15 Заказ J» 879 6 страница

Возможность такого рассмотрения доказывает, что концепт как смысл имени может изменяться при переходе от одного мира к другому. Однако даже в случае наиболее радикального изменения смысла имени (как, например, в волшебных сказках, в которых наблюдаются различные трансформации объектов) оно сохраняет (в релевантном для употребления естественного языка, но не в каком-то абсолютном, эссенциалистском смысле тождества) фиксируемый объект при переходе от одного возможного мира к другому. (Вследствие этого свойства собственного имени мы, к примеру, можем понять историю, описанную Ф. Кафкой в его рассказе «Насекомое», герой которой Грегор Замза, однажды проснувшись утром, обнаруживает, что он превратился в насекомое).

Рассмотрение дескрипции, связанной с определенным именем, в качестве составляющей смысла этого имени для

определенного носителя языка как концепта объекта, названного таким-то-именем, не означает — ввиду референ-циальной функции имени — утверждения синонимии (в плане абсолютном, т. е. в плане «семантики языка») между именем и дескрипцией. Если имя аналогично дескрипции рассматривается не только с точки зрения референциаль-ной функции, но и в качестве обозначения определенного концепта данной концептуальной системы, оно, очевидно, тривиально синонимично тому множеству дескрипций, которые обозначают тот же концепт. Тогда утверждение тождества, осуществляемое посредством имени и дескрипции, является аналитическим для определенного носителя языка. Так, референциально имя «Гамлет» относится к объекту, о котором можно сказать, что он убил Полония и что он мог бы не убить его. Интенсионально имя «Гамлет» относится к определенному концепту, содержащему в себе информацию о том, что Гамлет убил Полония, и все то, что говорится в соответствующем произведении Шекспира при условии, что носитель языка располагает именно такой информацией. Но это имя может относиться и к другому концепту в зависимости от той информации, которой носитель языка располагает об объекте, названном именем «Гамлет», в зависимости от того, в каких возможных мирах он его рассматривает.

Референциальная функция имени неизменно предполагает определенную интенсиональную функцию (в крайнем, или минимальном, случае, как отмечалось, последняя может быть тривиальной, вроде «таким-то-имепем-назван-ный-объект») как критерий для последующего отождествления объекта. При этом соотнесение (например, в определенном тексте) имен и вообще сингулярных терминов как относящихся к одному и тому же объекту имеет структуру «анафорических цепей» (см. 99), т. е. такую последовательность сингулярных терминов, что каждый последующий элемент рассматривается как указывающий на тот же объект, что и предшествующий ему элемент цепи. Тогда указание последующего элемента цепи рассматривается как зависящее от указания предшествующих ему элементов. В более сложных случаях речь идет о пересечении различных «анафорических цепей», что предполагает у носителя языка как интерпретатора этих цепей способность проследить структуру каждой из них, отнести термин к правильной «анафорической цепи». Установление таких анафорических связей, образуемых именами,

дескрипциями и индексалами, является необходимым условием понимания соответствующих текстов и, как следует из сказанного, предполагает понимание определенного контекста употребления соответствующего термина.

Отсюда ясно, что установление указательной функции языковых выражений, их анафорических отношений может быть неосуществимо в рамках отдельно взятых предложений. Поэтому и рассмотрение таких изолированных предложений в качестве объекта анализа есть абстракция от более крупных структур: групп предложений, целых текстов и т. д. Это, конечно, не может не отразиться и на оценке адекватности определения логической формы отдельно взятых предложений.

Вместе с тем имя фиксирует в нашей памяти изменения, которые может претерпеть названный данным именем объект, связывая один с другими ассоциируемые с ним различные концепты как неодинаковые интенсиональные функции, различные перспективы рассмотрения объекта. При этом возможно, что усвоение носителем языка таких интенсиональных функций осуществляется без знания его о том, что некоторые из них относятся к одному и тому же объекту (например, выражения «Утренняя звезда» и «Вечерняя звезда» обозначают один и тот же объект — планету Венера). Усвоение такого знания есть построение особого концепта в данной концептуальной системе. В этом: мы и видим основание отнесения утверждений тождества, осуществляемых посредством соответствующих имен, к эпи-стемическим, а не метафизическим, как полагает Кринке, модальностям.

