ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Генерал Нифонтов раскрыл папку с подготовленными секретарем вырезками.

— Посмотрим, что тут понаписали... «Комсомольская правда», от 2 апреля 200... года, из статьи «Несмешная шутка, или Если звезды ЗАЖИГАЮТ, значит, это кому-нибудь нужно»: «... Смерть известной французской певицы Энн Ковердейл потрясла общественность. Напомним, что в рамках мирового турне звезда шоу-бизнеса, актриса и певица Энн Ковердейл приехала в Москву 31 марта, а вчера, 1 апреля, она была найдена мертвой квартире по адресу ул. Павла Корчагина, 18, корпус 4. Тело Энн сильно обгорело, повреждено восемьдесят процентов кожного покрова: по всей видимости, ее облили горючей жидкостью и подожгли. До сих пор выясняется, каким образом певица оказалась так далеко от гостиницы, в которой она остановилась, если вое видели, как Ковердейл вошла в свои апартаменты в «Балчуге» и, по словам персонала отеля, оттуда уже не выходила. Один охранник звезды, Мэтью Мюррей, исчез, второй, Ланс Макфарлан, личный телохранитель певицы, находящийся постоянно при ней, обнаружен в номере «Балчуга» в сильном наркотическом опьянении. Экспертиза показала, что в напиток, который пил Макфарлан, подмешан сильнодействующий наркотик седативного типа. Сам охранник певицы утверждает, что не употребляет не то чтобы наркотики, но даже спиртных напитков уже многие годы, невзирая на свое шотландское происхождение. Как известно, у шотландцев репутация в отношении к спиртному сходна с нашей, российской: шотландцы не дураки выпить, разнится только предмет обожания — у нас водка, у шотландцев виски...

... Надежность охранников никоим образом не может быть поставлена под сомнение, поскольку и Мюррей, и Макфарлан служат у Ковердейл не первый год, и более того, знают Энн с детских лет, родились с ней в одном городе — шотландском Думбартоне, что под Глазго, а исчезнувший Мюррей в свое время являлся даже мужем Ковердейл, развелся с ней пять лет назад (когда у нее еще не было мировой известности и жила она не в Париже, а в Глазго, Шотландия), но сохранил с ней дружеские и деловые отношения.

Квартира, где обнаружено тело певицы, принадлежит менеджеру одной из московских компьютерных фирм. Сам он утверждает, что сдал квартиру внаем, а о квартиросъемщике говорит, что видел его всего два раза и ничего примечательного в его облике не выделил. Паспорт постояльца видел, но фамилию, имя и отчество последнего не запомнил и через риелторское агентство съем не оформлял.

< …> Еще один примечательный факт: на правой руке Энн был старинный спиралевидный золотой браслет в виле дракона. Охранник звезды, упомянутый выше Ланс Махфарлан, заявил, что никогда ранее не видел у своей. подопечной подобной вещи. По мнению экспертов, браслет представляет собой огромную ценность... »

«Le Monde», Франция, из статьи «Сгоревшая звезда»: «Вне всякого сомнения, это чудовищное злодеяние не может не вызвать нашего пристального внимания. Гордость Франции, одна из первых певиц Европы, Энн Ковердейл по праву считалась национальным достоянием Франции. Мы выражаем уверенность, что расследование будет эффективным, и надеемся, что сам Президент республики -г-н Ширак возьмет дело на карандаш. Мы не можем допустить... » и т. д., и т. п.

«Седьмая печать», специализированное издание по оккультизму, Россия: «... Загадочная гибель Энн Ковердейл, вне всякого сомнения, может выходить за границы того, что способен осознать человеческий рассудок. Наш журнал не раз писал о загадочных уходах людей, которые наплевательски относились к сакральным тайнам веков. Энн Ковердейл как раз из числа таких персонажей. В своем так называемом творчестве она не раз использовала символы, являющиеся для многих людей святынями. Так, в оформлении одного из своих альбомов она использовала знаменитую Стену Плача, на которой написано название альбома и выгравирован профиль певицы. Широко известен рекламный снимок Энн, где она изображена в роли Богоматери. В ролике Ковердейл «Чаша радости» спекулятивно обыгрывается евангельская символика. Доходит до того, что она приглашает на белый танец Иисуса Христа, идущего на Голгофу!

< …> Последний же альбом Ковердейл, «Драконы нежности», столь же противоречив, как его название. В нем Ковердейл обратилась к темам Востока. Ориентализм доведен до того, что название альбома написано на древне-персидском языке. На обложке альбома изображена Ковердейл, стоящая в наряде восточной одалиски на пирамиде из тысяч черепов. Одна из композиций называется «Тамерлан, каким я его любила». Напомним, что Тамерлан (Тимур) — один из самых страшных тиранов всех времен и народов. В истории сохранился страшный эпизод из биографии этого властительного изувера: взяв город Ургенч он разрушил его до основания, на его месте велел вспахать поле и засеять его пшеницей. Обезглавив всех уцелевших во время осады жителей, Тамерлан приказал сложить пирамиду из семидесяти тысяч их голов. Вот откуда берется гора черепов на обложке альбома Ковердейл!.. Но религиозное кощунство, заигрывание с темными силами никогда не остается без возмездия. Темные силы часто ловят слабых людей на слове. Судите сами. В одной из песен альбома, к примеру, содержатся следующие слова: «Обвей меня, золотой дракон любви, возьми меня в свое пламя... » А теперь сопоставьте эти слова из песни с обстоятельствами гибели певицы и ТЕМ, что оказалось у нее на правой руке... »

— Черт знает что, — пробормотал генерал Нифонтов. — Пишут какую-то чушь, и ведь люди верят! А вот это... А вот это еще хлеще!

«Глазго скрэтч обсервер», таблоид, Шотландия: «Смерть нашей знаменитой соотечественницы, вне всякого сомнения, на совести российских спецслужб. Только они могли проникнуть в такой охраняемый объект, как гостиница «Балчуг», и только они были заинтересованы в смерти той, кого любила вся Европа. Мотивов сколько угодно. Известно, что Энн Ковердейл активно выступала против геноцида чеченского народа и неоднократно призывала общественность поддержать требование исключить Россию из ООН как государство-агрессор. Как это ни парадоксально, именно нарушения прав человека в Чечне и стали причиной поездки Ковердейл в Москву в рамках ее мирового турне. Много лет она по идейным соображениям игнорировала Россию в своих зарубежных гастролях и наконец, решилась. Конечно, спецслужбы России, вышедшие из кошмарного КГБ, не могли не использовать такой шанс. < …> Призываем правительства Великобритании и Франции вмешаться в ситуацию, подать ноту протеста, вплоть до разрыва дипломатических отношений... »

Генерал Нифонтов нервно скомкал лист бумаги, на котором делал какие-то выписки, и зашвырнул его в дальний угол, точно в урну для бумаг. В свое время генерал занимался баскетболом, так что рука у него была верная: бумажный комок угодил точно в цель. Как ни странно, это обстоятельство несколько успокоило натянутые нервы генерала. Он помешал ложечкой кофе в стоявшей перед ним чашечке и отпил глоток.

«Пишут черт знает что, — подумал он, — и главное, весь набор тут: заговор русских спецслужб, халатность и недосмотр в организации московского этапа турне, что целиком на совести российской стороны, и даже козни дьявола... тьфу ты, темных сил — все тут! «Разрыв дипломатических отношений». Кто бы втолковал безголовому редактору этой желтой британской газетенки, что разрыв отношений происходит лишь в исключительных случаях и нередко влечет за собой боевые действия. «Идейные соображения»... Да какие могут быть идейные соображения у глупой бабенки, которая, что называется, не может отличить Гоголя от Гегеля и думает, что столица России — Петербург? Нет, певица она была хорошая, но зачем же раздувать из этого политический скандал, с эдакой... с нехорошей такой подоплекой!.. Но когда насчет какой-то бабенки звонит глава президентской администрации по поручению самого президента и просит подключиться, то тут дело определенно пахнет керосином. Странное, очень странное дело... И этот дурацкий браслет на руке Ковердейл, и сам факт ее нахождения непонятно где — аж на Павла Корчагина, 18! Почитаем теперь оперативные материалы... »

Нифонтов открыл ящик стола и аккуратно достал оттуда две пухлые папки с оперативными документами. Углубился в чтение. Прошло не менее получаса...

— Можно, товарищ генерал?

Генерал Нифонтов поднял голову и живыми глазами оглядел вошедших. Он поднялся им навстречу; молча падал руку и тотчас же, жестом предложив всем садиться, вернулся к изучению документов, лежащих на его столе.

— Прошу меня извинить, мне нужна еще одна минута, — сказал Нифонтов, снова углубляясь в изучение документов.

Генерал-майор Голубков, который являлся самым старшим среди всех визитеров, нисколько не удивляясь такому поведению шефа, выждал несколько минут и вкрадчиво обратился к генерал-лейтенанту по форме, принятой у них в УПСМ:

— Александр Николаевич.

Нифонтов тотчас аккуратно сложил обе пухлые кожаные папки и снова спрятал их в ящике стола. Потом произнес:

— Да, Константин Дмитриевич, слушаю вас. Очень, знаете ли, любопытные материалы. Впрочем, прошу меня извинить. Тем более что тут иностранцы. Слушаю.

— Ну иностранцы — это достаточно условно, — сказал Голубков. — Собственно, они все наши коллеги. Наш узбекский товарищ, майор Шамухитдин Джалилов, сотрудник Управления госбезопасности Узбекистана. Сотрудник британской разведки майор Лайонел Хаксли. Он прекрасно говорит по-русски, так что мы можем продолжать изъясняться на том же языке.

Высокий сухощавый мужчина с аккуратно зачесанными назад иссиня-черными волосами и оливковыми глазами и невысокий, солидного телосложения крепыш с заметными залысинами в русой шевелюре одновременно кивнули, представляясь. Голубков же продолжил:

— И третий из пришедших со мной — это сотрудник французской спецслужбы под эгидой Министерства обороны Французской Республики — Генеральной дирекции внешней безопасности (DGSE), господин Картье. Он тоже вполне сносно владеет русским языком.

