|
|||
9. Муки совестиАгарь находилась в больнице очень долго. Она лежала на одной и той же койке, каждый день к ней подходили одни и те же люди. Наконец, ей стало казаться, что это и есть ее дом. У нее не было другого места, где бы ей было так же хорошо. Ее страшила мысль о том, что ей скоро станет лучше, и тогда нужно будет уходить. Время шло, и несмотря на все страхи и беспокойства, она все же поправилась. Агарь чувствовала себя все еще слабой и совершенно не готовой к объятиям холодного мира. Но она должна была идти к тем, кто еще несчастнее, чем она сама. По крайней мере, одно место было всегда для нее открыто — приют для нищих. Отчаяние, овладевшее ей, когда она оставила своего отца и дочь, продолжало крепко держать ее в своих цепких холодных объятиях. Она устала от жизни и постепенно страхи превратились в тупое безразличие. К отчаянию присоединились угрызения совести. День и ночь перед ней стояла одна и та же картина — слепой отец и маленькая дочь, мокнущие под деревьями городского сада. Это-то и было причиной ее медленного выздоровления. Внешне она была тихой и послушной, беспрекословно выполняя назначения врача и медсестры. Но внутри она постоянно казнила себя. Наконец наступил день, когда она должна была уйти. Ей принесли ее собственные обноски, которые выстирали и привели в порядок, насколько это было возможно. Агарь молча переоделась в ненавистную одежду. Она была олицетворением ее нищеты и одиночества. Что ее ожидает? Бесцельное хождение по улицам, ночлег где придется и в конце концов голодная смерть. Она никому не нужна... — Вчера приходил Эббот, — сказала медсестра, когда Агарь оделась. — Он просил узнать, есть ли вам куда идти? Если некуда, то мы можем вас отправить к нему. Он вернется домой только ночью, но его двоюродная сестра живет в том же доме и она вас встретит. Агарь подняла голову и лицо ее словно просветлело. Добрые слова Эббота были ее единственный связью с внешним миром. Всякий раз они приносили ей слабый отблеск надежды. Она видела его всего лишь раз, но запомнила его доброе лицо друга. Он сказал ей, что ее малютку положили в гроб к его матери. Это обстоятельство словно сроднило их. С горечью в сердце Агарь смотрела на шумные улицы, по котором она ехала в экипаже. Дорога проходила мимо городского сада и жуткие воспоминания ноябрьского вечера нахлынули на нее с новой силой. Она готова была отдать весь мир, только бы вернуть то время. Никогда в жизни она не повторила бы того, что сделала тогда. Теперь Агарь знала, что лучше встретиться со смертью, нежели бежать от своих обязанностей. Она понимала, что неимоверно жестоко было оставить своих близких, которые были совершенно беспомощными. Сам Бог подарил ей их. Отец дал ей жизнь, а дочери она сама дала жизнь. «Но я оставила их! Что я скажу, когда предстану перед престолом Божьим? Ведь Бог спросит, что с ними сталось? » Не успела она оправиться от кошмарных мыслей, как экипаж остановился возле дома Эббота. Его родственница ожидала ее и встретила очень радушно, словно Агарь была дорогим гостем. Кузина проводила гостью в маленькую комнатку. В камине ярко горел огонь. Узкий длинноногий столик был накрыт к чаю. Возле стола стояло удобное, обложенное подушками старомодное кресло. За окном виднелись соседние крыши, за ними открывался чудесный вид на зеленеющие поля. Между деревьями голубело небо. Агарь редко видела такое большое ясное небо. Правда, на нем было несколько тучек, но они были светлыми и золотились в лучах заходящего солнца. Агарь долго стояла, устремив свой взор в небо. Кузина налила ей в чашку кипятка и оглядывалась, пытаясь сделать для гостьи все необходимое. — Извините, — затараторила она, — у меня совсем нет