15 Заказ J» 879 3 страница

Теперь рассмотрим другой подход, также абсолютизирующий референциальный аспект «семантики языка», согласно которому использование имени зависит от каузальной связи последнего с определенной процедурой изначального именования, благодаря которой имя становится именем своего референта. В отличие от анализа фрегев-ского типа здесь основу референции составляет знание исторических событий и их каузальных следствий, а не знание смыслов имен в вышеприведенном понимании,

3. АБСОЛЮТИЗАЦИЯ И ДЕАБСОЛЮТИЗАЦИЯ

«СЕМАНТИКИ ЯЗЫКА» В КАУЗАЛЬНОЙ КОНЦЕПЦИИ

ИМЕН С. КРИПКЕ

Теория некоторого достаточного множества дескрипций, которые, будучи логически связанными с собственным именем, в некотором непрямом смысле конституируют смысл собственного имени, хотя и более адекватна реалиям естественного языка, чем классические подходы Фреге и Рассела, но не свободна по крайней мере от следующих существенных возражений.

Во-первых, в практике употребления естественного языка описание — одиночное или групповое — не обязательно специфицирует единственный объект. Оно, даже будучи уникально специфицирующим, может быть истинным не относительно референта, которого говорящий имеет в виду, а относительно чего-то другого или вообще ничего (никого), как, например, в случае ложных представлений о чем-то. Во-вторых, как показал Доннелан, описание может быть ложным, хотя референция может иметь место.

Это требует более глубокого объяснения природы различий между собственными именами и дескрипциями.

Отправным пунктом такого объяснения, согласно С. Крипке, должно быть четкое разграничение двух аспектов, которые содержатся в фрегевском понимании смысла: 1) как семантического содержания собственных имен и определенных дескрипций {«десигнаторов», по терминологии Крипке) и 2) как способа задания, установления их референции. По Фреге, эти аспекты содержатся в определенной дескрипции. У Крипке (см. 188) именно второй аспект является релевантным для усвоения носителями языка процедур первоначального именования, включая и остенсивное установление референта. В других ситуациях, согласно «каузальной», или «исторической», теории имен Крипке, референт, как правило, определяется посредством передачи имени от одного носителя языка к другому. При этом принимающий имя должен стремиться научиться использовать его с той же референцией, которая была установлена (имелась в виду) первоначально: «Именно следуя этой истории, и возможно дойти до указания» (188, с. 301). Развивая эту мысль Крипке, можно сказать, что вопрос о том, имеет ли имя референт, есть вопрос о структуре такой каузальной цепи, начинается ли она с актуально фиксированного референта, или же она не приводит к такому референту, имея в качестве своего начала некоторый возможный объект.

Следуя аргументации Крипке, даже в тех случаях именования, когда референт определяется по описанию, по какому-то уникально идентифицирующему признаку или свойству, эти описания, как правило, дают не смысл, не синоним имени, не то, относительно чего имя является сокращением, а, скорее, устанавливают референцию, причем, возможно, посредством случайных признаков объекта. Имя, обозначающее такой объект, тогда употребляется для указания на этот объект, для референции на него даже в контрфактических ситуациях, в которых данный объект не обладает рассматриваемыми свойствами, т. е. в тех возможных мирах, в которых этот объект существует, не обладая данными свойствами.

Вообще, когда десигнатор указывает на один и тот же объект во всех возможных мирах, в которых этот объект существует (при этом не требуется, чтобы объект существовал во всех возможных мирах), такой десигнатор рассматривается как жесткий; в противном случае он пола-

" 4

гается нежестким, случайным. В интерпретации Крипке, собственные имена всегда являются жесткими десигнато-рами в отличие от определенных дескрипций, которые, как правило, являются нежесткими десигнаторами (что соответствует атрибутивной функции употребления дескрипций в анализе Доннелана). Статус жестких десигнаторов из множества определенных дескрипций получают только те, которые обозначают существенные свойства объекта, т. е. такие, которыми объект обладает во всех возможных мирах. Так, дескрипция воды, характеризующейся на уровне обыденного опыта определенными чувственно определимыми признаками, сопоставима в качестве нежесткого десигнатора с дескрипцией воды, представленной — на уровне научной концепции — формулой НгО, в качестве жееткого десигнатора.