По томe как тщательно Голубков представлял француза, Нифонтов немедленно определил, что Картье отводится какая-то особая роль в предстоящей совместной работе. Картье, гм... Нифонтов мельком взглянул на часы, и Голубков, улыбнувшись, пояснил: Нет, господин Картье не имеет никакого отношения к швейцарской часовой фирме. Просто его фамилия весьма распространена среди франкоязычного населения, не только во Франции, но и в Швейцарии и Канаде, как у нас...

—... Голубков, к примеру, — прервал его генерал Нифонтов.

— Присаживайтесь, господа. Думаю, вам уже известно, что совместную деятельность спецслужб наших государств буду координировать я, генерал-лейтенант Нифонтов. Дело, скажу вам сразу, вовсе не такое простое, как это может показаться на первый взгляд. Надеюсь, по этому пункту нас не возникнет разногласий. Теперь перехожу к повестке дня. Ни для кого из вас не секрет, что три дня назад в Москве, убита суперзвезда французского и мирового шоу-бизнеса Энн Ковердейл, приехавшая в Москву на гастроли. Ковердейл шотландского происхождения, но является гражданкой Франции, так что представитель этой страны должен быть особенно в курсе. И он выразительно взглянул на Картье.

— Мои домашние считают Энн своей любимой певицей, — сказал тот. — Это неофициальное заявление, так что прошу меня за него извинить, господин генерал. Но французские власти намерены повлиять на следствие...

— Да, конечно. Я пролистал кое-какие материалы по этому делу и наткнулся на один примечательный факт. Это касается драгоценности, которую обнаружили на руке Энн Ковердейл и которой, по утверждению ее охранника Макфарлана, он никогда не видел у нее ранее. Так вот, приблизительно за три с небольшим месяца до смерти Ковердейл в Москве зафиксированы три инцидента, напрямую связанные между собой. Все они произошли с интервалами в несколько минут. Во-первых, драка около французского ресторана-«Монпарнас», в которой пострадал некто Беляев, активный член организованной преступной группировки. Ему вышибли глаз и изуродовали лицо. Он утверждает, что двое его сообщников на джипе поехали в погоню за автомобилем «пежо», в котором находились французский археолог Леон Ламбер и его русская любовница Елена Королева. Далее — пожар гастронома в Новогирееве, произошедший из-за того, что в него врезался джип. Нет надобности говорить, что в джипе оказались как раз те двое, о которых говорил Беляев. Собственно, то, что ему вышибли глаз и он не смог принимать участие в погоне, и спасло ему жизнь. В джипе найдены два мужских труппа. Сильно обгорели, но оба опознаны. Один из погибших — влиятельный в криминальных кругах человек, некто Андрей Голованов по прозвищу Голова. Оперативная категория — авторитет, состоял в балашихинской ОПГ, имеет обширные выходы на Европу, серьезные связи. В том числе, говоривший чуть помедлил, — и с пресловутой албанской наркомафией, в частности — с наркобароном Арбеном Густери по прозвищу Гусеница.

— Тем самым, которого пытались ликвидировать русские спецслужбы, и неудачно? — отчеканил представитель Британии.

Нифонтов не дрогнул ни единой мышцей лица, хотя знавший его Голубков был уверен, что существенно меньшей неприятностью для генерала стал бы прямой плевок в лицо.

— Да, — ответил Нифонтов. — Именно. Вот с этим человеком, по нашим оперативным данным, поддерживал отношения Голованов. Серьезный человек. Говорят, что был коронован, хотя сейчас это не столь актуально.

— А какой же третий эпизод, Александр Николаевич? — спросил Голубков. — Вы говорили о ТРЕХ эпизодах.

— Третий эпизод связан с самим Ламбером и с его дамой. Они ушли от погони, но не справились с управлении слетели с эстакады. Лопали в водоем. Водоем мелкий, промерзший, но они все равно погибли бы, не подоспей помощь. Случайная, конечно.

— То есть они выжили?

— Женщина — нет. Она, кстати, была за рулем. Черепно-мозговая, сразу насмерть. А Ламбер, жестоко изуродованный, был немедленно госпитализирован. Ему сделали несколько разного рода операций, как я слышал, его практически собирали по частям. Два месяца провел в коме, не так давно пришел в сознание и пошел на поправку, французские власти хотели забрать его на родину, однако наши не отдали, сказали, что он пока не в том состоянии, чтобы перенести дорогу из Москвы в Париж. Машину, на которой ехали Ламбер и Королева, из водоема извлекли. Оказалось, что там сорваны тормоза. СОЗНАТЕЛЬНО испорчены кем-то, заметьте... Ну а теперь о главном. Беляев, этот одноглазый, утверждает, что на руке у женщины был браслет в виде золотого дракона, свернувшегося спиралью. Чувствуете?.. Он рассказал в прокуратуре, что, когда схватил Королеву и потащил в машину, она извернулась, шуба соскочила у нее с плеч... Тут Беляев увидел этот браслет. Королева его ударила, да так удачно, что край браслета в виде головы дракончика пропорол ему лицевые покровы и выбил глаз... Однако на месте гибели Королевой никакого браслета у нее на руке НЕ ОБНАРУЖЕНО. Исчез. Кто-то успел прибрать. Кстати, официант, который обслуживал Королеву и Ламбера в ресторане, подтвердил, что такой браслет у нее на руке действительно был. Спецы соответствующего профиля уже перелопатили все каталоги, проверили все источники и выяснили, что такой браслет ТОЛЬКО ОДИН. Понимаете? Нет в мире другой подобной вещи.

— То есть выходит, — впервые подал голос сотрудник узбекской спецслужбы Джалилов, — что на руке Королевой и на руке у погибшей певицы был один и тот же браслет, так?

— Совершенно верно.

— Интересная получается петрушка, — заметил Голубков.

— И она станет еще интереснее, если порассуждать на тему о том, откуда у Ламбера браслет. Официант, который, на наше счастье, оказался очень любопытен, подслушал, как француз дарил его своей даме. Больше он ничего подслушать не успел, но и этого уже достаточно. Экспертиза показала, что браслет представляет собой громадную ценность — как музейную, так и чисто денежную. Такую вещь через таможни, не протащишь. Купить ее могут себе позволить только ОЧЕНЬ богатые люди, а Ламбер не из таких. Остается предположить одно: Ламбер привез ее из Узбекистана, где он был по профессиональной надобности — на раскопках в составе интернациональной бригады. Впрочем, интернациональной — это громко сказано: несколько русских, несколько узбеков и француз, как раз вот этот Ламбер. Археологов разыскали, конечно, но ничего примечательного они сообщить не могли, так как безобразно пропьянствовали большую часть времени. Начальник партии, некто Мозырев, сейчас даже лечится от алкоголизма. Кстати, этот Мозырев нес чушь о некоем узбеке, дехканине, то есть крестьянине, который был у них в группе в качестве проводника, а потом погиб, свалившись со скалы и свернув себе шею. Вот такие красавцы.

— У нас в стране, — заговорил узбек Джалилов, — вопрос об археологических ценностях поставлен безобразно. Воруют чуть ли не напрямую из самаркандских, бухарских и ташкентских музеев, а уж на раскопках творят черт знает какие вещи. «Черные» археологи совсем обнаглели.

— «Черные» археологи? — спросил представитель Британии. — Разве в Узбекистане есть представители негроидной расы?

— «Черные» археологи, — пояснил Джалилов, — это такие люди, которые занимаются раскопками не из научных соображений, а из корыстных целей, ради обогащения. Разграбляют могильники, разрывают курганы, а у нас в Узбекистане, равно как, скажем, в Крыму и Причерноморье, очень много лакомых мест для подобных занятий. Я полагаю, что драгоценность Ламбер мог достать только таким путем. Кстати, я читал результаты экспертизы по браслету. Давненько такого видеть не приводилось!..

— А сколько, собственно, стоит этот браслет? – спросил прагматичный британец Хаксли. Генерал Нифонтов улыбнулся и произнес:

— У нас в стране, майор, есть такой юморист Задорнов, а у него шутка про американского туриста, который на экскурсии в Египте наблюдал пирамиду Хеопса и спросил у гида: «А фараон знал, во сколько обойдется ему постройка этого сооружения в долларах? »

— Но все-таки, — настаивал Хаксли. — Примерно.

Генерал назвал. У всех присутствующих округлились глаза, а генерал Голубков присвистнул.

— А где он сейчас? — продолжал занудствовать Хаксли.

— Здесь.

— Здесь?

— Да, здесь, в сейфе. Но прежде чем я покажу его вам, должен со всей ответственностью заявить: цепь этих инцидентов, быть может, громких по отдельности, но все-таки носящих эпизодический характер, лично для меня уже начинает складываться в систему. Чудовищную систему, которая стоит за событием, о котором мы тут говорили, Не сомневаюсь, что мы видим только верхушку айсберга, наше дело — выявить и обезвредить...

— Кого? — ввернул Картье. — Пока что я не вижу, кто этом деле фигурирует по профилю нашей деятельности. Да, непочатый край работы для уголовной полиции... пардон, милиции, для прокуратуры, но — спецслужбы?

— Вы ошибаетесь, майор Картье, — сухо сказал Нифонтов. — Наша работа только начата, и задачи будут поставлены по мере ее углубления и расширения. Фраза дежурная, но зачастую вся наша деятельность складывается из таких вот «дежурностей». Простите меня за эти прописные истины, конечно.

Слово взял Джалилов:

— Спецслужбы нашей страны давно интересовались господином Густери. Достаточно заметить, что его мать таджичка и живет в Ташкенте, куда Густери ездил три раза за последние несколько лет. В Узбекистане вообще много таджиков. Три раза он ездил — по крайней мере, именно столько посещений удалось отследить. Нам удалось очертить круг общения Арбена Гусеницы в Узбекистане. Одним из подельников албанского наркобарона в Узбекистане является некто Эмир. Настоящее имя пока не выяснили. Плохо работали, значит. Милейший человек этот Эмир. Наверно, очень пестрая биография. Этот Эмир давно интересовал нас, но он всякий раз ускользал. Интересно, что он не пытается покинуть пределы Узбекистана, хотя уже давно объявлен в розыск. Кроме того, нас интересует некто Paшид, фигура, которая уже засветилась в наркоторговле.

