ГЛАВА СЕДЬМАЯ

⇐ ПредыдущаяСтр 14 из 14

Пастухов

— Пастух? Это Док.

— Чем огорчишь?

— Ну почему же так мрачно? Наоборот, в кои-то веки хорошие новости. Приезжай в управление к Джалилову.

— А что такое?

— По телефону нельзя. Приезжай немедленно. И Артиста возьми с нашим... кхм-м... Бергманисом.

— Значит, вы справились с сейфом?

— Отличная конструкция. Пришлось с ним помучиться. Но скажу одно: там не деньги.

— Ценности?

— Не по телефону. Приезжай.

... Через полчаса я потянул на себя ручку двери, на которой отсутствовала какая-либо табличка, и вошел в кабинет, где сидели Джалилов и Док. Перед ними стоял на столе сейф из дома Радоева.

Сейф был открыт.

Следом за мной в кабинет вошли Ламбер и Артист, как и уговаривались.

— Мы еще ничего толком не смотрели, — сообщил Шах Джалилов. — Тут документы, компьютерные диски и кассеты, видео и аудио. Кажется, этот Радоев — предусмотрительный человек. Примерно догадываюсь, что содержится на всех этих носителях информации. Радоев собирал компромат на своих боссов — Эмира и, возможно, даже на Густери. Хотя Радоев не имел прямого отношения к Арбену Гусенице: не тот уровень.

— Посмотрим, что там нарыл товарищ подполковник, — проговорил я, беря в руки видеокассету. — Честно говоря, не думаю, что там будет что-то гиперсенсационное, ведь Радоев, как ни крути, обычная пешка, хотя и с претензиями.

Мы принялись разбирать содержимое сейфа.

После получасовой работы мы добились весьма существенных результатов. Впрочем, то, что нам очень повезло, я понял в первую же минуту; когда раскрыл черный кожаный органайзер и тотчас обнаружил в нем данные на Эмира, которые так требовались нам. Требовались в особенности после трагического происшествия в тутовой роще, когда были захвачены Муха и Боцман и увезены на вертушке. Почерком Радоева (к тому времени я уже был ознакомлен с его рукой) было написано: «РУСТАМОВ, Тамерлан. 12. 07. 1962, Ташкент. Прописан: Ташкент, ул. Навои, д. 3, корпус 5, кв. 23. Гражданство Узбекистана и Греции. Таджик. Семьи и детей нет. Владеет иностранными языками — французским, английским, греческим. Основные данные по биографии: закончил Ташкентский государственный университет, являлся нештатным сотрудником КГБ, куда был завербован еще на третьем курсе ТашГУ. Официальная сфера деятельности в данный момент — сеть мебельных салонов «Тамерлан». Имеет пай в автобизнесе, фирма «Восточный путь», официальный дилер «УзДэу» в Самарканде. Основной источник дохода — торговля наркотиками и археологическими редкостями».

Далее приписано: «... попробовал отследить его связи в Ташкентском центральном управлении... слишком уверен в себе, как бы его это не сгубило... высокопоставленный сотрудник... »

Я пролистал органайзер далее и захлопнул его.

— Ну что? — спросил меня Джалилов.

— Очень интересно, — сказал я. — Чтобы изучить все, наверно, потребуется уйма времени, а у нас его не так много. Но главное ясно: подполковник Радоев не отказал себе в мудрой предосторожности и собирал досье на своих негласных руководителей. Досье это нельзя назвать компроматом, тут вполне бытовые сведения, а криминал, который Радоев подчеркивает в деятельности Эмира, — бездоказателен. По крайней мере, в том, что я просмотрел за эти полчаса, я ничего такого не обнаружил. Но я нашел кое-что посерьезнее. Там есть адреса Эмира. Я так полагаю, что Боцман и Муха могут быть на вилле Эмира, и эта вилла находится в двадцати километрах от Аввалыка — по ту сторону Зеравшанского хребта. Координаты виллы прописаны довольно подробно, так что, может, не будем терять времени?

— Да-да, — сказал Артист, и в его голосе ясно послышались нотки волнения, — дай бог, чтобы ты оказался прав и мы вытащили Боцмана и Муху. Сейчас у меня все мысли только о них, а не об этом проклятом ископаемом золоте и о наркоте Эмира!

— Тут есть диктофонная кассета, она была упакована особенно тщательно, — сказал Джалилов. — Наверно, Радоев ею сильно дорожил. Думаю, что нужно ее прослушать. Тем более тут какая-то надпись... не по-русски и не по-узбекски... Гм... Это латиница.

— Конечно, латиница. Эта надпись на французском языке, — сказал Леон Ламбер, беря кассету из рук майора Джалилова, — тут написано неразборчиво, однако же я могу прочитать и перевести.

— И что там?

— Там написано: «Керкира, последний разговор».

Мы переглянулись:

— Последний разговор?

Джалилов вставил кассету в диктофон и включил. Голос, который послышался из динамика диктофона, сложно было спутать с каким-либо другим. Конечно же это был голос Арбена Густери. Он говорил по-французски; я не владею этим языком, но Леон Ламбер взялся перевести:

«Густери. Ну говори давай, зачем пришел, иначе я просто потеряю терпение. Мое время нынче дорого. Кстати, давно хотел спросить — отчего у тебя такое дурацкое прозвище?..

Собеседник. Дурацкое?

Густери. Ну а то! Конечно, дурацкое. Вот у меня сразу понятно: Арбен Густери по прозвищу Гусеница. А у тебя — непонятно что за прозвище — Мантикора!.. Это вообще что такое? Жратва такая, да? Итальянская, а?

Мантикора. Мантикора, уважаемый Арбен, — это такое мифическое существо, у которого тело льва, человеческая голова, крылья летучей мыши и хвост скорпиона, которым мантикора способна жалить. Мне его дали за... гибкость, что ли. За способность работать, скажем так, сразу в нескольких сферах... »

— Ай да Радоев! — воскликнул майор Джалилов, когда Леон Ламбер перевел содержание этого разговора. — Интересно, где это он, не выезжая из Узбекистана, умудрился нарыть запись разговора между Густери и этим таинственным Мантикорой? К тому же говорят по-французски? Что, Мантикора — француз? Вот ведь история! А ведь именно представители французских спецслужб больше, всех возмущались тем, что Энн Ковердейл погибла в Москве. А оказывается, их собственные соотечественники...

— Я, между прочим, тоже по национальности француз, господин майор, — сухо выговорил Леон Ламбер и стал тереть свой лоб, на котором проступили крупные капли пота. Кажется, у него снова был приступ той предательской слабости, каким он после той аварии стал время от времени подвержен, губы вон побелели, руки затряслись. Его, конечно, можно понять — он из-за Густери, Эмира и его подручных столько претерпел.

Я поднялся из-за стола и произнес:

— Ну что, Шах, организуешь нам транспорт и оружие?

— А... людей?

— Не нужно. То есть пока не нужно. Мы же хотим только предварительно разведать, что к чему, посмотреть на эту виллу Эмира вблизи. Так что хватит нас троих — вот я, Док и Артист. Ну и, конечно, вертушку нам выделить бы.

— Ну, ребята, хорошо еще, что не «боинг» просите, — сказал Шах. — Я тут, в Самарканде, тоже на чужой территории... Ладно, договоримся с местными, только нужно будет немножко подсуетиться.

— А что с теми? — спросил Леон Ламбер быстро.

— С кем — с теми? — отозвался Джалилов.

— С задержанными в доме Радоева. Их же, я так понял, завтра выпускать нужно будет наверно; их прямо у дверей люди Эмира и встретят, чтобы порасспрашивать, что к чему.

Мы помрачнели. Артист пробормотал себе под нос, что он об этом как-то и думать забыл. Джалилов проговорил:

— Да, мне это тоже в голову не приходило. А ведь один из них, не исключено, убийца. Точнее, тот, кто устроил Юнусу и Рашиду Радоеву такую веселую кончину.

— Да уж, веселее некуда, — отметил Артист. — Ну что же, тогда действуем по намеченному плану...

