ГЛАВА XII 1 страница

ГЛАВА IX

Эрик,

Я бы хотела начать без предисловий. К чему лишние слова, ты — человек, который знает меня всю мою жизнь, которого я почти перестала бояться на ее исходе. Долгое, надо сказать, мне потребовалось для этого время. Твоими стараниями. Однако я обещала обойтись без лишних слов. Лучше сразу тебе сказать правду.

Я рассказала о тебе. Молодому человеку, брату наших юных директрис. Все в Опере сейчас обеспокоены выходками твоих подопечных, но они беспомощны, словно слепые котята, они верят, что их запугиваешь ты — бестелесное якобы создание, способное убить человека одним своим пожеланием. Эрик, только представь себе, они и в самом деле верят, что ты всемогущ! Они все — совсем еще дети, даже директрисы, даже этот Симон, этот сообразительный юноша. Даже те, кто проработал здесь с мой век. Ты превратил Оперу в кладбище тайн и кошмаров. Только я одна могу взглянуть тебе в глаза и сказать: «Да, я осмелилась говорить с тобой. Я тебя не боюсь».

Мы с матерью многое делали для тебя. И я считаю, что я за всю жизнь сделала столько, что заслужила право впервые умолять тебя: положи этому конец! Пока не поздно, пока эти дети не начали войну против тебя и против твоих учеников. Опера больше не может выносить ваших выходок. Никто не может, Эрик. Твоей власти, так или иначе, пришел конец, мне на смену приходит новое поколение, которое будет бороться с тобой из-за собственного страха. Что будет, когда они узнают, кто ты на самом деле? Ты убьешь всех? Как в прошлый раз, верно? Поэтому я прошу тебя, как старого знакомого: оставь нас. Дай нам жить спокойно. Дай моим детям — а они все мои дети, как бы сурова я к ним ни была — встать на ноги и поднять Оперу.

Эрик, я рассказала ему вашу с Кристиной историю. Мне очень жаль, Эрик, но так будет лучше для всех.

Я сказала все, что считала нужным.

***

Маргарита молчала, поникшая и унылая. Она не знала, что поразило ее больше: то, что ее сестра зашла так далеко в своей бесстыдности или то, что выбор этой маленькой дьяволицы пал на него, на Эрла. Маргарита не могла смотреть на это спокойно.

О, какой кошмар. Она даже не могла понять, почему так сокрушается. Марго ведь всегда приходила к Раму, а Эрла знала весьма поверхностно. Сердцем оyf чувствовала, что он хороший человек, что ему можно доверять…

Но его личная жизнь ее не касалась.

И все же внутри у Маргариты появилось жуткое чувство, которое девушке пришлось тут же подавить. Она просто стояла и смотрела, не в силах вымолвить ни слова.

А меж тем, Эрл тоже потерял дар речи. Он стоял, половиной сознания еще чувствуя, как руки Каролин блуждают по его шее — а другая его половина тем временем умирала. О, с каким ужасом он будет вспоминать этот миг всю оставшуюся жизнь!

Его щеки пылали. Он смотрел на Маргариту, словно лунатик — не веря, что она действительно застала его в таком отвратительном положении. Этот позор нельзя было сравнить ни с чем другим на свете.

Каролин была единственным человеком в гостинной, кто не испытывал ни капельки стыда. Она глядела на кузину с поразительной наглостью, сразу исключающей всякие сожаления о содеянном.

– Это не то, – хрипло пробормотал Эрл, – что вы могли подумать…

Бедняга вложил в эти слова всю свою подсознательную учтивость. На большее ему не хватило сил. В тот миг Эрл возненавидел свой неповоротливый язык — почему красноречие и способность ясно выражать мысль покинула его сейчас, в самое ответственное время?

