ГЛАВА ВТОРАЯ

Пастухов

... Я тоже смотрел на здешнего цербера, которого Саттарбаев называл Юнусом. И не только на него, но и вокруг себя. Хорошо живет подполковник Рашид Радоев, очень хорошо. Недаром говорят, что в Узбекистане нет рэкета и бандитизма, и это правда; а нет их там по той простой причине, что и рэкет, и бандитизм с успехом заменяет государство, в том числе, верно, и наш уважаемый хозяин, подполковник Радоев.

Мы пожаловали к Радоеву в следующем составе: сам Саттарбаев и один из его «саттарбаев» (так как второй получил слишком существенно, чтобы очухаться вот так быстро, и мы оставили его под присмотром Мухи); затем Лия и Бахрам, вынужденный повиноваться, как он ни упирался. Кроме того, был главный виновник этого позднего и незапланированного визита, то бишь Леон Ламбер, а также Артист. И я. Итого — семеро.

Хорошее число, мелькнула шальная мысль, когда-то оно всегда приносило мне удачу.

Дворик радоевского дома был залит ярким светом прожектора, бьющего нам прямо в глаза, тогда как охранник Юнус, само собой разумеется, стоял к нам спиной. Обыскивал он, надо сказать, довольно небрежно, что позволило мне не расстаться с пистолетом, прихваченным с собой из гостиницы. Тогда как оружие лейтенанта Джанибека и его «саттарбая» было отобрано. Впрочем, какая разница?.. Все равно, возвращая оружие горе-ментам, я вынул из него обоймы.

Толстый портье Бахрам шлепал мокрыми губами, непрестанно произнося какие-то молитвы. Наверно, чувствовал, что ему сегодня ночью понадобится помощь Аллаха.

— Это кто такие? -спросил Юнус у Джанибека. — Что, Рашид велел их привезти в свой дом?

— Я сам объясню все Рашиду, — чувствуя спиной мой теплый, дружелюбный взгляд, сказал одеревеневшей от напряжения Саттарбаев. — Так нужно, Юнус.

— Погоди, а это случайно не Бахрам из «Афросиаба», a?

— Он самый, — ответил старлей.

— А что за баба? Погоди?.. Что, хозяин просил девочку привести, что ли? Я что-то не слышал.

— Так нужно, — сказал Саттарбаев, и я незаметно подтолкнул его в бок, — так нужно, а вот ты, Юнус, что-то сегодня очень разговорчив.

Через несколько минут нас ввели в просторное помещение, оборудованное ну совершенно по-европейски, без малейшей примеси восточного колорита. По всей видимости, хозяин дома не особенно цеплялся за свои этнические корни и потому предпочитал евроремонт. За столом, рассчитанным по меньшей мере на двадцать человек, сидело трое, и по тому, как небрежно приветствовал их Саттарбаев, самого Рашида Радоева среди них не было. Впрочем, трапезничающие и не обиделись. Они были увлечены распитием водки. Один из них, судя по вырывающимся у него обрывкам слов, был нашим соплеменником. Двое других, невзирая на неславянское происхождение, от русского не отставали и пили мощно, не забывая при этом закусывать. Русский был в камуфляжной майке, обтягивающей мощный торс, один из его собутыльников — в расстегнутом милицейском мундире с майорскими погонами, а третий и вовсе в расшитом халате — единственном атрибуте Востока во всей этой зале, больше напоминающей гостиную в доме нового русского средней руки.

— Н-да, — негромко сказал Артист, касаясь моей руки, — ладно тот, с вологодской рожей, но эти-то правоверные мусульмане, смотри, лакомятся свининкой и хлещут водку, даром что в Коране запрещено употребление спиртного.

— Ты только не вздумай толковать с ними о запретах, налагаемых их вероисповеданием, — академично отозвался я шепотом.

— Да я и так понимаю, что сейчас об этом самое время поговорить, — шепотом же откликнулся Артист.

В этот момент и появился Радоев, самого имени которого так боялся хитрый портье Бахрам. Собственно, мне даже необязательно было знать подполковника Радоева в лицо: уже того, как отреагировал на появление этого высокого, довольно грузного широколицего мужчины Бахрам, было достаточно, чтобы установить личность пришедшего. Я с интересом взглянул на человека, о котором мне доводилось слышать уже дважды, и каждый раз — в чрезвычайно необычном контексте и при своеобразных обстоятельствах.

— Ну что они стоят, как бараны? — были первые его слова. Я уж было подумал не без удивления, что он предложит нам сесть, да не тут-то было. — Пусть подойдут поближе. Да-да, вот сюда, к столу. И кого ты мне приволок, дурень?

— Кого приказывали, товарищ подполковник.

— Да ладно тебе меня чинами-то хлестать, — отвечал Рашид Радоев почему-то по-русски. — Ба-а-а, Бахрам-амак! Как твое здоровье, уважаемый? Уж не думал, что ты сам ко мне пожалуешь. Или тебя особенно не спрашивали, а?