Джалилов обеспечил нас вертолетом и оружием не менее оперативно, чем славный Тахир-ака достал машину и раскопал фирму, торгующую археологическим оборудованием. Правда, для этого пришлось ехать за город, на военную базу, и договариваться самим. Командир базы, больше похожий на вороватого цыгана — торговца ворованными лошадьми, попытался даже сначала потребовать у Джалилова чуть ли не денег, ссылаясь на плохое денежное довольствие и отсутствие жизненных перспектив. Однако тут Шах пообещал командиру базы, что, если он будет продолжать разговор в том же духе, его жизненные перспективы станут совсем уж неутешительными, зато государство возьмет его на полное довольствие. Правда, плохое. Тюремная баланда все-таки... Командир базы все понял и уже не настаивал на том, чтобы ему заплатили. Так или иначе, но мы получили в свое распоряжение старенькую, но довольно надежную армейскую вертушку, а также четыре АКМ. Почему четыре? Мне, Доку, Артисту — три? А вот четвертый достался Леону Ламберу. Французский археолог, за которым я продолжал наблюдать, кажется, никак не мог прийти в себя после ознакомления с документами из сейфа Радоева. Быть может, он обнаружил нечто такое, что ничего не говорит нам, зато для него, Ламбера, означает очень много?.. Обнаружил и нам не сообщает? Так или иначе, но он в категорической форме потребовал, чтобы его тоже взяли на вылет и снабдили оружием. Он напомнил мне о нашем разговоре во дворике дома Тахира-ака. Он сказал, что у него не меньше, а даже куда больше оснований наведать Эмира. Кончилось тем, что я напрямик спросил его:

— Знаете, Ламбер, почему-то мне определенно кажется, что вы в чем-то темните? Вы вспомнили что-то определенное, что-то важное, не так ли? После того как прослушали этот разговор Арбена Тусеницы с Мантикорой? Вспомнили, нет? Или я ошибаюсь? Да говорите же, черт побери, ведь речь идет о жизни и смерти дорогих мне людей!

Тот ответил:

— Вот что. Договоримся следующим образом. Я действительно вспомнил небольшую, но важную деталь. Нет, не о местонахождении пресловутого клада. Хотя мне кажется, что я близок к решению и этой загадки. Тут другое. Но скажу я вам все только после того, как мы вычислим местонахождение Эмира и, быть может, даже Густери. Ведь вы вполне допускаете, что Арбен Гусеница уже приехал в Узбекистан?

— Да, допускаю.

— Ну вот.

— Что — вот? — не выдержав, вскипел я. — Вы предлагаете мне взять вас с собой на вылет в горы, на розыски этой чертовой виллы Эмира по записям Радоева? Предлагаете мне рискнуть вашей жизнью?..

— Ну, вы же рискуете своей?

— Так это моя работа, и без этого нельзя! А вот вас отпустили сюда, в окрестности Самарканда, под мою ответственность, между прочим!.. И цели вашего пребывания здесь совсем, совсем другие. Вы не думали над тем, что ваша гибель может испортить нам все планы? Ведь мы уже удостоверились, что вы им ОЧЕНЬ нужны! Вы не опасаетесь, что смешаете нам все карты?

Вот тут уже вспылил Ламбер. Он закусил нижнюю губу, сжал пальцами виски, а потом разразился следующей тирадой:

— Смешаю все карты? Можно подумать, будто у вас все идет без шума, без пыли, по заранее намеченному плану! Да все ваши планы давно уже сорваны двумя этими проколами, смертью Радоева и тем, что вашего Боцмана узнал... узнал этот бородатый Гвидо, охранник Арбена Густери! И теперь вам приходится отбросить все планы и действовать по обстоятельствам, а обстоятельства те складываются ну совершенно непредсказуемо! Так что теперь, чтобы спокойно насторожить все ваши ловушки, вы в абсолютно форс-мажорной ситуации вынуждены действовать на свой страх и риск! Что, не так, нет? Будете продолжать говорить о каком-то там возможном срыве планов, капитан Пастухов? Или все-таки примете к сведению все то, что я вам тут сказал?.. Нет?

— Но ведь вы, Ламбер, кажется, даже не умеете стрелять. А что, если понадобится?..

— Вы ведь только на разведку, — вдруг сказал умоляюще Ламбер. — А?

— Да берем его, командир, чего уж, — встрял в наш разговор подоспевший Артист. — Он у нас уже пуганый воробей. Так что помехой не будет. Тем более мы не собираемся ввязываться в позиционный бой, и...

— Мы много чего не собирались, — сурово ответил я. — Да вот только в эту командировку все получается совершенно иным, чем мы ожидаем. Ну что ж, месье Ламбер, будь по-вашему... Только и вы отвечайте за свои слова.

— Я-то отвечу, — отозвался он. и в его странном, наполовину парализованном лице мелькнуло что-то такое, что заставило меня на секунду насторожиться и бросить в сторону француза быстрый тревожный взгляд.

Пастухов

Плыли, плыли под нами предгорья, отроги Зеравшанского хребта, но даже не стану перечислять все эти красоты, описывать великолепие, которого я просто не воспринимал. Чтобы испытывать эстетическое удовольствие и любоваться панорамой, нужно являться в эти горы совершенно в другом настроении. И уж точно не с тяжелым сердцем, в котором глухо саднит тревога. Я не столько смотрел в иллюминатор, сколько сверялся с картой местности, по которой мы достаточно точно определили квадрат, в котором расположена конечная цель нашего перелета. Док склонился над картой вместе со мной, Ламбер вяло рассматривал дуло АКМ, а Артист управлял вертолетом.

Плыли, плыли склоны...

— Радоев точно указал данный квадрат, — сказал я, — и потому предлагаю произвести высадку вон на том плато. Будет куда хуже, если, мы вынырнем прямо над домом Эмира. Уж он-то, конечно, сообразит связать наличие вертолета в воздухе над собой и захват Боцмана и Мухи.

— Пастух прав. — Док кивнул. — Координаты Эмирова гнезда указаны достаточно точно, так что нам пока не следует активно вести себя в указанном квадрате. Я тоже за немедленную высадку. И плато, на которое обратил внимание Пастух, как раз подойдет. Уверен, что спуск с него приведет нас к каньону, за которым и находится дом Эмира. Кстати, Джалилов навел справки об этом строении и сказал, что раньше на месте, где сейчас обживается Эмир, находился какой-то крупный заготовительный пункт. Скотину там на мясо забивали, что ли. А потом гражданин Рустамов выкупил недвижимость и теперь строится. Заготовительный пункт... скотобойня. Хорошие традиции у домика...

— Вот что, Артист, — произнес я, — давай снижайся. Веди вертушку ближе к склонам гор. А остальным — готовиться к высадке. Господин Ламбер, вы по-прежнему настаиваете, чтобы мы взяли вас с собой и дальше, или останетесь в вертолете? Оружие у вас есть, так что...

— Настаиваю. Теперь — более чем когда-либо. Мне очень хочется увидеть Эмира. Давно не виделись, верно.

— Наверно, теперь ваши желания совпадают.

В этот момент Артист провел вертолет прямо над красивейшим речным порогом. Ламбер неотрывно смотрел на то, как внизу; в окружении скальных обрывов, низвергаются пенные воды, бьют в высоченную светло-серую, с темными разводами, стену чем-то напоминающую мраморные стенки в столичном метро, и я услышал, как он бормочет:

— Вода... страшная сила, подательница жизни... и одновременно — вот так...

Какие мысли вызревают за стенкой этого черепа, в голове странного этого человека? В то мгновение я сильно сожалел, что вообще пошел у него на поводу и взял с собой. «Вода — подательница жизни»? О чем он думает в тот момент, когда следует сосредоточиться всецело на том, для чего мы прилетели в эти горы?

Вертолет пошел на посадку. Артист нашел отличную ровную площадку, где можно было приземлиться достаточно комфортно. Я вынул бинокль. Док сказал:

— Да, вне всякого сомнения, дом находится внизу, в долине под этим плато. Ну что же — с Богом...

— Да, Божья помощь может сегодня нам понадобиться, — кивнул я, и в следующие полтора часа мы не произнесли ни единого слова.

Эти два часа были посвящены спуску к дороге, идущей прямо под горным плато, на котором мы посадили вертолет. Я не сомневался, что эта дорога ведет к нашей конечной цели. Дорога старая, выстроенная еще тогда, когда нынешний дом Эмира был просто заготовительным пунктом... Спустившись к ней, мы последовали вдоль насыпи. Док уже перестал сверяться с картой — какой смысл, если дорога сама выведет нас куда следует. За время следования мимо нас проехали две машины, одна шла по удалению от дома в долине, вторая — в обратном направлении. Это был, между прочим, черный «мерседесовский» джип. Да, на бывшей скотобойне обреталась ныне совершенно иная скотина...

Дорога круто нырнула влево и вниз, огибая крутой скальный склон, и за ним нам открылся вид на ТУ САМУЮ долину. Почти круглое пространство с километр в диаметре, в центре его — просторный коттедж с несколькими примыкающими к нему строениями. Коттедж и строения обнесены высокой бетонной стеной. Метрах в ста от въезда на огороженную территорию-шлагбаум с кирпичной кабинкой. Я приложил к глазам бинокль и около минуты рассматривал постройки, видные словно на ладони. Кроме того, мое внимание привлек развороченный взрывом грузовик, изуродованный до такой степени, что не сразу можно было определить марку. «КамАЗ». Из него еще сочилось несколько вялых струек дыма, и я подумал, что этот «КамАЗ» рванули совсем недавно. Быть может, это были наши?.. Ладно, не буду забегать вперед. Я снова сосредоточил свое внимание на доме.

— Ну? — спросил меня Док.

