ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Пастухов

— И как должно понимать все это? — наконец сподобился выговорить Артист. — Смысл, смысл!

Он снова хотел откатить дверную панель, но я не дал ему этого сделать.

— А вот этого не надо..

— Чего, чего не надо?

— Не надо туда заходить. Пока что. Нездоровая там атмосфера, я тебе скажу, Сема. Да и нечего там делать, всех, кого можно, мы уже грохнули... Меня гораздо больше интересует система подачи воды в этот бассейн. Наверно, это где-то там, внизу.

— Система подачи воды? Не понял. У тебя что, есть какие-то предположения?.. — спросил Артист.

Я быстро взглянул на Ламбера, и он бросил:

— У нас есть предположения. Нехорошие такие предположения...

Мы выскочили из предбанника и тотчас же наткнулись на Андрюху Перепелкина, собутыльника Радоева. Этот тип, пошатываясь, шел по коридору и время от времени выдавал куда-то в пространство:

— Мансур!... Мансу-у-ур, у тебя была такая телка... ну это... типа... узкоглазая такая... с сиськами... Где он-на?..

Я толкнул пьяницу в бок и, схватив за плечо, хорошенько тряхнул. Он смотрел на меня осоловелыми свиными глазками из-под припухших век. Я крикнул ему в самое ухо, потому что, по всей видимости, он меня почти не слышал и вообще слабо воспринимал все происходящее:

— Перепелкин, где вход в подвал? В подвал, ну?

Я не думал о том, что в доме находятся и другие люди Радоева. Впрочем, все они должны были спать: время далеко за полночь. А те, кто бодрствовал, будут долго завидовать спящим. Так или иначе, но после третьего повтора вопроса Перепелкин наконец сумел ткнуть пальцем и в двух словах дать понять, что он догадывается о том, где вход в подвальные помещения радоевского особняка. Собственно, этих цеу нам оказалось достаточно. Я обнаружил люк, а Леон Ламбер открыл его с удивительной легкостью и сказал, первым влезая внутрь:

— Кажется, я начинаю вспоминать... Так легко и сразу открыл... Не удивлюсь, если я сейчас так же легко найду выключатель...

Так и вышло! В кромешной тьме Ламбер тотчас же нащупал рукой выключатель, и неяркий зеленоватый свет залил помещение. Леон Ламбер вздрогнул всем телом, прижался спиной к стене, и его лицо — наполовину неподвижное, наполовину исказившееся гримасой тревоги — стало почти уродливым. Он скосил глаза на Артиста и медленно выговорил:

— Семен, скажите мне, что хоть вы не верите в дэвов. Я понимаю, что для вас это может звучать глупо... но вы сами только что видели. Как два взрослых человека ни с того ни сего убили друг друга. И что, если на самом деле там был кто-то третий... Ведь вода в бассейне стала цвета крови, верно?..

— Ничего, — сказал Артист, — бассейн не такого уж большого объема, кубов пятьдесят, так что часа за полтора вода обновится.

— Да я не о воде, нет, хотя и о ней тоже есть что сказать...

— Да тише вы, — с досадой сказал я, вынимая пистолет, — если системы водоснабжения бассейна находятся здесь, в подвале, а больше им находиться негде, то у нас есть шанс обнаружить...

— Обнаружить — что? — жарким шепотом перебил меня Ламбер. — Точнее — кого? КОГО вы намерены здесь обнаружить, господин Пастухов?

Я не ответил, вполголоса сказал Семену:

— Поднимись, проверь, что там в доме. В случае чего — улепетываешь.

Семен кивнул и исчез, а я стал продвигаться по бетонному коридору, по обе стороны которого располагались два ряда железных дверей. Ламбер пошел за мной. Я оказался прав: вся система оборотного водоснабжения бассейна была смонтирована именно здесь, в подвале. Я достаточно легко сориентировался, ища ее. Ламбер следил за моими действиями по осмотру фильтров грубой и тонкой очистки, проточного водонагревателя, магнитного фильтра и собственно насоса, закачивающего воду. Признаться, все было оборудовано на весьма приличном уровне. Наверно, стоимость только одного комплекта оборудования для этого бассейна равна доходу обычного подполковника за несколько лет.

— Так, — сказал я, — очень хорошо. Все мои предположения провалены с треском. Интересный тут вообще подвал...

— Какие предположения? — жадно спросил Ламбер. Только сейчас я заметил, что он бледен и трясется всем телом, хотя тут вовсе не было холодно. Что же, бедного француза можно понять: за последние полгода его изнеженной французской натуре пришлось пережить столько грубых сюрпризов, преподносимых варварской жизнью на Востоке... Бедняга. Нет, мне совсем не было его жалко. Жалость вообще чувство, несовместимое с профессионализмом... Что-то я сегодня не в меру склонен к разглагольствованиям. Этого за мной не наблюдалось никогда. Я сказал:

— Ладно... Скажите, Леон, а что может входить в комплект снаряжения для археологической экспедиции?

— Что? — встрепенулся он. — Комплект снаряжения... для археологической экспедиции? Ах да. Те два ящика, которые я, по уверениям Радоева... Радо... сам и забрал из этого подвала. Что там могло быть? Да, собственно, в археологической экспедиции не так уж много производственного, так сказать, снаряжения, все больше вспомогательное, вроде палаток, спальных мешков, консервов... А что касается непосредственного — пожалуйста: наверно, там есть металлодетекторы, затем — щупы, простые или же разборные со съемными наконечниками... Последние — вернее. Ну что еще? Все как обычно. Совок, лоток, фонарь, кисти-щетки. Лопаты нужны, конечно. Потому что при раскопках важна ручная работа, машинами лучше не стоит... Вы никогда не были на раскопках, Сергей?

