Annotation 14 страница

Ида прижимается щекой к морде Троя, его спокойствие передается и ей. Хочется стоять так целую ночь. — Как я сразу не догадалась, что она в меня вселится, — шепчет Ида коню. — Мне всегда достается все самое противное. Ей вспоминается лицо, которое она увидела в зеркале воды прямо перед тем, как в нее вселилась Матильда. Вот, значит, как она выглядит. Лицо в веснушках. Зачем Иде такой магический дар? Лучше уметь общаться с живыми, чем с мертвыми. Был бы у нее такой дар, она бы вызвала к себе душу Густава и расспросила обо всем. Интересно, куда бы двинулся стакан, на «да» или на «нет»? Родители обиделись на Иду за то, что она поехала сюда, вместо того чтобы помочь им убраться дома после наводнения. Но она должна была увидеть Троя. Он был для нее противоядием от всего случившегося за последние сутки. Они долго скакали по лесу. Ида пыталась стряхнуть с себя ощущение нечистоты, которое осталось у нее после сеанса. Удалить все следы пребывания другого человека, управлявшего ее телом и мозгом, говорившего ее ртом, смотревшего ее глазами. А сама Ида в это время, задвинутая в дальний угол, была вынуждена наблюдать все происходящее со стороны. Ничего более ужасного, чем навсегда остаться в этом углу, Ида не могла себе даже представить. Ида погладила Троя и выпрямилась, потом долго чесала Троя за ухом, а он блаженно жмурился. — Ничего, все уладится. Юлия на моей стороне. Она тоже думает, что Фелисия — дура. При чем тут я, если она сама боялась сказать Робину про свои чувства. Да и вряд ли это у них надолго. Скоро надоест, и она как миленькая опять приползет ко мне. Трой начал толкать Иду головой. — С Эриком тоже все решилось. Я ему сегодня позвонила и объяснила, что Фелисия спьяну несла чушь. Ида пошла в угол денника и достала из рюкзака морковку. Трой аккуратно взял ее губами. Он всегда берет угощение очень аккуратно, чтобы не сделать больно Иде. Ида снова смотрит на рюкзак, из которого торчит Книга Узоров. Обнаружив на крышке сундука, где лежала Книга, царапины — наверно, Лотта пыталась взломать замок, — Ида теперь всегда, уходя из дома, берет Книгу с собой. — А вдруг она лучше работает здесь? Как ты думаешь, дружок? — спросила она Троя. С рюкзаком и Книгой Ида идет в туалет и запирает за собой дверь, хотя на конюшне никого, кроме нее, нет. Объявление, приклеенное скотчем к крышке толчка, предупреждает, что из-за проблем с водой туалетом пользоваться нельзя. Однако, судя по запаху, кто-то нарушил запрет. Ида садится на крышку унитаза и открывает Книгу. Будем ли мы вместе с Густавом? Иногда в разговоре с Книгой мысли разбегались, было трудно сосредоточиться на вопросе. Но сейчас все давалось Иде легко. Она чувствовала, что сегодня получит ответ, четкий и ясный. Эти покровители должны наконец объяснить ей, что и как, она не может больше тратить время попусту. Не может зря терпеть такие унижения. Книга не отвечает. Знаки остаются неподвижны. Покровители, похоже, и не думают отвечать на ее вопрос. Ида раздраженно откладывает узороискатель на раковину. Она уже хочет закрыть Книгу, как вдруг чувствует знакомую дурноту и головокружение. Гораздо сильнее, чем когда-либо прежде. И в следующую секунду она оказывается там. Лицо Густава совсем близко от ее лица. Он тянется губами к ее губам, и они соединяются в поцелуе и целуются так долго, что в конце концов она уже не знает, где губы Густава, а где — ее собственные. У Иды даже сердце заболело, так сильно захотелось быть с Густавом. Но она уже опять находится в туалете. Шарит по раковине в поисках узороискателя, натыкается на него, роняет на пол. Ищет среди скомканных салфеток, валяющихся возле мусорного ведра. Находит, настраивает и концентрируется на вопросе. Я видела будущее? Буквы медленно начинают двигаться, потом складываются в слово: Да. Книга, похоже, не сомневается в ответе, но Ида не спешит радоваться. Ты говорила, что есть разные варианты будущего. То, что я видела, произойдет наверняка? Она с нетерпением смотрит на Книгу. С большой вероятностью. Если ты будешь выполнять наше соглашение и помогать остальным Избранницам. И ни в коем случае не вступай в «Позитивный Энгельсфорс». Зачем ей вступать в эту идиотскую секту? «Обещаю», — говорит она и чувствует, что Книга довольна ее ответом. Ничего не рассказывай остальным. Это наша тайна. Ида обещает. Ей совсем нетрудно хранить молчание. * * *

