Annotation 15 страница

 Ванесса встала на цыпочки и постаралась дотянуться щеткой для пыли до верхней полки шкафа. Можно было, конечно, взять лестницу, но Ванессе было лень. Щетка задела одну из статуэток, и та чуть не упала. Ванесса чертыхнулась. Если что-нибудь разобьется, Мона вычтет стоимость вещи из зарплаты. Она продолжала убираться в «Хрустальном гроте», слушая звуки арф и плеск волн, доносящиеся из динамиков. Потом посмотрела на часы, висящие на стене. Анна-Карин уже должна быть в усадьбе. Она старалась не думать о допросе. В столовой на Анну-Карин было страшно смотреть. И неизвестно, чем все это может для нее кончиться. Сама она не очень волновалась перед допросом. Она знала, что хорошо умеет притворяться. Однако к концу допроса даже она была на грани срыва. А ведь ее ни в чем не обвиняли. Темно-красная драпировка задернута. Рядом лежит табличка: «Совершается гадание». На приеме у Моны старый завуч Ванессы, которого все звали просто Свенссон. Ванесса никогда не знала его имени. Сколько она его помнила, он всегда был старым тусклым человеком. Серым, как туман над городской «Галереей». Про таких, как он, не подумаешь, что они ходят к гадалкам. Но за время работы в «Хрустальном гроте» Ванесса перевидала разных людей. Порой самых неожиданных. Звонит телефон. Отложив щетку для пыли, Ванесса спешит к прилавку. — «Хрустальный грот», — говорит она в трубку. — Это Ванесса? Молодой мужской голос кажется Ванессе знакомым. Диалект не местный, не энгельсфорский. — Это Исак. Из Салы. Исак. Парень, с которым она познакомилась на Рождество и который, только оказавшись с ней в постели, признался, что еще учится в девятом классе. — Почему ты звонишь сюда? — Я не мог найти твой номер телефона, — сбивчиво начал объяснять он. — И потом вспомнил, ты говорила, что работаешь в бутике, где продают всякие вещи типа нью-эйдж… Ванесса облокотилась о прилавок. Интересно, когда это она ему говорила про магазин Моны. Помнится, в ту ночь они вообще почти не разговаривали. — …так что я просто хотел узнать, дошел ли до тебя мой мейл, ну и вообще… Звенит колокольчик входной двери. Уголком глаза Ванесса видит, что в магазин входит женщина. — Да, получила, — говорит Ванесса. — Я ведь тебе на первое письмо ответила. Ты получил? — Да. — Ну тогда ты знаешь, что этот вопрос для меня закрыт. — Да, но я думал, если ты прочитала остальные письма, то, может быть, изменила свое мнение… Но если ты их не читала… Ванесса скосила глаза, чтобы видеть, что делает женщина. Покупательница скрылась среди полок. — Ты отличный парень, — понизив голос почти до шепота, сказала Ванесса. — Мы классно провели время. Но я тебе уже написала, что не хочу сейчас постоянных отношений. Ни с тобой, ни с кем-либо еще. — Но ты ведь меня совсем не знаешь… Ванесса застонала и повернулась к клиентке, которая теперь, стоя спиной к Ванессе, рассматривала средства для ванной на столике возле кассы. Вдруг она обернулась. Сирпа. Мама Вилле. — В общем, нас это не интересует, — сказала Ванесса в трубку. — Спасибо за ваш звонок, до свидания. — Ванесса! Ты здесь работаешь! Ванесса кивнула и пробормотала что-то про назойливых рекламщиков. — Как я рада тебя видеть! — сказала Сирпа. — Я тоже, — ответила Ванесса и заколебалась, не зная, удобно ли ей теперь обниматься с Сирпой. А обнять ее очень хотелось. Ванесса соскучилась по Сирпе. По той Сирпе, у которой она жила несколько месяцев. Той, которую ей столько раз хотелось назвать мамой. — А я тут первый раз, — сказала Сирпа, осматриваясь. — Я… Она замолчала. И тут Ванесса заметила, какой у Сирпы грустный вид. «Вилле? — подумала Ванесса. — Только бы ничего не случилось с Вилле». Она сама удивилась, как сильно испугалась за него. — Как у вас дела? — спросила она. — Все хорошо, — нарочито бодро ответила Сирпа. — Не жалуюсь! Глаза у нее увлажнились, и она вытерла их тыльной стороной ладони. — Что-то случилось? — Нет-нет, — ответила Сирпа и принужденно засмеялась. — В этом-то все и дело! Ничего