— Что — ну? Крепость. Натуральная такая крепость. Не сомневаюсь, что на подходах к ней выставлены и камеры внешнего наблюдения. Гражданин Рустамов хорошо позаботился о своей безопасности. Если Муха и Боцман в самом деле здесь, то нам понадобится все, на что мы способны, чтобы их отбить. И еще чуточку того, на что мы не способны.

— А что, такое есть? — напористо спросил сквозь зубы Артист. Уж кто-кто, а Семен Злотников избытком скромности никогда не отличался...

— Чем похваляться, лучше подумать, каким образом мы можем попасть внутрь огражденной территории, — неодобрительно сказал Док.

— А я с самого начала не понимаю, зачем мы оставили вертолет там, наверху, на плато, и пошли пешком, а теперь еще и думаем, как нам попасть туда, где...

— А ты, стало быть, предлагаешь прямо на вертолете сесть к Эмиру, а там как бог пошлет? — перебил его Артист. — Ну даже если бы нас и не стали сбивать из гранатомета, ничего хорошего из того все равно не вышло бы. К тому же они наверняка могут просчитать такую вероятность. Запросто.

— И как же нам попасть за периметр ограды? — продолжал выспрашивать Леон Ламбер. — Нет, я понимаю, что у меня дилетантские вопросы, но вот я же и хочу, чтобы мне прояснили.

Мы переглянулись. Док открыл было рот, но тут послышался характерный и ни с чем не спутываемый звук приближающейся машины. Артист кивнул:

— А вот и ответ.

— Машина? Ну и что дальше?

Артист сложил пальцы своей правой руки в какую-то прихотливую комбинацию, и я, поняв, что он имеет в виду, кивнул и скомандовал Доку и Ламберу:

— За насыпь!

На дороге остался один Артист. Он снял с себя камуфляжную куртку, криво привесил на плечо автомат и направился по дороге навстречу приближающейся машине. Его походка тотчас же приобрела замысловатость и нетвердость, как у пьяного. Из-за поворота показалась внушительная японская машина, черный джип, сильно забрызганный грязью. Артист замахал руками и, отчаянно заплетаясь в ногах, остановил джип. Открылась дверца, и из салона выглянула небритая физиономия:

— Тебе чего, мужик? Ты что тут ошиваешься?

— Так вопрос ставишь? — искренне удивился Артист. — А я как раз у тебя хотел спросить, чего я тут ошиваюсь и чего делаю. Сам ни хера не помню. Вчера на базе был, день рождения у к-капитана... ну и взялись кататься на вертушке. Черт его знает, как меня сюда... з-занесло. Да еще патроны все кончились... мы в воздух палили, вот. Вот что... ты меня до Самарканда не докинешь? Или... это... купи автомат, а? А то я тут сдохну.

— Нашел извозчика, — пробасил небритый, косясь на автомат АКМ, нелепо болтающийся на боку Артиста и колотящий его по ребрам, и автомат твой мне незачем. Ты вот что. Иди прямо по этой дороге, там через несколько километров будет развилка, ты сверни налево. Выйдешь к Аввалыку. Там, правда, через перевал нужно, но это, извини, мужик... уже твои проблемы. А мне некогда. И автомат куда-нибудь подальше засунь, не маши им тут. А то наши не любят, когда вы, русские, автоматами машете.

И небритый хмыкнул. Однако уже в следующую секунду у него отпало всякое желание хмыкать. Потому что за спиной водителя бесшумно возник Док, коротко ткнул его кулаком в основание черепа и, придержав от падения, втолкнул обратно в салон. Я же направил дуло автомата на дверцу и, открыв ее, убедился, что там еще двое.

Но не мужчин.

Две девушки лет по семнадцати, не больше.

— Малолетки... — услышал я бормотание Ламбера, — кажется, я знаю одного такого любителя несовершеннолетних...

— Вы имеете в виду Густери? — подключился Док.

— Его. Наверно, он уже приехал... и...

— А это мы сейчас проверим, — сказал я. — Парни, загружайтесь все в машину, нечего отсвечивать на дороге. А этого таксиста дня малолеток мы сейчас хорошенько расспросим.

Небритый не сразу пришел в себя. Прежде чем мне удалось привести его в чувство после удара Докова кулака, Артист успел задать несколько вопросов девушкам и удостовериться, что они совершенно не понимают по-русски. Это были местные девушки, говорившие только на своем родном языке. Маленькие, худенькие, с нежной кожей глубокого свежего оттенка — почти девочки. Они были страшно перепуганы, и когда увидели еще и четверых вооруженных мужчин, то испуг перешел в ступор. Док скрипнул зубами и, повернувшись ко мне, произнес:

— Мне отчего-то кажется, что это не сестры и не дочери вот этого типа. — Он показал на хозяина машины.

— Да мне тоже... Вот он зашевелился. Эй, ты! Ты ехал на виллу к Эмиру: так, нет? Девочки у тебя зачем?

Выражение моего лица избавило небритого от необходимости задавать глупые вопросы и измышлять отговорки. Так что, можно считать, водитель нам попался сговорчивый. В два счета он объяснил нам, что к его хозяину приехали гости и девочек он везет для них. Один из гостей, кажется, самый важный из всех, очень любит молоденьких девочек, и…

— Это не он? — выговорил Док, вынимая из внутреннего кармана фото Арбена Густери. Небритый воззрился на бородатого, густо заросшего толстого Гусеницу и отрицательно покачал головой:

— Нет. Это не он. Там такого вообще нет...

Мы переглянулись. Я промолвил:

— Ладно. А вот вчера к вечеру не привозили на вертолете двух парней, один нормального роста, второй, наоборот, высоченный? Ну? Давай отвечай, сука! — чуть повысил я голос.

— Это которые угнали «КамАЗ», а потом его расстреляли в упор из гранатомета, а этих парней...

Наверно, я сильно изменился в лице, если у него даже челюсть отвалилась и плотненько легла на грудь, когда он глянул мне в глаза, Я коротко переглянулся с Артистом и выговорил негромко, хрипло:

— Что с ними? Они живы?

— Они в доме. Вырубились, но, кажется, серьезных повреждений на них не было. Их потом Керим забрал.

— Керим?

— Этот личный охранник Эмира. Он еще говорил, что везет Эмиру на русских последнее время. Вот недавно был еще какой-то русский... здоровенный такой, тоже, как вы, в камуфляже. Эмир ему голову снес. Эмир вообще короток на расправу Он и меня убьет, когда узнает, что я тут с вами разговариваю.

— Как ты спокойно об этом говоришь.

— Да он под кайфом, — заметил Док, наметанным медицинским взглядом подмечая особенности зрачков небритого. — Гнилая у вас тут организация, если вы под кайфом разъезжаете. Неужели этот ваш Эмир терпит, чтобы его люди травились наркотой? Впрочем, где уж нам, европейцам, понять восточного человека. Хватит с тобой базарить. Значит, они там? Вези.

— Вы, наверно, те, о ком вчера говорили Керим и Гвидо, — предположил небритый, кротко моргая, — они говорили, что могут пожаловать друзья тех парней, большого и маленького... Только они думали, что вам потребуется не меньше нескольких дней, чтобы вычислить, где может быть дача Эмира.

— А мы управились раньше. Вези давай!

Он заморгал:

— К-куда?

— В Большой театр! Еще спрашивает куда. А куда ты ехал? Вот туда и давай. Представь, что мы тоже оказываем услуги...

— Новая партия старушек, — снова вытащил на свет божий цитату Артист, — в общем, пошел, скотина. Заводи движок, поехали.

— Вас все равно не пропустят...

— А ты не тревожься. Не пропустят. Пропустят! Особенно если ты не будешь глупить. Ты только не трепыхайся, чурка. Ты нам прежде еще на несколько вопросов ответишь. К примеру: какая система контроля? Есть видеонаблюдение? Сколько человек в охране, чем вооружены?

Конечно, он ответил. Не сразу, нет. Но трех минут вполне хватило, чтобы выбить из него практически все, что он знал. Не уверен, что это не нанесло вреда его здоровью, но здоровье этого небритого типа как-то мало нас занимало... Выяснилось, что в трех километрах от дачи шлагбаум, там всегда дежурят двое, что они, скорее всего, проверят, кто в машине. А еще двое могут быть на воротах, через которые въезжают на территорию этого, с позволения сказать, загородного дома. Ворота автоматические, хотя сейчас открываются вручную; не успели еще починить после вчерашнего тарана на «КамАЗе». Я узнал, что Муха и Боцман пытались бежать из этой ловушки, и их намерение было почти что осуществлено. И только наличие второго поста — со шлагбаумом — помешало Боцману и Мухе вырваться.

— Где ваши друзья сейчас, не знаю, — закончил небритый и снова заморгал.

— Вези, — в очередной раз повторил я и скрипнул зубами. — А вот вы все-таки зря поехали с нами. — Я повернулся к Ламберу. — Мне кажется, что при таком раскладе, силовое решение проблемы самое лучшее, и мы осуществим его немедленно.

