15 Заказ J» 879 4 страница

¹ См. исследования Грайса (141, 142), Сэрла (282).

ных систем носителей языка. Соответственно если в одном случае мы имеем дело с метафизически всезнающим носителем языка как конструктом теории, то в другом случае роль такого конструкта отводится лингвистически всезнающему носителю языка. Однако в обоих случаях необъяс-ненной остается интуиция реальных, ни лингвистически, ни метафизически не всезнающих носителей языка.

В свете сказанного относительно общих имен очевидным является то, что как в одной, так и в другой теории как теории «семантики языка» невозможно в рамках одной когерентной теории учесть столь разные уровни знания носителей языка — от обыденного, предстающего в виде определенных стереотипов, до научного, включая самые разные, посредующие его аспекты. Неизбежным следствием такой попытки является хотя и осуществляемая в разных плоскостях — референтной и интенсионалистской— абсолютизация разных аспектов «семантики языка».

Смысл множества общих имен естественного языка (таких, как «желтый», «тяжелый», «сладкий», «интересный», «хороший» и т. п. ) не подлежит определению в терминах необходимых и достаточных условий как критериев идентификации соотносимых с ними объектов, как абсолютных (независимых от контекста употребления) критериев правильности употребления таких имен. В отношении этих имен, скорее, имеет место то, что Витгенштейн называл «семейными сходствами». «Определенная неопреде--ленность», «размытость» смысловых границ этих общих имен делает их в достаточной мере гибкими и тем самым функционально эффективными для употребления во множестве контекстов естественного языка. Идентификация соответствующих объектов по их феноменологическим свойствам, а также исходя из определенного контекста употребления общих имен является вполне достаточной (т. е. является тем, что требуется) для множества прагматических целей языковой коммуникации, языкового поведения вообще.

Наконец, хотя отстаиваемое Крипке понимание возможных миров стимулируется рассмотрением реального объекта в различных контрафактических ситуациях и в этом смысле дает один четкий критерий прослеживания объекта через возможные миры, т. е. в разных контрафактических ситуациях, в которых объект не характеризуется рассматриваемыми в действительном мире свойствами, это не единственная возможная концепция, которая отвечает

определенной интуиции носителя языка. Последнему приходится решать проблему отождествления не только в терминах рассмотрения реального объекта, помещенного в различные контрафактические ситуации, но и сопоставления, отождествления, различения реальных, а также возможных объектов, исключительно исходя из реальных, или постулируемых, свойств этих объектов. Это и составляет подлинную проблему трансмировой идентификации объектов. В логико-лингвистическом анализе естественного языка это — проблема кореференции, или совместного указания, языковых выражений.

4. КОРЕФЕРЕНЦИЯ: ВЫХОД В УНИВЕРСУМ ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫХ И ВОЗМОЖНЫХ ОБЪЕКТОВ

Проблемам референции в современных лингвистических формальных теориях уделяется внимание в той мере, в какой в этих теориях предусматривается рассмотрение связи естественного языка и реальности, т. е. постольку, поскольку такое рассмотрение полагается существенным для построения семантической теории языка. Тем не менее любая глубина рассмотрения проблемы референции предполагает рассмотрение проблемы кореференции имен и именных групп, или фраз (в лингвистической терминологии), сингулярных терминов (в терминологии логики).

С экспликацией этого феномена (столь характерного при употреблении естественного языка), определяющего семантическую последовательность, связанность рассуждения (текста), в лингвистических теориях имеют дело всякий раз, когда анализируется «анафорическое употребление» местоимений, т. е. когда местоимение употребляется в качестве замены некоторого антецедента — предшествующего ему имени, именной группы или даже некоторого множества предложений, обозначающих некоторый объект в возможно широком понимании этого термина. В силу как методологических установок рассматриваемых лингвистических теорий, так и их предсказательных возможностей речь, как правило, идет об экспликации анафорического употребления местоимений в рамках отдельных предложений. Однако даже в таком узком контексте приходится иметь дело с весьма сложными проблемами.