— Нет, — ответил я и, скосив глаза, увидел Артиста, медленно приближающегося к нам с другого конца коридора, — но, чувствуется, придется побывать.

— Ну, какие результаты? — спросил Артист.

— Да никаких. Как там наверху?

— Пока глухо, как в танке. А что мы, собственно, тут ищем?

— Если у тебя нет никаких предположений, то позволь — я объясню позднее...

— Предположения-то как раз есть, — уклончиво ответил Артист.

Заговорил Ламбер:

— Я вижу; вы стараетесь выражаться как можно неопределеннее и туманней. Раньше существовало поверье, что не следует называть имя какого-либо темного существа, чтобы не приманить его к себе. Вы, конечно, не думаете ни о чем подобном, но подсознательно остерегаетесь уточнять, конкретизировать. Чтобы не приманить беду. Так? Я спрашиваю, так?

Я ответил — через силу, после паузы, неохотно:

— Да что ты спрашиваешь, Ламбер. тут поневоле поверишь в любое... Конечно, так... Сеня, ты все-таки давай-ка поподробнее, что там, наверху как обстановка?

— Я же говорю — глухо. И какая там может быть обстановка? Все в отключке: кто спит, кто вырубился, кто умер, — будничным голосом отозвался Артист. — В общем, наследили по полной программе, Пастух, и, главное, непонятно, кто во всем этом виноват. Выходит так, что покойный Радоев был прав, говоря, что он постоянно под колпаком. Что за ним производится постоянный надзор, и в любой момент его могут использовать как разменную фигуру. Вот — разменяли. Интересно только, кто и КАК это сделал. Там, наверху, никого нет, кроме тех, кого мы уже видели. Дом тщательно заперт. Никто не мог ни попасть сюда извне, ни выйти. Подвал, если судить по выражению твоего лица, тоже пуст, так, Пастух?

— Да.

— Значит, если кто и виноват в смерти Радоева и Юнуса, то это или они сами — если допустить вариант сумасшествия или аффекта, довольно фантастичный такой вариант, — или кто-то из тех, кто находится в этом доме. Кстати, и СЕЙЧАС тоже находится.

— Нужно возвращаться в отель, — сказал я сквозь зубы. — Лия здесь?

— Забилась в угол, сидит в комнате, — ответил Артист. — Еле ее обнаружил. Перепугана девчонка до смерти. А ее сутер, жирная тварь, так драпал, что имя свое забыл, наверно. Ну ничего, я ему напомню...

— Еще не хватало на разных Бахрамов размениваться, — отозвался я. — Мы немедленно съезжаем из «Афрасиаба». Нам нет смысла там оставаться даже на одну ночь. У меня есть вариант, где остановиться, там будет значительно безопаснее. Цель заселения в гостиницу «Афрасиаб» уже достигнута — рыба клюнула сразу.

— Вот жаль только, что эта рыба так быстро издохла и перевернулась кверху брюхом, — заметил Артист.

Я вспомнил мертвое лицо Радоева — там, в бассейне, и еще на рисунке его сына, Эркина, — и сжал челюсти так, что скрипнули зубы.

Прямо из дома Радоева я позвонил Джалилову на мобильный. Несмотря на ранний час, он взял трубку сразу и проговорил:

— Слушаю тебя, товарищ подполковник.

Ого! Я совсем забыл, что звоню с домашнего телефона Радоева, который не замедлит определиться на аппарате Джалилова. Меня резануло это обращение к уже мертвому человеку: «Слушаю тебя, товарищ подполковник». Значит, Джалилову прекрасно известен домашний номер Радоева. Мне тут же припомнились слова Рашида Мансуровича, сказанные им незадолго до нелепой этой смерти: «Между прочим, о Джалилове: у Эмира в его управлении есть свой человечек. И не поручусь, что это не сам Джалилов... » Хотя это еще ничего не значит. Джалилов — человек чрезвычайно осведомленный, к тому же родом из Самарканда, а Рашид Радоев в этом городе известен каждой (даже слепоглухонемой) собаке.

— Говори, что же ты молчишь? — отозвался Джалилов. — Эй, товарищ подполковник...

Я положил трубку. Неожиданная мысль пришла мне в голову. Она была чрезвычайно проста и даже в чем-то прямолинейна, но порой именно такие методы и срабатывают. Я жестом подозвал к себе Артиста и проговорил:

— Семен, вот что. Тут есть где развернуться твоему актерскому таланту. Джалилов знает домашний номер Радоева и приголубил меня обращением «товарищ подполковник». Я тут подумал...

— Что мне нужно перезвонить и голосом Радоева уточнить некоторые детали? — в упор спросил Злотников. — Хочешь таким манером проверить Джалилова на вшивость? Немножко топорно, конечно, но попробовать можно. В крайнем случае, никогда не поздно принести свои извинения. Давай-ка согласуем, что мне ему плести. Пока он сам не перезвонил.

— Вряд ли он будет перезванивать. Скорее всего, будет выжидать.

— Погоди... А известно ли ему, что Бергманис — это и естьЛамбер?