не случилось, боли как были, так и есть. Значит, с Вилле, по крайней мере, все в порядке. Ванесса почувствовала облегчение, которое тут же сменилось угрызениями совести. — Шея? — Да, осенью началось обострение. Когда я вступила в «ПЭ», я надеялась, что станет лучше. Я надеялась, что научусь справляться с болью, найду свое истинное «я». — А у вашего истинного «я» нет проблем с шеей? — Нет, — ответила Сирпа, даже не понимая, что Ванесса иронизирует. — Хелена говорит, на самом деле у меня нет проблем с шеей. Это все груз моих негативных мыслей, из-за них я думаю, будто у меня болит шея. Если бы я только могла изменить свое отношение к жизни… Но, похоже, я безнадежна… Хотя нет, так нельзя думать… Нельзя думать про себя плохо. Но я думаю про себя плохо из-за того, что я думаю про себя плохо… Сирпа снова невесело смеется и поднимает глаза к потолку. У Ванессы сжимается сердце. — Значит, у вас болит шея не потому, что вы просидели тридцать лет в «Ике» за кассой, а потому, что вы себе все это придумали? — Перестань, Ванесса! — Сирпа оглядывается, будто боится, что их кто-то подслушает. — Она не так говорит! — А как она говорит? — Она говорит, что мы все — хозяева собственной жизни… И можем ее выстроить, как нам хочется… — А на деле оказывается, что нам не все подвластно. Так? Сирпа отводит глаза: — Давай не будем об этом. Я пришла сюда за книгами, которые могут мне помочь. Я сейчас не хожу на занятия для тех, у кого есть физические недомогания. Временно, конечно. Группа считает, что я недостаточно быстро прогрессирую. И они, конечно, правы. Я тяну их назад. Поэтому я решила поработать над собой, а потом удивить их своими результатами. Я изменю себя, начну думать правильно. Ванесса не знает, чего ей хочется больше — утешить Сирпу или обругать ее как следует. Одно она знает точно, продавать ей никакие книги она не будет. — Думаю, у нас нет ничего подходящего для вас. — Может, твоя хозяйка мне поможет? — Она сейчас занята, — говорит Ванесса, указывая на табличку: «Совершается гадание». — Понятно, — неуверенно говорит Сирпа. — Было приятно повидаться, Ванесса. — Мне тоже. У Ванессы столько вопросов к Сирпе. О «Позитивном Энгельсфорсе». О Хелене. О Вилле. — Берегите себя, — только и говорит она. Сирпа кивает и выходит из магазина. Ванесса смотрит ей вслед, кипя от ярости. Как можно так бездумно доверять Хелене? Ванесса почти готова признать, что члены «ПЭ» находятся под воздействием магии. Тогда, по крайней мере, их слабость можно понять и принять. Ванесса пыталась узнать у Моны, не являются ли Хелена и Кристер ее «спецклиентами», но Мона отвечать отказалась. И не показала Ванессе, где находится ее тайный склад. А следить за человеком, обладающим даром ясновидения, — неблагодарное дело. Мона смогла перехитрить даже лиса Анны-Карин. За спиной Ванессы раздалось шуршание драпировки, и в магазин вышел Свенссон, за ним — Мона. Счастливо улыбаясь, Свенссон протянул Моне пачку стокроновых купюр. — Огромное спасибо, — сказал он. — Мне стало гораздо легче. Глядя на него поверх очков, Мона улыбнулась ему своей самой обворожительной улыбкой. Зубы ее были слегка испачканы губной помадой. — Берегите себя, выходя в большой мир, — сказала она Свенссону. Когда дверь за ним закрылась, Мона сняла очки и вместе с купюрами сунула их в карман комбинезона. — Он скоро умрет, — сказала она. — Вы вроде говорили, что и я скоро умру, — безразлично отозвалась Ванесса. — Нет, он умрет по-настоящему, — ответила Мона, доставая откуда-то из-под кассы пепельницу из красного мрамора. До Ванессы не сразу дошел смысл сказанного. — Но ведь вы… он был таким счастливым. Что вы ему сказали? — Ничего такого я ему не сказала. — Но ведь его надо предупредить! Мона покачала головой и села на высокую табуретку за кассой. Ванесса посмотрела в окно. Свенссона уже не было видно. — Может, мне его догнать? — спросила она. — И что ты ему скажешь? Извините, Мона забыла вас предупредить, что вы скоро умрете? — Но он должен