Из аргументации Крипке следует, что, если бы имена имели тот же смысл (означали бы то же самое), что соответствующие им дескрипции или семейства дескрипций, они не были бы жесткими десигнаторами; они не обозначали бы необходимо те же объекты во всех возможных мирах, ибо другие объекты могли бы обладать данными свойствами в других возможных мирах, если только не прибегать к существенным свойствам в формулировке соответствующих дескрипций. Так, президентом США в 1982 г. мог быть кто-то другой, а не Р. Рейган, но никто, кроме Р. Рейгана, не мог быть Р. Рейганом, Иными словами, хотя Р. Рейган мог бы не быть президентом — что равносильно предположению возможного мира, в котором он не является президентом, — Р. Рейган не мог бы не быть Р. Рейганом (хотя он мог бы не называться «Р. Рейган»).

Дескрипция «президент США в 1982 г. » указывает на определенный объект действительного мира, но кто-нибудь другой (например, Э. Кеннеди) мог бы быть президентом США в 1982 г., а Р. Рейган мог бы им не быть. Отсюда следует, что данная дескрипция не является жестким десигнатором '. Она используется для осуществления референции на определенный объект, и поэтому, когда имеет место контрфактическое утверждение, вроде «Пред-

¹ Аналогично определенная дескрипция «число планет» рассматривается как нежесткий десигнатор по отношению к дееигна-тору (в данном случае имени) «девять»: число планет могло бы быть иным, чем оно есть на самом деле, но девять является девятью при любых обстоятельствах.

положим, Р. Рейган никогда не участвовал в президентских выборах», имеется в виду не предположение «Президент США никогда не участвовал в президентских выборах», а предположение «Этот человек никогда не участвовал в президентских выборах».

Другой пример: пусть имя «Аристотель» означает «самый великий ученик Платона». Естественно предположить, что в некотором возможном мире этот человек (т. е. тот, который носит имя «Аристотель») мог бы не быть учеником Платона. Но тогда, если бы мы контрфактически сказали: «Допустим, Аристотель вовсе не занимался философией», мы, конечно, не хотели бы этим сказать: «Допустим, человек, который учился у Платона, и учил Александра Македонского, и написал то-то и то-то, вовсе не занимался философией». Мы хотели бы только сказать: «Допустим, этот человек вовсе не занимался философией» (188, с. 276). Другими словами, когда мы говорим об Аристотеле, что он мог бы не сделать всего того множества вещей, которые ему обычно приписываются носителями языка, мы тем не менее говорим об Аристотеле, рассматривая его в некотором возможном мире.

Отсюда видно, что принятие без оговорок точки зрения о том, что смысл имени дается определенной дескрипцией (или дескрипциями), делает невозможным объяснение употребления имени в описании или рассмотрении контрфактических ситуаций. Действительно, данный аспект понятия жесткости определенных десигнаторов (в рассматриваемом случае имен) не может не быть акцептирован теорией концептуальной картины мира, конструируемой носителем языка, ибо он дает теоретическое объяснение самой возможности построения контрфактических рассуждений, в частности возможности осмысленного построения контрфактических утверждений.

В свете такого подхода неудовлетворительным представляется и классический (если под ним иметь в виду концепцию имен как сокращенных дескрипций) анализ сингулярных утверждений существования. Так, если принять, что имя «Моисей» означает «человек, который сделал то-то и то-то», то, если никто не сделал того-то и того-то, значит, согласно этому анализу, Моисей не существовал. Но из рассмотрения контрфактической ситуации (определенного возможного мира), где никто не сделал «того-то и того-то», вовсе не следует, что Моисей не мог бы существовать в таком возможном мире. Таким образом, утвержде-

ний вроде «Моисей существовал» не анализируемы в терминах удовлетворения условий существования и единичности относительно некоторой дескрипции.

Другой важный аспект понятия жесткости указания связан в концепции Кринке с непринятием понимания возможного мира, обнаруживающегося благодаря содержащимся в нем объектам, обладающим такими свойствами, которые делают возможным их распознавание и отождествление с объектами реального мира (как в концепции Д. Льюиса (см. 200)). По словам Крипке, «мы не начинаем с миров (которые предполагаются некоторым образом и качества которых — но не объекты — воспринимаются нами) и потом спрашиваем, каковы критерии трансмировой идентификации; наоборот, мы начинаем с объектов, которые мы имеем и можем идентифицировать в действительном мире. Затем мы можем спрашивать, могли бы некоторые предикаты быть истинными по отношению к этим объектам» (188, с. 267). Таким образом критика эссен-циалистского понимания возможных миров и конституирующих их связей у Крипке аргументируется тем, что, во-первых, свойства, которыми обладает объект в некоторой контрфактической ситуации, не имеют ничего общего со свойствами, по которым этот объект идентифицируется в действительном мире; во-вторых, существенные свойства объекта, т. е. свойства, которых объект не может не иметь, не теряя тождественности, пе являются теми свойствами, которые используются для идентификации этого объекта в другом возможном мире, ибо нет необходимости в такой идентификации.