— Не жалуюсь на здоровье, рахмат[3], — пробормотал Бахрам, с которого снова ручьями потек пот, хотя жарко, опять же, не было, напротив, в помещении вовсю работали кондиционеры, поддерживая приятную прохладу

Более не обращая внимания на злополучного портье, Радоев уселся за стол и оглядел всех нас. До поры до времени он не проронил ни слова. Минуты две тишину нарушало только чавканье радоевских сотрапезников (особенно этим отличался тот, что был в расстегнутом милицейском мундире) да сдавленные вздохи страдальца Бахрама, верно заклинающего Аллаха впредь предостерегать его от общения с постояльцами, подобными нам. Наконец Рашид Радоев заговорил, и в его голосе басовито пророкотало недоумение!

— И где же нужный мне человек? Я его видел достаточно недавно, всего несколько месяцев назад, память на лица у меня прекрасная, сам знаешь, Джанибек. Но тут его нет. По крайней мере, я что-то его не признаю...

— Ему сделали операцию, — сказал Джанибек Саттарбаев, — пластическую операцию, теперь его сложно узнать даже тем, кто его близко знал. Да. Вот он, этот человек.

И старший лейтенант Саттарбаев указал на Леона Ламбера, рядом с которым, дрожа как осиновый лист, стояла Лия. Впрочем, на фоне своего сутенера Бахрама выглядела она довольно спокойной и держалась достойно. По крайней мере, не вздыхала, не морщилась и не потела. Радоев именно на нее, а не на Ламбера-Бергманиса. Наверно, цепким своим умом он дошел, КТО именно и КАК именно мог распознать Ламбера в человеке, совершенно на него не похожем. Потом обратился все-таки к Саттарбаеву:

— Ну допустим. Допустим, что это так и есть. А остальные кто? Родственники?

Он еще и шутит. Хороший человек. Однако старший лейтенант Саттарбаев, хорошо усвоивший сказанное мною (главное — сказать нужным тоном), ответил быстро и уверенно:

— Рашид Мансурович, я подумал, что все эти люди могут иметь отношение к нужному нам человеку. Во всяком случае, вреда никакого не будет. В крайнем случае, отпустим, взяв с них положенный по закону штраф. Я уж не стал тащить их в отдел, потому как вы нас пригласили к себе. Все-таки они туристы из Москвы, а не наши неотесанные обыватели.

Это магическое словосочетание — «положенный по закону штраф» — произвело на подполковника Радоева именно то впечатление, на которое я рассчитывал. А расчет в данном случае был чрезвычайно прост. Так уж устроена психология любого блюстителя порядка, даже такого своеобразного, как подполковник Радоев, что каждого, кто должен заплатить штраф и не в силах отвертеться, не держат за опасного человека. Заплатит штраф!.. Наверно, на таких устойчивых, прочно засевших в психике выражениях строили свой магический прессинг дикие шаманы. Впрочем, не надо недооценивать подполковника Радоева...

— Так, — сказал он, — хорошо. Ну что ж, раз привел столько гостей, то посидим, побеседуем. А вы — вот вы! — подойдите сюда.

Он обращался к Ламберу. Вышколенный Саттарбаев тотчас же доложил:

— Зарегистрировался в отеле «Афрасиаб» как гражданин Латвии Эвальд Бергманис. Документы в порядке, я проверял.

— А эти?.. — довольно небрежно произнес Радоев, имея в виду, вне всякого сомнения, нас с Артистом.

— А эти, Рашид Маясурович, — произнес я, посчитав, что вот оно, самое время вмешаться, — путешествуют по Узбекистану с Эдом Бергманисом, по-видимому, вашим старым знакомцем, так?.. — тут я прибег к эффектной вопросительной интонации, качества которой не устыдился бы сам Артист — Семен Злотников, стоящий рядом со мной. — Нас пригласил в свой родной город мой друг Шах, Шамухитдин Джалилов, очень хороший человек. Не слышали? Вы ведь с Самарканде всех уважаемых людей знаете? Впрочем, он некоторое время уже как в Ташкент переведен. По работе. Я в его работе, честно говоря; мало что смыслю, он — сотрудник Управления госбезопасности Узбекистана. Звучит грозно, особенно для таких простых московских обывателей, как мы, но сам Шах — человек очень милый. Значит, не слыхали?

Радоев изогнул Густую правую бровь.

Сказать, что Артист взглянул на меня с удивлением, значит, ничего не сказать. Конечно, он, как и полагается первоклассному актеру; внешне почти ничем не выказал своего удивления, однако я прекрасно почувствовал, какие эмоции всколыхнулись в нем благодаря моим словам. Ничего, он или сам доймет, зачем я раскрыл одну из наших карт, или я объясню ему это позже. В более подходящей обстановке, путь и не в такой комфортабельной.