знать! — Я вижу, что человек скоро умрет, но не знаю от чего. — Мона серьезно посмотрела на Ванессу. — Смерть нависла над ним, но я не вижу, это рак или топор преступника. И я не знаю, когда это произойдет. Обычно человек умирает в течение полугода. Это максимальное время, которое смерть дает человеку, которого выбрала своей целью. Дым сигареты поднимался столбом к потолку. — В молодости я совершила ошибку, сказав одному человеку, что его ждет смерть. И что вышло? Все последние месяцы жизни он провел в страхе. А потом все равно поскользнулся в душе и сломал себе шею. — Но будущее можно изменить! — воскликнула Ванесса. — Да, если знаешь, что менять, — возразила Мона. — Девочка моя, поверь, мне тоже все это не по душе. — И что же вы говорите в таких случаях? — Три вещи. Во-первых, что надо наслаждаться жизнью. Во-вторых, что надо следить за своим здоровьем и быть внимательным на дороге. Надеюсь, тогда человек лишний раз сходит на диспансеризацию и не станет переходить улицу перед мчащейся машиной. Мона затушила сигарету. — А что третье? — спросила Ванесса. — Что они могут прийти сюда опять через полгода. Бесплатно. В динамиках тихо переливались колокольчики. — И они приходят? — снова спросила Ванесса. Ответом ей было красноречивое молчание. — Может, они переезжают в другой город? Или забывают прийти? — Может, и так, — сказала Мона, зажигая новую сигарету. — Ты протерла пыль? Я хочу сегодня закрыться пораньше. — Я только «за». Мона снова скрылась за драпировкой. А Ванесса, подойдя к двери, повернула табличку стороной, на которой было написано «закрыто». Она думала о своем будущем, о будущем Избранниц, о будущем всего мира. Сколько в этом будущем уже определено. И что еще можно изменить.  45
 

 Александр долго сидит молча и смотрит на Анну-Карин. Вдоль позвоночника Анны-Карин ползет капелька пота и стекает вниз, к трусам. Девушка плотнее прижимается спиной к мягкому креслу. Сзади нее сидит Виктор и быстро и уверенно пишет что-то в записную книжку. Неужели он истолковывает даже молчание и жесты Анны-Карин? Линнея права. У него действительно есть какая-то сила. Анна-Карин чувствует присутствие магии и не знает, насколько долго сможет против нее защищаться. Наверно, они специально так сильно затягивают допросы. Нервы Анны-Карин на пределе. Она почти готова сдаться, признать свою вину, лишь бы только закончилось это томительное молчание. Неизвестно, что было бы, если бы ожидание продлилось еще секунду, но тут Александр наклонился вперед и налил себе воды из красивого графина. Он отпил глоток и поставил стакан на стол. — Для протокола я должен спросить, являешься ли ты Анной-Карин Ниеминен? — Да. — Это допрос, но одновременно и тест на лояльность по отношению к Совету. Понятно? — Да. — Очень важно, чтобы ты говорила правду. Ты будешь говорить правду? — Да. Первая и самая серьезная ложь. — Когда ты открыла в себе магические силы? — Накануне ночи кровавой луны. — И что случилось тогда? — Я сделала так, что мама потеряла голос. Но это было не нарочно. — Каким образом это произошло? — Я захотела, чтобы она замолчала… Но захотела очень сильно… Я подумала, что не хочу больше ее слышать. И она… замолчала. — Понятно, — сказал Александр, и ручка Виктора зашуршала по бумаге. — А когда ты впервые использовала свои силы осознанно? — В тот день в школе было собрание в память об Элиасе. Я разозлилась на одного человека… И заставила его кое-что сделать. — Что именно? Анна-Карин колебалась. Это произошло раньше, чем Адриана рассказала им о законах Совета. Анне-Карин не нужно было лгать, но и вспоминать об этом ей не хотелось. — Я заставила Эрика Форслунда описаться при всех. Я не думала… То есть я не знала, что он и правда сделает это. А может, знала… Это было странное ощущение. Лицо Александра остается неподвижным, но за спиной Анны-Карин раздается сдавленный смех Виктора. — Понимаю, — снова говорит Александр, бросая на Виктора строгий взгляд. — Нет, не понимаете, — выпаливает Анна-Карин, неожиданно