На наш взгляд, абсолютизация такого понимания возможных миров вполне соответствует в концепции Крипке абсолютизации универсума объектов, составляющих возможные миры, определимого исходя из постулируемой «семантики языка», характерно для нее приемлющей постулат жесткости определенных десигнаторов (собственных имен и некоторого множества определенных дескрипций). Жесткая референция на объект, содержащая в своей основе условие, что берется определенный объект реального мира, а затем рассматриваются различные его трансформации (то, что могло бы произойти с этим объектом при обстоятельствах, отличных от настоящих), освобождает Крипке от рассмотрения проблемы качественной трансмировой идентификации объекта, или, вернее, проблемы реидентификации объекта в некоторых других воз-

мбжных мирах. Жесткий десигнатор обозначает один й тот же объект во всех возможных мирах, в которых этот объект существует: такие жестко обозначающие десигнаторы не меняют cbopix референтов при переходе от одного возможного мира к другому в абсолютном универсуме объектов. Употребление носителем языка жесткого десигнатора уже есть указание на объекты этого универсума.

Очевидно, такие термины должны подчиняться законам взаимозаменимости (подстановки) тождественного и экзистенциального обобщения даже в модальных контекстах, так как они рассматриваются как жесткие в любых контекстах. Утверждение тождества посредством жестких десигнаторов (вроде «Цицерон является Тулием») есть с точки зрения рассматриваемого подхода утверждение необходимой истины, которая, однако, является не истиной a priori и не аналитической истиной (устанавливаемой в соответствии со смыслом употребляемых языковых выражений), а необходимой a posteriori истиной. Тем самым отрицается, с одной стороны, отождествление априорного и необходимого, и, с другой — апостериорного и случайного.

Речь идет, согласно Крипке, о метафизической необходимости, определяющей некоторое состояние мира в смысле его, мира, возможности быть иным, нежели он есть на самом деле, в отличие от эпистемологической необходимости, т. е. совершенно независимо от какого-либо знания носителей языка о мире.

Следовательно, вопрос о трансмировом тождестве объекта у Крипке есть метафизический вопрос о том, что значит сказать об объекте, что он является тем же в различных возможных мирах, а не познавательный вопрос о том, как носители языка отождествляют один и тот же объект в разных возможных мирах. Поэтому проблема взаимозаменимости тождественного, согласно этому подходу, может получить решение только в терминах постулирования абсолютной — в плане обозначаемых выражениями языка объектов — «семантики языка», а не в терминах определенного знания носителей языка о мире. Проводя аналогию с интерпретативной концепцией, можно сказать, что в таком понимании постулируемый носитель языка должен знать все метафизически необходимые истины естественного языка.

Как критическое рассмотрение, так и развитие анализа Крипке в литературе относятся прежде всего к попыткам

экстраполяции понятия жесткого обозначения на опреде
ленные дескрипции. Любую такую экстраполяцию, конеч
но, следует рассматривать, прежде всего имея в виду тот
теоретический контекст, который образуют традиционная
дихотомия de dicto/de re, дихотомия атрибутивного/рефе-
рециалъного употребления и расселовская идея о неодно
значности, порождаемой определенной дескрипцией, как
следствии узкого или широкого понимания области ее дей
ствия, f
Так, Л. Линский (206, с. 52—53), используя мысль о
том, что определенные дескрипции порождают неодно
значность, будучи употреблены в неэкстенсиональном кон
тексте ', прибегает к формальной интерпретации тради
ционного различия de dicto/de re. Предложение «Необхо
димо, что учитель Александра Македонского является
учителем», представленное формально как \ИТ( ~\%) (Тх),
получает de dicto интерпретацию П[(~]ж) (Тх)]Т(~]х) (Тх),
при которой оно полагается истинным, или de re интерпре
тацию [(Пя) (Тх)]ОТ( ~~\ х) (Тх), при которой оно пола
гается ложным. (В обобщенном варианте утверждение
UG( }x)(Fx) в de dicto интерпретации предстает как
П[(П)(^)] ^(~~! ^х) (^^х)> ^в интерпретации de re — как