Впрочем, в тот момент я размышлял об ином. Радоев перевел взгляд на Джанибека Саттарбаева, и в моей голове вдруг по ролям разыгрался их диалог не могущий состояться на самом деле, но очень правдоподобный — с точки зрения подполковника Радоева: «Ты кого мне приволок, Саттарбаев? » — «А что я могу сделать с друзьями гэбэшника? Потом проблем не оберешься. Я подумал, что на месте решим». — «Так этот тип, которого расколола проститутка, может попробовать действовать через них! » — «А вы их обаяйте, товарищ подполковник, у вас очень хорошо получается действовать не только кнутом, а и пряником. Русские к тому же много пьют,.. А потом с этим Бергманисом можно будет побеседовать без помех». — «Тут рациональное зерно. Главное, чтобы этот Бергманис дал им понять, что нужно побыстрее уматывать». — «Да им дело до Бергманиса. Они к нему на хвост прыгнули, думали, что попьют и поедят на халяву Так вы и устройте, Рашид Мансурович. А что, мне с ними в отеле гладиаторские бои устраивать, что ли? Чтобы потом мне по шее надавали и выговор с предупреждением закатили? » — «Ну ладно, Саттарбаев, сейчас угощу гостей на славу В случае чего, у меня тут десять человек под рукой, так что вести себя плохо они если и смогут, то недолго».

Что ж, я практически угадал развитие радоевской мысли. Хозяин дома ухмыльнулся и проговорил:

— Ну что же, у нас всегда рады гостям. Садитесь, Юнус, Покажи гостям их места. И ты присаживайся, Джанибек.

Юнус ловко рассадил нас за столом, причем так, что Ламбер оказался изолирован от нас и, более того, мог обменяться взглядом со мной или Артистом, только вывернув шею. Зато рядом с ним громоздилась туша Радоева, а слева Юнус хотел усадить Сатгарбаева, но я, стараясь посильнее дышать вином (пил ведь немного в «Афрасиабе») заявил, что никуда Джанибека от себя не пущу, потому как с ним в гости пришел, с ним и уйду. Эта дурацкая выходка, впрочем, имела успех: лейтенант сидел со мною бок о бок и оказывался, таким образом, «открыт для внушений», как изящно выразился Артист. Я улучил момент, изловчился и шепнул Саттарбаеву:

— При мне говорить только по-русски, понял? А то... А то плохо будет, — тихо сказал я, не вдаваясь в конкретику. Я бы моги уточнить, поставив в пример участь того из «саттарбаев», что пожаловал в дом Радоева вместе с нами. Этот вот уже несколько минут храпел где-то в кладовке, Потому что еще в номере, приводя его в чувство, я дал ему воды со снотворным медленного действия. Потому и взяли с собой: не успеет ничего рассказать, заснет как миленький.

Надо сказать, что Саттарбаев оказался довольно понятливым; в особенности для узбека из сельской местности. Он пробормотал: «Все понял» — и остальное шептал беззвучно, одними губами. То ли ругался, то ли молился. Впрочем, хозяин дома уже забыл о его существовании и в данный момент уже приглашал всех не стесняться и кушать, а попутно отпускал незамысловатые шутки по адресу бедного Бахрама, который продолжал трястись и потеть...

III

Пастухов

— Эй, Бахрам-амак! А ничего у тебя к-кадры!..

Это восклицание, испущенное мощной глоткой Андрюхи Переделкина, того самого радоевского гостя в камуфляжной майке, относилось к Лии, девушке, невольно заварившей всю эту кашу Или — шурпу, если соблюдать восточный колорит. Прошло около часа с того времени, как все мы уселись за стол в роскошной трапезной подполковничьего дома, а девушку, кстати, так никто и не подумал позвать к столу Собственно, уж что-что, а это меня нисколько не удивляет. У меня был случай, когда я приехал в Шахрисабз со своей женой Ольгой, попал на виллу главного архитектора этого городишки. Городишко городишкой, а все-таки родина Тамерлана; у главного архитектора населенного пункта, состоящего из нескольких десятков домов, — вилла размером с пол Большого театра. Видать, все таланты архитектора пошли на строительство собственного особняка. Впрочем, может, это был и не Шахрисабз, а какой-нибудь другой населенный пункт или даже дачный поселок для слуг народа. На Ольгу минут десять просто не обращали внимания, как будто ее и нет вовсе, зато меня угощали всяческими блюдами, а потом отвели в сторону и доверительно предложили девочку. Когда я вежливо отказался, архитектор всплеснул руками и выдал совершенно непонятное: «А куда ж мне ее теперь девать, дорогой? »

Эту вот историю я и рассказывал Артисту когда друг подполковника Радоева, Перепелкин, заорал про «кадры». Артист, морщась, глянул куда-то в сторону, а потом спросил:

— Ты лучше вот мне что скажи. Что это ты ему ляпнул про Шаха-то... про Джалилова?

