ГЛАВА ПЯТАЯ

Пастухов

— Ассалом алейкум, Тахир-ака. — Я окинул взглядом знакомый дом с внутренним двориком, каменным резервуаром для поливной воды, виноградными лозами и деревьями тутовника, готовыми покрыться молодой клейкой листвой. Хозяин вцепился всей пятерней в свою бородах зацокал языком и воскликнул:

— А-а, решил вернуться, Сережа? Не догулял отпуск, да? Ну, как твое драгоценное здоровье, э?

— Да вроде ничего, Тахир-ака, рахмат, — ответил я. — Вроде пока жив. Я сегодня не один к тебе, а с друзьями.

Во дворик гостиницы Тахира один за другим вошли Артист, Док, Муха и Боцман, а за ним, в некотором отдалении, — Леон Ламбер. У этого вид был откровенно угрюмый и настороженный, а глаза прикрыты очками с затемненными стеклами. Тахир-ака всплеснул руками и воскликнул:

— Ай, хорошо, хорошо. А я как раз думал завтрак на стол ставить, думаю, что-то скучно одному кушать-то. Жена-то к родственникам уехала на три дня, вот я один сейчас. Да и постояльцев никого нет — не едут что-то. Сплошные убытки терплю, Сережа, — лукаво добавил он, хитро косясь на меня.

Я рассмеялся:

— Ну, с чем, с чем, а с деньгами проблем не будет никаких, старина.

— Ну что мы тогда тут стоим, добро пожаловать в дом, да? — засуетился хозяин и забегал, забегал.

Я тщательно закрыл калитку во внутренний дворик и, глянув поверх виноградных лоз, начинающих одеваться зеленью, пробормотал себе под нос:

— Надеюсь, Тахир-ака, ты не очень болтлив. Впрочем, мы у тебя не собираемся пробыть долго, так что не успеешь, если даже захочешь... — Уже в доме я сказал хозяину. — Вот что, уважаемый. Я ведь тебе всегда хорошо платил, правда? Ты не жаловался, не так ли?

Хозяин даже вытянул шею.

— Нет, я всегда был доволен, Сережа-ака!

— Отлично. Я тоже доволен. Я отдыхал у тебя один раз, сейчас вот приехал во второй. Ты помнишь, что было несколько дней назад? Конечно, помнишь, такое не забывается. Ну так вот. Слушай меня внимательно. Мы у тебя расквартируемся, а ты языком не трепи. Понял, Тахир-ака?

— Что, надумал насчет дэвов что-то? — осторожно спросил Тахир. — Опять сомневаешься? Даже после того, как ты сюда пришел и водки попросил выпить, чтобы отойти от нехороших мыслей?..

— Догадливый ты, однако. Вот что, Тахир-ака. Возьми нам машину напрокат или купи какую-нибудь «Ниву» или «Уазик», чтоб проехать везде можно было. Денег сколько скажешь я тебе дам.

— А друзья твои — они кто, экстремалы, что ли? — вспомнил телевизионное словечко Тахир-ака. — Типа разных американцев, которые с моста прыгают от нечего делать и на велосипеде горном скачут, чтобы нервишки пощекотать? Тогда лучшего места, чем наш Аввалык этой весной, и не найти. Сам знаешь не хуже меня, а то и лучше...

— Знаю, знаю, уважаемый, — прервал его я. — Хватит о делах. Как там насчет завтрака, э? Скромненького, как обычно? Пишлок, бекмес, лагман, Гуншнуг, кук-бийрон... самса там разная?

Хозяин хитро улыбнулся и закрыл один глаз — понравилось, что я так хорошо помню названия блюд местной кухни. Тахир-ака сказал:

— Все знаешь, да? А вот ты пробовал мош-кичири?

— Это еще что такое? — влез сбоку Муха, как всегда остро интересующийся новостями с кулинарного фронта.

— А это такая очень вкусная — пальчики оближешь, э! — каша из риса, мяса и...

— Ладно, ладно! — прервал хозяина я, зная, что эта кулинарная песня может длиться не одну минуту. — Согласны и на мош-кичири, и на все, что скажешь.

Никогда не сомневался в расторопности и смекалистости уважаемого Тахира-ака. Не успев подать завтрак, он немедленно умчался на поиски нужной нам машины. Мы остались в его доме одни. Если можно применить слово «одни» в отношении шести мужчин, усиленно закусывающих и выпивающих. Пили мы, правда, всего лишь чай. Боцман сказал угрюмо:

— Так... веселое начало узбекского вояжа. Не успели приехать, а уже вляпались в какой-то попадос, мужики. Этот твой узбек, командир, — он надежный? Не приведет сюда «хвост»? Ведь мы отметились уже по полной программе...

— Если это наезд, то не по адресу, Боцман, — не замедлил взъершиться Артист. Посмотрел бы я, как действовал бы в подобной ситуации ты. У тебя ведь уже был контакт с деятелями, имеющими прямое отношение к дорогому Арбену Густери, не так ли? Такой весьма удачный контакт — три трупа после оставил, и ни одного нужного. А мы, между прочим, в этом пунктике сработали немного аккуратнее, дорогой Дмитрий Алексеевич!

Боцман аж привстал на своем месте... Я хлопнул ладонью по столу и выговорил, заранее пресекая разгорающуюся перепалку:

— Так, довольно. Нечего устраивать базар, ребята. Помнится, вы изощрялись в остроумии, когда я пришел в ваш офис и рассказал вам кое-что из узбекской мифологии. Предупреждал я вас, что тут, на месте, все может оказаться совсем не так смешно? Предупреждал. Так что будьте любезны взять себя в руки. Обстановка боевая без всяких преувеличений. Или что, мне надо специально вам напоминать, что мы по-прежнему одна команда?

— Ладно тебе, Сережа, — остановил меня Док. — Ну погорячились чуть-чуть, с кем не бывает... Ты лучше скажи, командир, что с людьми Радоева?

— С людьми Радоева? Джалилов отправил их в изолятор. Правда, он в любом случае не может задержать их больше, чем на сорок восемь часов. По крайней мере, ментовского майора ему точно придется выпустить, и это плохо — майор может помнить подробности, которые ну совершенно необязательно знать тому же Эмиру. Потому действовать нам придется чрезвычайно оперативно... До поры до времени я не сообщал вам главной цели нашего... гм... путешествия сюда. Чтобы кое-кто не перегревался раньше времени. — Я выразительно глянул на Боцмана и кашлянул. — Так вот, имеется информация, что в самом скором времени сюда, в Самарканд, прибудет наш дорогой Арбен Густери.

Боцман встал. На его лице проступили красные пятна. Психует Боцман, и его можно понять: ведь это он отрабатывал Густери летом прошлого года. И хотя это не его вина, что операция была провалена, но все равно виноватым он себя не чувствовать не может... Понятно, что теперь исправление ситуации стало для него делом чести. Я выжидательно смотрел на Митю до тех пор, пока он не сел обратно на свое место и не принялся мрачно жевать. Тогда я продолжил:

— Думаю, что события сегодняшней ночи должны только ускорить прибытие Густери в Самарканд.

