15 Заказ J» 879 1 страница

ПО

плификаций (осуществляемых одним и тем же или разными носителями языка) соответствующего предложения-типа. На основе абстракции последнего — как определенного концепта, содержащего информацию о воспринимаемом содержании этих физических сигналов, — распознаются конкретные его реализации.

Таким образом, уже на этом уровне можно говорить, хотя и в нестандартном понимании этого термина, о семантическом анализе предложений-знаков. В стандартном, общепринятом понимании под последним, очевидно, имеется в виду приписывание воспринимаемым предложениям-знакам определенных семантических сущностей. Тогда приходится различать по крайней мере два вида этих сущностей: то, что мы выше назвали «фиксированными значениями» (аналог «значений» Монтегю и Кресс-велла, «характера» Каплана, «смысла» и «пропозиции» Ка-ца), и то, что представляют собой «пропозиции», «смысл» Монтегю и Крессвелла, «содержание» Каплана. С этой точки зрения предложения могут иметь тождественное значение, но выражать разные пропозиции — как в случае «Я болен», произносимого двумя носителями языка, т. е. когда употребляются два предложения-знака, представляющие то же предложение-тип, или как в случае предложений «Я болен» и «I am ill», произносимых носителями двух разных языков. Наоборот, пропозиции, выражаемые двумя предложениями, могут быть тождественны, а значение соответствующих предложений различное (как в случае, когда я произношу «Я болен» и моя жена говорит «Мой муж болен» или «Он [имея в виду меня] болен». С таким подходом и связывается возможность рассмотрения пропозиций как сущностей sui generis (аналогична числам, множествам, классам и т. п. ), как того, что может рассматриваться отвлеченно от любых предложений, которые используются для их выражения, от любого языка. Такие сущности рассматриваются в качестве объектов различных пропозициональных установок (см. гл. V) и полагаются носителями истины и лжи.

Когда то, что мы назвали «прагматическим аспектом», вовсе не учитывается, имеют дело с семантикой исключительно на уровне значений предложений, причем, когда те рассматриваются независимо от концептуальных систем, имеют дело с абсолютизированным ее вариантом, который и описывается в интерпретативной концепции семантики. С точки зрения такой теории предложения

«Я болен» и «Я не болен» должны рассматриваться и рассматриваются как противоречащие одно другому даже в том случае, когда они произносятся разными носителями языка и каждое из них является истинным. Когда же «прагматический аспект» учитывается, но лишь в той степени, в которой учитывается аспект референции языковых выражений, а сами пропозиции рассматриваются вне их связи с определенными концептуальными системами, имеют дело также с абстрактной «семантикой языка», хотя и построенной на рассмотрении связи языка и мира. Наконец, когда интенсиональные сущности вообще не признаются в качестве теоретически приемлемых (как в концепции Куайна), т. е. ни в связи с концептуальными системами, ни в качестве их ингредиентов, тогда семантический анализ замыкается в самом языке как непосредственно (без каких-либо посредников) относящемся к действительности и к поведению его носителей. Носителями истинностных значений тогда полагаются постоянные, или контекстно-свободные, предложения; при этом предусматривается процедура перевода контекстно-зависимых предложений, вроде «Я болен», в постоянные предложения, предполагающая, в частности, замену индексалов на собственные имена и определенные дескрипции.

При таком подходе, однако, остается необъясненной не только интуиция приписывания разных значений (в вышеуказанном понимании) одному и тому же предложению, но и — что особенно важно — сама возможность изначального усвоения естественного языка. Последняя, с нашей точки зрения, предполагает в качестве необходимого условия соотнесения языка и действительности как то, что субъект, воспринимая действительность, уже в определенной степени артикулирует ее, т. е. выделяет в ней определенные объекты, так и то, что среди этих выделяемых и тем самым отличаемых один от другого и от других объектов воспринимаемой субъектом действительности содержатся сами выражения естественного языка как различаемые и отождествляемые субъектом в определенной степени физические сигналы.

Следовательно, мы проявляем способность различать объекты мира не благодаря усвоению естественного языка, как полагал Витгенштейн и как думают современные его последователи, не потому, что язык со своей системой классификации создает возможность выхода к действительности и тем самым является априорным условием ее

познания. Так, мы начинаем различать красные от некрасных объектов не потому, что усваиваем критерий правильного употребления предиката «красный». Усвоение естественного языка предполагает различение как самих языковых выражений, так и ситуаций, в которых они употребляются, и, наконец, их соотнесение: и то и другое осуществляется посредством концептов определенной концептуальной системы. При этом существенная сторона усвоения, или введения, вербальной символики как кода концептов индивидуальных концептуальных систем и средства коммуникации носителей этих систем заключается в социальной, конвенциональной ориентации этих систем в смысле стремления привести содержащуюся в них семантику и используемую для ее кодирования номенклатуру к принятым в определенном языковом обществе нормам.

