Николай Анатольевич Шпыркович 12 страница

— Как…вы?

— Да мы то нормально, — бодро начал Крысолов, — вот Банан только немного сачкануть решил, притворяется вон, аппарат занимает только.

Куска, его бодрость, однако, не обманула, потому что он помрачнел, глянул на кровать Банана и с сомнением покачал головой.

— А… Сикока? — снова прошипел он.

— Живой, живой, — успокоил его Крысолов. — На операции.

— Серьезное… что? — напрягся Кусок.

— Ну, — неловко замялся Крысолов, отводя глаза в сторону, — руку он, короче… того.

Кусок помрачнел еще больше и жестом спросил: " Куснула"?

— Не сама. У нее там… — Крысолов быстро рассказал Куску, на какого морфа они охотились на заводе. Дмитрий тоже внимательно выслушал рассказ Крысолова, который Старый дополнил малопонятными Артему медицинскими подробностями. После того, как Крысолов закончил, Дмитрий сказал:

— Вы знаете, меня периодически посещает мысль, что в Песце — виноваты мы все, не исключая меня. Вот даже у Марины вашей — я немного сталкивался с проблемой ЭКО, отчего и знаю — откуда это у неее взялось. Подсаживается обычно несколько эмбрионов — для гарантии, что хоть кто-то приживется. Обычно, бывает, что приживается один, бывает — два. А иногда — как у нее — три, а то и четыре. А что с остальными делать? Вот и смотрят: того, кто потолще, поживее — оставим. А хилого — " редукции" подвергнем. Убьем, короче. Вот и ей, видно, редукцию устроили — как раз накануне Херни. Твои и мои коллеги, — кивнул он Старому, — я ведь тоже наркозы при абортах давал. Тот хотел, было что-то возразить, но в это время послушался дробный стук колес в коридоре, дверь в палату распахнулась и в нее въехала каталка с лежащим Сикокой. Рядом с ней шла та самая девчонка, Варька, держа над головой стеклянный флакон с раствором. Лицо Сикоки было бледным, и Дмитрий недовольно крякнул:

— Эх, много крови потерял. А группа у него, какая?

— Первая минус, — тихо сказала Варя. Почти одновременно с ней это хором сказали Крысолов и Старый.

— А кто у нас с такой сейчас здесь? — Дмитрий наморщил лоб — Строков, Баландин, Иван — а, он на выезде…

— Строкова нет, он заболел, у него ж язва обострилась. А Баландин вчера только для родильницы сдавал.

— Значит, из поселка придется кого-нибудь звать…

Артем решился:

— А у меня тоже первая, резус отрицательный, — неловко сказал он.

Дмитрий удивленно поднял бровь:

— Вот, Варвара, учись у молодого человека, как правильно надо обозначать групповую принадлежность крови… Откуда знаешь?

— Я в больнице когда лежал, мне анализ сделали. Я и запомнил тогда, что я — универсальный донор, а мне только такую же перелить можно.

— Ну, Артем, думаю, с тобой далеко не все потеряно — покрутил головой Старый.

— Так, нечего кал мять, — распорядился Дмитрий, — быстро определяем.

— Да точно, у меня первая, резус отрицательный, — повторил Артем въевшиеся в память слова, но Дмитрий только нетерпеливо отмахнулся:

— Да хоть татуировку на всю спину покажи. Первая заповедь любого лекаря при переливании крови — л и ч н о е определение крови донора и реципиента, ну, того, кому переливать будем. Из-за несоблюдения этой простейшей заповеди людей село — ужас, а уж легло…

— А у вас, что — запаса нет, — негромко спросил Старый.