— Густери — это, конечно, серьезно, — вдруг встрял непривычно задумчивый Артист, — а все же хотелось бы знать, с чем мы столкнулись и, похоже, еще столкнемся. Извини, конечно, командир, что нарушаю субординацию, но, может, скажешь, пока мы еще только готовимся действовать, каковы там результаты экспертизы. Отчего вода стала красной, как кровь, а Радоев и Юнус спрыгнули с катушек и устроили друг другу полный карачун?

— К сожалению, не могу сказать ничего интересного, — буркнул я. — Если верить узбекам, ничего экспертиза не показала. Нашли какие-то остаточные продукты, которые в самом деле окрашивают воду... но для человека они не опасные. Якобы просто краситель для того, чтобы вода стала красной, как кровь, а потом вообще превратилась в какую-то бурду...

При этих моих словах Леон Ламбер, который жевал мясо, вдруг выплюнул недожеванный кусок прямо в пиалу с чаем — так что брызги полетели ему в лицо; утираясь, археолог закашлялся — видно, мясо попало в дыхательное горло, и Муха с силой хлопнул ему ладонью по спине. Ламбер с облегчением сделал глубокий вдох и выговорил, решительно отодвигая от себя пиалу:

— Вот то-то и оно, что стала красной, как кровь! Помните, как в их легенде говорится?.. «С гор сбегут отравленные потоки, вода станет кровью, а весенние деревья шагнут в осень и облетят! Люди будут биться друг с другом, считая, что они сражаются с дэвами, и будут убивать друг друга... » — Ламбер выпрямился, и его глаза засверкали исступленным, фанатически огнем. — Не удивляетесь, как все точно у них сбывается? Ух, какая за всем этим профанация, бутафория! Инсценировка! Для дурачков спектакль!

— А! — торжествующе закричал Муха. — Вот наконец-то я слышу голос здравого смысла! А вы — дэвы, дэвы! Сэры Генри Баскервили, блин! Правильно, Эд, людей надо искать, а не нечистую силу.

— Ну, милый мой, иные люди дадут нечистой силе сто очков вперед, — быстро возразил я.

— А я всегда говорил, что первейшие из наук — химия и медицина, — ни с того ни сего подал голос Док, я даже не понял, куда он, собственно, клонит. — А вот ты, Пастух, меня удивляешь, раз примкнул к таким фантазерам, как... Артист, например. Ну ему простительно, он у нас человек творческий, ему науки по барабану. А между тем химия и медицина во всем разберутся, даже если ими начать проверять ваших дэвов. Любовь и та разлагается на химические составляющие, а уж ваших среднеазиатских чертей на молекулы разложить — как нечего делать! А что экспертиза ничего не показала... ну что ж, сегодня не показала, завтра покажет...

— Переводя все вышесказанное на язык родных осин, — подвел черту я, — предположительно мыслим так: налицо мощный синтетический препарат с галлюциногенным эффектом, быстро разлагающийся в водной среде и не оставляющий после себя никаких следов. Так? — спросил я у Дока, обводя при этом взглядом всех остальных. Остальные несогласия не выражали.

— Ну не дэвы же это все натворили, — усмехнулся Док. — Давай просвети, Сережа, что тебе конкретно сказал Джалилов?

Я припомнил свой недавний разговор с майором узбекской госбезопасности, состоявшийся сразу же после того, как всех находившихся в доме покойного Радоева поместили, куда было оговорено...

— Ну что я могу тебе сказать, Сергей, — говорил Джалилов, — за проверку на вшивость, конечно, большое спасибо. — Он усмехнулся. — Со своей стороны могу выдать ответную любезность. Помните, вы приезжали в Главное управление в Ташкенте? Вас тогда рассматривал один наш генерал, я еще показательно удивлялся, почему он был так краток. Так вот, он тоже вас прощупывал. Что у нас в управлении вполне может оказаться человек, связанный с Эмиром и Густери, я даже не оспариваю. Коррупция чудовищная... хотя корпоративная этика, так сказать, должна мне запрещать говорить такие вещи. Но так как ты свой, то мы мусор из избы особенно и не выносим, верно? Кстати о мусоре. Тот ментовский майор, которого мы задержали в доме Радоева, уже устроил дикий скандал и пообещал, что у нас у всех будут большие проблемы. Оказывается, его тесть — какой-то там прокурор. Жаль, что наш шеф, генерал Курбанов, сейчас в отпуске. Он быстро умеет ставить таких на место. Теперь по существу. Данные по Тамерлану Рустамову, то бишь Эмиру. Так вот, в одном Самарканде зарегистрировано триста двенадцать Тамерланов Рустамовых. Ни один из них в криминальных делах не запачкан, а у нас, сам понимаешь, досье на всех, а не только на засветившихся, как у ментов.

— Да знаю, Шах, — сказал я, — Что дальше?

— А дальше то, что таким методом — отсева — мы Эмира не вычислим совершенно точно. Причем не факт, что он живет под настоящим именем, не факт, что он гражданин Узбекистана, и, наконец, не факт, что он вообще существует. Да и его пресловутая хромота, о которой, как ты говоришь, упоминал Радоев... Эх, как некстати он умер!

— Очень хорошо сказано, — заметил я. — Некстати умер... Гм. Честно говоря, меня больше интересует Густери. А в том, что он существует, я совершенно уверен. А — Эмир — существует он или же нет... что ж, это всего лишь подручный Арбена Гусеницы, который, по всей видимости, принял в свое время участие в событиях в Москве. И наследил. Там, где машина Ламбера сорвалась с эстакады прямо в болото. Ведь следы на насыпи оставил хромой. Да и я, честно говоря, тоже могу припомнить ОДИН ЭПИЗОД с участием хромого...

Джалилов выпрямился и посмотрел на меня в упор.

— Сергей, я не буду сейчас обсуждать с тобой все те странности, которые имеются в этом деле. Для меня существуют только четкие факты, а не вся эта... чертовщина — подобрал он слово. — Я только по реальным фактам работаю, а этих рисованных дэвов и мальчика-предсказателя, который, кстати, тоже не обнаружен, к делу не подошьешь.

— Погоди, — остановил я его. — Ты хочешь сказать, майор, что Эркина не нашли? Что его не оказалось в доме?