для самой себя. — Вам не понять, что я тогда чувствовала. Александр поднимает руку. Этого оказывается достаточно. Анна-Карин замолкает и нервно сглатывает слюну. — Ты права, — говорит Александр. — Я не все понимаю. Именно поэтому мы проводим этот допрос. Я спрашиваю, ты отвечаешь. И прошу меня не прерывать. Меня интересуют только факты. Ясно? Анна-Карин кивает. Александр продолжает задавать вопросы. Он хочет, чтобы она поименно назвала всех, на ком использовала магию в школе. Но это невозможно не только потому, что этих людей было много, но и потому, что она не знает, где проходит граница. Она не всегда действовала осознанно, и многие подпадали под действие магии, так сказать, за компанию, увидев популярность Анны-Карин. Каждый ответ влечет за собой новые вопросы. Впечатление такое, будто все, что она говорит, только усугубляет ее вину. Медленно подползает усталость. В какой-то момент перед глазами девушки мелькает вспышка, и она видит усадьбу снаружи. Анна-Карин понимает, что лис ждет на улице и предлагает ей свою помощь. Расслабиться, на мгновение уйти в глубины сознания. Но Анна-Карин не осмеливается это сделать. — Продолжала ли ты использовать магию после того, как Адриана Лопес предупредила тебя о законах Совета? Анна-Карин мотает головой. — Да или нет? — Нет. — Насколько я понял, другие Избранницы тоже побуждали тебя остановиться? Анна-Карин поднимает на него глаза: — Это было до того, как мы узнали правила. Впервые за время допроса на губах Александра мелькает усмешка. Как будто Анна-Карин выдала себя. Продемонстрировала не только свою виновность, но и глупость. Анна-Карин не сомневалась, что Ида могла на допросе признаться в чем угодно, лишь бы себя выгородить. Но остальные? Они-то ее не выдали? Или все же выдали? — Идем дальше, — произнес Александр. — Что случилось в ту ночь, когда горела ваша ферма? Анна-Карин втянула кисти в рукава кофты. Магия в воздухе становилась все сильнее. — Не знаю, — ответила Анна-Карин. — Я проснулась от очень яркого света. Хотя была ночь… И увидела, что горит коровник… Она постаралась отогнать воспоминания о том, что произошло в действительности. О голосе в ее голове, который убеждал ее умереть. О том, что она поверила этому голосу. — Значит, ты не заметила ничего магического? — Нет. — Совсем ничего? — Нет. — Интересно, — сказал Александр. — Наш анализ места пожара показал присутствие магии. Это не был обычный пожар. Что еще известно Александру? Анна-Карин постаралась скрыть растерянность. — Да? — переспросила она. — Этого я не знала. — И что было дальше, после того, как ты увидела пожар? Анна-Карин вспомнила хаос. Жар. Гудение огня и панику среди коров. — Я побежала к коровнику, но дедушка был уже там и спасал коров. — Кстати, о дедушке. Он ведь чуть не погиб, да? Анна-Карин кивнула. — И ты не знаешь, кто устроил пожар? — Нет, но если это был магический пожар… В прошлом году нас всех пытались убить. — Но зачем устраивать пожар в коровнике, а не в доме, где ты спишь? — Понятия не имею. Анне-Карин казалось, что она толчет воду в ступе лжи. И вот-вот сама захлебнется. Александр видел ее состояние. И наслаждался им. — Кто убил Элиаса и Ребекку? — спросил он. Вопрос оказался для Анны-Карин неожиданным. — Не знаю, — ответила она. — Ты полагаешь, этот же человек поджег ферму? — Может быть. Не знаю. — Неужели тебе не хочется это выяснить? Ведь на этом пожаре пострадал твой дед! Анна-Карин вдруг разозлилась. Что этот Александр знает о ее чувствах! Похоже, ему самому чувства вообще не знакомы! Но она ничего не говорит вслух. И не только потому, что боится. Внутренний голос говорит ей, что Александр хочет вывести ее из себя. Ищет ее слабое место. Ей хорошо известен этот способ. Им постоянно пользовались Эрик, Ида, Кевин и другие, когда изводили ее в школе. — В таком случае давай поговорим о той неделе, которая предшествовала ночи кровавой луны, — проговорил Александр после нескольких минут молчания. И все началось по новой.
