«Путь к Пути» 11 страница

Несомненно, мы можем приписать некоторым суфийским процедурам функцию стимулирования холистического, так же как и линейно-последовательного способа мышления. В качестве примера рассмотрим «специализированную» поэзию и ее использование у суфиев.

Если проигнорировать на какой-то момент ощущение культурного «шока», которое мы можем испытать от якобы антирелигиозных чувств, выраженных в приведенных ниже стихах великого святого Джалаледдина Руми, мы сможем увидеть, как необычное использование вербально-аналитической части мозга чуть ли не понуждает к действию формирующее образы холистическое полушарие. В приводимом поэтическом отрывке (который на персидском языке обладает великолепными художественными достоинствами) этот эффект достигается в результате того, что звук, символ и чувства искусно соединены в единое целое:

How is this to be handled, О Moslems?

For I do not know myself.

Neither Christian, nor Jew am I, not Fire-Worshipper nor Moslem. Neither Easterner nor Westerner, not of the land or of the sea... Not of this world nor of the next, neither of Heaven or of Hell... my place is placeless, my aim is without aim... There is no body, there is no soul; for I am from the Soul of Souls...

Хотя это стихотворение выражено в достаточно линейных терминах, трудно себе представить что-то более нелинейное по своему воздействию.

ЭЛЕМЕНТ ШОКА

Руми здесь подчеркивает, что внешние формулировки, какими бы ценными они ни были в определенном смысле, не являются сущностью Истины. Используя элемент «шока» (в крайне структурированном и благочестивом обществе, нечасто встречающемся в наши дни), он выступает против обычных человеческих зависимостей, призывая человека выйти за пределы предполагаемых сущностных императивов, принятых в обществе норм, за границы неисследованной общепринятой мудрости и вещей, за которые люди пытаются уцепиться в убеждении, что все это представляет собой нечто окончательное или его приемлемые суррогаты.

Именно такой эффект создается посланием, когда оно проявляется в действии и в контексте суфийской ситуации. Но для формальных мыслителей или буквалистов, а из них состоит большая часть человечества, эффект этих строк ограничивается тем, что подобные люди начинают воображать, будто автор и сам не знает, о чем говорит, будто он — вероотступник или просто рифмоплет, не озабоченный смыслом. С другой стороны, если люди упиваются этим отрывком только для того, чтобы шокировать себя или других, суфийский психологический эффект, предназначенный подобной литературе, начисто исчезает, какой бы остроумной или прогрессивной люди ее ни считали.

Иногда, когда мне хочется посмеяться, я беру тот или иной сборник академических статей, в которых какой-нибудь автор то и дело пытается разгадать, «на какой стадии своего духовного развития Руми прошел через отрицание религии».

И все же цитаты, подобные приведенному стиху, — а также его схоластические или дилетантские отголоски — составляют не более чем фрагмент огромного диапазона суфийских идей и, следовательно, являются учебным сырьем, используемым в подлинной суфийской атмосфере.

Огромное количество пены, то тут, то там образовавшейся на поверхности суфийского учения в течение последнего тысячелетия или около того, уже само по себе исказило восприятие деятельности, высказываний, да и личности суфийских мастеров. Ситуация эта зашла настолько далеко, что, как я уже отмечал ранее, поразительная жажда всякого рода эксцентричности и экстравагантные заблуждения самозваных толкователей суфийской мысли и практики послужили распространению пустопорожних, подражательных организаций, захлестнувших целые районы Востока и оказывающих сильное влияние на массовое сознание, — в результате даже самые искренние люди, не имеющие, однако, доступа к подлинным фактам, считают их истинно суфийскими. К счастью, это почти всегда принимает лишь локальные формы, и потому когда люди — а таких найдется немного — будут готовы взять на себя труд изучить суфийскую литературу в целом, они легко увидят, что эти, по общему признанию, впечатляющие, но весьма обманчивые группировки неспособны вместить тех, кого мы называем суфиями, и не в состоянии в суфийской манере проводить изучение классической литературы и жизнеспособных школ или проецируемой ими в современных условиях деятельности.