А откуда? — пожал плечами Дмитрий. — Здесь, приблизительно, как и у нас — своей станции переливания крови не было, если что — доставляли из города. А в областном центре станция сгорела еще в первые дни Херни — соответственно, и все оборудование для разделения цельной крови на фракции. Людей, которые могли бы наладить подобное производство — не осталось. Кроме того, чтобы кровь, взятая у донора, не свернулась, что нужно — правильно, стабилизатор глюгицир или цитроглюкофосфат. А кто их выпускает? Уже задача. Я, по крайней мере, нигде его не встречал, и не слышал, чтобы кто-то заморачивался над возобновлением его выпуска. Все больше мельницы-крупорушки чинят, ну мастерские, какие еще. Самому сделать? А что там в эти бяки входит? Я вон только и знаю — цитратная интоксикация — лимонная кислота, по идее, там должна быть, а в какой дозировке? Мы то хоть выкручиваемся, заготавливаем цельную кровь, и сразу переливаем, я вон всех потенциальных доноров в больнице переписал, и в поселке многих, а что в других местах творится — даже думать боюсь. После Херни так с массой вещей оказалось — и особенно — с медициной. Все тогда, как ошалевшие, еду и патроны заготавливали — типа, молодые и сильные выживут. А про то, что и у молодых и сильных болячки могут быть, и становятся молодые и сильные со временем старыми и слабыми — уже как-то не хватало им времени вспомнить…Максимум, набивали сумки анальгином и аспирином. Поначалу то да, хватало. А теперь как — срок годности у большинства медикаментов подходит к концу, в яд они не превращаются, в общем-то — но действуют все слабее, тем более наши производители и до Херни вовсю баловались с содержанием процентного содержания действующего вещества. Иногда, вместо положенного по норме, только 10 % клали, а народ потом удивлялся — чагой то у них давление не снижается? Я не говорю уж про тот же инсулин — пока он был, больные сахарным диабетом держались, а как только его запасы подошли к концу — ушли и они… так что мой знакомец Филинов продержался бы, максимум, год в этих условиях. Главное и выпуск его не наладишь — потому, как для выпуска инсулина нужно иметь хорошо развитое животноводство — а из чего инсулин сделаешь, если не из поджелудочной железы крупного рогатого скота или свиньи? А где там уж эти железы заготавливать, хранить, перевозить и инсулин выпускать — добро бы на мясо хватило. Да в одних ли медикаментах вопрос? Ладно, шприцы, системы для переливания, и прочие там зонды-катетеры — мы просто стерилизуем, все это служит многократно, даром что на них написано " одноразовое". Тем более, с учетом того, что сейчас вирусный гепатит и СПИД, мягко говоря, неактуальны — даже и режим стерилизации можно использовать мягкий, не вирулицидный. Тот же катетер подключичный можно в спирту замочить — и ничего, пару десятков пациентов на нем можно пролечить запросто, пока он тупо не сломается. Капельницы одноразовые кончатся — можно их и из трубок резиновых наделать, я с такими, кстати, и работать начинал. Вот плохо, что шприцов многоразовых нигде не достать — их выпуск давно уже прекращен, — ну, да справимся и с одноразовыми, покипятишь их — и нормально.

— Так в чем проблема? — спросил Крысолов.

— В подготовке специалистов. — немедленно ответил Дмитрий. — Беда в том, что уже до Херни будущих молодых врачей готовили с расчетом на современные методы диагностики — ультразвуковое исследование, та же томография, биохимия. Я сам сколько раз видел — выходит такой молодой и начинает искать у пациента кнопку — чтобы, значит, нажать на нее — а у болезного бы диагноз на лбу высветился. Если такой вот молодой попадал куда нибудь на район, где над ним брал шефство более опытный врач, а томографа и прочих наворотов не было — он быстро учился, если хотел, конечно, работать и в простых условиях. Учился думать, причем сам, принимать решение, нести за него ответственность. Потом, даже работая в более " цивильных" условиях, " с томографом", образно говоря — этот опыт все равно служил ему полезную службу. И томограф был для него тем, чем и должен быть — подспорьем, вспомогательным инструментом. У нас же получилось, что уцелели, действительно — более молодые. Те, кто имел практический опыт — в большинстве своем легли в больницах. Просто потому, что они пытались это предотвратить и привыкли в более сложных случаях идти впереди.

