ГЛАВА XII 2 страница

Перед ним на столе возвышались целые ряды блюд, и все для него одного. Салат с молодыми листьями шпината, нарезанная телятина, голубиный паштет, поднос с устрицами и десерт — вишневое суфле. Робер еще не приступил к трапезе. Он пил вино и взирал на всю эту роскошь с легкой улыбкой. Молодой человек знал, что на самом деле не голоден.

За его спиной копошились служанки, распахивающие шторы, менявшие цветы в длинных китайских вазах, вытирающие пыль с каминной полки. Робер, надо признать, с удовольствием наблюдал, как другие трудятся, пока он отдыхает.

Вместе с тем его мучила скука. Будничная скука — от нее не убежать. Но, как говорится, вино спасает от всего. Робер собирался насладиться следующим бокалом, когда в дверях показалось землистое лицо старшей служанки.

– месье, – произнесла она, вытаращив и без того круглые глаза. – К вам пришли.

Бокал замер на полпути ко рту. Он никого не приглашал сегодня. Впрочем, он уже предчувствовал что-то интересное.

– Замечательно, – отозвался он. – И кто же?

Служанка потупила взор. Честное слово, как его выводили из себя все эти ужимки, вся эта плебейская дурость!

Она не успела ответить, как дверь распахнулась полностью — и за ее спиной показались два джентльмена. Робер взглянул на них, не выпуская бокала из рук. А вот это уже любопытно. По-настоящему любопытно.

– Уильям, – Он чуть приподнял брови и отсалютовал другу бокалом. – Какая приятная неожиданность. Ты решил сделать мне сюрприз?

Он специально проигнорировал второго гостя, молодого месье Леру. Молчание, отказ от приветствия — все это было вызовом. Симон знал, чего Гюго добивается. Или, по крайней мере, догадывался. Только поэтому он смолчал.

– Можно и так сказать, – хмуро отозвался англичанин. – Робер, нам нужна твоя помощь. Если у тебя сегодня нет никаких важных дел, я приглашаю тебя на продолжительную прогулку.

– С мальчиком-пекарем? – Робер едва не прыснул со смеху.

– Я не пекарь, – отчеканил Симон, и щеки его слегка покраснели, – а кондитер.

– Одно и то же. Все вы копаетесь в тесте.

Симон недоуменно таращился на хозяина дома. Робер, усмехаясь, покачал головой.

Уильям Фейрфакс продолжал наблюдать за ними со всей настороженностью и цинизмом своих тридцати лет. В таком возрасте чужие склоки кажутся сущим детским садом. С тем же успехом, ему думалось, месье Леру и месье Гюго могли подраться на деревянных мечах.

– Нам действительно нужно ехать, – произнес он с нажимом. – И нам нужен ты. Рауль де Шаньи знает тебя, Робер.

– Вы едете к де Шаньи? – Робер опустил вилку, которой с мгновение назад начал демонстративно есть салат. – Зачем вам это понадобилось, прости?

Сощуренные глаза делали его похожим на дикого кота. Уильям вздохнул и воздел глаза к потолку. Почему Симон не мог объяснить, «зачем им это понадобилось»? Почему Леру молчал, уткнувшись взглядом в угол, словно это к нему вообще не относилось?

– Нам нужно расспросить его о прошлом, – тут Уильям кашлянул и пристально посмотрел на Симона. – Ему нужно.

Робер обнаружил, что почти смеется.

– Значит, я помогаю мальчику-пекарю? – уточнил он. – Нет, Уильям, так мы играть не станем. Ты мой друг, а не месье Леру. С ним я, вообще-то, не имею никаких общих интересов. Кроме одного единственного, но несущественного.

Симон молниеносно обернулся. Блестящие глаза так и впились в лицо Робера. Он же, в свою очередь, достал из кармана брюк коробок и, закуривая, подмигнул юноше, как-то гнусно, сально.

А потом Уильям подошел и убрал иглу от пластинки. Зал наполнила тишина, а взгляды француза и англичанина скрестились над выключенным граммофоном.