СУФИИ-ИМИТАТОРЫ

Основная причина существования, так сказать, «суфийских» балаганов, конечно же, более заметных, нежели подлинные школы, состоит в том, что, помимо публичного спроса на всякие зрелищные мероприятия, большинство настоящих суфиев фактически избегают, насколько возможно, показухи, разговоров о тайнах и какой бы то ни было вычурности. Кроме того, они совершенно не интересуются скучной полуоккультной дидактикой, характерной для многих современных авторов, пишущих о суфизме.

«Учитель, — как сказал один из выдающихся представителей суфизма, — это тот, кто отказывается от церемониального и религиозного спектакля, от социальной видимости и концентрируется на реальном развитии».

Так как суфий использует все законные средства, чтобы самым эффективным образом и с пользой донести свой опыт и учение до людей, способных воспринять их, он будет почти невидим для тех, кто ожидает, что его работа должна происходить в очень заметной форме. Древняя суфийская пословица гласит: «То, что самозваный мистик стремится найти лишь в своих медитациях, для суфия становится очевидным на каждом углу и в любом закоулке».

Прибавьте к этому, пусть даже незначительную, деталь традиционного поведения суфиев, состоящую в том, что «некоторые из них хорошо одеваются, едят изысканную пищу, чтобы всем этим оттолкнуть от себя верхоглядов, судящих о вещах необдуманно и поверхностно», о чем свидетельствует не менее достоверное предание, и вы поймете, почему говорится, что суфий спрятан гораздо глубже всего остального на Земле. Если вы судите по внешности, то суфий захочет от вас избавиться, для чего ему доступен весь арсенал средств этого мира...

Это также объясняет, почему суфийское понимание и сегодня продолжает оставаться таким же действенным, как всегда. Наш собственный опыт делает бессмысленными часто задаваемые вопросы неизменно многочисленных ограниченных мыслителей, интересующихся, куда подевались суфийские гиганты и почему они не рождаются сегодня. Вопрос этот имеет смысл лишь в том случае, если вы предполагаете, что суфии обязательно должны быть возвышающимися до небес личностями или чем-то вроде чудаков и что суфизм должен порождать именно таких людей, а не тех, кто служит человечеству, — занимаются они этим открыто или нет, наклеивают ли на них ярлык суфия или нет.

Не существует, по-видимому, более сильного доказательства выборочного, «избирательного» изучения суфийских материалов или возведенного в институт тупоумия, чем факт, что люди, поклоняющиеся личностям и жаждущие их появления, всегда игнорировали слова некоторых из величайших личностей: «Не смотри на мою внешность, а бери то, что лежит на моей ладони» (Руми), и еще: «Функция учителя не в том, чтобы выглядеть важным и совершать чудеса: он должен обладать лишь тем, что необходимо для его учеников» (Газали). Испытывая перед учителем благоговение, вы точно так же ничему не сможете научиться, как и пренебрегая им. Выражаясь современным языком, суфии настаивают на различии между шоуменом и наставником, между эмоционалистом и свершителем, достигающим своих целей. Под «свершителем» мы, конечно, имеем в виду эффективную личность, а не человека, преуспевшего в модных сегодня профессиях.

Способность суфиев действовать, не трубя об этом по всему свету, разумеется, имеет свою ценность для определенных периодов времени и мест, где репрессивные системы ограничивают свободу слова или самовыражения, а такая ситуация существует в некоторых странах и по сей день. Что же касается открытых сообществ, требующих своей доли в просвещении исключительно через упрощенные формулы, то и они являются по-своему репрессивными в изучении вещей, которые выходят за пределы одобренных культурой целей.

Далее, если культура находится в определенной периодически повторяющейся фазе, когда она охотно принимает и поощряет в основном деятельность тех, кто фактически развлекает людей и стимулирует их эмоции или линейный интеллект (связано ли это теоретически с национальной ориентацией на религию либо на психологию или нет), то и в такой период неброская, четко сформулированная деятельность и процедуры суфиев привлекают к себе сравнительно мало интереса. В такие периоды суфийское делание осуществляется в частном порядке, и распространяющиеся по оккультистским каналам слухи вас на него не выведут.