— Я не подведу вас и не помешаю в вашей работе, — коротко, четко ответил француз. — Еще и толк будет...

Сумерки залегли над утомленной долиной, в глубине которой виднелись огни Эмировой виллы. Стемнело быстро, буквально за четверть часа. Эту четверть часа мы потратили на устную отработку деталей предстоящей операции. Думаю, что наличного вооружения нам должно будет хватить. И вообще, в этом деле чем меньше выстрелов и взрывов — тем лучше...

Мы подъехали к шлагбауму, где в будке сидел охранник, и под шум мотора Артист выстрелил в него из пистолета с навинченным глушителем. Да, об оружии. Мы хорошо снарядились для этой вылазки, хотя и предполагали, что это будет только разведка, без силовых действий. Однако учли на этот раз все. Помимо четырех автоматов Калашникова, уже неоднократно упомянутых выше, мы располагали так называемым штурмовым пистолетом «гюрза» (у Дока), чрезвычайно удобным в бою шестнадцатизарядным «глоком» и маленькой серебристой «береттой» (это — у Артиста), а также маленьким ручным гранатометом одноразового действия, снабженным гранатой осколочно-кумулятивного действия. Граната уже была заряжена. Гранатометом был вооружен я сам.

Без особых проблем сняв охрану на шлагбауме, мы подъехали к воротам. На наше счастье, поста здесь не было, и Док сам оттянул массивную металлическую створку, пропуская машину на территорию. Это очень кстати, что накануне Муха и Боцман разнесли эти ворота на «КамАЗе». Очень кстати...

Джип подъехал к самому парадному входу. Наверно, Эмир еще не закончил отделку своего особняка: неподалеку были сложены какие-то строительные блоки, кирпич, у стены стоял грузовик, нагруженный кафелем, что ли... На ступенях парадной лестницы (ну куда ж такому человеку, как Эмир, без парадной лестницы? ) стоял бородатый Гвидо. Я сразу его узнал, хотя видел вживую только один раз, да и то издали. При виде этого итальянца в столь непривычной среде Артист схватил меня за руку и выговорил:

— Как швейцар встречает нас, а?

Гвидо спустился на несколько ступенек и крикнул:

— А, привез? Молодец, таджик. Вынимай девчонок-то.

Наш небритый водила вытянул из салона свою подрыгивающуюся тушку и вдруг, подпрыгнув на месте, разинул рот, чтобы...

Наверно, он хотел заорать Впрочем, я не стал гадать, что он хотел, Я возник у него за спиной, как получасом раньше Док, но, в отличие от Перегудова, был не столь милосерден. Я перехватил голову водилы и, зажимая раззявленный рот, одним коротким резким движением свернул ему шею. Треснули, ломаясь, позвонки.

В то же мгновение Артист двумя пистолетными выстрелами снял Гвидо. Одна пуля вошла прямо в округлившийся от недоумения рот, вторая попала в сердце. Артист и «беретта» с глушителем, как всегда, сработали точно.

Я еще раз прикинул расклад. В доме должно находиться около пятнадцати человек, все они прекрасно вооружены. Судя по всему, никто из них ничего пока не услышал и не поднял тревоги, хотя трое людей Эмира и Густери уже были уничтожены. Я извлек из машины гранатомет, повесил на левое плечо — еще не время им воспользоваться. На шее у меня был АКМ. Наконец-то мы окунемся в свою стихию — стихию боя, молниеносного и беспощадного! И да поможет нам Николай-угодник!

Окна третьего этажа в обращенном к нам фасаде горят. Нет сомнения в том, что именно там находится Эмир и его люди.

— Вперед! — коротко выдохнул я.

Двери распахнуты. Мы бесшумно просачиваемся внутрь дома, беззвучной серой лентой бьется под ногами мраморный пол. Богато живет Эмир, хотя и не успел все под евро оформить. Лестница, ковровая дорожка, радужные огненные кляксы светильников на стенах. Прямо на нас вываливаются двое бородатых боевиков Эмира, и Док без раздумья вскидывает автомат и снимает их очередью. Быть может, вчера по тем же ступеням бежали Муха и Боцман, спасая свою жизнь. Спасли ли?..

— Кери-и-и-им!!! — прохрипел один из умирающих и, упав на пол, выпустил бессвязную тираду на родном языке.

Огромные белоснежные двери, возникшие прямо перед нами в конце коридора, со скульптурами по обе стороны я отделкой под живой мрамор, распахнулись. В проеме возникла фигура рослого бородатого мужчины в светлой одежде. Корим, личный охранник Эмира. Тогда я еще не знал этого, но чутье немедленно подсказало мне, что именно этот человек и именно эти огромные белоснежные двери отделяют нас от тех, за кем мы пришли сюда.

Я прищурился и стал поднимать гранатомет. Я видел, как растянулись углы рта Керима, как сузились его пронзительные черные глаза, как нырнула за спину мощная рука, чтобы появиться уже с пистолетом в сильных пальцах. Но взлетел в руках Артиста «глок», изрыгая в сторону Керима смертельный металл, и этот звук тотчас же потонул в басовом звуке гранатомета в моих руках.

Приложив упор приклада к плечу, выстрелом в упор я разнес двери вместе с тем, кто стоял перед ними. Вместе с Керимом. Хлынули во все стороны клубы дыма, треснула, ломаясь и распускаясь на полосы, деревянная панель дверной створки. Метнулась из настенной ниши фигура какого-то маленького бородатого человечка, — верно тоже из числа охраны, но тут Леон Ламбер проявил неожиданную прыть и мощным ударом приклада сбил его с ног.

Мы ворвались в огромную комнату, залитую ярким светом, и на нас глянули глаза человека в расшитом золотом халате и — того, с кем этот человек чокался серебряным кубком. Был еще третий за этим столом, он испуганно вскочил и замер, прижавшись к стене за спиной у хозяев. Испортили мы им гулянку основательно. Тот, что в золотом халате, выронил свою посуду и встал в полный рост, а его собеседник облизнул губы и выговорил медленно:

— Я ждал вас не так скоро.

По голосу ли, по выражению глаз либо звериным чутьем, а еще вернее — благодаря всему перечисленному в сумме, но я узнал его.

Арбена Густери по прозвищу Гусеница. Главу наркокартеля «Кукеш», изысканного ценителя красоты, коллекционера и мецената. Тонкого знатока искусств. Изувера, садиста и убийцу.

А в испуганно вскочившем за его спиной человеке я узнал... господина Картье, сотрудника Генеральной дирекции внешней безопасности Франции. В свое время меня знакомил с ним полковник Голубков.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ЧЕЛОВЕК ПО ИМЕНИ МАНТИКОРА

И ЕГО ДЕТИЩЕ

— Док, держи на прицеле двери. Артист, обыщи этих!.. — приказал я, кивая на Густери, Эмира и Картье. — Давно не видел такой концентрации замечательных людей на одном метре эсэнгэшной земли.

— Кто вы такие? — выговорил Эмир, и следует отдать должное его самообладанию. — Вы отдаете себе отчет в содеянном? У меня в гостях иностранные граждане, да и сам я являюсь гражданином не только Узбекистана, но и Греции. У вас будут значительные проблемы. Очень значительные.

— Но, наверно, проблемы не большие, чем у наших друзей Мухи с Боцманом, правда? — процедил я. — Тех самых, которых ваши люди вчера захватили и привезли сюда, не так ли, гражданин Рустамов?

— По закону... — начал было Эмир, но Артист перебил его и, подойдя вплотную ткнул дулом АКМ прямо в гладко выбритый подбородок — так, что у Эмира лязгнули зубы.

— По закону? Я смотрю, ты большой законник, а?! И вокруг — тоже одни законники, особенно вот этот, с гладкой французской мордой! Как ваше самочувствие, месье Картье? А мы еще удивляемся, почему провалилась операция по ликвидации Густери прошлым летом! Ничего, мы еще и до него доберемся, а пока что советую вам не апеллировать к закону, гражданин Рустамов, а лучше отвечать на все наши вопросы.

Я негромко кашлянул и проговорил:

— Собираешься до Густери, Сема? Так ты того... ты до него уже добрался. Вот он, стоит рядом с тобой. Только он теперь приобрел вид благообразный и ухоженный, не то что раньше — чистая волосатая горилла...

Артист аж поперхнулся. Перевел взгляд на находящегося перед ним атлетичного, стройного человека без признаков ожирения, которые так явно проступали у Арбена Гусеницы. Рассмотрел его непрерывно шевелящиеся пальцы, глянул в темные глаза... Густери как ни в чем не бывало белозубо улыбался во все тридцать два зуба, тоже явно не естественного происхождения. Артист выговорил:

— Он что — перекроил себе физиономию?

Густери продолжал ухмыляться. Самообладание у этого мерзавца еще то.

— А что, я не могу себе позволить небольшой косметический ремонт физиономии и фигуры? — сказал он. — Я слышал, Леона Ламбера, замечательного соотечественника месье Картье, тоже изрядно подлатали в вашей российской закрытой клинике. Не правда ли?