– Перестанете ли вы вести себя как дети? – спросил Уильям. – К своему стыду признаюсь, что я поверил в то, что Симон рассказал мне о Призраке Оперы. Мне теперь нужно выяснить, насколько это правда. Если ты теперь не поможешь нам, Робер, я затаю на тебя очень сильную обиду.

– Напугал до глубины души, – Робер выпустил в воздух ленту дыма. – Но я не ослышался? Наш серьезный Уильям поверил в существование Призрака Оперы? И в этом тебя убедил – кто? – Симон Леру. Я травил тебе сколько угодно сказок об этом странном существе, а ты поверил почти что незнакомцу. Браво, Уильям.

Вдруг зазвучал голос Симона:

– Это не существо, а человек. И он с легкостью убивал людей. Ему неведомы границы, и однажды он снова пересечет их. Записки директрисам — лишь начало. Дальше пойдут настоящие угрозы, а потом…

– Что потом? – Робер небрежно кивнул сопернику.

– Потом он начнет приводить их в исполнение, – шепотом ответил Симон. – И поэтому я, переступая через свою гордость, прошу вас о помощи. Ради человека, которого вы называете несущественным сходством между нами. Человека, который мне действительно дорог.

Симон умолк и густо покраснел. Он чувствовал, как ладонь Уильяма легла ему на плечо. Поддержка, в коей он не нуждался.

Робер встал из-за стола и, покручивая бутыль в пальцах, поставил ее на полку. Этикетка вся затерлась, но цифры еще можно было прочитать. Двадцатилетнее вино. Не то ли самое, что подарил их семье Рауль де Шаньи? Вино из его личной коллекции. По какой-то причине Рауль избавлялся от всего, чему насчитывалось двадцать лет. Он не жил прошлым, этот странный старик.

Робер посмотрел на Симона, помедлил.

– Достаточно честно, — сказал аристократ. — Я поеду с вами.

Симон уставился на него так, словно тот только что признался в жестоком убийстве.

– Что? — наконец выдавил он.

– Не переспрашивай, – поспешно сказал Уильям. – А то вдруг он передумает. А ты, Робер, собирайся, и поскорее. Экипаж не будет ждать вечно.

С этими словами он подхватил свою трость и направился к выходу. Симон же еще долго стоял на месте, не в силах оторвать взгляда от довольного лица Гюго. Внезапная тревога почти вытеснила из сознания тот факт, что он совершенно не выносил этого человека.

Робер стряхнул с рукавов пепел и нахмурился. Похоже, что его согласие окончательно притупило разум мальчишки-пекаря.

– Идем, – вздохнул он, хлопнув юношу по спине. – И прекрати на меня пялиться, иначе я подумаю, что ты не дышишь от счастья.

Симон поморщился и часто-часто заморгал.

– Еще чего! – буркнул он, надевая шляпу. – Я только не понимаю, с чего вы так быстро переменили свое решение…

– А я и не принимал его, – эхом отозвался Робер. – Давай будем считать так, пекарь.

– Кондитер.

– Совершенно не вижу разницы…

***

Еще издали, когда экипаж ехал по петляющей дорожке, Симон увидел поместье де Шаньи, стоящее на возвышении и со всех сторон окруженное благородными тисами. Грозные вершины крыш черными очертаниями выплывали из голубоватой туманной дымки. Высокие деревья бросали на дом размытые, меланхоличные тени.

На часах было уже часов двенадцать — но здесь это совершенно не чувствовалось. Все в этом месте словно впало в летаргический сон. Солнечные лучи едва-едва скользили по верхушкам деревьев, проливая кроткий свет на их зеленую листву. Не слышалось пение птиц или любые другие звуки, присущие природе. Это наводило на Симона безотчетную грусть.

Но если кто-то среди путешественников и чувствовал тяжесть на сердце, то это был Робер. С тревожной нежностью он вспоминал, как маленьким мальчиком сидел на этой террасе — и тогда еще живая и здоровая графиня де Шаньи кормила его мороженым, медом и фруктами.