На этом этапе язык может использоваться и используется (путем известных процедур подкрепления, фиксирования правильных с точки зрения социальной употреблений и, наоборот, исправления, отвержения неправильных употреблений языковых выражений) для определенной трансформации изначальной довербальной или уже в некоторой степени вербализованной (в смысле использования в определенной мере собственной идиосинкретической номенклатуры) «картины мира», для ее социализации.

Именно учитывая возможность осуществляемого посредством естественного языка перехода от индивидуального, субъективного к интерсубъективному и в этом смысле объективному, т. е. к интерсубъективно осуществляемым разграничениям, артикуляции мира посредством общепринятой номенклатуры, только и можно конструктивно истолковать усвоение правильного употребления языковых выражений как усвоение соответствующих разграничений (классификаций) в мире, как предпосылку социальной коммуникации носителей разных концептуальных систем. Иллюзия вездесущности языка создается уже потому, что мы не располагаем другим, кроме языка, средством объяснения нашего познания и понимания мира: мы не можем избежать использования языка при объяснении самого языка. Отсюда и иллюзия тавтологич-ности языкового объяснения (см. гл. III).

Кодирование концептов системы вербальными выражениями являет не только предпосылку вербальной социальной коммуникации. Естественный язык, символически

8 Заказ № 679

фиксируя определенные концепты концептуальной системы мира, дает возможность, манипулируя ■ — на основе усвоения и по мере построения концепта о грамматической структуре языка — вербальными символами, манипулировать концептами системы. Это значит строить в ней в соответствии с фундаментальным принципом интерпретации новые концептуальные структуры, которые континуально, но опосредованно — через другие концепты и их структуры — соотнесены с концептами, отражающими актуальный познавательный опыт индивида. В таком понимании первые, очевидно, несводимы ко вторым, хотя и неразрывно связаны с ними. Содержание концептуальной системы может быть не только более или менее «богатым», но и более или менее близким к познаваемой действительности. Однако оно не является полностью детерминированным ею; речь идет о логической (т. е. обусловливаемой самой системой) возможности построения концептов.

Построенные поередетвом языка концептуальные структуры скорее относятся к возможному, чем к актуальному, опыту индивида. Они представляют собой информацию, которую без языка невозможно ввести в концептуальную систему, т. е. манипулируя языком и фиксируемыми нм концептами, построить в концептуальной системе и, следовательно, провести соответствующие (дополнительные) разграничения в мире. (В этом, еобственно говоря, н таится опасность абсолютизации, гиповтазирования языка. ) Это может быть информация как о принципиально наблюдаемых в действительности, но недоступных наблюдению индивида объектах, так и о принципиально или непринципиально ненаблюдаемых, или гипотетических, объектах. В этом смысле концепты, кодируемые вербальными символами «вода», «красное», «бежит» и т. п., отличаются от концептов, кодируемых символами «энтропия», «кентавр», «демократия», «У—1» и др.

В таком расширении границ познания, в возможности перешагнуть границы актуального опыта и заключается познавательная ценность символизма, языка вообще. Это относится не только к естественным языкам, но вообще к любой символике, используемой в качестве средства кодирования и манипулирования концептами концептуальной системы. В качестве значительного момента такого расширения познавательных границ можно указать на то, что именуется феноменом «самосознания». С рассматри-заемой точки зрения он представляет собой частный слу-

чан взаимоинтерпретации Концептов, когда концептуальная система in corpore интерпретируется («отражается») в собственных концептах, что в лингвистическом плане выражается усвоением (построением) соответствующего концепта как смысла индексала «я».

Из-за отсутствия взаимооднозначного соответствия между континуумом концептуальной системы и множеством вербальных выражений не представляется возможным говорить об абсолютных выразительных возможностях естественного языка. Понятие «выражение» здесь требует существенной оговорки: естественный язык сам по себе вообще ничего не выражает, если не предполагается определенная его интерпретация. С точки зрения отстаиваемого нами подхода о выражении с помощью языка некоторого концепта можно говорить, понимая под этим фиксацию (благодаря кодирующей функции языка) или построение (благодаря манипулятивной его функции) определенного концепта в другой (принимающей данное выражение) концептуальной системе, в тривиальном случае — в той же. Сами вербальные выражения скорее следует рассматривать — не игнорируя при этом их принципиально важной функции: символической фиксации концептуальных структур, манипуляции ими и порождения новых концептуальных структур — в качестве меток на непрерывном пространстве смысла, имеющих кроме своей социальной природы и социальную функцию: служить средством коммуникации.