— Ну, так это всегда было — кто больше всех выговоров получал — те, кто лез вперед, а не отсиживался подальше от стремного случая. — пожал плечами Старый.

— Правильно. Выжило очень много — ленивых докторов! Выжило много ленивых доцентов и профессоров, лечащих больных по результатам обследования, а большую часть времени уделяющими написанию диссертаций с никому не нужными результатами, ленивых студентов, тех, кто не на " Скорой" подрабатывал, а пиво с друганами дул. Раньше они разбавлялись работягами, и их лень, а часто и безграмотность — могли замаскироваться. Всегда находился тот тихоня врач, который разруливал ситуацию, пока " профессор" с умным видом тыкал пальцем в живот, и, в общем-то — таких простых работяг — было не так мало. А сейчас — их почти не осталось, а чтобы скрыть свою неграмотность такие вот выжившие начинают из нашей профессии делать чуть ли не жреческую касту. Такого тумана напускают, а сами…присутствовал я на одном консилиуме….

Пока он говорил, медсестра в белом халате уколола маленькой металлической штучкой Артему палец, и выдавила на стекло большую каплю крови. Дмитрий стал ловко макать в эту каплю уголком прямоугольного стеклышка и смешивать эти маленькие капельки с какими-то разноцветными жидкостями, на маленьком металлическом кругляше. Покачав этот кругляш в руках, он кивнул головой. Затем он что-то еще капал в пробирку из маленькой бутылочки, опять смешивал это с Артемовой кровью, наконец, вынес вердикт:

— Ну, что же, правда — первая и резус отрицательный. Можно брать.

Артема уложили на свободную койку — и сразу же привычно туго притянули руку к койке длинной широкой лентой, от чего сразу стало неуютно — как-то вот сразу стало понятно — что он здесь — уже на правах не то, чтобы пациента, но уже и не гостя и отношение к нему будет соответственное. А кобура то у Дмитрия — расстегнутая, а у Варьки вон и вовсе — открытая…

Руку Артему туго перехватили выше локтя резиновым жгутом.

— Ну и вены! — восхитился Дмитрий. — Мечта медсестры-первогодка! По большому счету, тут и жгут, наверное, был не нужен.

Под присмотром Дмитрия, медсестра, дежурившая в палате, ловко всадила в вену толстую иглу, от чего Артем зашипел, как мартовский кот.

— Терпи, охотник. — усмехнулась та. — Вечно вот вы, мужики, боли боитесь.

— Чистая физиология — заступился за Артема Старый. — Мужчины — хуже терпят боль, чем женщины, а голубоглазые европеоиды — хуже, чем, к примеру, негроиды.

Артем же решил про себя, что лучше пусть ему, как Сикоке, на живую руку оттяпают — но больше он стонать не будет ни за что, европеоиды там или не европеоиды… Из руки его по прозрачной трубке в стеклянную бутыль бежала кровь, быстро ее наполняя. Наполнилась одна, медсестра, пережав трубку, быстро заменила ее на другую, а первую закупорила резиновой пробкой, которую достала, развернув маленький серый бумажный пакетик.

— Стерилизуете? — негромко спросил Старый.

— Ага. Держу марку, хоть, по правде сказать — много где так уже не делают. Разбаловались с этим вирусом, разленились. Кой где, знаю, даже операционные инструменты только моют — а чего стерилизовать, если послеоперационных инфекций почти не встречается? Если я прав, и инфекции все же когда нибудь снова выйдут на авансцену — мы можем получить кучу осложнений, причем внезапно. Вот, чтобы такой внезапности не было — я все делаю, как в советское время учили, так и свои кадры заставляю делать.

— Да, инфекционисты не при делах теперь — кивнул головой Старый.