— А что такое? Я просто сказал, что мы приехали сюда по приглашению нашего друга, между делом являющегося сотрудником узбекских спецслужб. А что? Мало ли у Джалилова в друзьях ходит богатых лохов, которые по его -приглашению слетаются на восточную экзотику? Ну? Предположи!

— Только мы не очень-то похожи на лохов. Особенно — богатых.

— Так ты изобрази. Tы же у нас Артист.

... Надо отметить, у этого Радоева отменная выдержка. Вероятно, Леон Ламбер в самом деле так нужен им и может сообщить сведения грандиозной степени важности и ценности. Бесспорно и то, что браслет, снятый с руки убитых женщин, Елены Королевой и Энн Ковердейл, имел отношение к археологическим исследованиям, которые проводились в прошлом году группой Ламбера здесь, под Самаркандом. В предгорьях Аввалыка. Усвоив все это, легко предположить, в каком направлении будет развиваться возможный разговор между Радоевым и Леоном Ламбером.

— Ничего кадры, — повторил Андрюха Перепелкин, приятель хозяина дома, служивший, как я понял, в пограничниках. тут вообще не так мало русских в силовых структурах, как это принято считать в России. — Ну-ка, телка... как тебя... Ляля... Люля...

— Лия, — тихо ответила та.

— Во-во! — громыхнул Перепелкин. – А я что говорю! Бахрам-амак, ну что, подгонишь телку-то, а? До сходной цене, а то лучше в подарочном в-варианте... бесплатно т-тоись?..

Лейтенант Саттарбаев, которого я ни на секунду не выпускал из-под контроля и при этом нещадно спаивал, уже начал клевать носом. За столом, несмотря на откровенно ночной час, царило этакое размашистое, почти по-русски задорное оживление, и посторонний человек никогда не определил бы, что в этой застольной беседе, как на поле боя, схлестнулись две непримиримые стороны. Каждая ждет своего момента, своего мгновения — ударить наверняка. Сам хозяин дома, подполковник Радоев, пил немного и все больше вино, зато его собутыльники вовсю налегали на водку, и, оценивая их как возможных противников (хотелось бы, впрочем, обойтись без гладиаторских боев! ), я нахожу что они уже нулевые. Зато за спиной Радоева стоит верный Юнус, да в доме, верно, есть еще люди. Даже наверняка есть. Достаточно прислушаться.

Радоев все более пристально смотрел на Леона Ламбера. Совершенно очевидно, что ему не терпится наладить разговор по душам с его «хорошим другом». Значит, нас сейчас или будут выпроваживать по-хорошему, или...

Я поднялся на своем месте, пошатываясь, В руках у меня красовался внушительный бокал, наполненный почти до краев. Я проговорил, запинаясь и время от времени глотая слоги:

— А вот я хотел бы... а? А вот я хотел бы поднять бокал за радушного хозяина, к-который встретил нас как род... родных, накормил, напоил... обля... обласкал и всячески... Одним словом...

Я предательски пошатнулся и ухватился за плечо Артиста. Этот понял мою игру с полуслова, все-таки актер по призванию!.. Он усадил меня обратно, невзирая на мое слабое сопротивление, а потом поднялся сам и сказал:

— Мой друг немного не рассчитал силы, но я с удовольствием скажу за него...

— Я сам скажу за себя!.. Дорогой Рашид Манн-сур...

Радоев оторвал взгляд от бледного лица Бергманиса, который пил много, но никак не пьянел: французу не давал забыться цепкий, невыводимый страх.

-... за него, — повторил Артист. — Я бы хотел сказать, что мы должны, понимаешь... — Дальнейшее он произносил голосом первого президента России Бориса Николаевича, сам понима-а-аешь, Ельцина. — Я, понимаешь, приехал в Самарканд впервые. И хочу сказать. Вот шта. Это, так сказать, прекрасная страна, в которой можно и должно крепить международные, понимаешь, отношения. Встретился, понимаешь, с людьми, поговорил. Подумал. И вот что решил. — За столом прыснули даже те, кто не знал голоса Бориса Николаевича: Артист есть Артист. — Предлагаю, значит, выпить. Выпить за здоровье, подполковника Радоева, а потом я приеду к моему другу Тахтумураду Керимову, президенту, понимаешь, Узбекистана, и попрошу его присвоить Радоеву... звание генеррррала, понимаешь! За хозяина дома, друзья!..

