Часть III 25 страница

— Талара, это пахнет изменой! — гневно заявил хан. — Чародейки — враги Империи! Мои личные враги! И ты осмеливаешься утверждать, что водишь с ними знакомство, а при этом еще и обвиняешь моих верных слуг?!

— Это как раз " верные слуги" и внушили тебе, что чародейки — твои враги. Ты видишь врагов совсем не там, где они есть на самом деле! — воскликнула принцесса.

— Талара, ты забываешься! Я все еще властелин Железных земель и твой отец! — жестко произнес хан. — Немедленно отвечай кто был с тобой в покоях Сантары и где она сейчас!

— Со мной была та, кто исцелил маму, изгнав и уничтожив наложенные твоими " верными слугами" злые чары! И я не скажу где она, потому что тогда она поплатится за свое доброе дело! — заявила принцесса.

— Тогда поплатишься ты! — всерьез осерчал ад-Сейдин. — Не шути со мной, дочь! Я дал тебе слишком много воли, и вот как ты решила меня за это отблагодарить?! Отвечай немедленно!

— Да толку тебе отвечать, если при слове " чародейка" ты тут же забываешь про все на свете и не желаешь ничего слышать?! — возмутилась Талара.

Она нечасто видела отца в таком гневе и при других обстоятельствах пошла бы на попятную, но сейчас отступать было нельзя. Набравши в грудь воздуху, девушка ринулась в атаку. Хан даже слегка опешил от напора дочери, с жаром принявшейся настаивать на своем развитии событий. Злое заклятье наложили колдуны, и тот, кому она лично снесла башку — да, это ее рук дело, чего уж там! — признался, кто именно это был. Она готова назвать имя, однако для отца это может быть серьезным ударом. У ее же подруги и в мыслях не было причинить кому-нибудь зла, и лучшим доказательством этого является исцеление матери, наконец-то освобожденной от непрерывного кошмара, порожденного поселившимся в ней творением темных чар. Да, они тайно проникли в покои под покровом ночи, но как еще подруга могла осуществить лечение? Кто бы позволил постороннему человеку прикоснуться к супруге повелителя и провести все необходимые действия? К сожалению, им обоим и в голову не пришло зачем именно был сделан ночной перерыв, во время которого больная оставалась одна. В этот промежуток к ней приходил черный колдун, чтобы поддерживать жизнь в паразите, помещенном в тело несчастной женщины. Разумеется, он понял, что не может выпустить принцессу и ее спутницу живыми, когда осознал, что им стала известна тайна недуга жены повелителя. Произошла короткая схватка, в которой Талара успела поразить негодяя до того, как он успел ее убить. Неужели ей обязательно надо было умереть для того, чтобы отец заподозрил истинного преступника, а не традиционно усмотрел во всем вину чародеек?!

— Талара, даже если предположить, что одна из них действительно иной раз способна на доброе дело, ты забываешь обо всех других их кознях, — сказал, помедлив, хан. — Даже если допустить, что в твоем рассказе содержится доля истины, это мало что меняет. У этих женщин могут быть опасные далеко идущие замыслы, и втеревшись в доверие, они способны компенсировать какое-либо одолжение сторицей. Чародейка уже проникала прямо к нам во дворец и ее преступные действия едва не нанесли государству непоправимый ущерб. Причем не в первый раз.

— Какое же это преступление — стараться вызволить небезразличных тебе людей из плена?! Спасти от грозящей им участи?! — всплеснула руками принцесса.

— Так значит, это правда, — помрачнел хан. — Значит, ты действительно поддерживаешь с кем-то из них контакт, раз осведомлена, зачем приходила чародейка… Талара, ты меня разочаровываешь. Связаться за моей спиной с врагами государства, пусть даже из самых лучших побуждений — крайне безрассудно и неосмотрительно. В моих глазах тебя оправдывает лишь то, что Сантара сейчас полностью здорова. Я готов сделать на это скидку, как доказательство твоих добрых намерений, но ты должна рассказать мне все. В противном случае я не буду снисходителен!