Говорил он так, будто внезапный визит вооруженных людей, приведший к стрельбе и человеческим жертвам, — для него самое обыденное, практически повседневное дело. Впрочем, он и на самом деле стреляный воробей, кровь и огонь для него привычны... Я посмотрел на это спокойное холеное лицо, и вдруг почувствовал, что с трудом превозмогаю в себе желание разрядить весь рожок а эти бесстыжие глаза. А Док сказал от дверей:

— Ламбера, может; и подлатали. А вот тебе, Густери, никой пластический хирург не поможет, если ты не скажешь, где Муха и Боцман. И вообще — у нас к вам масса вопросов, Густери.

— Док, Артист; осмотрите дом, — приказал я. — Всех, кто может еще тут оказаться, нейтрализуйте. А я пока побеседую тут с этими господами. Да, Док, позвони и предупреди Шаха. Пусть пришлет вертушку на плато, где мы наш вертолет оставили, и подгребает сюда с бойцами.

— Ясно.

Док и Артист вышли из помещения.

— Надо же, какая тут намечается встреча титулованных особ, — пробормотал Ламбер, не свода глаз с Эмира и Густери, — Эмир против Шаха... Просто съезд монархов какой-то.

— Все отойдите к стене, — приказал я, не опуская автомата, — все к стене, немедленно! Если кому-то непонятно, могу перевести на иностранные языки, чтобы потом не пеняли. By компрене, месье Картье?

— Да, — выговорил тот и, став лицом к стеке, так и застыл.

Густери смерил его насмешливым взглядом и сказал по-французски:

— Ну ты прямо как на расстрел встал, дорогой. Расслабься, он же не из НКВД, сразу на месте уничтожать не будет, — последние слова наркобарон-полиглот произнес уже на русском языке. — Черт побери, ну и надымил же ты тут, парень. Зачем портить красивый интерьер? Как говорится в пьесе Гоголя, Александр Македонский — оно конечно, герой, но зачем же стулья ломать, верно?

— О Гоголе как-нибудь в другой раз. Где мои друзья? Они живы?

— Да живы, живы, — сказал Эмир с досадой. — Ваши друзья, уважаемый, такие же невежливые и неотесанные, как и вы. Устроили мне в доме переполох, сломали ворота, из-за них пришлось испортить хороший грузовик... Ну что вы на меня смотрите? Я, конечно, понимаю, что сейчас вы в выигрышном положении, но все равно выскажусь, как считаю нужным. Ну, спрашивается, что нам стоять у стены? Ваш друг все равно нас обыскал. Давайте присядем к столу, переговорим, обсудим интересующие вас вопросы. Я, конечно, человек восточный, но предпочитаю все проблемы решать корректно и в духе мягкой европейской дипломатии. Прошу Вас, садитесь к столу. Если бы вы не поспешили убить Керима, он принес бы нам еще закусок и добавил бы вин. Вы какие напитки предпочитаете?

Я молча сел к столу и положил перед собой автомат. Эмир уже совершенно овладел собой и смотрел на меня почти благожелательно, как будто я пришел к нему в гости в общем порядке, а не таким... гм, оригинальным разрушительным манером. Густери и Эмир переглянулись. Последний сказал:

— В общем-то, мы догадываемся о целях вашего появления в Узбекистане. Конечно же это имеет отношение к смерти Энн Ковердейл. Кроме того, ваше ведомство интересует господин Густери. Один раз его друзьям удалось найти противоядие от ваших оперативных действий. Надеюсь, что вы не станете делать попытку ликвидировать его во второй раз. Какой в этом смысл? Всегда можно договориться. К тому же у нас — исчерпывающая информация о том, что вы лицо частное и не состоите в штате этой грозной организации, как ее.... Ну.... — Эмир изящно прищелкнул пальцами. Картье, все это время сидевший с совершенно окоченелым выражением лица, подсказал:

— УПСМ. Управление по планированию специальных мероприятий.

— Нуда, совершенно верно. Итак, — продолжал Эмир, в то время как Арбен Гусеница предпочитал пока что хранить молчание и пить вино, — вы лицо частное и работаете на сдельных началах. Отчего же тогда мы, как умные люди, не можем договориться? Только не спешите сверкать на меня глазами и угрожать стволом...

— По-моему, я пока еще нетерпения не проявлял... на ваше счастье...

— Вот и чудненько. Приятно бедовать с умным и выдержанным человеком, тут Эмир покосился в сторону разнесенной взрывом двери, еще дымившейся. «Выдержка»! — Так вот, я повторяю: отчего же в такой ситуации мы, как умные люди, не можем договориться? Хотя, конечно, должен заметить: меня вам лучше не трогать в любом случае. Могут быть серьезные неприятности не только у вас, но даже у вашего непосредственного начальства — не в Ташкенте, а в самой Москве. Вы меня понимаете? Будем считать, что да. Теперь по существу У меня есть что вам предложить. К примеру, могу предложить вам ваших друзей — в целости и совершенном здравии. Вот видите. Да и у вас, наверно, могут быть к нам предложения, от которых нам вряд ли есть смысл отказываться.

— Конечно, есть, — сказал я. — Например, у меня есть предложение проследовать со мной в Самарканд, где нас ждет не дождется майор Джалилов. Я, конечно, понимаю, что для вас какой-то майор ничего не значит. Но я — так и вовсе капитан, а вы вот снизошли до разговора со мной. А поговорить за столом... что ж, можно и поговорить. Вот только разговор у нас пойдет не совсем такой, как вы предполагаете. Но пока мои друзья здесь отсутствуют, я хотел бы вызвать вас на откровенность, Рустамов. Не вы ли были тогда в тутовой роще в апреле этого года — примерно в таком же халате, как сейчас? И так же прихрамывали, естественно...

— Вы имеете в виду нашу первую встречу? — улыбнулся Эмир. — Да, для вас это, наверно, и в самом деле было незабываемо. Ну что ж, не откажусь ответить на ваш вопрос. Тем более тут все просто. Я полагаю, там, в роще, вам привиделись всяческие ужасы, обусловленные галлюцинациями? Ну что ж, честь вам и хвала за то, что вы сумели меня узнать. Хотя, наверно, вы приняли меня за... Тамерлана, не так ли? За Железного хромца, эмира Тимура, повелителя полумира? Неудивительно. Препарат, изобретенный Мантикорой, вообще способен на чудеса. Например, растворившись в воде, он превращается в смертельный яд, в сочетании с кокаином способен вызвать творческий взрыв у человека искусства. Будучи добавлен в белое вино, он дарит невероятное наслаждение с женщиной, поразительно обостряя все чувства. тут возможно бесчисленное количество комбинаций, и порой не верится, что один и тот же белый порошок способен оказывать такое РАЗНОЕ воздействие на человека.

— И самое главное, что он куда безвреднее, чем любой из имеющихся в мире наркотических средств, — вмешался Арбен Густери. — Да это и не наркотик, если уж на то пошло. Это — эликсир счастья, вытяжка блаженства в чистом виде.

— Не тратьтесь попусту, господин Густери, не надо мне рекламировать вашу отраву, — сказал я. — Лучше скажите, что случилось под Аввалыком?

— А это не у меня нужно спрашивать, а у некоего Ламбера, о котором вы, верно, много раз слыхали, — сказал Эмир.

Стоявший у самой стены французский археолог заметно вздрогнул и сжал обеими руками автомат (я видел отражение француза в огромном, от потолка до пола, трюмо), но о себе не напомнил. Да на него и не обращали внимания...

До поры до времени.

— Этот Ламбер, как вам прекрасно известно, в прошлом году был здесь, в Самарканде и его окрестностях, где вел работу по раскопкам. Наш человек из Москвы, насколько мог, курировал его работу. Но он оказался не в силах уследить за Ламбером. Француз обвел его вокруг пальца, удачно скрыл результат своей работы и — главное — припрятал партию товара.

Я подался вперед:

— Товара? Припрягая?

— Да, того самого препарата. Мы не дали названия этому веществу поэтому называем его именно так: препарат. Безлико, конечно, но эта безликость плавно перетекает в многоликость и универсальность, что и является главными отличительными качествами гениального синтетика Мантикоры, — сказал Эмир.

— Да что вы такое несете! — медленно выговорил я. — Леон Ламбер спрятал партию вашей синтетической отравы?

— Именно так. Причем припрятал не где-нибудь, а, по всей вероятности именно там, где он производил раскопки и нашел золото. В том числе и тот самый браслет, который он подарил своей любовнице, — тот самый, что нашли у убитой Энн Ковердейл. А что? Наверно, он наткнулся на какой-нибудь укромно расположенный древний склеп, очень подходящий для тайника. Ну и началось... Я же сказал, что препарат, будучи растворен в воде, действует как яд, давит на психику человека и разрушает ее. Он спрятал партию вещества, весной в предгорьях начал таять снег — и пожалуйста... Теперь вы меня понимаете? Кишлак Акдым погиб из-за того, что вода подмыла тайник Леона Ламбера. Вы и сами чуть не погибли... и...