Последнее было сказано обычным голосом Артиста, и к тосту тотчас же присоединились практически все присутствующие за столом, за исключением разве что мирно спящего гостя в расстегнутом милицейском мундире да Бергманиса, который, верно уже плохо владея собой (а не от опьянения), так и остался сидеть неподвижно с бокалом в руках. Я успел поймать обращенный на французского археолога взгляд Рашида Радоева, осмысленный, трезвый и холодный. Да, хозяин хорошо владеет собой, не в пример своим многочисленным гостям. Ну что же, выпьем за его здоровье, как предложил от имени Семена Злотникова сам Борис Николаевич. Здоровье подполковнику Радоеву еще пригодится, в этом я нисколько не сомневаюсь. По крайней мере, на ближайшие пару часов.

Впрочем, к тосту за свое здоровье, произнесенному Артистом сообща со мной, Радоев все-таки присоединился. За хозяина (его семью, друзей, карьеру, потом просто за дружбу) пили еще около получаса. А потом Радоев более чем выразительно посмотрел на часы, на которых было уже два часа ночи, и более чем откровенно произнес:

— Ну что же, я думаю, всем пора бы уже и на покой. Юнус, отвезешь гостей в гостиницу. Господина Бергманиса я оставлю у себя, я хотел бы с ним поговорить, все-таки столько не виделись. Правда, дорогой? — глянул он на нашего бедного археолога, который так и остался сидеть в неподвижности с окаменевшим лицом и остановившимися мутными глазами. — А вам, друзья, отдыхать пора, — сказал он, глядя прямо на меня. — Чертов Саттарбаев, чтоб его черти взяли! Зачем столько жрать бухла?.. — Саттарбаев давно спал лицом в деревянном блюде, по краям которого размазались остатки какого-то жирного национального блюда узбекской кухни. Зря я, что ли, тратил на него снотворный препарат? — На прошлой неделе нажрался, а теперь опять вот? Допрыгается, что я его финансами греть перестану, урода. Юнус!.. Ты меня слышал?

— Да, сейчас отправлю гостей в их отель, а Джанибека отнесу в гостевую комнату наверх, пускай проспится.

— Молодец. Выполняй, — сказал Радоев. Говорил он совершенно свободно, не таясь, совершенно нас не стесняясь. Это подтвердила следующая фраза: — Эти тоже набрались здорово. Голосом Ельцина говорят... артисты.

— Ельцин в прошлом году у них ушел в отставку, — доложил Юнус. Оказывается, он тут еще и на политинформации подвизался! Универсальный молодой человек. Нужно взять его на заметку. Особенно если он в самом деле будет усердствовать в выполнении хозяйских поручений и попытается доставить нас с Артистом, Бахрамом и Лией в «Афрасиаб» согласно распоряжению Радоева.

— В отставку? А? А, да знаю я.

Рядом со мной поднялся Артист. У него было совершенно пьяное лицо и шальные глаза, и я, знавший, что Семен практически ничего не пил, мог только лишний раз порадоваться за его сценические данные. Он пришлепнул губами и произнес, качая на ладони полупустую бутылку вина:

— 3-зачем в отставку? То есть... з-зачем в гостиницу? Я н-не хочу в гостиницу. Это... это не по-восточному, друг... м-мой. Я буду здесь ночевать! — вдруг заявил он с тем выражением, с каким булгаковский Шариков устраивал на ночлег у профессора Преображенского двух пьяных забулдыг, с которыми он сам же и набрался.

— Да мы поспим в одной комнате с... ик!.. Саттарбае-вым, — выговорил я, пытаясь подняться и вытягивая по этому поводу скатерть прямо на себя, так, что со стола на пол упало несколько приборов, тарелок и бутылок. У Юнуса сделалось непередаваемое выражение лица, из которого можно было единственно вывести, что он совершенно не желает везти нас ночью в «Афрасиаб», да еще возиться с нами, пьяными русскими свиньями, да плюс еще Бахрам и его шлюха. Эту глубокую мысль он тотчас же высказал вслух. Радоев глянул на меня, глянул на Артиста, потом махнул рукой и произнес с оттенком презрения:

— Ну ладно. Только завтра похмелиться не просите, а как проспитесь — валите в свою гостиницу кормить тамошних клопов. Бахрам, скотина, а ты что встал? А ну пшел отсюда!

Бахрам был куда более легок на подъем, чем мы с Артистом по глубокой «пьяни». Он вскочил с прытью, которую сложно было заподозрить в этом тучном, неповоротливом тельце с короткими кривыми ножками, и умчался. Свой путь Бахрам усеивал горестными неразборчивыми воплями. Общая суть их сводилась, верно, к тому, что Бахрам благодарил Аллаха за все, за все, в особенности за то, что он, несчастный Бахрам, так легко отделался.

Про оставшуюся у Радоева Лию он, само собой, и не вспомнил. Впрочем, уважаемого портье можно понять: в самом деле, не обязан же он помнить о каждой шлюхе...