– Да бросьте, – Каролин откинула голову и противно захихикала. – Позвольте мне поведать, как все было, – с этими словами она повернулась к Маргарите. – Влюбившись в мой чудесный голос – как и весь Париж, к слову! – месье Эрл пригласил меня к себе. И с совершенно очевидным намерением, которое я тотчас же разгадала. Как же отказать такому замечательному, галантному кавалеру… А секунду назад мы выяснили, что он, кажется, не был ни с одной женщиной!

Эрл буквально задохнулся от злости. Что эта дурочка несет! И, главное, как она может все это говорить с таким самоуверенным видом? А он — глупец! — не мог подавить в себе мужское начало и приструнить ее как следует. Дал ей целовать себя! И вот теперь он видел, к чему привело безволие.

Несмотря на гнев, на лице Маргариты вспыхнул густой румянец. Она серьезно и пристально взглянула на Каролин. На тонкой коже, на мягких губах, на ярком контуре скул и в затуманенных глазах — всюду на ее лице горел отпечаток страшного опьянения. Никогда еще Маргарита не видела сестру в таком состоянии.

– Как тебе не стыдно! – она попыталась говорить спокойно, но голос дрогнул и взлетел наверх. – Ты пьяна и говоришь ужасные вещи. Это просто возмутительно, Кара. Тебе следует замолчать. Разве ты не видишь, как оскорбительно все то, что слетает с твоего языка?

– Маргарита… – Эрл подал голос, но Каролин тут же перебила его.

– Я не пьяна вовсе! Я выпила всего, – Она посмотрела на свою руку и подвигала пальцами, напряженно нахмурив лоб. – Шесть бокалов! И прекрасно знаю, что говорю.

– В таком случае, я не понимаю, – сказала Марго, – почему ты так себя ведешь.

– Конечно, не понимаешь. Куда же тебе, – с достоинством ответила Каролин. – Если ты играешь в святую. Любая женщина, гордящаяся тем, что она женщина, не стыдится воспользоваться привилегиями своего пола. Мне казалось, что месье Эрла нужно немедленно спасать! Он одинок! Он весь горит! – Она кинула очередной полыхающий взгляд на Факира и облизнула губы. – И плохо скрывает это.

Изобразив на лице как можно более плотоядную улыбку, Каролин выразительно поглядела на Эрла. Тот стоял, ссутулившись и опустив голову почти на грудь, и думал о том, какое же он жалкое, подверженное порокам создание. Отчетливо проследив эту мысль в мрачном взгляде, устремленном в пол, Марго сказала:

– Каролин… Ты можешь говорить что угодно обо мне, но ты оскорбила моего друга.

Друга? Она действительно назвала Эрла другом? И почему ей так захотелось выделить это слово, слегка утвердив тон?

– Я почти уверена, что нанесенные оскорбления были ему приятны! – холодно произнесла Каролин. – И если бы ты не явилась со своими нотациями… Впрочем, пусть это останется тайной для взрослых. Верно, месье?

Она попыталась обвить Эрла руками и поцеловать его, но мужчина с силой оттолкнул ее и вскочил с дивана. Тут же Марго воскликнула:

– Довольно, Кара! Ты ведешь себя как шлюха!

Каролин сделала несколько шагов по направлению к ней. Сделала она это весьма неумело, путаясь в пышных юбках и чертыхаясь. Наконец, она подлетела к сестре со свирепым выражением.

– От кого я это слышу! – воскликнула дива прямо Маргарите в лицо. – Мадемуазель Фирман! Все сплетни – только о твоей загубленной чести! А ты и рада лить слезы! Стоит ли так убиваться из-за того, чего уже нет?

Марго не могла притворяться, что ее не задевают слова. Каролин кидала их метко, раз за разом попадая в цель. Какое-то время Маргарита смотрела вниз, из последних сил притворяясь, что до этих злых слов ей нет никакого дела. Но хватит!

Терпению подошел конец.

Маргарита схватила со стола наполненный графин — и плеснула в Кару водой. Тогда обвинительница невольно съежилась и застыла, а сама Марго, ощутив внезапную слабость, начала медленно оседать на пол. Она согнулась пополам, прижимая пальцы к стучащим вискам. По щекам катились горячие слезы.