— Ты хочешь, чтобы я выдала человека спасшего мою мать и твою любимую жену? Выдала его прямиком в лапы злейших врагов, которые в действительности являются и твоими врагами? За кого ты меня принимаешь?! — гордо вскинула голову принцесса.

— За вконец обнаглевшую девчонку, которая осмеливается перечить своему отцу и повелителю! — воскликнул побагровевший ад-Сейдин. — Берегись, Талара, иначе ты познаешь силу моего гнева! Любого другого уже арестовали бы по обвинению в убийстве и государственной измене и бросили бы в темницу! Тебя защищает лишь то, что ты моя дочь, и ради чести семьи я не могу обойтись с тобой подобным образом! Однако не воображай, что я не найду на тебя управу!

Принцесса побледнела, сжав кулаки. Сдаваться она явно не собиралась, но отец здорово распалился, столкнувшись с упрямством непокорной дочери. Следовало быстро найти какой-то компромисс, пока родитель в сердцах не наломал дров. Талара хотела что-то сказать, рассчитывая разрядить обстановку, однако на сцене неожиданно появилось третье лицо.

— Прости что вмешиваюсь, повелитель, но я не думаю, что принцесса так уж виновата, — послышался сзади чей-то вкрадчивый голос.

Хан и девушка невольно посмотрели в его сторону. На пороге комнаты из голубого мрамора неслышно появилась фигура в черном балахоне с низко надвинутым капюшоном.

— Как ты осмелился явиться сюда и прервать мой разговор с дочерью?! — гневно бросил ад-Сейдин. — Это касается только нас двоих!

— Еще раз нижайше прошу прощения, повелитель, но я просто обязан был прийти, поскольку мой визит напрямую с этим связан, — поклонился незваный посетитель. — Сейчас мной движет искреннее желание удержать тебя от ошибки, которую ты готов совершить в отношении принцессы.

— Говори! — бросил, поколебавшись, хан.

Дегонис, а это был никто иной, как он, разразился длинным монологом. О, этот злой колдун действительно обладал острым умом, способным любую критическую ситуацию истолковать в свою пользу, обелив себя и очернив врагов, выставив добро злом, а зло вознеся на пьедестал святой добродетели. По горячим следам он провел расследование этого чрезвычайного инцидента и с его точки зрения все выглядело следующим образом. Вероятно, причиной тяжкого недуга супруги повелителя являлись чародейки. Они наложили на нее сложное заклятье и каким-то образом изыскали способ его поддерживать. Возможно, при помощи принцессы, к которой они успели войти в доверие. Принцесса, разумеется, сама не ведала что творила, воображая, что помогает матери. В тот раз, когда чародейка Сирелина проникла во дворец, а позже неоднократно появлялась в его окрестностях, она натворила куда больше, нежели было принято считать до сих пор. К сожалению, Дегонис вынужден признать, что недооценил масштабы ее деятельности. Он готов нести ответственность за свою недальновидность, поскольку чародейка, судя по всему, сумела обрести влияние на дочь повелителя и заморочить ей голову. Не исключено, что она замешана не одна, и совместными усилиями эти коварные женщины склонили Талару на свою сторону, обещая помочь там, где другие не преуспели. Талара, вне всяких сомнений, действовала исключительно из благородных побуждений. Да и трудно винить несовершеннолетнюю несмышленую девушку в том, что она хотела помочь собственной матери! Кто истинный преступник — юная принцесса, беззаветно любящая мать, или расчетливые, опытные, взрослые чародейки, давно запустившие свои длинные руки в государство и строящие многочисленные козни? Ответ, по мнению Дегониса, очевиден. Дочь повелителя пала жертвой своей доброты и обстоятельств. Да, супруга Великого хана действительно исцелена — ее карта была разыграна просто мастерски! И это, как считает Дегонис, является лучшим доказательством вины чародеек. Ведь как легко исцелить больную точно зная, что послужило причиной ее недуга! Снять собственные чары с матери на глазах у дочери! Да после такого чуда никто не устоит и сделает все, о чем только ни попросят избавительницы! Кто знает, как в дальнейшем обернулось бы дело и что потребовали бы чародейки от принцессы взамен, если бы не случайность, спутавшая их коварные планы. Вмешательство одного из лучших учеников Дегониса стоило ему жизни, но нарушило замысел коварных женщин, выведя их присутствие наружу. К сожалению, верный повелителю колдун не преуспел, и Дегонис усматривает в его нерасторопности то обстоятельство, что он боялся навредить присутствовавшей рядом принцессе. Именно это и позволило чародейке одержать над ним верх и, что еще более прискорбно, верный слуга пал под ударом дочери повелителя. Дегонис, однако, ее не винит и просит хана проявить к Таларе снисхождение. Она находилась под влиянием чародеек, а эти коварные женщины сбивали с толку и куда более зрелые умы. Разумеется так просто все оставлять нельзя, делая вид, что ничего не произошло, но и попусту наказывать принцессу не стоит. Неужели кому-то от этого станет легче, включая самого повелителя? Тем более благодаря счастливому стечению обстоятельств его супруга теперь здорова. Талару следует оградить от пагубного влияния и проследить, чтобы этого не произошло впредь. Возможно, как-то ограничить в излишней свободе и, безусловно, хорошенько расспросить, но сделать это не силой, а убеждениями, и уж тем более не заставлять расплачиваться за чужие преступления.