C помощью Юнуса и пришедшего ему на помощь молчаливого узбека с таким складчатым лицом, что на нем не было видно узких, как щелки; глазок, гостей стали разводить на ночлег. Мы с Артистом оказались наиболее транспортабельными, более того, мы даже помогли Юнусу дотащить до отведенной нам комнаты лейтенанта Саттарбаева. Этот, несмотря на свою относительную худобу, оказался тяжел, как связка железнодорожных рельсов. Спиной я чувствовал, как смотрит нам вслед Леон Ламбер оставшийся вместе с Лией в гостиной. Главное, чтобы Ламбер не волновался сверх меры — нервы у него, это совершенно очевидно, не в порядке...

Уже в комнате, бросив Саттарбаева на диван, мы с Артистом переглянулись и, хоть ситуация к тому и не располагала, расхохотались.

— Честное слово, смешные люди эти менты, — объявил Злотников, — думают, что они совершенно безгрешны и каждый их поступок, даже идиотский, истина в последней инстанции. А такой просто вещи, как пистолет и передатчик, найти не могут! Ты ведь пронес пистолет, Пастух?

— Конечно. Этому Юнусу только коров за вымя щупать, а не нас обыскивать. А что у тебя с передатчиком?

— Полный порядок, — сказал Артист, — сейчас послушаем нашего казачка французского. У него такой дурацкий вид, что едва ли Радоев станет обыскивать его на предмет «жучков». А зря...

— Дурацкий... — откликнулся я, — у тебя у самого какой вид? Еще речь голосом Ельцина произносил, гм...

— Зато нас оставили на ночлег, — тоном, не терпящим возражений, отозвался Артист, — причем, что замечательно, оставили безо всяких эксцессов. А я, надеясь на лучшее, рассчитывал на худшее...

— Опять какая-нибудь цитата?

Артист загадочно улыбнулся и стал настраивать передатчик. Я произнес:

— Ну что же, шутили достаточно, лора перейти к серьезной работе. Тем более что все идет без сучка без задоринки. Едва ли в этой комнате есть прослушивающие устройства... и...

— Ну что ты, в самом деле, Пастух, — отозвался Артист даже с оттенком легкой укоризны, — какие там еще, к шайтану, подслушивающие устройства? Ты же не на секретной базе ЦРУ, а в доме у обычного мента, к тому же узбекского, к тому же зажравшегося и обнаглевшего от собственной безнаказанности. Нет, я не говорю, что нам нужно его недооценивать. Все-таки он человек довольно неглупый, иначе не стал бы тем, кем является на данный момент. Но ничего особенного я в нем не вижу... Так. Готово.

Из разговора подполковника Радоева с Бергманисом (он же — Леон Ламбер), при участии Лии Галимовой, проститутки из самаркандского отеля «Афрасиаб»:

Радоев. Ну что же, ешьте, берите, что по душе. Наелись, что ли? Ну тогда можно будет и поговорить. Есть у меня к вам, уважаемый господин Бергманис, несколько вопросов. Хорошеньких таких вопросов, не я один ими интересуюсь, а много, много уважаемых людей беспокоятся. Вы можете по собственной воле, без нажима, ответить на эти вопросы, снять с себя тяжесть... зачем носить в себе такое, а?

Ламбер. Что вы имеете в виду? Что я ношу в себе? Что-то... я не совсем вас понимаю, вот.

Радоев. Да ничего страшного, ничего страшного, я вас для того сюда и пригласил, уважаемый, чтобы все, что вам непонятно, разъяснить, растолковать. А вы, надеюсь, окажете хозяину дома ответную любезность. Это же так просто — доверительный разговор, хорошее вино, откровенность за откровенность... А ты, девушка, там не стой. Иди сюда. Я тоже тебе вопрос задам. И не надо делать такого испуганного лица. Я тебя, в конце концов, казнить не собираюсь и пытать тоже. Иди сюда.

Ламбер. Видите ли, уважаемый...

Радоев. Вижу. К тому же я не только вижу, но и знаю, что в ноябре прошлого года вы, уважаемый, были здесь, в Самарканде, во главе археологической партии. Копали что-то в предгорьях Аввалыка. Там интересные места, живописные, древностей можно много нарыть... Впрочем, что я вам про древности рассказываю? Тут вы мне сто очков вперед дать можете, как это говорится. Ну так дайте. А я послушаю.

Ламбер. Не понимаю, чего я могу вам дать. Не понимаю, и....

Радоев (перебивая и уже далеко не так вежливо). Нет, ну ты прав, уважаемый, на все сто процентов прав. Дать — это не по твоей части, дать — это по ее части, это она у нас сладким местом торгует и под пухлых иностранцев укладывается. Ну ты, девка, говорю тебе, иди сюда! Она тебя расколола, почтенный, даром что ты харю свою перекроил, и девка ведь права оказалась. Я тут, пока мы пиршествовали, велел вынуть из-под твоей руки стаканчик с отпечатками твоих пальцев да дактилоскопировать. И что бы ты думал? Пальчики твои полностью совпали с отпечатками некоего Леона Ламбера, французского археолога, о котором я тебе тут толкую! О тебе то есть! Как это у вас говорят в Брюсселе: шерше ля фам? Ищите женщину? А тут баба тебя сама нашла, да так сработала, что мои урюки год копали бы и не накопали о тебе столько данных, сколько она за один перетрах сняла.