Определение функции денотации (обозначения), как отмечалось выше, составляет саму суть исследований по референтной семантике, так как оно относится не только

к именам и именным группам (как сингулярным терминам), но и ко всем осмысленным выражениям в качестве определения их смысла. Конструктивность теории корефе-ренции как семантической основы анафорического употребления местоимений очевидна, когда речь идет о референции и кореференции относительно объектов действительного мира. Однако рассмотрение более сложных случаев требует разработки, определенной модификации этого подхода. Так, статус местоимения «ее» в предложении «Джон хочет поймать рыбу и съесть ее на ужин» получает следующее объяснение (см. 228, с. 371). В данном случае речь идет о кореференции (на что указывает местоимение «ее») не непосредственно между соответствую^-щими выражениями первой и второй частей предложения, а о кореференции относительно того объекта, который делает гипотетическую ситуацию, описываемую в первой части предложения, реальной. Аналогично, исходя из дихотомии атрибутивного/референциального употребления дескрипций, утверждается, что, например, в предложениях «Джон хочет жениться на девушке, которая не нравится его родителям, и иметь от нее много детей», «Джон ищет человека, который убил Смита, и Билл ищет его» даже в атрибутивном истолковании содержащихся в них определенных дескрипций имеет место кореференция, являясь базисом для прономинализации. Она обусловливается пресуппозицией существования объектов, удовлетворяющих рассматриваемым дескрипциям, хотя — в отличие от рефе-ренциального употребления — не предполагает знания, кто является референтом дескрипции, какой конкретный индивид является, как в последнем предложении, объектом поиска, т. е. не предполагает априорного знания его тождества. Отсюда следует, что различие между атрибутивным и референциальным употреблением надо рассматривать как независимое от того, связывается с именной группой пресуппозиция существования или нет.

Различие атрибутивного/референциального употребления, исходя из реальностей английского языка, интерпретируется — благодаря тому что в этом языке фиксации рассматриваемого различия способствует наличие грамматической категории определенного и неопределенного артикля — и как различие между двумя неопределенными артиклями, отличающимися один от другого наличием дифференциальных признаков (см. 128). Ввиду возможной логической интерпретации неопределенного артикля как

йвантора Существования многие логики, следуя расселвй-скому пониманию, фиксируют данное различие как различие области действия квантора существования. Соответствующие логические парафразы вышеприведенного предложения «Джон хочет жениться на девушке, которая не нравится его родителям» в квазилогической нотации предстают как «Джон хочет (3 х) (х— девушка, которую родители Джона не любят, & Джон женится на х)» — атрибутивный случай — и «( 3 х) (х — девушка, которую родители Джона не любят, & Джон хочет жениться на х)» — референциалъный случай.

Аналогично в теории Монтегю (224), где кванторные выражения (вроде «человек» — «a man», «единорог» — «a unicorn», «лошадь» — «a horse») относятся к той же синтаксической категории и семантическому типу, что и сингулярные термины, различие атрибутивное/референциаль-ное объясняется разной областью действия кванторных слов, соответственно разным порядком применения синтаксических и семантических правил построения языкового выражения (как в «Джон ищет единорога», «Джон говорит о единороге», «Джон должен Смиту лошадь»). В формальном представлении — разным линейным взаиморасположением кванторов и предикатов в соответствующей логической формуле.

Рассматриваемая неоднозначность объясняется как возникающая в силу двух разных способов соотношения кванторных выражений с другими составляющими предложения. Так, атрибутивный случай объясняется в соответствующем дереве анализа предложения «Джон ищет единорога» в терминах соотнесения кванторного выражения «единорог» — по аналогии с сингулярным термином — с глаголом «ищет». В результате этого образуется непереходная глагольная фраза «ищет единорога»; в квазилогической записи: «Джон ищет (3 г) (х является единорогом)». В свою очередь, референциальный случай имеет место, когда кванторное выражение «единорог» соотносится в соответствующем дереве с выражением «Джон ищет х». Согласно этому анализу, «Джон ищет единорога» истинно, если и только если имеется (определенный) единорог, которого ищет Джон, т. е. который характеризуется свойством «быть искомым Джоном». В квазилогической нотации: ( Э я) (х является единорогом, & Джон ищет х). Из сказанного ясно, что для экспликации механизмов референции и кореференции, как они работают в практи-