Впервые за эту осень в воздухе чувствуется наступление холодов. Мину с ногами забралась в шезлонг в своем углу сада. Рядом с ней лежит закрытый томик Шекспира. Мину проснулась уже за полдень, мамы и папы не было дома, и когда много позднее Мину вернулась с прогулки, дом все еще был тихим и темным. От холодного ветра кожа покрывается мурашками, но Мину не хочется идти в пустой дом. Она вспоминает все, что случилось после ночи кровавой луны. Думает об Элиасе и Ребекке. В голове пульсирует картинка, хранившаяся в памяти Макса: Ребекка, летящая с крыши навстречу смерти. Где были покровители тогда? Поверить в существование покровителей труднее, чем в существование демонов. Еще труднее поверить, что в ней самой живет частица их силы. Матильда сказала почти то же, что говорил Николаус. Ничего плохого не может произойти, пока ты относишься к своей силе ответственно и пользуешься ею для добрых дел. Я уверена, что ты именно так и будешь ею пользоваться. Почему ни Книга, ни Матильда не рассказали о покровителях и о магических возможностях Мину раньше? Матильда сказала, что у покровителей другое восприятие времени, другой способ мышления, чем у людей, и другая манера общения. Это объясняет их молчание? Они просто не понимали, как для Мину была важна эта информация? Послышался шум подъезжающей машины, вот она остановилась у гаража. Хлопнула дверца, раздались голоса, мама и папа вошли в дом, зажгли свет. Мама позвала Мину. Надо идти, но еще не сейчас. Сначала надо собраться с силами, убедиться, что она не расплачется. Не расскажет родителям, что Энгельсфорс — это дверь, в которую ломятся демоны, что апокалипсис приближается со страшной скоростью и они не знают, как его остановить.
— Мы в кухне! Иди сюда! — кричит мама, как только Мину открывает входную дверь. Мама и папа сидят за столом, и едва Мину видит выражения их лиц, как тут же все понимает. Вот оно. Сейчас они ей скажут. Ну почему это обязательно должно было произойти именно сегодня! — Садись! — говорит мама и косится на папу. Она явно нервничает. Папа сгребает в кучку крошки со скатерти. Напряженно смотрит в стол. Мину складывает руки на груди. С прямой спиной садится. Лучше уже не тянуть. — Ну говорите уже! — Мне предложили работу главного врача, — сказала мама. — В Стокгольме. Мину ожидала, что она будет говорить про развод. А тут какая-то работа. — Я узнала об этом в начале лета и очень долго думала, — продолжала мама. — Но в глубине души я с самого начала знала, что соглашусь. Такой шанс бывает раз в жизни. Слова мамы проходят мимо Мину. Ее мозг как будто отключился. — Двадцать лет назад я приехала сюда с Эриком, потому что он мечтал возродить газету в своем родном городе. Для него было очень важно сохранить «Энгельсфорсбладет» и поднять ее статус. Я согласилась пожить в маленьком городе, с другим темпом жизни. Но больше я не могу оставаться здесь. Я бы хотела, чтобы ты и папа поехали со мной, но он не хочет оставлять газету. Папа громко фыркает, и крошки разлетаются по столу. — Но я решила, что все равно уеду, — продолжала мама. — Я должна это сделать. Я заслужила это. И я знаю, что ты всегда хотела учиться в гимназии в Стокгольме. Ты всегда от этом говорила… Не закончив фразу, мама умолкает, ожидая реакции Мину. Она явно думает, что Мину сейчас бросится ей на шею и будет благодарить за эту фантастическую возможность. А Мину ненавидит ее. Она ненавидит их обоих за то, что они спросили ее только сейчас, когда уже ничего не изменишь. Мину должна остаться в Энгельсфорсе. Иначе мир погибнет. — Я не могу ехать, — говорит она. Папа поднимает голову, и Мину видит в его глазах торжествующий огонек. — Но совсем не потому, что хочу остаться с тобой, — продолжает она, и огонек в папиных глазах гаснет. — В этом чертовом дурацком городе. — Я ничего не понимаю, — говорит мама. — Чего тут не понять? — кричит Мину. — Спрашивать нужно было год назад. Или даже десять лет назад! Вы меня заперли в этом чертовом Энгельсфорсе, где у меня