Ломбер (потерянно). Столица Франции — Париж, а не Брюссель.

Радоев. Вот я тебе о том и толкую, милый. Ты у нас ученый, а не я. Так что ты, а не я будешь на вопросы отвечать, понял? И не надо мне тут травить, что ты в автокатастрофе память потерял, или еще что такое!

Ломбер. Однако это именно так. Когда я очнулся в больнице, я даже не помнил своего имени. Только потом мне сообщили, что я подданный Латвии Эвальд Бергманис.

Радоев. А, продолжаешь в ту же дудочку дудеть? А ты понимаешь, рожа, что я могу с тобой сделать? Я больше скажу: я уже из тебя все твое французское дерьмо вытряс бы на раз-два, когда бы не было указаний расспросить тебя нежненько, без увечий. Уважаемые люди просили меня поговорить с тобой по-хорошему, по-дружески, а ты продолжаешь упрямиться, гнуть из себя неизвестно что. Ну хорошо. Лия, скажи, этот был в прошлом году в ноябре? Он жил в «Афрасиабе»? Скажи первый и последний раз, и свободна!

Лия. Я сначала думала... Только он... Я не знаю, но мне кажется...

Радоев. А тебя на хор не ставили за гнилой базар?

Лия. У того лицо было другое, но...

Радоев. А задницу никогда зашивать не приходилось и челюстью вставной пользоваться для большого ублажения клиента ртом? Так мы тебе мигом все это устроим, сучка!

Лия. Так — он, а лицо... не его лицо... Но я его узнала. Он. У него даже руки... такие руки, я таких рук больше ни у кого не видела...

Радоев (сквозь зубы). Пошла отсюда. Юнус, забери ее. Если хочешь, можешь оттрахать, только не сильно увечь, а то вдруг с ней поговорить дополнительно захотят... уважаемые люди. Подтверждение затребуют. Хотя после снятия «пальчиков» какие еще подтверждения нужны? (Звук захлопывающейся двери: это вывели Лию. ) Ну что же, теперь можно поговорить наедине, как мужчина с мужчиной. Ламбер, перестань валять дурака. Нам нужны точные сведения о том, где ты спрятал ценности и где ты спрятал товар. Кроме того, нужно знать, куда ты вывез оборудование. Я не знаю, зачем понадобилось археологическое оборудование, но если требуют, значит, надо. Те два ящика, которые ты и твой напарник забирали из моего подвала в начале ноября прошлого года. Понял? Ценности, оборудование и товар — вот что интересует меня и еще кое-кого. Думаю, имен тебе называть не надо, ты и сам прекрасно знаешь, о ком я. Ведь правда?

Ламбер. Ну хорошо. Я вижу... я вижу, что вам в самом дело это важно. Если «пальцы» совпадают... извольте, я готов признаться, что я в самом деле Леон Ламбер, французский археолог, и что я в самом деле мог побывать здесь в ноябре прошлого года. То есть я знаю, что я тут побывал. Но видите ли, какое дело... Тогда, в декабре прошлого года в Москве, на меня было организовано покушение. Я не знаю, кто это сделал. У меня были подозрения насчет того, что это — Голованов.

Радоев. Голова? Покушение? На тебя? Да в своем ли ты уме, Ламбер? Да кто ж позволит Голове организовывать на тебя покушение? Ему что, жить надоело, что ли? Да тронь он тебя хоть пальцем, с него бы башку сняли. Я не знаю, что с тобой так носятся, по мне, ты и копейки ломаной не стоишь, не говоря уж о том, что ты накопал и заныкал. Ценности, э? Большие, верно? Тут шли слухи, что ты отрыл ни больше ни меньше — гробницу жены Тамерлана, любимой жены! И теперь творится под Аввалыком такое, что впору спрашивать... у дэвов, шайтан их возьми!

Ламбер (отбрасывая осторожность). Если я, по вашему мнению, копейки ломаной не стою, что ж вы со мной так церемонитесь? А я вам вот что скажу, господин Радоев. Не знаю, кто сорвал тормоза на моей машине — тогда, в Москве, в декабре. Не знаю, из-за кого погибла моя любимая женщина. Только мне в самом деле кажется, что людям лучше не соваться во все это варево. Вы ведь, я слышал, тоже побывали под Аввалыком — там, где я, по вашим уверениям, отрыл огромные ценности, относящиеся к древней царице, жене самого Тамерлана? И что? Говорят, впечатления были незабываемыми? А?

