«Путь к Пути» 12 страница

Вот почему любое представление суфийских принципов, практики и суфийской мысли и даже их возможное применение для решения каждодневных проблем должно осуществляться как часть целого. Это целое и есть бытие суфия, и потому отдельные концепции и формулы (столь интересующие людей, пытающихся строить обобщающие теории) для нас вторичны, являясь производными от чего-то иного — в конечном итоге гораздо более полезного. И здесь надо отметить, что речь идет не просто о чем-то более полезном, а о том, что в конце концов избавляет нас от самой необходимости строить обобщающие теории, потому что мы начинаем получать ответы в результате холистического восприятия, экстраполируя их из единого (хотя и постепенно разворачивающегося) простого опыта. С этой точки зрения изучение, например, работы человеческого ума посредством анализа отдельных фактов, которые собираются и сличаются, — слишком трудоемкий способ познания.

ЕСТЕСТВЕННЫЙ И СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННЫЙ МЕТОДЫ

Иллюстрацией сказанному послужит такая история. Не останавливайте меня, если вы ее уже слышали, потому что, думаю, это тот случай, когда повторение не повредит.

Давайте вместе войдем в отдаленную и — разумеется — таинственную и почти недосягаемую цитадель, в которой суфий разговаривает с учеником.

Ученик только что спросил учителя, чем отличаются различные подходы к обретению знания, ибо хотел бы воспользоваться имеющимися у него возможностями для того, чтобы исследовать некоторые из этих подходов, лежащие в настоящий момент вне пределов его досягаемости.

Мудрец говорит: «Да, есть, конечно, две возможности достичь высшего знания, постигнуть и преодолеть препятствия к пониманию — выполнить человеческий долг. Это естественный метод и сверхъестественный».

«В чем состоит естественный метод? » — спрашивает ученик.

«Применить естественный метод — значит руководствоваться суфийским принципом: заниматься изучением посредством собственных методов изучения, которые традиционны только в том смысле, что диктуются самим источником... »

«А сверхъестественный? »

«О, сверхъестественный — это если бы с помощью академических и научных методов (как они используются на Западе) можно было достичь каких-то результатов... »

Но, будучи восточной психологией, суфийская практика иногда необычна и трудна для тех, кого воспитали мыслить по принципу «или... или».

Джалаледдин Руми прекрасно формулирует эту позицию, заявляя, что «вещи, кажущиеся противоположными, на самом деле могут действовать совместно». Думаю, здесь мы видим яркий пример восточного мышления, когда предполагаемое противоборство может фактически действовать в направлении, противоположном своему номинальному значению.

Этот принцип был облечен в форму, понятную людям, и выражен на Востоке в виде сказки, чтобы показать, как мы видим действие социальных и психологических сил, когда эффект определенных событий противоположен запланированному их инициатором, а объективный наблюдатель, благодаря своей проницательности, способен обратить эффект себе на пользу.

ВЗЯТКА

Мулла Насреддин, типичный персонаж многих анекдотов, часто фигурирующий в подобных историях, готовится в этом рассказе к судебному процессу, где он выступает против некоего человека. Он спрашивает своего адвоката: «Как вы думаете, если я пошлю судье сто золотых, поспособствует ли это решению дела в мою пользу? »

Адвокат приходит в ужас. «Если вы только посмеете это сделать, — восклицает он, — судья наверняка признает вас виновным, а может быть, даже арестует за попытку подкупа! »

«Вы уверены? »

«Абсолютно, ведь я знаю этого судью», — убежденно отвечает адвокат.

Суд начался, и Мулла выиграл дело.

«Ну вот, видите, справедливость восстановлена, — говорит ему адвокат по окончании суда, — и вы не можете этого отрицать».

«Что да, то да, — отвечает Насреддин, — но золотые тоже поспособствовали... »

«Вы хотите сказать, что послали судье деньги?! » — вскричал адвокат.

«Ну разумеется, — сказал Мулла, — но я сделал это от имени моего оппонента».