– Чепуха! – повторяла она. – Ты ничего не знаешь, но говоришь!

Каролин ладонью вытерла лицо. Под ее глазами остались темные круги от иссиня-черного карандаша, которым она подводила веки.

– Мне известно достаточно, – ответила она уже не так громко. – И я не знаю, как по-другому называется такое поведение, когда одна девушка дает надежду троим мужчинам: моему брату, богатенькому спонсору и человеку-приведению!

– Ненавижу тебя! – воскликнула Марго, выпрямляясь. – Тебя и твой отравленный ядом, змеиный язык!

– А я-то как тебя ненавижу, – усмехнулась Каролин. Она все еще нетвердо держалась на ногах, а запах спиртного долетал до Марго аж издали. Но, кажется, вода охладила ее пыл, и язык Каролин перестал заплетаться. – С этой напускной идеальностью. Напряженным выражением лица, будто целый мир следит за тобой и ждет, когда же ты наконец споткнешься. Терпеть не могу твой писклявый голос и дрожащие — вот как сейчас! — губы. Ты точно ребенок, доросший до девичьего платья, но так и не научившийся носить его с достоинством! Ужасное, несуразное создание!

Наконец, она перестала кричать и теперь лишь стояла и тяжело дышала. Однако чувствовалось, что к ней возвращаются силы, и что грядет очередная взрывная волна. На секунду Каролин остановилась, словно в нерешительности, глядя куда-то под ноги, а затем размахнулась – и влепила Маргарите звонкую пощечину.

Этот хлопок точно парализовали ее. Марго видела, как Эрл хватает Каролин за запястья, почти выворачивая их, хорошенько встряхивает ее и говорит что-то. В ушах звенело. Марго не могла разобраться ни слова. В замешательстве девушка прикоснулась к щеке пальцами. Кожа ее пылала!

***

Каролин с грохотом захлопнула за собой дверь и замерла, переводя дыхание.

Что себе позволял этот святоша! Кара была готова простить ему его пустые обвинения — она прекрасно знала себе цену и не поддавалась на провокации какого-то подземного девственника (ох, какое острое выражение, она обязана запомнить его! Хьюго бы оценил! ), но вынести того, как грубо этот Эрл схватил ее за руки и затряс, точно тряпичную куклу... Ну уж нет. Каролин и сама могла показать, кто тут на самом деле тряпка.

Это она и сделала.

Каролин ловко высвободила руки из ослабевающей хватки Эрла и, расхохотавшись ему в лицо, оттолкнула его от себя. И... Бросилась бежать. В ее воспаленном сознании еще не было определенного плана действий, в глазах темнело от возбуждения, и больше всех благ на свете ей хотелось снять его. Нет, больше всех благ ей все-таки хотелось выбраться в свою гримерную наверху и спать, спать, спать!

Таким образом, Каролин ворвалась в одну из комнат, встретившихся на ее пути, и, приходя в себя, пыталась разглядеть, где же находится.

В комнате горела одна лампадка, видимо, на тот случай, если ночью придется прийти сюда, а времени зажигать лампу не будет. Света от нее было достаточно для того, чтобы различить кровать и спящего в ней человека. «Не может быть, неужели мне повезло встретить еще одного, да в каком любопытном состоянии... » – подумала Каролин, напрочь забыв о том, в каком крыле находится. Она на цыпочках подошла к постели и, заглянув в лицо спящему, отшатнулась в ужасе.

«Спящий» вовсе не спал.

Мужчина, укрытый в полутьме, во все глаза смотрел в одну точку, не понимая, что происходит. Очевидно, девушка разбудила его, когда хлопнула дверью. Увидев Каролин, он резко сел в постели и молча продолжал смотреть на нее своим странным, пронзительным взглядом. Так как молчание начинало на нее давить, а помутненный рассудок не мог подсказать девушке, кто находится перед ней, Каролин решила заговорить.