Выделенные нами функции кодирования и манипулирования концептами объясняют возможность «передачи» информации посредством текста, когда в одном конце линии «передачи» концепты, принадлежащие определенным концептуальным системам, кодируются текстом (в исторической перспективе — «консервируются» текстом), а в другом — этот текст декодируется в определенных концептуальных системах.

Одним и тем же словесным выражением могут указываться разные концепты одной и той же концептуальной системы, что отражает неоднозначность языковых выражений. Мы говорим, что человек и лошадь бегут, бегут часы, бегут мысли, бежит ручей и т. д. Говорим «резкий» о спаде и «резкий» об ответе, «острый» о ноже и «острая» о критике. То же относится к употреблению таких, важных с точки зрения философской терминов, как «правильный» или «существует». Так, «правильны» (в смысле «ис-

8* 115

тйШШ») математические и Логические формулы, и Правильны прогнозы погоды; «существуют» числа, классы и т. н. и материальные объекты. При этом, как отмечалось, форма вербальных символов, соотносимых с концептами концептуальной системы, может варьировать от слова до предложения или целых текстов.

Ввиду того что каждая концептуальная система как система интенсиональных функций, с одной стороны, предполагает определенную онтологию как множество задаваемых этими функциями объектов, а с другой — имеет индивидуальную историю построения (что относится и к статусу ее концептов), возможны определенные несоответствия между индивидуальными концептуальными системами как содержащими различные «картины мира» (см. гл. V, 6). Эти несоответствия отражают разный опыт (в самых разных его аспектах и уровнях — обыденном, научном, физическом, социальном, этическом, эстетическом и др. ), который наряду с другими факторами — социальным, культурным, физическим и другими контекстами — определяет разные ориентационные потребности носителей языка.

Языковые выражения в любом случае соотносятся с определенным концептом (или их структурой), неразрывно связанным с определенной концептуальной системой, т. е. определенными ее концептами. Поэтому понимание языкового выражения здесь рассматривается как его интерпретация в определенной концептуальной системе, а не в терминах определенного множества семантических объектов, соотносимых с языковыми выражениями и образующих «семантику языка», как полагалось в выше охарактеризованных семантических концепциях, исключая концепцию Куайна.

Вместе с тем благодаря машшулятивной функции естественного языка возможно ориентирование индивидуальных концептуальных систем в сторону специфических, значимых, принятых в определенном обществе социальных, культурных, эстетических и других ценностей, в сторону социально значимой, конвенциональной «картины мира», что и составляет необходимое условие социальной коммуникации носителей языка. Это дает нам право говорить о возможности специфической ориентации индивидуальных концептуальных систем, проявляющейся в образовании специфической «картины мира» как принятой в определенном обществе системы концептуальных стерео-

fuhde, в качестве принятых норм мышления, оценки, пд-ведения в мире.

Излагаемый здесь подход помогает понять, почему часто один естественный язык содержит языковые формы для выражения таких концептов, для которых не имеется соответствующих средств выражения в другом языке. С принятой здесь точки зрения при усвоении нового языка — учитывая манипулятивную и порождающую его функции — увеличиваются возможности «выражения» концептов, а также построения новых концептов. Это обстоятельство, когда оно так понимается, и составляет, на наш взгляд, конструктивный момент в гипотезе лингвистической относительности.

Неконструктивная сторона этой гипотезы, утверждающей, что естественный язык определяет мировоззрение его носителей, а большие различия в естественных языках в конце концов означают различия мышления и понимания мира, связана с абсолютизацией функций языка в процессе построения концептуальной картины мира. Существенная роль естественного языка в построении концептуальных систем, как следует из сказанного, не дает права говорить о семантической системе определенного языка как некоторой семантической сущности. Естественный я. шк сам по себе не является концептуальной системой, он, образно говоря, «вплетен» в такую систему, он служит для дальнейшего строения и символического представления содержания определенных концептуальных систем, воплощающих как обыденные (в том числе и довербаль-ные), так и научные, квазинаучные и другие возможные представления носителей языка о действительном или каком-либо другом возможном мире. Следовательно, в процессе коммуникации языковым выражением кодируется не какой-то общий для коммуникантов, или один и тот же, смысл «семантики языка», а концепт, непрерывно связанный с определенной концептуальной системой, порожденный и, следовательно, определенный ею.

