4. День скорби

В пять часов утра на улице редко кого можно встретить. Однако несколько рабочих быстро подбежали к экипажу. Зная, что в этот час на дороге никого нет, кучер гнал очень быстро и, увидев женщину, не в состоянии был остановить лошадь вовремя.

Из экипажа тотчас выскочил мужчина в форме железнодорожника. Он-то и вытащил Агарь с ребенком из-под ног испуганной лошади.

— Это женщина! — со стоном вскрикнул он, — с ребенком на руках.

Подошел полицейский и, подняв фонарь, осветил лицо Агари. Железнодорожник усадил ее возле ограды и, склонившись на колени, придерживал, чтобы она не упала. При свете фонаря отчетливо видно было ее уставшее, изможденное лицо. Ветхая, насквозь промокшая одежда прилипла к телу. Незаметно было никаких признаков жизни, хотя руки ее продолжали крепко прижимать ребенка к груди. Жалобный плач малютки прекратился навсегда.

— Оба мертвые, — серьезно заключил полицейский.

— Господи, помилуй! — воскликнул железнодорожник. Он весь казался воплощением сострадания. — Послушайте, немедленно доставьте ее в больницу, не теряйте время. Мое имя Эббот, меня все знают в Риддингтоне. Я только что прибыл ночным поездом. Моя бедная мать умирает. Она чувствовала себя очень плохо, когда я выезжал из Бёркенхеда. Я очень спешу, чтобы увидеть ее еще хотя бы раз, если она жива. Помогите мне, пожалуйста, положить эту несчастную в экипаж, здесь я дойду пешком. Позже я зайду и навещу ее.

Эббот поручил Агарь женщине, шедшей в этот час на работу и остановившейся посмотреть на происшествие. Женщина охотно согласилась и направила кучера в сторону больницы. Эббот поспешил домой, где лежала его умирающая мать.

«А может она уже умерла? » — думал он. На сердце было ужасно тяжело. Всю ночь он спешил домой, занятый мыслью о матери. Ему казалось, что поезд движется не быстрее улитки, несмотря на то, что тот мчался, прорезая тьму.

В последние несколько лет такой была его жизнь. Сегодня он ехал в Бёркенхед, а на другой день возвращался обратно. Дома он ночевал через сутки, а выходной получал через воскресенье. Такая жизнь его вполне устраивала, ведь он был очень активным и любил разнообразие. До настоящего момента он не видел в этом ничего плохого. А теперь, когда его родная старенькая мать, которая для него дороже любого земного существа, умирает... Неужели он не увидит ее последней ласковой улыбки, не услышит прощальных слов из ее уст?

Эббот повернул на тихую красивую улочку. В то ноябрьское утро она была темной. Но летом, когда он возвращается в это время, она выглядит такой мирной и уютной. Вдоль домов растут деревья, на подоконниках цветут цветы. Они выбирали это место вместе с матерью. Квартира их была в нижнем этаже большого дома. С ними жила их дальняя родственница.

Несколько ступенек спускались вниз к двери. На плюще, вьющемся вокруг окна, трепетали на ветру багряные листочки. Летом они зеленые и защищают от жаркого солнца.

Дверь отворялась в большую приятную кухню. Задняя комната была спальней матери. Окно из нее выходило в небольшой зеленый дворик. Его собственная спальня располагалась под крышей. Чтобы войти туда, он должен был проходить через комнату, принадлежавшую кузине. В доме стояла тишина, насколько это возможно в Лондоне, ведь утром город обычно спал.

У Эббота был свой ключ от двери, хотя редко случалось, чтобы мать его не встречала. Она всегда старалась приготовить для него завтрак.

Но сейчас в доме было темно. Эббот осторожно повернул ключ и бесшумно вошел в комнату, словно боясь кого-то разбудить. Когда он закрыл дверь, на пороге спальни показалась его кузина. Ее глаза были красными от слез.

— Тетушка умирает, — тихо прошептала она. — Еще несколько минут и ты бы опоздал. Иди, она тебя очень ждет.

Эббот склонился у кровати на колени и поцеловал бледное лицо матери.

— Мама, — сквозь слезы проговорил он, — ты меня хочешь оставить одного?

— Не одного, мой мальчик, — прошептала она. — Ведь Господь будет с тобой. Разве ты этого не знаешь?