Радоев. Черт бы тебя побрал! Что ты мне втюхиваешь, если с руки твоей бабы сняли золотой браслет, какой за деньги не купишь, ни в каком ювелирном не купишь, а? Я не знаю, кто там сорвал тебе тормоза, только меня это ну совершенно не касается! Мне нужно знать, где товар и где ценности! Все! И если ты будешь продолжать в том же духе, придется тебя перевести в подвал на куда менее выгодные условия, а потом будем ждать, пока приедут большие люди и попросят тебя об откровенности понастойчивее.

Ламбер. Красиво говорите, товарищ подполковник. Особенно для милиционера. Только вот я вам что скажу. Я — не помню. Я ничего не помню. У меня фрагментарная потеря памяти, я мало что сохранил из воспоминаний своей прежней жизни. Такое не только в кино бывает, поймите. Возможно, я рассказал бы вам все, что вас интересует, мне, быть может, и незачем за это цепляться. Рассказал бы, чтобы вы от меня отстали. Да только ничем не могу помочь, вот так.

Радоев. Значит, говорить не хочешь.

Ламбер. Мне нечего вам сказать. Я даже не понимаю, о каком товаре идет речь.

Родосе (зловеще). Н-не понимаешь?

Ламбер. Ну, если с ценностями можно что-то вывести логическим путем — археологические артефакты, драгоценности, отнятые у земли... то с этим вашим «товаром» — полная тьма. А про оборудование в двух ящиках, которое я якобы вывез из вашего дома, — тут вообще ничем помочь не могу. Ничего такого за собой не числю. Я правду говорю, не сверкайте вы так на меня глазами.

Радоев. Ты что, решил со мной в дурачка сыграть? Так это плохая игра. Я тебя наизнанку выверну, а потом снова вверну, чтобы к приезду боссов ты был свеженький и готовый к употреблению, как молочный барашек. Ты лучше меня должен знать, о каком товаре идет речь. Только не строй из себя целку, архитектор! Тебя же Голова курировал, так? Курировал. Ты его кинул, так? Кинул. Только ты не его одного кинул, ты и самого Эмира кинул, и даже самого Арбена Гусеницу, ты, тля. Из-за какого-то жалкого урода, который роется в могильных холмах, столько проблем, столько вони... столько шума и пыли! Ты что?.. Ты кем себя возомнил? Хоть понимаешь, против какой машины ты высунуться пытаешься? Огромное, налаженное дело, транзит!.. Ну, сучара!

Ламбер. По всей видимости, у вас в моем отношении в самом деле очень четкие инструкции. Иначе, будь ваша воля, вы меня... в самом деле... уже в мелкий винегрет порубили бы.

Радоев (тяжело дыша). Ладно. Я тут на тебе кое-какие свои методики сейчас испробую, надеюсь, наверху на меня не в претензии будут. К тому же о том, что я тебя обнаружил, мало кто знает. Могу тебя и не отдавать. Или... или скажу; что в таком виде тебя и обнаружил. Видок у тебя плачевный будет... А что? Так и поступлю. А потом скажу Эмиру, что, дескать, какие-то твари измывались над ценным кадром. Над тобой то есть. И никого не будет, кто мои слова опроверг бы. Бахрама и его бляди завтра же в отеле не станет. Твоих дружков мы еще пощупаем, проверим на всякий случай, как проспятся. Может, они тоже чего знают Ведь вспомнил же Мозырев, начальник твоей археологической партии, что ты пропадал куда-то дня на два с неким дехканином. Того дехканина позже нашли под скалой, он оттуда упал и шею себе сломал. Между прочим, как раз с этим дехканином ты и забирал два ящика с оборудованием. Грузил на внедорожник. Интересно, правда?

Ламбер. Не понимаю, к чему вы все это говорите.

Радоев. А всего лишь к тому, что тот дехканин, Ислом, был у тебя в советчиках и подручных. Много чего насмотрелся. Мог проболтаться. А потом, когда стал тебе не нужен, вдруг почему-то упал с кручи и шею сломал. А ведь мог умереть в собственной постели от старости, да и пора бы уже — все-таки семьдесят лет ему было. Так что местонахождение товара и золота только тебе известно теперь, вот что! Молчишь?.. Ну хорошо. Молчи, молчи, уважаемый... Юнус! Юнус, иди сюда! Юнус, где ты?

Ламбер. Заснул ваш Юнус..

Родоев. Юнус никогда не заснет, пока я не скажу ему «отбой»! Юнус — бывший боец спецназа... Да что я тебе вce это рассказываю, бля!

Ламбер. В самом деле...

Радоев. Юнус, да иди сюда, где ты там провалился? Телку дрючите, что ли, уроды? Ну всех поувольняю... бойцы! Юнус! Звонить, что ли, на мобилу скотине... Але! Юнус, отвечай, что ли! Что за ерунда?

Молчание... »

ГЛАВА ВТОРАЯ

ЭРКИН, РИСОВАЛЬЩИК СМЕРТИ

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