— Нет. Помнишь, когда мы ехали из Ташкентского аэропорта, он спросил, отчего мы не взяли с собой «того французского археолога»? Он не знает, что Бергманис и Ламбер — это одно и то же лицо.

— Ясно... Так что ему говорить?

Я секунду подумал. Облизнул пересохшее губы, произнес:

— А скажешь ты ему вот что...

Артист выслушал меня, молча кивнул и, взяв трубку, повторно набрал номер джалиловского мобильника. Я не сомневался, что он сумеет очень точно скопировать голос Радоева и манеру его произношения. Главное, чтобы Джалилов не перешел на узбекский, который Артисту знаком не намного больше китайского, скажем.

— Алло, — сказал Артист в трубку.

— Да, слушаю тебя, подполковник. Что звонишь в три часа ночи? Что-то случилось? А я ведь тебя предупреждал...

— Что ты предупреждал? Не припомню. Напомни-ка. — Разговор идет на русском, и я вижу, как судорожно, до синевы, сжаты пальцы Артиста на трубке: не дай бог и все дэвы, черт бы их, если Джалилову вздумается перейти на узбекский. — Ну?

— А что — ну? Я тебе много раз говорил, что твоя деятельность не доведет до добра. Слишком ты любишь выставиться, а людям это не нравится. В том числе и авторитетным людям. Я тебя, конечно, тоже могу понять, Радоев, но ты и твоя шайка слишком зарвались. Ладно. Что звонишь-то?

— Да есть тут одно дельце. Узнал я, что ты сейчас в Самарканде. Тут мои ребята двух лохов взяли, они, значит, в «Афрасиабе» зарегистрировались, из России приехали. Мы хотели их по полной дернуть, а они на тебя ссылаются, говорят, ты их друг. А штрафануть я их хотел знатно, набедокурили они.

Артист переключил на громкую связь, и из динамика базы рванулся голос Шаха Джалилова:

— В «Афрасиабе»? А как фамилии? Артист ответил:

— По документам — Пастухов и Злотников. Документы вроде не паленые. Ну что мне с твоими друзьями делать-то? Оказать им послабление или взгреть по полной? Мы все-таки с тобой не чужие.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, Радоев, — отчеканил Джалилов, и в его голосе зазвучали металлические нотки. — «Не чужие... » Были когда-то, когда в детстве дружили, а потом разошлись наши дорожки! Как говорил капитан Жеглов, помнишь: «Я таких гадов давил и давить буду! » Так что чужие мы с тобой, Рашид. И ко мне примазываться нечего. А ребят отпусти, они в самом деле по моему приглашению здесь, в гости приехали. Не позорь страну, понятно? Я тебе добром говорю, Радоев. Ничего такого они натворить не могли, они ребята смирные. Так что если ты позвонил в таком часу, чтобы спросить моего совета, то вот он: выпусти парней.

— А может, встретимся, потолкуем? — вкрадчиво спросил Артист. — Раз уж ты в кои-то веки в Самарканде?

— Да не о чем нам с тобой толковать. И что это тебя, Радоев, на откровенности-то потянуло. Давно с тобой не говорили, много лет уже, да и сейчас говорить не о чем, понятно тебе?

— А приехать тебе все-таки придется, — сказал Артист. — Ко мне домой придется. Есть у меня такое сомнение, что эти ребята не обычные туристы. И что это именно ты их ко мне подослал, понятно?

— К тебе? — переспросил Джалилов презрительно, и Артист выразительно взглянул на меня: пора, мол, заканчивать комедию, кажется, майор Шамухитдин Джалилов или в самом деле чист, или работает на криминал на более высоком уровне и с Радоевым до откровенности не снисходит. Первое — вернее. В любом случае следует открывать карты, потому что Джалилов сейчас ОЧЕНЬ нужен.

— К тебе? — переспросил Джалилов. — Нет, я, конечно, помню примерно, где ты живешь, но уж очень важная нужна причина, чтобы я приехал к тебе в такой час. Говори по телефону. И сразу предупреждаю: если ты опять будешь затягивать меня в свои темные делишки, разговор не получится.

— А что, был случай, когда я тебя затягивал? — уже вполне прозрачно стал спрашивать Артист.

— А то ты сам не знаешь. Кто полтора года назад предлагал мне закрыть глаза на случай в горном кишлаке, где задержали партию наркоты? Тебе поручили сообщить это мне, потому что знали, что мы с тобой в детстве дружили! Ты еще заявил, что мне не стоит рыпаться, потому что все равно будет по-вашему, к тому же у вас в нашем управлении все схвачено! Было? Скажешь, не ты этим хвастался?

Я наклонился к базе телефонного аппарата и сказал (понятно, своим обычным голосом):

— И все-таки вам придется приехать, уважаемый. Потому что подполковник Радоев убит, а в доме полный беспредел, в котором сам черт ногу сломит.

— Дэв, — задушенно шепнул Леон Ламбер, поправляя меня. Он стоял в трех шагах от нас, прислонившись спиной к серой стене, да и сам был цвета стены.

В телефоне между тем царило молчание. Потом Джалилов кашлянул и с ноткой неуверенности спросил:

— Пастухов? Вы в самом деле... там?

— Да. А вот подполковник Радоев хоть и здесь, но разговаривать с вами не может, а его голосом разговаривал с вами Злотников. Он у нас хороший актер, так что ничего удивительного, что вы купились. Майор, у вас есть в Самарканде проверенные люди? Те, кому вы можете доверять, и с полномочиями к тому же? Есть?