— Конечно, конечно! — ответил он, — разве Он не был со мной и с тобой всю нашу жизнь? Но мне будет так одиноко, мама. Не видеть твоего милого лица и никогда больше не услышать твоего приветливого голоса! Нам было так хорошо вместе, мама...

— Да, Господи, он был хорошим сыном, — задумчиво проговорила умирающая старушка, глядя куда-то вдаль. — Я никогда не слышала от него грубого слова, не видела недовольного взгляда. Боже, благослови его и останься с ним. Приведи его ко мне, когда настанет его час. Я вверяю его Тебе, Господи.

— Я приду, мама, я приду! — сквозь слезы проговорил Эббот. — Это чудесная надежда.

— Чудесная надежда, — улыбнувшись, повторила она.

Ее морщинистое спокойное лицо было безмятежным, словно они расставались всего на одну ночь. Глаза, устремленные на сына, были такими же любящими и веселыми, какими он привык видеть их при каждой встрече. Маленькая сухонькая ручка, лежавшая в его руке, сжала его пальцы в последнем, прощальном рукопожатии. Вскоре оно ослабло и пальцы быстро стали холодеть. Веки бессильно опустились, прикрыв потускневшие глаза, а губы едва слышно продолжали шептать:

— Я ухожу... но он придет ко мне...

Ее жизнь оборвалась. Через несколько минут Эббот поднялся по узкой крутой лестнице в свою комнатку под крышей. Город был окутан предрассветным туманом. Он сел на кровать и опустил голову на руки. Его охватило невыразимое одиночество.

С того самого дня, как двадцать пять лет назад умер отец, когда Эбботу было всего десять лет, он никогда не расставался с матерью. Он жил с ней и работал для нее. Она была спокойной, мудрой, добросердечной женщиной. Простая искренняя любовь между матерью и сыном никогда не нарушалась. А теперь она ушла и он остался один. Не о ком теперь будет думать во время длительных путешествий, не к кому будет возвращаться домой. Дом, где тебя никто не ждет, нельзя назвать домом.

— Я приду к ней, но она не может вернуться ко мне, — медленно, почти механически повторял он.

Эббот вспомнил, как Христос воскресил юношу из Наина, единственного сына у своей матери- вдовы. И он возблагодарил Господа за то, что Он сохранил его для матери, которая тоже была вдовой. Ее жизнь была счастливой и мирной. Но до него все еще не доходило, что ее уже нет, что комната внизу пуста. Он тихонько спустился вниз, постоял в дверях, прислушиваясь к голосам и движениям женщин, находившихся в комнате матери. В настоящий момент ему нечем было заняться. Он не мог войти в ее комнату, посидеть рядом, не мог глянуть в дорогое для него лицо, заснувшее своим последним сном.

Неожиданно мысль о сбитой женщине пронзила его сознание. «Неужели я ее убил, торопясь домой? Пойду, узнаю, может быть что-то еще можно сделать? » — решил Эббот.

Прошло три часа с тех пор, как Агарь с младенцем привезли в приемную больницы. Ребенка сразу же отнесли в комнату для мертвых. Эбботу сказали, что очень мало надежды на то, что женщина останется в живых. Не было никаких данных о ее имени или месте жительства. Он также не имел о ней никакой информации. Когда же его спросили, как поступить с телом ребенка, он пошел посмотреть на него. Осторожно приподняв простыню, он увидел бледное исхудалое личико. Под ресничками все еще блестели слезинки. Глаза Эббота тоже наполнились слезами, словно он смотрел в лицо своей дорогой матери.

— У меня сегодня похороны, — тихо, но уверенно проговорил он, — и я попрошу, чтобы в гроб к моей матери положили этого малютку. Если эта женщина придет в себя и узнает, что его похоронили как нищего, она, вероятно, расстроится. Отправьте его в мой дом.

Итак, когда мать Эббота лежала в гробу, рядом с ней положили неизвестного ребенка. Его маленькая головка лежала на ее руке. Соседи, собравшиеся по случаю смерти, говорили, что это отражение жизни Эббота и его матери. Они всегда готовы были помочь и приютить одиноких и бездомных. Даже после смерти старушка поделилась своим гробом и могилой с тем, кто не имел к ней отношения. Единственное, связывающее их было то, что они — дети одного Небесного Отца.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