Майор Картье сказал:

— Я не понимаю, какое отношение все эти Рашиды и эти Эмиры, а также Густери имеют к смерти моей знаменитой соотечественницы. Кажется, нас должен должен интересовать именно этот вопрос. А мы говорим о Густери, его подельниках и наркоторговле и уклоняемся в сторону. Кроме того, при чем здесь вообще Узбекистан?

Джалилов недобро усмехнулся. Генерал Нифонтов постучал полусогнутым пальцем по столу, что он всегда делал, когда старался заставить всех максимально сосредоточиться. Генерал сказал:

— Я так чувствую, вы не знаете всех подробностей, господин Картье. Видите ли, в чем дело. Эта подробность в интересах следствия не появлялась в печати, само собой...

Картье весь сжался и бросил:

— Что вы имеете в виду, господин генерал? Поясните. Мы не упоминали о какой-то важной детали, обстоятельстве смерти Энн Ковердейл?

— Именно так. Дело в том, что в сумочке Ковердейл, которая была обнаружена в той злополучной квартире, был паспорт...

— Естественно! Как же она без паспорта...

— Не торопитесь. Это был российский паспорт на имя Наили Сулеймановой, уроженки города Казани. Там стоялa узбекская виза и имелся авиабилет в город Самарканд, в паспорт вклеено фото Ковердейл. Вот так, господин Картье. Энн хотела поехать в Самарканд. Билет на конец недели, на число через два дня после того, как она погибла.

Все замолчали. Наконец Нифонтов произнес:

— А вы еще говорили, господин Картье, что Узбекистан не имеет никакого отношения к происходящему...

Все переглянулись, и во взглядах у всех сквозило одно и то же: что понадобилось мировой звезде в этом Богом забытом Узбекистане, который со времен распада Советского Союза, кажется, и на картето мало кто найдет?.. Через несколько минут делового обсуждения офицеры направились к выходу, а Нифонтов прямо-таки по-мюллеровски сказал:

— А вас, товарищ генерал, я попрошу остаться.

Голубков и Нифонтов остались с глазу на глаз.

— Ну что скажешь, Константин Дмитриевич. Кури и доказывай, — предложил старший по званию.

— Александр Николаевич, я бы не стал очень сильно доверять этому товарищу из солнечного Узбекистана, — сказал Голубков. Генерал Нифонтов вопросительно посмотрел на него, и Голубков продолжил свою мысль: — Дело в том, что в среднеазиатских спецслужбах чрезвычайно высокий уровень коррупции. Вам эта статистика известна не хуже, чем мне, Александр Николаевич. Я понимаю, что статистические выкладки как мотив для подозрений и известной меры недоверия — это детский сад. Однакоже ведомство майора Джалилова фигурирует в деле о так называемом термезском наркотрафике.

— Термезский наркотрафик? — переспросил генерал

— Дело касалось событий, имевших место в Сариасийском и Узунском районах Сурхандарьинской области Узбекистана, граничащих с Таджикистаном. В сентябре прошлого года жители двадцати кишлаков были выселены из своих домов и насильно переселены в низовье в соседний Шерабадский район. Вот оперативная записка касательно этого вопроса. Я хотел зачитать ее позже, но если вы меня задержали, то... — И Голубков громко, внятно прочитал: «Власти Узбекистана, переселив горных жителей этих районов, произвели ряд арестов среди жителей кишлаков, обвинив их в сотрудничестве с боевиками Исламского движения Узбекистана (ИДУ). Были арестованы более 100 человек, в основном молодые мужчины горных кишлаков. В январе сего года приговором суда Самаркандской области 54 человека были лишены свободы на длительные сроки. В настоящее время достоверно известно, что по горным тропам, вдоль которых располагались горные кишлаки, шли караваны с большими партиями наркотиков, груженные на лошадей и ослов. Наркотики заготавливались в Афганистане, закупались специально направленными людьми из Узбекистана и Таджикистана. Караван с наркотиками, который шел по территории Таджикистана, сопровождал вооруженный отряд спецслужб этой страны. Затем эстафета передавалась такому же отряду Узбекистана, который доставлял груз до города Термеза. Во главе наркотрафика и наркобизнеса находились самые влиятельные лица спецслужб Узбекистана... »

— Гм... — пробормотал генерал Нифонтов. — Но это не по профилю нашей конторы... совсем не по профилю.

— Так то оно так. Но далее: «По непроверенной информации, беды жителей кишлака Тушкиб вытекали из того, что в сентябре 200... года они обнаружили караван с наркотиками, который сопровождался вооруженным отрядом, примерно из 15-20 человек, и сообщили о нем сотрудникам милиции. Между милицией и вооруженным отрядом произошло столкновение, и караван отступил в горы. Этот случай предопределил судьбу не только жителей кишлака Тушкиб, но и жителей других кишлаков этого региона. Вооруженное столкновение между милицией и вооруженным отрядом спецслужб власти Узбекистана преподнесли как вторжение боевиков ИДУ. Для пущей убедительности несколько кишлаков были разбомблены с помощью авиации. Наркотрафик по горным тропам Сариасийского и Узунского районов Сурхандарьинской области и далее через Самарканд на северо-запад тем временем продолжается». И вот теперь, Александр Николаевич: «Специализация наркобаронов не ограничивается только наркотиками. По непроверенной пока информации... »

— Опять непроверенной! — с досадой сказал генерал.

— Узбекистан, что ж вы хотите. Азиатчина. «... По непроверенной пока информации в сферу разработки криминальных сообществ попала так называемая «черная» археология — нелегальные добыча и сбыт ископаемых раритетов, многие из которых представляют собой не только музейную, но и очень высокую денежную ценность». Общие слова, но здесь можно найти зацепки и от нашего дела, — закончил Голубков, складывая записку и кладя ее в папку. — Тут налаженная сеть добычи, транзита и сбыта, товарищ генерал. Кстати, к слову пришлось... наш любимец, «покойный» Арбен Густери, чрезвычайно любил различного рода антиквариат.

— Ты это к чему, Константин Дмитриевич?

— Мало ли, — уклонился от прямого ответа Голубков. Генерал Нифонтов некоторое время сидел молча, а потом спросил:

— Где у нас Пастух, Док, Артист и Муха?

— Вы хотите подключить их к операции? Но ведь «солдаты» специализируются по конкретным акциям, а тут дело, так сказать, больше в плоскости расследования пока развивается, — рассудительно заметил Голубков. – К тому же вы знаете, что одно из условий – вознаграждение, и немалое. А стоит ли затея того, Александр Николаевич?

— Еще как стоит! Как ты думаешь, если дело на контроле у Президента, имеют тут значение расходы, а Константин Дмитриевич? Так все же, где команда Пастуха? Где м-м-м... Док, Артист и Муха?

— Эти трое как раз в Москве. Однако же в их хоть и прореженной, — Голубков нахмурил лоб, — но весьма слаженной и очень компетентной команде в данный момент не хватает основного, самого главного звена. Я говорю, конечно, о самом Пастухове, Он, насколько мне известно, собрался на лето снова перебраться к себе на малую родину, под Зарайск. Однако, насколько я знаю, в данный момент его жена и дочь гостят в Ташкенте у Ольгиной тетки.

— Ольга — это жена Пастуха, насколько я помню.

— Точно так, товарищ генерал.

Генерал Нифонтов постучал полусогнутым пальцем по столу, как это он всегда делал, когда несколько нервничал, и произнес:

— Ну а сам Пастухов? В деревне или нет? Помнится, он хотел съездить куда-то... в какую-то поездку? Съездил?

— Совершенно верно, Александр Николаевич. Так получилось... одним словом, я хоть и не верю в совпадения и даже в стечение и наложение обстоятельств, но тут так все сошлось...

— Ох, Константин Дмитриевич! Чую я, общение с этими товарищами из ближнего и дальнего зарубежья отразилось на вас не лучшим образом, — сказал Нифонтов, открывая свой объемистый сейф.

— Прошу прошения, Александр Николаевич. Так вот о Пастухове. Если одним словом, то в данный момент он находится в Самарканде.

Генерал-майор Нифонтов, который вынимал из сейфа бутылку со старым французским коньяком, едва не выпустил драгоценный резервуар из рук. Он обернулся к Голубкову. Тот скромно улыбался.

— Что-что? Он что, на самом деле находится на территории Узбекистана?

— Не на территории Узбекистана, а в самом, что ни на есть, Самарканде! Понимаете?

Генерал Нифонтов налил себе стопку коньяку и, примерившись, выпил ее одним махом.

— А что он там делает? — наконец спросил он.

— Отдыхает. Друзья у него там, что ли. Хотя я точно не знаю.

— Своеобразные места для отдыха выбирает Пастух.

— Это точно.

— Ну что же, тем лучше. По всей видимости, нам следует более тщательно снестись с Узбекистаном. Да, кстати... Как там этот наш археолог, месье Ламбер? В клинике?..

Из разговора Арбена Густери и человека по прозвищу Эмир, состоявшегося на следующий день после убийства Энн Ковердейл:

Густери. Что там произошло в этой проклятой Москве? Почему вся пресса на ушах стоит, а, Эмир?.. Ведь это ты приложил руку к?..

Эмир. Арбен, я тебе всегда говорил, что бабы тебя погубят. Пусть она звезда, пусть она всемирно известна и тебе льстит общаться с ней. Да ведь ты трахал ее еще тогда, когда она шлялась по студиям звукозаписи, чтобы отсосать у продюсера и...

Густери (перебивая). У тебя скверная привычка дурно говорить о мертвых! Сволочь! Что там такое произошло?.. Говори!

Эмир. Ты не кричи, а лучше послушай. Сам потом будешь благодарить, босс. Эта твоя Энн — последняя дура и тварь, мозгов у нее нет и не предвиделось. Она сама нарвалась, понятно? Она думала, что в Москве ее ждут, и ждут по полной программе, чтобы передать ей новый «заряд», как она сама это называет. Я сам объяснял этой взбалмошной дуре по телефону, что пока нет никакой возможности, потому что нет связи с Мантикорой, от которого все зависит.