– Доброй ночи... – уверенно начала она и подалась вперед, но мужчина тут же неистово закричал.

Черт подери, Каролин, ну ты и влипла...

Поднять на уши большую часть подземелья оказалось не так уж сложно. В одно мгновение в спальне Рама оказался Эрл и снова схватил Каролин за локти, в этот раз по-настоящему грубо, не заботясь о том, что у нее могут остаться синяки. Он был очень, очень зол. Каролин все смеялась, как сумасшедшая, пока Рам кричал, а Эрл тряс ее, пытаясь привести в чувство.

Эрл чуть ли не вышвырнул ее из спальни Рама, а затем и из своего дома. Как хотелось бросить ее в подземелье, чтобы там она и потерялась, и проверить заодно решимость Хьюго — но все же он повел ее наверх — вдруг она не уйдет?

***

Крики Рама не прекращались, даже когда Эрл увел Каролин прочь. Уходя, он не посмел взглянуть на Маргариту, все так же сидевшую на полу, обхватив руками колени, как маленькая девочка, и плачущую.

Эрл скрылся за дверью, и смолк пьяный смех Каролин, а всхлипы и сдавленные крики из соседней комнаты все продолжались.

«Я больше не могу этого выносить! » – подумала Маргарита и встала, оправляя платье и проводя рукой по мокрым глазам. Но она не ушла прочь, нет, она направилась туда, где был Рам. Не было рядом Эрла, и он не мог сказать ей, что заходить в комнату к его брату сейчас опасно.

Марго больше всего хотела сейчас быть с Рамом. Вот, поистине, единственный человек, который ничего от нее не требует, но нуждается в ней. И она сама нуждалась в нем.

Он не заметил ее, когда она вошла. Он сидел на кушетке, смотрел сквозь стену и выл, напуганный выходкой Каролин. Маргарита осторожно опустилась на кушетку рядом с ним и обняла его за плечи.

– Я здесь, – тихо и нежно произнесла она, целуя его в лоб. – Я здесь. Тебя никто не тронет. Все прошло. Я с тобой.

Обратив к ней обожающий взгляд, он пробормотал:

– Ангел! Ангел Музыки!

– Да, – кивнула Маргарита. – Да, это я.

Он обнял ее и крепко прижал к себе. Маргарита даже удивилась тому, насколько он силен. Точно так же прижимал ее к себе Робер Гюго в саду Тюильри.

– Ангел! Мой Ангел... Ты любишь Рама, Ангел?

– Конечно, я люблю тебя, – сказала Маргарита. – А зачем еще нужны Ангелы, Рам?

Она гладила его лицо, ласкала пальцами уродливые кислотные ожоги, а он смотрел на нее, не отрываясь.

Как же чисто, как возвышенно было чувство Рама к ней. Он называл ее Ангелом, но на деле сам им был. У Маргариты снова навернулись на глаза слезы, но она не давала им упасть.

– Ангелы любят тебя, Рам, – повторила Маргарита.

А потом она потянулась к нему, осторожно, чтобы не напугать, и поцеловала его в щеку. Это был мимолетный, легкий поцелуй. Марго даже не успела почувствовать его тепло.

Рам успокоился и положил голову ей на плечо. Они сидели так долго, может, полчаса, пока Маргарита не поняла, что он заснул у нее на руках.

Она выскользнула из его крепких объятий и расположила его голову на мягкой подушке.

– У тебя прикосновение матери, – услышала она тихий голос у себя за спиной. Обернувшись, она увидела Эрла. Тот стоял, прислонившись к стене. Половина этой сцены произошла в его присутствии, которого никто не заметил. Он был смертельно бледен. В его лице угадывалось недоверие к тому, как легко Марго успокоила Рама. В слегка подрагивающих руках он держал шприц.

– Зачем это? – спросила Маргарита, указывая на шприц.