Ввиду того что в формальной семантике модальной логики каждая формула оценивается относительно каждого возможного мира, при de dicto интерпретации поначалу приписывается значение ( ]х) (Fx) и G в мире w: если объект, который является значением (~~| х) (Fx) в мире w, является членом экстенсии предикатного выражения G в w, G (~] х) (Fx) приписывается истинностное значение Истина, в противном случае — Ложь. Если G( ~\x) (Fx) получает значение Истина в каждом возможном мире, тогда П[(~]х) (Fx)]G(~\x) (Fx) полагается истинным. При интерпретации de re в отличие от de dicto интерпретации после приписания значения G(~~\x)(Fx) в w (~]x)(Fx) не приписывается значения в каждом альтернативном возможном мире; берется значение (~^х) (Fx), зафиксированное в w, и соответствующий объект прослеживается в каждом другом возможном мире. При этом устанавливается, входит ли он или не входит в экстенсию G в каждом из

¹ Эта высказанная А. Шмулльяном (см. 287) мысль является развитием идеи Рассела о неоднозначности, порождаемой пустыми определенными дескрипциями.

этих миров. В случае положительного ответа [(~\х) (Fx)]O \3G( И #) (Fx) истинно в w.

Таким образом, разница между двумя интерпретациями объясняется тем, что в случае de dicto определенная дескрипция подвергается оценочной процедуре в каждом возможном мире, тогда как в случае de re значение дескрипции остается фиксированным, начиная миром w. Следовательно, семантическая роль оператора области действия определенной дескрипции заключается в указании на то, как рассматривается определенная дескрипция — в качестве жесткого или же нежесткого десигнатора '. Наконец, если дескрипция получает одно и то же значение в каждом возможном мире, то для истинного значения любого модального предложения, содержащего такую дескрипцию, в любом мире не важно, какой процедуре — de dicto или de re — следуют при определении значения предложения в этом мире.

Предположение о том, что расселовская теория дескрипций вынуждает принятие de dicto интерпретации модальных предложений, содержащих дескрипции, Линский считает центральным в критическом отношении Крипке к этой теории. Однако если допустить, что такие предложения могут иметь de re интерпретацию, то они, как и собственные имена, могут быть употреблены для описания контрфактических ситуаций (как в предложении «Учитель Александра Македонского мог бы не быть учителем»). Свойственная таким подходам объективистская концепция абсолютного универсума, состоящего из жестко указываемых объектов, ведет к абсолютизации понятия «семантики языка». При таком понимании специфичность концептуальных представлений носителей языка сводится к различным способам задания в конечном итоге одних и тех же объектов абсолютного универсума, в котором действуют законы не физической, а — ввиду соответствую^ щего принятия идеологии и онтологии возможных миров— метафизической необходимости.

К категории жестких десигнаторов Крипке относит не только собственные имена, но и ряд общих имен, таких, как названия «естественных видов» (например, «золото»,

¹ Эквивалентность интерпретаций de dicto, de re выдвигается тогда в качестве необходимого и достаточного условия того, чтобы десигнатор считался жестким. Формально: П. Щ F(D)< —> [D] F(D), где D — неспепифицированный десигнатор, [D] — оператор области действия десигнатора, F(D) —атомарное предложение.

«вода», «кот» и т. п. ), явлений («теплота», «свет» и т. п. )', в противоположность общим именам, обозначающим «конвенциональные», «искусственные» виды, вроде «дом», «кровать» и т. п. Согласно Крипке, признаки, которые обычно используются для описания соответствующих объектов, как правило (например, как в случае предложения «Золото является желтым металлом», которое не только Кант, но и его современные последователи, в том числе лингвист Кац, полагают аналитическим), отражают свойства восприятия указанных объектов и не являются необходимыми.

Эти признаки служат для референции на соответствующие объекты, но не должны рассматриваться в качестве синонимов обозначающих эти объекты терминов, т. е. в качестве смысла этих терминов. Объект, удовлетворяющий определению, содержащему такие признаки, необязательно есть объект, обозначаемый соответствующим жестким десигнатором, и, наоборот, референт, обозначенный жестким десигнатором, необязательно должен удовлетворять такому определению. Иными словами, как и в отношении собственных имен, неудовлетворение такому определению не должно означать отрицания существования соответствующего объекта. Такие общие имена могут быть использованы для описания контрфактических ситуаций (как в предложении «Золото могло бы не быть желтым»). Они обозначают одни и те же виды во всех возможных мирах: благодаря имени мы сохраняем этот вид, «переходя» в метафизическом пространстве от одного возможного мира к другому.