Он видел ее всего раз, но запомнил Кристину как женщину необыкновенно чуткой души, грациозную и красивую. Но главной, неотразимой привлекательностью являлся ее голос — ясный, полный силы и кристально-чистый. Она тогда спела Роберу коротенькую арию, надеясь привить ему интерес к музыке. Иного такого голоса мальчик никогда больше не слышал! И хотя весь Париж сейчас почитал яркий и светлый голос Беатрис Низзардо, она и рядом не стояла с талантом Кристины Даэ.

Как жаль, что смерть унесла ее так скоро. Робер все время упрашивал родителей, чтобы его снова привезли к де Шаньи, но когда это случилось, Кристина слегла и даже не вышла прогуляться с ним. Ему сказали, что она уже несколько недель не вставала с постели. Он, конечно, ничегошеньки не понял и продолжал настаивать на своем, пока из глаз не брызнули слезы…

Каким же глупым и наивным ты был тогда, Робер! От детских причуд не осталось и следа.

Воистину, это место и этот дом пробуждали в нем почти поэтическое настроение. Уильяма поразила грустная улыбка, зависшей на лице его приятеля. Какая странная перемена случилась с ним в несколько часов! Но англичанин не посмел вдаваться в расспросы. Не только ему — всем троим что-то подсказывало — что здесь полагается молчать.

Они не проронили ни звука до самых дверей. Солнце уже трепетало на высоких и длинных окнах поместья, и Симон готов был поклясться, что увидел в оконном проеме второго этажа чью-то фигуру.

Юноши постучали в дверь и служанка — единственная во всем поместье — провела их в гостиную, где ждал Рауль де Шаньи. Сперва этот седовласый старик (не без помощи вышеупомянутой служанки) поднялся из кресла и поприветствовал Робера, после чего попросил представиться «друзей» гостя.

Симон, наблюдавший за ним, сразу заметил, что граф нездоров. Его узловатые пальцы тряслись. Старик часто горбился, словно позвоночник не выдерживал тяжести его мудрой головы. Шею покрывали морщины. Впалые глаза смотрели из-под тяжелых век так, словно этот человек уже видел свою смерть.

Взгляд сей потряс Симона до глубины души, и он немедленно преисполнился уважением к стареющему де Шаньи.

– Позвольте вас познакомить, – воскликнул Робер не без лишней пафосности. – Слева вы видите моего хорошего друга, Уильяма Фейрфакса.

– Вы не француз, – заметил Рауль, пожимая ладонь Уильяма. – Это бросается в глаза.

– Не знаю, воспринимать ли мне ваши слова как комплимент или нечто совсем иное, – тихо отозвался англичанин, привыкший говорить со старшими в исключительно почтительном тоне. – Но я бесконечно благодарен вам за то, что вы согласились нас принять.

– Не мог же я выставить вас за дверь, – на губах Рауля заиграла улыбка, делавшая его на десяток лет моложе. Симон как зачарованный наблюдал за этой трансформацией. На одно мгновение в глазах графа вспыхнул огонь, а морщины в уголках его рта и на лбу разгладились. Он снова стал похож на молодого человека, аристократическую внешность которого с восторгом обсуждали как дамы высшего света, так и простые хористки. Седина даже подчеркивала его темно-голубые глаза.

– Робер, представьте мне и вашего второго друга тоже, – сказал граф. – Он стоит в стороне и, кажется, чувствует себя лишним.

– Ах, его! – Гюго посмотрел на Симона, как на дальнего родственника, явившегося на семейное празднование без приглашения. – Видите ли, это старший брат одного из новых владельцев оперы. Вернее, одной из…

Рауль понимающе закивал головой.