— Да, не оказалось. И этого вашего Перепелкина тоже не оказалось. Так что двоих уже не хватает, и не исключено, что вся эта скверная история дошла до ушей Эмира и даже, быть может, самого Густери. Дошла с теми именами и подробностями, которых не следовало бы им знать... Вот такие дела... А что, Сергей, этот мальчик, Эркин, в самом деле нарисовал тот рисунок до смерти Юнуса и Рашида Радоева? И, судя по взвинченному состоянию Юнуса, он поверил словам этого Эркина? Н-да, замысловатая история. Ну, аллах с ним, с мальчишкой... Меня куда больше интересует сейф, который никак не могут открыть наши спецы. Серьезный такой сейф, солидной фирмы, швейцарской системы с тройной защитой. Будем надеяться, что его содержимое окажется достойным такой защиты. Только мне кажется, что там будут деньги... Деньги, деньги! Которые нам ничего не дадут и ничего не разъяснят. Слушай, Сергей, а твои ребята что-нибудь смыслят в сейфах, нет? Все-таки спецы.

— Мы немного в другом спецы, — отозвался я, — но попробовать можно. Откомандирую я к вам человека. Не поручусь за результат, но, быть может, общими усилиями сейф и расколем.

... Предложение Джалилова я и изложил своим. Артист тотчас же засвистел песенку со словами: «На медведя я, друзья, выйду без испуга, если с другом буду я, а медведь без друга! » Намек был понятен: совершенствование специальности «медвежатника», то бишь мастера по взлому сейфов, пришлось ему по душе.

Муха же заметил рассудительно:

— Но кажется, это не совсем по нашей части. Впрочем, у нас есть Док, который не только человечков горазд потрошить, а и по металлу может сработать...

— Задачи, конечно, весьма схожие, — улыбнулся Док. — Хотя как знать. Возможно, в сейфе подполковника в самом деле найдется что-нибудь путное, способное помочь нам в решении нашей задачи...

— Вот именно! — экспансивно воскликнул Боцман. — Задачи! Нашего задания! Я, конечно, понимаю, что номинально мы прибыли сюда в ранге туристов. Ho! Но пора бы уже и знать четкую формулировку задачи! Мы, конечно, не дураки, сами понимаем, что к чему но все-таки котелось бы, чтобы Пастух официально открыл нам программу. Ну, Серега...

— Значит, так — сказал я. — Говорю официально. Имеется информация из чрезвычайно надежных источников, что Густери в ближайшие несколько дней прилетит в Узбекистан, если уже не летит. Источники я не оглашаю, потому что Нифонтов мне самому их не назвал. Но что-то мне подсказывает; что они имеют отношение и к той утечке информации в результате которой Густери спасся летом прошлого года. — Я выразительно глянул на Боцмана, непосредственного исполнителя той операции. — Заставить Густери вылететь в Самарканд могут лишь очень веские причины, не так ли? А если учесть, что в те же сроки сюда собиралась и сама Энн Ковердейл, ныне покойная, то тут намечается что-то вроде шабаша ведьм — звезд европейского уровня! Наша задача — взять Густери, и тогда решение первого пункта нашей «программы», как изволит выражаться Боцман, будет существенно облегчено.

— Второй пункт программы — выяснить, кто и зачем убил Ковердейл, — резюмировал вместо меня Док, — тут все ясно. М-да... пока что, мне кажется, ночной вояж к Радоеву и его странная смерть только еще больше запутали ситуацию. Впрочем, мы еще не брались за работу как таковую. Ничего. Распутаем... и не такие головоломки приходилось решать.

Ламбер вдруг молча встал из-за стола и с исказившимся лицом вышел из дома. Мы недоуменно переглянулись. Артист молча показал мне подбородком в сторону двери, и я, несколько мгновений помедлив, вышел во внутренний дворик вслед за Ламбером. Кто его знает, что человеку ударит в голову… Я увидел француза стоящим прямо у каменной стены, оплетенной серыми, еще голыми виноградными лозами Он закусил губу и раскачивался взад-вперед, придерживаясь одной рукой за каменную кладку. Я подошел к нему и он, не дожидаясь, пока я заговорю, сам произнес глуховатым, негромким голосом, в котором невнятно клокотала злость и еще что-то, отчего мне стало совсем неуютно:

— Просто вы упоминали о двух задачах, которые поставили себе по прибытии сюда, в Самарканд. А я вспомнил о своей задаче, своей собственной задаче... которую никто не помнит, которую никому и незачем помнить, потому как она касается только меня одного, да. Но у наших с вами задач так много общего! Вы хотите найти убийц женщины, с руки которой сняли золотой браслет в виде золотого дракончика с глазами из драгоценных камней. И я хочу того же. Только женщины эти разные. Одной интересуются решительно все, все, даже президенты России, Франции и Узбекистана, в который она зачем-то собиралась. Другой интересуюсь только я один. Но ведь кто-то сорвал тормоза на моей машине, из-за чего погибла она, моя Лена, так? Сорвал? И я непременно узнаю, кто это сделал... да! — Он говорил все громче, быстрее и бессвязней, и тряс головой, и едва заметно царапал ногтями каменную кладку; подвижная половина его лица мучительно подергивалась, а неподвижность второй только усиливала гримасу боли на этом своеобразном, ни на какое иное не похожем лице. Я положил руку на его плечо и сказал:

— Я понимаю, Леон, вы понервничали, и вообще... — Я подбирал слова. — Словом, все будет нормально, вы успокойтесь, нервы вам еще понадобятся. Мне и самому, черт побери, иногда хочется поплакаться кому-нибудь в жилетку, но...

— По вам и не скажешь.

— Само собой. В общем, так, месье Ламбер: спокойствие, только спокойствие, как говорил Карлсон, флегматичный гражданин Швеции. Не буду говорить много. Объединим наши усилия, и все у нас получится. Не знаю, но интуиция мне подсказывает, что у наших с вами задач одно, общее, решение.

Леон Ламбер молчал. Он оперся о стену уже не рукой, а плечом, а потом и всей спиной, и наконец проронил:

— Посмотрим.

— Идем доедать яства нашего радушного хозяина, — с легкой усмешкой предложил я. — Я так думаю, что это лишь способствует успокоению нервной системы. Я и сам сейчас приналягу...

Пастухов

— Сейчас, значит, нам предстоит встреча с вашими замечательными дэвами, — болтал Артист в любимой своей манере. — А то и с сокровищами безвременно почившей средневековой царицы. Супруги милейшего Тимура, он же Тамерлан.

Решительно Артист неисправим. Сидя в машине, которую нам предоставил расторопный Тахир-ака, он жевал жвачку, бездумно трепался и вообще выглядел беззаботным туристом, который выехал на инспектирование живописных окрестностей. Окрестности, надо отдать им должное, выглядели в самом деле чрезвычайно живописно, но, будучи приправленными комментариями Семена Злот-никова, вызывали что-то вроде глухого недоуменного раздражения. По крайней мере, примерно такие чувства одолевали Леона Ламбера, сидящего на заднем сиденье рядом со мной. Французский археолог уткнулся мрачным взглядом в кисти собственных рук, как будто на коже их надеялся прочитать ответы на многие, многие вопросы, один за другим встающие перед нами в полный рост. Итак, мы ехали в сторону урочища Аввалык — места, которое до сих пор вызывает у меня чувство леденящей пустоты в легких и жаркую ватную расслабленность в коленях. За рулем сидел Муха, кроме того, в машине были Боцман и Артист. Итого, со мной и Ламбером — пятеро.