кё употребления естественного языка, необходимо распб-лагать определенной общей схемой такой экспликации, охватывающей как простые, так и более сложные случаи и — что особенно важно — осуществляемой на методологически приемлемой основе. Попытки объяснения отдельных случаев референции и кореференции, взятых самих по себе, не дают возможности перейти к такой общей схеме и, как правило, страдают неопределенностью. Между тем подобные семантические моменты ведут к рассмотрению этих феноменов в свете той или иной концепции воамоою-ных миров. При этом существенным фактором, определяющим адекватность рассматриваемого анализа, является принятие в рамках той или иной концепции возможных миров определенного статуса возможных объектов, или индивидов. В традиции референтной семантики тут выделяются два подхода: один, при котором рассматривается единый, или абсолютный, универсум, состоящий из объектов, принадлежащих разным возможным мирам и являющихся значениями не-логических констант анализируемого естественного языка, как в выгперассмотренных референтных концепциях абсолютной «семантики языка», и другой, при котором принимается релятивизированная относительно носителей языка трактовка понятий «возможный мир» и «возможный объект».

Остановимся на некоторых существенных для целей нашего анализа моментах этого подхода, как он представлен у Я. Хинтикки. С нашей точки зрения, выдвинутые им идеи в значительной степени способствуют адекватному анализу феноменов референции и кореференции, равно как и конструктивному анализу естественного языка вообще.

5. КОРЕФЕРЕНЦИЯ И СЕМАНТИКА ВОЗМОЖНЫХ МИРОВ Я. ХИНТИККИ

Разговор о кореференции имеет смысл только относительно спецификации определенного возможного мира или множества возможных миров. Внешним языковым признаком того, что предложение следует рассматривать с точки зрения возможных миров, выступает наличие в нем модальных терминов, т. е. терминов, фиксирующих модальные понятия. Понимание последнего означает понимание определенного — в зависимости от содержания рассматриваемого модального понятия — отношения альтернативности на определенном множестве возможных миров. Если

речь идет о понятиях, выражающих пропозициональные установки носителя языка (его знание, веру, мнение, убеждение, желание, стремление и др. ), то отношение альтернативности рассматривается релятивно данному носителю языка и под соответствующими альтернативными мирами по отношению к W понимаются возможные миры, совместимые с данной пропозициональной установкой данного носителя языка как члена мира W.

Иными словами, речь тогда идет о мирах, совместимых с тем, что определенный носитель языка знает, думает, чего желает, к чему стремится и т. д. в данном мире W. Поэтому предложение «Джон вчера потерял черную ручку, а Билл сегодня нашел ее» с рассматриваемой точки зрения отличается от «Джон вчера потерял черную ручку, а Билл думает, что сегодня нашел ее» тем, что в последнем случае речь идет о тождестве черной ручки, потерянной вчера Джоном, с ручкой, которую сегодня нашел Билл, с точки зрения возможных миров, совместимых с данной пропозициональной установкой Билла и альтернативных миру, который описывается в рассматриваемом предложении: не исключено, что Билл ошибается в своем мнении и вовсе не нашел ручку Джона (157). Анализ предложений, содержащих кореференцию через несколько контекстов мнения (например, в предложении «Джон думает, что он поймал рыбу, которую он хотел поймать вчера, а Билл думает, что он поймал ее»), т. е. анализ предложений, содержащих обратную референцию на возможный мир, введенный ранее, конструктивно осуществляется в терминах «обратно-смотрящих» операторов, или операторов возврата (см. 276, 277).

В терминах такого подхода предлагается следующее объяснение случаев, когда кореференциалъностъ имеет место независимо от референциалъности (в хинтикковском понимании — как указания на существующий в действительном мире объект). Так, кореференциальность в вышеприведенном предложении «Джон хочет поймать рыбу и съесть ее на ужин» заключается в том, что в каждом возможном мире, совместимом с тем, чего хочет Джон, он ловит рыбу и съедает эту рыбу за ужином. Кореференция имеет место, хотя в разных возможных мирах разные объекты подвергаются той же операции. Соответственно экспликация различия атрибутивного и референциального употребления с позиции рассматриваемого подхода базируется на понимании предложения, имеющего форму «Fa»

(где «о» — рассматриваемый сингулярный термин, «F» — предикатное выражение, содержащее одно или более чем одно модальное понятие), например «Джон думает, что премьер-министр Дании — социал-демократ», — как предложения о различных объектах, которые указываются рассматриваемым сингулярным термином в различных возможных мирах: в этом случае речь идет об интерпретации de dicto.

