Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





ГЛАВА XII 8 страница



Стрелки часов показывали двенадцать.

Девушка шла к дому мадемуазель Фирман и немного дрожала от волнения. Мадемуазель Маргарита простудилась и не пришла в Оперу, но откладывать далее разговор с ней Мег не могла. Не каждый день приходилось брать на себя дерзость прийти домой к директрисе после продуктивной беседы с Призраком Оперы... Мег тряхнула головой и усмехнулась своим мыслям. Поистине, если бы она рассказала какой-нибудь балерине о своем утре — ее бы уже забрали в лечебницу.

Кулачок Мег уже аккуратно стучал в дверь дома Фирманов, а девушка все думала о том противоречии, которое обнаружила утром. Призрак скрывался в подземелье со своими братьями (интересно, они правда были его братьями по крови?.. ) и назывался привидением, духом, невидимой смертью. По коже Мег пробежали мурашки. Словно его руки снова коснулись ее плеч...

– Добрый день, мадемуазель Фирман. – произнесла девушка, осознав, что Маргарита уже открыла ей дверь и в недоумении смотрит на нее.

– Мег... – только и смогла выговорить Маргарита от удивления.

– Мне нужно поговорить с вами. – уверенно ответила Мег, возвращая свое отрепетированное, немного строгое, выражение лица, с которым она изначально собиралась встретить директрису.

– О, Мег, конечно... Заходи... – мадемуазель Фирман пропустила девушку в дом и, закашлявшись, заперла дверь. – Присаживайся, если желаешь. Прости меня, я не в самом приятном состоянии...

– Ничуть, вы прекрасно выглядите. – Мег с удовольствием опустилась в кресло. Сердце жгло от мысли, как нагло она выглядела в глазах Маргариты, но девушка уже не могла это остановить. – Я не хочу вас мучать ни одной лишней секунды, мне и так должно быть стыдно за то, что я доставляю вам неудобство. – Марго хотела что-то ответить, но Мег прервала ее жестом. – Мне надо знать всю правду о смерти моей матери.

– Мег, разве ты не...

– Мадемуазель Фирман. Вы, верно, посчитали, что мне хватит вашего крайне полного и адекватного объяснения ситуации в день смерти мадам Жири, когда вы сказали всего пару предложений у тела моей матери, которые я, будучи в бессознательном состоянии, благополучно пропустила мимо ушей. Вы ошиблись, мадемуазель Фирман. Я требую у вас, чтобы вы рассказали мне все, что вы знаете о ее смерти и, в том числе, о Призраках Оперы.

Маргарита вздрогнула. Она оперлась тонкими руками о спинку противоположного кресла и внимательно посмотрела на Мег. Девушка, в свою очередь, отвечала проницательным ожидающим взглядом, от которого директрисе становилось не по себе.

– Мег, я считаю, что ты не должна знать всей правды. – твердо сказала, наконец, Марго.

– В самом деле?

– Есть вещи, которые могу знать лишь я, моя сестра, мой брат и наши спонсоры. Смерть твоей матери и дело Призраков Оперы касается только нас.

– Что вы говорите! – Мег вскочила из кресла и нависла над Маргаритой, хотя последняя была едва ли ниже девушки... – Я не ослышалась? Вы, действительно, сказали, что смерть МОЕЙ матери касается только ВАС?

– Мег, тебе необходимо успокоиться, если ты желаешь продолжать этот разговор.

– Я не желаю успокаиваться, мадемуазель Фирман! Я пожалею о своих словах, но вы говорите полную чушь.

– Мадемуазель Жири!

– Почему бы не признаться в том, что вы считаете меня мелочью, пылью под ногами, заурядной балериной, которая слишком многое себе позволяет, но напрочь забываете, что умерла моя мать, и я — в первую очередь я! — и имею полное право знать, почему. Но вы лучше обсудите это со своим братом и постараетесь скрыть от меня все так, словно меня это вообще не касается.