Чем дольше хан внимал вкрадчивым речам колдуна, тем больше светлело его лицо, не замечая каким от них веяло ядом. Да, вот теперь все становится на свои места! Конечно дочь ни в чем не виновата, став жертвой чудовищных козней чародеек. И как он мог в ней усомниться, решив, что она сговорилась с врагами государства? Разве он сам, окажись на ее месте, не клюнул бы на удочку исцеления Сантары, обещанного и свершившегося самым очевидным образом? О да, здесь велась очень тонкая игра, и Дегонис абсолютно прав, считая вне всякого здравого смысла делать Талару за нее ответственной. Дочь провинилась, но по-своему, и уж всяко не в том, что изначально можно было бы ей предъявить. Ад-Сейдин почувствовал, как у него гора с плеч свалилась, и с каждым новым словом слушал Дегониса все благосклоннее. Талара — с точностью до наоборот. Чем больше главный злодей говорил, тем больше она закипала, наливаясь краской от нахлынувших чувств. Эк он все красиво расписал, да еще постоянно делает реверансы в ее сторону! Невероятно хитрый ход, на который повелась бы и сама Талара, не знай она заранее истинную подоплеку дела. Когда колдун закончил свою речь, у нее аж в глазах потемнело от злости. Она видела, какое впечатление Дегонис произвел на ее отца, и это выбивало ее из душевного равновесия.

— Ловко же ты все объяснил, негодяй! — воскликнула она, не в силах более сдерживаться. — Свалить свои собственные преступления на других, да еще великодушно просить за них снисхождения! Браво! Теперь понятно как тебе столь долго удается водить моего отца за нос!

— Талара, опомнись! — опешил успевший остыть хан. — Он желает тебе только добра, а ты говоришь такие вещи!

— Да неужели?! — взъярилась Талара. — Случайно не такого же, какого он желал моей лучшей подруге, когда похитил ее и собрался убить в пустыне Калихари, выкачав из нее всю кровь до последней капли?! Не этого ли он мне добра желает?! Или, может быть, мне будет оказана особая честь?! Например, отдать свою жизнь за целый ящик золота, которое он производит в своих подземельях ценой множества невинных жертв?!