— Помяни мое слово — до поры до времени, до поры до времени! — помахал уцелевшим указательным пальцем Дмитрий. — Ну, а вообще — не только они. Эндокринологи тоже, по большей части, без работы остались — сахарники быстро повымерли все, я ж говорил, а кого и по ошибке пристрелили, как того же Филинова. Кое-кого, правда, в лаборатории забрали — физиологию зомби изучать, а пуще того — морфов. Так не так много тех лабораторий осталось. Арзамасскую, к примеру, так и не восстановили. И все их материалы тогда сгорели.

— И весь запас наработанной вакцины тогда пропал. — вздохнул Крысолов. — Что-то и в других местах делали — так с этой секретностью ведь как — такой ценностью никому делиться с другими не хотелось, да и трудно было тогда надежную связь установить. Потому всем другим — практически заново все делать надо, повторяя все ошибки.

— …В первые же полгода умерло большинство, находившихся на гемодиализе, — продолжил загибать быстро кончающиеся пальцы Дмитрий, — да и вообще — все запущенные хронические больные. А, гемофилики — их забыл. Редко кто больше месяца продержался. Я потом видел одного такого зомбака — очень характерный. Белый, как снег — без крови-то, конечно… Онкология — без лечения тоже повымирала, а новой как-то поменьше стало. Психиатрия — из их лечебниц, знаю, не уцелело, практически ни одной. Те, кто выжил — в подавляющем большинстве — психически здоровы, и в такой штуке, как психоанализ — не очень нуждаются. Если кто и сойдет с ума в нынешних условиях — он не сильно долго протянет. Равно и наркология — их пациенты, в основном — ведут нынче малоподвижный образ жизни. Ну, или очень подвижный — в виде морфов. А также все, связанное с современной высокотехнологичной диагностикой — за исключением нескольких крупных центров, им просто не на чем работать. В общем, все вернулось на круги своя — терапоиды, хирургоиды, гинекологи, педиатры. А, ну стоматологи, конечно — эти при любом режиме и власти непотопляемы. Мне кажется, они ухитрились бы и морфам впаривать лечение зубов по космическим ценам — если бы те в итоге победили. Вот только, как я уже говорил — реальных практиков уцелело достаточно мало. А потому и получается, как в том консилиуме, о котором я говорил…

Вторая бутылка наполнилась, и ее также закупорили стерильной пробкой. Пробку накрыли листом бумаги и крепко завязали ниткой. Первую бутылку с артемовой кровью уже вливали Сикоке куда то под шею.

— … Это было уже после того, как я от Наследников ушел. Осел я тогда под…, там довольно большой анклав был. Ну, и стал я там в больнице лекарить потихоньку. А получилось так, что там несколько ученых светил собралось выживших, чем этот анклав страшно гордился. Профессора эти и лечили там, кого как. Поначалу то я присматривался только, куда, думаю мне с моей первой категорией супротив таких зубров лезть. У нас там было все, как в крутой дохереннной клинике — халаты белые, утренние обходы профессуры и даже мониторы у кровати больных. И вот стою я у постели больного…. ну, я не знаю даже с чем это сравнить. Вот помните, до Херни были всякие там ралли Париж Дакар и тому подобное? Вот представьте, приходит к вам человек и отрекомендовывается, что он — с Алленом Простом пять раз в Дакар ездил. Сейчас, правда, по какой — то причине, сам ехать не может, а потому просит вас его отвезти. Бывает. Садится он к вам в машину, советует, как надо ехать. Правда, при этом говорит: " … и обязательно наезжайте время от времени на бордюр…" — но мало ли. Но потом он с любопытством смотрит на приборную панель и спрашивает: " … а, кстати, где тут у вас спидометр, и какие это на нем показания? "

— Класс! — восторженно покрутил головой Старый.