Так, в обсуждаемом Крипке (188, 189) примере, иллюстрированном предложением «Кот является животным» (которое, следуя кантовскому пониманию, рассматривается как аналитическое в интерпретативной теории семантики Каца), гипотетически рассматривается возможность открытия: то, что мы до сих пор называли «котами», на самом деле суть некие автоматы, управляемые марсианами, т. е. не животные. Вопрос заключается в том, будем ли мы в таком случае продолжать называть объекты «котами», или же в «семантике языка» должно произойти изменение смысла этого слова. Согласно Крипке, следствием такого открытия не могло бы быть отрицание существования котов: речь шла бы о том, что тот объект, который мы называли «котом», на самом деле оказался не животным, а автоматом.

)0 Заказ № 679

Далее, так как в пауке сегодня принято считать предложение «Коты являются животными» истинным, то, поскольку это относится к природе рассматриваемого объекта, такие предложения следует квалифицировать как необходимо истинные, причем не a priori и не аналитически, a a posteriori, ибо к таким предложениям приходят вследствие эмпирического исследования. Аналогично отрицание биологом того, что киты являются рыбами, не означает, что его понятие рыбы отличается от соответствующего понятия обыденного носителя языка. Он просто поправляет последнего, установив, что предложение «Киты являются млекопитающими, а не рыбами» является необходимо истинным. Но ни предложение «Киты суть млекопитающие», ни предложение «Киты являются рыбами» в любом случае не рассматриваются как a priori или аналитически истинные утверждения.

Следует отметить, что в интерпретативной теории семантики Каца рассматриваемые случаи характеризуются как изменение смысла термина, ибо «смысл слова есть нечто вполне определенное, он передается единым куском информации» (178, с. 104). Включение же того или иного семантического маркера в качестве составляющей смысла языкового выражения (как в вышеприведенном случае — семантического маркера «животное») определяется, согласно данной теории, тем, насколько проще объясняет такой маркер интуицию носителей языка о семантических свойствах и отношениях предложений, в которых встречается слово «кот». Будучи принятым в качестве составляющей смысла, такой маркер — в рамках постулируемой «семантики языка» — автоматически делает аналитическим соответствующее атрибутивное утверждение (например, «Кот является животным»).

Кац указывает, что Крипке при рассмотрении проблематики смысла не различает того, что можно было бы назвать «научным смыслом», спецификации которого отвечают на вопрос «Какова существенная природа референта выражения W? », от того, что Кац называет «лексикографическим смыслом» (см. 181), спецификации которого отвечают на вопрос «Что означает данное выражение W в языке L? » (ср., например, слова «волна», «золото» в обыденном и в научном, физическом понимании). С точки зрения Каца, первый, к примеру, может представлять собой определенную физическую гипотезу, в то время как второй — определенную лингвистическую гипотезу. Первый

указывает на то, что научная теория говорит о природе объектов, составляющих экстенсию выражения W, преследуя тем самым цель предсказать и объяснить поведение этих объектов. Второй — на то, что другая научная теория, т. е. грамматика, говорит о смысле выражения W с целью предсказания и объяснения семантических свойств и отношений тех выражений, в которых встречается W.

«Лексикографический смысл» Каца ближе всего к тому, что Крипке называет «феноменологическим понятием», однако в теории Крипке последнему не придается статус смысла, т. е. то, что, согласно Кацу, впоследствии заменяется научным понятием. Это всего лишь грубая, часто ненадежная, хотя, бесспорно, используемая носителями языка в качестве указания на соответствующий объект аппроксимация к тому, что могло бы быть названо «научным смыслом». Поэтому такое понятие, не схватывая существенных свойств объекта (таких, которыми он обладает во всех возможных мирах), не может рассматриваться в качестве смысла — в интенсиональном понимании — или части смысла соответствующего языкового выражения. Патнэм также считает (241, 242), что, употребляя термины, обозначающие естественные виды, носители языка руководствуются определенными семантическими их стереотипами, а не смыслом, определяющим экстенсию термина. Так, содержащиеся в стереотипе слова «лимон» характеристики (круглый, желтый, кислый и т. п. ) вовсе не являются существенными семантическими его компонентами, а служат референции на объект благодаря первоначальному, передаваемому от одного носителя языка другому названию объекта. Поэтому для описания понятия экстенсии, соотносимого с таким стереотипом, предлагается использовать нечто вроде «нечетких множеств», а не множеств в классическом их понимании.