— Точнее, меня чуть не убили ваши люди! — перебил я. — Врезали по спине то ли щупом для раскопок, то ли чем-то наподобие! Неудивительно, что я принял их за чудовищ, ведь они, кажется, были в противогазах, с фонарями, в защитных комплектах одежды!

— А за кого вы их приняли? За... за дэвов, верно? — Эмир даже развеселился. — Судя по всему, вам долго рассказывали о них, и воспоминания об этих рассказах под воздействием препарата облеклись плотью и стали реальностью. Да-да, именно так, — продолжал Эмир. — И очень жаль, что этот француз, господин Ламбер, до сих пор не знает, к каким страшным для мирных жителей последствиям привело его своекорыстие. Его нежелание делиться. Я бы повторил ему эти слова в глаза. Потому что так дело не делается. Так подвести всех своих коллег... и...

— Ты врешь, сволочь! Ты все врешь!!

Эмир замолчал. Он недоуменно поднял глаза и увидел, как прибывший с нами человек со странным, нелепо подергивающимся лицом — одна половина неподвижна, вторая исказилась яростью — направляется к нему и черное дуло автомата смотрит прямо в глаза ему, Тамерлану Рустамову.

— Это ты, сволочь, убил Лену а если не ты, так твои упыри!.. Ты подстроил ту автокатастрофу! И ты еще осмеливаешься говорить мне что-то? Чем ты лучше меня? Такой же... людоед!

У Тамерлана Рустамова округлились глаза, хотя, казалось бы, антропологически это было совершенно невозможно. Густери сделал какое-то резкое движение правой рукой и вскочил, глядя прямо на Ламбера. У еще недавно невозмутимого наркобарона, великого и ужасного Арбена Густери по прозвищу Гусеница, сейчас был вид школьника, застигнутого строгим учителем врасплох. Он даже рот приоткрыл, глядя на Ламбера с автоматом в руках, и выдохнул:

— Т-ты? Значит, у тебя теперь такой внешний вид, да, Леон? Я так и думал, что ты должен быть тут... поблизости. Была информация, что ты потерял память. Это... это правда?

— А какая теперь разница? — выговорил тот. — Да, так и было. Но память возвращается ко мне. Кусками, фрагментами. И твою рожу, Густери, я всегда вспомню, хоть ты и перекроил ее еще серьезнее, чем я. И теперь мне хотелось бы знать только одно: кто сорвал тормоза в моей машине? Все остальное — мелочь. Ты ответишь мне на этот вопрос, Арбен? Все остальное можешь оставить при себе, все остальное мне уже и не нужно! Ну, так ответишь?

— Да, я отвечу тебе, -растерянно отозвался Густери. — Но неужели ты сам ничего не помнишь?.. А ведь я искал тебя, Ламбер. Я чувствовал, что мы требуемся друг другу, чтобы снять все недоговоренности. Неужели ты думаешь, что это по моему распоряжению сорвали тормоза в твоей машине? Бедный, бедный...

Я взял со стола свой автомат и, сверля глазами Арбена Гусеницу, перебил его:

— Ничего, что я тут? Не мешаю, нет? Мне тоже о многом нужно у тебя узнать, правда, об остальном говорить будем не здесь... Но сейчас ты уж ответь, Арбен, человеку — кто сорвал тормоза на его машине? Нам пришлось немало помучиться из-за его тяжелой травмы, мы до сих пор не можем решить некоторых вопросов — и все из-за этой дурацкой автокатастрофы. Так что ты уж просвети нас, Арбен.

Густери уселся обратно в кресло и пожевал губами. Ответил, обращаясь к Ламберу:

— Ну что же, хорошо... Ты можешь мне не верить... я сам некоторое время думал, что это сделали люди Эмира... Но они тут ни при чем. Знаешь, мне тут припомнились твои слова, Леон. Как-то мы сидели с тобой, Леон, беседовали. Ты говорил о своей женщине...

— С тобой, Густери?! — вырвалось у Леона Ламбера.

— А что ты удивляешься? Степень доверия между нами установилась куда большая, чем, скажем, у меня вот с ним — с Эмиром. Да, ты говорил со мной. О своей женщине говорил. Прежде чем уехать сюда, в Самарканд, осенью прошлого года говорил.

Ну и ну! Интересные вещи рассказывает Густери! Самое примечательное, что он, кажется, не врет, да и нет смысла ему врать здесь, сейчас и по ЭТОМУ поводу. А Густери продолжал, оживляясь все больше (его темные глаза лихорадочно сверкали, как от сильного возбуждения):

— Ничего, что я буду разглашать интимные вещи? Ну так вот, твоя Елена тебе изменяла. Все время изменяла, и ты решил ее наказать. Ты давно хотел подарить ей новую машину, ну вот и подарил. Собственный новенький «пежо». Разве ты не помнишь, Ламбер, что САМ сорвал тормоза на своей машине? Я не могу знать этого точно, но, судя по тому, что ты мне говорил, ты собирался поступить именно так, причем мечтал разбиться вместе с ней! Я тогда взвился на дыбы, услышав всю эту чушь... потому что разменивать свою ценнейшую жизнь на жизнь какой-то изменившей мокрощелки... это просто гнусно, нелепо и недостойно сильного мужчины!

Ламбер выпустил из рук автомат. Подвижный угол его рта загнулся книзу. Мученически изломилась бровь, а глаза словно запали вглубь, когда он спросил:

— Значит... не ты и не Эмир?..

— Эмир не знает, насколько ты ценен для меня. Но все равно без моего прямого распоряжения он не посмел бы. Ты подвел меня, Ламбер, я хотел разобраться с тобой, но убивать тебя... убивать курицу, которая несет золотые яйца, — этого никогда не сделал бы даже я!

— Мне особенно нравится это «даже», — наконец вставил слово и я, — одного я не понял, Густсри: какие такие золотые яйца несет Ламбер? Нет, что Эмир и вы очень хотите с ним побеседовать по душам, это уже давно знаем и я, и мое руководство. Но на самом-то деле какова причина вашего тотального интереса... интереса к месье Ламберу, а?

Арбен Гусеница откинулся на спинку кресла. Покачал массивной головой, промолвил:

— Ну что же... Наверно, придется раскрывать карты. Даже Эмир не знает об этом... Даже Эмир.

— Чего я не знаю? — повернулся к нему Рустамов.

— Вот ты давно интересовался, Тамерлан, кто такой Мантикора, создавший препарат. Ты догадывался, что он — европеец. С некоторых пор ты даже начал подозревать, что Мантикора — француз, кроме того, ты предположил, что им является вот он, Картье. Ни-че-го подобного! — вдруг прогремел Арбен Густсри. — Ничего подобного... Картье — мое доверенное лицо, и он единственный из всех моих приближенных знает, КТО такой Мантикора! Да-да! Летом прошлого года дела мои стали довольно плохи, через Картье до меня довели информацию о том, что меня собираются устранять, сообщили и время, и место этой операции. Причем информация шла из таких источников, что не могло быть сомнения в ее достоверности! Примерно в те же сроки ко мне должен был явиться Мантикора. У него тоже возникли проблемы. Работать в Европе ему стало тяжело и опасно... Я решил проверить, не Мантикора ли навел на меня киллеров, и допустил, чтобы он встретился с моим двойником. Впрочем, мой двойник Гаракис недолго прожил со знанием того, кто такой Мантикора! Так вот, Мантикора попросил воспользоваться моими связями в Узбекистане и перевести лабораторию по синтезу препарата на Восток. Тем более что доставку товара в Европу можно было наладить по уже наработанным каналам трафика героиня и опия. Оборудование лаборатории в двух ящиках было привезено в Самарканд и загружено в подвал... в доме Рашида Радоева, карманного мента Эмира! В то же самое время Мантикора в составе археологической партии прибыл в Самарканд. Ведь вы уже поняли, что он — археолог, что это его основная профессия, а химик он только так, по призванию и от Бога, точнее, от дьявола и... от тех дэвов, которых ты видел в тутовой роще, Пастухов!..

Он выдержал паузу. Никто и не пытался отомкнуть, как ключом, эту гулкую тишину. Ждали продолжения. Густери одним махом выпил бокал вина, смахнул рукой красную струйку, стекшую по подбородку, и заговорил снова:

— Я верил Мантикоре. До ноября прошлого года он никогда меня не подводил. Но тут произошло то, что заставило меня пересмотреть рабочие и дружеские отношения с ним. Не сразу понял, что же произошло. Только потом, сопоставив факты, я уверился в том, что Мантикоре повезло так, как может повезти ученому его профиля только раз в жизни. Да и то вероятность такого единственного случая ничтожно мала. Голованов, который был приставлен мною курировать все действия археологов, был совершенно не в курсе того, что археологическая партия — это только ширма для переброски сюда оборудования лаборатории. Голованов был вообще не самый умный человек, зато он никогда но подставлял и не кидал, это я проверил уже многократно. Впрочем, я о нем не жалею: как жил, так и умер.