– Мег, я не считаю тебя мелочью! Я забочусь о твоей безопасности.

– Мадемуазель Фирман, вы меня совсем не слышите? Я уже не в безопасности.

Мег отвернулась от Маргариты и закрыла лицо руками. Она готова была разрыдаться от безысходности, от невозможности достучаться до директрисы, от ее упрямого непонимания и нежелания что-либо рассказывать. Мег предпочла бы снова оказаться в подземелье и умолять Призрака о смерти, чем искать новые слова, которые бы ударились о стену непонимания Маргариты и не возымели бы никакого действия.

Девушка уже была готова на этот шаг, когда Маргарита подала голос.

– Ты совсем ничего не услышала в тот день?

Мег удивленно обернулась. Маргарита была бледна и смотрела на свои пальцы, перебирающие отделку домашнего платья.

– Ничего.

– Присядь. Рассказ будет не из простых.

Рассказ, действительно, был тяжелым для Мег. Маргарита рассказала ей о завещании, о Призраках-братьях, обитающих в подземельях, о том, что доверилась им из них и из-за нее погибла мадам Жири... Маргарита часто срывалась на кашель, Мег постепенно проникалась к ней сочувствием, избавляясь от ярости и злости. Теперь она знала достаточно, и нужды возвращаться в подземелье больше не было. Она больше не чувствовала себя ущемленной в своих правах; ей только отчаянно хотелось помочь Маргарите, но она знала, что ответ директрисы будет резок и категоричен: нет, речи быть не может, большая опасность, невинные души будут страдать...

– Так значит, оба Призрака, что вы встречали, носят маски на половину лица?

– Да; а почему ты спрашиваешь?

– Я видела Призрака, полностью закрывавшего свое лицо.

Мег заметила, как Марго вздрогнула от удивления, а затем на ее лице промелькнуло что-то, напоминающее... надежду? Но на что она могла надеяться? В любом случае, эта эмоция быстро исчезла без следа.

– Но он же все равно был высок, широкоплеч и рыжеволос? – спросила Маргарита слабым голосом. Наверное, это из-за ее болезни.

– Невысокий брюнет.

Марго порывисто встала из кресла, лихорадочно поправляя шаль на плечах. Она закашляла сильнее, и не было понятно, что она чувствует в этот момент.

– Мег, почему ты пошла именно ко мне? – спросила она наконец.

Она пристально всматривалась в лицо Мег.

– А к кому же еще я могла пойти? – осторожно ответила Мег, стараясь ни одним словом не выдать своей тайны.

– Например, Симон с большей охотой рассказал бы тебе обо всем. – произнесла директриса, не отрывая взгляда от лица балерины.

Расположение Мег как рукой сняло.

– Я не знаю этого человека. Мне не о чем с ним разговаривать.

Маргарита промолчала.

Мадемуазель Жири встала с кресла и, натянуто улыбнувшись, попрощалась с директрисой. Она спешила выйти на улицу, чтобы не заплакать. Конечно, Маргарита сразу прочитала нужный смысл в ее словах и теперь, наверняка, смеется над ее глупостью.

«Ему не о чем со мной разговаривать».

 

***

 

День выдался просто замечательный, по-настоящему весенний — солнце еще не грело, но ласково омывало улицы, крыши домов и скелеты деревьев. По спинам людей, еще закутанным в зимние пальто, оно пробегалось с особенной нежностью. Мелкие птицы щебетали в воздухе. На подернутой белыми снежными полосками земле уже кое-где проглядывалась полуоттаявшая земля. Воистину, открытие весны чувствовалось во всем.

Симон всегда встречал перемену сезона с большим воодушевлением. Для него это были радостные минуты. Давным-давно его мать сказала, что со снегом уходят и все сомнения, и все духовные пытки, что созревают в человеке за зиму, и он предпочитал верить этим мудрым словам. Ему неприятно было вспоминать последние дни. Симон постоянно думал о ссорах, переполнивших Оперу, о смерти мадам Жири и о том, как бы откреститься от симпатии к Маргарите. И если в первых двух случаях он мог побороть себя, то в последнем приходилось сжимать зубы и отталкивать прекрасный образ.