Эрл сначала как будто не мог понять, что она имеет ввиду. Глядя на предмет у себя в руках, он словно не узнавал его.

– Ах, это... – произнес он наконец. – Это чтобы ему не снились кошмары.

Он подошел к кушетке и взял безвольную руку спящего Рама в свою. Когда он поднял рукав, Маргарита увидела множество мелких следов от укола иглы.

– И как часто вам приходится делать это? – Маргарите вдруг стало страшно за Рама. За ее Рама, которого регулярно накачивают снотворным.

– Иногда, – вздохнул Эрл. – Но это ему не вредит. Это безопасный препарат.

Он умелыми, привычными движениями ввел лекарство в вену Рама и поправил рукав.

– Вот и все, – сказал он, вставая.

Маргарита смахнула одинокую слезинку, все-таки сбежавшую вниз по щеке.

***

– Эрл, я понимаю, что все произошедшее было недоразумением, – Марго подошла к нему со спину и положила руку ему на плечо. Он тут же высвободился, словно она сделала что-то непозволительное.

Марго не понимала ровным счетом ничего. Он что, боится ее? Должно быть, он выглядела страшно, когда увидела его целующимся с Каролин. Но почему это вообще должно пугать его? Хотелось верить, что единственной виновницей здесь была непутевая Кара, после пары бокалов вина готовая отдаться абсолютно незнакомому мужчине. Отдаться? Нет, скорее, взять. А если нет... это ведь его решение, и его не должно беспокоить, что о том подумает она.

А теперь Эрл сторонился ее, словно ему было стыдно. Он не поворачивался к ней лицом, его руки были сжаты в кулаки, спина неестественно выпрямлена. От чего такое напряжение? Почему он ее боится?

Маргарита обошла его и оказалась с ним лицом к лицу. Она заглянула в его глаза. В них горело такое же напряжение. И еще ужас. Все его красивое лицо — не укрытая маской половина — было перекошено. Он снова отшатнулся от нее.

– Маргарита, – наконец-то сказал он, с таким трудом выговаривая слова, что ей казалось, будто он выплевывает их, – я дал Раму снотворное, сегодня ночью здесь будет тихо. Уже очень поздно, чтобы вам было безопасно ехать к себе домой, а в Опере нет удобных постелей. Почему бы вам не переночевать здесь? У меня есть свободная комната.

Он в очередной раз повернулся к ней спиной и сделал ей жест следовать за ним. Он довел девушку до одной из дверей и отворил ее.

– Эрл... – попыталась она снова начать разговор.

– Идите спать, – сказал он, зажмуривая глаза и сжимая ручку двери так, что, казалось, он сейчас сломает ее. – Пожалуйста, – прибавил он тихо и неожиданно мягко.

Марго кивнула и скользнула за дверь. Она закрылась за ней сразу же, и девушка услышала быстрые шаги, уносящие Эрла прочь.

Она оказалась в небольшой, но очень уютной комнатке. Стены, оклееные светлыми обоями с мелким цветочным узором, широкая кровать, застеленная воздушным пуховым одеялом. Мягкие ситцевые простыни были приятны прикосновению девушки даже больше, чем был бы шелк, к которому она не привыкла.

Маргарита вдруг почувствовала, как же она устала за этот слишком долгий день, полный переживаний. Она была бесконечно благодарна Эрлу, позволившему ей переночевать здесь. Какой же он все-таки приятный человек!

Она быстро разделась до нательной сорочки и повесила аккуратно сложенное платье, корсет и юбки на стул рядом с кроватью.

Она была уверена, что заснет, как только заберется под теплое одеяло и голова коснется мягкой подушки, но нет. Сон все не приходил, несмотря на усталость. Навязчивые мысли не покидали ее. Сколько событий произошло за последнее время! Еще пару дней назад она целовалась с Робером в саду Тюильри, я сейчас пытается заснуть в доме у другого мужчины. Это ли не странно?

Она закрыла глаза, надеясь, что усталость все-таки возьмет верх.