Насреддин, конечно, используется в данном контексте как инструмент демонстрации механизма событий, а вовсе не как пример поведения человека в подобных обстоятельствах. Люди в учебной ситуации интерпретируют инструктирующие суфийские рассказы соответственно своей развивающейся способности распознавать определенные моменты и их эквивалент в человеческих системах мышления и ментальных процессах. Поверхностный мыслитель, возможно, вообразит, что это не более чем история об обмане и мошенничестве. Но суфий скажет: «Вы же не называете мошенницей водяную мельницу, которая обманом заставляет реку вращать себя? » В этом смысле суфий выступает как инженер, а инструментальность обретает первостепенную важность на высших уровнях восприятия.

Человеку очень важно осознавать, что ему надо делать, а также где и когда делать, вместо того чтобы просто позволять установленным нормам и предположениям других людей подталкивать его.

История о «настоящих и искусственных цветах», в одной из ее интерпретаций, показывает, как можно заново обдумать какую-то ситуацию, а также — как ей найти соответствующее место и не воображать, что называемое духовным обязательно таковым является.

ГЛУБОКИЕ И ПОВЕРХНОСТНЫЕ ВОПРОСЫ

Я думаю, эта история очень ясно показывает различие между суфийской и несуфийской психологией, а также обеспечивает нас способом исцеления от грубых предположений, основанных на принципе «либо это, либо то», расчищая таким образом место для реального изучения.

Некий человек пришел на лекцию одного мудреца с двумя букетами цветов.

Обратившись к лектору, этот человек сказал: «У меня в руках два букета: один составлен из живых цветов, а другой — из искусственных, его сделали непревзойденные в подделках мастера Китая. Если вы настолько восприимчивы, как полагается мудрецу, то скажите, в каком из букетов живые цветы. Однако вы не должны к ним приближаться, нюхать или касаться их».

Мудрец ответил: «Умный вопрос встречают умным ответом, глупый вопрос — глупым ответом. В данном случае мы имеем дело с вопросом, касающимся цветоводства. Принесите улей с пчелами! »

И когда принесли пчел, они, разумеется, выбрали живые цветы.

Эта история на мгновение раскрывает перед нами сущность суфийского метода изучения через живое участие в ситуации, когда людям показывают, как отличать одно от другого, так что даже недоброжелательно настроенные наблюдатели могут подготовить себя к тому, чтобы со временем стать способными понять суфизм. Миллионы миль отделяют подобный вид изучения от того, что мы читаем в томах иных ученых, беспощадно критикуемых суфиями за ограниченный подход к исследованию как таковому. Суфийская позиция в этом вопросе подытожена в следующей фразе: «Обучающийся подходит к учению в надежде, что оно всегда одно и то же. Учитель в своем подходе к обучающемуся надеется, что теперь его ученик способен стать другим».

Поэтому подбор учеников для работы в области суфийской психологии отнюдь не означает, что предпочтительными оказываются люди, обладающие какими-то качествами, которые их контролируют, — скорее, люди, способные проявить определенные качества в важное, в суфийском смысле, время. В суфийской деятельности особенно примечательным является способ, посредством которого принимаются во внимание превалирующие условия. Здесь считается, что преодолевать проблемы не более важно, чем использовать их. Решение проблемы для суфия — это только одна из нескольких возможных реакций на нее: так называемые проблемы можно также предотвращать, можно избегать их или использовать.

Именно подобные концепции лежат в основе таких очевидно смущающих заявлений, как:

«Никто и ничто не сможет встать между вами и знанием, если вы соответствуете знанию, но любой человек и любая вещь могут заслонить его от вас, если вы ему не подходите».

Психология и культура Востока и Запада сходятся в убеждении, что человеческие общества, чтобы приобрести, сконцентрировать и передать знания, нуждаются в институтах, через которые подобные намерения могут осуществляться. Некоторые вещи изучаются в школах, другие — в специализированных учебных заведениях, третьи — в университетах, и это наиболее очевидные примеры такой деятельности. В большинстве подобных организаций людей обучают линейному, последовательному мышлению, что вполне себя оправдывает в изучении предметов, требующих именно такого подхода.

В Вавилоне существовали высокопочитаемые институты, которые специализировались на гаданиях по внутренностям животных; на протяжении многих веков в распоряжении выдающихся ученых этих институтов даже находились глиняные модели некоторых типичных внутренностей.