Будучи средством фиксации определенных соотносимых с объектами концептов и лишь через них средством указания на них, имена обладают идеальным с точки зрения прагматики коммуникации свойством: оставаясь, так сказать, нейтральными по отношению к разным концептам, относимым к ним как одним и тем же, так и разными носителями языка, они делают возможной ссылку на обозначаемые ими объекты без того, чтобы в каждом случае их употребления приходить к согласию относительно содержания кодируемых ими концептов ', соотносимых с ними разных дескрипций, тем более что фиксирование референта

¹ Это качество имен вынуждает некоторых исследователей считать их пропозиционалъно непрозрачными, т. е. не раскрывающими мыслительного содержания, относимого к ним определенными носителями языка (см. 97, 98).

12 заказ J* 579

имени во многих случаях является более важным, нежели выражение того способа, которым этот референт мыслится, т. е. выражение смысла, придаваемого имени носителем языка.

Таким образом имена позволяют связывать один с другим не только разные концепты, относимые к одному и тому же объекту одним и тем же носителем, но и разный познавательный опыт разных носителей языка как предположительно относящийся к тем же объектам мира, иначе говоря, связывать разные мысли разных носителей языка о предположительно тех же объектах. Такое содержащееся в концептуальных системах предположение является прагматической предпосылкой коммуникации носителей этих систем. В этом смысле можно сказать, что имя выполняет каузальную роль: его употребление «вызывает», «возбуждает» определенные концепты в определенных концептуальных системах и, соотнося их как «выбирающие» предположительно те же объекты на межиндивидуальном плане, делает возможной коммуникацию носителей языка.

Сказанное относится как к именам в собственном значении этого слова, так и к индексалам, выполняющим аналогично именам функцию указания на объекты, т. е. к «квазиименам» вроде «это», «здесь», «я», «теперь» и т. п. Осуществление указания посредством таких квазиимен предполагает не только усвоение смысла («фиксированного значения») соответствующего индексала (с нашей точки зрения — построение определенного концепта в данной концептуальной системе), но и восприятие контекста указания как выделения в нем определенных объектов, интерпретации имеющих в нем место жестов и т. п. Так, усвоение смысла демонстратива «это» может рассматриваться как построение концепта об объекте, который существует в поле восприятия субъекта. Соответственно его употребление означает направленность мысли субъекта (что иначе определяется как интенсионалъностъ) на определенный воспринимаемый им объект'.

¹ Такой объект может иметь физическую или абстрактную природу, а указание на него может осуществляться через посредничество какого-либо другого объекта как его представителя и т. п. (например, рассматривая картину какого-либо объекта и произнося «это», я могу иметь в виду не картину объекта, а сам объект, т. е., хотя я указываю (в прямом смысле) не на объект, а на его картину, я все же указываю на объект через его картину).

Усвоение смысла как фиксированного значения «я» может рассматриваться как построение концепта о говорящем, воспринимающем себя субъекте; соответственно его употребление означает направленность мысли субъекта на себя самого '. Усвоение смысла выражения «здесь» может. рассматриваться как построение концепта о воспринимае-'мом субъектом месте (при возможных различных, зависящих от контекста истолкованиях «объема» места), соответственно речь идет о направленности мысли субъекта на определенное место и т. д. Индексалъные смыслы (именуемые в других работах «характерами» (174), «ролями» (235), «языковыми значениями» (90), «постоянными значениями» (286) или просто «значениями», как у Монтегю и Крессвелла) представляют собой то постоянное мыслительное содержание, которое присутствует в разных контекстах употребления индексалов, осуществляемого одним и тем же или разными носителями языка, которые тогда характеризуются тем же состоянием сознания, мнения. Тогда о двух носителях языка, произносящих, например, «я», говорят, что они разделяют то же состояние мнения, но указывают — ввиду разных контекстов употребления «я» — на разные объекты (см. 236, 290).

Вместе с тем указание на объект, осуществляемое посредством индексалов, предполагает выделение объекта как определенным образом представляющегося воспринимающему его субъекту, т. е. построение концепта объекта в конкретной концептуальной системе, построение определенного «дескриптивного» смысла, относимого к данному индексалу в конкретном контексте его употребления. При этом не обязательно, чтобы носитель языка был способен сформулировать, выразить такой определяющий объект дескриптивный смысл. Тогда референт индексала с точки зрения формальной есть значение той интенсиональной функции, которая является результатом соотнесения «постоянного» и «дескриптивного» смыслов. Ввиду этого утверждение тождества, выражаемое, например, предложе-

¹ Такая интерпретация индексала «я», употребляемого в различных контекстах, естественно, может потребовать определенной модификации. Так, когда писатель, используя «я», ведет рассказ от имени героя своей книги, «я», очевидно, относится к последнему; аналогично синхронный перевод на другой язык может содержать употребления «я», что не означает, что переводчик имеет в виду себя. «Я» относится к тому, кто, возможно, употребил «7», «/е», «As» и т. п.