Док же был отправлен в распоряжение Джалилова с целью «поспособствовать открытию сейфа», как изящно выразился Артист. Во-первых, знакомство Дока с сейфами имеет приличный срок давности. Во-вторых, он наиболее спокойный и выдержанный по характеру член моей команды. Кроме того, Док, вне всякого сомнения, имеет аналитический склад ума. Впрочем, в любом случае он будет полезен Джалилову, в этом я нисколько не сомневался.

Перед нами же стояли другие, совершенно другие задачи. Чисто тактического плана и из разряда тех, что могут и не помочь приблизиться к достижению главной цели. Но именно то, к чему мы сейчас стремились, — посещение тех самых предгорий близ поселка Аввалык, близ разрушенного кишлака Акдым, — вызывало у меня наибольший азарт, похожий на азарт охотника. Кроме того, дополнительную пищу для размышлений предоставляло наблюдение за Леоном Ламбером. По всей видимости, француз с фиктивным латвийским паспортом уже начал что-то припоминать. Он распрямился, крутил головой, глядя то в одно, то в другое окошко, а порой неотрывно уставившись в лобовое стекло... Ну что же, за тем мы его сюда и брали. Хотя пока от Ламбера одни неприятности, есть шанс, что он все-таки сослужит нам хорошую службу.

Мы проехали Аввалык. Наша машина, сильно подержанный японский джип, взятый Тахиром-ака напрокат у какого-то из его бесчисленных знакомых и родственников, перебралась с асфальтовой дороги, раздолбанной до непотребного состояния, на грунтовку, забирающую в гору. Я помнил этот подъем, эту дорогу, идущую вдоль небольшой речушки, почти ручья. Там, наверху, километрах в двух, должен находиться небольшой водопад, неподалеку от которого я встретил тогда сумасшедшего узбека. Того, что швырнул в меня ножом и попал бы, не будь у меня профессиональной реакции.

Леон Ламбер словно прочитал мои мысли:

— Я помню, я проезжал здесь. Там, наверху, должен быть водопад. Когда я работал тут с археологической партией, там уже лежал снег. Водопад низвергается с огромного камня, я помню. Я даже взбирался на этот камень, чтобы... чтобы...

— А потом идет небольшая долина, сужающаяся в каньон, потом — перевал и тутовая роща, а за ней — кишлак Ахдым, который вымер из-за... будем говорить условно, паранормальных явлений, — сказал я.

— Долина, каньон, тутовая роща. Перевал, кишлак Акдым — совершенно верно, — механически перечислил Ламбер, несколько раз утвердительно кивнув. — Мы тут вели исследования, и здесь, кажется, были интересные находки, в том числе в тутовой роще. Но самое интересное — не в ней, это я утверждаю определенно... Браслет, браслет, который я подарил Лене... Я обнаружил его в здешних местах, это тоже — точно — Ламбер сморщился, как от острой зубной боли, и приложил ладонь к плохо выбритой щеке.

Мы замолчали, переглядываясь. За окном плыли грозные предгорья Зеравшанского хребта, при одном воспоминании о которых морозно подирало по коже. И еще не зажили шрамы на спине, следы от когтей ли, от чего еще, о чем не хотелось и думать!.. Я скосил глаза на Ламбера, но вопрос задал вовсе не ему а сидевшему за рулем Мухе:

— Олег, ты куда так гонишь? Боишься опоздать к обеду в тутовой роще?

— Да, дорожка еще та, — отозвался он, — сюда бы на бронетранспортере ехать, а лучше на горном велосипеде. — Мы хоть туда едем-то?

— Тут дорога одна, езжай, не ошибешься, — ответил я.

— Хоть бы указатели поставили...

— А вон чем тебе не указатель? — Эти последние слова были произнесены Артистом и относились к какому-то типу в длинном полосатом халате, каких много можно увидеть на шумных самаркандских базарах. Халат стоял у самой обочины дороги и, раскачиваясь туда-сюда, как на ежевечерней молитве, смотрел на тускло поблескивающую воду речушки. Мне тотчас же живо вспомнился индивид с ножиком, который он швырял куда и в кого ни попадя. Не он ли это, случаем?..

Выяснить это мы не успели. Человек в полосатом халате зыркнул на нас своими узкими глазами, подпрыгнул на месте и быстро спрятался за большой придорожный камень, так что теперь нам был виден только край его полосатого халата, да нога в какой-то неописуемой обуви. Муха равнодушно проехал мимо камня, оставив аборигена без внимания, а я, несколько раз невольно оглянувшись и убедившись, что лица типа в халате по-прежнему не разглядишь, снова вернулся к своему наблюдению за выражением лица Леона Ламбера. Он неотрывно смотрел перед собой, время от времени шевеля губами.

И вот — водопад! Ламбер даже подался вперед, когда увидел его, Конечно, водопад маленький, но как живописно смотрится. Короткое, живое воспоминание о том, что совсем недавно я шел в одиночестве к этой бушующей воде, низвергающейся с камня, тронуло меня легким холодком. Да! Из длинного, узкого, как прорезь в корабельной орудийной башне, отверстия в камне сверкающей отвесной стеной обрушивается водопад, в ширину достигая нескольких метров, высотой, вероятно, пяти человеческих ростов. Сам же камень по-прежнему напоминает чью-то гигантскую каменную голову, а выступы в передней его части вызывают ассоциацию с грозно сдвинутыми бровями...

— Там, за водопадом, тутовая роща, — сказал я, — там, за теми камнями. Через тутовую рощу идет речка, та самая, что идет вдоль дороги. Исток ее где-то в горах... Предлагаю въехать в тутовую рощу и там сделать привал. Как раз разберем оборудование, оглядимся. Быть может, у Леона возникнут какие-то соображения, да и мы не без головы.

— Ты постоянно чего-то недоговариваешь, — вдруг заметил Артист, — словно опасаешься чего-то. Видно, в самом деле сильно впечатлило тебя зрелище тех уродов, кто бы они ни были. Дэвы, не дэвы...

— Ты еще не видел мертвого кишлака за той тутовой рощей, — сказал я. — От кишлака поднимаются отроги горы, очень живописные места, раньше там было полно туристов, а теперь, как заверил Тахир-ака, никто туда даже днем не суется, кроме особо отчаянных смельчаков. Да и те... Тахир-ака мне тут рассказал свежую историю: буквально на днях нашли труп еще одного туриста, сильно изуродованный. Как будто его собаки рвали... Или кто-нибудь похуже собак. Так что всему можно найти нормальное, рациональное истолкование, и труп останется трупом, никуда его не денешь... Вот в такие оптимистичные места мы приехали. Муха, не забирай в этот подъем, не одолеем! Лучше объезжай вон те скалы, там попроще, кажется.