ЭФФЕКТИВНОСТЬ ИНСТИТУТОВ

Мимоходом можно отметить, что все подобные институты, в том числе и в современном мире, удивительно часто оказываются малоэффективными, при том что многие люди в течение долгого времени могут и не подозревать об этом. Возможно, увеличивающаяся критика предлагаемого ими обучения и лежит в основе некоторых современных попыток найти иные способы образования. Например, несколько недель тому назад я обратил внимание на слова профессора Брайана Гриффитса, председателя Объединенного математического совета Британского Королевства: «Никто, конечно, не знает, как вообще кому-то удается изучить математику. Но в одном вы можете быть уверены: это происходит вопреки, а не благодаря учителю».

Подобно тому, как математикам, вероятно, все еще предстоит усовершенствовать или даже изобрести новые институты для обучения своему предмету, западные люди, интересующиеся работой восточных специалистов в сфере человеческого сознания, в конце концов, я уверен, должны будут обратить внимание на характерные институты, через которые такая работа проводится нами. А как быстро и эффективно они смогут понять суфизм, зависит от их собственной гибкости...

Итак, все вышеперечисленное — или многое из этого — может подтолкнуть некоторых людей к заключению, что не так-то легко в западной атмосфере осуществлять суфийские занятия в их оригинальной форме. Однако должен заявить, что суфийская деятельность не только возможна на Западе, но и все больше и больше распространяется.

Теперь я коснусь основных соображений по поводу сохранения в современных условиях жизнеспособности института, огромная часть которого так или иначе работает на основе западных идей, — будь то на географическом Западе или нет. Но прежде чем сделать это, было бы неплохо вспомнить о механизме спроса и предложения, потому что на его основе функционирует современное общество.

Всегда существует вероятность, что, если забыта основная цель, многие процессы будут развиваться не так, как задумано. Каким бы ни был спрос, к примеру, на «суфийский хот-дог», маловероятно, что он появится.

Вместо былого идеологического предубеждения против новых видов мышления и изучения сегодня мы столкнулись с малозаметным, но распространенным культурным феноменом, действующим в современном обществе, и о нем я хотел бы упомянуть. Возьмем, к примеру, попытки превратить некоторые части индийской философии в психологические и, стало быть, в местных культурных терминах престижные занятия. В ходе подобной деятельности может быть потеряно столько, что от первоначальной жизненности этой философии ничего не останется. В результате мы получим явление, которое д-р Орнштейн назвал «наукой Востока и духовностью Запада», то есть полную противоположность тому, что должно быть на самом деле.

Примером подобной деятельности в удобном нейтральном формате может послужить недавнее газетное сообщение, на которое я обратил внимание, поскольку оно помогает нам запомнить, что происходит, когда одна вещь подчиняет себе другую и в результате даже полностью вытесняет ее.

Итак, как сообщается в статье, бензоколонки в Северной Италии стали продавать вместе с бензином красное вино, и вот теперь, согласно их отчетам, они продают проезжающим автомобилистам вина больше, чем бензина. Исход предположить нетрудно: пьяным автомобилистам бензин вряд ли понадобится. Это может послужить аналогией тому, что случится с суфийскими идеями, если их представят бок о бок с другими видами изучения.

Взрыв современного интереса к суфийской традиции ясно отделяет тех, кого привлекает в суфизме нечто странное, от тех, кто желает углубиться в изучение его психологии. Именно это имеет в виду д-р Леонард Левин (в своей недавней статье, опубликованной в ежеквартальном журнале Philosophical Quarterly ), заявляя, что наше время является одним из тех сравнительно редких периодов, когда суфийское знание изливается в мир, и призывает нас этим воспользоваться. Со своей стороны, я уверен, что это взаимный процесс. Если бы, скажем, западные мыслители и психологи были готовы с определенной степенью объективности исследовать суфийские идеи — чего они не могли сделать раньше по соображениям культурной обусловленности и в результате увлеченности другими приоритетами — они бы еще тысячу лет назад обнаружили литературу, изобилующую удивительно «современными» психологическими идеями. Но хотели ли они сами знать, скажем, об обусловленности тысячу лет назад? Однако после открытий Павлова и после некоторых событий во время Корейской войны, когда обусловленность как психологический феномен попала в поле зрения исследователей, люди стали интересоваться нашей работой... Что останавливало их до этого?