— Д-да, — после паузы отозвался Джалилов. — Радоев убит? Кто же его убил? Кто его убил-то?

— Убил его собственный охранник, некто Юнус, а вот как и почему это произошло, мы пока что четкого мнения не имеем. Те, кто находится в этом доме в данный момент, никуда отсюда не денутся до вашего приезда, а после они должны быть отправлены под хороший замок. Вы меня понимаете?..

— Не совсем... но... Хорошо, буду через полчаса. Людей найду. Значит, Радоев убит?.. Я давно его предупреждал. Гм... А меня вы прощупывали, что ли? Конечно же в России существует устойчивое мнение, что в среднеазиатских государствах все сотрудники госбезопасности торгуют наркотиками или, по крайней мере, связаны с наркотрафиком, так? Тогда вынужден вас разочаровать, господа, — сухо выговорил Джалилов. — Словом, ждите.

— И захватите с собой эксперта-химика, желательно со знанием нейрофизиологии и химии ядов, — заявил Артист.

Майор узбекской госбезопасности тихо присвистнул и положил трубку...

Джалилов оказался очень пунктуален: он и его люди прибыли в особняк подполковника Радоева через полчаса, без одной минуты. К тому времени мы все-таки решились открыть дверь в помещение с бассейном, где лежали четыре мужских тела: два бесчувственных (до сих пор! ) охранника и трупы Радоева и Юнуса. Вода, еще недавно бывшая темно-красной, еще больше потемнела и Теперь имела вид бордовой, с каким-то нездоровым оттенком бурды, вроде брюквенной похлебки. Джалилов, подойдя к бассейну, долго рассматривал воду и даже попробовал ее на язык. Артист сказал:

— Когда ЭТО началось, мы подумали, что цвет воде сообщает кровь. Но это сколько же крови надо выпустить, чтобы вот так загрязнить пятьдесят кубов воды двойной фильтрации!

— И ваши предположения? — осведомился Джалилов. Я ответил:

— Очень просто: кто-то проник в подвал и добавил в систему водоснабжения бассейна какой-то неустановленный препарат, по-видимому обладающий сильным галлюциногенным свойством. По отдельности ли или же во взаимодействии с водной средой — не суть важно. Именно этот препарат, верно, и вызвал изменение цвета воды. Но все это только предположения, для того мы и просили вас привезти эксперта соответствующего профиля. Пусть проведут экспертизу. Чтобы мы впредь не гадали...

— А подозреваемые? — спросил Джалилов.

— Они все здесь, в этом доме. Я думаю, что их нужно оградить от общения с миром. Не дай бог, произойдет утечка информации, и не дай бог, дойдет та информация до всеслышаших ушей Эмира и самого Арбена Густери. Приходилось вам слышать об Эмире, товарищ майор?

Шах Джалилов сдвинул брови. Через несколько минут все присутствующие в доме — за известными исключениями — были приведены в чувство и доставлены в гостиную, где еще недавно Радоев и его гости не по-мусульмански распивали водочку и закусывали вкуснейше приготовленным мясом, которое еще совсем недавно хрюкало. Здесь были все, но вот Андрюхи Перепелкина, которого я так бодро допрашивал на предмет местонахождения входа в подвал, я среди них что-то не увидел.

Правда, к тому времени мне стало не до Перепелкина. Мне удалось обнаружить в спальне Радоева хорошо замаскированный — вмонтированный прямо в стену — СЕЙФ, все попытки открыть который увенчались неудачей. Артист предположил, что там деньги и ценности, которые Радоев получал за свои невинные таможенные шалости и дружбу с Эмиром, но я ответил, что там могут оказаться и документы... Тем более что ничего проливающего свет на отношения Радоева и Эмира среди личных бумаг покойного подполковника обнаружено не было.

Явившийся в спальню Радоева майор Джалилов велел просто-напросто выкорчевать сейф из стены, что и было исполнено с успехом. Тут очень своеобразные представления о законности: сомневаюсь, что у нас в России (при всем том, что творится у нас в стране) было бы возможно вот так выломать сейф в доме довольно крупного начальника силовой структуры. И — без санкции, безо всякой докладной записки, рапорта и тому подобной отписной документации увезти куда заблагорассудится. В нашем случае — в самаркандское Управление госбезопасности.

— Там может находиться важная информация, ты так предполагаешь? — спросил меня Артист.

Я отвечал, что все вполне возможно, а сам уже думал о другом... Да, есть о чем поразмыслить, однако странно, что среди всего этого громадья планов, мыслей и наметок на будушее не нашлось места для хотя бы одной маленькой мыслишки о таком же маленьком существе... Я имел в виду мальчишку, который совсем недавно умудрился поразить меня до глубины души, а это, уверяю, немногим давалось. Я думал об Эркине, маленьком рисовальщика смерти. Его не оказалось среди задержанных и вообще не было в доме, и только потом я придал этому факту хоть какое-то значение.

Тамерлан Рустамов, в соответствующих кругах больше известный под короткой и звучной кличкой Эмир, неспешно завтракал. Рустамов вообще любил покушать и чрезвычайно раздражался, когда кто-то портил ему трапезу несвоевременными сообщениями, приятными ли, неприятными — это уже без разницы. Не любил Эмир, чтобы ему перебивали аппетит. Вот и сейчас, в тот момент, когда он уже приготовился кушать отличный плов, приготовленный по-самаркандски (самая диетическая разновидность плова, э! ), вошел Керим. Высокий, атлетически сложенный и отлично координированный парень с кошачьей пластикой. Керим совмещал в себе массу талантов, от телохранителя и шофера до чтеца Корана, но даже ему не разрешалось нарушать утреннюю (дневную, вечернюю) трапезу Эмира.