Дегонис окаменел. Он явно не ожидал подобного выпада и ненадолго утратил дар речи. Традиционно надвинутый капюшон с колдовской завесой тьмы скрыл выражение его лица, вряд ли оставшегося безучастным к гремевшим под сводами комнаты словам. Возможно, кто-то из друзей сумел бы удержать принцессу от столь опрометчивого поступка, но никого из них здесь не было, а девушка, потеряв голову от прилива эмоций, разом позабыла все данные ей наставления. Взбешенную Талару прорвало. Отбросив всякую осторожность, она ринулась в атаку. В присутствии отца принцесса обвинила Дегониса и его подручных во всех известных ей преступлениях. Ад-Сейдин, разинув рот, внимал гневным речам дочери, от которых только что волосы не становились дыбом. Перечисляемые ей злодеяния носили ужасающий характер, особенно описываемые детали. Детали эти принцесса брала не с потолка, уверяя, что лично была кое-чему свидетелем, о чем подробно и в красках расписала, задыхаясь от кипевшего в ней гнева. Ноздри девушки раздувались, сердце едва не выпрыгивало из груди. Ох долго она копила в себе ненависть к черному колдуну и теперь, не сдержавшись, изливала все разом, пользуясь присутствием слушавшего ее отца. Тот был настолько ошарашен яростным выпадом дочери, что ни разу ее не перебил до тех пор, пока она не умолкла сама, хватая ртом воздух. Грудь девушки бешено вздымалась, лицо пошло красными пятнами, а глаза сверкали как у разъяренной тигрицы, защищающей свое потомство. Ад-Сейдин прежде никогда не видел дочь в таком состоянии, как бы она ни скандалила и ни капризничала, и поразился обуявшим ее чувствам. Дегонис также не говорил ни слова. Вероятно, быстро обдумывал стратегию защиты.

— Талара, опомнись! Ты соображаешь, что ты сейчас наговорила? — тихо произнес хан, вытаращившись на девушку.

— Более чем! Мне следовало давно рассказать тебе обо всем, но я боялась, что ты мне не поверишь! Боялась, что этот мерзавец выкрутится, а от меня избавится. Ему ведь не впервой, учитывая судьбу моего старшего брата! — процедила Талара, слегка охрипшая от обвинительного монолога.

— Правильно боялась, — протянул ад-Сейдин. — Без веских доказательств поверить в такое попросту невозможно. У тебя есть что предъявить?

— Боюсь, повелитель, что это дело рук чародеек, — удрученным и вместе с тем очень серьезным тоном подал, наконец, голос Дегонис. — Вот какова была их истинная цель: настроить дочь против отца; посеять смуту в самом сердце Империи, в семье правящей династии. Представляю, какой это будет сокрушительный удар, если хотя бы часть этой безумной истории выйдет наружу! Боевой дух армии окажется катастрофически подорван, экономика зашатается, доверие к государственным институтам рухнет. Поверить не могу, что я умудрился прошляпить такое под самым носом!

— Клянусь своими великими предками, ты абсолютно прав! — ужаснулся ад-Сейдин, огладив дрогнувшей рукой аккуратно подстриженную бородку. — Какое дьявольское коварство! Это ж кем надо быть, чтобы превратить юную девушку в столь разрушительное орудие?!

— Я тоже клянусь! — крикнула Талара. — Клянусь, что видела своими глазами как эти злодеи получали золото, принося в жертву людей! Клянусь, что слышала собственными ушами, как убитый мной мерзавец назвал имя того, кто наложил злые чары на мою мать и кто причастен к смерти моего старшего брата! Вот он, стоит сейчас рядом с нами и корчит из себя святую невинность! Если мое слово, отец, для тебя ничего не значит, тогда не удивляйся, что я до сих пор молчала! А так же не удивляйся, когда эта змея ужалит тебя своим смертельным ядом! Я клянусь, что все сказанное мной — чистая правда, и если я хотя бы в чем-то солгала, то у тебя будет полное право мне больше никогда и ни в чем не верить. Клянусь честью своей фамилии! Я готова присягнуть на чем угодно!

Хан нахмурился, призадумавшись. Безусловно, обвинения принцессы, брошенные в его присутствии колдуну, казались чистейшим безумием, но и отмахнуться от столь красноречивого заявления он уже не мог. Клятва чести, тем более произнесенная не кем-то, а его родной дочерью, была для него не пустым звуком и требовала соответствующей реакции. Пренебречь заявлением дочери, каким бы оно не казалось абсурдным, означало заведомо оценить ее слова ни во что, чего ад-Сейдин считал недопустимым.