Именно поэтому он напустил на себя серьезность и поутру отправился в те конторы, где не побывал еще Уильям Фейрфакс. Таких мест оставалась всего парочка, да и то на окраине города, но в теперешнем состоянии Симон только радовался, что может уехать подальше от Оперы. Больше всего на свете ему хотелось вернуться домой, и пару раз он даже подумывал завести об этом с Каролин разговор, но терялся: последнюю неделю сестра выглядела настолько счастливой, такой легкой на подъем и вежливой, что он боялся вызвать тайфун. Да она же его прихлопнет за одну только идею!

Леру отлично представлял ее недовольный тон: «Симон, ты что же, сошел с ума? Здесь просто великолепно, а ты хочешь, чтобы мы вернулись в Марсель? Эту дыру, это дно цивилизации? Нет, мой милый. Делай что пожелаешь со своими обидами, а из-за какой-то твоей глупой ревности к Маргарите мы домой мы не поедем».

Конечно, она не могла войти в его чувства и понять, что Симон испытывал. В какой-то мере он знал, что сестра права. Уехать — это то же, что сбежать. Увильнуть от лишних переживаний, из-за которых он, между прочим, похудел на несколько килограммов!

И как бы он ни был одинок в своей тоске, Симон жил надеждой. В данный конкретный момент он ждал и надеялся, стоя в длинном коридоре одной из контор. Наконец, дверь распахнулась, и он уже собирался войти, как вдруг замер. Вышедшая из кабинета девушка была ему очень хорошо знакома, но Симон вначале не поверил глазам.

И впрямь, зачем Кристине Россини, этой незаметной хористке, понадобилось ехать в контору, и так далеко от центрального Парижа? Она шла, опустив голову, и пыталась натянуть перчатки. В своей задумчивости она и вовсе не заметила Симона, так что почти врезалась в него.

Подняла глаза — и залилась краской. Кажется, она теперь задавалась тем же вопросом, что и Симон. Как объяснить свое присутствие в этой конторе, и как сделать это максимально правдиво. Кристина никогда не была хорошей актрисой, а потому сумела выдавить лишь:

– Ах, месье Леру! Я не думала… А я вот здесь…

Она сделала неопределенный жест в сторону двери и замолкла, пристыженная и странная.

– А вы тут что делаете? – спросил Симон напрямик, не скрывая своего удивления. – Кто-нибудь знает, что вы пропускаете репетицию?

Кристина покраснела еще пуще. Она открыла рот, закрыла его и снова открыла, точно челюсть ее совсем не слушалась. Тонкие ее брови сжались на переносице, вид у девушки сделался такой, будто она сейчас лишится чувств.

– Н-нет, – выговорила она. Вернее, пропищала. – Не воображайте только, что я… в-всегда так.

– Но вы не ответили на вопрос.

– У меня было дело.

Пальцы ее нервно ковыряли кожу перчаток. Симону хотелось выхватить несчастный предмет гардероба из хилых рук, чтобы она прекратила это делать.

– Возможно ли, – недоверчиво спросил Симон Леру, – Что вы были здесь по той же причине, что и я?

Глаза Кристины округлились. Она выглядела пугающе, когда так сильно их выпучивала.

– Н-нет! Нет, совсем! – Она покачала головой. – Я бы никогда не пыталась искать завещание! Зачем оно мне, в самом д-деле! Ой!.. Извините!

Не в силах больше притворяться, Кристина сорвалась с места и, задев Симона краем накидки, выбежала из конторы. Он видел, как хористка набросила на лицо шелковый капюшон и заспешила по улочке, не оглядываясь.