Густери. Да говори ты наконец по делу!.. .

Эмир. Хорошо. Твоя Ковердейл совершенно потеряла совесть и ориентацию в пространстве. Она на полном серьезе высказалась передо мной в том плане, что немедленно отдаст в руки спецслужб всю нашу организацию, если мы немедленно не предоставим ей новый «заряд». Она неадекватна. Тебе понятно это слово, Арбен?

Густери. Понятно, не глупее тебя буду, образованный ты наш. Ну и?.. Убивать-то зачем?

Эмир. Ты так говоришь, как будто это я убивал. Ковердейл дошла до того, что через барыг купила российский паспорт с узбекской визой, понимаешь? Она собиралась к нам, в Ташкент или в Самарканд! Я тебе сколько говорил, Арбен, чтобы ты при ней меньше трепал языком!

Густери (холодно). Не забывай, с кем разговариваешь. Не повышай голос, дорогой.

Эмир. Ее рано или поздно нужно было убирать, вот я и устроил ей романтическую картину К несчастью, исполнитель не все успел: облить и поджечь ее он успел, а вот забрать российский паспорт, который обнаружил в ее сумочке, и снять с ее руки браслет, который ты ей сам и подарил, не успел.

Густери. А ты еще говорил, что Голова топорно работает, черт возьми! А сам, а сам!.. И кто отрабатывал Аню?

Эмир. Кто отрабатывал, того уже самого исполнили, урода. Теперь у журналюг будет несчетно пищи для выдумок, еще бы — один и тот же браслет сняли с двух убитых женщин, шутка ли? Ну да шайтан с ним, с браслетом. Ковердейл, говорю, все равно нужно было ликвидировать, и это большая удача, что она поехала в Москву Конечно, еще легче было бы убрать ее, явись она прямо в Узбекистан, как она и хотела. Но это уже было бы слишком... Зачем засвечивать самаркандские корни всех этих дел?

Густери. Эмир, ты в своем репертуаре. Вроде и много слов сказал, а вроде бы ничего и не говорил, остался при своих. Хитер ты! Ладно. Про Аньку сам все знаю, баба совсем с катушек сорвалась, как будто «заряд» по линии Мантикоры — это ей игрушки. Дурища. Аккуратнее надо работать, вот что я хочу сказать! Да что теперь толку… Подчищайте там, в Москве. Мне-то высовываться по-прежнему не резон. И найдите мне Ламбера, найдите во что бы то ни стало, если он еще жив!.. Эмир. Если жив — найдем. И он у меня не смолчит, скажет, где золото. У меня бы и само золото заговорило... »

Бывший капитан медицинской службы Иван Перегудов, он же Док, явился в закрытую клинику, курируемую ФСБ, для посещения содержавшегося там вот уже четвертый месяц Леона Ламбера, гражданина Французской Республики. Дока принял заведующий отделением, где лежал Ламбер — доктор Гольдин.

— Да, — сказал доктор Гольдин, — есть у нас такой француз. Попал в какую-то страшенную автокатастрофу — потом его буквально по частям собирали. Ну а как собрали — перевели сюда, к нам. Когда состояние стало относительно сносным. Диагноз по нашей части? Ну тут, собственно, двух мнений быть не может: нормальная парамнезия как следствие перенесенной черепно-мозговой травмы. Собственно, человек должен бы радоваться, что остался жив или не получил тотального расстройства памяти и рассудка. Ну а что касается парамнезии?.. — Гольдин с сомнением посмотрел на Дока: стоит ли грузить подробностями пришедшего с улицы человека. Решил просветить посетителя, явившегося неизвестно от кого. – Если поточнее, то можно констатировать определенную разновидность криптомнезии. Криптомнезия, уважаемый, — популярно пояснял доктор Гольдин, глядя на Дока поверх очков, — это такое нарушение памяти, при котором выпадение отдельных памятных блоков сопровождается исчезновением различий между действительно происходившими событиями и событиями, скажем, увиденными во сне, либо теми, о которых больной читал либо слышал...

— Спасибо, но я, — попытался прервать эту лекцию Док, но вошедшего во вкус Гольдина было уже не остановить.

— Помимо этого, — академично продолжал он, расхаживая по кабинету с заложенными за спину руками, — помимо этого у больного наблюдаются совершенно очевидные симптомы такой разновидности нарушения памятных структур, как конфабуляция. Переводя этот термин в практическую плоскость, поясню: конфабуляция подразумевает такое нарушение памяти, при котором ее пробелы восполняются фантастическими выдумками или...

— Спасибо, Виктор Евсеевич, — наконец сумел вставить и свою реплику Перегудов, — но у меня тоже медицинское образование, так что вовсе не обязательно так подробно все разжевывать. Правда, я по образованию не психиатр, а военный хирург, но тем не менее...

— А! Ну что же вы сразу не сказали? — сказал Гольдин с досадой. Док едва не поперхнулся. — Этот человек, которым так интересуется и прокуратура, и даже спецслужбы, если исходить из того, что он помещен именно к нам, — тут доктор Гольдин весьма выразительно глянул на Дока, — чрезвычайно любопытный тип. Я провел достаточное время у его постели, чтобы понять, что случай с этим Ламбером в самом деле очень любопытен. Дело в том, что в бреду он сравнивал себя не с кем иным, как с... кстати, как вы думаете с кем?

— Да я, собственно, сюда и пришел для того, чтобы получить от вас максимально полную информацию об этом пациенте, — терпеливо остановил его Док.

— Да? Ну что ж, ваше право. Так вот, любопытно, что в бреду он именовал себя Тимуром. Понимаете, любезный?

— Ну что ж, не такое уж и редкое имя.

— Нет-нет! Не тот Тимур, не пионер. А тот, что был известен под именем Тамерлан. Характерно, что Тамерлана называли Железным хромцом, а моему пациенту при хирургической операции вшили в ногу металлический элемент для укрепления сломанной в нескольких местах берцовой кости. Доктор Травников, оперировавший француза, утверждает, что он даже в самом лучшем случае будет прихрамывать на правую ногу. При этом пациент в бреду упоминал такие вещи, которые мало кому известны в нынешнее время. Интересные особенности жизни в четырнадцатом веке, какие-то элементы быта... Я потом проверял по энциклопедиям что мог, и вы знаете — все совпало!

Живые темные глаза доктора Гольдина заблестели.

— Вообще-то это не такая уж и редкость, когда человек непонятно как начинает выдавать сведения, которые он не может знать по определению. В моей практике было несколько подобных случаев. К примеру, три года назад к нам поступила женщина, малограмотная, работала приемщицей на пункте стеклотары. Там сами понимаете, какое образование — из языков знают только русский матерный, и то со словарем. А вот у нас в палате она ни с того ни с сего заговорила на языке, которого никто не понимал. Никто, понимаете, хотя в палате лежал профессор филологии, выдающий себя за жену Достоевского. Образованнейший человек, между прочим, знал с десяток языков, мы пригласили серьезного специалиста, и что вы думаете? Он сказал, что женщина говорит на самом что ни на есть чистом средневековом провансальском, на котором роздана великая литература трубадуров. Какой-то там Бертран де Борн, золотые серенады!..

По всей видимости, доктор Гольдин полагал себя эрудитом и потому мог разглагольствовать решительно на все темы. Впрочем, Док не стал поощрять эту его склонность и поспешил перевести разговор в практическую плоскость.

— А когда, доктор, по вашему мнению, этот человек может прийти в себя? Проще говоря, есть ли вообще надежда, что когда-либо он будет полностью вменяем... адекватен?

Гольдин пожал плечами:

— Хирурги собирали по кусочкам его лицо и тело, и точно так же я собираю по кусочкам его рассудок и разум. Тут гораздо сложнее прогнозировать, понимаете? Как военный хирург, вы должны понимать, что…

— Доктор!

— Конечно, конечно, так вот, голубчик, этот пациент, чрезвычайно интересный, должен признаться, может находиться в своем нынешнем состоянии годами. Насколько я понимаю, вы пришли, чтобы выведать у него хоть какие-то подробности о постигшей его катастрофе, в результате которой он, собственно, и попал к нам сюда? Так вот, должен вас разочаровать, точнее, трезво предупредить, чтобы вы не обольщались: ему нельзя верить. Даже те данные, которые вы сможете вытянуть из него, когда он находится в полном сознании, не всегда могут быть приняты на веру. Хотя сам он может, ничуть не кривя душой, полагать, что все сказанное им — чистейшая правда. Ах, эти нарушения памяти — сложнейшее и интереснейшее поле для исследований. Представьте себе, голубчик, в моей практике был такой случай, когда...

Экзальтированный доктор Гольдин, вне всякого сомнения, имел все шансы доконать своими излияниями несчастного Дока. Но в этот момент вошел другой врач и проговорил:

— Виктор Евсеевич, француз, кажется, пришел в себя. Доктор Гольдин с живостью потер маленькие ручки, и в его темных глазах вспыхнули веселые колючие искорки. Он взглянул на Перегудова и проговорил:

— Ну вот видите! Все к лучшему, все к лучшему. Я должен пройти к пациенту.

— Я с вами.

— Да? — Гольдин удивленно поднял брови. — Но это никак, решительно никак невозможно!

— Я, между прочим, вовсе не для собственного удовольствия сюда пришел, — повысил голос Док, сделав это, кажется, впервые за вое время его с доктором Гояьдиным разговора. – Так что не нужно возражать. Проведите меня к Ламберу. Если он не в состоянии отвечать, то я и сам соображу что мне лучше явиться в другой день, когда пациент начнет поправляться. Вы что, не понимаете, что у нас нет времени?

— Вы хотели сказать — у вас нет времени, — заметил доктор Гольдин не без ехидства, но в голосе его все же прозвучали примирительные нотки. — Ну хорошо. Пойдемтe. Но если я сочту ваше с больным общение невозможным, то просьба не канючить и не пенять на мою несознательность. Договорились?

Док кивнул.