12*

нием «Это тождественно этому» и осуществляемое в определенном контексте вопреки классическому пониманию, может полагаться информативным.

Аналогично именам индексалы связывают разные относимые к ним интенсиональные функции, позволяя тем самым соотнести разные моменты не только действительной истории объекта-референта индексала, но и разных возможных его историй, в чем, с нашей точки зрения, и проявляется «жесткость» указания, присущая как подлинным, так и квазиименам. Индексалы, употребляемые в определенном контексте, сохраняют объект-референт индексала при переходе от одного мира к другому.

Когда индексалам отводится функция указания в структуре предикации (например, «Это красное», «Я — автор этой книги»), восприятие указываемых индексалами объектов, проявляющееся в построении определенных концептов как «дескриптивных» смыслов, может быть представлено определенной вербально формулируемой дескрипцией. Однако последняя не может рассматриваться как тождественная содержанию восприятия. Она является более или менее адекватным способом выражения восприятия и в этом качестве — одним из возможных способов построения концептов, а через них — одним из возможных способов представления, задания объектов.

Невозможность исчерпать содержание восприятия самого себя, имеющего место при использовании индексала «я» в предикативной структуре, служит причиной припи-сания этому индексалу существенно индексалъной, т. е. несводимой к какой-либо дескрипции, природы (см. 236). Так, многие индивиды могут разделять состояние мнения, выражаемое формой «Я заблудился», но только я могу быть субъектом и объектом выражаемого мною состояния «Я заблудился». Поэтому и неосуществима замена «я» на какую-либо меня определяющую дескрипцию, какой бы детальной она ни была в качестве моей мысли о себе самом. Такая замена потребовала бы объяснения тождества дескрипции и индексала, что невозможно без употребления того же индексала, т. е. она привела бы к повторению, а не к избавлению от индексалов.

Из этого следует, что функция указания объекта неотделима от функции его характеристики: возможность указания объекта предполагает возможность построения определенного концепта об этом объекте. Однако если в случае употребления дескрипции функция характеристики объек-

та представлена явно, в самом указывающем выражений, то в случае имен и квазиимен такая функция явно не представлена. Она содержится в концептах интерпретирующей эти выражения, равно как саму ситуацию их употребления, концептуальной системы. Иначе говоря, когда в предикативных структурах в качестве указательных терминов мы употребляем индексалы, мы не навешиваем предикаты на «голые», лишенные каких бы то ни было качеств объекты. Скорее, наоборот, такие структуры — не на поверхностном, языковом, а на семантическом уровне, на уровне приписываемых индексалам смыслов — в определенной степени избыточны: указывая на такой-то объект, мы уже таким-то образом его характеризуем, выделяем среди других объектов.

Например, это имеет место, когда я указываю на красный объект и говорю «Это красное». «Чистое», непосредственное указание есть такая же фикция, как и существование объектов, лишенных каких бы то ни было качеств. Иначе говоря, выражение, содержащееся в предикативной позиции, может, в частности, рассматриваться как то, что уже приписывается индексалу употребляющим его, т. е. говорящим (с точки зрения слушающего, оно, кроме того, служит определению возможной экстенсии индексала). В любом случае для выражения указания мы не можем избежать языка: мы должны как-то лингвистически фиксировать объект нашего рассмотрения, чтобы что-то сказать о нем. Такая функция выполняется указательно используемыми индексалами; их прагматическое удобство заключается в неявности — с точки зрения языковой — соотносимой с ними дескриптивной поддержки. К сказанному следует добавить, что предикативно используемое выражение может представлять собой и новую — относительно кодируемой индексалом — информацию.

Неучет концептуальной системы, в которой осуществляется интерпретация индексалов, предполагающая соотнесение концептов, представляющих постоянные и дескриптивные (зависящие от контекста) смыслы употребляемых индексалов, неявность — в отличие от стандартных случаев употребления определенных дескрипций в качестве указательных терминов — дескриптивной, квалитативной поддержки индексала склоняют некоторых исследователей к рассмотрению индексальной референции как просто определяемой контекстом употребления индексала. Она ведет к рассмотрению индексалов как непосредствен-

но — т. е. без какого-либо ментального, интенсионального посредничества — указывающих выражений естественного языка. Такой непосредственный познавательный опыт Рассел называл «знакомством»: в нем объект представлен субъекту непосредственно, дан в непосредственном контексте такого опыта.