Что за удивительное, вечно мямлящее дитя! Впрочем, Мег уже не раз говорила Симону, что ее подруга – «бесконечно доброе, но странноватое существо». Эти слова отложились в голове месье Леру, и он не мог не ощутить их точности. Но он чувствовал и еще кое-что.

Кристина Россини была не так проста, как казалось. Или она притворялась глупой, или за ней стоял кто-то умнее, гораздо умнее.

Но кто — еще предстояло выяснить.

 

***

 

Над Манхеттеном никогда не рассеивался табачный дым. Он струился из каждого бара, проникая в каждую щель, он то дурманил и усыплял, то побуждал к действию. То был воздух рабочего мира, тех людей, которые создавали из ничего такие чудеса света, как этот великий город — Нью-Йорк.

В грязных проулках, где было темно даже днем, ютились, один на одном, кабаки и бордели — а иногда совмещалось и то, и другое. Что нужно рабочему классу кроме дешевой выпивки и доступных женщин? Верно, ничего.

В одном из таких заведений под названием «Кони Айленд» никогда не закрывались двери. Праздник здесь длился круглосуточно, никогда не замолкали смех, крики, звон кружек и стук игральных костей. Но самой главной достопримечательностью и причиной, по которой сюда не переставали приходить люди, несмотря на плохую еду и сомнительное пиво, были представления, даваемые здесь каждый вечер.

Эти представления были дешевыми опереттками, но владелец заведения гордо называл их «шоу». Главной звездой в этих шоу была певичка Харриет Мур, женщина лет тридцати двух-тридцати пяти, дородная, но миловидная. У нее был чуть хрипловатый от неправильной техники голос, но местным ценителям хватало и этого. Кроме того, вечно фривольное содержание оперетт давало зрителям возможность в подробностях рассмотреть подвязки мисс Мур.

Тот вечер ничем не отличался от остальных. Шло лето 1885 года. Жара усиливала духоту и вонь снаружи, но внутри паба «Кони Айленд» слишком сильно пахло табаком, чтобы ощущать запах уличных нечистот.

Мисс Мур пела на дощатой сцене, улыбаясь своим зрителям, но в особенности — одной троице за столиком в первом ряду. Одним из мужчин был ее муж Гарольд (мисс Мур скорее была миссис, но это бы некрасиво смотрелось на вывеске), только что вернувшийся из поездки в Калифорнию.

Гарольд же, напротив, потягивая пиво, скорее смотрел на хорошеньких танцовщиц, исполняющих на заднем плане канкан, чем на Харриет. В Калифорнии он впервые за несколько лет ни в чем себе не отказывал, почти каждый вечер ходил в ближайший публичный дом, и не собирался ограничиваться здесь. Доброй супруге, впрочем, знать об этом не стоит — еще расторгнет их брачный контракт, по которому он должен вернуть ей ее «фамильные драгоценности»...

Которые он проиграл в Лос-Анжелесе.

Хм, Харриет об этом еще не знает.

 

***

 

Но никто не обращал внимание на человека за роялем, который составлял весь оркестр «Кони Айленда». То был молодой человек лет восемнадцати, хорошо сложенный, с приятным лицом, хоть и не тянущим на благородное. Именно он не только аккомпанировал «шоу», но и писал для них всю музыку.

Он был здесь, в Нью-Йорке, совсем один. Пару лет назад он устал от того, что его родители — до тошноты приличные люди — постоянно ставили его старшего брата на первое место. Старший был эталоном! Мать вечно говорила: «Джерри, обрати внимание, как держится твой брат. Джерри, взгляни, как он усердно учится! А ты не умеешь, ты не можешь абсолютно ничего! Конечно, куда тебе! Ты ведь такой бестолковый! »

Джерри ненавидел свою семью всем сердцем. Впрочем, его сестра Бетти не была такой же мерзкой, как родители и брат. Она всегда была добра с ним. И еще у нее, как и у него самого, был талант к музыке. Он сочинял, она пела.