 Несколько часов спустя Александр наконец поднялся с кресла, и Анна-Карин не поверила своим глазам: неужели допрос закончился? Мозг ее кипел, ноги были как ватные. Чуть привстав на ноги, она пошатнулась и еле удержала равновесие. — Я считаю, теперь мы располагаем всей необходимой информацией. Суд состоится в субботу. Анна-Карин никак не отреагировала на его слова. Она мечтала только об одном: быстрее оказаться на улице. — Мы назначили тебе защитника, — сказал Александр. Только тут Анна-Карин заметила стоящую в дверях Адриану. Сколько она уже так стоит? — Входи, — пригласил ее Александр. Адриана была одета, как всегда, строго и стильно, но, когда она подошла ближе, Анна-Карин увидела, что вид у бывшей директрисы был усталый. И она сильно похудела. Однако Анна-Карин очень обрадовалась ее появлению. Она и не надеялась на защитника. А Адриане все-таки можно доверять. — Отвезти тебя домой? — предложил Виктор. — Я лучше пешком, — отказалась Анна-Карин, влезая в рукава куртки. Адриана проводила ее к выходу, сзади них шли Виктор и Александр. Вот и дверь. Анна-Карин распахивает ее настежь и вдыхает свежий воздух. Начинает накрапывать дождь. — Не переживай, — бесцветным голосом говорит Адриана. — Все будет хорошо. Она неожиданно холодно подает Анне-Карин руку. Анна-Карин протягивает ей руку в ответ и чувствует зажатую между указательным и средним пальцами директрисы бумажную трубочку. Анна-Карин поднимает голову и видит в глазах Адрианы страх. Свернутый листок бумаги перекочевывает к Анне-Карин, и она тут же засовывает руки в карманы куртки, постоянно ощущая на себе взгляды Александра и Виктора и не осмеливаясь даже смотреть в их сторону. — Ну ладно, до свиданья, — говорит Анна-Карин. Она спускается по лестнице во двор и переводит дух, только когда за ее спиной хлопает входная дверь. Застегнув куртку, она идет через усыпанную гравием площадку прочь от старого дома. Мелкие ледяные капли секут лицо. Джинсы в одно мгновение намокают. Анна-Карин ускоряет шаги. Лис ждет ее у шлюзов и семенит рядом с ней по тропинке, ведущей в город. В городе он исчезает из поля зрения, но Анна-Карин продолжает чувствовать его присутствие. Держась в тени, он провожает ее до самого дома. Анна-Карин решается прочитать записку, только оказавшись у себя в комнате. Адриана пишет, как всегда, четко и разборчиво: «Приходите в полночь в парк. Это единственная возможность встретиться до суда. Передай остальным».  46
 

 — Ванесса, нельзя одновременно делать уроки, смотреть фильм и писать эсэмэски. — Я так всегда делаю, — отвечает Ванесса, быстро удаляет сообщение от Анны-Карин и бросает мобильный на диван. Суд в субботу. А сегодня к двенадцати часам нужно идти в парк. Хорошо, что у мамы дежурство в доме престарелых, а Мелвин ночует у Никке, в его новой квартире возле железнодорожной станции. Никто не узнает, что Ванесса ночью уходила из дома. Фрассе храпит на коврике у ног Ванессы, и она с завистью смотрит на него. Поспать ей сегодня не удастся. На экране компьютера молодой человек, висящий на крюке для мяса, уговаривает свою девушку убить его, чтобы прекратить его мучения. Но она только кричит, еще громче, чем он. — Ванесса, что ты смотришь? — спрашивает мама. — Романтическую комедию, — отвечает Ванесса. Мама в отчаянии вздыхает, но, слава богу, не начинает читать Ванессе мораль. — Возможно, оценки были бы лучше, если бы ты делала уроки в другой