…Ламбер лежал в просторной одиночной палате. Аккуратной, ухоженной, с большими окнами, телевизором и холодильником. Когда Док и доктор Гольдин вошли, французский археолог никак не обозначил того, что хотя бы заметил появление новых персон. Он все так же вперял мутный взгляд в белоснежный потолок, и на его лице, изукрашенном свежими шрамами, еще не подтянувшимися после нескольких пластических операций, не дрогнул ни один мускул. Быть может, он и в самом деле ничего не слышит и не воспринимает? — подумал Док в первые минуты своего появления в палате. Впрочем, он тут же был вынужден пересмотреть это мнение. Потому что Ламбер пошевелился и слабым, но весьма внятным и ясным голосом произнес:

— Зачем меня заперли?

Доктор Гольдин, получив обширное поле для рассуждений, не замедлил тут же и вступить на это поле:

— Ничуть, голубчик. Все вам во благо, все во благо, вам нечего жаловаться. Как вы себя чувствуете? Впрочем, что я спрашиваю, я лучше вашего должен знать, как вы себя чувствуете.. Я — доктор, ваш лечащий врач, меня зовут Виктор Евсеевич.

— Виктор Евсеевич, — машинально повторил Ламбер.

— Ну вот, мгновенная память в порядке, — констатировал доктор Гольдин, оборачиваясь к Доку. — Что ж, уже что-то... Вам не следует волноваться, любезный мой. Так, так. — Все более оживляясь, он сел на краешек кровати, — Вы помните, как вас зовут? Ваше имя?

— Ваше имя, — прошелестел Ламбер.

— Не мое, а ваше. Свое я знаю. Итак, ваше имя вы помните?

— Леон Ламбер... Я... француз, да? — с оттенком вопросительной интонации поинтересовался пациент. Доктор Гольдин от удовольствия аж принялся потирать ладони.

— Ну что ж, голубчик, я вижу, не все так печально. Конечно, процесс реабилитации может идти с определенными осложнениями, но... не буду, однако, забегать вперед. Да, вот еще что. Тут наши коллеги-хирурги поработали над вами, так что в первое время вы можете не узнавать себя в зеркале... Но видели бы вы, в каком виде вас привезли…

Тут Ламбер произнес фразу, совершенно безотносительную к велеречивым рассуждениям доктора Гольдина, но чрезвычайно заинтересовавшую Дока. Француз облизнул губы и выговорил раздельно, четко:

— Я помню. Все.

Док сделал решительный шаг к кровати больного и сказал:

— Вы разрешите, Виктор Евсеевич? Я всего пару вопросов задам — вижу, что больной вполне в состоянии на них ответить.

Гольдин скривился, но возражать не стал.

— Пожалуйста. Только очень коротко.

— Да я прекрасно понимаю, — нетерпеливо сказал Док, доказывая весьма выразительным жестом, что болтливому доктору Гольдину лучше бы все же оставить палату — Я все прекрасно понимаю, Виктор Евсеевич, и обещаю, что буду максимально корректен. Я же, кажется, говорил, что и сам медик.

Важно кивнув в ответ, доктор Гольдин ретировался, не преминув, впрочем, перед выходом пробурчать что-то в адрес Дока и его «корректных» методов дознания. Впрочем, бурчание Виктора Евсеевича Мало интересовало Перегудова. Он полностью переключился на лежавшего перед ним человека.

— Я помню все, — повторил Ламбер, по-прежнему не замечая Дока и глядя точно перед собой отсутствующим, как бы обращенным вовнутрь взглядом.

— Очень хорошо, — спокойно сказал Перегудов. — Рад за вас, месье Ламбер. С вашего позволения, я хотел бы задать вам несколько вопросов. Думаю, что вы могли бы мне помочь, постаравшись ответить на них. Тем более что, по вашему же утверждению, вы помните все. Попробуете?

Ламбер заморгал, потом ответил по-французски:

— Я по-прежнему в России, не так ли?

— Да, вы в России, в Москве, — отозвался Док по-русски. — Месье Ламбер, я хотел бы вам помочь. Вы попали в автокатастрофу, в результате которой наши медики были вынуждены вытаскивать вас с того света. Говорю вам это честно, без обиняков. Чтобы вы ясно представляли, что с вами и где вы. Вы меня понимаете?

— Да.

— Отлично. Месье Ламбер...

— Подождите, я сам, — перебил его Ламбер и вдруг, чуть приподнявшись (Док даже был вынужден придержать его, чтобы он, не дай бог, не вскочил с кровати), заговорил с лихорадочной поспешностью, давясь словами, глотая слоги: — Я сам, сам... Мы с Леной сели в машину... Потом на нас напали возле ресторана, я был вынужден защищаться... мы мчались, нас преследовали... Погоня, фары, ночь... И тут обнаружилось, что кто-то сорвал тормоза... Мы слетели с эстакады — больной набрал воздуха в грудь и вдруг закричал что есть мочи: — А-а-а!!!

Док подскочил и с силой надавил на плечи француза, пытающегося сорваться с кровати. Ему удалось уложить того обратно. губы Ламбера посерели, и он выговорил:

— А она?.. Она — да?..

— Да, Елена Королева погибла в ту ночь, — не стал скрывать Док, — это так. Вот именно по этому вопросу я хотел с вами поговорить. Прояснить, так сказать...

— Это я виноват.

Док проглотил возникший в горле ком и вытолкнул:

— Вы?

— Да, я. И то, что тормоза были сорваны, и то, что на нас напали, и все, все, все. Это моя вина. Потому что... потому что я подарил ей браслет. Этот проклятый браслет., оттуда, оттуда. Его нельзя брать в руки. Его вообще нельзя тревожить, потому что... Потому что на нем проклятие...

— Мсье Ламбер, успокойтесь, пожалуйста, — прервал его Док. — Я понимаю ваше состояние, но попытайтесь все же взять себя в руки. От этого, быть может, зависит и ваша судьба, и ход расследования. И то, как скоро найдут убийц...

— Убийц? Это несчастный случай. Несчастный случай, который был предопределен.

— Ничего себе несчастный случай, — сказал Док. — Экспертиза показала, что у принадлежащей вам машины, на которой вы были в ту ночь, были сорваны тормозные колодки, а такое никак не могло произойти самопроизвольно без чьего-то вмешательства. Ну никак не могло! Кто-то целенаправленно подстроил эту катастрофу, и сделал это скорее всего, в тот момент, когда вы с Еленой сидели в ресторане «Монпарнас». Собственно, тут даже гадать особенно не приходится. На вас напали люди некоего Головы, иначе говоря, Андрея Голованова по прозвищу Голова, весьма известного в Москве и области преступного авторитета с обширными связями в стране и за рубежом. И то, что Голова лично присутствовал при нападении на вас, говорит о многом. Такие люди, как этот Голова, предпочитают делать свои дела чужими руками, напрямую пачкаться в крови — это не в его духе.

— Вот видите, вы сами себе противоречите, — рассудительно проговорил Ламбер. — Если этот Голованов имел в планах убить или захватить меня, то какой тогда смысл портить тормоза? Ведь он не рассчитывал на то, что я успею сесть в свою машину и поехать, верно?

«А этот француз не так плох, как кажется на первый взгляд. Быть может, память у него и не восстановилась до конца, но мыслит он достаточно ясно и логично, — подумал Док. — В самом деле, зачем Голове срывать тормоза, если он и так мог захватить француза... м-да-а-а! »

Ламбер добавил все тем же убийственно ясным голосом:

— Я же говорю, что это был несчастный случай. Я должен был это предвидеть.

— Что именно предвидеть?

— То, что мы погибнем.

— Кто это «мы»? Вы-то ведь живы!

— ПОКА жив, — отозвался Ламбер со слабой улыбкой, и даже у видавшего виды Перегудова по коже пробежали мурашки, — это лишь дело времени, а время не отличается особым терпением, несмотря на свою бесконечность. Вы уж простите меня за такие рассуждения.

— Ничего, я привык. Но все же в чем же вы видите, так сказать... корень всех бед, месье Ламбер?

— Можно просто Леон.

— Леон.

Ламбер, превозмогая боль, приподнялся на одном локте и глянул прямо в лицо Дока своими беспокойными темными глазами. Док подумал было уложить его обратно, но в лице Ламбера промелькнуло нечто такое, что заставило неробкого обычно Перегудова отказаться от этой мысли. Ламбер сказал тихо:

— Здесь другой мир, другие понятия, вы не поймете. А там, на Востоке... Вы слышали легенду о Тимуре? О его любимой жене и о том, что где-то в горах скрыта гробница этой женщины?

Док еле заметно поморщился. Наверно, так морщился Шерлок Холмс, когда ему начинали втирать мутные сказки о проклятии рода Баскервилей, не укладывающиеся в логические схемы великого сыщика. Ламбер же продолжал со все возрастающим возбуждением:

— Легенда говорит, что святотатец, потревоживший сон царицы, будет умерщвлен в скором времени, и проклятие также падет на всех, к кому прикоснется этот святотатец. Вот если я сейчас коснусь вашей руки, то проклятие распространится и на вас также, и нет от этого излечения...

— Так, — произнес Док, — спокойно, Леон. Какая гробница? Причем тут Тимур? Это, кажется, хромой завоеватель из средневековой истории, так, что ли?

— Гробница тут при том, что наша археологическая партия НАШЛА это древнее захоронение. И я подарил Елене браслет любимой жены Тамерлана. Наверно, вы видели на ней этот браслет, так?

Перегудов подумал, что вряд ли есть смысл сообщать о гибели еще одной женщины, на руке которой нашли все тот же злополучный золотой браслет с драконом. Мировой звезды Энн Ковердейл. С Леона Ламбера было достаточно и одной мертвой красавицы. Док сухо кашлянул и произнес:

— Вы говорите, что нашли древнюю гробницу?

— Да, в Узбекистане, неподалеку от Самарканда, в горах. Точнее не помню: память подводит. Наверно, я сильно разбился?

— Да, вас практически достали с того света, — сказал Док. — Ну и что дальше? Насчет этой гробницы? Ведь это, наверно, мировая сенсация — находка такой знаменитой надо полагать, богатой могилы?