Впрочем, родители никогда не принимали его сочинений. Они считали их баловством и пустой тратой времени.

Идиоты.

Как же он ненавидел их!

Джерри часто представлял, как хватает за шею отвратительного, идеального, толкового старшего братца. Как тот судорожно хватает пальцами воздух. Как кости хрустят и наконец ломаются!

О, это было бы прекрасно!

Но его вечно останавливал страх перед тюрьмой. Что за дурацкие условности!

Но окончательно Джерри сорвался, когда старший брат собрался жениться. О, как все всполошились!

Наследник гордого рода Дестлеров начинает взрослую жизнь.

А младший просто мешался под ногами.

Как грязь на ботинках.

Как надоедливая муха перед глазами.

И тогда Джерри сбежал. Он совсем не удивился, что никто так и не попытался его найти. Для него не было новостью то, что его семья его ненавидит.

Ведь иначе он не ненавидел бы их.

 

***

 

Очередное «шоу» завершилось криками «Браво! » и аплодисментами. Мисс Мур гордо раскланялась, принимая восторг зрителей. Она ничуть не утомилась за два часа. Она старалась не напрягаться. Ей нужны были силы для кое-чего после.

А Джерри Дестлер, которому никто не аплодировал и не кричал «Браво», тихо встал со стула перед роялем, собрал свои ноты, мельчайшим почерком выведенные на грязном, повидавшем, казалось, еще прошлый век картоне и ушел за «кулисы», никем не замеченный.

Неизвестный композитор.

Как бы ему хотелось вместе с актерами, исполнявшими его произведения, почивать на лаврах кабацкой славы, как бы ему хотелось вместе с ними, а в особенности, с мисс Мур, выходить на поклон и слышать «Браво! » в свой адрес... но правда была в том, что посетителям все равно было, какая играет музыка, они с трудом отличили бы два разных шоу.

Это бесило Джерри порою даже больше, чем когда-то — ненавистный старший брат. Ах, как он мечтал о настоящей сцене, настоящей публике! Славе!

Но в настоящем искусстве он никому не был нужен. Владельцы театров и просто знатоки возвращали Дестлеру его сочинения со словами «Вам еще надо многим следует поработать, молодой человек. Возможно, однажды... »

Однажды. Он привык жить в сегодняшнем дне и всегда хотел немедленного исполнения желаний.

Но в «Кони Айленде» ему платили, хоть и гроши. Этого хватало на кое-какое существование. Жил он в маленькой комнатушке, пристроенной к кабаку, ел то, что залеживалось на кухне. Он презирал свой образ жизни, но мирился с ним.

Тем более, что была еще одна причина, по которой он не мог покинуть это место.

 

***

 

Дестлер умывался после представления. Он всегда очень уставал, играя два часа без отдыху, и к концу представления пот катился с него градом. Поэтому Джерри спешил переодеть рубашку перед тем, как ему нанесут визит.

Первый раз визит был нанесен ему около года назад, после премьеры его первого шоу. Никто из зрителей не заметил его, но заметила она.

Харриет Мур пришла в его грязную каморку, и ему стало невероятно стыдно за себя и свое жилище. И как это она, такая блистательная, не отворачивается в отвращении? Он покраснел и стал извиняться.

Она только улыбнулась ему, взяла его за подбородок я сказала ему, что стесняться нечего. Ее искренне забавило замешательство Джерри, который судорожно сглатывал, завороженно глядя на нее.

Она похвалила его музыку. Она сказала ему, что он гений. А потом...

То, что произошло потом, казалось настолько фантастичным и невозможным, что Дестлер долго не мог в это поверить. Мисс Мур мягко опрокинула его на кушетку и сама легла сверху, приложив палец к его губам. Он судорожно хватал ртом воздух, пока ее руки блуждали по его взмокшему телу, очерчивая каждый выступ. Надо сказать, он обладал поистине атлетическим сложением, но даже это не возвышало его над братом. Он не успел и глазом моргнуть, как оказался без одежды.