никогда не было друзей! Я ненавидела свою жизнь! — Что… — начал папа. — Не надо ничего говорить! — оборвала его Мину. — Я не хочу тебя слушать! Тебе наплевать на меня и на маму! Ты готов умереть ради своей идиотской газеты! Чуть ли не впервые в жизни папа не находит, что ответить. Мину поворачивается к маме: — Дочка страдает! Подумаешь! Это не повод для переезда! Вот за повышением можно переехать! И бросить меня здесь! — Я думала, ты поедешь со мной! — кричит мама в ответ. — И я не собираюсь… — Вы ничего не понимаете! — кричит Мину. — Вы ничего не понимаете! — Тогда объясни, — говорит папа. Мину смотрит на родителей. Она никогда не сможет им объяснить, никогда не сможет сказать правду. «Это моя тайна, — думает Мину. — У меня нет выбора». Она не хочет оставаться здесь вдвоем с папой. Может быть, удастся уговорить маму остаться? Но и эта альтернатива не лучше. Три страдающих человека в одном доме. — Я бы хотела поехать с тобой, но не могу, — произносит она тусклым голосом. — Я не могу рисковать своими оценками в середине второго курса. К тому же у меня наконец появились друзья. Я не хочу от них уезжать. — Необязательно принимать решение сейчас… — начала мама. — Я уже приняла решение, — сказала Мину и заставила себя поднять глаза от стола. — Я не передумаю. А ты езжай. Я все понимаю. Мама покачала головой. — Подумай, — сказала она. — Ты можешь, когда захочешь, навещать меня в Стокгольме. А я обещаю часто приезжать домой. Мы с папой не разводимся, просто поживем некоторое время раздельно. — Понятно, — сказала Мину, глядя в пол. — Мину… — начал папа, но Мину прервала его: — Я хочу побыть одна. Она поднялась на второй этаж, остановилась возле ванной комнаты и посмотрела на ванну. Вспомнила то, что случилось прошлой зимой. И как будто вновь услышала голос, который звучал в ее голове, предупреждая о том, что произойдут большие изменения. Изменения к худшему. Очень серьезные изменения к худшему. III

42

Ида остановилась в дверях кухни. Здесь все выглядело так, как было полгода назад, до потопа. Отремонтированная кухня сияла белизной. Ида всегда гордилась своим домом. Но в последнее время с ней что-то происходит. Иногда ей кажется, будто их белый дом залит молоком. И туман за огромными окнами — это тоже молоко, которым кто-то затопил мир. Туман. Всю зиму и осень туман висел над Энгельсфорсом почти каждый день. Снег падал и таял, едва касаясь земли. Только под Новый год продержался чуть дольше. За столом сидит семья Иды. Мама с папой едят хлебцы. Лотта подняла колени так, что лица почти не видно. Она о чем-то тихо разговаривает с Расмусом, оба смеются. Глядя на свою семью со стороны, Ида понимает, что очень любит их всех. Маму с папой. Сестру. Брата. Сейчас они вызывают у нее настоящую любовь. Вот бы сохранить это чувство, сберечь его. Прижав к груди учебник французского, Ида входит в кухню. — Доброе утро, — говорит она, мама и папа что-то бормочут в ответ. Ида кладет кусок хлеба в тостер, случайно касается рукой его металлического корпуса, получает удар током. И чертыхается про себя. Ну что сегодня за день! Сначала зарядка для мобильного. Потом фен. И вот теперь тостер. Ее магический элемент — металл — взбесился от этих ежедневных туманов. Хлеб выскакивает из тостера, Ида осторожно берет его, стараясь не коснуться прибора. Тонко-тонко намазывает маслом и садится к столу. — Хорошо спала? — спрашивает мама, пододвигая к ней чайник. — Не помню, значит, хорошо. Ида хотела пошутить, но маме ответ явно пришелся не по душе. Ну вот, считай, утро испорчено. — Тебе сегодня нужна машина или я могу поехать на ней в школу? — еще раз пытается пошутить Ида. — Нет, мне нужно в магазин. Ида кивает, открывает учебник и начинает повторять спряжения глаголов. — Я просила тебя не читать за столом, — говорит мама. — У меня контрольная, — отвечает Ида. — Хочешь, чтобы я получила двойку? — Мама, Ида опять вредничает, — ноет Расмус. Папа откладывает свой хлебец и смотрит на Иду. — Что за негативный настрой? — говорит он, обращаясь к Иде. — Лучше представь, как ты получаешь назад контрольную, а в ней — одни плюсики, — заявляет Лотта. — Лучше я просто подготовлюсь как нормальный человек, — отвечает