— Ага. Вот и я так подумал, когда профессор-терапевт спросил меня: " …а где тут у вас показатель насыщенности крови кислородом и какие тут показания? ". Я, на свою беду, слишком громко заржал тогда — чем опустил облик светила ниже ватерлинии. Ну, а потом разобрался, кто есть ху. Они там тоже готовили себе смену. И знаете, какой принцип во главу обучения положили? — не болтай! Помню, в каком то средневековом медицинском трактате об обучении лекарей было наставление: " …если ты не знаешь, что у больного — скажи: обструкция печени. Это выглядит значительно и непонятно". Вот такое, почти там и процветало. Было там несколько стьюдентов — Олежку моему покойному они и в подметки не годились, вот они их и учили, по подобной методе. А те и сами во вкус вошли — ходят такие важные, типа я — высшая раса-каста. Обратится к ним кто, так на вопрос голову поворачивают — будто у них шейный радикулит двухмесячный, с выраженным болевым синдромом. А речь такая — дельфийские оракулы бы от зависти посдыхали: " Нельзя исключить. Хотя одновременно и. Однако, может быть. В настоящее время без диагностической аппаратуры, коя недоступна, с достоверностью можно предположить только. Летальный исход — весьма возможен". Сам — дуб дубом, а гонору, как у трех польских панов мелкого пошиба. Попробовал я возбухнуть — куда там. А главное — люди как верили таким вот светилам — так и продолжили верить, несмотря на то, что Херня приключилась. Вот интересно: политиков, которые, в общем-то, также выражовывались — в первые же дни порвали, и потом — сильно не верили никому, по крайней мере — тех, кто слишком уж большое количество лапши на уши вешал — отфильтровывали сразу, и хорошо, если просто выгоняли. А здесь — и смех и грех: " … а точно меня САМ профессор лечить будет? …" — и это говорит человек, вчера походя застреливший двух обормотов, обещавших ему Эльдорадо в виде склада тушенки — с небольшой всего лишь предоплатой на организацию экспедиции. Во многом, конечно, так случилось потому, что реальной конкуренции не стало — механиков или портных, все же больше уцелело, нежели врачей, да и отношение к медицине всегда было своеобразным: люди могли, осатанев от того, что им плохо шьют, чинят машину, готовят — научиться вполне хорошо, а иногда и просто отлично, делать все это сами — а вот с медициной не так. Тут человек мог уныло клясть медиков, что те " ни хрена не знают", но сам учиться медицине — ни за что не брался — " ой, это ж так сложно! ". И раньше можно было к кому то нормальному попасть — в другой город, к примеру, съездить, а теперь это — путешествие из разряда опасных.

— Ну да, а, может, это еще и поэтому, что люди надеялись на врача, как на истину в последней инстанции. Священники солгали, партия подвела, либералы всякие — тоже, так кому верить то? Неужто правды совсем на Земле нет??? А вот она, правда — шибко умный ученый доктор. Он не обманет, не продаст. Тем более — учился ведь ажник шесть лет.

— …В общем, после того, как я нелестно выразился при людях о том, что я думаю по поводу и нынешних студиозусов и их преподавателей — пошли мне намеки — что надо бы как-то базар отфильтровывать — и не в приличных выражениях, а в самых что ни на есть таких. Соответственно, я их послал подальше, тем более у меня результаты лечения были лучше. Раньше — мне бы хода профессионального не дали, росту карьерному помешали бы, подставили со сложным случаем, быть может, а теперь времена простые настали. Однажды вечерком в комнату, где я сидел — пулька залетела. Хорошая такая, калибра 12 мм. В открытую они меня все же побаивались, твари — я к тому времени давно уже не тот лекарь был, которого хотели живьем поджарить. Только заметил я, что норовят мне все больше запущенных пациентов подсунуть — лечишь — лечишь его — а он тебя все равно зомбанется. Тут два плюса — всегда можно на доктора кивнуть — у кого, мол, помер — у Дмитрия Васильевича, а мы, как тот Дуремар — " …совсем тут ни при чем". Ну, и надежда, наверное, была у них, что когда нибудь все же цапнет меня кто-то из зомбанувшихся. И, главное, администрация — тоже они. Ну и что: мне — надо было пол — больницы пострелять? Плюнул я и ушел, как и многие до меня уходили. Но с тех пор — я в такие вот крупные анклавы — ни ногой. Слишком много там накипи наросло. Вот, Варьку учу, Ивана еще. Бог даст — будут они нормальные врачи, а не мумии с негнущимися шеями.