Она сказала ему, что он похож на Аполлона. А богу любви не к лицу девственность.

Он попытался возразить ей срывающимся голосом, что у него было множество любовниц, когда он жил в родительском доме, что он соблазнил всех служанок и даже соседскую дочку. Но мисс Мур была слишком опытной женщиной, чтобы поверить в это. Рассмеявшись, она опустила ладонь вниз, к его паху, и сжала. Дестлер выгнулся и застонал.

Его не отпускала мысль, что она просто играет с ним. Вот-вот она добьется того, что он начнет умирать от желания, и тогда она просто-напросто рассмеется своим звонким смехом ему в лицо и бросит его.

Но он не учитывал того, что муж мисс Мур весьма легкомысленно относился к удовлетворению собственной жены. Его самого не хватало в постели надолго, и он никогда не считал нужным дождаться своей супруги. А потому несчастной Харриет приходилось искать себе любовников, молодых и способных доставить ей удовольствие. Как правило, ими становились официанты в «Кони Айленде». Но уже несколько месяцев назад владелец заведения решил заменить юношей-официантов девушками, которые не только разносили пиво и подносы с едой, но и оказывали посетителям за дополнительную плату приватные услуги.

Поэтому появление молодого музыканта штате кабака стало для мисс Мур истинным подарком. Она только ждала, когда парнишка начнет бросать на нее восхищенные взгляды. О, она старалась для этого! Она специально пела в разы лучше на репетициях, специально улыбалась ему...

И теперь, после триумфа на сцене, ее ожидал триумф в его постели.

Она не стала утруждать себя полным обнажением, слишком долго потом пришлось бы снова завязывать корсет и натягивать юбки. Она просто задрала платье и опустилась на Дестлера, медленно погружая его в себя и заставляя его тихо стонать от этих ощущений. Он лежал под ней, бледнея и краснея, неподвижно, не лаская ее в ответ, совсем как стыдливая невеста в первую брачную ночь, но Харриет, изголодавшейся по мужскому телу, хватало и основного действия. Зато она сама не скупилась на ласки — уж очень ей нравилось трогать его мускулистый торс.

Дестлер не мог раскрыть глаз, он весь напрягся, сосредоточившись на потрясающем, горячем, ласкающем скольжении, вверх-вниз, вверх-вниз. Он стонал, тяжело дышал и, в конце концов, достигнув пика ощущений, хрипло закричал. Она последовала за ним и в следующее мгновение повалилась ему на грудь.

Они лежали так несколько минут, но потом она встала, оправила платье, кинула на Дестлера последний удовлетворенный взгляд и положила ладонь на ручку двери.

– До завтра, Джерри, – пропела она и скрылась за дверью.

С тех пор она приходила каждый вечер.

 

***

 

Дверь отворилась, и в проеме показалась она. Оглянув комнату и не увидев в ней никого, кроме Дестлера, Харриет зашла.

– У нас примерно двадцать минут, – сказала она, прикрывая дверь.

– Ты уверена, что стоит? Твой муж приехал.

– Говорю же, у нас есть время! – раздраженно воскликнула она. – Не нервничай.

Дестлер пожал плечами и лег на кушетку. Иногда ее ненасытный аппетит утомлял его, но он предпочитал не подавать виду. Покровительство мисс Мур многим помогало в кабаке, а осознание того, что каждый вечер его, восемнадцатилетнего парня, ублажает красивая женщина, придавало ему самому осознание собственной значимости.

Она, как обычно, не раздеваясь, уселась на него и стала быстро качаться из стороны в сторону. Дестлер, скучая, заложил руки за голову.

– Я хочу, чтобы ты меня трогал, – прошептала она ему на ухо. Он послушно потянулся к завязкам ее корсета, освободил массивную грудь и стал мять ее в своих больших ладонях.