***

Слава Богу, он смог заставить ее уйти. Теперь он хотя бы не видит ее. Так стало легче, хоть и ненамного.

Бедная, наивная, глупенькая Маргарита. Она так и не поняла, в чем дело. Так и не смогла сложить два и два. О, эта невинность...

Развязной Каролин удалось-таки пробудить в нем давно забытые порывы. «Вы когда-нибудь делили ложе с женщиной, месье Эрл? » – спросила она его, не подозревая, что будит зверя.

Конечно, у него был подобный опыт, когда он еще был мужчиной с человеческим лицом. Но после того, как он был изуродован, он предпочитал аскетизм. Много, много лет. А теперь...

О, даже эта девчонка, к которой у него не было никакого чувства, кроме легкого раздражения ее распущенностью и взбалмошностью всякий раз, как он ее видел, была в опасности сегодня.

Что же ждало Маргариту? Робкую, мягкую, нежную? Воздушного Ангела, неизменно смущавшего чувства Эрла? Она приходила к Раму, и только вежливо улыбалась, прежде чем скрыться за дверью его брата на несколько часов, оставляя Эрлу только стоять рядом и, словно вору, жадно глядеть в замочную скважину.

Но это было уже привычно, и он приучился терпеть. А сегодня Маргарита чуть было не погубила себя, пытаясь выяснить у него, в чем причина его поведения. О, девственность! Ей неведомо то горячее желание, тот сердечный трепет, который причиняет физическую боль. Еще немного — и он не смог бы обуздать свои инстинкты, и Маргарита, несчастная, ни в чем не виновная Маргарита пала бы жертвой его похоти.

Надо бы принять снотворное Рама, подумалось Эрлу. Так он сможет забыться, а когда проснется утром, то Маргарита уже будет наверху. В следующий раз она, вероятно, придет нескоро, а значит, у него будет время на осмысление своих пороков. И на раскаяние.

Но вдруг сюда кто-нибудь придет? Гэри, например. Или Хьюго! Он ведь собирался отравить Маргариту! Именно поэтому Эрл побоялся сегодня отпускать ее домой. Он заменил яд на безвредную жидкость, но что может взбрести в голову проклятому американцу? Нет, Эрл останется в сознании. Он будет сторожить ее и не подпустит к ней ни одной грязной душонки.

Эрл пытался сидеть в кресле и читать, но строчки расплывались у него перед глазами, а кресло казалось неудобным.

В конце концов, раз уж он сторожит Маргариту, то может посмотреть на нее спящую?

Искушение было слишком велико, чтобы ему сопротивляться. Он же не собирается сделать ничего недостойного! Он просто посмотрит на нее.

И вот он уже был у ее двери и тихо открывал ее.

Маргарита, разумеется, уже спала. Бедная девочка, она так устала. Во сне он казалась еще прекраснее. Там, наверху, в дневном свете, ее могли попрекнуть тем, что она недостаточно яркая и рядом с красавицей-кузиной выглядит серой мышкой, тем, что у нее вздернутый носик и веснушки на щеках, тем, что карие глаза неудачно сочетаются со светлыми волосами, но сейчас, здесь, в этой постели и в этом полумраке она казалась ангелом. Эрл уже давно замечал, что вокруг нее подземелья становятся как будто светлее и красивее.

Эрл снял маску, которая ему уже порядком надоела, и положил ее на тумбочку рядом с кроватью. Он подошел к Маргарите неслышными шагами и стал смотреть на нее, упиваясь уникальностью этого момента. Больше такое, возможно, никогда не повторится. Но сейчас он здесь. С ней. Она лежит, ее губы слегка приоткрыты, обнажая белоснежные зубы, ее грудь вздымается от мерного дыхания. Когда она спит, то видно, что она еще совсем недавно была ребенком.

Ведь ничего же не случится, если он присядет на краешек кровати рядом с ней?

И вот она совсем близко. Ее бедро, накрытое одеялом, почти касается его бедра. Ее лицо, такое умиротворенное, совсем рядом.