Только недавно в некоторых странах создались достаточно стабильные условия для того, чтобы суфийские концепции могли быть услышаны напрямую довольно большим количеством рациональных людей, которых не обескуражили ссылки суфиев на идеи, чаще всего считавшиеся немодными. Весьма многим западным мыслителям действительно хватило наблюдательности — и великодушия — заявить, что современный интерес к суфиям во многом коренится, как сказал один из этих мыслителей, «в жадности, а не в стремлении к знанию».

Здесь мы касаемся факта, имеющего отношение к структуре. Для того чтобы увидеть, как эта структура связана с вопросами современности, я предлагаю окинуть беглым взглядом некоторые исторические, литературные, межкультурные и другие развивающиеся аспекты суфийского учения. После этого мы вернемся к иным аспектам суфийского интереса к человеческой психологии, с которыми можно обращаться в более последовательной манере.

ИСТОРИЯ И СУФИИ

Рассмотрение суфизма очень часто начинается со следующих вопросов и попыток дать ответ на них:

«Как возник суфизм и что является его основой? » Согласно историческим документам, происхождение суфизма относят к трем источникам, представляющим, по утверждению многих суфиев, три сущностно разные манифестации одного и того же сверхфизического, космического и божественного импульса. Вот эти источники:

1. Суфизм был известен всем народам под многими именами от начала времен;

2. Суфизм как внутренний компонент всеобщей религии был передан Пророком Мухаммедом своему ученику и зятю Али, а также другим людям.

3. Суфизм продолжал свое существование бок о бок с пророческой передачей, проявившись, например, в независимом свидетельстве исторического персонажа Увайса Эль Карни, современника Пророка, который, однако, никогда не встречал его1.

Как бы то ни было, Аль-Худжвири в первом персидском трактате о суфиях и их идеях отметил, что у суфизма, по природе своей вечного и возвышенного, нет истории, какая, скажем, есть у всего остального. Что он хочет подчеркнуть подобным утверждением, так это то, что прошлое суфиев не имеет значения по сравнению с их вечным существованием и функцией. То, что многим кажется «историей суфиев», на самом деле — остатки неизбежно кратковременных процедур и различных видов деятельности.

Таким образом, суфийский феномен не так-то легко считать продуктом культуры, хотя мусульманские суфии всегда подчеркивали, что суфийская интуиция вполне совместима с исламом и в то же время составляет внутреннее измерение всех других неповрежденных религий. Это убеждение, как с некоторым изумлением отмечают многие люди, широко принималось последователями нескольких религий, глубоко погруженными в изучение суфизма: иудеями, индуистами и христианами.

Согласно общераспространенному знанию, суфийское учение и практика в основном развивались и передавались в исламском мире, и все публично практиковавшие суфийские учителя жили среди мусульманской паствы. Однако огромное количество свидетельств подтверждает, что сами суфии признавали существование суфиев далеко за пределами традиционной исламской структуры. Ситуация фактически еще больше усложняется тем фактом, что одних суфиев считали наивысшими образцами исламской теологии (как, например, Аль-Газали, умершего в 1111 году), а других — вероотступниками и богохульниками (как это было с Ибн Араби Испанцем, умершим в 1240 году). Подобные противоречивые оценки воспринимаются сегодня не иначе как отражение предубеждений самих наблюдателей.

ЭВОЛЮЦИОННАЯ РЕЛИГИЯ

Проблема предубеждений была решена ретроспективно, когда люди поняли, что все подлинно духовные устремления человека могут рассматриваться как имеющие единый источник и что различны только проявления, навязанные культурными и местными условиями. Например, великие религии рассматриваются с этой точки зрения как частичные проявления континуума восприятия человеческих нужд, достигшего своей кульминации в исламе, последней мировой религии, которая появилась в VII веке христианского летоисчисления.