времени, а то бы я посидела с вами, пока вы пьете чай. Мой кузен просил меня встретить вас и устроить поудобнее. Он мне рассказал все о вас, и я уверена, что вы найдете в нас своих друзей. Это я положила вашего малютку с моей доброй тетушкой. И знаете, моя милая, сердце мое просто разрывалось... Ах, простите! Не надо плакать. Выпейте, пожалуйста, чаю, пока он горячий. Он освежит вас. Агарь не могла вымолвить ни слова. Она рыдала. Она словно вернулась домой, но это был не ее дом. Эббот ничего не знает о ней. Он понятия не имеет о ее страшном грехе. А когда они узнают, разве он и эта добрая женщина не станут смотреть на нее с ужасом? «Настоящий, сильный, добрый мужчина, как он, не может понять моего отчаяния. Он никогда не сможет понять и простить мой поступок! Ах, где же они сейчас? Где моя маленькая Дот и бедный отец? Я тут окружена уютом и любовью, а они, наверное, страдают от голода и холода. А может быть они уже умерли? » Окружавшая ее уютная обстановка была для нее почти невыносима. Ей казалось, что она чувствовала бы себя намного спокойнее, оказалав- шись сейчас уставшей и голодной на неприветливой холодной улице. «Как только увижу Эббота, я должна ему все рассказать и потом... потом мне все равно, что будет. Но так я больше не могу». Вечером Эббот вернулся домой. Как только Агарь услыхала стук в дверь, она задрожала и вскочила со стула. Одежда на ней была старая, очень поношенная, лицо бледное, изможденное, а взгляд тревожный и испуганный. Эббот видел Агарь всего один раз, когда посещал ее в больнице. Но после того раза его к ней больше не пускали. Никогда раньше ему не приходилось встречать более жалкого существа. Долгая болезнь и угрызения совести наложили на ее лицо отпечаток жестокого страдания. — Садитесь, пожалуйста, — ласково проговорил Эббот, — вы слишком слабы, чтобы стоять. — Мне нужно вам кое-что сказать, — запинаясь, произнесла Агарь. — Это очень важно! Я должна рассказать, потому что я не заслуживаю того, что вы для меня делаете. — Давайте сядем и поговорим, — ответил он, подвигая второй стул к камину. — Расскажите мне все. — Я чувствовала себя ужасно, — начала Агарь, сжимая руки, — и я впала в отчаяние. Мой муж умер и со мной остались мой слепой отец и двое маленьких детей. Я делала все, что могла, но не в состоянии была прокормить нас всех. А отец мой не хотел даже и слышать о том, чтобы отправиться в приют. Понимаете, раньше мы жили неплохо, и он никак не мог смириться, даже если бы мы все умерли с голоду. Он постоянно повторял, что лучше умереть как собака... Я оказалась совершенно беспомощной. — Обращались ли вы к Богу за помощью? Принесли ли вы Ему свои заботы? — спросил Эббот, когда она замолчала, стыдясь рассказывать дальше. — Я никогда о Нем не думала, когда нам было хорошо и мы были счастливы. А когда у тебя нет ни крошки хлеба и на руках двое маленьких детей и слепой старик, тогда о Боге вообще нет времени подумать. Я забыла Бога и Он забыл меня. Если Он не оставлял меня тогда, то теперь уж нет сомнения — Он оставил меня. — Человек может оставить, но Бог — никогда! — Ах! Вы не знаете, — продолжала Агарь. Губы ее пересохли, а голос стал дрожать. — Я отвела моего старого слепого отца и маленькую дочь... Малютка Дот, она была вот такого росточка... Отвела их в городской сад и оставила там. Мне некуда было их вести, и ни крошки хлеба, чтобы накормить их. Я была страшно, смертельно уставшей и я оставила их обоих... — Бедная мать! — воскликнул Эббот. — Ах, если бы я только был там! Он снова ощутил то состояние, которое всегда овладевало им, когда рассказывали о несчастьях других. Ему казалось, что если бы он был там, ничего бы не случилось. Некоторое время оба молчали. Агарь