С суфийской точки зрения, отрадно видеть, что определенные предрассудки, доселе державшие людей в своих тисках, сегодня потеряли силу, и нас могут услышать самые разные люди, соответственно подготовленные и желающие взглянуть на предмет наших занятий в контексте структур и проектов, которые мы сами считаем необходимыми и адекватными и потому их поддерживаем. Однако все еще остаются области, в которые мыслители западного образца пока не склонны входить.

Позвольте привести историю, которая, я надеюсь, помимо прочих своих измерений, сможет несколько прояснить для вас природу взаимного непонимания между Востоком и Западом, появившегося в результате того, что единственное взаимодействие между этими двумя культурами происходит лишь на основе свойственных им предположений, при отсутствии минимальной информации или развитой способности к восприятию. Я думаю, это довольно смешная история.

МИСТИЧЕСКАЯ СВЯТЫНЯ

Наш рассказ, по-видимому, относится к разряду современных апокрифических преданий, и посвящен он мистическому храму, ну скажем, в Японии.

Пилигримы, посещавшие эту святыню, обыкновенно жертвовали несколько йен ее хранителю, монаху, который с утра до вечера сидел там, почти всегда пребывая в состоянии созерцания.

Однажды к храму подошел какой-то западный турист. Решив оказать святыне должное почтение, но не зная, сколько в таких случаях положено жертвовать, он вытащил из кармана несколько тысяч йен и предложил их монаху. Каково же было его удивление, когда монах с улыбкой вернул ему деньги, покачав головой в знак отказа.

«Наверно, я дал слишком мало», — подумал турист и, удвоив сумму, снова сделал свое подношение.

Монах долго смотрел на кучу положенных перед ним банкнот, затем, пожав плечами, достал из ларца какой-то древний свиток и протянул его посетителю, после чего поднялся и зашагал прочь по дороге.

Когда туристу перевели этот таинственный документ, оказалось, что монах передал ему сертификат собственности на весь храм...

Хотя суфийский институт имеет относительную и краткосрочную ценность, будучи предназначен для того, чтобы передавать людям опыт, а не становиться все больше и больше объектом поклонения, и хотя для суфия суфийские упражнения и концепции преследуют, в психологическом смысле, двойную цель — быть превзойденными, так же как и использованными, мы тем не менее можем сегодня на адекватном языке разговаривать с западными людьми, потому что чувствуем, что и они начали направлять свое внимание на вечную изменчивость и развитие вместо того, чтобы во всех случаях создавать институты, сила и авторитет которых не сопровождаются сущностной и сопутствующей такой монолитности гибкостью.

Благодаря новому умонастроению современных людей, утвердившемуся в них после крушения многих общественных институтов, которые оказались отнюдь не столь долговечными, как предполагали их создатели, и благодаря уверенности современных ученых в том, что за каждой покоренной вершиной вырастает другая, изменилась, как можно наблюдать, психология самих психологов. Если хотите, проверьте этот факт, почитав работы психологов, скажем, за последние 50 лет.

Поэтому сегодня мы имеем право указать на некоторые принципы, ставшие более ценными оттого, что воспринимаются как рабочие гипотезы, а не как догматы веры («идолы», как мы их называем), в результате чего можно наконец говорить с людьми о структурах — ведь многие уже в состоянии увидеть в этом средства к достижению цели, а не саму цель.

VII. ВОВЛЕЧЕННОСТЬ В СУФИЙСКОЕ ИЗУЧЕНИЕ

Говоря о возможностях вовлечения в суфийскую деятельность, мы должны очень четко понимать, что они неразрывно связаны с желаниями того, кто вовлекается. Стремясь найти что-то такое, что позволит вам лучше себя чувствовать, или воспринимать себя более значительным, или удовлетворить потребность быть вместе с другими, вы фактически ищете то, что подспудно обещает вам все это. Следовательно, вы не имеете ничего общего с суфиями или с суфийской деятельностью. А также это означает, что вы забыли замечательную американскую поговорку: «Бесплатного ланча не бывает».