— Повелитель, неужели ты всерьез относишься к этому нагромождению чудовищной клеветы? — искусно изобразив безграничное удивление и огорчение одновременно, произнес забеспокоившийся верховный колдун.

Хан вскинул руку, требуя чтобы он умолк.

— Талара, ты сознаешь всю ответственность за свои слова? — изрек он с расстановкой, не сводя пристального взгляда с дочери.

— Целиком и полностью! — гордо вскинула голову принцесса. — Если я хоть в чем-то солгала, можешь отречься от меня и навсегда изгнать из своего дома!

— Хорошо, — отозвался, помолчав, хан. — Пусть будет по-твоему. Несмотря на то, что твои речи представляются мне порождением козней чародеек, я не останусь к ним глух. Ты поклялась честью, и я поступлю как должно поступать справедливому правителю и главе правящей династии. Я прикажу немедленно начать расследование. Но пеняй на себя, дочь, если ты солгала мне в лицо! Итак, спрашиваю в последний раз: ты готова отвечать за свои слова? Готова отвечать за их последствия?

— Да! — твердо заявила принцесса, выдержав тяжелый взгляд отца.

— Да будет так, — властно изрек ад-Сейдин.

Оставшись одна, Талара мало-помалу остыла и призадумалась о своем положении. Отец запретил ей покидать стены дворца и лично забрал ключ, открывавший потайные двери. Оружие принцессе вернули, но в данный момент она находилась под домашним арестом в своих покоях вплоть до особого распоряжения хана. На ближайшее время он посчитал отнюдь не лишним подержать дочь взаперти, чтобы та пришла в себя и образумилась. Позднее, спустя денек-другой-третий, она обретет свободу перемещения внутри дворцовых стен, но чтобы ни шагу за них! Сейчас же у покоев Талары дежурил отряд гвардейцев, а внутри потайного хода находился дополнительный пост. Солдат поставили не только для того, чтобы ограничить передвижения принцессы. Когда отец объявил свою волю, она тут же заметила, что Дегонис попытается от нее избавиться как от чрезвычайно опасного свидетеля и потребовала принять необходимые меры к ее защите. Талару неожиданно поддержал сам колдун. Он заявил, что с глубокой скорбью был вынужден слышать в свой адрес столько ужасных наветов, но понимает, что за люди вложили их в уста принцессы. Понимает и опасается, что эти люди действительно захотят избавиться от своего инструмента, способного выдать их планы и местонахождение, и представляющего теперь для них немалую угрозу. Талару и в самом деле следует усиленно охранять для ее же блага и не пускать к ней никого из посторонних. Лучше пусть принцесса посидит взаперти, зато останется невредимой, нежели проявить к ней снисхождение и потом горько жалеть об этом над ее бездыханным телом. Ад-Сейдин нашел соображение весьма разумным, хотя высказано оно было двумя разными сторонами конфликта, и приставил к дочери целую толпу гвардейцев. Предназначенную для принцессы пищу должны были трижды проверять, а любые передачи ей исключались. Талара, впрочем, прекрасно понимала: если Дегонис захочет ее отравить, он сделает это настолько искусно, что и комар носа не подточит. Ведь умудрился же он навести злые чары на ее мать и столько лет преспокойно поддерживать едва ли не у всех на виду. Взволнованно расхаживая взад и вперед по своим покоям, принцесса стала осознавать чем ей грозили слова Дегониса, произнесенные вроде бы в ее же защиту. Настаивая на охране обвинившей его дочери повелителя, колдун сразу же упомянул чародеек, ловко подведя соответствующую базу. Если с Таларой что-то случится, он тут же свалит на них всю вину, а без доказательств отец скорее поверит ему, нежели кому-то другому. И Талары уже не будет в живых, чтобы опровергнуть его чудовищную ложь… Безусловно, попытка устранить принцессу будет для Дегониса весьма опасной, но он, пожалуй, предпочтет ковать железо пока горячо. Ведь именно сейчас, по горячим следам, проще всего разыграть безотказную карту чародеек, списав на них устранение ханской дочери.