– Я слышал, что опера теперь принадлежит женщинам. Не могу сказать, что это здравое решение — оставлять оперу молоденьким девушкам. Впрочем, это не мое дело. Я стараюсь не вдаваться в подробности, когда речь идет об этом месте. Оно вызывает у меня…

Симон поднял глаза и пристально посмотрел на графа. В горле у него пересохло и зазвучавший голос едва не дал петуха:

– Страх?

– Отвращение, – подсказал Рауль де Шаньи. – Я ненавидел это место двадцать лет, но теперь, под конец жизни, оно начало вызвать у меня лишь отвращение. Я перестал верить в то, что оно создано, дабы дарить человеку удовольствие. Внутри царит лишь страх и сомнения. Да, чудовищные сомнения…

Его глаза потемнели. Магия прошлого канула: перед спонсорами снова сидел изможденный, больной старик. Не в силах справиться с нахлынувшими воспоминаниями, граф лихорадочно замотал головой:

– Я уже давно не говорил на эту тему. Прошу, скажите, что вы не пришли сюда за историей, потому что видит Бог – если я расскажу ее снова, то умру.

– Призрак и вам угрожает? – воскликнул Симон с чувством.

– Нет, милый мальчик. Мне уже давно никто не угрожает. Возможно, я не чувствовал бы себя и вполовину таким несчастным, продолжай я получать записки с проклятьями и гниющие букеты. Но все прекратилось со смертью моей жены. Он словно знал, что она покинула этот мир. Он все видит и все слышит, этот страшный гений. Нет, я умру не из-за чужих угроз, а из-за того, что откроются старые раны. Если из них вновь польется кровь, мальчик, этого уже не остановить. Я умру. Быть может, через день или два, но это неизбежно.

Слова графа привели спонсоров в ужас. Симон жалел, что приехал сюда. Он мысленно проклинал свое любопытство и придумывал предлог, чтобы поскорее уехать, так и не услышав ответы на интересующие его вопросы. Почему-то он поверил, что Рауль де Шаньи скончается, если поведает свою историю. Он хотел оставить старика наедине с его воспоминаниями. Зачем бередить старые раны? Зачем взывать к уснувшим демонам?..

Но Уильям уже сделал это за него. Он слишком заинтересовался тайной Призрака Оперы, чтобы так и не постигнуть его тайны.

– Так все это правда, – прошептал он в полумрак комнаты.

– Правда в том, – заговорил Рауль, и голос его стал мягче, – что вы пришли за историей. Смею ли я попросить вас уйти и услышать ее от кого-то другого?

Симон невольно закрыл глаза. Он сконцентрировал все свои мысли на Маргарите. Да, ее круглое личико появилось перед его взором, как по волшебству. Одна лишь мысль, что ей могла грозить страшная опасность, придала месье Леру сил.

– Извините, – воскликнул он, – но вы единственный, кто может нам хоть чем-то помочь. Послушайте, моя сестра и девушка, которую я... искренне люблю, находятся в опасности. Каждый день, проведенный в опере, может стать для них роковым. Уже сейчас история повторяется, и мне не хочется…

Рауль, конечно, понял. Голос у него стал бархатный и совсем печальный. Он задумчиво изучал Симона взглядом.

– Вы не хотите, чтобы дорогие вам люди пострадали.

– Этого не хочет никто из нас, – вставил Робер, чувствуя непреодолимое желание напомнить месье Леру о том, что Маргарита была и его сокровищем тоже.

Уильям пихнул его локтем в живот и взглядом показал, что сейчас не время отпускать глупые комментарии. Но Рауль словно и не заметил этих слов. Он сидел, прищурившись, и все смотрел на Симона. Наконец, он протянул к юноше свою дрожащую руку.

– Подойди. Я хочу взглянуть тебе в глаза, но зрение меня подводит.

Симон подошел ближе и слегка наклонил голову. С совершенно безучастным выражением Рауль не сводил с него пристального взгляда. Стойко выдержав это испытание, Симон отвернулся. В лице графа де Шаньи что-то изменилось.