Ида. С демонстративно независимым видом она отпивает глоток чая, чувствуя на себе взгляды всех сидящих за столом. Только не надо сейчас затевать разговор про «Позитивный Энгельсфорс», — думает Ида. — Я умру, если опять услышу про этот «ПЭ». Интересно, много ли «нормальных людей» в городе продолжают готовиться к контрольным? Впечатление такое, будто большинство уже стало рассуждать, как Лотта. Мама с папой присоединились к «Позитивному Энгельсфорсу» спустя несколько недель после осеннего барбекю. Не потому, что поверили в их идеи, а потому, что такая философия была очень удобна. Она позволяла не реагировать на просьбы и жалобы подчиненных, объяснять родителям мальчика, которого Лотта обижала в школе, что он распространяет вокруг себя негативную энергию. Кроме того, это был вопрос репутации. Вокруг Хелены и Кристера Мальмгрена собралась городская элита. Те, кто не участвовал в организации, считались изгоями. Это уже почувствовала на себе Ида. Эрик и Кевин говорят только о «ПЭ». Робин и Фелисия с Идой вообще не разговаривают, но активно участвуют в работе организации. Юлия по совету Иды пока не вступила в «Позитивный Энгельсфорс», но не надо обольщаться — это просто вопрос времени. Тогда Ида останется одна. Она уже несколько раз спрашивала Книгу, почему ей нельзя вступать в эту организацию. Но ответа не получила. Похоже, покровители не хотят с ней общаться. Иногда Ида готова плюнуть на все договоренности. Не в ее характере плыть против течения. Она любит быть в первых рядах. Раздается звонок в дверь, Лотта спрыгивает со стула и бежит в прихожую. Ида делает большой глоток чаю и притворяется, будто очень занята французскими глаголами. — Это Эрик! — кричит Лотта, пританцовывая впереди него. — Доброе утро! — говорит Эрик. Все, кроме Иды, приветливо с ним здороваются. — Ну как, Эрик, ты готов к Празднику Весны? — спрашивает папа. — А как же! — отвечает Эрик. — Нас ждут светлые времена. В прямом и переносном смысле этого слова. Его щеки красны от холода, под носом висит большая капля. — Похоже, в центре «ПЭ» соберется много народу, — говорит мама. — В школе тоже, — кивает Эрик. — Все будут там. Кроме Иды. Потому что она не член «Позитивного Энгельсфорса». Мама с папой поворачиваются к Иде. Она захлопывает книгу. — Я еще не определилась, — заявляет она, не дожидаясь начала дискуссии. — Сейчас зубы почищу, и пойдем. Она поднимается к себе в комнату. Слышит, как внизу Эрик, мама и папа обсуждают предстоящий Праздник Весны. Креветки, живая музыка в помещении центра. И праздник для учеников в спортзале школы. Эрик — один из организаторов мероприятия. Еще бы. С тех пор как осенью Хелена провела коучинг для хоккейной команды, он — один из ее самых верных подданных. Ида быстро почистила зубы и посмотрела на свое отражение. Она едва узнала лицо, глядевшее на нее из зеркала. Казалось, за зиму все краски на нем поблекли. «Что стало с моей жизнью? » — подумала Ида. * * *

Сейчас март. Ты не любил это время года так же сильно, как и я. После полугода темноты и холода очень трудно поверить, что когда-нибудь опять придет тепло и свет. Уже прошел почти год с тех пор, как я взяла пистолет у Ю. Не знаю, что я тогда думала… Скорее всего, ничего, просто хотела убить того, кто отнял тебя у меня. Потом я увидела его в столовой — он был совсем как ты. Выглядел как ты, говорил как ты, у него были твои воспоминания. И от радости тебя видеть я почти забыла, что он твой убийца. Я до сих пор скучаю по тебе. Сейчас мне кажется, что ты здесь и слушаешь меня. Пусть это только мои фантазии. Мне нужно с кем-то поговорить, а то мозг взорвется. Я знаю, что должна делать. Мне надо держаться подальше от В. Иногда мне кажется, что все позади и я успокоилась. Но стоит мне увидеть, как она идет по школьному коридору или случайно коснуться ее рукой, и — раз — все начинается сначала. Если бы я не ходила на ту вечеринку к Ю., возможно, ничего бы не было. Я знаю точно, когда все случилось. В. вышла из туалета, и у нее был такой офигенно счастливый вид. Я не могу это объяснить, вокруг нее как будто было облако светлой энергии. И мне ужасно захотелось быть рядом с ней. Потом она дотронулась до моей руки, и