Именно здесь, на Западе, то один, то другой человек задается вопросом о причинах духовной деградации и хотел бы доказать ошибочность популярной ныне шутки:

«Духовность была рождена на Ближнем Востоке, развилась в Центральной Азии, состарилась в Иране, сошла с ума в Европе и отправилась в Америку умирать».

Что до меня, то я, отнюдь не будучи пуристом, придерживаюсь французской поговорки: «Омлет не бывает почти хорошим».

А теперь давайте подытожим, как сами суфии видят свою деятельность.

То, что большинство людей называют «суфизмом», традиционно известно на Востоке как «быть суфием», или «суфийя», а что касается «изма», то это типично западная конструкция. Если мы и употребляем слово «суфизм», то только для удобства общения. Точно так же житель Уэльса называет себя уэлш (Welsh) — хотя на старом английском языке это слово означает «иностранец».

Цель суфийи — дать нам возможность понять, что лежит за границами обычных завес восприятия. Это относят одновременно и к переживанию индивидуумом Реальности, и к осознанию им своего потенциала. Опираясь на способность человека встретиться с чем-то, что находится выше человеческого уровня, данный вид изучения весьма отличается от учебы, навязывающей людям какую-то идеологию или провоцирующей в них привычные реакции. Называя суфийские занятия психологией, мы должны в то же время понимать, что эта деятельность включает в себя области, далеко выходящие за пределы того, что сегодня на Западе понимается под психологией.

ПУТЬ

Система суфийского обучения реализуется посредством объединения групп людей. Ориентированные на центральное направление, группы образуют общину, основанную на принципах и реальностях за пределами стадного инстинкта или удовольствий, получаемых от принадлежности к чему бы то ни было. Это мероприятие называется Тарика, Путь. Он характеризуется отнюдь не постоянной деятельностью и вечно повторяющимся учением, но скорее такими, возможно, заумными заявлениями, как: «Пренебрежение со стороны мудреца лучше, чем безраздельное внимание глупца! »

Тарика воплощает действие и бездействие, изучение и обучение в ритмах, собирающих ее в единый фокус и придающих ей устойчивую форму института, по необходимости гибкого и изощренного. Действие ее описывалось как «быть посредством Бараки» — тонкого элемента сообщения и обогащения. В выродившемся фольклорном и низкопробном мышлении эта «субстанция» (как ее называют) принимается за что-то вроде магической силы. В псевдонаучном мышлении ее иногда описывают как энергию, обладающую особыми свойствами, как, например, магнетизм. Подобные определения, с точки зрения суфиев, иллюстрируют лишь собственную ограниченность, отнюдь не давая удовлетворительного объяснения этому элементу. На самом деле, Бараку большинство людей «понимают» с помощью своего непонимания, своего искаженного представления о ее значении.

ЗАПАДНЫЙ ИСКАТЕЛЬ

Здесь было бы уместно вспомнить рассказ об одном человеке; услышав незнакомое слово, он вложил в него собственный смысл и «понял», как ему показалось, ответы на свои вопросы, в которых это слово фигурировало, но совсем не в том значении.

В Кабуле, что в Афганистане, рассказывают историю об иностранном искателе Истины. Как только этот человек сошел с самолета, он спросил на своем языке повстречавшегося ему механика:

«Кто самый великий суфийский учитель? »

Механик, не понимая, о чем тот говорит, ответил: «Намифахмам», что означает: «Я вас не понимаю».

Пришелец, конечно же, решил, что тот назвал имя великого человека, который был ему нужен.

Вскоре после этого он увидел на улице толпу, наблюдающую похоронную процессию.

«Кого хоронят? » — спросил он одного из зевак.

«Намифахмам», — ответил человек, то есть: «Я вас не понимаю».

«Подумать только, я прибыл сюда слишком поздно! » — воскликнул искатель, после чего настроение его испортилось, и в расстроенных чувствах он возвратился домой.