– Хорошо, – беспомощно прошептал он. – Я расскажу, потому что вижу, что вы честный молодой человек. В ваших глазах я увидел все то, что делало меня живым когда-то. Отвага, любовь и страх перед неизвестностью. Если моя история поможет избежать новых несчастий, я расскажу вам все, от первого слова и до последнего. Присядьте, эта история будет длинной.

Я стал спонсором Оперы, когда мне было столько же лет, сколько вам, – Легким кивком Рауль сослался на Симона. – Да, я едва вышел из юношества. Деньги лились рекой, и мне не на что было их тратить. Я решил найти им достойное применение — и предложил свою благотворительность парижской Опере. Лучше бы я все их проиграл на лошадиных скачках, как это делал мой старший братец Филипп… Но не в том сути. На одной из премьер я увидел прекрасную девушку, начинающую певицу. Я бы ни за что не узнал в ней подругу детства, если бы не имя в программке. Кристина Даэ, дочь известного скрипача. Моя маленькая Лотти. Она пела так, словно через нее говорили сами ангелы, – Рауль вздрогнул. – Сейчас это сравнение кажется мне не просто неудачным, а дьявольским. Едва закончив петь, она буквально рухнула, прижимая руки к груди. Ее увели за сцену, а я остался сидеть, окаменевший, на своем месте. Ни одна девушка еще не поражала меня в самое сердце. Не за столь короткое время, нет. Я помчался за нею и попытался возродить в ее памяти детские воспоминания, но Кристина смотрела на меня, как на сумасшедшего. Ее светлые волосы прилипли к белым щекам, а глаза безумно вращались. В тот день она отослала меня прочь, так и не выслушав. Я еще не знал, что несчастная Кристина сделала это, чтобы спасти меня от своего ревнивого поклонника, своего тайного ментора…

– Призрака Оперы! – восхищенно отозвался Робер Гюго.

– Очевидно, – буркнул Уильям. – Продолжайте, месье, мы не посмеем прервать вас снова.

Рауль продолжил, постепенно погружаясь в события давно минувшие. Взгляд его упал на стоящее в конце комнаты зеркало и задержался на нем. Глаза затуманились и наполнились слезами.

– Кристина то избегала меня, то говорила, как со старым другом. Я ничего не понимал и думал, что она просто издевается… пока она не рассказала мне обо всем. Сперва она отвела меня наверх, на крышу Оперы. Сказала, что это единственное место, где этот демон не способен нас слышать… Впрочем, она не называла его демоном, это уже рисунок моего воображения. Кристина звала его нежно, почти любовно – «бедным, несчастным Эриком». Я возненавидел это имя, как только услышал его, но ненависть гораздо сильнее загорелось во мне, когда я узнал о том, что этот негодяй представлялся Кристине ангелом. Вы не понимаете — моя Кристина была очень впечатлительной — она верила буквально всему, что слышала. И этот человек, это чудовище с лицом мертвеца, стало ее Ангелом Музыки.

Она сказала, что однажды услышала голос, и что из зеркала к ней пришел человек в маске. Призрак отвел ее в свое логово и там, по ее словам, царила музыка. Он обещал стать ей самым дорогим другом и просил лишь о том, чтобы она не боялась его. Но возможно ли это? У человека в маске были руки мертвеца, от него исходил запах смерти… Кристина не смела довериться ему. Она жаждала увидеть лицо Ангела. Исполняя с ним арию, Кристина дождалась удобного момента — и сорвала с Призрака его маску. С этого-то и начался кошмар, не отпускавший ее до самой смерти. Бедная Кристина! Она вскакивала посреди ночи и плакала, что никак не может забыть его лицо!.. Но это было много позже описываемых мною событий. В ту ночь я предложил Кристине бежать. Раз уж она настаивала, что Призрака нельзя уничтожить, побег остался единственным доступным вариантом… А на следующий день моя невеста исчезла. Я знал, я не питал никаких сомнений на тот счет, что ее похитил Эрик…

Рауль замолк и провел ладонью по лицу. Симон тут же воскликнул:

– Если вы не можете, то не продолжайте!