Харриет стонала и кряхтела так громко, что ни она, ни Дестлер не услышали, как отворилась дверь и на пороге появился Гарольд Мур.

– Какого... черта тут происходит?! – закричал он, глядя на жену. Та уже не могла остановиться и продолжала свое занятие. Дестлер же, увидав разъяренного супруга, попытался выбраться из-под нее, чем ускорил момент ее удовлетворения. Откинув голову, она в восторге застонала и только потом увидела мужа.

– Гарольд? – удивленно проговорила она. – Я... мы... я знаю, как это выглядит, но это совсем не то, что ты...

– Это именно то, что я думаю! – кричал он. – Шлюха! Распутная тварь! Как ты посмела!

Он подскочил к ней и за волосы поднял с кушетки. Нельзя сказать, что Дестлер, имеющий теперь возможность застегнуть брюки, совсем не был ему благодарен.

– А ты, мерзкий щенок! – Дестлер даже удивился, что к нему обращаются. По его мнению, он в данной ситуации был совсем ни при чем. Их связь с мисс Мур была целиком и полностью была ее инициативой. – Как ты смеешь уводить чужих жен?! У самого еще молоко на губах не обсохло!

Дестлер решил, что в данной ситуации лучшим выбором для него будет спасаться бегством. Ему повезло — занятый сдерживанием извивающейся супруги Гарольд не сумел схватить его, а его подвыпившие дружки, стоявшие чуть дальше по коридору, не понимали, что к чему.

– Держите его!!! – завопил Гарольд, выскакивая из комнаты. – Мерзавец, не уйдешь!

За Дестлером была погоня человек из пяти, но он, в отличие от своих преследователей, был трезв, а потому проворно лавировал между столами и легко перепрыгивал через стулья. И вот он уже был на улице. Над городом сгущались сумерки. Надо бежать. Они его не найдут.

Дестлер бежал, не разбирая дороги, по темным проулкам, налетая на ночных прохожих и получая в ответ на это выкрики «Осторожней, парень! » или «Глаза разуй, идиот! »

В конце концов силы оставили его, и он, тяжело дыша, привалился к влажной кирпичной стене, с наслаждением впитывая ее прохладу. Ночью на улице не было так жарко, как днем, и даже вонь из канав была не такой противной.

– Ну что, попался, – услышал он у себя над самым ухом.

Нашли!

Как они смогли нагнать его?

– Что мы с ним сделаем? – поинтересовался второй голос.

– Может быть, для начала отрежем ухо? – предложил третий. Им был Гарольд.

Холодея от ужаса, Дестлер увидел, как у него перед глазами блеснул нож.

Он закричал и сорвался с места, но приятели Мура крепко держали его. Он вырывался, он звал на помощь, но ничего не помогало...

А потом вдруг — резкая боль. И еще раз. И еще!

Гарольд по-прежнему был пьян, и руки его не слушались, и вместо того чтобы отрезать Дестлеру ухо, он несколько раз полоснул его ножом по правой стороне лица, чудом не задев глаз.

Истошно закричав, Дестлер схватился за кровоточащие раны. Его крик был настолько страшен, что напугал и самих обидчиков.

– Разойдитесь! – сквозь пелену боли услышал Дестлер. То был ночной полицейский патруль, явившийся на крики.

– Вяжи их! И в участок!

– А что с парнем, инспектор Свенсон?

– Отвезу его в больницу.

 

***

 

– Учитель! Это я, Кристина! – ее голос вырвал Дестлера из череды мрачных воспоминаний. Он становится сентиментальным... какая чушь! Всему виной скука, нагнетаемая жизнью под землей, нет никаких сомнений.

Или причина кроется в том разговоре, который он подслушал накануне ночью?..

В любом случае, надо впустить Кристину.

Дестлер в последний раз провел рукой по рубцам на лице.