— Сенсация?! — снова приподнявшись, воскликнул Леон Ламбер, и его глаза опять фанатически сверкнули. — Если бы это прогремело на весь мир, это... это... Эта находка неизбежно стала бы открытием века!..

— Стала бы? А почему «бы»? Вы же сообщили, что нашли гробницу? Значит, это открытие уже должно было получить широкую огласку, так?

— Т-так, — запнувшись, ответил археолог.

— И почему же этого не произошло?

— Н-не знаю, — после долгой паузы ответил Ламбер, — не знаю. Я знаю только то, что мы совершили нечто ужасное. И этот браслет... он уже взял с собой две жизни, Лены и того бандита, которого она ударила близ ресторана «Мон-Парнас».

— Бандит-то как раз жив, — отозвался Док. — Вот о бандитах-то я и хотел расспросить вас поподробнее. Вы были знакомы с Головановым?

— Я вообще не вожу дружбы с русскими бандитами.

— Почему же тогда они вас так невзлюбили? Уцелевшие бандиты утверждают, что Голова имел с вами какие-то дела. В частности, он сталкивался с вами в Узбекистане, откуда вы приехали незадолго до этого трагического инцидента с автокатастрофой.

Ламбер сжал челюсти. На скулах взбугрились желваки, на переносице пролегла глубокая складка.

— Да? — переспросил он. — В самом деле? Может быть. Там, в Средней Азии, бандит на бандите... Там совсем другой мир, я вам говорю.

Док спросил:

— Значит, вы допускаете?..

— Да не то, не то!! — жарко перебил его Ламбер. — Не о том вы говорите, не туда смотрите! Я понимаю, вы принимаете разговор о проклятии за дурацкую побасенку, сказку, ерунду. Я сам так думал, пока... пока не попал в эту катастрофу! Проклятие Тамерлана существует — сказал он с такой истовой, глубокой убежденностью, что по коже Дока вновь пробежали мурашки, в который раз в продолжение этого разговора, — оно существует, к оно будет действовать... И я пока что не знаю, как остановить его. Не удивлюсь, если за то время, что я тут валяюсь, оно погубило еще кого-нибудь... Этот браслет с драконом — лишь жалкая металлическая кроха в золотой груде проклятия. Я узнал, что Тимур сам явится из бездны и покарает святотатца. Будет он в расшитом золотом халате с сорока пуговицами, и придет не одни — по стопам его вторгнется в мир полчище дэвов.

Док сощурился. Пациент явно клонился к душенному упадку. Док переспросил:

— Полчище кого?

— Дэвы ворвутся в наш мир, — тараторил Ламбер, — превратят в кошмар нашу жизнь и вторгнутся даже в наши сны, потому что нигде от них нет спасения, кроме смерти! Реки будут полниться безумием...

— И с гор сбегут отравленные потоки, а весенние деревья шагнут в осень, — досказывал по памяти Док, уже передавая содержание разговора с Ламбером генералу Голубкову — Словом, чистая клиника. Впрочем, француза можно понять, ему серьезно досталось, мозги могли и набекрень сдвинуться. Под конец разговора, когда он уже понес окончательную чушь, Ламбер объявил, что, когда машина вязла я болоте, слетев с эстакады, он успел краем глаза заметить какого-то человека, который приближался к ним по насыпи. Человек заметно хромал. Ламбер утверждает, что это был не кто иной, как сам Тамерлан. Гм! Будучи медиком, — с восхитительной миной серьезности продолжал Перегудов, — не могу поверить, что Тамерлан, он же Тимур, он же Железный хромец, который, согласно энциклопедическим данным, умер в 1405 году, присутствовал на месте данной автокатастрофы. Алиби у него, так сказать.

— Шутник, — вполголоса произнес Голубков. — Алиби у Тимуре, видите ли... Нет, конечно, с обывательской точки зрения в этом деле есть какая-то мистическая подоплека. Но мы-то не обыватели. На руке погибшей певицы, черт побери, был этот злополучный браслет, который такими красками живописап этот твой Ламбер!..

— Мой! — фыркнул Док.

— И ведь пропал же этот браслет с руки Королевой, чтобы потом, некоторое время спустя, оказаться не руке другой мертвой женщины! Цепочка? Цепочка. И стоит связать воедино эти факты, потому что дело на карандаше у президента. Кстати, не только нашего. Мы тут поднарыли информации. Этот Голованов, Голова, очень интересный для нас тип. Между прочим, активно общался с нашим старым знакомцем Арбеном Густери, наркобароном и как бы между делом коллекционером антиквариата, в частности, археологических раритетов. Это, конечно, слишком общие посылы. — Голубков энергично прошелся но кабинету потом резко повернулся не каблуках и продолжал развивать свою мысль: — Конечно проще всего те оккультные штучки, которые присутствуют в показаниях Ламбера, списать на травму; полученную а результате аварии. Травму тяжелейшую и для иного человека несовместимую с жизнью. Однако наш археолог оказался весьма крепким парнем, последствия травмы одолел и, судя по всему, скоро пойдет на поправку. Я связывался с больницей, там сказали, что Ламбер приступил к прохождению ускоренного курса реабилитации. Так что он может быть еще очень, очень полезен для нашего противодействия наркобарону Густери. Как считаете, капитан Перегудов?

Док с любопытством глянул на генерала Голубкова: то, что Константин Дмитриевич именовал его не кличкой, не именем, а по давно не существующему званию, свидетельствовало о необычности состояния, в котором в данный момент находился Голубков. С чего бы? Док проговорил:

— А чем нам может помочь Ламбер? Он явно не совсем адекватен. А эти его бредни о хромом Тамерлане, из-за проклятия которого происходят загадочные смерти... Ей-богу у француза серьезно протекла крыша. Ему можно только посочувствовать, но брать его в разработку... Едва ли он сможет нам серьезно помочь.

— Он же, кажется, сказал тебе, что Восток — это совсем другое дело, — отозвался генерал. — А ведь и действительно тут все следы, так или иначе, ведут на Восток. А этот чертов браслет, который путешествует от одной мертвой женщины к другой... Нет, тут все не так просто, особенно, если учесть явные признаки того, что к делу приложил свою волосатую лапу наш «покойный» знакомец Арбен Гусеница. Голова — его представитель здесь, в Москве.

— То есть БЫЛ представитель, — поправил Док. — Но ведь мотивы нападения на Ламбера могут быть достаточно просты: француз мог в самом деле найти какое-то захоронение, ценное не только в смысле археологическом. Что подтверждает злополучный браслет. Голова, как мы знаем, мог пересекаться с Ламбером в Узбекистане. Что-то они там не поделили — вот и стычка. Это тем более вероятно, что Арбен Гусеница, босс Головы, — известный любитель раритетов, коллекционер, мать его!.. Не только в наркоте, а и в искусстве хочет толк понимать, волосатая скотина.

— Тамерлан, значит, — проговорил Голубков, который, кажется, и не слышал последних слов Дока. — Оккультизм. Черт знает что. Сплошные заморочки. Но ведь снял же кто-то браслет с руки погибшей Елены Королевой!.. Кто? Не знаем...

— Не знаем, -признал Док.

— Я тут поднял материалы трехмесячной давности по делу об аварии ламберовского «пежо», — медленно, вкрадчиво заговорил Голубков. — На место выезжали и эксперты-криминалисты. Я виделся с одним из них, молодой такой, настырный паренек, Дима Алферов. Так он утверждает, что по насыпи, по направлению к болоту, где застрял «пежо», вели совершенно четкие, свежие следы. Туда и обратно. У этого Димы глаз цепкий. Так как других следов не было, то можно с уверенностью сказать, что именно этот человек снял браслет. Ведь довольно быстро выехавшая на место аварии оперативная группа браслета уже не обнаружила!

— Ну и что мы можем определить по этим следам? — без особого энтузиазма спросил Док.

— Многое. Вот Дима утверждает, что человек этот был невысок ростом, в туфлях с острыми загнутыми носами. След одной ноги пропечатался в грунте глубже, чем след второй, а это означает только одно...

— Что именно?

— Что человек этот, милый мой, хромал на правую ногу!

Док Густо прокашлялся и недоуменно посмотрел на генерала Голубкова. У того был серьезный, озабоченный вид, и Док проговорил:

— Ой, Константин Дмитриевич! — сказал с легкой укоризной Док. — Уж не подгоняете ли вы версию под слова этого Ламбера, утверждающего, что перед потерей сознания он видел... этого самого Тамерлана, страшного хромца черт знает из каких веков? Константин Дмитриевич, мы работаем по реальным фактам, от этой чертовщины вы уж нас увольте!

— А я тебе реальные факты и привожу. Этот хромой спускался к машине незадолго до того, как на место прибыла оперативная группа. Понятно, что я не полный идиот, чтобы соглашаться с Ламбером и верить, что этот хромой — среднеазиатский царь, умерший шесть веков тому назад. Это, само собой, чушь. Но все-таки в словах Ламбера есть какое-то зерно истины. Чутье мне подсказывает, что копать нужно не здесь. Копать нужно в Узбекистане, там, где работала экспедиция Леона Ламбера...

— В Самарканде, то есть в окрестностях.

— Там, где сейчас находится Пастух, — закончил Голубков. — Восток дело тонкое, против этого не попрешь... Ну а тебе, Док, пока поручается курировать этого Ламбера до полного его восстановления.

— А дальше? — спросил Док.

— А дальше будут особые на то распоряжения начальстве. Вроде бы, с одной стороны, пока совсем не ваш профиль, а с другой — как мне вас не привлечь, если там, — Голубков выразительно показал глазами вверх, — очень уж интересуются этим делом...

III

Самарканд, апрель 200... года

Пастухов

Я проснулся оттого, что мне почудилось, будто я проваливаюсь в глубокий погреб. Но, вопреки ожидаемой прохладе, которая обычно устанавливается в хороших погребах, на меня пахнуло таким жаром, что я немедленно почувствовал себя надетым на вертел поросенком, назначенным почетным гастрономическим блюдом. Я открыл глаза и понял, что просто-напросто выпал из гамака. Песок под ним был раскален до такой степени, что мои ассоциации с поросенком были неудивительны. Да уж, Пастухов, дожили...