Сосредоточенно размышляя над произошедшим, Талара все больше приходила к выводу, что влипла в очень скверную историю. Запертая в своих покоях, она даже не имеет возможности принять меры для своей защиты, в то время как колдун способен нанести удар откуда угодно. Ох, говорили ей друзья держать язык за зубами!.. Черт ее дернул выдать себя с головой! Теперь обратной дороги нет. Жребий брошен. Отец, сообразив, что шумиха ему совершенно ни к чему, приказал держать инцидент во дворце в строжайшей тайне, пригрозив болтунам смертной казнью. Он, разумеется, слов на ветер не бросал и отдал распоряжения о начале расследования, только принцесса всерьез сомневалась в его результатах. Когда проверяющие явятся в Ин-Хашуф, там наверняка не останется ни малейших следов преступления, равно как и в других местах. Дегонис не идиот, и первым же делом велит своим людям уничтожить все улики. Он-то, в отличие от Талары, сохранил возможность контактировать с внешним миром, хотя хан в порядке справедливости приказал ему не покидать дворец. Что толку? Достаточно спуститься в Нижние подземелья и озадачить подручных. Банка с пиявками и то уже успела затеряться. Принцесса не преминула о ней напомнить, но не иначе как кто-то из колдунов под шумок успел от нее избавиться, и важная улика бесследно исчезла. Вероятно, с остальными доказательствами произойдет примерно то же самое.

— Холера мне в бок, ну какая же я дура! И кто меня за язык тянул?! — хваталась за голову Талара, постепенно приходя в отчаяние от сложившегося положения. — Ведь предупреждали же меня! Просили проявлять осторожность! И что теперь прикажете делать?..

Но сказанного не воротишь. Принцесса не болела нездоровым оптимизмом, чтобы предполагать наилучшее развитие событий. Полностью осознав всю тяжесть ситуации, она готовилась к худшему. Готовилась к тому, что люди отца не сумеют в достаточной мере подтвердить ее обвинения, а Дегонис попытается ее устранить, не желая терпеть под боком критически опасного врага, пусть и временно скомпрометированного. Вот только откуда ждать угрозу и когда она придет?

Удар последовал быстрее, чем принцесса могла вообразить. Пока она металась по покоям как тигрица в клетке, под дверью потайного хода показалась какая-то темная жидкость. Для проникновения ей было вполне достаточно малейшего зазора негерметичной конструкции. Просачиваясь внутрь покоев, она образовывала вытянутую лужу — средоточие непроглядной тьмы, в которой не отражались ни огоньки прикрученных светильников, ни какая-либо иная искра света. Талара была слишком далеко чтобы заметить, как означенная лужа, достигнув довольно внушительных размеров, вдруг сначала подернулась рябью, а затем пришла в движение. Из нее, медленно выпячиваясь вверх, стало вырисовываться несколько вытянутых объектов, похожих на заготовки из теста, которые пекарь превращает в длинные багеты с хрустящей корочкой. К багетам объекты не имели ни малейшего отношения. Чем больше лужа собиралась в эти отдельные элементы, тем больше они принимали некий весьма зловещий облик, начиная волноваться образовавшимися изгибами. Когда последняя капля черной жижи всосалась в оживавшие формы, на паркете перед потайной дверью зашевелилось полдюжины черных как сажа змей. Еще мгновение — и вот они уже быстро и бесшумно заскользили по полу, скрываясь под мебелью.