я поняла, что пропала. Полный бред, да? Особенно с учетом места и времени. Запасть на девушку В-е на вечеринке у Ю. Молодец, Линнея! Легких путей, как обычно, не ищешь. Надо заканчивать писать. Через несколько минут звонок. Урок рисования. Идти туда совсем не тянет. Я даже иногда жалею, что нет Оливии. По крайней мере, с ней можно было над Бакманом поприкалываться. По-моему, несколько недель назад я видела ее в городе, но не уверена — девушка была в шапке. Оливия мне не звонит и не пишет. Думаю, она жалеет, что бросила школу в конце семестра. Но тогда ей казалось, что это круто. В каком-то смысле я даже рада, что ты не видишь, какие вещи у нас творятся. «Позитивный Энгельсфорс». Теперь такие, как мы, считаемся обузой для города. И я рада, что ты не видишь своих родителей. Если ты раньше считал, что люди сошли с ума, то уж теперь… Все, мне пора бежать. Надо хорошо учиться, быть хорошей девочкой на радость Якобу и Диане. Диана опять стала почти нормальной, но я ей перестала доверять. Я люблю тебя, Э. Где бы ты ни был, я надеюсь, что ты счастлив. Линнея закрыла дневник. Достала косметичку, посмотрелась в зеркальце пудреницы, подправила черные «стрелки» на глазах. Спрыгнула с подоконника и вышла из туалета. Готовая во всеоружии встретить новый день. Настолько, насколько это возможно в ее теперешнем состоянии. * * *

Ванесса захлопнула дверцу шкафчика и заперла ее. Наклейки с эмблемой «Позитивного Энгельсфорса» смотрели на нее отовсюду. На доске объявлений сиял ярко-желтый плакат, оповещающий о Празднике Весны. В углу на столике сидела и болтала ногами Мишель, рядом с ней стояли Мехмет и Рикард. Мишель помахала Ванессе, та кивнула в ответ. С тех пор как Мишель вступила в «ПЭ», у них с Мехметом начался медовый месяц. Мишель было наплевать на «ПЭ», и желтую толстовку она на себя никогда в жизни не напялит. Но ей важен Мехмет. Ванесса и Эвелина терпеть не могут «Позитивный Энгельсфорс», но теперь им приходится делить Мишель с Мехметом. Ванесса только достала телефон, чтобы послать эсэмэску Эвелине, как сзади раздался голос: — Привет! Ванесса оглянулась и увидела Виктора. Его черная куртка была покрыта мокрыми капельками, волосы тоже были влажными. — Чего тебе? — спросила она. — Можно тебя на два слова? Без свидетелей. Он кивнул на дверь класса. С тяжелым вздохом Ванесса последовала за ним. Дождь за окном усилился и громко барабанил по окнам. Виктор запер дверь класса и на мгновение замер. Капельки воды испарились с куртки, прическа стала как будто только что из парикмахерской. «Везет», — подумала Ванесса. Виктор снял куртку и перекинул ее через руку. Ванесса пригляделась к нему и вдруг заметила то, на что не обращала внимания раньше. Усталость. И неуверенность. — Ну, — сказала она нетерпеливо. — О чем мы будем говорить? — Передай Анне-Карин, что сегодня будет допрос. Я заберу ее после школы. — Почему я? Вы же учитесь в одном классе. — Да, — сказал он. Ванесса ждала продолжения, но его не последовало. Виктор стоял, переминаясь с ноги на ногу. — Ладно, скажу. — Я подумал, ей легче будет услышать это от тебя. — Какая заботливость! Вид у Виктора стал обиженный. Но Ванесса не поддалась на его уловки. Неужели он не понимает, что Избранницы обсуждают его и его слова? Они уже давно его разгадали. С каждой из них он играет разные роли. С Ванессой Виктор обычно серьезен и молчалив. Наверно, думает, что это ее сбивает с толку. — Я не… — начал он, — это расследование меня тоже напрягает, поверь… — И поэтому вы его ведете уже полгода. — Надо все проверить, — сказал он. — Но мне это тоже очень неприятно. — Как я тебе сочувствую! Виктор отвернулся. Казалось, его вдруг очень заинтересовал пришпиленный к стенке плакат с периодической таблицей. — Я понимаю. Тебе все равно, что я говорю. Мы по разные стороны баррикады. — Ты только сейчас это понял? — Мне жаль, что обстоятельства сложились таким образом, — проговорил Виктор с несчастным видом. — Ужасно жаль. — Мне тоже жаль, — ответила Ванесса. — Я бы очень хотела, чтобы ты и твой отец никогда не появлялись здесь. Ради вашей же собственной пользы. Виктор вопросительно уставился на нее. — Этот процесс — ваша огромная ошибка. Вы облажаетесь. Знаешь, почему? Виктор покачал головой. — Мы Избранницы, — сказала Ванесса. — А ты кто такой? Виктор не нашелся, что ответить. Рука Ванессы слегка дрожала, когда она отпирала замок. Она понятия не имела, как можно выиграть этот процесс. Не знала, возможно ли это вообще. Но она знала, что сделает все ради победы. 43

