девушка без труда могла его найти. Симон написал ей письмо, в котором указал название, адрес, время, и передал его через очаровательную рыженькую балерину, которая жила в комнате недалеко от комнаты Мег... Она должна была прийти в кафе час назад. Но, сколько бы Симон не вздыхал, поглядывая на дверь заведения, подруга не появлялась. Пообедав в одиночестве — жаль, Мег не пришла, пирожные в этом кафе таяли во рту! – Симон неторопливым шагом последовал в Оперу, надеясь встретить девушку по пути. Однако стрелки считали минуты, шаг юноши ускорялся, а Мег все не было. До двери комнаты Мег юноша добрался бегом. Запыхавшись, он постучал в дверь. Конечно, Мег откроет ему и скажет, что не получила письмо, потому что рыженькая балерина забыла его передать... В самом деле, чего ему волноваться? У нее могут возникнуть и свои дела. В которых нет места для Симона. Ничего плохого в этом нет. Верно? Дверь открыла Кристина. – О, месье Леру... – девушка потупилась и покраснела. Симону, однако, было не до разглядывания цвета лица странной балерины. Он нервно переминулся с ноги на ногу и, заглядывая через плечо Кристины в комнату, спросил: – Могу я поговорить с мадемуазель Жири? – О, месье, она ушла... Час назад. – Она получила мое письмо? – Кристина странно побледнела. – месье, я сожалею... – Мадемуазель Россини? Кристина попросила Симона подождать минуту и скрылась за дверью. Когда она вернулась, она держала в сложенных вместе ладошках горстку пепла. – Вот... Я полагаю, это и есть ваше письмо... Симон недоуменно посмотрел на пепел, немного рассыпавшийся из-за дрожащих пальцев Кристины, и, пожав плечами, направился прочь. Он знал, где надо искать Мег.
***
– месье Фирман действительно заходил сюда, – То были первые слова, которые Маргарита услышала в маленькой пыльной конторе на окраине города, и они привели ее в дичайший восторг. Она едва удержалась, чтобы не перегнуться к Фавье — а так звали человека, с которым ей посчастливилось говорить — через весь письменный стол и не обнять его. Фавье спокойно перебирал пожелтевшие от времени папки. Его узловатые старческие пальцы скользили по корешкам. Время от времени ему приходилось поправлять пенсне. Он все делал с привычной для пожилых людей медлительностью. Маргарите казалось, что он проверяет бумаги уже целую вечность. А паузы между предложениями он держал ну просто целую вечность! Но она не сердилась и не торопила его. Девушка послушно ждала, когда же Фавье продолжит свою мысль. – Но, боюсь, мне придется вас огорчить, – Старик наконец поднял глаза и внимательно посмотрел на Марго темными, умными глазами. – После долгого обсуждения, месье Фирман изменил свое решение. Я хорошо помню его сомнения, поскольку сам присутствовал на этой встрече. Он не оставил здесь никаких документов, мадемуазель. Маргарита откинулась на спинку кресла и посмотрела в потолок. Ну вот! А она уже так обрадовалась… Справившись с нахлынувшим бессилием, она подала голос: – Дядя не сказал, почему изменил свое решение? – Полагаю, он нашел место понадежнее. – Но ведь во всем Париже не осталось других контор! – шепотом воскликнула Маргарита, недовольно качая головой. – Я не понимаю этого. – По-моему, совершенно очевидно, что месье Фирман не собирался оставлять завещание ни в одной из контор. У него были иные соображения, которыми он — разумеется! – не поделился с нашими сотрудниками. Боюсь, это все, чем я могу помочь. Несколько мгновений Маргарита молча смотрела на Фавье, и ему даже стало жаль эту хрупкую девушку. Она ведь проделала весь этот путь, чтобы в итоге остаться ни с чем. Но, казалось, мадемуазель Фирман не собиралась унывать. Она поблагодарила Фавье и собралась уходить. С небольшим опозданием старик предложил ей чаю. Ему казалось, что это меньшее, что он может сделать для этой милой девушки. Но Маргарита отказалась. Поправив верхнюю одежду, она прошествовала к выходу и уже собиралась толкнуть тяжелую дверь с колокольчиком, как Фавье окликнул ее. – Мадемуазель! – хрипло позвал он. – Кажется, мне припомнилось еще кое-что! Маргарита удивленно оглянулась. – И что же это? Что-то важное? – Не знаю, поможет ли вам это, – ответил Фавье, приподняв заостренный указательный палец, – Но мне известно, что ваш дядя искал место, о котором знал бы только он и люди посвященные. Пока он размышлял, то несколько раз упомянул имя одной певицы — женщины тогда очень известной, пользовавшейся большой популярностью. Она, если не ошибаюсь, была ведущей артисткой Оперы. Но память моя уже не та. Никак не вспомню, как же ее звали… Маргарита ответила тихо, но полувздохе: – Кристина Даэ. Дочь известного музыканта. Фавье энергично закивал седой головой, на губах его появилась улыбка – словно он вспомнил, как слушал одно из представлений той дивы. – Голос у нее был и впрямь ангельский, – сказал он. – И весь Париж сходил с ума от всей этой истории с ее таинственным исчезновением. Оглядываясь назад, я уверен, что все это было лишь трюком. Попытка привлечь внимание к персоне мадемуазель Даэ — и весьма удачная. Маргарита тихо кивнула. О, она знала, что все это отнюдь не было придумкой директоров, и Кристина Даэ действительно исчезла в ночь своей премьеры. Да и продолжала то исчезать, то появляться, будто сама являлась приведением. Странно, что по прошествии двадцати лет люди и думать забыли, как со всей этой историей был связан Призрак Оперы.
|
|||
|