Талара ничего этого не видела. Она никак не могла найти себе место, находясь в другой комнате и беспокойно шагая из угла в угол, благо что ее апартаменты позволяли совершать небольшие прогулки. В какой-то момент она даже приоткрыла входную дверь и встретилась взглядом с дежурившими там гвардейцами. Дабы хоть что-нибудь сказать, принцесса пожелала кувшин ледяной воды и захлопнула створку, лишний раз убедившись в своем бессилии. Даже под окнами торчала стража! Отец, вероятно, решил, что с его неугомонной дочурки станется сбежать по связанным простыням, учитывая, что до земли было не так уж далеко, и распорядился организовать там дополнительный пост. Кстати сказать, принцесса действительно об этом подумала, а посему и узнала о существовании препятствия оценивающе выглянув на улицу. Чертыхнувшись, Талара бухнулась в кресло и обхватила голову руками. Когда принесли воду, она уже успела позабыть о своем желании, однако запотевший графин оказался весьма кстати. Его содержимое, как и велел хан, трижды попробовали разные люди, включая одного из стоявших в карауле гвардейцев. Принцесса, разом осушив половину посудины, почувствовала себя несколько лучше. Бухнувшись на постель не раздеваясь, она уставилась вверх, чувствуя разливавшуюся по телу усталость — ночка-то, что и говори, выдалась та еще! Талара в очередной раз подумала о своей подруге. Как она сейчас там? А вдруг ее обнаружили, переворачивая дворцовую территорию вверх дном в поисках сбежавшей чародейки? Эх, будь оно все неладно! Впрочем, Илиане, как ни крути, сейчас лучше, чем ей. Подруга имеет неплохие шансы избежать свидания с врагами и удрать, в то время как Талара увязла по самые уши.

Беззвучно вынырнув из-под большой кровати, под одеяло что-то скользнуло тонкими черными кольцами. Затем еще и еще. Одеял с покрывалами на постели было очень много, а принцесса, ворочаясь то так, то этак, основательно их взъерошила и раскидала, превратив гладкую поверхность в эдакое волнующееся море. Продолжая думать о своем, принцесса постепенно начинала клевать носом, все реже дотрагиваясь до лежавшего рядом меча. Наличие верного клинка действовало на нее успокаивающе. Чудесные ли его свойства сразили колдуна, либо же сама по себе ее догадка оказалась верной, но Талара уже имела случай убедиться в его беспощадности к колдовским сущностям и радовалась, что меч у нее не отняли. Откатившись в сторону, она в очередной раз потянулась к своему надежному защитнику и вдруг почувствовала в области запястья острую боль. Отдернув руку, Талара живо приподнялась на постели, ища что могло послужить тому причиной. В складках одеяла шевельнулось что-то черное. Сердце принцессы бешено заколотилось. Страх пронзил ее разум холодной цепкой молнией. Сонливость как рукой сняло. Принцесса хотела было соскочить с постели, но в ту же секунду точно такая же боль стрельнула и в другой руке, на которую она опиралась. Отдернувшись, Талара перевела испуганный взор и увидела скрывавшуюся в постели голову черной змеи. Отталкиваясь ногами, принцесса быстро-быстро подалась назад, вклиниваясь в подушки, и уперлась в резную спинку кровати. В этот момент она осознала, что отчего-то не вопит во всю глотку от ужаса и отвращения, хотя ее рот вроде бы открыт и пытается издавать какие-то звуки. Голос исчез. Вместо него из груди девушки вырывалось лишь слабое сипение. Внезапно она почувствовала, как деревенеют мышцы. Тело отказывалось ей повиноваться, голова пошла кругом, в глазах потемнело. На языке появился мерзкий горьковато-металлический привкус. Когда из складок одеял на нее бросилось разом две змеи, принцесса кое-как успела уклониться от одной, но другая, промелькнув кольцами в воздухе, ужалила ее в шею. Грудь будто стиснуло стальным обручем. Задыхаясь, Талара упала на подушки и почувствовала еще несколько болезненных укусов. Выбравшиеся из постели гадины впивались в нее зубами, выпуская все больше губительной отравы. Сознание девушки подернулось темной дымкой, взгляд затуманился. Сердце, затрепетав, резко замедлило ритм, а легкие быстро превращались в два непослушных каменных мешка. Сквозь жгучую боль, вдруг наполнившую сосуды, Талара последними обрывками мыслей поняла что умирает. Дегонис нанес удар, и она столь бездарно его прошляпила. Страха уже не было, исключая естественный страх перед мерзкими гадами. Было одно лишь сожаление необратимого поражения.