При этой интерпретации приведенное предложение понимается как выражающее мнение Джона о том, что, кто бы ни был премьер-министром Дании, он является социал-демократом. Мнение Джона может основываться, например, на информации о том, что данный кабинет министров составляют исключительно социал-демократы. В этом случае мнение Джона касается разных датских политиков, которые в разных возможных мирах являются премьер-министрами Дании. Эти возможные миры и являются теми мирами, которые совместимы с тем, что думает Джон. Именно в силу этой референции на разные объекты, принадлежащие разным возможным мирам, из истинности «Fa» нельзя вывести — как предписывается классическим правилом экзистенциального обобщения — истинность « 3 х Fx» (т. е. утверждение о существовании объекта, относительно которого истинно «Fx»), т. е. заключить о том, что «Fa: » истинно относительно некоторого определенного объекта.

Кроме того, речь может идти о понимании предложения «Fa» как предложения об определенном объекте, который указывается (выбирается) сингулярным термином в ряде возможных миров, в том числе и в действительном мире. В этом случае имеют дело с интерпретацией de re, формально: 3 х Fx, где «Fa; », например, «Джон думает, что х является социал-демократом». Иными словами, Джон имеет в виду определенного датского политика, ему известно, кто является премьер-министром Дании, ибо иметь мнение о том, кто чем является, — значит, согласно Хин-тикке, иметь мнение об определенном индивиде, который удовлетворяет рассматриваемому предикату. Отсюда следует, что правило экзистенциального обобщения не общезначимо для любой интерпретации сингулярных терминов: его применение требует выполнения дополнительного условия, заключающегося в гарантии, что «а» выбирает один и тот же индивид во всех возможных мирах, в качестве члена которых «а» рассматривается в «Fa», т. е. в зави-

симости от того, какая пропозициональная установка приписывается данному носителю языка в «Fa». Если к тому же пресуппозируется существование в действительном мире такого индивида, то мы имеем: ( 3 х) (x = a& Fx), или альтернативно: (х) (x = a-> Fx).

Таким образом, объяснение причин возможности или, наоборот, невозможности применения экзистенциального обобщения, иначе говоря, возможности осуществления квантификации через модальный контекст, сводится к рассмотрению возможности осуществления перекрестного отождествления индивидов, существующих в различных возможных мирах, т. е. к тому, можно ли сказать об определенном члене (множества индивидов) одного возможного мира, что он является или не является тождественным члену другого возможного мира '.

Употребления de dicto и de re, согласно Хинтикке и в противоположность точке зрения Доннелана, не рассматриваются как несводимые. Особенностью данной неоднозначности, отличающей ее от других структурных (синтаксических или семантических) неоднозначностей, является то, что при наличии некоторой дополнительной информации, т. е. информации, не содержащейся в самом предложении, рассматриваемые две интерпретации «сливаются». Разница между утверждением о нескольких референтах в ряде возможных миров и утверждением об актуальном референте, который указывается сингулярным термином, исчезает, как только этот термин выбирает один и тот же объект во всех этих мирах. Так, относительно приведенного примера определенная дескрипция «премьер-министр Дании» в таком случае «выбирает» одного и того же индивида во всех совместимых с мнением Джона альтернативах по отношению к действительному миру. Это, в свою очередь, интерпретируется как означающее, что Джон имеет мнение о том, кто является премьер-министром Дании (157).

Рассмотрение неоднозначностей такого рода поднимает ряд вопросов методологического порядка, относящихся к эксплицирующим возможностям некоторых наиболее ло-

¹ В понимании Хинтикки, «квантор существования неразрывно содержит две кажущиеся разными идеи: существование в определенном мире и тождество в ряде возможных миров» (160 с. 124).

гически ориентированных лингвистических теорий «семантики языка». Так, возможность совпадения интерпретаций de dicto, de re при наличии дополнительной информации означает, что приписывание выражению определенной логической формы в общем случае зависит от контекста употребления языкового выражения. Конечно, проблема выявления такой неоднозначности решается в теориях, в которых смысл соответствующих выражений эксплицируется в интенсиональных понятиях (например, в грамматике Монтегю), т. е. там, где понятия интенсиональной логики используются для определения смысла языковых выражений, а не только для установления их референции и кореференции, как в генеративной семантике. Вместе с тем, отмечая большие эксплицирующие возможности теорий такого типа, следует подчеркнуть, что эти возможности исчерпываются демонстрацией определенного множества интерпретаций языковых выражений. Данные теории не содержат объяснения процедур разрешения таких неоднозначностей — выбора, согласно контексту, в широком понимании, согласно знанию носителя языка, содержащемуся в его концептуальной системе, определенной интерпретации языкового выражения из множества возможных интерпретаций. Между тем именно этот момент существен для понимания и употребления естественного языка его носителями.