— Мебах шавед[4], Эмир... — начал было он, но хозяин бросил на него такой свирепый взгляд, что Керим, человек отнюдь не робкого десятка, невольно осекся. Спустя некоторое время он снова заговорил, на этот раз по-русски, словно таким образом ему легче было донести до Эмира принесенные им сведения: — Простите, что пришел к вам во время вашего завтра… приятного аппетита… но...

— Да какой там аппетит, аппетит ни к черту, — отозвался Эмир, сильно кривя душой: с чем, с чем, а с аппетитом у него всегда был полный порядок. — Ну говори уж, если пришел. Что такое? Опять какие-нибудь неприятности, да еще прямо к завтраку?

— Да, неприятности, Эмир. Явился тут к тебе один человек... русский.

— Русский?

— Да.

— Откуда он взялся?

— Он сам толком не понимает, Эмир. От него несет за километр водкой, Эмир. По-моему, он до сих пор пьян, как собака.

— С утра?

— Так русский же... — отозвался Керим, и в его голосе проскользнула презрительная нотка.

— Так-так. И что?

Керим перешел на родной язык:

— Он позвонил по нашему условленному телефону и попросил встречи с тобой. Сказал, что очень срочно. Я не был уверен, что у него не белая горячка, и потому перепроверил кое-что из сообщенного им. Самое печальное, что, кажется, русский этот говорит правду. В принципе я пару раз видел этого русского, он терся с Радоевым...

— Да, у Рашида в окружении много русских, — сказал Эмир, и на этот раз нотка презрения была куда более явственной. Впрочем, гражданина Рустамова можно понять: ему попадались в основном не самые лучшие представители русской нации. Это были большей частью отставные офицеры, осевшие в Средней Азии после развала Союза и не гнушавшиеся браться за самую грязную работу; многие из них не имели собственного жилья и пили почем зря из-за неустроенности собственного быта, невозможности применить свои знания. Надо сказать, что из числа вот таких же отставных офицеров был и тот человек, что испортил Эмиру завтрак, явившись так некстати. Правда, этот тип нашел свою нишу в обществе, хотя и весьма своеобразную...

Эмир передернул плечами и сказал:

— Ну ладно, зови его сюда. Посмотрим, что он там нам принес...

Керим ушел и через минуту вернулся в сопровождении Андрея Перепелкина.

Эмир остановил взгляд небольших темных, острых глаз на высокой, с широким разворотом плеч, фигуре визитера. Андрюха помялся на месте, оглядывая большую, богато обставленную комнату, покосился на холодное оружие, развешанное на ковре по правую руку от Эмира — сабли, охотничьи кинжалы, кортики... Словом, Эмир, подобно своему старшему компаньону и товарищу Арбену Густери, был коллекционером, только, в отличие от того же Густери, у него не было и намека на хороший вкус. Впрочем, и у Андрюхи Перепелкина никакого вкуса не было и в помине, потому он чуть приоткрыл рот, пялясь на коллекцию холодного оружия, и пробормотал:

— А че? Здорово...

— Ну садись, рассказывай, с чем пришел, — сказал Эмир. — Ты из людей Рашида Радоева, так? Закусишь, а?

— Да мне бы лучше водки, — сказал Перепелкин.

Эмир позерски щелкнул пальцами, и тотчас же принесли водку. Судя по оперативности выполнения приказа, Керим угадал, что может попросить этот утренний посетитель.

Перепелкин выпил, крякнул и закусил кусочком засахаренного апельсина. Эмир терпеливо ждал, пока Перепелкин поправит здоровье, подорванное в застольных баталиях. Перепелкин наконец заговорил:

— Вы, это, наверно, могли меня видеть у Радоева. Да... это. Я хотел сообщить, что вчера вечером у Радоева была какая-то телка... кажется, проститутка... ее привели к нему...

— Личная жизнь Рашида меня совершенно не интересует, — ледяным тоном перебил его Эмир. — Говори по существу. Что ты хотел мне сообщить?..

— Ну вот я и говорю же... Сегодня ночью мы сидели у Рашида, выпивали... немного.

— Да уж вижу, — процедил сквозь зубы Эмир.

— А потом приехал Саттарбаев, старлей. Привез с собой какого-то типа, кажется из Прибалтики, и с ним были еще парни и одна блядь. Телка из отеля «Афрасиаб», ее там все знают, потому как все перли. Не помню, как зовут. Рашид, помню, сразу стал какой-то напряженный. Потом те парни напились, один стал произносить тост таким дурацким голосом... кажется, голосом Ельцина. Вот. Я сам был не шибко трезвый, поэтому не помню... Дальше не помню, что было, потому что я упал в какой-то сундук и там заснул... хорошо, что не задохнулся. А продрал я зенки оттого, что ужасно болит голова, и еще оттого, что кто-то надо мной бубнит. А я страшно не люблю, когда у меня над ухом, значит, бубнят. Вот. Я хотел все это высказать, да стукнулся башкой о крышку... я же, кажется, сказал, что заснул в сундуке. У Рашида в доме вообще много сундуков, в которых он разную рухлядь хранит. Ящиков там, это... коробок разных. А когда я стукнулся башкой, у меня в голове вроде что-то щелкнуло, и я стал прислушиваться, что же такое говорят. А говорили они вот что: что Радоева убили в собственном бассейне, а убил его Юнус, а еще всех, кто был в доме, взяли и отправили в какой-то изолятор гэбэшный, а руководил всем этим Джалилов, чекист из Ташкента. Радоев как-то раз про него упоминал, они в детстве корешились, что ли...