В других исследованиях, относимых к «постклассическому периоду» лингвистической философии и претендующих на объяснение механизма указания и предикации (см. 263, 303), выражения, вроде «Это есть F», рассматриваются как относящиеся («привязанные») непосредственно к перцептуальной, наличной ситуации. Полагается, что посредством таких выражений всего лишь регистрируется наличие изменений в перцептуальной ситуации, когда индивид (рассматриваемый тогда в качестве определенного «регистрирующего» устройства) «просто реагирует» определенным вербальным образом на наличную ситуацию. Выражениям такого «регистрационного» языка отказывают в функции указания, а следовательно, и в функции идентификации объектов — в этом языке отсутствует возможность произведения утверждений.

Присутствующий в таких выражениях индексал — всего лишь сигнал привязанности к ситуации, он не рассматривается как указывающий «место» применения предиката. Правильность же употребления «квазипредикатов» этого языка проверяется непосредственно: критерием ее является его употребление в ситуациях того же типа, что и ситуации, в которых он определялся, т. е. в ситуациях научения (усвоения). Согласно этому подходу, подлинные предикаты в отличие от «квазипредикатов» применяются к ситуации не непосредственно, а к ситуации, указываемой посредством подлинных сингулярных терминов, которые указывают на определенные объекты как «места» применения предикатов. Таким образом, предикатам приписывается дополнительная, характеризующая роль в составе целого предложения, где они соотносятся с сингулярными терминами, выполняющими указательную функцию. С этой точки зрения опосредованное употреблением определенных лингвистических средств применение предикатов делает их использование ситуативно независимым, определяя возможность неперцептуального отношения к действительности, а сам переход от «квазипредикатов» к подлинным предикатам знаменует усвоение естественного языка как средства мышления, артикуляции действительности.

Представленное «объяснение» структуры указания не выдерживает критики. Во-первых, ни логически, ни эмпирически необоснованно рассмотрение употребления выражений, содержащих индексалы (вроде «Это есть/*¹»), как лишенного указательной функции. Осмысленное употребление таких выражений, как и их понимание, предполагает выделение индивидом определенных объектов в качестве объектов его восприятия, что, как показано выше, уже дает характеристику этих объектов. При этом усвоение (введение) естественного языка означает соотнесение осуществляемых индивидом разграничений в мире с принятой в определенном языковом обществе номенклатурой, что имеет чрезвычайно важные следствия ввиду той функции естественного языка, которую мы назвали «манипуля-тивной» и которая относится к построению в данной индивидуальной концептуальной системе определенных концептуальных структур средствами естественного языка и ведет, так сказать, к «обобществлению» содержания индивидуальных концептуальных систем.

Во-вторых, в таких концепциях просто декларируется, а не объясняется функция указания сингулярных терминов: просто утверждается, что именно с усвоения сингулярных терминов, как обозначающих «места» применения предикатов, начинается подлинное, непривязанное к ситуации употребление естественного языка, но не объясняется, как возможно понимание (усвоение) сингулярных терминов, осмысленное их употребление. Ожидать такого объяснения через определение связи сингулярных терминов и конструкций, вроде «Это есть F», не приходится: содержащемуся в них индексалу вовсе не приписывается указательная функция. Между тем имя может быть введено относительно любого объекта, на который осуществляется указание: типичный случай такого введения и представляет указание посредством употребления индексалов, которое — это следует подчеркнуть лишний раз — означает наряду с «индексалъным смыслом» построение определенного «дескриптивного смысла», относимого к рассматриваемому (выделенному) в определенном контексте объекту'.

Наконец, индексальный элемент присущ и употреблению самих дескрипций, содержащих в своей структуре

¹ С этой точки зрения куда ближе к истине слова Витгенштейна: «Для имени характерно как раз то, что оно объясняется через указательное «Это есть М> (или «Это называется «№> »)» (306, § 38).