Вместе с тем из того, что предложение не содержит терминов, выражающих модальные понятия, нельзя заключать, что это предложение не может быть перефразировано в дизъюнкцию нескольких предложений при наличии определенной ситуации, контекста, содержащего определенную дополнительную информацию. Иными словами, из того факта, что выражение не однозначно, когда оно рассматривается само по себе, т. е. вне контекста, не следует, что оно остается таковым, когда помещается в определенный контекст. Предложенная Хинтиккой релятивизация понятий возможного мира и объекта относительно пропозициональных установок носителей языка, несомненно, вносит конструктивный вклад в анализ проблем референции и кореференции. Широте диапазона охватываемых этим анализом явлений наряду с принятием специфической доктрины возможных миров в значительной степени способствует припятие в качестве теоретической осповы этого анализа концепции языковых, или семантических, игр, или теоретико-игровой семантики как определенной системы

правил семантического анализа предложений естественного языка.

Методологически понятие языковой игры соотносимо с понятием «языковых игр» у Витгенштейна (см. 306), а теоретически — с аналогичным строгим понятием математической теории игр. С точки зрения рассматриваемого подхода понимание предложения есть знание того, что имеет место в соотносимой с этим предложением языковой игре как определенной правилосообразной деятельности носителей языка, связывающей язык с миром, о котором он говорит (см. 158, 163). Сама игра представляет собой последовательную процедуру верификации предложения (в частности, регламентируемую правилами игры трансформацию квантифицированных предложений в атомарные предложения). Один из двух игроков, называемых «Я» и «Природа», соответственно пытается доказать, что рассматриваемое предложение является истинным (в традиционном смысле), а его оппонент, соблюдая приписываемую правилами ведения игры очередность своих действий, — что оно является ложным. Иными словами, истинность предложения означает, что игрок, называемый «Я», располагает выигрышной стратегией в игре, соотносимой с данным предложением. Ложность предложения соответственно означает, что другой игрок, т. е. «Природа», располагает выигрышной стратегией в данной игре.

Таким образом, основная идея заключается в определении истинности предложения ссылкой на соотносимую с ним семантическую игру. Например, поскольку верификация экзистенциальных утверждений сводится к поиску и — в случае успеха — нахождению определенного объекта, семантические игры, связанные с кванторами — основными средствами референции и кореференции, представляют собой по сути дела игры поиска и нахождения, в которых раскрывается семантика кванторных выражений естественного языка, неохватываемая известными логическими исчислениями, например логической теорией первого порядка.

Не вдаваясь в более детальный анализ этого вопроса, отметим, что, несмотря на известное противопоставление теоретико-истинностного (как описательного) и теоретико-игрового (как деятельностного) подходов к анализу семантики языковых выражений, в конечном итоге нельзя не видеть их фундаментальную связь, заключающуюся, с нашей точки зрения, в следующем. В одном случае считает-

ей, что знание смысла предложения имплицирует знание о том, каким должен быть мир, чтобы предложение было истинным, т. е. на какие объекты мы можем натолкнуться, когда знаем смысл предложения. В другом случае полагается, что знание смысла предложения имплицирует знание пути его реализации, т. е. знание процедур поиска соответствующих объектов. Короче говоря, если в первом случае речь идет о представлении (описании) условий истинности предложения, то во втором — о том, как устанавливается их наличие, в терминологии лингвистической философии — как практически устанавливается (обосновывается) истинность предложения перед лицом возможного его опровержения (см. 208).

Существенной характеристикой теоретико-игрового подхода является то, что под семантической интерпретацией предложения понимается не соотношение с ним какой-то глубинной структуры (из которой оно может быть получено синтаксически), а последовательность операций, осуществляемых на поверхностной форме предложения и шаг за шагом раскрывающих его смысл. Речь идет не о синтаксическом выведении поверхностной структуры предложения из постулируемых различных семантических репрезентаций его, а о применении к предложению множества правил игр как правил его семантической интерпретации. Хотя семантический анализ предложения определяется поиском скрытой (т. е. выявляемой в процессе применения правил игр) семантической структуры, результатом каждого применения правил является определенное осмысленное (правильно построенное) предложение естественного языка, т. е. определенная поверхностная форма. Рассматриваемый в обратном порядке, такой анализ, естественно, может пониматься как процесс порождения данного предложения.