Как исламской идеологии, так и христианскому мышлению нетрудно, конечно, допустить идею существования вечной религии, хотя немногие, похоже, способны принимать это во внимание с какой-либо пользой для себя. Коран, например, ссылается на верующих еврейского вероисповедания, существовавшего до ислама, как на «мусульман», а святой Августин говорил, что христианство существовало во времена, предшествовавшие историческому Иисусу.

БУКВАЛИСТЫ И ПРОНИЦАТЕЛЬНЫЕ

Психологическая проблема, возникшая в средние века в отношениях между суфиями и мусульманскими теологами-буквалистами, очень напоминала существовавшую и в христианстве проблему предполагаемого конфликта религиозной веры с мистическим восприятием. Если вера и соблюдение Священного Закона — высшие религиозные добродетели, то зачем нужен непосредственный контакт с Вечным и возможен ли он вообще? Если цель подобного контакта — превзойти узаконенную полноту духовного завета Веры, то разве такая концепция не граничит с опасной элитарностью? Если в погоне за этой целью один человек становится в религиозном смысле выше другого, то где же тогда равенство всех верующих? А как насчет церковной иерархии? Так как в прошлые времена религиозные заслуги и «добродетель» человека оценивались только по его видимому поведению, то не правы ли были те, кто утверждали, что возможность достижения более «реального» познания Бога (познания, отличного от узаконенного, ритуального и социального служения земному выражению Божества) устанавливает альтернативную иерархию заслуг, частично невидимую, и уж конечно, не поддающуюся никакому контролю?

Все эти вопросы обсуждались в средние века как христианскими, так и исламскими теологами. В христианском мире к мистицизму в основном относились гораздо жестче; отчасти это было связано с тем, что церковь представляла собой более централизованную организацию, а отчасти с тем, что, по мнению большинства теологов того времени, Библия, в отличие от Корана, не допускала и возможности, что не подтвержденные существующей религиозной догмой высказывания независимых индивидуумов могут иметь мистический смысл.

Мнение о суфиях следовало бы составлять на основе того огромного материала, который даже называют «фактическим источником современных психологических исследований и публикаций». Как мы уже отмечали, суфии заявляли, что верования людей могут создаваться в результате внушения и часто именно таким образом и создаются. Они также настоятельно указывали, что лицемерие невозможно проконтролировать с помощью социального законодательства, каким бы благочестивым ни был источник самих законов, и заявляли, что порок этот можно преодолеть только в процессе самопознания. Суфии приводили отрывки из Корана, подтверждающие реальную возможность индивидуального познания Бесконечного. Но подобные заявления и культурный вклад далеко не исчерпывают всего суфийского наследия, о чем свидетельствует огромная библиография по суфизму. Даже западные ученые были просто заворожены этим феноменом — в течение последних двухсот лет на западных языках в среднем каждые четырнадцать дней публиковалась одна работа, посвященная суфизму. Поэтому изучение суфийских идей, пусть и не всегда сопровождавшееся глубоким пониманием, не является чем-то новым даже для Запада.

У суфиев, однако, ушло около пятисот лет, прежде чем их учения завоевали себе признание в исламе. Произошло это примерно восемьсот лет назад.

МНОГОСТОРОННОСТЬ СУФИЗМА

В течение всего этого периода суфиев иногда канонизировали как святых, а иногда казнили в судебном порядке; то упрекали в легкомыслии, то — в чрезмерно строгом образе жизни. Кроме того, им приписывали все характеристики, заполняющие диапазон между этими двумя крайностями. Но на протяжении всего упомянутого периода и впоследствии репутацию суфиев в значительной степени укрепляло непрерывное появление суфийской классической литературы на нескольких основных восточных языках, а также то, что из суфийской среды постоянно выходили удивительно сильные, многогранные, притягательные и талантливые личности. Все это, согласно самим суфиям, а также в глазах многих сторонних наблюдателей, являлось внешним воплощением их внутреннего развития. Именно в сверхфизическом восприятии видели источник суфийской способности формулировать скрытые законы психологии и факты физической науки, обходясь без того, что считается сегодня неотъемлемой частью научного исследования, то есть научной аппаратуры, и именно таким образом объясняются другие обескураживающие познания суфиев, о которых я упоминал ранее.