В онтологическом плане это означает необходимость учета отдельных универсумов объектов, задаваемых соответствующими концептуальными системами, а следовательно, и релятивизацию относительно них семантических свойств и отношений языковых выражений. При этом следует подчеркнуть, что речь идет не о релятивизации определений таких свойств и отношений, а о том, как они реализуются в определенной концептуальной системе.

Представленные здесь соображения мы примем в качестве исходных для критического рассмотрения как самих проблем логико-философского исследования естественного языка, так и адекватности предлагаемых в разных теориях подходов к решению этих проблем. Однако, перед тем как приступить к их обсуждению, подведем итоги изложенному в этой главе.

Центральным, наиболее важным в методологическом плане аспектом анализа проблемы смысла, конечно, является рассмотрение отношения мышления и языка как части более общего, фундаментального отношения мысли, языка и действительности. При этом важнейшим моментом для определения статуса смысла в той или иной семантической теории, несомненно, является вопрос о том, можно ли сводить мышление к языку, мыслительные (логические) структуры к языковым (грамматическим), или, наоборот, их следует рассматривать как независимые одни от других, или, наконец, искать диалектическую, органическую связь между ними, пытаясь выявить ее суть, механизм, позволяющий теоретически и методологически верно определить место и функции языка в процессах мыслительного освоения действительности.

Существенным и общим для представленных выше западных семантических концепций языка является именно сведение мыслительных структур к языковым или их отождеетвление. Несмотря па принятие в них теоретически важного и перспективного различения поверхностного, доступного наблюдению и глубинного, абстрактного, недоступного наблюдению уровней анализа языка, несмотря на рассмотрение последнего в качестве логического, базисного, семантического, речь в этих теориях идет о языковых смысловых структурах. Абсолютизация таких структур как следствие рассмотрения языка в отрыве от процессов мышления реальных носителей языка неизбежно приводит к постулированию и гипостазированию «семантики языка», как бы она ни представлялась теоретически.

В наиболее явном, «чистом» виде «семантика языка» выступает в «интерпретативной теории» естественного языка, в которой вообще снят вопрос об отнесенности языковых структур к миру, к объективной действительности, в том числе и к знанию, которым носители языка располагают о ней. Такого соотнесения знания носителей языка о мире с языковыми структурами нет и в «референтных теориях», выдвинутых в противовес «интерпретативной

теории», хотя в них и содержится попытка связать язык с объектами мира. В них, как и в «интерпретативном» анализе, постулируемая «семантика языка» есть нечто общее для всех носителей языка, хотя в данном случае это общее выражается в постулировании некой абсолютной — не зависящей от конкретных представлений о мире конкретных носителей языка — совокупности объектов мира как отображении «семантики языка» в мире. Наконец, в теории, сформулированной У. Куайном, в отличие от вышеназванных выдвигается тезис о необходимости рассмотрения проблематики смысла в связи с проблематикой познания.

Однако в этой теории языковые структуры прямо рассматриваются как логические, т. е. здесь даже не допускается, что, кроме языка и мира, имеются какие-т* жосре-дующие между ними мыслительные структуры: достойным анализа объектом полагаются лжмь двстунные наблюдению, непосредственному военриятию еущноети, а все остальное объявляется метафизической фикцией. Не зря понятие «концептуальной системы» здесь отождествляется с понятием системы логически взаимосвязанных предложений языка. Характерная для этой теории попытка включить в анализ проблемы смысла в качестве доступного наблюдению поведение носителей языка есть не что иное, как бихевиористское «обновление» методологически несостоятельной неопозитивистской доктрины языка, следы которой явно ощутимы и в концепции Куайна. Сказанное о методологической стороне названных выше семантических концепций не следует рассматривать как отрицание важности содержащихся в них отдельных конструктивных идей и теоретических разработок, о которых уже шла речь выше и к которым мы возвратимся в последующем изложении. Эти разработки, базирующиеся на достижениях современной логики и лингвистики, являются неотъемлемой частью современной науки о языке.