— Нет, в тутовую рощу лучше въехать с другой стороны, там дорога хоть и круче, но все же получше, чем здесь, — подал голос Ламбер и указал даже пальцем, куда стоит направиться: влево от водопада.

— А речка? — спросил Муха. — Нужно же тогда речку переезжать. Не полезем же мы прямо в воду?

— Там мелко, — быстро сказал Ламбер. — Я покажу, где глубина совсем чуть-чуть, проедем. Там камни, машина пройдет нормально, если рвануть на скорости.

Я взглянул на него и подумал, что это хороший знак, что француз уже ориентируется по местности: тут и до главной цели нашего выдвижения в аввалыкские предгорья может оказаться недалеко, если его память вдруг заработает в обновленном режиме... Впрочем, нужно еще проверить, верно ли он говорил про подъездные пути к тутовой роще и мелкое место в речке.

Ламбер оказался совершенно прав. Через десять минут мы уже были в той самой тутовой роще, где мне пришлось пережить едва ли самые уникальные минуты моей жизни. Ламбер вышел из машины и стал осматриваться. Его ноздри хищно трепетали. Ну что же, кажется, и наш археолог, от которого пока что одни неприятности, начинает притираться к нашей работе. Ламбер прошел к деревьям, опустился на корточки и стал внимательно рассматривать землю, потом ногтем отколупнул немного коры, оттянул ветви... Мы молча наблюдали за его манипуляциями. Боцман произнес недоуменно:

— Чего это он? Он что, не только археолог, но и юный мичуринец? Что тут деревья сохнут, это я и сам вижу. И листья что-то плохо распускаются, желтеют. Ну и что? Может, сюда узбеки какую-нибудь сельскохозяйственную отраву скинули. Мне один мужик рассказывал историю про то, как у них в фермерском хозяйстве прямо на яблоневый сад пьяный летчик скинул тонну какой-то жуткой отравы... опылял, скотина! Так все деревья загнулись, и потом пять лет там даже трава не росла. А тут, я смотрю, вроде пробивается. Это твои дэвы нагадили, что ли, командир?

Меня мало занимали эти подначки — я наблюдал за Ламбером. Обойдя, словно обнюхав, всю поляну, он приблизился ко мне и сказал:

— Значит, так. Поставим палатку здесь. Я так думаю, что... здесь, да.

— Мы что, собрались тут ночевать?

— Пока неизвестно. Поставить-то недолго, а потом... А там видно будет.

— Принцип наполеоновских маршалов, -торжественно объявил Артист, чему-то загадочно улыбаясь. — «Главное — ввязаться в бой, а там видно будет».

— Совершенно точно, — сказал Ламбер, улыбаясь в ответ при упоминании имени императора Франции, и махнул рукой. — Здесь останавливаемся.

Мы стали вынимать и раскатывать палатку. Я и Муха занялись разбором багажа. В багаж, помимо всего прочего, входило археологическое оборудование, которое под чутким руководством Ламбера мы купили непосредственно в Самарканде. Сюда входило все то, что он перечислял в доме покойного Радоева: металлодетекторы, щупы, лотки, лично мне напоминающие разросшийся и испорченный дуршлаг, фонари... Кроме того, у нас было несколько комплектов противогазов. Когда мы установили палатку по всем правилам, Муха немедленно нырнул туда, чтобы проверить, как наше временное убежище смотрится изнутри. И вылез оттуда уже в спецодежде, в противогазе и с фонарем, закрепленным на лбу. В руке он держал щуп с насадкой в виде трезубца. Довольно редкий вид насадок, но Ламбер настоял на его приобретении, и вот теперь щуп, снабженный этой насадкой, красовался в руке Мухи. Артист некоторое время рассматривал амуницию Мухи, а потом тронул меня за рукав и произнес негромко: — Обрати внимание, Пастух... чем тебе НЕ ДЭВ? Эх, как заныли рубцы на спине, когда я услышал это слова! Потому что Артист практически прочитал мои мысли. Фонарь, противогаз, щуп... деревья, пораженные какой-то отравой... загадочная смерть Радоева, два ящика археологического оборудования, вывезенные из дома покойного подполковника! Все эти разрозненные, казалось бы, не имеющие друг к другу никакого отношения нюансы стали вгоняться друг в друга, как пазлы, слагаясь в довольно целостную и, в общем-то, близкую к реальности картину. Я взглянул на Артиста, потом снова перевел взгляд на Муху и пробормотал:

— Быть может, ты и прав. Да-да. Скорее всего, ты и прав, но, так или иначе... М-да. Гм!

Это неопределенное «гм» подвело черту под нашими высказываниями. Далее мы действовали в полном молчании, а потом развели костер и, в соответствии со статусом праздных туристов, принялись замачивать свинину и баранину на шашлык. Один Ламбер ничего не делал, он сидел прямо на земле и, ковыряя ее пальцем, что-то бормотал себе под нос по-французски. Насколько я его слышал (и понимал по-французски), он рассуждал о том, что в прошлый раз, то есть в ноябре прошлого года, археологическая партия разбила свой лагерь тоже прямо в этой тутовой роще, в ее центре, неподалеку от речки. А может, и нет. Но уже хорошо, что окружающий ландшафт помогает Ламберу освежить свои воспоминания, прочно, невыводимо засевшие в его контуженой голове.

Я взял в руки металлодетектор и принялся рассматривать его. Честно говоря, первый раз держу в руках такую штуку. Круглая катушка поискового детектора напоминает руль автомобиля, а жидкокристаллический дисплей, на котором проецируются результаты поиска, похож на пейджер, только увеличенный раз этак в десять. Ламбер говорил, что это очень хороший металлодетектор, какой-то Quattro-MP, новая 28-частотная модель, и нам чрезвычайно повезло, что мы сумели купить его в Самарканде. Впрочем, говорил Ламбер, тут есть фирмы, которые специализируются на продаже подобного оборудования: все-таки места под Самаркандом — богатые «угодья» для «черных» археологов.

Я включил металлодетектор. Артист с интересом наблюдал за моими действиями. Я осмотрел кнопки и нажал одну; справа от дисплея: «Аll metal», то есть все металлы. Подошел Ламбер, пояснил:

— Работает очень просто. Тут четыре программы дискриминации, то есть настройки: монеты (Coin на дисплее), монеты и драгоценности (Coin & Jewelry), реликвии и клады (Relic), все металлы (All Metal). А кроме заводских настроек можно создавать и сохранять в памяти собственные настройки. По-другому их называют маски дискриминации. Собственные настройки — это очень важно. Иначе можно обнаружить черт знает что, и металлодетектор будет реагировать на разного рода мусор. Ну вот... к примеру, обнаруженную пивную пробку можно занести в список игнорирования, чтобы машина впредь не реагировала на другие пробки от пива. Это делается вот так... с помощью кнопки «Accept/Reject» (Принять или отклонить цель). — Он указал нужную кнопку — Или, наоборот, настроить детектор для обнаружения только золотых, серебряных и медных монет. Для этого нужно взять такую монету и провести ею перед катушкой детектора, а потом занести информацию в память.