обстановке. — Я лучше знаю, что для меня лучше. — Убавь хотя бы звук, — говорит мама, исчезая в кухне. Ванесса убирает звук и тут же чуть-чуть увеличивает снова, надеясь, что мама не заметит разницы. Учить уроки в атмосфере «тишины и покоя» Ванесса не может. Она должна постоянно чувствовать, что кроме учебников в мире есть что-то другое, другая жизнь, иначе ей становится не по себе. Она поудобнее усаживается на диване, кладет ноги на журнальный столик. Кладет книжку на ноги. — Что ты учишь? — в дверях комнаты опять появляется мама. — Английскую грамматику, которая мне для аттестата на фиг не нужна и которую я ненавижу, — без выражения отвечает Ванесса. — Ну ее все равно надо знать. — Зачем? Может, хоть ты мне объяснишь, зачем? До сих пор это никому не удалось. Ванесса раздраженно бросает ручку на открытый учебник. Она хорошо говорит по-английски. Благодаря песням и фильмам она выучила то, что ей нужно. Ну и что, что она не знает правил и не знает, почему нужно использовать то или иное слово. — Наверно, я тоже не смогу ответить на этот вопрос, — говорит мама, улыбаясь. В этот момент среди диванных подушек звонит мобильный. Мама опять делает строгое лицо. — Ванесса, — произносит она. — Я только посмотрю, кто это. — Ванесса откапывает телефон. Вилле. Она удалила его номер из мобильника, но она не могла удалить его из памяти. Еще полгода назад он всегда звонил ей в это время. Мама стоит и смотрит на Ванессу. Телефон продолжает звонить. — Ты не будешь отвечать? — спрашивает мама. Ответить было бы ошибкой. Но разве она не может позволить себе разок ошибиться? — Мне надо ответить, — говорит Ванесса, хватает телефон и бежит к себе в комнату. Мама вздыхает. Ванесса закрывает за собой дверь, одновременно нажимая кнопку приема. — Алло, — говорит она. — Привет, Ванесса, — говорит Вилле. У Ванессы перехватывает дыхание. — Мама сказала, что видела тебя сегодня, — говорит Вилле. — Да, — отвечает Ванесса, стараясь, чтобы голос звучал безразлично, но это у нее плохо получается. — Я стою на нашем обычном месте, — говорит Вилле. — Можешь спуститься? Это было бы еще большей ошибкой. — Зачем? — Хотел поговорить. Давно не виделись. Ванесса поворачивается к большому зеркалу и поправляет волосы. Делая это, она уже знает, что решение принято. — Сейчас приду, — говорит она. И выключает телефон, не дожидаясь ответа. Положив мобильный в карман «кенгурушки», она выходит в гостиную. Смотрит в окно. Машина Вилле припаркована возле автобусной остановки. Надо написать ему, что она не придет. — Ты делаешь уроки? — кричит мама из кухни. — М-м-м, — неопределенно мычит Ванесса. Вилле сидит в машине, ждет ее, совсем как раньше, и Ванессе кажется, будто последних шести месяцев просто не было. Неужели она готова его простить? Если он как следует, очень-очень попросит ее, возможно, она его простит. Может быть. Линнея, наверно, сказала бы, что она дура. Но какая разница, кто и что говорит. — Я пойду выведу Фрассе! — кричит Ванесса маме. — Ты только что с ним гуляла. — Похоже, ему приспичило, — отвечает Ванесса и тихонько дергает Фрассе за ошейник. Фрассе нехотя приподнимает голову, сонно глядя на Ванессу. — Ванесса, если это просто отговорка, чтобы не делать уроки… Ванесса вытаскивает Фрассе в коридор, надевает куртку, пристегивает поводок. Фрассе уже проснулся и радостно виляет хвостом, предвкушая внеочередную прогулку. — Сейчас приду, — говорит Ванесса.