— Значит, Радоев убит? — резко спросил Эмир.

— Ну да... я так слышал.

Эмир поднял взгляд на Керима, и тот, отвечая на немой вопрос в глазах босса, отозвался:

— Я только знаю, что в доме Радоева поставлен пост, причем не ментовской, а в самом деле из госбезопасности. Джалилов тоже там вроде засветился, Андрей правду говорит. Насчет Радоева. Все его телефоны не отвечают, телефон Юнуса тоже, так что, похоже, он говорит правду Нужно будет узнавать, что там произошло, но, если гэбэшники взяли дело под себя... придется уж вам подключить свои каналы, Эмир.

— Поменьше болтай... каналы, — отозвался Эмир. — Н-да, невеселые вещи ты рассказываешь, Андрей. Так тебя, кажется, зовут? А знаешь, что в старину делали с теми, кто приносил плохие вести? Есть такая старая сказка. У одного падишаха была жена, он очень ее любил и, когда она заболела тяжело, неизлечимо, объявил: кто принесет ему весть о смерти жены, тому он велит распороть глотку и влить туда расплавленного свинца. И вот жена умерла. Нужно сообщить об этом падишаху, ведь без его ведома и приказа ее ни подготовить к погребению, ни похоронить — ничего нельзя. Только желающих уведомить его как-то не находилось. Кому охота глотать распоротой глоткой расплавленный свинец? Никому. И вызвался только один хитрый папенек, взял он дутар, пошел к падишаху и заиграл грустную мелодию. И падишах сразу понял, что его жена умерла, и крикнул: «Эй, стража, схватить этого мерзавца, распороть ему глотку и залить туда расплавленный свинец! » — «Эй, могущественный падишах, ты, видно, с горя потерял ум. Ведь дурные вести принес тебе не я, а дутар. Так пусть он и отвечает!.. » И тогда растерянный падишах Велел залить расплавленный свинец в дутар. А вот вы, Андрей, не позаботились о таком дутаре. Явились сюда и сообщаете мне о том, что один из моих людей убит. То есть даже не убит наверняка, а — кажется, убит. Дескать, думай что хочешь, почтенный Эмир. И вот ведь незадача: очень не ко времени умер уважаемый Рашид. Очень!

— Да, умирают всегда не ко времени, — пробормотал Перепелкин. Это была первая относительно путная фраза во всех его невразумительных речениях.

Эмир, закрыв левый глаз, наблюдал за ним. Произнес медленно:

— Ну что ты заволновался, дорогой? Я не падишах, а Радоев не моя любимая жена, да и живем мы совсем в другое время. Не скрою, огорчил ты меня, расстроил. Сильно расстроил. Нужно тут немного уточнить. Кто были те люди, которые приехали в дом Радоева ночью?

— Я помню, что была девчонка из «Афрасиаба». Ее я хорошо помню. Остальные были мужики... на них я смотрел меньше.

— Да уж это я понял, — усмехнулся Рустамов. — Что за мужики? Ну припоминай. Как говорит ваша русская поговорка, взялся за Гуж — не говори, что не дюж.

— Да я честно не помню, Эмир. Там был Сатгарбаев, это я хорошо помню... Потом был какой-то толстый пугливый мужик, он позже куда-то делся... Других не помню. Да я и не смотрел. Они еще тост произносили... за здоровье Радоева. Смешно так произносили. Напились они тоже... знатно так напились. Да не помню я! — неожиданно возмутился он, глядя на собственное отражение в огромном, от пола до потолка, трюмо. — Я и сегодня утром не так чтобы очень все четко... Ждал часа два, пока они рассосутся по дому... то есть вообще свалят. Всех, кто был в доме из радоевскнх, — всех увезли к себе в изолятор. Саттарбаева увезли тоже, и майора из Ленинского РОВД, не помню его фамилию... всех! А Юнуса и Рашида Мансуровича, понятно, в морг. Я слышал, как об этом говорили.

— Постарайся припомнить, что еще говорили гэбэшники?

Перепелкин почесал в затылке:

— Гм... уф! Ага! Они говорили о какой-то экспертизе, вот! Ну да... химической экспертизе.

Эмир даже поднялся на своем месте, и его узкие ноздри расширились и задрожали, как у загнанной лошади:

— Как-кой экспертизе?

— Химической... я же сказал, — ответил Перепелкин, присматриваясь к таджику, который до того был так спокоен, а тут вдруг не сумел удержать себя, что называется, в берегах и так разволновался. — Хотели зачем-то пробу воды в бассейне брать. Радоева-то в бассейне нашли, и вода, говорят, была какого-то странного цвета. Красная, как кровь. А потом помутнела еще больше, стала почти коричневой.

— Кровь... помутнела, стала коричневой... — машинально выговорил Эмир, — Так... И что еще? Про бассейн?