Мину тяжело поднимается по ступеням школьной лестницы. Как будто карабкается в гору. Она могла бы упасть прямо здесь и заснуть. Сил нет, она не спала три ночи. «Нас ждут светлые времена! » — написано на одной из ярко-желтых афиш, мимо которых она проходит. Толпа позитивных энгельсфорсцев несется по лестнице, и Мину прижимается к перилам, чтобы не быть растоптанной. Впереди всех, как вожак стаи, несется Кевин, и Мину думает: интересно, сколько у него желтых толстовок? Наверно, не одна, раз он, как и многие другие, теперь носит их каждый день, словно школьную форму. Мину поднимается на второй этаж и останавливается. Девушка-вахтер, которую взяли вместо Николауса, стоя на стремянке, сковыривает с потолка ошметки снюса, который туда прилепили мальчишки. Она такая молодая, что может легко сойти за ученицу. Мину переводит дыхание, не отрывая взгляда от вахтера. В ее занятии есть что-то безысходно-гипнотическое. Тут в кармане куртки Мину начинает громко играть ксилофон. Все оборачиваются, Мину достает из кармана новый мобильник. Выключает звук. Она получила телефон вчера в подарок на день рождения и после каждого разговора вытирает экран от пятен и жирных следов. Ей даже трогать его лишний раз жалко, но скоро это пройдет, и телефон станет для нее просто телефоном. Мину открыла сообщение. «Надеюсь, подарок тебе нравится, доченька. До связи! » Это первое сообщение, которое ей когда-либо писала мама, которая всегда считала, что если человеку хочешь что-то сказать, нужно звонить. Это еще одно из многих изменений, произошедших с ней после ее переезда в Стокгольм. Мама коротко подстриглась. Сменила духи. Это мелочи, но они свидетельствуют о том, что у мамы в столице своя жизнь, жизнь без Мину. Они часто разговаривают по телефону, но приезжала мама всего один раз. А папа стал работать еще больше. Мину иногда кажется, что она одинаково редко видит их обоих. Конечно, Мину рада мобильнику. Но гора подарков, которую мама с папой вывалили вчера на ее кровать, подозрительно попахивала желанием откупиться. Мину пошла по лестнице вверх. От дня своего восемнадцатилетия она ждала большего. Да, она стала совершеннолетней. Взрослой в глазах окружающих. Но возможность покупать спиртные напитки не шла ни в какое сравнение с тем, что на ее плечах уже полтора года лежала ответственность за судьбу мира. Когда Мину вошла в класс, Кевин уже расположился на задней парте. Мину села рядом с Анной-Карин. — Как прошел день рождения? — спросила Анна-Карин, оторвавшись от учебника по физике. — Нормально, — ответила Мину. — А что ты делала в выходные? Анна-Карин указала глазами на книжку, вид у нее стал несчастный. — Я этого никогда не пойму, — вздохнула она. Мину кивнула. Она и сама провела в воскресенье немало часов над этой книжкой, пытаясь разобраться со свойствами магнитных полей. Это была одна из причин, почему она не выспалась. — Давай после школы посмотрим, — предложила Мину. — Может, вместе разберемся. Похоже, предложение не очень обнадежило Анну-Карин. — Если даже ты не понимаешь, чего от меня ждать? — Разберемся. Прежний опыт совместной учебы у Мину ограничивался групповыми заданиями, во время которых Мину за всех выполняла проект, а остальные сидели и болтали о вечеринках, на которые Мину никто не звал. Но с Анной-Карин все было иначе. Она и Мину начали вместе готовиться к контрольным прошлой осенью. И оказалось, что Анна-Карин даже усидчивее Мину. Она не сдается, пока не разберется во всем досконально. — Папа приглашает тебя к нам в субботу вечером, — говорит Мину. Анна-Карин удивленно смотрит на нее. Звонит звонок на урок. — С чего это вдруг? — спрашивает Анна-Карин. Потому что его мучают угрызения совести за то, что он постоянно занят на работе, хочет ответить Мину. Потому что он в кои-то веки хочет выполнить свой отцовский долг. А еще потому, что мама будет дома и