— Уф! — выдохнул я, вытирая рукой пот. — Жара!..

В этот момент я мысленно позавидовал собственной жене, Ольге, и дочери Насте, которые сейчас находились в Ташкенте, а гостях у двоюродного дяди жены, Григория Азарьевича, и, верно, в данный момент спокойно сидели а хорошо кондиционированной, совершенно европеизированной квартире. Сам я подумал, что к благам цивилизации я всегда могу приобщиться и в Москве, и потому отправился из вполне благопристойного, многоэтажного Ташкента в Самарканд. Здесь я жил уже два дня. Древний город, на улицах которого можно было встретить удивительное смешение времен и племен — от современных американских джипов с ташкентскими, душанбинскими даже московскими номерами до одногорбых верблюдов, погоняемых патриархальными узбеками в рваных полосатых халатах.

— Это еще не жара, — возразили мне с веселым акцентом, и появился сам носитель этого акцента, хозяин окраинной гостиницы, которая безо всяких упражнений в высокой словесности так прямо и называлась «Гостиница». Точнее, сам хозяин пытался привить своим постояльцам привычку именовать ее колоритным наименованием «Дар Улугбека», но постояльцы все время менялись и нового названия упорно не запоминали. Хозяин пристроил на входе вывеску с соответствующей надписью, однако ее украли в первую же ночь, чему не стоило удивляться. Здесь вообще царили очень милые нравы. Что ж, Восток дело тонкое. К тому же изнутри гостиница никак не напоминала таковую. Ничего гостиничного с точки зрения европейца в ней не было. Обычный среднеазиатский дом с внутренним двориком, каменным резервуаром для поливной воды, виноградными лозами и деревьями тутовника. Зато это строение как две капли воды смахивало на все окружающие дома: сплошная белая стена, безо всяких окон и прочих европейских глупостей, на улицу выходит только одна прорезанная в стене дверь. Вообще-то Тахир-ака, мой уважаемый хозяин, собирался индивидуализировать свой «отель» с помощью вывески, но что из этого вышло — уже сказано.

— Какая же это жара? — продолжал он. — Всего-то середина апреля, дорогой. Разве это жара?.. Вот у нас в июле и августе — вай! Вот когда жарко! Называется саратон, или чилля, «сорок дней». Вот когда!..

— Сорок дней, — выговорил я, — гм...

Понятно, что у нас на родине эти слова означают совсем другое.

В гостинице функционировала чайхана. Роль чайханщика исправлял сам хозяин.

— Выпей зеленого чаю, дорогой, — предложил он мне.

— Какой чай? — возмутился я. — Такая жара!

— Э, это разве жара? Это так, припекает немножко. Самая жара будет, когда и у ящерицы язык набок своротит. Тогда начнут вызревать дыни, не те дыни, которые продают у вас в России на рынках, — тут хозяин пренебрежительно прищелкнул языком, — те не будет кушать даже уважающий себя ишак!.. А настоящие узбекские дыни, лучшие а мире! Вот туркмены хвастаются, что будто бы не наши, узбекские, а их туркменские дыни самые лучшие в мире. Нет, уважаемый, в Туркмении тоже неплохие дыни. Tы ел сорт «вахарман»? Спелый вахарман определяют так: касаются кончиком ножа кожицы, и вахарман сам лопается от спелости, его даже не надо разрезать! А сочный! А сладкий! Лопается, и невозможно удержаться, чтобы не скушать. Вот видишь, я не хаю туркменские дыни, потому что не завидую, а они, этакие, плохими словами говорят о наших бахчах и дынях. Ай, нехорошо! Да я тоже могу сказать! — заявил Тахир-ака с таким видом, как будто перед ним не я стоял (молча при том), а сквернословящий туркмен, поносящий узбекские дыни и превозносящий до небес дыни туркменские.

Он повествовал так колоритно и сочно, что мне жутко захотелось дыни и еще пить. Все-таки у этого мошенника был прекрасно подвешенный язык. Но я сказал:

— Да какой чай, жара!

— И все-таки я думаю, что русские не умеют пить чай, — сказал этот румяный чайханщик с двумя старомодными косичками, какие мужчины носят разве что в самых далеких и диких кишлаках, но отнюдь не в романтичном Самарканде. — Да я тебе, дорогой, сейчас налью такого отличного зеленого чаю с бараньим жиром, что тебе тут же будет прохладно!.. А когда ты покушаешь плова, э!.. — И он, поцеловав кончики собственных пальцев, прищелкнул ими в воздухе.

Он, как всегда, оказался прав: потрапезничав и снова задремав после сытной еды, я почувствовал себя прекрасно. Словоохотливый хозяин был все так же склонен к безудержной болтовне, и я, подремав, вопреки обыкновению, тоже почувствовал желание с ним поболтать. Мне вспомнилась цитата из стихотворения классика, которую, помнится, приводил по примерно аналогичному поводу наш начитанный Артист, он же Семен Злотников: «Сам чайханщик с круглыми плечами, чтобы славилась пред русским чайхана, угощает меня красным чаем вместо крепкой водки и вина».

— Мне приснился дурацкий сон, — пожаловался я хозяину. Наверно, от жары немного сплавились мозги.

— Не говори, что сны дурацкие!.. — тут же возразил чайханщик. Тут древняя земля, очень древняя, и она никогда не навевает дурацких снов. Ваши города еще не были даже лесными вырубками, когда на этом месте шумел великий и славный город, равного которому не было на свете! И мудрецы стекались сюда рекой, так что не говори, не говори про дурацкие сны!

— Наверно, накануне наслушался от тебя разных... — я чуть не сказал «глупостей», но подумал, что накликать на свою голову еще один разветвленный монолог хозяина было бы с моей стороны, по меньшей мере, глупо и завершил: — Разных историй. Вот и приснилось.

— Что же тебе приснилось? — спросил хозяин.

— Странный сон, — сказал я. — Хромой царь отрубает голову своей жене. А перед этим дарит ей драгоценность. Интересный такой сон, с местным колоритом, так сказать.

Лицо чайханщика вытянулось. Он пробормотал что-то на своем языке и наконец, снова перешел на русский. Только теперь, вопреки обычной своей бойкости, он запинался и бледнел (насколько вообще можно бледнеть при такой интенсивности окраса лицевых покровов). Наконец он произнес:

— Что вы сказали? — Перешел на «вы», о как! — Сон про... про хромого царя, так?

— Да, так, подтвердил я, хромой, с серым лицом, узкоглазый.

— Э, не говори, не говори так! — почти возопил чайханщик, пятясь и натыкаясь на какой-то кувшин с кислым, остро пахнущим пойлом. Хозяин на ногах устоял, а вот кувшин опрокинулся. Отчаянно ругаясь на своем языке, хозяин исчез в створе боковой двери. Я недоуменно посмотрел ему вслед, искренне удивленный тем, что краткое изложение сна (кратчайшее, план-конспект, можно сказать! ) вызовет такую бурную и, надо признать, достаточно странную реакцию. «Хромой царь». Порывшись в своей памяти, я вспомнил о некоем знаменитом завоевателе Тимуре, он же Тамерлан. Как раз он и страдал хромотой, в детстве упав с коня. Кажется, столицей его владений был как раз Самарканд, где я в данный момент находился. Непонятно только, чем это имя грозного, но давно подзабытого властителя так напугало моего отнюдь не робкого хозяина...

Я устремился за ним и спросил, еле сдерживаясь от смеха (уж больно забавно он выглядел, напуганный, с полами халата, сплошь залитыми злополучной жидкостью из кувшина, с ходящими ходуном руками):

— А что, уважаемый Тахир-ака, что так встревожило тебя в моем сне? Я же, кажется, сам предупреждал, что он довольно нелепый...

В тот момент, когда я произносил эти слова, хозяин нервно пожирал с огромного глиняного блюда-лягана длинные куски дыни прошлогоднего урожая (нынешний, понятно, ну никак не мог вызреть к апрелю). Но на слове «нелепый» Тахир-ака ужасно переменился в лице и, издав какой-то сдавленный звериный стон, запустил в меня дынной коркой. Дыни в Узбекистане не чета тем, какие впаривают нам на российских базарах различные сомнительные торговцы. Попади эта корка мне в голову не миновать легкого сотрясения мозга. К счастью, моя реакция, хорошая от природы и оттренированная годами, не дала сбоя, я довольно легко уклонился. Дынная корка шлепнулась в стену и сползла на пол. Я посмотрел на трясущегося от диковинной смеси страха и гнева хозяина и, уперев правый кулак в бок, грозно спросил, отбросив цветистую восточную вежливость:

— С ума ли ты сошел, дядя? Что на тебя нашло? Что такое?

— Ты не поймешь... русские не поймут, — забормотал он я, сунув клочковатую бороду себе в рот, принялся интенсивно ее жевать, словно надеясь, что таким своеобразным способом сумеет держать слова, буквально рвущиеся с языка. В иной ситуации это выглядело бы по меньшей мере комично, однако сейчас мне было определенно не до смеха. Нет, мой хозяин, этот словоохотливый и радушный Тахир-ака, пусть даже с традиционными для восточного человека лукавством и стремлением ободрать тебя как липку, никак не сопоставлялся с тем напуганным и трясущимся существом, которое запустило в меня полуобглоданной дынной коркой.

Меня взяло зло

— Ну что? — задорно спросил я с веселой яростью, по меньшей мере половина которой была наигранной. — Чего это там русские не поймут? Нет, ты перестань жевать свою бороденку и скажи по существу чего это я, русский, не пойму!

Хозяин открыл рот, но тут же плотно его захлопнул, что для него было совершенно нехарактерно. Это еще больше разожгло мое любопытство. Он посмотрел на меня, моргая своими узенькими глазками, а потом махнул рукой:

— Э, после ужина скажу. Только ты молчи, молчи про свой сон. Идет, уважаемый?

Я кивнул.