Теперь этот человек рассказывает всем и каждому о своем великом паломничестве и о его бесславном конце.

ПОНИМАЕТ ЛИ НЕВЕЖДА МУДРЕЦА?

Успех на поприще суфийского делания, по сути, выражается в предпочтении отдавать, а не брать, скорее служить, чем принимать служение. Почти все культуры на словах признают этот принцип как идеал, но там, где его не применяют на деле, отсутствует элемент, способствующий достижению ментальной психологической позиции, которая высвобождает в человеке более высокую сознательность, — в результате люди не учатся. Сжульничать в этой игре невозможно.

Люди, в особенности те, кто алчут что-то получить и рационально объясняют свою жадность как по крайней мере похвальную амбицию, часто считают парадоксом тот факт, что человек всего добивается, когда эта амбиция устранена. Самое простое, что можно сделать в данной ситуации, — подтвердить относительную истинность утверждения, что люди обычно хотят слишком многого, а принятие неамбициозной позиции помогает им восстановить баланс, и тогда у них остается ровно столько амбиций, сколько им нужно, чтобы не превращаться в жадин: это фокусирует их ум, и он начинает правильно работать. Суфийские наставники слишком хорошо осознают скрытую в человеке жадность, а также как и почему ее необходимо ослабить.

Сказано: «Мудрецы понимают невежд, потому что сами некогда были невеждами. Но невежды не понимают ни себя, ни мудрецов, поскольку никогда не были мудрецами». Это касается и соблюдения необходимой и правильной меры в суфийских занятиях.

ДВА ВИДА СУФИЙСКИХ ГРУПП

Среди подлинных суфиев, принадлежащих неповрежденной традиции, существует два вида учебных групп, в которых осуществляется базисная суфийская работа. Вот они:

1) Объединения людей, пытающихся установить, могут ли они сформировать, поддерживать и привести в стабильное состояние группу, обладающую потенциалом. Данные объединения обычно называются «дервишскими» группами. Среди тестов, которые они должны пройти, следующие: деградирует ли группа во властную структуру или иерархическую организацию; опустится ли их деятельность до простого поиска удовлетворений личного характера (ведь социальное удовлетворение, несомненно, можно найти где угодно), разовьется ли у членов этой группы какая-то другая незрелая потребность? Очень многие из таких групп не достигают успеха из-за того, что их члены в результате неосознаваемого сговора редко способны признать, что легко могут попасть во власть своих субъективных потребностей и что потребности эти могут в них проявляться под самыми изощренными личинами. Многие подобные объединения, встречающиеся на Западе и нередко на Востоке, представляют собой группы именно такого характера; возможно, они и обладают стабильностью, но не имеют никакого отношения к духовной деятельности.

2) Суфийские группы, называемые тайфас, либо с самого начала учреждаются учителем, либо формируются им (ею) из числа индивидуумов или членов групп первого типа при условии, что те избежали ловушек для начинающих. Группы Тайфас часто выполняют какие-то специализированные или внешние функции, так же как внутренние и развивающие. Это значит, что члены группы могут быть вовлечены в искусство, социальную деятельность, служение другим людям, даже коммерцию, одновременно выполняя соответствующие упражнения и занимаясь изучениями суфийского характера. Помимо прочего, цель подобной внешней деятельности состоит в том, чтобы протестировать участников и выяснить, способны ли они успешно работать как органическое целое, (а) не позволяя своим субъективным соображениям разрушить осуществляемую работу, (б) не допуская того, чтобы их внешняя деятельность была захвачена и «одухотворена» людьми, воображающими, будто, скажем, социальное служение само по себе является чем-то священным, а не минимальной обязанностью человека.

Как в восточном, так и в западном обществах мы нередко встречаемся с объединениями производными от этих групп, в которых тот или иной вид деятельности занял господствующее положение. Группы, фокусирующиеся исключительно на духовных упражнениях, концентрации, созерцании или медитации, тем самым обнаруживают симптомы своей деградации. Упражнения становятся чем-то вроде «коммерции» в группах и способом ее социального самовыражения.