как предикаты (общие имена), собственные имена, так и индексалы (например, «этот ученик Платона»). Однако вопрос семантического статуса этих составляющих дескрипции при обсуждаемом подходе остается неясным. Концепции, замкнутые в схеме, конституируемой двумя категориями — естественным языком и его употреблением, не способны предложить конструктивной альтернативы критикуемым в них классическим — платоническим и номиналистским — подходам. Свойственные таким концепциям попытки объяснить способность осмысленного употребления предикатов ссылкой на наличие в мире того, что называется «естественными классами» объектов и что рассматривается как необходимое условие способности думать и говорить о мире, не могут дать желаемого результата, ибо сами «естественные классы» рассматриваются как постижимые исключительно благодаря использованию естественного языка, точнее, посредством употребления многократно применяемых предикатов. Очевидным результатом таких попыток является круг в объяснении. Верно, что использование предикатов, имен и индексалов есть использование языка. Однако не менее верно, что язык не является априорным условием познания мира, а интерпретация его выражений осуществляется лишь в концептуальных системах носителей языка, являющихся необходимым условием усвоения и осмысленного употребления вербальной символики и вместе с тем объектом дальнейшего построения средствами естественного языка.

Относительно же семантического статуса и коммуникативной функции дескрипции ясно, что она не обязательно должна быть единственным образом идентифицирующей рассматриваемый объект (такая идентификация, как правило, осуществляется в рамках определенного, способствующего ей контекста). Дескрипция служит фиксации объекта, характеризуемого таким-то образом; при всем этом возможны различные комбинации референциальной и интенсиальной функций. Мы имеем в виду то, что любое множество интенсиональных характеристик может участвовать в комбинации с референциальной функцией имени в качестве референциалыюй основы для (последующего) рассмотрения таким-то образом характеризуемого объекта в других интенсиональных ролях, с точки зрения других интенсиональных функций. Так, характеристика некоторого объекта, названного именем «Гамлет», как принца Дании может служить референциальной основой для рас-

смотрения такого объекта — Рамлета-как-тгринца-Дании ~* в других, нежели предложенные Шекспиром, интенсиональных ролях, например как того, кто (в некотором возможном мире) не убил Полония, женился на Офелии и т. д. и т. п.

Именно опираясь на информацию, которой носитель языка располагает о некотором объекте в своей концептуальной системе (если, конечно, исключить случай намеренной лжи), он может успешно осуществить референцию на объект даже при использовании неправильной (неадекватной объекту) дескрипции, если и только если эта дескрипция фиксирует некоторое множество характеристик, в достаточной степени совпадающих (в вышерассмотренном смысле этого термина) с характеристиками, адекватно фиксирующими объект и приписываемыми ему другими носителями языка в данной конкретной ситуации (контексте) употребления дескрипции. В другом случае это множество характеристик может быть минимальным или даже пустым (т. е. вовсе не необходимо, чтобы таких, адекватных, характеристик было больше, чем неадекватных), если контекст употребления дескрипции аннулирует рефереп-циальный эффект неадекватных характеристик и содействует реализации указания.

Так, можно представить ситуацию, в которой некто, находясь в дальнем углу комнаты, указывает на лицо, сидящее за роялем, и говорит: «Хозяйка дома прекрасно играет». Допустим, остальные присутствующие в комнате знают, что лицо, сидящее за роялем, вовсе не хозяйка дома и вовсе не девушка, а парень, которого наш субъект принял за девушку из-за длинных волос. Такая ситуация не оставляет сомнения в том, какой референт приписывается выражению «хозяйка дома» другими присутствующими в комнате носителями языка.

Таким образом, даже в случае, когда сама дескрипция не содержит ничего, что соответствовало бы в релевантном аспекте рассматриваемому объекту, сам контекст ее употребления, включающий других людей в качестве носителей определенных концептуальных систем, может содействовать или даже обеспечить достижение ее референциаль-ного эффекта. В приведенном примере на релевантные, т. е. имеющие отношение к выделению рассматриваемого объекта, референциально обозначенного неадекватной дескрипцией, аспекты такого контекста наряду с другими факторами, конечно, указывают слова говорящего «пре-

красно играет», которыми он характеризует референциаль-но указываемый объект. Такая дескрипция служит средством направления внимания (мысли) других носителей языка на определенный объект, или сигналом искать объект. Таким сигналом служат и другие употребляемые относительно объекта выражения, причем в случае отсутствия удовлетворяющего дескрипции объекта поиск далее направляется другими относимыми к объекту предикатами (в нашем примере предикатом «прекрасно играет»). Нахождение такого удовлетворяющего рассматриваемый предикат объекта означает заполнение того места (аналогично заполнению мест пропозициональной функции), которое было указано (оставлено пустым) неадекватной дескрипцией.