— Про бассейн? Да почти ничего. Только что-то о системе водоснабжения, — не без труда выговорил Перепелкин и, без спросу быстро налив себе еще водки, проглотил одним коротким, нервным движением. — И все. Я так понял, что Юнус и Рашид между собой подрались, и вот... Перепились, что ли, черти? — резюмировал Перепелкин и пошатнулся: водка пошла, что называется, на свежие дрожжи. — Нет, я понимаю, что выпить, подраться — это милое дело, я вот тоже иногда не против кому-нибудь харю начистить, для профилактики, так сказать. Я еще когда в армии служил, мы, помнится, так квасили, что однажды майор Головин поехал на бронетранспортере за водкой, да так увлекся, что прямо на БТР в магазин и заехал...

— А ну хватит мне всякие байки травить!!! — заорал Эмир, затопав ногами и, верно, начисто забыв, что касательно баек он сам начал первый, рассказав дурацкую сказку про дутар, с которым так жестоко поступили. — Шайтан тебя забери, русская свинья! Что ты мне тут несешь? Я тебя спрашиваю по делу, по серьезнейшему делу, а ты мне тут пьяный порожняк несешь, как вся твоя сраная нация!

Гражданин Рустамов в совершенстве владел русским разговорным языком. Андрюха Перепелкин, как ни окосел после двух выпитых порций водки, немедленно оценил подобное владение языком. Он выпрямился во весь свой немалый рост и выговорил:

— А ты на меня не лайся! Между прочим, я тоже сегодня ночью не меды распивал! И сегодня, когда в сундуке ныкался, думал, как бы вас всех предупредить, что с Рашидом вот такая непонятка вышла, причем с мокрушным исходом! Я сегодня через форточку лез, чтобы из дома убраться, а потом два с половиной часа твоих архаровцев ждал, пока они приехать соизволят! И на твои вопросы я отвечаю, как могу, Эмир, так что не надо на меня орать, да еще всех русских оскорблять! — Не стал бы говорить всего этого Перепелкин, когда б был трезвый. — Я же вот тебе не говорю, что думаю обо всех вас, азиатах, ничего не говорю про то, что вы ишаков под хвост дерете! Вот и ты, Эмир, меня уж уважь!.. И выбирай слова.

Эмир внезапно успокоился. Сел обратно, неспешно огладил безволосый подбородок и выговорил:

— Ладно. Ты сядь. Что вскочил?.. Погорячился я. Сам знаешь, не каждый день теряешь такого человека, как Рашид. Ладно. Сам-то ты про это что думаешь?

— Да я не думаю, я знаю. Мы сидели у Рашида, когда ему кто-то позвонил. Он велел Саттарбаеву поехать, кажется, в гостиницу «Афрасиаб» и кого-то оттуда забрать? Да, точно. Надо думать, что потом эти кто-то и приехали в дом Рашида. Все сходится, верно. Ведь та проститутка как раз из «Афрасиаба». Вспомнил!.. Вспомнил.

— Что вспомнил? — неуловимо подался вперед Эмир, его небольшие глаза заблестели остро и холодно.

— Не что, а кого. Вспомнил, кто был тот толстый пугливый мужик. Рашид называл его Бахрамом, я его тоже пару раз видел в «Афрасиабе». Это тамошний работничек, портье, кажется.

— Портье Бахрам из «Афраснаба», — медлеяно повторил Эмир, словно фиксируя таким образом эту информацию в своей памяти. — Так. Запомним. Что-то еще?

— Еще? А, ну да. Нет, больше ничего не знаю. Я же говорю, пьяный был. Еще?.. А, ладно, давай я еще одну махну, — сказал Перепелкин, и это уже не имело отношения к обрывочным сведениям о загадочном ночном происшествии в доме Рашида Радоева. Он, уже не спрашивая дозволения хозяина, взял графинчик водки, налил себе полбокала и выпил одним махом. Крякнул. Закусил. Его глаза помутнели я обессмыслились расслабленным довольством. Эмир смотрел на пьяного Перепелкина, и в его взгляде росло, росло напряжение. Эмир хорошо знал себя: с таким эмоциональным накалом нечего и думать о продуманной, просчитанной работе. Нужна разрядка… Эмир встал я, не глядя на Перепелкина, вынул из ножен саблю, прикрепленную к ковру. Блики играли на ее клинке, перекликались на эфесе. Рустамов крутанул саблю в воздухе, и полоса лезвия легла на его щеку. Прохладный металл коснулся горячей кожи. Эмир выговорил:

— Значит, Рашид убит, всех, кто был в доме, повязали гэбэшники Джалилова, в бассейне взяли пробу воды для химической экспертизы, а ты приходишь ко мне и говоришь, что не знаешь, КТО все это провернул?

— Ну я же говорю... — промычал Перепелкин.

— Вот именно. Масса ценной информации. Отель «Афрасиаб», проститутка, портье Бахрам... И уцелел только ты, самый лучший и ценный из радоевского окружения, правда, Андрюша?

— Ну, уцелел... — начал было Перепелкин и поднял глаза на Эмира. Он хотел еще сказать, что ничего такого в том, что он единственный из всех уцелел, нет и что это счастливая случайность, а если Эмир собирается заподозрить его в чем-то таком, то пусть припомнит, сколько Перепелкин работал с Радоевым бок о бок и ни разу не давал проколов... Но ничего этого он сказать не успел, потому что Рустамов сделал большой, слишком большой для своих коротких ног шаг вперед, взмахнул саблей — клинок со свистом рассек оглохший, остановившийся воздух – и одним ударом снес голову Андрея с его широченных плеч, Из обрубка шеи выбился короткий фонтанчик крови, голова отлетела прямо на столик и упала набок, а взгляд стекленеющих глаз остановился, застыл на недопитом графинчике водки, говорят, что после отделении головы от тела мозг еще продолжает принимать сигналы и координироваться в пространстве. Интересно, что подумала отрубленная голова Перепелкина, увидев перед собой графин с так и не допитой водкой?..