— Артист, у тебя нет золотых или серебряных монет? — осведомился я.

— Да как-то не завалялись... — неопределенно отозвался тот. — Ну что, давай испробуем агрегат в деле.

Я провел катушкой детектора по почве и, как и следовало ожидать, немедленно обнаружил пивную пробку. Ламбер криво усмехнулся и сказал:

— Вот что. Я предлагаю передислоцироваться. Зададим другой район поисков. В тутовой роще мы точно ничего не найдем. Потому что здесь был наш лагерь и все осмотрено пять или десять раз, ловить тут нечего. Так что поисковые работы...

— Может, сначала поедим? — влез Муха. — Какие такие поисковые работы? Месье Ламбер, я тут сейчас такой шашлычок забацаю, что вы немедленно вспомните, где и что нашли, в ноябре, так что и искать ничего не придется, все само собой образуется.

— «Сначала поедим... » Вот утроба, а! — искренне удивился Артист, хотя давно и прочно был уверен в том, что Муха, несмотря на самые меньшие габариты в нашей команде, являлся наиболее устойчивым и последовательным чревоугодником. Хотя мы все были не дураки как следует подхарчиться. Армия, она, знаете ли, располагает...

— Только что объел уважаемого Тахира-ака — и все равно никак не угомонится. Леон, берите эту штуковину, в смысле — металлодетектор, и пойдем, куда вы скажете. Пастух, да с нами?

— Да нет. Это ты с нами, — осадил его я. — Идемте, Ламбер.

Муха и Боцман остались у палатки, а мы с Артистом и Ламбером пошли. Как говорил позже Леон Ламбер — навстречу судьбе.

III

... Далеко мы не ушли. Не успели отдалиться от пределов тутовой рощи метров на сто пятьдесят и оказаться среди живописных утесов, под которыми бодро пробивалась зеленая травка, пройти близ огромного камня, похожего на гигантскую чашу метров двадцати в поперечнике, как вдалеке послышался до боли знакомый звук. Стрекот. Звук приближался, и только я, прислонившись спиной к этому самому камню, вскинул голову и, заслоняя глаза ладонью от яркого среднеазиатского солнца, открыл было рот, чтобы высказаться по этому поводу, как Артист опередил меня, произнеся:

— Ну, братцы, тут сложно ошибиться. Вертушка.

— Определенно вертушка, — отозвался я. — Вон она.

Действительно, из-за неровной линии ближних отрогов хребта вынырнул вертолет. Он пронесся над нами и оказался точно над тутовой рощей, где задержался, описал круг и завис приблизительно над тем местом, где полчаса назад мы разбили походную палатку. Ламбер выругался на ужасной смеси русского, французского и узбекского, я замер, а Артист, прищелкнув языком, — ну совершенно как торговец на самаркандском базаре, — произнес:

— Очень интересно, Сережа-ака. Чрезвычайно интересно. И почему-то мне кажется, что у того милого типа в полосатом халате, который торчал там, на дороге, могли оказаться какие-то средства мобильной связи. И что вовсе не напрасно он там пекся на солнышке, грел бока. Конечно, я могу ошибаться. Можно приписать мне повышенную подозрительность... Но... Ты посмотри-ка вот на это!

— Ну-ка!

С того места, где мы находились, вся тутовая роща была видна как на ладони. Вертолет завис над самой землей — на высоте метров десять, не более того. Повисел так около минуты и начал садиться. Открылся люк, и из вертолета выпрыгнули один за другим три человека в камуфляжной форме, один — с автоматом на шее. Я сжал зубы и, перемахнув через скалу, пригибаясь, начал спускаться вниз, к роще. Артист выругался и последовал за мной. Уже через минуту мы могли слышать разговор, что происходил у нашей стоянки.

— Здорово, мужики, — совершенно без акцента сказал не по-среднеазиатски рослый азиат в камуфляже, — что это вы тут поделываете?

— А что такое? — ответил Муха, немедленно ощетинившись.

Артист, настигший меня, хотел было вынырнуть из сени деревьев и вступить в этот, вне всякого сомнения, становящийся напряженным разговор. Но я придержал его за руку: погоди, дескать. Послушаем, что гости скажут. О нашем присутствии они не подозревают, так что побудем пока на засадном положении. Впрочем, свой пистолет я снял с предохранителя немедленно.

— Что поделываем-то? — спокойно ответил Боцман, точно так же придерживая вспыльчивого Муху, привыкшего действовать без раздумий, как я придерживал Артиста. — Да вот приехали отдохнуть. Местечко вроде неплохое, тихое. Вот расположились, костерок развели, шашлычок налаживаем. А что такое?

— А вы не знаете? — заботливо спросил азиат в камуфляже. — Вы что, ничего не слышали? Нет?

— А что мы должны были слышать? — вмешался Мука, вертевший в руках металлодетектор, один из двух купленных нами (первый забрали мы с Ламбером и Артистом). — Что мы такое должны были слышать?

— Сюда нельзя ходить, — сказал камуфляжник. — Вы что, не слышали, здесь эта... зона...

— Аномальная зона, — подсказал стоящий чуть поодаль второй тип, тоже в камуфляже. Этот человек явно принадлежал к европеоидной расе, кроме того, он говорил со своеобразным акцентом, выдававшим в нем иностранца. Человек, знакомый со словосочетанием «аномальная зона», оброс Густой бородой, из-под козырька его черной бейсболки, не совсем вяжущейся с камуфляжной формой, поблескивали маленькие темные глаза.

— Да, аномальная зона, — закивал первый — здоровенный таджик (или узбек! ). — Неужели вы от местных не слышали, что сюда никто не ходит, потому что... потому что не ходит. — Он явно затруднялся с подбором слов, и чем больше затруднялся, тем чаще и нервнее оглаживал свой «калаш», висевший у него на груди.

— Ни о чем подобном слышать не приходилось, — спокойно сказал Боцман. — К тому же мы только вчера приехали, так что местных сплетен еще не нахватались. Правда, слышали, что тут недавно какого-то типа нашли мертвым... Да только волков бояться — в лес не ходить.

— Волков тут, конечно, нет, — сказал таджик, — волков, я говорю, тут нет, а вот кто-нибудь похуже волков может попасться. В общем, ребята, собирайте шмотки и валите отсюда. Я вам по-хорошему говорю, вашей же пользы ради.

— Что, даже шашлыков поесть нельзя?! — взвился Муха.

— Шашлыков? Да я смотрю, вы тут собрались на ночлег устроиться. Вот это уже совсем зря.

— Почему?