Ничего страшного не произойдет, если он поцелует ее.

Он наклонился к ней, едва дыша, изо всех сил стараясь не разбудить и не напугать, и поцеловал в лоб. И пусть это был ненастоящий поцелуй, не ответный, не подаренный ею, но это было самое сладостное ощущение в его жизни. На большее он решиться не посмел — его губы еще хранили позорный отпечаток поцелуя Каролин, и поцеловать Марго, как возлюбленную, означало бы заразить ее эти пороком

Эрл аккуратно приподнял ее, обнимая и прижимая к себе всем телом. Он все прижимался губами к ее белой коже. Он уже не мог отпустить. Если бы ему сейчас пришлось это сделать, то он, наверное, умер бы на месте.

Он продолжал целовать и обнимать ее, такую податливую и безвольную в его руках. Он был бесконечно счастлив. Настолько, насколько только может быть счастлив человек, из сердца которого торчат сотни иголок.

***

С утра портье вместе с газетой «Эпок» передал Уильяму записку от Симона Леру. По нервозности почерка и сбивчивости мысли англичанин догадался, что что-то произошло, но в записке не писали, что именно. Симон лишь предупреждал его, что заявится к нему через полтора часа, после того, как «наймет ловкого кучера и кабриолет».

Одно лишь упоминание транспорта зародило в душе Уильяма первые признаки тревоги. Он почувствовал непреодолимую лень и нежелание срываться с места, куда-то ехать, чем-то заниматься. Сегодняшний день он оставил для отдыха, спокойного чтения и размышлений, но было бы жестоко отказать Симону в помощи, когда он в этом так нуждался.

И все же, ожидая появления гостя, сидя кожаном кресле в пальто и отбивая тростью незатейливый ритм, Уильям думал, что был бы только рад получить от Робера курс лекций на тему того, «как правильно отказываться от обременительных предложений».

Наконец, месье Леру появился. Он влетел в холл крайне возбужденный и заговорил, едва сорвав с себя шляпу:

– У нас не очень много времени. Мы с вами никогда не обсуждали этот вопрос, но позвольте узнать — что вы думаете о Призраке Оперы?

Уильям нахмурился. Неужели за этим Симон примчался к нему чуть ли не с первым пением птиц?

– Я не думаю о нем ничего, – честно ответил англичанин. – А должен?

Он кивком указал на соседнее кресло, и Симон почти рухнул в него. На его юном лице горело упорство — Уильям еще помнил себя таким же, полным юношеского максимализма и энергии.

– Вот и я до последнего не верил в то, что эта легенда правдива, но теперь мне доподлинно известно, что это так.

Выражение лица Уильяма не изменилось, однако голос похолодел:

– Многие ли сейчас верят в сверхъестественные силы, месье Леру? Давайте оставим веру в Призрака Оперы молодым дамам, не наигравшимся вдоволь в гадания и прочую ересь. Вы ведь не верите в лорда Рутвена или чудовище Франкенштейна только потому, что они популярны?

Думается, в тот момент он искал во взгляде Симона хоть какой-то признак трезвости. Но в глазах юноши мерцали лишь странные огоньки.

– Нет! – покачал головой он. – Говорю же, я и сам не верил! Но вчера мадам Жири объяснила мне… Я должен попытаться объяснить это и вам тоже, но только если вы согласитесь выслушать.

– Значит, – Уильям смотрел на него со здоровым скептицизмом. – У вас есть свидетель.

– Эта женщина работала в труппе, когда впервые появились слухи о Призраке Оперы.

– Слухи могут звучать хоть до скончания века; это ничего не доказывает.

– Но она видела его!

Симон придвинулся ближе. Кровь бросилась ему в лицо.

Бедное потерянное дитя, подумалось Уильяму, вынуждено верить во всякие глупости из-за своей впечатлительности. Впрочем, за все время знакомства Симон ни разу не представал перед ним в таком свете. Уильям считал его рассудительным и весьма солидным для своего возраста человеком.