 Воздух сырой и холодный. Выйдя из подъезда, Ванесса сразу начинает мерзнуть. Фрассе принюхивается и бежит за Ванессой к машине Вилле. Увидев, что они подходят, Вилле вышел из машины. Фрассе потянул Ванессу вперед, почти вырывая поводок из ее руки. — Привет, Фрассе! Как живешь, дружище? Пес поставил передние лапы на живот Вилле, и тот гладил его по голове, чесал за ухом. Ванесса молча стояла рядом. Вилле как будто не замечал ее, и Ванесса поняла, что он нервничает не меньше ее. Наконец Фрассе успокоился и опустился на четыре лапы. Вилле наконец поднял голову. Да, он очень волнуется. — Я рад, что ты пришла, — сказал он. Ванесса не видела его с того самого дня, когда она напугала его в «Ётвендарен», но слышала, что он съехался с Элин и живет с ней в Риддархюттан, недалеко от Энгельсфорса. Он сильно изменился. Короткая стрижка. Новая куртка. А раньше Вилле всегда носил одну и ту же старую одежду. Он стал еще симпатичнее. И в глубине души Ванесса уже скулила, как Фрассе, и виляла хвостом. «Зря я сюда пришла, — думала она, молча глядя на Вилле. — Ведь я понимала это с самого начала». — Ты изменился, — сказала она. — Подстригся и устроился на работу, — улыбнулся он. — Может, скоро и машину куплю. — Он пнул ногой переднее колесо. — Эта старая развалина свое отслужила. Было видно, он хочет что-то сказать Ванессе. Может, что она тоже заметно изменилась. Ванесса вдруг поняла весь идиотизм своего положения. Она взвешивает, сможет ли простить Вилле, даже не зная, чего он, собственно, от нее хочет. — Что ты здесь делаешь? Засунув руки в карманы, он прислонился спиной к машине. При свете уличных фонарей было хорошо видно, как при дыхании изо рта Вилле вылетает облачко пара. Ванесса поежилась от холода. — Я хотел увидеться с тобой, — произнес Вилле. — И сказать тебе спасибо. — За что? — За то, что ты всегда верила в меня. Я знаю, что вел себя как последний дурак. Но ты всегда верила, что я могу измениться. Это твоя заслуга, что я в конце концов тоже в себя поверил. Я почти бросил курить траву, так, иногда могу себе позволить, один-два раза в месяц. Нашел работу в колл-центре, нормальная работа. И стал жить самостоятельно. Обида была резкой, как горький привкус во рту. «Отлично, Вилле! — хотелось крикнуть ей. — Супер! Высокая честь вправлять тебе мозги! Ругаться, уговаривать, убеждать, подбадривать! И все ради того, чтобы плоды этих трудов собрал кто-то другой. Как обычно и бывает». — Ты стал жить у Элин, — поправила она Вилле. Он молча кивнул головой. — И что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? Поздравляю с началом новой счастливой жизни? — Я не говорю, что счастлив. Я не должен был так поступать с тобой. О том, что произошло, я жалею так, как никогда ни о чем не жалел. Я скучаю без тебя. — А что об этом думает Элин? Вилле отвел взгляд. — Понятно, Элин ничего об этом не знает и думает, что у вас все супер. Она начала дергать Фрассе за поводок, но пес прочно сидел на месте. — Пойдем, Фрассе, — звала Ванесса. Наконец пес поднялся. Ванесса направилась к подъезду. Когти Фрассе цокали по асфальту. Вдруг за спиной Ванессы раздался топот бегущего Вилле. Он обогнал ее, притянул к себе и поцеловал. Ванесса хотела идти, но ноги не слушались, а рот против воли открылся навстречу поцелую. Поцелуй Вилле был прежним, особенным, ни с кем не сравнимым, и Ванессе захотелось забыть все, плюнуть на старые обиды, прыгнуть в машину и ехать рядом с Вилле долго-долго, пока не кончится бензин. — Таких, как ты, больше нет, — пробормотал Вилле. Ванесса отодвинулась от него. Ее тело протестовало. Оно уже тосковало по Вилле и хотело быть с ним. Зависимость от Вилле снова обострилась, и тело, забыв про гордость, было готово заплатить любую цену за удовольствие быть с ним. — Мне надо идти. — Ванесса… Она повернулась и пошла к подъезду, волоча за собой на поводке Фрассе. — Ты ведь тоже без меня скучаешь! — крикнул Вилле. Ванесса промолчала. Она боялась сказать правду.  47