Эмир громко и бессвязно выругался, бросил окровавленную саблю на ковер и поднес руки к вискам. Вошел — нет, все-таки вбежал — Керим. Эмир поднял на него спокойный, слегка затуманенный взгляд, расслабил челюсти — спало, спало напряжение, ведь Эмир знал, каким образом его следует снимать. Он сказал:

— Вот что... убери со стола. Что-то я не хочу завтракать. Аппетит пропал.

И показал глазами на столик, где посреди блюд, пиал и графинов лежала отрубленная голова Перепелкина.

— Кстати, — остановил Эмир своего человека, — а портье Бахрам... известен тебе такой, нет?

— Бахрам? Известен. Его взяли сегодня утром, вынули прямо из постели. А почему вы спросили? Вы что, уже в курсе? Нужно будет разобраться, в чем там дело. Бахрам — мой троюродный дядя. Гм… Так что такое?

— Да так... — неопределенно отозвался Эмир. — Кто он тебе, говоришь?

— Троюродный дядя.

— Это хорошо, что не тетя. Кажется, твой троюродный дядя здорово влип. Не исключено, что ему выпустят кишки. Да. Или я, к примеру, поступлю с ним так же, как вот с этим русским. А может, и нет... мутное, мутное дельце... ладно, иди. Троюродный племянник...

После того как Керим, ничуть не озадаченный таким поворотом утренней трапезы босса, очистил стол и унес и голову и окровавленную саблю, Эмир взял телефонную трубку. Взвесил ее на ладони, потом пробормотал:

— Значит, из Управления госбезопасности... Джалилов? Он не в свое дело влез, этот Шамухитдин-ака. Можно, конечно, вынести последнее китайское предупреждение, но мы, слава богу, не в Китае. И все-таки... Кто же это набрался наглости и устроил такой шухер в доме Радоева? Едва ли кто-то из местных: не посмели бы... Значит; нужно искать гастролеров. Гостиница «Афрасиаб» прямо на это указывает. Проститутка сюда же... Ищите женщину, как любят говорить французы. Не правда ли, месье Ламбер? Э, месье Ламбер, где же вы скрываетесь, пожиратель лягушек?..

Из разговора между Эмиром и Арбеном Густери, состоявшегося вечером того же дня:

Густери. Хорошенькие новости ты мне сообщаешь, дорогой. Радоев убит, его люди большей частью в клетке гэбэ, а кое-кто и на том свете... и твоими стараниями тоже.

Эмир. Эта свинья Перепелкин сам нарывался. И не будем больше о нем.

Густери. Да, о свиньях нам, мусульманам, как-то не пристало рассуждать, тут ты прав, Эмир. Ну, и что же ты узнал?

Эмир. Радоев и Юнус до сих пор в морге. Мы их не забирали. Что касается живых, то пока что вынуть их нет никакой возможности. Джалилов этот крепко их прихватил. А пользоваться нашим каналом в гэбэ пока что не хочу. Во-первых, лишний раз беспокоить, а он — человек нервный, к тому же сейчас в отпуске... Нет пока насущной необходимости прибегать к его услугам, прибережем для более серьезной ситуации — она может и наступить. Видимо, за проект «Мантикора» взялись серьезно.

Густери. А это ты уж сам, похоже, чем-то спровоцировал. У меня верная информация, что убийством Ковердейл занимаются теперь русские спецслужбы. Они уже один раз и меня чуть не убрали, только чудо спасло, да еще тот грек, что вместо меня свою башку подставил. Ну ладно, Эмир. Чувствуется, придется мне самому все это дерьмо разгребать. Жди. Скоро буду.

Эмир. Тебя встречать? Когда прибудешь? И каким рейсом?

Густери. Можешь не беспокоиться. Как прибуду, – сам с тобой свяжусь.

Эмир. Не доверяешь, что ли, Арбен?

Густери. Тут ты прав. Я теперь никому не доверяю. Были два человека, которым я в свое время доверял почти как себе, только обоих сейчас со мной нет Энн ты сам убрал, а второй... Второго, наверно, тоже уже не будет. Мне сейчас кажется, что он-то и навел на меня спецслужбы — тогда, летом прошлого года.

Эмир. Мантикора?

Густери. Да.

Эмир. Ты очень скрытный человек, Арбен. Мы так много лет с тобой знакомы, так долго работаем вместе, а ты до сих пор не можешь довериться мне в очень важных вещах. Например, я принимаю значительное участие в твоей затее... в этом проекте «Мантикора». Но я до сих пор ни разу не видел человека, который носит это дурацкое прозвище. Который...

Густери. Эмир, ты же знаешь, я не люблю глупых вопросов. Мантикора — это тебе не безмозглый Рашид Радоев, потерять его, да еще из-за какого-то стечения обстоятельств, я не могу и не хочу.

Эмир. Но он приедет вместе с тобой? Ведь сложности касаются именно его проекта?

Густери. Не знаю. Посмотрим. Приготовь там к моему приезду несколько хорошеньких блядей. Ты сам знаешь, это моя маленькая милая слабость... »

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ВОЗВРАЩЕНИЕ В АВВАЛЫК

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 9 101112 13 14 Следующая ⇒