Инспектор Свенсон был замечательным человеком, первым за долгое время, кто действительно позаботился о нем. Не сумев добиться достойного наказания для Гарольда Мура и его дружков, Свенсон счел своим долгом оплатить лечение Дестлера в больнице. Он приходил навещать его, угрюмого и нелюдимого, скрывавшего свое лицо под бинтами, он говорил ему, что еще не все для него кончено, что шрамы со временем могут исчезнуть, но Дестлер был уверен в том, что теперь уже никогда не сможет стать известным композитором.

А потом его нашел Эрик. Он уже не впервые приезжал в Америку в поисках подопечного. Он, человек с похожей судьбой, пообещал Дестлеру достойную жизнь и признание. Признание! Как Дестлер мог не повестись на такое?

Он стал предпоследним преемником Эрика. Ему даже не досталось места у большого подземного озера, как остальным! Он жил в стороне, возле дополнительного резервуара... Так, лужица! Правда, его «озеро» соединялось с подземными трубами и по весне наполнялось талой водой. Но все равно он с трудом мог использовать лодку! Когда он вел сюда Кристину впервые, то молился всем богам, чтобы не зацепиться дном о бетон. Это могло бы испортить все впечатление.

Маску Дестлер тоже был не в состоянии сделать сам — ему помог в этом деле Факир. Ворча что-то о парочке царапин и пустой трате места в подземельях, он сделал слепок с его лица и затем изготовил маску из белого воска, с любезнейшей улыбкой посоветовал держаться подальше от огня. Разумеется, маска испортилась через неделю из-за неосторожности самого Дестлера. Эрик тогда с большим трудом упросил Эрла сделать другую маску, а Хьюго — составить раствор для ее сохранения.

Однако, он снова слишком глубоко погрузился в свои мысли. Надо впустить Кристину, она слишком надоедливо кричит там, у озера.

– Ну наконец-то! – обрадовалась девушка, увидев его. – Я уже решила, что вас нет дома.

– Зачем ты пришла, дитя мое? – напустив свой заготовленный специально для нее покровительский вид, спросил Дестлер, протягивая ей руку и помогая переступить через воду.

– Там, наверху, все ищут завещание господина Фирмана!

– Ты нашла что-нибудь?

– Я обошла все парижские конторы — ничего! Никто не знает о втором завещании хозяина Оперы.

– Это я хозяин Оперы, Кристина.

– Да, простите меня, Ангел! А в последней конторе... – Кристина потупила глаза, понимая, что должна сказать о своей оплошности. – В последней конторе я столкнулась с кузеном директрис.

– Глупая девчонка! – воскликнул Дестлер. – Ни на что ты не годишься!

– Простите меня, мой Учитель, умоляю вас, простите меня! – залепетала Кристина.

Она вся трепетала и смотрела на него испуганными глазами. Еще чуть-чуть — и расплачется. О, нет, только не ее слезы! Они его раздражают.

– Я прощаю тебя, – торжественно произнес он.

Он прошел в грот, где располагались клавесин и много милых вещиц, сворованных им у братьев. Кристина обожала это место, она любила десятки свечей, которые горели тут круглые сутки. А вот сам Дестлер завидовал остальным с их теплыми, закрытыми жилищами.

Кристина поежилась от подземного сквозняка.

– Мне так холодно!

– Дай мне согреть тебя, дитя мое. – Дестлер улыбнулся ей. Хоть одна приятная вещь за день! Да, Кристина посредственно поет, но зато он знает идеальное для нее применение.

– Я так соскучилась по вам, мой Ангел! – прошептала она, прижимаясь к его груди.

– Покажешь мне, насколько?

 

***

 

Заслышав шум внизу, Эффи Фейрфакс вынырнула из-под одеяла и жадно уставилась в окно. У гостиницы стоял экипаж, а ее муж — как давно она его не видела! с ума сойти! — шел по дорожке к парадному входу. Чистый наряд, зеленый платок на шее. Прямая осанка, лицо серьезное, но в глазах проскальзывает робость и страх. О да, она узнала бы его из тысячи!



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.