Густери снова замолчал. В этот момент в помещение вошли Артист и Док. У последнего лицо было перемазано в крови, с подбородка сочилась тонкая струйка, как минутой раньше — вино по лицу Густери. Кажется, других повреждений ни на том, ни на другом не было. Артист произнес:

— Все зачистили. Еще четверых выключили. Одного пришлось завалить, остальные живы, хотя и не скажу, что здоровы. Дом теперь чист.

— Молодцы... — отозвался я. — Джалилова вызвали?

— Да. А ты узнал у этих, где Боцман и Муха?

— Они в подвале, за свежевыложенной стенкой, — быстро ответил Густери. — Слева от входа. Там была ниша, ее замуровали.

— Их замуровали в нише?! — взревел Док. — Да вы что, сучары?!

— Там воздуховод, они не могут задохнуться.

Я резко поднялся и воскликнул:

— Бегите освободите их! Прихватите с собой Эмира, пусть покажет где... чтобы не пришлось тратить время на поиски! А мы тут пока что продолжим беседу с господином Густери!

Док подошел к Эмиру и, схватив его за отворот золоченого халата, буквально швырнул к развороченным дверям. Тот попытался что-то кудахтать, но тут и Артист внес свою лепту в общение с соратником Арбена Гусеницы, больно подтолкнув его автоматом.

— Иди, иди, хромой!

Все трое, исчезли. Мы остались вчетвером: с одной стороны — Картье и Густери, с другой — я и Леон Ламбер. Впрочем, теперь вопрос о том, на ЧЬЕЙ СТОРОНЕ Ламбер, был открытым. Я взглянул на него, и он, не дожидаясь моих, вопросов, произнес:

— Недавно ты хотел узнать, ЧТО я вспомнил. Ну так вот. Я долго колебался, мучился. У меня были сомнения... Наконец, я просто не хотел в это верить, но слишком знакомым казалось... все это. И только когда я услышал запись разговора, где Мантикора разговаривает с двойником Густери, я уверился, что это именно так. Это я и хотел честно сообщить вам, Сергей... но меня опередил Арбен Гусеница. Человек по имени Мантикора – это в самом деле я.

Я стоял неподвижно. Густери переглянулся с Картье, у которого сохранялось все то же окоченелое выражение лица, Ламбер же продолжал свое неожиданное признание;

— Для меня тут остается еще немало неясного, затемненного. Но основное уже восстановилось вот тут!.. — Он вдруг с ожесточением ударил себя кулаком по голове. — С некоторой долей допущения... но могу сказать определённо: Густери во всем прав. Я на самом деде нашел древнее захоронение. Я на самом деле решил, что лучшее место для лаборатории найти сложно. Наверно, я в самом деле перевез оборудование в тех двух ящиках из дома Радоева, а помогал мне тот дехканин Ислом, которого потом нашли под скалой с переломанной шеей. Даже не хочу думать о том, что послужило причиной его смерти... Обидно только то, что во всей этой жути виновен один человек, и он все время был рядом с вами, Сергей, — это я.

— А Энн Ковердейл? — спросил я. Не мог не спросить: раз начался такой вот момент истины, я просто обязан был прояснить ситуацию до конца. Мало ли — может, через минуту порыв откровения Ламбера иссякнет, и ищи-свищи потом детали...

— Ну что ж, если пошли такие откровенные разговоры... — выговорил Густери, — про это скажу я. Энн, как вы, наверно, знаете, — моя давняя знакомая. В свое время она даже была моей любовницей. Она попробовала препарат Мантикоры и завязалась на нем. Действие его на организм нельзя объяснить, если вы его не попробовали. Главное — не допускать, чтобы препарат попадал в воду... Лаборатория была переведена в Узбекистан, а потом Ламбер и вовсе пропал по собственной дурости... А Ковердейл все просила меня достать ей препарат. В общем, обычная история... Потом меня угораздило сообщить Энн, что я перевел производство на свою историческую родину и тут она как с цепи сорвалась. Включила в график турне по России, сделала себе российский паспорт, узбекскую визу и собралась ехать прямо сюда. Связалась с Эмиром...

— Ее убили люди Эмира?

. — Я сам был в бешенстве. Но Эмир уверил меня, что иначе никак нельзя было. Она могла завалить все дело. Сдать всех. Она была неадекватна, и...

— Ладно, довольно. Вам еще предоставят возможность рассказать все поподробнее, Густери, — выцедил я. — Девица сама нашла себе на жопу приключения, тянулась ведь к экзотике!.. А ведь какую кашу заварили из-за этой деятельницы мирового шоу-бизнеса, черт бы вас всех побрал!

Большего я сказать не успел. Вошли ВСЕ ЧЕТВЕРО: Артист, Док... Муха с Боцманом. Живые, живые.

И тотчас же послышался стрекот вертушки. Джалилов, не иначе.

Добрались.

События последующих дней можно выложить одной строкой, хотя каждое из них может заслуживать едва ли не отдельного тома хроник. Но я предпочту быть кратким и скажу только о главном.

Мы нашли ВСЕ, за чем Густери приехал в Самарканд. Правда, не сразу, но Леон Ламбер все-таки сумел найти тот тайник, куда он перевез из дома Радоева лабораторное оборудование в двух ящиках. Собственно, цели этой акции стали понятны нe сразу. Все-таки для лаборатории нужны более комфортные условия, электричество, освещение. Ничего из этого не оказалось в месте, которое мы наконец-то обнаружили. Как то и следовало ожидать, этот тайник (если здесь вообще применимо подобное слово) находился чуть ли не на самом видном месте в предгорьях Аввалыка. Тот самый водопад. Если преодолеть отвесную стену падающей воды, оказаться за ней, то очутишься в небольшом гроте. В глубине грота есть ход, ведущий в глубь горы. К ходу привален массивный камень, и требуются усилия пяти мужчин, чтобы отодвинуть его. Ход был достаточно просторный; а после первых двадцати шагов его стены и свод вообще расширялись так, что можно было ехать на тройке с бубенцами. Я, Леон Ламбер, Док, Джалилов и Артист проследовали этим ходом по ступеням, вырубленным в светло-сером камне. Ступени вели вглубь, в Подземную пещеру явно искусственного происхождения. Посреди ее — каменный саркофаг. Саркофаг был пуст, крышка отодвинут, рядом с саркофагом разбросаны кости. Человеческие кости.

Голос Ламбера глуховат и негромок, и мне кажется, что, когда он говорит, он сам не верит тому, что сообщает. Но мы вынуждены верить. Ламбер говорит:

— Золота нет. Его давно выкрали, это место разграблено, верно, еще несколько столетий назад. Единственное, что я нашел тут, — это и был тот золотой браслет, который я подарил Елене. Голова думал, что я нашел много золота, что я хотел кинуть и его, и Густери. Ну что еще мог подумать Голова? Конечно, только это. Да ну его... Не хочу о нем и говорить. Вот лучше взгляните сюда. Я прочитал письмена, сохранившиеся на настенной росписи вот тут, на стене. Здесь была похоронена одна из жен великого Тамерлана, эмира Тимура, Железного хромца. Ее любовник вырубил в грубом камне эту пещеру... и... Дальше мы можем только догадываться, надпись не уцелела полностью. Как я уже сказал, все золото, которое тут было, давно исчезло. Так что Густери совершенно напрасно мечтал о сокровищах гробницы любимой жены Тамерлана. И вообще, вполне возможно, что это всего лишь красивая легенда. Быть может, тут есть и крупицы правды. Рустамов вот верил, что я нашел неисчислимые ценности. Недаром же он искусственно поддерживал слухи о проклятии дэвов, недаром он со своими людьми рыскал тут в том числе и по ночам, пытаясь пройти по моему следу.

— Н-да, Ламбер, — сказал Джалилов,. — разносторонний вы человек. Археолог, химик, авантюрист, дамский угодник... Богатая биография. Я так понял из ваших признаний, вы хотели закончить сотрудничество с Густери и именно для того сбросили лабораторное оборудование в этой пещере... Кстати, где оно тут?

— Покажу. Да, наверно... я хотел закончить с Густери. Быть может, я даже хотел закончить со ВСЕМ. Не исключаю, что я, сорвав тормоза, хотел разбиться вместе с Леной. Наверно, я чувствовал, что Арбен никогда меня не отпустит, никогда... что мы повязаны с ним накрепко. Вы знаете, вот что, — его глаза вдохновенно блеснули при свете фонаря, — я рад, что разбился в этой катастрофе... что у меня потеря памяти, новое лицо и черепки воспоминаний о той, прошлой жизни. Жизни Мантикоры, мифического существа, у которого — тело льва, человеческая голова, крылья летучей мыши и хвост скорпиона. Мантикора — миф, этой твари никогда не существовало, — нараспев говорил он, но мы не очень-то понимали его, потому что Леон Ламбер перешел на родной язык и говорил все быстрее и быстрее. Я повернулся к Артисту и проговорил негромко:

— Мне кажется… что у нашего француза вот-вот окончательно отъедет крыша.