он хочет продемонстрировать ей, какой он суперотец. — А почему бы и нет? — говорит Мину. — С удовольствием, — поколебавшись, отвечает Анна-Карин. Она хочет сказать что-то еще, но тут в класс входит Виктор. И идет прямо к их парте. Анна-Карин съеживается, но он даже не смотрит на нее. — Ты получила мой подарок? — спрашивает он Мину. — Нет, не получила, — отвечает она. — А если бы и получила, то сразу бы выбросила. Посылка от Виктора лежала вчера в их почтовом ящике. Красиво завернутое первое издание «Тайной истории»^[18]. Мину не станет рассказывать Виктору, что уже прочитала полкниги. И совершенно согласна с ним. Читать книгу в оригинале — совсем другое дело. — Сомневаюсь, что ты бы так сделала, — говорит Виктор и улыбается своей всегдашней самоуверенной улыбкой. — Садитесь! — скомандовала Ильва, входя в класс с пачкой ксерокопий в руках. Виктор прошел к пустому месту рядом с Леваном и, как всегда, тщательно начал раскладывать на парте учебники и тетради. Ильва шмякнула бумаги на учительский стол. — Извините, но вы сегодня опоздали, — сказал Кевин. В классе раздались смешки. На скулах Ильвы заиграли желваки. Было видно, что еще немного, и она взорвется. Мину даже удивлялась, что ей так долго удается держать себя в руках. — Вам можно опаздывать, а нам нельзя? — не унимался Кевин. — Да, Кевин, я могу задержаться на пару минут, если копировальный аппарат плохо работает, — ответила Ильва, расправляя спину. Но когда учительница начала выводить на доске слово «индукция», Мину увидела, что ее рука дрожит. — Сегодня у нас повторение, — говорит Ильва. — Кто-нибудь может объяснить мне суть индукции? Как по сигналу, Мину и Анна-Карин одновременно поднимают руку. Ильва разочарованно оглядывает класс: — А больше никто не может? — Я считаю, — говорит Ханна А., — нам нужно обсудить плохой психологический климат в классе и сделать упражнения для его улучшения. Мину опускает руку и в ужасе ждет продолжения упражнений, которые они в начале года делали на уроке английского. Им велели рассказать, что они думают друг о друге. Очень быстро это упражнение переросло в обмен взаимными оскорблениями на английском языке. Но учитель Патрик как будто ничего не замечал. — Вы здесь, чтобы учиться… — начала было Ильва, но Ханна А. прервала ее: — То есть вы лучше будете говорить о какой-то индукции, чем о том, как ваши ученики себя чувствуют? — А вот другие учителя понимают, что важно, а что — нет, — включилась Ханна Х. — Меня не интересуют другие учителя, — отрезала Ильва. — Это мой урок. — Да ладно, расслабьтесь! — засмеялся Кевин. — Мы просто хотим вам помочь. — Спасибо за заботу, — сквозь зубы проговорила Ильва. — Мину, можешь ответить на мой вопрос?
Изменения, которые произошли в школе благодаря «Позитивному Энгельсфорсу», особенно заметны в столовой. В отдельной комнате по-прежнему едят самые привилегированные ученики. Но теперь большинство из них носят желтые толстовки. Дух «ПЭ» пронизывает школу. Мину подошла к стойке с салатами и увидела Густава, сидящего за столиком рядом с Рикардом. Желтой толстовки на нем, правда, не было. По крайней мере, пока. Как такое могло случиться? Тот Густав, с которым она дружила, тот Густав, которого любила Ребекка, никогда бы не стал делить мир на белое и черное, плохое и хорошее, как это делают фанаты «ПЭ». Мину кладет на тарелку тертую морковь и капусту. А может, она просто плохо знала Густава? Как узнать, каковы люди на самом деле? Она полгода была влюблена в убийцу, не подозревая об этом. Я любила Макса и думала, что он любит меня. Я просила его подождать, пока мне исполнится восемнадцать. Теперь мне восемнадцать, и я стою в той столовой, где он пытался всех нас убить. А вдруг, кроме Макса, меня никто никогда не полюбит? Вдруг я представляю интерес только для демонических убийц с извращенными представлениями о жизни? Все эти мысли пробежали в голове Мину, пока они с Анной-Карин шли к столику, где уже сидели Ванесса и Линнея. Близко наклонившись друг к другу, девушки что-то обсуждали. Мину поставила поднос на стол и проверила, нет ли на стуле жевачки. Ванесса обратилась к Анне-Карин: — Виктор тебе что-нибудь сказал? Анна-Карин покачала головой. — Что, моя