Такой расчет поиска и нахождения объекта лежит в основе и той языковой практики, когда указание на объект осуществляется заведомо неадекватной дескрипцией, т. е. когда носитель языка сам сознает неадекватность употребляемой им дескрипции, но рассчитывает на контекст ее употребления и людей как части этого контекста, корректирующей и содействующей достижению эффекта указания. Следовательно, языковые выражения не осуществляют референции сами по себе, достижение референциального эффекта не определяется только «семантикой выражения»; оно предполагает учет носителей языка как носителей, интерпретирующих эти выражения концептуальных систем, и участников интерпретируемого в этих системах црагма-тического контекста их употребления. Абстрагируясь от такого фактора, мы вообще должны были бы полагать, что, например, собственные имена («Иван», «Джон», «Жан», «Ионас» и др. ) — ввиду присущей им индексальности — являются общими именами.

Такую релятивизацию понятия смысла, имеющую в качестве онтологического следствия релятивизацию понятия универсума объектов относительно определенной концептуальной системы, можно сопоставить с проводимым в современных логико-философских исследованиях естественного языка различием прагматических и семантических аспектов языка. Речь идет о различении в интенсиональном плане значения предложения — как функции от контекстуальных факторов к пропозициям — и смысла предложения, т. е. пропозиции как функции от возможных миров к истинностным значениям. В таком случае пришлось бы различать: 1) значение предложения, 2) пропозицию,

или смысл, для говорящего и 3) пропозицию, или смысл, для слушающего. В примере, приводимом Б. Ханссоном (148), Джон всегда путает имена жены Билла Сьюзан и его сестры Сью. Билл это знает, поэтому, когда Джон говорит: «Я надеюсь, Сью поправляется», Билл понимает, что речь идет о его жене. В этой ситуации объективно как пропозиция, выраженная Джоном, так и пропозиция, принятая Биллом, состоят в том, что Джон надеется, что Сьюзан поправляется, но ни одна из них не тождественна значению предложения, употребленного для выражения этой пропозиции.

В аналогичном рассмотрении Крипке (190) признает необходимость различать то, что он называет «семантической референцией», от «референции говорящего». Под первой разумеется то, что означают слова говорящего, а под второй — то, что, согласно Крипке, говорящий имеет в виду, употребляя эти слова в определенной ситуации. Последнее охватывает намерения говорящего и разные параметры контекста употребления. Под референтом говорящего тогда понимается тот объект, о котором говорящий, согласно Крипке, желает, имеет намерение говорить и относительно которого он думает, что он (этот объект) удовлетворяет условию быть семантическим референтом употребляемого говорящим выражения. В терминах такого различения Крипке интерпретирует примеры вроде: «Человек, пьющий шампанское, является тем-то» (в ситуации, когда это предложение относится к индивиду, который на самом деле не пьет шампанское, о чем говорящий не знает, но который на самом деле является «тем-то»); «Ее супруг очень любезен с ней» (в ситуации, когда это предложение относится к женщине, за которой ухаживает данный индивид, которого говорящий принимает за ее мужа, хотя на самом деле он не является таковым); «Джонс сгребает листья» (в ситуации, когда говорящий — из-за отдаленности — принимает Смита, который на самом деле сгребает листья, за Джонса) и т. д.

Так как семантическими референтами сингулярных терминов являются те объекты, которые на самом деле, или объективно, — т. е. согласно общепринятой в данном обществе языковой номенклатуре — соответствуют им (удовлетворяют данным терминам или являются референтами соответствующих терминов), приведенные предложения с точки зрения семантической референции, т. е. согласно общепринятой номенклатуре, должны полагаться

ложными, что отвечает расселовской теории определенных дескрипций.

Однако с точки зрения референции говорящего, предполагающей учет прагматического фактора употребления выражения, хотя референты и не соответствуют употребляемым сингулярным терминам, контекст употребления может способствовать достижению референциального эффекта и, следовательно, осуществлению функции предикации. Осознание говорящим того, что его референция не соответствует семантической референции, должно, по Крипке, привести его к исправлению своей ошибки; эффективное осуществление коммуникации предполагает совпадение семантической референции с референцией говорящего. Такое требование, однако, как аргументировалось нами выше, реализуемо лишь в условиях идеальной коммуникации, характеризуемой принятием всеми носителями языка одной и той же абсолютной «семантики языка».

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