Тот не стал отвечать на этот, в общем-то, вполне четко и корректно поставленный вопрос. Он внимательно оглядел Муху и Боцмана, не замечая, что стоящий за его спиной бородатый сосредоточил все свое внимание как раз на последнем. То бишь на Боцмане. Он даже зашел сбоку, чтобы разглядеть Боцмана в профиль. Таджик тем временем произнес, уставившись на металлодетектор в руках Мухи:

— А вы что, археологи, что ли? На хрена вам такая штуковина? Говорите, туристы, — протянул он, — а сами «черной» археологией промышляете, расхищаете народную собственность, да?

— Ты это, полегче давай, — процедил Муха, — про народную собственность, про расхищение... Никому не мешаем, остановились тут, горами вот любуемся. Собрались, подумали: может, какую-нибудь старинную монетку найдем, так потом друзьям, родным покажем. Все-таки места тут... Интересные такие места, особенные... Так что, мужики, может, все-таки что-нибудь случилось?

— Да пока что нет, — медленно ответил таджик, не спуская глаз с металлодетектора, — а вот если вы не послушаетесь нас и до вечера отсюда не исчезнете, так может случиться... Нет-нет, я и не думаю вам угрожать, если вы так подумали. Просто мы патрулируем этот участок, у нас свое задание. Так что будьте любезны.

— А, так вы военные? — выдавливая на лицо мину счастливого озарения, спросил Муха, а Боцман произнес спокойно:

— А все-таки, ребята, что с нами может случиться? Место вроде спокойное.

— Да уж, очень спокойное, — отозвался таджик, оглянувшись на бородатого, который продолжал внимательно разглядывать Боцмана, — куда уж спокойнее... Тут неподалеку кишлак был. Акдым. Так там в один день все жители вымерли. Вот так запросто взяли и вымерли, и никто не знает отчего. Так что вы, ребята, поищите-ка себе другое место для отдыха. И вашу херню... этот...

— Металлодетектор, — снова подсказал бородатый.

— Да, и вот детектором этим лучше тут не трясите. Сейчас у нас с этим строго, все работы и разные там эти... раскопки — все только по лицензии, понятно?

— Так точно, понятно, — почти весело ответил Муха, которому показалось, что разговор подходит к завершению. — Ну раз вы не рекомендуете, то так уж и быть, мы тут на ночь не останемся. К тому же охота задницу морозить. Вот. Что ж, я не понимаю? Сам в армии служил. Приказ есть приказ.

— Ладно. Будем считать, что договорились. Мы тут через несколько часов обратно полетим, если вы тут все еще будете — тогда пеняйте на себя, ясно?

— Хай[5], уважаемый, — с хорошо сыгранной беспечностью ответил Муха, — так и сделаем. Вот только шашлычков спроворим, и все.

Таджик махнул рукой и, повернувшись, направился к вертолету. Вместе с ним в люк полез и третий, который за все время этого разговора не произнес ни единого слова. Один только бородатый что-то медлил. Его лоб в двадцатый уже, наверно, раз избороздился складками, когда он снова взглянул на Боцмана. Бородатый вдруг сорвал с себя бейсболку и протянул Боцману:

— Ну-ка надень.

— Зачем это? — отозвался тот. — Н-не понял.

— Надень! — настойчиво и куда громче повторил бородатый, и тон его был таков, что даже таджик, который уже было расслабился и вознамерился запрыгнуть в вертолет, остановился, а потом вернулся на исходную позицию — туда, где он стоял во время переговоров с Мухой и Боцманом. — Надень, кому говорю!

Откровенно угрожающие нотки вибрировали в его голосе, вдруг ставшем словно металлическим. Таджик напрягся настолько, что передернул затвор автомата и повторил:

— Делай, что он говорит.

— Надень! — повторил бородатый еще раз.

Боцман слабо пожал плечами. Муха недоуменно застыл на месте. Локоть Артиста подпрыгнул у меня под пальцами. Злотников выговорил:

— Это еще что за... показ мод? Что-то я не врубаюсь.

— Я тоже. Заставляет Митю надеть бейсболку, К чему бы ему это понадобилось?.. — пробормотал я, но все прояснилось с такой стремительностью, что я даже не успел договорить свою фразу. Бородатый выпрямился и заговорил быстро-быстро — я не мог понять ни слова, и, как потом выяснилось, не сумел бы понять, даже если бы он говорил очень медленно. Потому что бородач говорил по-итальянски. Итальянец в предгорьях Аввалыка, в среднеазиатской глуши — это что-то совсем уж своеобразное, а в нашем случае это показалось мне попросту... зловещим, что ли. Наконец бородатый, сбросив на родном языке первый пар, все-таки перешел на русский:

— Это он! Я узнал его!.. Мне его харя сразу показалась знакомой, но теперь — никаких сомнений... Тогда он был в черной бейсболке, и теперь я точно вспомнил!.. Это он!..

— Кто он, Гвидо? — быстро спросил таджик.

— Тот киллер, который хотел убить Арбена, и убил... Только не Гусеницу, а двойника, грека-актера! Возьми его на прицел... не дергайся, сука! Держи его на прицеле, говорю! — бросил он таджику. — Явился прошлым летом на Арбенову виллу на Керкире, это такой остров в Средиземном море. Выдал себя за монтера, а потом убил Энвера, моего напарника по посту охраны, и того грека... Гаракиса. Последовательно, — щегольнул он русским словом, которое, верно, выучил только недавно. — Я точно уверен, что это он.

— И что? — спросил таджик. — Пристрелим их прямо тут? Или...

— Или, — сказал третий, выглядывая из люка, — грузите их в вертолет. Сегодня у босса повышенный интерес ко всем русским, которые находятся в Самарканде. Видели бы вы, как он сегодня утром беседовал с одним таким русским...

— А как он беседовал, Керим? — спросил у него здоровенный таджик.

— Тебе лучше не знать, — ответил Керим, доверенное лицо Эмира, тот самый, который так ловко убрал утром отрубленную голову Перепелкина со столика Тамерлана Рустамова. — Загоните их сюда, в вертолет!

— В вертолет? — переспросил у меня Артист. Мы увидели, как в следующий момент здоровенный таджик подтолкнул Боцмана стволом автомата в сторону винтокрылой машины. Бородатый Гвидо вынул пистолет — держал под прицелом Муху. Керим же, стоя в люке с пистолетом-пулеметом наперевес, контролировал действия всех четверых. Я пробормотал:

— А вот это уже совсем плохо. Люди Густери!

— Что? Люди Густери? — возник за нашими спинами задыхающийся голос Ламбера, который только сейчас вернулся сверху к тутовой роще.

— Да!