Таким образом, семантическая интерпретация предложения не определяется непосредственно его поверхностной формой. Хотя каждое правило игры оперирует на такой структуре, оно превращает ее в другую поверхностную структуру для последующих применений правил. Семантическая интерпретация исходного предложения определяется игрой в целом, а не какой-то ее частью. При таком понимании семантический анализ может быть охарактеризован как систематическое предвидение того, что может иметь место в соотносимых с предложением языковых играх. Сами семантические репрезентации, формулируемые

ё определённой логической теории, например эпистемиче-ской логике, в лучшем случае рассматриваются как продукты этого анализа. Они не фигурируют на какой бы то ни было стадии семантического анализа. Наконец, ввиду того что семантические игры относятся к употреблению (применению) естественного языка, делается вывод о том, что вопросы его употребления не могут быть исключены us семантики.

Такой подход, совмещающий в одной теории релятиви-зированную (относительно носителей языка) доктрину возможных миров с теоретико-игровой интерпретацией предложений естественного языка, пе только закладывает основу для систематического исследования логического поведения множества кванторных выражений естественного языка, но и поднимает ряд вопросов, которые относятся к методологии его анализа в современных формальных теориях.

Неадекватность такого анализа объясняется тем, что его конечный результат рассматривается как функция анализа частей некоторого целого в соответствии с «принципом Фреге» — как в синтаксическом, так и в семантическом плане — и таким образом определяется направлением «извне-вовне», тогда как фактор контекста всегда характеризуется обратным направлением. Ряд семантических неоднозначностей, в том числе различие de dicto/de re, получает разрешение при наличии определенной дополнительной экстралингвистической информации.

Однако принципиально важным здесь является не то, что контексту приписывается функция определения неоднозначности языкового выражения, а то, что в рассматриваемых теориях не предусматривается обратная связь контекста с находящимся в области его действия языковым выражением, которая и разрешает неоднозначность языкового выражения. В этом смысле нам представляется кве-стионируемым как фрегевский принцип апализа, так и тезис рекурсивности множества грамматически правильных предложений естественного языка, приписывание логической формы независимо от контекста употребления языкового выражения, постулат универсальности глубинных языковых структур. Словом, имеется достаточно оснований подвергнуть сомнению то соотношение синтаксических и семантических структур, которое они получают в современных формальных теориях естественного языка как теориях логической формы его выражений, и тем самым

квестионировать обоснованность релевантной аналогии естественного языка и формальных языков, на предположении которой зиждется такое понимание соотношения синтаксического и семантического аспектов этого языка. Для теории кореференции, базирующейся на использовании понятий семантики возможных миров, фундаментально важным является обоснование методов отождествления, или методов перекрестного отождествления, объектов, существующих в различных возможных мирах. Сложность проблемы установления этих методов, естественно, соответствует сложности описываемых естественным языком всевозможных, в том числе контрфактических, ситуаций. В итоге для анализа таких ситуаций часто прибегают к понятиям, которые только в первом приближении соответствуют интуиции носителей языка. Так, известный в литературе пример Дж. Макколи «Мне снилось, что я Бриджит Бордо и что я целовал меня», не поддающийся анализу в терминах кореференции объектов действительного мира, в терминах семантики возможных миров рассматривается как описывающий ситуацию, в которой речь идет о том, что в «мирах-сновидениях» говорящего (т. е. в мирах, совместимых с тем, что ему снится) имеется двое его двойников, или аналогов, причем аналогов в различном смысле '. Один из двойников говорящего является тем, чей опыт говорящий разделяет в данном «мире-сновидении», другой, очевидно, является его двойником в ином отношении. Проблема состоит в установлении методов отождествления этих объектов, тем более что иногда (см. 193) предполагается раздробление одного и того же объекта на несколько объектов в другом возможном мире.

Действительно, критерии, по которым носители языка на самом деле осуществляют перекрестное отождествление и решают, являются тождественными или нет объекты, принадлежащие к различным возможным мирам, проблематичны, так как не представляются ясными структурные свойства того, что называется «мировыми линиями», связывающими разные «манифестации», «роли», «двойники», или «аналоги», одного и того же объекта в различных возможных мирах. Хинтикка рассматривает понятие «мировой линии» в качестве экспликата понятия смысла син-

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