— А какие перспективы ты вообще видишь для нашей профессии? — спросил Старый.

— Уровень двадцатых — тридцатых годов двадцатого века, — слегка подумав, ответил тот. — В чем-то даже выше их — диагностика, методы терапии. Если освоят выпуск необходимых лекарств — так и вообще будет здорово. А их не так и много надо — В Великобритании было 30. 000 наименований препаратов, а скандинавские страны, к примеру, в это же время обходились 3000. Только потому, что там законодательно было запрещено регистрировать медикаменты, если у них не было какого-то кардинально нового механизма действия. А я так думаю — можно обойтись и меньшим количеством лекарств. Плюс то надо учесть — что следующее поколение будет гораздо более здоровым — хотя бы потому, что педиатры не будут превентивно назначать антибиотики при ОРВИ всем детям поголовно. Типа, вдруг у него пневмония разовьется — а их потом обвинят, что ребенку антибиотик сразу не назначили. А то, что потом у такого ребенка и дисбактериоз, из которого он вылезти годами не может, и аллергия — так это дело десятое. Это не так видно и недоказуемо. Будет идти отсев нежизнеспособных особей — тот же сахарный диабет вернулся к состоянию начала прошлого века — ребенок, у которого он появлялся был хилым, слабым, болел чаще, соответственно, чаще умирал. Но если даже он доживал до возраста, в котором начиналось половое созревание — на фоне этой гормональной бури — происходило резкое обострение заболевания, такой подросток впадал в кому, и до открытия и внедрения в лечебную практику инсулина — из нее уже не выходил. И уж во всяком случае, такая женщина не могла выносить ребенка — или выкидыш, или смерть на поздних сроках беременности — в подавляющем большинстве случаев. В любом случае патологические гены по наследству не передавались. С точки зрения хорошего влияния на генофонд — просто отлично. Я бы и сам радовался такому повороту событий, если бы в прошлом году не умерла у меня от диабета девчонка, как раз шестнадцати лет. Как говорили — художник была отличный. Оно, может, художник — и не совсем то, что нужно для этого мира, а все-таки. А сколько великих химиков, механиков, да стрелков, в конце концов, умерло в юном возрасте от этого на всей планете? Тот самый проклятый вопрос, что целесообразнее: жизнь одного, или здоровье всей популяции в целом… Естественно, мы не сможем долгое время лечить те же острые лейкозы, особенно у детей, сложную онкопатологию. До трансплантологии — вообще, как до Китаю пешью. С трансплантологией вообще интересная штука получается. Если подходить к ней по меркам времени до Херни — она вообще невозможна, поскольку, если человек еще не перекинулся — значит, кора у него жива, и забор органов у него невозможен, если же кора погибла — человек зомбируется, а значит забор органов у него для реципиента — смертельно опасен на сто процентов. Хотя лично я думаю, что тот же Бабаев или руководство Наследников хрен бы заморачивалось такими сложными материями и все нужные им для пересадки органы вырезали бы у подходящего донора прямо у живого и в полном сознании. А вообще, если поглядеть трезво — Херня просто обнажила все язвы этого мира и ткнула человечество носом прямо в них. Просто сорвались повязки псевдогуманизма. Перестали делаться обезболивающие инъекции лжетолерантности. Даваться внутрь снотворные эрзацдемократии. Ведь и до Херни — в с е э т о б ы л о: и олигархи-феодалы, и бандюки-людоеды, и сектанты-промыватели мозгов. И население в деревнях вымирало без больниц точно так же, как и сейчас, и образование подменялось дипломом, а ЦУ мне раздавали такие же дуболомы, которые сейчас в меня стреляли. Причем под этими наркотиками человеческая цивилизация умирала вернее и надежнее, чем теперь, только что медленнее. Большой Песец шел полным ходом — а мы весело улыбались и пили пивасик. Мы и сейчас можем погибнуть, не справиться, но сейчас хоть есть места, где люди живут по-людски, более правильно, где пытаются начать все заново по-лучшему — надолго ли — не знаю, но хотя бы… Так, как мы жили — наверное, просто жить было нельзя, вот и приключилась эта напасть. И вот ты смотри: там, где пытаются наладить т а к у ю же жизнь, какая была до Херни — пропадают. И равно или поздно — пропадут все. Вот это все — он обвел искалеченной рукой вокруг себя — это осколок прежнего мира, который чудом уцелел. Здесь много от того, что было раньше, но поскольку он не хочет меняться — он погибнет. Я даже могу сказать, когда это случится — когда опустеют склады, из которых шлепают сейчас таблетки.