— Я на его месте тоже бы свихнулся... Узнать о себе столько нового! Честно говоря, у меня от него даже мурашки по коже. Как от твоих дэвов.

— Моих?

... Лабораторное оборудование мы обнаружили все в тех же ящиках, даже не распечатанных. Вне всякого сомнения, в пещере стояла вода, и оборудование оказалось сильно подмоченным, тут же были пробные образцы препарата в капсулах. На одной из капсул мы увидели длинную извилистую трещину, и Док произнес:

— А вот и виновник всех бед... Сосуд, источающий дэвов и прочие галлюциногенные ужасы. Капсула, верно, треснула при погрузке, а потом проникшая вода растворила эту гадость и постепенно вымывала ее. Где тутовая роща? Над нами? Возле нас? Так или иначе, но я не сомневаюсь, что и кишлак, и роща в прямой досягаемости для здешних подземных вод...

— Между прочим, на допросе Густери сказал, что содержимое одной такой капсулы стоит около миллиона долларов, — сказал Джалилов. — Никогда еще так точно не определялась цена безумия и смерти целой деревни: миллион долларов. Из-за этого вся каша и заварилась. У Густери в Европе и Америке много богатых покупателей, которые не желают терпеть временных задержек с поставкой волшебного препарата. Густери утверждает, что ситуация обострилась так, что потребовала личного его присутствия тут, в Самарканде. Впрочем, я сам многого не знаю. Знаю только почти наверняка, что Арбена по договоренности отправят в Москву.

— Кто повезет?

— Вы, наверно, и повезете. А уж Эмира оставят нам. махнул рукой и стал подниматься по ступенькам, высеченным несколько веков назад мастером, обреченным на смерть волей грозного древнего правителя.

ЭПИЛОГ

Москва, конец мая 2000 года

— Ну что же, — сказал Голубков, — благодарю за успешное решение задачи.

— Успешное? — переспросил я. — А мне вот кажется, Константин Дмитриевич, что ни о каком успехе тут и речи нет.

— Как так?

— А вот так. С самого начала все оперативные действия не были координированы, не являлись реализацией четкого, заранее подготовленного плана. Клубок случайностей, и надо благодарить Бога, что все завершилось благополучно, что все наши остались живы. Лично я считаю эту командировку своей неудачей.

— Ну уж это ты погорячился. Возможно, у вас были проколы, которые могли привести к серьезным осложнениям, и привели-таки. Но главное — взят Густери, взят Эмир, выявлен Мантикора и осуществлен доступ к лабораторному оборудованию... Найдены убийцы Энн Ковердейл. Доказательства неопровержимы. Вы нашли и лабораторное оборудование, и капсулы с препаратом Мантикоры, и, главное, подготовили все основания для того, чтобы можно было перекрыть мощный наркотрафик, идущий через Косово. Нет, я не говорю о том, что мы закроем ВСЕ каналы сбыта наркотиков Восток — Запад. Мы даже не свалим картель Арбена Густери — видимо, он по-прежнему будет продолжать свою деятельность, хотя и не с прежней активностью. Да это и не наше дело — наркотики. Мы провели точечную операцию и получили Гусеницу, Эмира, проследили всю причинно-следственную цепочку, приведшую к гибели Ковердейл. В этой плоскости предстоит еще громадная работа, но это опять же уже не наша епархия. Так что ты совершенно напрасно говоришь о какой-то локальной неудаче, хотя, согласен, определенный элемент случайности имел место, Однако и тут можно найти контраргументы. Сам знаешь, порой случайность — это лишь хорошо законсервированная, спрятанная закономерность. Хочешь пример, который тебе будет очень близок и нагляден?

— Пожалуйста.

— Я так думаю, ты считаешь гибель подполковника Рашида Радоева чем-то вроде незапланированного форс-мажорного инцидента. Случайностью, которой могло не быть, верно?

— Пожалуй, верно, хотя я вообще не знаю, отчего погиб Радоев. Точнее, не знаю, кто подсыпал в систему водоснабжения бассейна препарат Мантикоры. Сама же причина смерти Радоева мне ясна, все-таки все происходило на моих глазах.

— Так вот, удалось установить убийцу.

Я поднял голову:

— Да? И кто это?

— Никогда не угадаешь. Дело в том, что в свое время Радоев вместе с Эмиром решили попробовать, как действует новый препарат на организм ребенка...

Темная ярость на мгновение затмила мне глаза... Я сжал кулаки и выговорил:

— Ребенка? Вы что же, хотите сказать, что в свое время Радоев и Русланов напичкали этой гадостью маленького Эркина, отчего тот и стал... скажем так, не совсем адекватным? Что мальчик достал где-то дозу препарата и, воспользовавшись переполохом в доме, который устроили мы сами, добавил отцу отравы в бассейн?

— Совершенно верно.

— И когда он рисовал Юнуса и Радоева на своей акварели, он уже знал, что убьет их? — говорил я. — Но разве то, что он решил убить отца именно в ту ночь, когда мы пожаловали к ним в дом, — не случайное совпадение, к тому же с весьма низким процентом вероятности? А ведь если бы Радоев остался жив, события могли развиваться совсем по другому сценарию, и неизвестно, чем бы еще кончилась эта история!

— Но психика ребенка, его логика — вещь трудно воспринимаемая нами, взрослыми. И все-таки позволю себе одно предположение. В смерти Юнуса и Радоева мог быть виновен ТЫ.

— Я?

— Ну да. Я так понял, этот Эркин довольно часто рисовал смерть своего отца и Юнуса, но никогда ему и в голову не приходило, что это можно осуществить на самом деле. А тут — ты. Избил Юнуса. Наглядно показал мальчику, что тот такой же простой смертный, как и он сам. Эркин и подумал: если сумел ты, почему не сможет он?.. Ну и — смог. Препарат у него был припасен. Так что доля случайности тут минимальна, как видишь. — Генерал Голубков тяжело вздохнул и, глянув в сторону, произнес: — Честно говоря, в этом деле немало темных мест, еще требующих прояснения, но лично на меня самое тягостное впечатление произвел именно этот мальчик, Эркин. Оказывается, он сам потом пришел к следователям и рассказал о том, что убил отца и его охранника. При этом он улыбался и показывал свои рисунки. Мне кажется, уже за одно это Радоев заслуживал самой худшей участи. Как и вся эта банда уродов, прикрываемая сверху.

— Да, кстати о прикрытии. Эмир говорил, что у него наверху покровители, от которых не поздоровится не только мне, но и моему непосредственному начальству. А когда Артист с Боцманом вели его в подвал, чтобы освобождать наших ребят, он даже ляпнул что-то о том, что из-за его персоны могут осложниться отношения между нашими странами.

— Вообще-то о покровителях такого уровня вслух обычно не говорят, — послышался голос от двери, и я увидел вошедшего генерала Нифонтова, — потому что своим человеком в спецслужбах Узбекистана у Эмира был не кто иной, как сам генерал Курбанов, шеф госбезопасности страны. Понимаете? Курбанов и стал тем источником, из которого Густери почерпнул информацию о готовящейся операции по его устранению. Курбанова вовремя прихватили, и именно от него нашим узбекским коллегам удалось узнать, что Густери скоро должен быть в Самарканде. Сроки назывались довольно точные,

— Ничего себе, — произнес я, — значит, Эмир имел дело не с кем-нибудь, а С самим... Да, неудивительно, что он ничего не боялся!

— Курбанова раскрыли в марте, но дело было представлено так, будто он ушел в отпуск. Да и официальный Ташкент никогда бы не допустил огласки такого щекотливого дела: еще бы, сам глава такой спецслужбы страны имеет отношение к международной торговле наркотиками. Конечно же ни Густери, ни Эмир ничего не знали о том, что Курбанов раскрыт.

— Между прочим, я тоже ни о чем подобном не слышал, — сказал я.

— Да тебе и не нужна была такая информация, Сережа, — сказал Нифонтов. — Каждый должен работать в своей сфере, на своем поприще. Или тебя не впечатлил пример Ламбера, который ведь мог стать отличным археологом, специалистом мирового уровня, а стал... Боюсь, теперь у него уже никогда и ничего не выйдет...

Я помолчал и отозвался негромко:

— Честно говоря, не хочу слышать о нем ничего такого. Хотя Ламбер и жив, лучше о нем как о мертвом: либо хорошо, либо ничего...

[1] Здесь и далее имеется в виду Управление по планированию специальных мероприятий (УПСМ).

[2] Дядя (узб. ).

[3] Спасибо (узб. ).

[4] Извините (тадж. ).

[5] Ладно (тажд. разговорн. ).

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 9 10 11 12 1314