– Позвольте мне закончить кратко, – только и вымолвил граф. – Если бы не человек, которого в опере называли просто Персом, я бы никогда не спас Кристину. Но какой жуткой трагедией могла обернуться эта история… Мы не сумели добраться до логова Призрака и попали в одну из его изощренных ловушек. Моя жизнь висела на волоске, как и жизнь Кристины. Ей было предложено стать живой женой человека в маске. Женой мертвеца, вы представляете?!

Уильям удивленно пробормотал что-то вроде молитвы, что было ему вовсе не свойственно. Рассказ графа держал спонсоров в напряжении до самого конца.

– Я знаю, что в последнее мгновение для Эрика все изменилось. По какой-то причине он отпустил Кристину, хотя она уже готова была стать его живой женой и навсегда остаться в подземельях… И все это в обмен на мою жизнь. Я чувствовал себя слабым и ничтожным человеком, не способным защитить любимую женщину. Я продолжаю чувствовать себя таким и сейчас, спустя годы.

– Значит, вы спаслись, – выдохнул Робер. – Благодаря вашей жене.

– Кристина спасла нас всех, – кивнул Рауль. – И я поражаюсь, как ей — маленькой, хрупкой — хватило храбрости. На протяжении долгих лет меня одолевала зависть, ведь она оказалась отважнее меня. А что касается Призрака Оперы… Через пару недель мы прочитали в газете о его кончине. Кристина тогда целую ночь прорыдала в своей комнате, а я, к своему стыду, ощущал счастье и удовлетворение от его гибели. С тех пор мы ничего о нем не слышали, и мне больно осознавать, что Эрик до сих пор жив.

Робер нахмурился, в его красивых глазах мелькнула мрачная мысль.

– Он ведь очень опасен! – сказал он. – И раз у него появились последователи…

– Дело принимает опасный оборот, – согласился Уильям.

Симон посмотрел на графа де Шаньи и спросил:

– Не дадите ли вы нам совета?

По лицу графа проскользила слабая улыбка, но тут же испарилась. Он обвел взглядом присутствующих и положил руку Симону на плечо:

– Уничтожьте их. Не жалейте сил в этой борьбе, потому что любой преемник Эрика — такое же зло, как он сам. Никто не осмелился проявить к Эрику милосердия из-за его лица, и он забыл о жалости в ответ. Запомните — не теряйте времени даром.

Голос его понизился до шепота. Едва слышно бормоча что-то, Рауль покачивался из стороны в сторону. По его щеке стекала слеза.

Господи! Какими же ужасами обернулась для этого человека любовь к Кристине Даэ!

Он вдруг подтащил Симона к себе сильной, слишком твердой для старика рукой, и прошептал:

– Почему ты? – Сердце Симона от этих слов бешено заколотилось, словно он увидел приведение. – Почему ты так похож… на меня?

Так же внезапно Рауль отпустил его и, поглаживая одну ладонь другой, замолк. Послышалось сдержанное покашливание служанки. Уильям тут же поднялся из кресла.

– Граф де Шаньи устал, – сказал он. – Мы должны уйти.

– Но я…

Симон не знал, что хотел сказать. Он узнал все что требовалось, но продолжал молча смотреть на графа. В его потемневших глазах не осталось вообще никаких мыслей. А вдруг он и правда умрет, едва за ними захлопнется дверь?..

– Симон, – с нажимом произнес Уильям, – Мы уходим.

– Ты не сможешь вынести этого, – снова заговорил Рауль, и речь его все больше походила на бред. – Любовь здесь не поможет. Ты не выживешь среди ее лжи.

– Чьей? – спросил Симон.

Рауль смотрел на него так, словно само присутствие чужих людей причиняло ему муки.

– Возлюбленной, – откликнулся он. – Твоей возлюбленной. Но я должен встретиться со своей смертью. Позвольте мне остаться с ней наедине.

Граф отвернулся. Симон чувствовал, как пальцы Уильяма сжимают его плечи, но не двигался с места.