— И когда это случится? — негромко спросил Старый.

— Я вам сейчас скажу " страшный" секрет, который знают все в поселке: уже сейчас туда стали добавлять меньшую норму действующего вещества, но как они не силятся- рано или поздно запасы кончатся. Новых не будет, и тогда здесь будет то, что случилось в Бразилии, когда изобрели синтетический каучук, или то, что ждало и нашу страну, когда в ней добыли бы последнюю тонну из разведанных запасов нефти. Здесь жизнь — как прежде. Здесь даже — делают аборты и не по медицинским показаниям, а так, в плановом порядке, будто мало мертвецов ходит по планете, так надо наделать еще. Поэтому — жизни здесь на год, " нормальной" — на полгода, потом будет хуже по нарастающей. Я, вообще-то собирался отсюда дергать куда подальше, нехорошо здесь будет. Лучше сейчас, чем потом, когда в поселке резня и голод пойдут. Ну, давай еще посмотрим. — он нажал Банану на кончики пальцев и Старый обрадованно сказал:

— Ты смотри, реагирует! Нет, точно, сгибает! Гляди, гляди, глаза приоткрывает!

— Это уже, как минимум, 6 баллов — довольно сказал Дмитрий. — Ладно. Здесь тоже нормально? — спросил он Варьку, кивнув головой в сторону Сикоки.

— Да, биологическая проба отрицательная. Как учили — три раза отключала.

— Раньше у нас говорили, что врач может реально сесть за две вещи: криминальный аборт, и неправильное переливание крови. Ну, аборт — это собственная дурость, а неправильная трансфузия — это чисто твой косяк от невнимательности. Потому, что если все делать как надо. самому — проблем у тебя не будет. Ты это крепко запомни…

— Хорошо, — Варька тряхнула головой, но смотрела в сторону Крысолова, и почему-то начала заливаться краской. Дмитрий проследил за ее взглядом и отечески посоветовал:

— Ты, это, Варвара… Бумаги все оформила? На бабушку, на наркоз?

— Ага, я пойду, если можно… — она еще раз посмотрела на Крысолова, и почти выбежала из комнаты.

— А ведь втюрилась в тебя девчонка, охотник, — задумчиво сказал Дмитрий. — втюрилась, втюрилась, с первого взгляда, можно сказать, я такой взгляд видывал. Сам помнится…. Ну да ладно, сейчас не об этом. Ты мне смотри- девку не баламуть — ей учиться еще.

— Эх. Прямо чем то таким п р о ш л ы м повеяло, — покрутил головой Старый.

— Да ладно вам, — Крысолов начал оправдываться, но как-то настолько неловко, что даже Кусок насмешливо посмотрел на командира. —, да она мне в дочки годится…

— Да ладно, девчонка она хорошая… я просто чего говорю — вместо дочки — она как раз мне, — спокойно сказал Дмитрий. — Особенно, после того, как дед ее помер.