Параллельно с вышеописанными событиями произошел и ряд других. Ученые прошлого, как и их современные коллеги, вполне адекватно продемонстрировали, что суфийская мысль была воспринята практически всеми культурами, составлявшими в те времена основную часть известного мира. И в самом деле, нет другой зарегистрированной в истории системы мистической мысли, которая сумела привлечь и сделать своими последователями одновременно благочестивых и вольнодумных мыслителей иудейского, христианского и индуистского вероисповедания, эффективно преодолевая барьеры непонимания между людьми и идеологическое противоборство, которое на протяжении всего этого периода ничем не уступало антагонизму, характерному для человечества во все времена.

Суфийские идеи, кроме того, настолько проникли в религиозные, светские и научные произведения и исследовательские труды авторов Среднего Востока, Центральной Азии и Европы, что подобный феномен не имеет прецедента в истории. Некоторые суфийские учителя привлекали толпы последователей, не обязательно исповедовавших ислам. Все это отражено в достоверных, хотя иногда и сбивающих с толку исторических документах.

Разумеется, в те времена не существовало нынешнего разделения на академические дисциплины и специальности. Поэтому вплоть до конца средних веков суфии от китайских пределов и Малайзии до Туркестана и Индии, от Турции до Аравии, от Африки до Испании продолжали свои исследования и обучение во многих, как их сегодня называют, специализированных областях науки. Их работа и публикации касались религии, литературы, поэзии, астрономии, физики, общественных явлений и психологических исследований. Таков был диапазон этих «непрактичных диссидентов не от мира сего», как назвал их один запутавшийся и других запутывающий историк.

ПОДХОД К ЗНАНИЮ

И все же суфийский подход к знанию разительно отличается от позиции европейского «человека Ренессанса», преуспевавшего во всем, что его могло заинтересовать. Считается, что выбор суфием мирских занятий как раньше, так и теперь определяется осознанием ценности этой деятельности для человеческой расы, в соответствии с его восприятием космического замысла.

Выбор изучения и деятельности для него диктуется суфийским пониманием, а не произвольным интересом к тому или другому. Суфии не подогревают в себе интерес к чему-то, чтобы затем заняться поиском фактов. Они раскрывают последовательные слои Реальности посредством их понимания. «Опыт без понимания — все равно что вода, лишенная влажности».

Суфий сформулировал бы это в таких выражениях современного, почти разговорного языка: «Знание Абсолютной истины трансформирует человека. Именно это и ставит все остальное на свои места». Суфий может учить — если такова его функция (многие исторические суфии не принимали учеников) — благодаря своей сознательности, которая делает его способным: (а) знать себя; (б) знать своих учеников; (в) знать, как обучать. Обыкновенное желание учить считается недугом, коренящимся в амбиции, развивающейся в человеке раньше, чем созревает его понимание.

ЖЕЛАНИЕ УЧИТЬ ЛИШАЕТ СПОСОБНОСТИ

Один выдающийся суфий сказал: «У меня было желание учить. Поэтому я решил никого не учить, пока не стану достаточно зрелым, чтобы делать это правильно, чтобы желание не влияло на мою способность и не препятствовало выполнению долга перед учениками. Когда желание учить оставило меня, я стал учителем». Ученые, руководствующиеся чувством профессионального призвания, приверженцы эмоциональных ценностей и другие им подобные встречают эту вполне здравую позицию с изумлением и даже недоверием.

Таким образом, умение суфия оценить своего ученика благодаря собственной способности дает ему возможность разработать курс обучения. Если суфий не является учителем, то он выполняет в обществе другие функции, соответственно определяемые, но это уже совсем другая тема.