Какая же в таком случае сила заставила его проявить интерес к мистике?

Уильям не знал что и думать. Хотелось одновременно и остановить опасный бред, и выслушать его.

Тогда англичанин медленно кивнул, все же давая месье Леру шанс. Следующие несколько минут он жадно ловил каждое слово. Перед глазами Уильяма сами собой мелькали картины, рисуемые воображением — гений, рожденный с лицом мертвеца. Молодая певица (скорее всего, очень похожая на Кару! ) и ее оглушительный дебют. Кошмар, нависший над оперой. Ужасные последствия земной любви, поразившей человека в маске...

– Довольно! – сказал Уильям.

Прошло много времени, прежде чем он смог ответить. Он пытался заставить себя взглянуть на вещи трезво — и не мог.

– Рауль де Шаньи жив, – шепотом воскликнул Симон, – он — единственный ключ к этой истории. Если вам нужны еще доказательства, то мы должны ехать к нему.

– И вы наняли кабриолет?

– Он ждет прямо под окнами гостиницы.

Буквально доля секунды ушла на то, чтобы принять решение. Еще до конца не уверовав в правдивость легенды, Уильям поднялся из кресла и промолвил:

– Я поеду с вами, но при одном условии.

Симон согласно закивал. Казалось, он выполнит все что угодно, лишь бы окончательно убедить союзника.

Они прошли через коридор и спустились по залитым солнцем ступенькам. Улицы Парижа еще не наполнила горланящая толпа. Над городом раскинулся шатер голубого неба, а на линии горизонта еще светилась золотистая пыль рассвета.

Что ни говори, а отправляться в путь таким чудесным утром — не столь уж тяжко, как Уильяму представлялось. Симон нетерпеливо переминался с ноги на ногу, пока англичанин запрыгивал в экипаж. Оказавшись напротив него, Симон спросил:

– Так о каком условии шла речь? – И тут же обернулся к кучеру. – Отвезите нас в Гриньон.

– Нет. Сначала — на Елисейские поля.

Симон удивленно посмотрел на англичанина и почти непроизвольно нахмурился.

– Зачем это?

– Мы сперва заедем за месье Гюго.

– Я догадался, – помрачнел Леру. – И спрашиваю открыто: на кой черт?

– Симон! – Уильям недовольно цокнул языком. – Вы же поклялись, что сделаете все именно так, как я скажу. Вам не пришло в голову, что стареющий граф де Шаньи не захочет говорить с незнакомыми ему джентльменами? Тем более, о самом худшем периоде своей молодости!

Уильям невольно подумал, что спроси его кто-нибудь о времени, проведенном с Эффи — и он точно захлопнул бы дверь прямо перед носом наглеца. Рауль может поступить точно так же. В таких случаях подстраховка не помешает.

– А с месье Гюго он, значит, заговорит? – буркнул Симон. – Слабо верится, что такой пижон…

– Семья Гюго и семья де Шаньи — давние друзья, – покачал головой Фейрфакс. – Я об этом знаю из рассказов Робера. Мальчиком он несколько раз ужинал в их доме и до сих пор хвастается, что ел золотыми вилками. В чем я, к слову, сомневаюсь. Но суть прежняя — Рауль заговорит с ним с куда большей вероятностью. Вы еще колеблетесь?

Симон отвернулся и сидел, скрестив руки на груди. До последнего мгновения он надеялся уговорить англичанина поехать только вдвоем, но Уильям оставался непреклонен. «Или мы едем все вместе, – сказал он, – или не едем вовсе». А это значило, что у кондитера не остается выбора.

Насупившись, он тихо-тихо ответил, что согласен, и экипаж понес их прямиком к Елисейским полям.

***

Робер сидел в огромной обеденной зале — как обычно, с бокалом легкого сухого вина — и вслушивался в потрескивание запущенной пластинки.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