Вторичные материалы, к которым относятся произведения искусства, поэзия, литература и всевозможные ремесленные изделия, традиционно, хотя и не обязательно, происходят из этих групп. Столь уважаемое происхождение подобных творений создает дополнительные трудности, ибо побуждает благонамеренных имитаторов, весьма благочестивых, но, в сущности, поверхностных людей, изучать второстепенное и привязываться к нему, что дает довольно жалкие результаты в плане развития подлинного понимания, хотя, возможно, приносит немало личного удовлетворения.

Когда такое происходит, мы наблюдаем либо «индустрию жадности» в действии, либо психологический феномен использования группы в целях личной психотерапии или для достижения социальной стабильности.

Если вы один из тех, кто хочет и съесть пирог, и сохранить его, то вполне подходите для этой стадии группового объединения.

Как поведал мне на днях один человек, величайший триумф западной культуры состоял в том, что она сумела обратить человеческую жадность в жажду знания, причем в достаточно большом масштабе, чтобы образование и культурный прогресс могли стать ее основными достижениями.

На первый взгляд, его идея может показаться совершенно замечательной. Но если вы хотите в это верить, то должны закрыть глаза на исследования, проделанные столетия тому назад и установившие, что с помощью подобного метода можно узнать весьма немногое, так что, зайдя в результате такого подхода в тупик, вполне возможно, вам придется спросить исследователей, почему ваша программа не работает...

ЖАДНОСТЬ И СТРЕМЛЕНИЕ

Как трансформировать, скажем, человеческую жадность — в похвальный двигатель прогресса? Совершенно очевидно, что вы можете направить определенное количество энергии в конструктивное русло, когда знаете, с чем имеете дело и как с этим следует обращаться. Легко заметить, что решение проблемы жадности, то и дело применявшееся в культуре, состояло в непрестанном увещевании людей: «Не будьте жадными, будьте конструктивными». Можно также заметить, как высоко ценилась в таких обстоятельствах способность скрывать жадность за фасадом конструктивной деятельности.

Вместо того чтобы предполагать, будто жадность — это нормальное состояние человека, надо увидеть в ней аномалию. Нормальность скрыта за ее покровом и стремится быть проявленной.

Все человеческие группы, при отсутствии внимательного отслеживания их деятельности, подвержены «духовной деградации» — их цель затуманивается и исчезает из виду в результате чрезмерного увлечения легковыполнимыми процедурами, вроде молитвенных или дисциплинарных упражнений и других подобных вещей. Люди, как мне иногда кажется, могут бесконечно говорить о том, что «мудрость познается на опыте». В среде суфиев, однако, человек узнает через опыт, как распознавать мудрость. Опыт бесполезен без средств, необходимых для его усвоения.

Существование огромного разнообразия эзотерических групп, имеющих весьма непохожие обличия, объясняется, согласно суфийской оценке, всего лишь двумя причинами. Первая состоит в том, что временные обучающие форматы, соответствующие специфическим сообществам, позднее были превращены в священные институты; вторая причина — в результате сверхупрощения второстепенные процедуры стали пониматься как основополагающие.

В суфийском понимании не существует противоречий доктринального характера, так как восприятие Истины, по существу, всегда одно и то же, а потому любые расхождения относятся к уровню систем, основанных на идеологии, а не на опытном переживании. Идеологии существуют лишь там, где отсутствует абсолютное знание. Если вы знаете что-либо, вам нет нужды верить или не верить в это...

Идеология связана с автоматизмом; доктрина же, в суфийском смысле, инструментальна. Вполне естественно и в то же время опасно путать заботы текущего момента или даже извечные вопросы с неизменными истинами. Истина — это то, что вы способны узнать, а не то, что вам, по вашему мнению, необходимо узнать. Истина — это то, что есть, а не то, что должно быть. Как говорят суфии, маршируйте сколько угодно, ориентируясь на указательные знаки, — ведь иногда не существует более короткого пути к цели. Но в то же время вы должны помнить, что подобная деятельность — лишь средство к достижению цели. Все указательные знаки и, возможно, даже сама привычка к маршировке, должны быть отброшены, после того как они выполнили свои функции. Суфиями способны стать те, кто в состоянии это понять и жить с этим.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 10 111213 Следующая ⇒