НАСТРОЕННОСТЬ

Суфийская психология подразумевает, что суфий должен привести себя в созвучие с индивидуальным и коллективным человечеством, а также в эквивалентное созвучие с конечной Реальностью, а это значит достижение гармонии, возможной только после прохождения «практикантом» соответствующей тренировки. Однако ни практика такого рода, ни тренировка не имеют ничего общего с тем, что обычно понимается под этими словами в других известных нам областях.

Следовательно, суфизм целенаправлен, и цель его — это прежде всего понимание. Для того чтобы понимать, человек должен пройти курс подлинного суфийского обучения, а не только ознакомиться с его внешними аспектами, которые, скорее всего, уже не актуальны и были заменены.

Суфий должен узнать себя прежде, чем он сможет понимать других, и сделать это в том смысле и на том уровне, на котором, согласно его убеждению, действует суфийская психология.

Имея дело с мышлением западного образца, мы должны включить в используемые нами процедуры нижеследующие принципы, как это всегда делается, когда новые идеи вводятся в любую культуру.

В представляемом материале должно содержаться нечто достаточно знакомое для учащихся, чтобы им было на чем основываться. Используя принципы суфийской психологии, мы можем создать такую основу, вводя, например, концепцию гибкости; идею о том, что в погоне за чрезмерными эмоциями человек становится самоупоенным потребителем и тормозит свое развитие, что часто он принимает развлечение за изучение и т. п. — такие идеи даются с тем, чтобы аудитория могла задуматься. Эти положения выполняют как информативную функцию, так и расширяют мышление учащегося. Одна из причин необходимости поддерживать постоянные отношения с учащимся состоит, конечно, в том, что некоторые из них не упустят случая зацепиться за один или несколько «новых принципов», воображая, что теперь у них есть волшебный ключ от любого замка. Мир переполнен людьми, которые мыслят именно так и даже основали свои собственные школы, пристегнутые к таким принципам, как, скажем, «чрезмерная приверженность к эмоциям — это плохо», «количество лучше качества» — или наоборот. Подражательство и преждевременная деятельность — зуд применить что-то на практике — отнюдь не ограничиваются одними только «грузовыми» культами в Новой Гвинее.

Поэтому «антропология, как и благотворительность, должна начинаться у себя дома». Вам, возможно, приходилось заниматься антропологией где-нибудь в чужих краях, где «грузовые» культы слишком очевидны, чтобы их не заметить, но вы можете с пользой применить эту науку в любой стране, и прежде всего для понимания тех особенностей человеческого мышления, которыми люди обычно пренебрегают.

РАЦИОНАЛИЗАЦИЯ

Но даже когда человек исследует упущенные из виду аспекты человеческого мышления, за его работой необходимо тщательно наблюдать, потому что культура может создавать в нем пристрастие к ошибочным интерпретациям, или вместо плодотворного изучения его занятия могут вылиться в самоупоенную деятельность, или, возможно, над ним возьмет верх его древнее примитивное начало.

Несколько недель назад я посетил одну общину и услыхал весьма впечатляющую, очень громкую молитву, которую нараспев выкрикивал одетый в соответствующую одежду проситель. Этот человек впоследствии пытался убедить меня, что он — «суфий». Я спросил его, почему он молился: «Боже, сохрани Джо, Билла, Мака, Люси и Санчеза, а также собаку Тикертак... » — сопровождая свою мольбу спазматическими «искренними» жестами, то и дело воздымая руки, притом с выражением такого отчаяния на лице, что я даже испугался за его здоровье.

«Видите ли, недавно со слов моего учителя мне как бы стало понятно, что я как бы слишком эгоистичен. В то же время я очень беспокоюсь, что со мной может что-то случиться. Поэтому я решил отныне молиться не о себе, потому что это эгоистично, но о каждом члене нашей общины, включая собаку. Если Бог позаботится о них, Он также должен будет позаботиться и обо мне, ведь я живу среди них; никакого вреда не случится со мной, пока я буду держаться поближе к остальным... » Конечно, я уверен, что человек этот не очень-то типичен...