Наш подход, однако, предполагает не отождествление мысли и языка и не их разрыв, а поиск такой их связи, которая позволяет на основе принципов диалектико-мате-риалистической гносеологии и учитывая достижения современной науки определить механизм этой связи, в частности выявить, как возможно усвоение и понимание языка, какую роль он играет в построении концептуальной картины объективной действительности. Без выявления этих важных моментов критика анализируемых в работе семан-

тических концепции, останавливающаяся только на констатации диалектики соотношения мыслительных и языковых структур, была бы существенно неполной.

Принятый нами подход, заключающийся в последовательном раскрытии усвоения языковых структур, дает возможность выявить значимость таких факторов, на которые доселе вовсе не обращалось или обращалось недостаточное внимание. К этим скрытым, но, как показано, существенным факторам, в значительной степени определяющим новизну исследования, относится положение о неязыковом характере информации, которой обладает человек на начальном этапе познания мира и которая образует определенную систему его представлений о мире, или концептуальную систему. Без предположения такой системы информации, наличие которой подтверждается логическими и эмпирическими аргументами, теряется сама возможность рационального объяснения понимания языка на начальном этапе его усвоения и открывается почва для различного толка мистических интерпретаций этого процесса. Принятие допущения о наличии невербальной системы информации позволяет последовательно перейти к рассмотрению роли языка в дальнейшем ее конструировании. Смысл языковых выражений тем самым оказывается «вплетенным» в определенные концептуальные системы, отражающие познавательный опыт их носителей. Существенный результат такого подхода — выявление необходимости ссылки на фактор концептуальных систем при анализе смысла языковых выражений. Такая ссылка, как увидим дальше, является чрезвычайно важной для выявления связи языка и мира, определения критериев осмысленности языковых выражений, раскрытия соотношения мнения и знания и перехода от одного к другому при построении картины мира. Учет фактора концептуальной системы как постоянно присутствующего контекста употребления и понимания языковых выражений существен и для решения множества практических задач моделирования мыслительных процессов — всюду, где необходим учет определенного «запаса знаний» человека.

Рлава 111

ЯЗЫК И МИР:

ПРОБЛЕМА УКАЗАНИЯ

ОБЪЕКТОВ

1. ИМЕНА И ДЕСКРИПЦИИ: ЛОГИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ И ЕСТЕСТВЕННЫЙ ЯЗЫК

Главная цель, преследуемая нами в данной главе, — определить, что дают как классические, так и современные семантические концепции для выяснения связи языка и мира. Посредством последовательного рассмотрения различных подходов к этому вопросу и представления своего понимания мы надеемся показать все большее значение, которое получает фактор контекста употребления языковых выражений по мере увеличения степени адекватности теории. В конечном итоге выявляется необходимость в качестве такого важнейшего фактора рассматривать сами концептуальные системы носителей языка.

Рассмотрение взаимосвязи мысли, языка и мира предполагает анализ функционирования того символического аппарата, с помощью которого фиксируются, «схватываются» фрагменты этого мира. Чтобы — истинно или ложно — говорить о свойствах и отношениях объектов мира, иными словами, чтобы нечто предицировать относительно этих объектов, необходимо располагать возможностью указания, или референции, на эти объекты. Такая функция в естественном языке отводится сингулярным терминам: собственным именам и определенным дескрипциям. В случае собственных имен указание на объект, или референт, осуществляется посредством его называния (например, «Аристотель», «Афродита»), в случае определенных дескрипций— посредством его описания («ученик Платона и учитель Александра Македонского», «богиня любви»).

За кажущейся простотой этих вещей стоит, однако, одна из наиболее глубоких, фундаментальных проблем философии языка, заключающаяся в выяснении семантического статуса сингулярных терминов, или проблема их осмысленности. Она состоит, в частности, в поиске ответа на вопрос о том, имеют ли собственные имена смысл, т. е. являются ли они осмысленными, аналогично предикатам — прилагательным, общим существительным, глаголам и построенным из них определенным дескрипциям. Выяснение статуса собственных имен ведет к рассмотрению проблематики взаимозаменимости, или подставимости, сингулярных терминов в интенсиональных контекстах, в частности в контексте мнения (см. гл. V). Анализ этого контекста, как уже отмечалось, предопределяет решение кардинального вопроса о взаимоотношении мысли, языка и реальности, а с нашей точки зрения, языка и концептуальной «картины мира».

Рассмотрение проблематики референции актуально в тех современных формальных теориях естественного языка, в которых для формализации смысла языковых выражений существен анализ отношения между языком и миром. Тогда, как правило, исходят из определенной логической концепции указания. В свою очередь, известная в традиции логического анализа неоднозначность трактовки проблем референции прежде всего связана с попытками перенести концепции референции, разработанные для анализа искусственных языков, на реалии употребления естественного языка.