В голове постоянно крутились слова.

Ты не сможешь вынести этого.

Ты не выживешь среди ее лжи.

***

В подземельях не было времени. Никто не мог проснуться там с первыми лучами солнца, никто не мог работать при свете дня, никто не встречал фантастических закатов. Была только ночь, освещенная свечами, бесконечная ночь, застывший миг, длившийся вечно.

Поэтому Маргарита не могла знать, как долго она проспала, когда проснулась в своей уютной кровати в доме Эрла. Было абсолютно темно, не горела ни одна свеча. Она вроде бы их не задувала... догорели? Нет, почти нетронуты. Задул ветер? Да, наверное, так...

Впервые за долгое время она чувствовала себя отдохнувшей. Обычно каждое ее утро начиналось с грохота, с которым по ее комнате передвигалась Каролин. Маргарите же нужно было быстро приводить себя в порядок, ни в коем случае нельзя было выйти к завтраку со спутанными или даже просто распущенными волосами — мать подняла бы крик, ведь в доме есть мужчина.

Маргарита взяла в руки коробок спичек, лежавший на прикроватной тумбочке, и зажгла свечи. Из любопытства девушка открыла ящик. И, надо же, там было все, что ей нужно!

Быстро одевшись и расчесавшись, Маргарита вышла из комнаты не без сожаления: как бы ей хотелось просыпаться в подобном месте каждое утро! Никто не кричит, никто не тревожит...

Эрл тоже уже не спал — Марго слышала его шаги в гостиной. Наверное, заваривает чай. Ждет, когда она проснется. Интересно, он уже пришел в свое обычное состояние? Его вчерашняя боязливость порядком смутила Маргариту.

– Доброе утро, – поздоровалась она, входя в комнату. Да, действительно, в руках Эрла был чайник, из которого он наливал приятно пахнущий травами напиток в одинокую чашку на круглом блюдце.

Эрл повернул к ней голову и снова отвернулся, сосредоточившись на своем занятии.

– Доброе утро, Маргарита.

Он достал вторую чашку и поставил обе на поднос. Маргарита заметила, как он кладет в ее чашку две ложки сахара, хотя сам всегда пил без него. Откуда он знает о ее предпочтениях? И откуда он знает, что ей нужно обязательно разбавить чай холодной водой, потому что иначе она не сможет его пить? А ведь именно это он сейчас сделал.

Поднос опустился перед ней на столик. Поблагодарив, она взяла приятно теплую чашку в руки, грея об нее пальцы.

– Я могу сделать тост с маслом, – предложил Эрл. – Если вы хотите.

– Нет, спасибо, – сказала она, улыбнувшись. – Я лучше позавтракаю в Опере.

Пока они пили чай, между ними царило неловкое молчание, которое ни один из них не пытался нарушить. Вчерашний вечер еще не изгладился из их памяти и бросал тень на это утро.

– Эрл... – решилась наконец заговорить Марго. – Знаете, я ведь вчера пришла не просто так.

– Вы пришли к Раму, – пожав плечами, произнес он.

– Нет, – она покачала головой. – Я пришла за советом.

Снова повисла тишина. Эрл смотрел на нее, не отрываясь, изучая каждую черточку ее лица.

– За каким советом вы могли ко мне прийти, Маргарита?

– Эрл, вчера, у Рама, вы обратились ко мне на ты, – вспомнила вдруг она. – Зачем же снова это неприятное, холодное официальное обращение?

– Опасался, что вы... кхм... что ты... примешь это за фамильярность и неуважение.

– Не беспокойтесь, – уверила она его. – Слишком много людей говорит мне «вы». Это так надоедает...

– Так что ты хотела узнать? – мягким, почти отеческим тоном спросил он.

– Вам известно что-нибудь о втором завещании моего дяди, месье Фирмана?

Лицо Эрла помрачнело. Он встал, застыл, затем поставил пустую чашку и блюдце на поднос и отвернулся. Пальцы его крепко сжали спинку кресла. Он молчал.