Намного ближе к определению экстенсии термина его научное понятие, однако, так как и такое понятие абсолютно не гарантировано от ошибки, Патнэм говорит о подлинной экстенсии, которая является одной и той же во всех возможных мирах. Такая экстенсия, однако, ввиду невозможности исключить ошибку в научном познании оказывается, скорее, никогда не достижимым идеалом. Поскольку стереотип не определяет экстенсии, он не является интенсией; в то же время такие стереотипы служат единственными понятиями многих терминов, используемых носителями языка. Из этого делается вывод, что носители

147

языка не обладают йитенсиямй: смысл как интёнсия термина не является ментальным объектом. Между тем именно «лексикографический смысл», который, по мнению Ка-ца, характеризует и раннюю стадию развития науки, является объектом рассмотрения в интерпретативной теории, как, впрочем, и в других лингвистических теориях естественного языка. Он, как отмечалось, описывается в терминах универсальных семантических сущностей.

«Лексикографический смысл» рассматривается Кацем как ингредиент «семантики языка». Он отличается не только от научного смысла (включая любую науку, кроме науки о естественном языке), но и от любой другой информации, используемой носителями языка для осуществления референции на объекты, но не являющейся частью «семантики языка» как объекта семантической теории. «Лексикографический смысл» представляет собой семантическую информацию о естественном языке, будучи частью его семантической структуры, т. е. определяя семантические свойства языкового выражения и его семантические отношения с другими выражениями этого языка и вместе с тем определяя референцию языкового выражения. Такая информация относится к семантической компетенции носителя языка в отличие от того, что Кац называет «не-семантической», или вспомогательной, информацией, которая тоже может быть использована носителями языка для указания на соответствующие объекты, но которая не является частью «семантики языка».

Такое разграничение означает отделение знания естественного языка от знания мира, словарной информации от энциклопедической информации о референтах языковых выражений, семантического компонента грамматики от системы «фактических мнений». Последняя в отличие от первой полагается не подлежащей формализации. Так, согласно Кацу, энциклопедическая информация, которой носители языка располагают о стюардессах, военных, священниках и т. д., разнится при переходе от одного носителя языка к другому в зависимости от их социального положения, культурных интересов и т. д. в большей степени, чем их словарная информация. Так, знание носителей языка о том, что стюардессы, военные, священники носят униформы, помогает им — в качестве определенных стереотипов — распознать соответствующие объекты, хотя такое знание не является с точки зрения данного подхода семантическим.

Рассматриваемому разграничению соответствует разграничение грамматического смысла выражения и высказываемого смысла (см. 182, 183). Первый есть смысл выражения как типа, или смысл языкового выражения в нулевом контексте. Второй есть смысл выражения как знака, или смысл выражения, как оно употребляется в определенном контексте и является объектом предполагаемой -несуществующей теории исполнения, в отличие от теории компетенции языка. Иными словами, теория исполнения должна объяснить способ взаимодействия контекстуальных факторов со знанием грамматической структуры предложений, определяя высказываемый смысл предложений-знаков. Поскольку теория семантической компетенции определяет грамматический смысл предложений-типов, перед теорией исполнения ставится задача объяснения расхождения высказываемого смысла и грамматического смысла в ненулевых контекстах. Существенную роль в рассматриваемом расхождении выполняют «энциклопедические знания» носителей языка и то, что в лингвистической философии называют «прагматическими намерениями» носителей языка как участников определенного коммуникативного акта '.

Сопоставляя подход Крипке к семантике выражений естественного языка с интерпретативной концепцией семантики, следует отметить, что как в одном, так и в другом случае происходит абсолютизация «семантики языка», хотя и в существенно разных перспективах ее рассмотрения. В теории Каца речь идет о задании абсолютного универсума смыслов и о рассмотрении их внутрисистемных отношений без подлинного выхода в экстралингвистическую реальность, т. е. без референции на соответствующий универсум объектов. В теории Крипке речь идет о задании абсолютного универсума объектов (рассматриваемых с точки зрения их поведения в различных возможных мирах) как референтов определенных выражений естественного языка и только в этом возможном понимании смыслов как (частичных) функций, имеющих в качестве своих аргументов возможные миры, а в качестве значений — соответствующие объекты универсума. Критика, высказываемая в адрес того понимания смысла, которое свойственно интерпретативной концепции, здесь не приводит к релятивизации смысла относительно концептуаль-

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