— Ну что, Пастух? — выговорил Артист. — Валим их? Не ответив ему, я вскинул пистолет и, мгновение помедлив, выстрелил в таджика, конвоирующего Боцмана. Он зашатался, автомат заплясал в его руках. В одно мгновение Боцман развернулся и, одной рукой придержав падающего таджика, заслонился им, как щитом, и перехватил «калаш». Гвидо вскинул свой ствол и пулю за пулей всадил всю обойму в тело незадачливого таджика. Хорошо, что у него не АКМ. Иначе пули просадили бы насквозь обоих — и азиата, так и не успевшего понять, что происходит, и самого Боцмана. Боцман ответил очередью в упор. Надо отдать Гвидо должное: он тотчас же упал на землю, перекатился и, молниеносно перезарядив обойму, снова стал стрелять... Муха попытался вывернуться из-под прицела Керима и получил пулю в руку. Не повезло Мухе. Я видел, как гримаса удивления исказила его лицо, а потом он прижал ладонь к раненому предплечью и, выбежав из-под сени желтеющих тутовых деревьев, короткими перебежками ринулся к вертолету. Из вертушки один за другим выпрыгнули еще трое. Один из них был срезан на месте очередью боцмановского «калаша», но потом у него то ли заклинило патрон, то ли кончился магазин... но Боцман уже не стрелял, а только тянулся под дулами направленных на него автоматов и что-то злобно бормотал. Его оглушили прикладом.

Нет ничего хуже беспомощности. Что я могу на прекрасно простреливаемой поляне, с одним пистолетом против нескольких автоматов? Чем могу помочь друзьям которых тащат в вертолет — одного оглушенного, второго — с простреленной рукой, с до крови закушенной от боли губой?.. Если я что и могу — только отступить обратно к деревьям, под их сень, чтобы не стать мишенью.

— Керим, там еще двое! — крикнул Гвидо. — Рогсо maledetto! Берите и тех!

Я успел добежать до деревьев и на всей скорости бросился на землю, перевернувшись и оказавшись за толстым стволом тутового дерева. Чуть позади за камнем скрипел зубами и бормотал что-то Ламбер. Артист уже притаился за соседним деревом. Я быстро вынул обойму. Так. Пять патронов. Этих осталось тоже пятеро. Если представить, что все это не наяву, а в крутом американском боевике для дебилов, то этих пяти патронов как раз должно хватить. Но, к сожалению, на самом деле так не бывает. И потому я обрадовался, когда двое автоматчиков по приказу Керима бросились в нашем направлении и я, выпустив три пули, одной из них сразил-таки атакующего. А потом я услышал крик Керима:

— Отходим! Стреляют, суки! И так двоих завалили, хватит уже!.. Бросай, бросай этих, и летим!..

Под «этими» явно имелись в виду убитые: тот здоровенный таджик, весь изрешеченный пулями (продырявленный в том числен одной моей), и автоматчик, который попытался перебежками достичь деревьев, за которыми укрылись мы с Артистом. Боцмана и Муху втолкнули в вертолет, дали несколько очередей по деревьям, где прятались мы втроем. Вертолет начал подниматься. Забились под напором воздушных потоков, идущих от винта, ветви деревьев, редкая, желтоватая, словно с подпалинами, трава пригнулась к самой земле, забилась, заполоскала. Вертолет взлетел и пошел к нам на малой высоте. Так я и думал!.. Люк приоткрылся, оттуда высунулся ствол, и по кронам деревьев хлестнули пулеметные очереди. Я стиснул зубы, провожая вертолет взглядом. Две пули у меня в обойме. Две пули, что они могут против вертушки, набитой вооруженными людьми? Пулеметчик между тем высунулся из люка куда смелее, он даже стал крутить головой, выглядывая нас: дескать, куда делись эти «туристы»?.. Я выскочил из-под дерева и, вскинув пистолет, произвел два последних выстрела. Одна пуля попала в корпус вертолета, вторая, должно быть, зацепила проклятого стрелка, потому что тот вскрикнул и поспешил укрыться за броней вертушки.

Вертолет улетел. Я сел на траву, опершись спиной о ствол шелковицы, и, бросив пистолет, прикрыл глаза ладонью. Этот набор диких, абсолютно непрогнозируемых случайностей (впрочем, случайностей ли? ) совершенно спутал все мои планы, смешал даже наметки к возможным мерам, первым подступам к решению главной задачи... Все! Теперь никаких подступов! Требуется мгновенное решение проблем, хирургическое вмешательство, как сказал бы Док, оставшийся в Самарканде!

— Откуда только этих сволочей принесло? — выдохнул Артист. — Нет, это надо же... какое жуткое невезение — я так понял... этот бородатый Гвидо — один из охранников Гусетери, который видел Боцмана там, на Керкире, в загородном доме Арбена, да? Как же Боцман позволил так засветить себя?

— Не надо сетовать на невезение, — остановил его я. — Разве мы не ожидали, что люди Эмира тут появятся? Мы ведь сразу решили, что этот район у них наверняка под особым контролем и наблюдением, и, направляясь сюда, как раз и рассчитывали пересечься с ними. Легко все списывать на случайности. Да тут просто цепочка обстоятельств, которые и привели вот к такой неприятной встрече охранника Арбена с Боцманом. Я думаю, Гвидо прибыл сюда, предваряя визит босса. Присутствие Гвидо под Самаркандом — лишнее доказательство того, что Густери скоро тут появится, как это указано в оперативной информации. А это нас волнует больше всего. Ну если не нас, то управление.

— Черт побери... — пробормотал Артист, оглядываясь на Леона Ламбера. — Тут на самом деле станешь суеверным! Как будто нам кто-то ворожит!

— Ну вот видишь, — с преувеличенным, неестественным спокойствием отозвался я, — и ты тоже стал на точку зрения оккультистов, Сема Ламбер!.. — Я повернулся к ошарашенному французу, в который раз за последние сутки имевшему вид рыбы, выбросившейся на лед и теперь совершенно не понимающей, куда это ее занесло. Он примерз спиной к серому камню, открывал и закрывал рот и вообще выглядел очаровательно. — Ламбер, кажется, вы в очередной раз принесли нам удачу. Мы в Самарканде всего около суток, а уже сколько нового, правда? И лучшее, как поется в песенке про голубой вагон, у нас, «конечно, впереди». Самое печальное состоит в том, что мы не знаем, куда... куда их повезли. Твою мать!.. — Я с такой силой врезал кулаком по стволу тута, что оставил на нем довольно впечатляющую вмятину; на разбитых костяшках пальцев проступила кровь. — Голубков просил нас действовать оперативнее? Ну что же, теперь его пожелание сбудется! Будем работать так, что мало не покажется! Ламбер!..

— Слушаю вас, Сергей, — потерянно отозвался француз.

— Вы, кажется, очень хотели поквитаться с этими ребятами за свою погибшую девушку? У вас вполне реальные шансы! Только сделайте для начала какое-нибудь другое выражение лица. А то сейчас, прошу прощения, вы похожи на старого, вышедшего в тираж печального клоуна...

ГЛАВА ПЯТАЯ

ВОСТОЧНАЯ ЛЮБЕЗНОСТЬ

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 9 10 111213 14 Следующая ⇒