очередь? — еле слышно спросила она. — Да, — сказала Ванесса. — Виктор сообщил мне сегодня утром, что повезет тебя в старую усадьбу после уроков. — Но почему Виктор сказал это тебе? — спросила Мину у Ванессы. — Вроде потому, что Анне-Карин будет легче услышать это от меня. — Мог бы и мне сказать, мы с ним в одном классе учимся. — Ревнуешь, что ли? — ухмыльнулась Ванесса. — Очень смешно! — поджала губы Мину. — Но согласись, это странно. — А что у Виктора не странно? — спросила Ванесса. — Радуйся лучше, что тебе не пришлось с ним разговаривать. — Разговаривать мне с ним все равно пришлось, — вздохнула Мину и покосилась на Анну-Карин, которая, понурившись, сидела рядом с ней. Мину очень хотелось успокоить ее. Но она со страхом вспоминала свой допрос и понимала, как ужасно это будет для Анны-Карин. — Потом тебе покажется, что ты наговорила лишнего, — предупредила она Анну-Карин. — У нас у всех было такое чувство. — Александр будет на тебя давить. Меня он минут пятнадцать пытал, для чего нам с Мину были нужны железные опилки, — вставила Ванесса. — Говори только то, о чем мы договорились, и все будет хорошо. — И постарайся выставить защиту от магии, — добавила Линнея. — Не думаю, что Виктор умеет читать мысли, но что-то он точно умеет. — Постараюсь, — ответила Анна-Карин. — Спасибо вам за поддержку… Но Ванесса ее остановила. — Привет! — сказала она кому-то находящемуся за спиной Мину. Мину обернулась и увидела Эвелину с подносом. Эвелина всегда вызывала у Мину чувство неполноценности. Ее загорелая кожа была безупречно гладкой, манеры — уверенными, ноги — запредельно длинными, она носила модную облегающую одежду и имела маленький, не больше тридцать седьмого, размер обуви. — Привет! — сказала Эвелина и села рядом с Ванессой. Мину с опаской поглядывала на остальных. Вдруг Эвелина что-то слышала? — По какому поводу тусовка? — спросила Эвелина. — Ты вроде сегодня собиралась с Мишель обедать? — спросила Ванесса. — Она пошла обедать в гриль, а у меня нет бабок. А вы что — по секрету от всех мировые проблемы обсуждаете? Мину подняла глаза и переглянулась с Ванессой. Знала бы Эвелина, как она близка к истине! — Нет, просто тебе с нами будет неинтересно, мы сегодня что-то не в форме. — Кое-кому было бы очень интересно тут оказаться, — хмыкнула Эвелина. — Я видела в выходные Самира. Он по тебе сохнет. Мину понятия не имела, кто такой Самир, но Ванесса фыркнула. — Как и все остальные парни Швеции, — продолжала Эвелина, отрезая кусок мяса. — Нам бы хоть кого-нибудь оставила. Черт. Мину вздрогнула и чуть не пролила воду, услышав в голове чужой голос. Ее сердце отчаянно застучало, мозг начал лихорадочно работать. Неужели это Макс? Дождался ее дня рождения и вернулся, чтобы воссоединиться с ней? Черт, черт, черт, черт, черт, черт. Теперь Мину узнала этот голос, хотя никогда прежде не слышала его в такой ситуации. Мину посмотрела на Линнею, которая ковыряла ложкой вегетарианское рагу. Ее взгляд был погружен в себя, и она не замечала, что Мину не сводит с нее глаз. И не знала, что Мину слышит ее мысли. Черт, черт, я больше не могу, черт, черт. Мину оглядывает стол. Кто-нибудь кроме нее слышит это? Судя по всему, Анна-Карин погружена в собственные мысли, а Ванесса внимательно слушает рассказ Эвелины о Самире. Я больше не могу, не могу ее слушать, хоть бы она поскорее заткнулась. Мину открыла было рот, но что можно сказать Линнее сейчас, в присутствии Эвелины? Ванесса смеется и что-то говорит Эвелине про рваные трусы Самира. — Может, это была его половая тряпка? — шутит Эвелина. Линнея берет салфетку и начинает рвать ее на мелкие, как конфетти, части. Как сделать так, чтобы я перестала ее любить? Слова гулко отдаются в голове Мину. Потом наступает тишина. Пустота, провал. Мину смотрит на сидящих за столом, видит, как двигаются их губы, но не понимает ни единого слова. Она не только услышала мысли Линнеи. Она узнала о ее чувстве. К Ванессе. И теперь чувствовала себя так, будто попала под мчащийся на полной скорости поезд. Линнея любит Ванессу. По-настоящему. Что делать с этой информацией, Мину совершенно не представляла. 44

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