Исследование проблемы референции в логическом анализе мотивируется необходимостью раскрыть логическую форму соответствующих языковых выражений (собственных имен и определенных дескрипций), скрытую за их «поверхностной формой», «поверхностной грамматикой». Ввиду концептуальной и теоретической взаимосвязи проблемы референции языковых выражений с вопросом о существовании соотносимых с ними объектов определяющим для той или иной концепции референции является логический анализ истинных утверждений о тождестве объектов, обозначаемых сингулярными терминами, а также утверждений предикации относительно несуществующих объектов, обозначаемых сингулярными терминами.

Согласно классической концепции референции Фреге (см. 134, с. 56—78), имена осуществляют функцию указания благодаря своему смыслу, точнее, если и только если

имеется объект, удовлетворяющий смыслу имени: именование всегда предполагает описание объекта, к которому относится имя. При этом Фреге считал, что если нечто утверждается, то всегда имеется пресуппозиция, что употребляемое простое или сложное имя, указывающее на объект, о котором нечто — истинно или ложно — утверждается, имеет референт. Поэтому, если некто утверждает: «Кеплер умер в нужде», то имеется пресуппозиция, что имя «Кеплер» обозначает кого-то, иначе говоря, что Кеплер существует. Но отсюда не следует, что смысл предложения «Кеплер умер в нужде» содержит в себе мысль, что имя «Кеплер» обозначает кого-то. По Фреге, пресуппозиция не входит в предложение в качестве его собственной части, а является условием его утверждаемости в качестве истинного или ложного. Если такая пресуппозиция не удовлетворяется, т. е. референта не существует, рассматриваемое предложение полагается лишенным истинностного значения, но осмысленным.

В концепции Рассела, не принявшего фрегевского объяснения информативности утверждений тождества, определенные дескрипции существенно отличаются от того, что Рассел называет «логически собственными именами». В отличие от последних определенные дескрипции являются неполными символами, не указывающими на определенные объекты и, следовательно, не имеющими самостоятельного значения, хотя «любая пропозяция, в вербальном выражении которой они встречаются, имеет значение» '. Термин «значение» Рассел, как и Фреге, понимает экстенсионально: в случае пропозиции — это ее истинностное значение. Логически собственное имя он считает «простым символом, прямо обозначающим индивида, который является его значением и имеет это значение сам по себе, независимо от значений всех других слов» (271, с. 102). В таком понимании логически собственные имена в естественном языке наиболее близки к указательным местоимениям, таким, как «этот», «тот», «это», «то» и т. д., употребляющимся для указания объекта, с которым носитель языка «знаком» — в расселевском понимании этого сло-

¹ Например, «Круглый квадрат не существует» является истинным предложением. Однако мы не можем рассматривать его как отрицающего существование некоторого объекта, называемого «круглым квадратом». Если бы такой объект был, он бы существовал; мы не можем сначала допустить, что имеется некоторый объект, а затем отрицать, что такой объект имеется (270, с. 66).

ьа — и с которым он имеет дело при остенсивном определении объекта. Такое имя «в противоположность скрытому описанию может быть дано всему тому или любой части того, что говорящий в определенный момент переживает» (50, с. 337) как определенный комплекс сосуществующих качеств, в отношении которого не предполагается знания всех его составляющих. Для таких имен «вопрос существования» просто не возникает. Так, семантика «Оснований математики» просто не допускает необозначающих собственных имен (содержащиеся в ней теоремы спецификации (x)Fx-+Fa и экзистенциального обобщения Fa-v 3 xFx означают, что каждая индивидная константа этой системы является обозначающей). Поэтому утверждение, содержащее отрицание существования, т. е. ~ (За; ) (х = а), является ложным при любом выборе индивидной константы вместо «а». Далее, поскольку «а не существует» полагается бессмысленным, если «а» является логически собственным именем, то отсюда следует, что собственные имена в естественном языке — ввиду осмысленности аналогичных утверждений, в которых они содержатся, — не являются логически собственными именами. По мнению Рассела, они являются скрытыми, или сокращенными, дескрипциями, с точки зрения логически правильного анализа их функционирования, а не с точки зрения «поверхностной грамматики». Поэтому если кто-то утверждает, например, «Сайта Клаус не существует», то перед тем, как определить содержание такого утверждения, необходимо определить, какую определенную дескрипцию заменяет это имя.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