Внезапно боль усилилась, превратившись в самое настоящее жжение. Казалось, по венам принцессы потек жидкий огонь, старавшийся спалить ее изнутри. Таларе уже полагалось испустить дух, а она едва не рехнулась от этой боли, забив руками и ногами. Ого! Да она снова может ими шевелить! Сильнее всего жжение ощущалось на груди. Там к коже будто прилип какой-то раскаленный предмет, старавшийся проесть в теле глубокую дыру. Едва соображая что она делает, принцесса, обретя контроль над своим телом, откатилась к мечу и выхватила его из ножен. Взмах за взмахом она остервенело рубила извивавшихся гадин так, что от постели только клочья летели. Талара не кричала — она разила зачарованным оружием явившееся к ней зло и усердствовала до тех пор, пока от черных змей не остались одни лохмотья, перемешанные с пухом подушек и бесформенными обрезками одеял. На постель было страшно смотреть, но еще ужаснее выглядела принцесса, чье лицо выражало ужас, гнев и отвращение одновременно, а дрожавшие руки своей мертвенной бледностью с синюшными прожилками сосудов походили на руки мертвеца. Впрочем, она и успела побывать как минимум одной ногой в могиле, откуда вернулась не иначе как чудом. Огонь в венах постепенно затихал, но грудь упорно продолжало что-то жечь. Сунув руку под одежду, Талара нащупала какой-то предмет и извлекла его наружу. На ладони блеснул зеленый трилистник. Его камни испускали уверенное свечение, распространявшееся колеблющимися белыми лучами. Да это же подаренный Илианой медальон, собственноручно изготовленный Сирелиной! Молнией сверкнула догадка. Кажется, подарок поспел весьма вовремя, ибо он только что спас принцессу от неминуемой смерти.

— Доченька, что ты делаешь? — спросил вдруг сзади чей-то глубоко обеспокоенный бесконечно знакомый голос.

Резко обернувшись, Талара увидела взволнованное лицо матери, переводившей взгляд с взъерошенной девушки на вдрызг изрубленную постель. Там, выбрасывая в воздух облачка сажи, развеивались куски поверженных колдовских змей. Несколько секунд — и от них не осталось ни малейшего следа. Оценив обстановку, растерявшаяся принцесса сунула клинок в ножны. Затем подскочила к матери, схватила ее за руку и потащила прочь из спальни.

— Уйдем отсюда. Здесь могут быть другие! — приговаривала она, испугавшись появления новых смертоносных гадов.

— Тали, что случилось? На тебе лица нет! — ужасалась Сантара, не сводя глаз с дочери.

Оттащив ее подальше от места кошмарной схватки, Талара остановилась и хотела что-то сказать, но чувства захлестнули девушку с головой. Забыв про все на свете, она заключила мать в объятия.

Сантара, полностью придя в себя, отправилась повидать дочь. Доктора были против, но никто не осмелился ей перечить. Не осмелились остановить супругу повелителя и гвардейцы у дверей принцессы, справедливо рассудив, что категоричный приказ не пускать к ней посторонних не распространяется на родную мать. Они лишь послали известить хана, но тот решил не мешать свиданию, посчитав воспрепятствование ему откровенным жестокосердием. Он и сам намеревался как можно скорее вновь посетить жену и счел себя не вправе лишить этого счастья дочь. Войдя в покои Талары, мать огляделась и направилась прямиком в спальню, откуда доносились какие-то странные звуки. Там она и застала дочь за столь необычным занятием, а именно разносом в пух и прах собственного ложа. Теперь, крепко обнимая Талару, она чувствовала как быстро бьются их сердца, а дочь дрожит мелкой прерывистой дрожью. Спустя несколько минут Сантара разжала объятия и взяла лицо принцессы в ладони.

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 242526 27 28 29 Следующая ⇒