глядела в огонь. Она боялась посмотреть ему в лицо и не видела, что на нем отражались печаль, боль и сострадание. — Я недостойна находиться здесь, — воскликнула она, оглядывая маленькую комнату. — Я должна быть на улице, под покровом холодной, темной ночи, под мокрыми деревьями, под которыми я оставила их. В ту ночь я вернулась, чтобы найти их, только уже было слишком поздно... Я перелезла в сад через забор, ведь ворота были уже закрыты. Всю ночь я бродила по саду, искала и звала их. А потом... я попала под лошадь и моя малютка погибла. Теперь я осталась совершенно одна. Это Божий суд. — Вы ни за что не сделаете этого опять! — воскликнул Эббот. — Лучше сто раз умереть, — всхлипнула несчастная женщина. — Есть много, очень много того, что хуже смерти. Я никогда не знала такого кошмара! Невыносимо, когда сердце твое постоянно кричит против тебя... и не знать ничего о них. Постоянно представлять себе всякие ужасы, которые могут с ними случиться и не в состоянии ничего исправить! — Если бы вы пришли к нашему Господу Иисусу Христу и все Ему рассказали... — сказал Эббот с дрожью в голосе. — Поговорите с Ним так, словно вы Его видите. Попросите у Него прощения. Если Бог считает, что для вас лучше будет найти их, то Он облегчит ваше бремя. Он говорит: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас». А вы как раз и есть труждающаяся и обремененная. Он любит вас и переживает о вас, точно так же как и я, только во сто раз больше. Нет другого выхода и ничто так не утешит, как прийти к Нему. — Я не знаю, какие говорить слова, — ответила женщина. — Я не произносила ни одной молитвы, кроме «Отче наш», и ту очень редко. Можете ли вы попросить Его за меня? — Сейчас? — спросил Эббот. — Да, — сказала Агарь, — если это сможет меня утешить. Вы хороший человек и Бог услышит вас. Может быть, Он когда-нибудь услышит и меня, но сейчас я боюсь, что Он меня не слышит. Помолитесь за меня, чтобы я могла присоединиться к вашей молитве. Склонившись на колени, Эббот произнес: — Дорогой Господь! Мы знаем, что Ты везде. Ты присутствуешь на каждой улице города. Ты видишь каждый совершаемый людьми грех и каждое скорбящее сердце. Ты Муж скорбей и для Тебя не чужда печаль, о, Господь! Когда эта несчастная женщина оставила своего отца и маленького ребенка, Ты это видел. Ты находился там и никогда не терял их из виду. О, Господь! Прости грех несчастной матери. Она в жестоких страданиях. Я еще не встречал никого, так переживающего за свои поступки. Дай ей понять, что она не забыта Тобой, ведь это так ужасно. Она устала от тяжкого бремени, Боже, пошли ей облегчение. Прости ее и утешь, позволь ей найти своего отца и дочь. Аминь. — Вы думаете, что Бог приведет их опять ко мне? — спросила Агарь, поднимаясь с колен. — Я не могу сказать, — ответил Эббот. — Если это будет на пользу для них и для вас, Он приведет. Но никто не знает, что Бог считает для нас лучшим. — Ох! — зарыдала Агарь, — я поверю, что Он простил меня и не оставил, только если Он приведет их ко мне обратно. — Теперь вы судите Бога по себе, — грустно сказал Эббот. — И считаете, что Он оставил вас лишь потому, что вы оставили своих родных. Но Его пути — не наши пути, и мысли Его — не наши мысли. Нужда и страдание преодолели вашу любовь, но Его любовь никогда не кончается. Ей нет предела. На этом он пожелал Агари спокойной ночи и вышел. А она, хотя и сильно устала, не могла спать, потому что была слишком взволнованной. Она сидела, глядя на огонь, пока в камине не погасла последняя искра, и думала, думала... Бесполезно она искала выхода и возможности отыскать своих любимых. Время от времени Агарь повторяла про себя: «Его любовь никогда не кончается, ей нет предела».
|
|||
|