После того как учащийся овладеет тем, что ему знакомо в содержании учебных материалов, и содержащееся в материалах окажет свое воздействие на его ум, мы должны будем убедиться, что теперь он способен видеть себя и других, а также некоторые свои традиционные ценности, в новом свете или в дополнительном измерении, то есть в некотором техническом аспекте. Предположим, вы понимаете ценность терпения, самоотречения или служения в сентиментальном смысле. Но если вы сумеете также увидеть в подобных вещах нечто наделяющее человека способностью учиться, — вам удастся ухватить идею дополнительной динамики, которая содержится в подобных практиках, и понять, что это отличается от их предположительно магических или демонстративно сентиментальных функций.

По мере участия в этих и других процессах вы наверняка привлечете к себе людей, составляющих весь спектр человеческих типов. Так как ментальное равновесие некоторых зависит от веры в истинность определенных понятий, те, кто решат, что вы их отрицаете, будут находиться в оппозиции к вам. Те же, чье ментальное равновесие или социальная интеграция зависят от веры в истинность каких-то других идей и кто полагает, что вы укрепляете их веру, — определенно полюбят вас. Но симпатии и антипатии не имеют никакого отношения к суфийской деятельности.

Во всем этом проявляется бессознательное желание людей манипулировать — привычка, которая очень сильна в умах, во всех других отношениях весьма заурядных, и привычка эта будет сохраняться до тех пор, пока они не начнут понимать, что суфийская деятельность — не вопрос выигрыша или проигрыша, или легкого выигрыша без усилий, или опять-таки выигрыша в результате наобум осуществляемых усилий. Недавно в совершенно ином контексте (и здесь надо отметить, что человек отдавал себе полный отчет в своих действиях) я услышал об умышленном манипулировании ситуацией, наподобие того, что мы наблюдаем в поведении суфийских претендентов. Итак, один человек рассказал мне, что хотел снять квартиру в Риме в период, когда это очень трудно сделать из-за огромного наплыва паломников.

Он дал в газету объявление с таким текстом: «Я — грешник и ненавижу своих ближних, но мне срочно нужна квартира в Риме на такой-то срок».

Объявления его друзей, также подыскивавших себе квартиры, остались без отклика, он же получил огромное количество предложений от богобоязненных итальянцев, желавших обратить его в веру или помочь ему в борьбе с грехами, по-видимому, чтобы самим заработать заслугу перед Господом... Это можно считать социальной или психологической манипуляцией, даже чем-то вроде религиозного акта, но в суфизме подобному поведению нет места.

Разобравшись с этой проблемой, перейдем к следующему положению: поскольку, как мы говорим, наши мысли и действия в суфизме никоим образом не требуют от нас жертвовать нашим нынешним характером — ибо суфизм, скорее, имеет отношение к некоторому умению или другой дополнительной способности, которые, будучи проявленными, сами укажут нам, какие черты нашего характера могли бы измениться (если, конечно, в этом будет реальная необходимость), мы имеем право заявлять, что скорее участвуем в образовании, чем в терапии, что мы работаем в сфере высшей психологии, а не в индустрии развлечений, занимаемся развитием понимания, а не культивированием веры.

Здесь я хочу обратить ваше внимание на смесь утверждений, демонстраций, фактов и практик, составляющих видимую часть суфийской деятельности. Суфии являются сущим проклятием для формальных мыслителей, так как без колебаний прервут, если посчитают это необходимым, последовательный ход мыслей, который можно было бы направить в русло логического построения. Они раздражают ученых, утверждая, что суфийская литература и предполагаемые догмы на самом деле служат инструментальным материалом, а не просто текстами, из которых необходимо извлечь некий логический смысл, размышляя над ними в режиме линейного мышления или выуживая из каждого литературного произведения какое-то значение в надежде, что оно применимо к любому человеку в любое время. Они бросают вызов слишком чувствительным натурам, настойчиво утверждая, что есть предел потреблению эмоциональных стимулов, но не отрицают при этом, что слишком малое количество подобных стимулов неблаготворно скажется на структуре ума, тела и общины. Общеизвестно, что слащавая сентиментальность препятствует пониманию высших вещей.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 101112 13 Следующая ⇒