– Эрл?

– Это завещание — ящик Пандоры, который ни в коем случае нельзя открывать.

***

Сумасшедшее утро и не менее сумасшедший день пролетели, к счастью тех, кто не мог найти в себе силы дождаться темноты.

Вечер тоже приближался к концу; в домах уже начинали гасить свет и отходить ко сну. Париж засыпал и заботливо передавал своих горожан в распахнутые объятия ночи.

В некоторых окнах, однако, еще горел свет. Одно из них приходилось на столовую Фирманов, в которой ужинали Маргарита с матерью: Каролин опаздывала, а ужин, между тем, подходил к концу. Маргарите от этого было только спокойнее: впервые за несколько вечеров она ела, действительно, с аппетитом, не ощущая тяжелого взора Симона и провоцирующего — Каролин. Еще до начала ужина лакей Робера принес записку, в которой было сказано, что Симон и Уильям Фейрфакс сопровождали его в поездке к одному старому знакомому. Робер просил оставить дверь незапертой: они приняли решение обсудить услышанное из поездки в гостиной Фирманов этой ночью. Кажется, это касалось Призрака... Но, надо сказать, Маргарита ждала их с минуты на минуту. К тому же, уже подавали чай...

Плавный ход мыслей Маргариты прервало неожиданное появление Каролин в дверном проеме. Она выглядела чудесно: так свежо, словно прошлой ночи со всеми ее гадкими подробностями не было! Марго могла лишь молча удивляться.

– Добрый вечер, мадам Фирман! – прощебетала девушка, игнорируя присутствие сестры. Она подошла к столу и встала рядом со служанкой, подававшей на стол. – Не беспокойтесь, я не голодна, я только выпью с вами чаю. Ах, мадам Фирман, что я вам расскажу...

Каролин не стоило труда отвлечь внимание матери Маргариты поверхностными разговорами о том, как безвкусно одеты в свободное от репетиций время балерины — хвала небесам, они выступают в костюмах и не позорят Оперу! Пока мадам Фирман увлеченно отвечала девушке, а Маргарита смотрела в свою пустую тарелку и старательно не поднимала взгляд на кузину, Каролин ловким движением изящных пальчиков достала из кулачка флакон с ядом и вылила содержимое в чашку чая, которую Софи тут же забрала и поставила перед Марго: служанка, убирая со стола лишнюю посуду, не заметила маневра Каролин. Все было проделано безупречно!

– Софи, проверь, не заперта ли дверь. – негромко попросила Маргарита служанку, принимая чашку из ее рук и делая глоток чая. Она случайно встретилась взглядом с Каролин и едва не вздрогнула: кузина смотрела на нее с выражением такого триумфа на лице, что ничего хорошего ждать не стоило.

– Мадам Фирман, спокойной ночи. – Вскоре произнесла она и встала из-за стола. – Приятно было побеседовать, но меня клонит в сон! Прошу меня извинить.

И, победно вытянув шею, девушка с победной улыбкой и чувством выполненного долга прошествовала в спальню.

***

Хьюго смотрел в темнеющее небо, на прямоугольник окна дома Фирманов и на двигающиеся за ним силуэты. Еще какое-то время он неподвижно стоял на месте, вслушиваясь в постепенно затихающие шорохи и голоса. Погасла последняя лампа в доме. Все семейство Фирманов отошло ко сну, а его, напротив, охватила ненасытная жажда убийства. При мысли о том, что Опера избавится от одной из своих хозяек, на лице Хьюго появлялась страшная улыбка.

Вдвойне приятно, что все это ему поможет проделать сестрица «жертвы». Какой сюжет для трагедии! Конечно, уговорить ее вышло не сразу, но в конце концов Хьюго выиграл и в этом деле.

А уж после сегодняшнего скандала Каролин должна была просто грезить кровью Маргариты на своих руках. Совсем как он. Излишне говорить, что у этих двоих оказалось намного больше общего, чем Хьюго предполагал изначально.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