Ужин хозяин закатил основательный, из нескольких блюд. Наверно, тем самым он преследовал две цели: надеялся, что окончательно опустошит мой кошелек своей варварской гастрономической щедростью; ну и еще полагал, что я, набив желудок, стану глух ко всяким историям и предпочту хорошенько вздремнуть, нежели забивать себе голову фантазиями и страхами пожилого аборигена, Одним словом, накормил меня почтенный Тахир-ака на убой. На первое подал жирную шурпу то есть местный суп с жирной бараниной, овощами, перцем и кинзой, а также еще какими-то пряностями, названий которых я просто не знал. На второе меня потчевали чистейшим самаркандским пловом, а потом пошли блюда, которые я не знал даже по названиям, одно сытнее другого – Гуншнут, кук-бийрон… Последнее оказалось наиболее специфическим узбекским овощным блюдом. Оно служит и гарниром, и начинкой для пирожков, и самостоятельным кушаньем. Это сочетание разной зелени, тушеной в масле или бараньем сале. Благодаря всему вышеперечисленному, я совершенно не мог его есть.

Хозяин сделал вид, что обиделся.

Закончил я тем, что, не жуя, проглотил пишлок – узбекский творог, приготовленный особым способом, и запил бекмесом (сгущенным фруктовым соком). По тому, как распахнулись до пределов, дозволенных природой, узенькие щелочки Тахира-ака, я понял, что открыл новую страницу местной кулинарии.,

Не знаю, сколько стоила вся эта трапеза, но то, что после ее поглощения я полчаса не мог говорить от сытости, — это факт Меня ноги-то еле держали. Однако хитрый узбек не учел всех возможностей тренированного русского организма. Через полчаса я явился к нему, поблагодарил за ужин и сказал, что жду рассказа.

На этот раз Тахир-ака не стал дрожать.

— Ну что же, — сказал он, — хорошо, слушай, почтенный. Только обещай мне за все время моего рассказа не улыбаться. Понимаешь? Так надо. Иначе я умолкну и больше слова не скажу.

Я пообещал. Желудок героически поборолся с пищей, и, кажется, победил ее, так что голова несколько просветлела.

— Известно ли тебе, что такое Аввалык? – спросил хозяин.

— Аввалык? — роясь в памяти, отозвался я. – Это, кажется, такое... что-то неподалеку от города.

— Урочище Аввалык в пятнадцати километрах к югу от Самарканда.

— А! Вспомнил! Туда идет сто пятьдесят шестой автобус от самаркандского автовокзала. Ехать минут сорок. Меня вот агитировали поехать туда на экскурсию, но в конце концов автобус так и не пришел, — рейс отменили. Правда, меня это особо не удивило, у нас в России и похлеще бывает.

— Похлеще? Мгм-м... — Хозяин снова принялся терзать свою многострадальную бородку, которой он за последние несколько часов разве что только двор не подметал. — И когда ты хотел туда поехать?

— Да что-то дней.., несколько тому назад. Недавно.

— Судьба уберегла тебя, быть может, от безумия и смерти, задержав тот злосчастный автобус, — зловеще заметил он.

— А-а, а я-то думал, кто составляет расписание пригодных самаркандских автобусов? А тут оказывается, что судьба!

Тахир-ака смерил меня взглядом, в котором можно было обнаружить все, кроме восхищения. Он произнес:

— Известно ли тебе, что в Самарканде была гробница Железного хромца, которую осквернили по приказу Сталина и выпустили тем самым демонов войны, как гласит древнее проклятие?

— Железного хромца? Ты имеешь в виду Таме...

— Да, именно его! — перебил хозяин. — Земля наша древняя и полна тайн, какие и не снились вашим юным народам. Существует также легенда о любимой жене властителя, которая похоронена где-то здесь, в окрестностях Самарканда! Как сказано в легенде, Тамерлан уличил ее в неверности, но ничего не сказал, а велел лучшему из зодчих возвести мавзолей. Говорят, что равных этому мавзолею нет ничего...

— Знаю я один такой Мавзолей, — пробормотал я.

— Не перебивай! Легко рассуждать о святотатстве, стоя у вас на Красной площади, и гораздо труднее и опаснее делать это, когда источник зла где-то поблизости и... и он забил! — Хозяин перешел почти на шепот. — Если ты думаешь, что я темный узбек и тупо верю разным россказням, то глубоко заблуждаешься. Я, между прочим, заканчивал Ташкентский университет, бывал в Москве и Ленинграде. Так вот, уважаемый!.. Тамерлан построил мавзолей, а потом умертвил изменницу и зодчего, который как раз и был ее любовником, и захоронил их там. Многие тайны вместил тот мавзолей. Прошло много лет, следы его затерялись, хотя я, еще будучи студентом, на археологической практике искал его.

— Нашел мавзолей — получил зачет? — произнес я. — Очень хорошая система. А на каком же факультете ты учился, Тахир-ака?

— На историческом. Недоучился. Умер отец, и пришлось идти работать, чтобы кормить семью.

«Никогда бы не подумал, что у моего хозяина незаконченное высшее образование, — про себя подумал я, — я уж скорее поверил бы, что он, к примеру, член местной организации боевиков — Исламского движения Узбекистана. А он — историк-недоучка... Поди ж ты! »

— Много в здешних местах есть такого, что недоступно уму, — продолжал Тахир-ака. — Даже я, человек сносно образованный, начинаю верить, а уж темные дехкане из кишлаков!.. Они — верят.

— Во что, во что верят?

— В легенду. Сказано, что если потревожить прах неверной возлюбленной Тамерлана, то он сам явится из бездн и покарает святотатца. Он войдет и в явь, и в сны, и негде будет от него спастись, хотя медленна и увечна поступь его, а у тебя молодые и сильные ноги! — Хозяин неистово потряс в воздухе сухонькой ручкой. — Будет он в расшитом золотом халате с сорока пуговицами и придет не один, но по стопам его вторгнется в мир полчище дэвов!..

— Это вроде наших чертей, что ли?

Тахир-ака, казалось, и не услышал меня. Он был настолько увлечен изложением завораживающей его самого легенды, что пропустил мимо ушей мои легковесные слова.

— Дэвы ворвутся в наш мир, превратят в кошмар жизнь и вступят даже в сны, потому что нигде от них нет спасения, кроме смерти! Реки будут полниться безумием, и с гор сбегут отравленные потоки, вода станет кровью, а весенние деревья шагнут в осень и облетят! — Тахир-ака говорил как по писаному, его глаза горели, и каждое слово звучало массивно и угрожающе. — Люди будут биться друг с другом, считая, что они сражаются с дэвами, и будут убивать друг друга до тех пор, пока весь свет, до единого человека и живой твари, не превратится в дымящуюся развалину!..

— Ну это просто какой-то Апокалипсис, переложенный на местный лад, — сказал я ровно, чтобы не оскорбить хозяина. — Конечно, все, что ты сказал, очень интересно. Но я все-таки не член фольклорной группы, приехавшей записывать интересные сюжеты, местные мифы и легенды. Вот в «Кавказской пленнице»... это, если ты еще помнишь, такой старый советский фильм Гайдая...

Хозяин взмахнул обеими руками с такой силой, как будто собрался взлететь, и разразился потоком бессвязных ругательств. Судя по всему, местной бранной лексике трудно отказать в выразительности.

— Ну ладно, утихомирься, старина, — сказал я. — Что там дальше-то? Я обещаю, что даже не буду тебя перебивать.

Не без труда удалось его уговорить. Все-таки хотелось узнать, что заставило трезвомыслящего и чрезвычайно сообразительного Тахира-ака вести себя неадекватно.

— Встретил я одного моего знакомого, — продолжал он, от пылких апокалипсических заклинаний переходя в более спокойное речевое русло, — мы с ним в своё время учились. Он кандидат исторических наук, работал в СамГУ — Самаркандском университете, проректором. Он говорил, что к нам в Самарканд не так давно приезжала группа археологов, не только из стран бывшего Союза, но и из Франции, и вообще... Они вели тут раскопки. Когда мой знакомый, его зовут Халил, рассказывал мне это, он все время смотрел по сторонам, словно боялся, что нас подслушают. Выглядел он... плохо выглядел, хотя, сколько его знаю, он всегда был цветущим мужчиной, хорошо и сытно кушал, как вот ты сегодня на ужин.

Я только покачал головой: если этот проректор Халил кушал так каждый день, как я сегодня за вечерней трапезой, нечего удивляться, что он был цветущим мужчиной.

— Халил говорил, а сам оглядывался и руку ко рту прижимал, словно боялся, что наговорит лишнего. Очень нездорово он выглядел, как будто заболел. Я спросил его напрямик: в чем дело, а он побелел весь, затрясся и сказал: «Тахир, помнишь, мы в молодости искали гробницу любимой жены Тамерлана, которую он по легенде зарыл с зодчим, построившим ту гробницу? Мы-то в шутку рылись, чтобы зачли практику... А приехали эти... уж не знаю, кто они, И... И мне кажется, что они НАШЛИ! И нашли что-то ужасное, и никому из нас, живущих на этой земле, не простится! » — «Да ты что, Халил, тебе нужно здоровье поправить, — сказал я, — наверно, работаешь много, себя не бережешь. Что ты, какие странности говоришь, чепуху, которую разве что темным кишлачным обитателям разносить. Но ты-то образованный человек». Он только головой тряс, но больше так ничего и не рассказал. А недавно, еще до твоего приезда, снова пришел ко мне... Мужику еще нет пятидесяти лет, а он седой как лунь, и все за последние полгода!,. — вырвалось у Тахира-ака. — Пришел он ночью, ворвался ко мне в дом и захлопнул дверь так, как будто за ним неслась стая голодных демонов. Свалился прямо на пол, а изо рта кровь течет. Что-то лепечет, а слов разобрать не могу. Насилу привел его в чувство, хотел накормить, но он отказывается от еды, а когда я принес ему своего лучшего кебаба, то он буквально взвыл и закрыл лицо ладонями. Не могу, говорит: он еще блеет, кебаб.

— Кебаб — это шашлык из баранины, что ли? Может, твой друг просто стал вегетарианцем, не очень уверенно сказал я.

Тахир-ака снова свирепо зыркнул на меня своими раскосыми темными глазами...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ДУХИ ГОР

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