— А насчет возраста — ну, сколько тебе командир — сорок три? — рассудительно спросил Старый. — Так мой прапрадед, по семейным преданиям, с Крымской войны демобилизовался, после двадцати пяти лет в армии. До родной деревни не добрался, потому как встретил по пути село, откуда род наш пошел, и там женился. Жена у него получилась — двадцатилетней, сколько пращуру моему было — предание умалчивает. Но известно лишь то, что до армии он уже был женат, и дети у него тоже были. Так что не меньше двадцати ему было, когда забрили его. И ништо себе — четырех детей еще настрогал.

— Да идите вы, — рассердился Крысолов, но потом с любопытством спросил:

— А ей, ну, Варваре, лет сколько? — после чего все в палате зашлись в хохоте, за исключением разве что Банана. Даже Кусок, кашляя, сипел через свою трубку.

— Двадцать ей — отсмеявшись, сказал Дмитрий. — Никого у нее нет. Был дед, да умер не так давно. Толковый мужик, кстати, дверь в туалете такую он мне придумал. Ну, а я шефство над ней взял. Ладно, пошли, медсестрица здесь покараулит, если что. Попрощавшись со всеми, они вышли из палаты. Сикока от переливания крови уже несколько порозовел.

— Цельная кровь — есть цельная, — глубокомысленно произнес Старый. — Вот только раньше переливать ее было нельзя — а ну как без проверки вирусный гепатит подхватишь, или СПИД тот же. Хоть в этом проблема отпала.

Они вышли во двор больницы — подышать свежим воздухом. Уже начинало темнеть. Пахло пылью — давно все-таки дождя не было, а хорошо бы, и для хлеба как раз. Артем вспомнил поля, засеянные рожью, и вдруг, похолодев, снова вспомнил: послезавтра — срок. Выкуп — то у них есть теперь, а с кем идти на встречу с Ханом? В самом лучшем случае — четверо их, вместе с Куском, да и то — что за боец, который в бою слова сказать не может. Не решит ли Хан, что не хватает у него четырех красных черепов на щеках? Старый, Крысолов и Дмитрий тем временем захохотали, разглядывая что-то, невидимое Артему за их спинами. Немного отойдя в сторону, он посмотрел в тот бок и сам невольно улыбнулся, несмотря на невеселые мысли. На клумбе перед больницей стояла скульптура мальчика, выкрашенная серебрянкой. По задумке создателей скульптуры она, по-видимому, должна была символизировать здоровое будущее поколение. Идея была неплоха, но вот исполнение…. Нахмурив лоб, и оттопырив губу, мальчик выставил одну ногу вперед. Левую руку он держал согнутой в локте перед собой, правой же трогал у себя бицепс….

— " Мальчик-член", — нежно сказал Дмитрий. — Наш ответ Брюссельскому извращенцу, писающему, где ни попадя. Они ему руки обломали, представляешь — пожаловался он Старому. Я, как тут устроился — в первый же месяц вышел и вылепил ему новые, цементные… и красочкой серебряной потянул. А, вообще — где вы думаете остановиться? Хотите — вон крыло, там места есть. Я скажу, чтобы белье постельное принесли. Мне еще ночь дежурить — так я с вами еще посижу.

— Да нет, спасибо. Мы, наверное, пойдем, — отказался Старый, — да и хватит нам на сегодня уже.

— Да ладно, " хватит" — улыбнулся Дмитрий. — Чего мы выпили-то — литр " конины" на четверых?

— Нет. Нам точно хватит. — почему то жестко сказал Старый, и Дмитрий немного увял. — Ладно. Пока, — они как-то неловко попрощались и вышли с территории больницы.

Темнело очень быстро, и было как-то душновато — может, натянет все же дождь. Поселок, благополучно избавившийся от напасти, ожил, гуляли люди. В кабачках гремела музыка, снова, уже как то весело, хрипел тот самый певец:

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