{34} Уроки мастерства

В творчестве Александра Яковлевича Таирова и всего коллектива Камерного театра далеко не последнее место занимала работа над спектаклями музыкально-комедийного жанра.

Прежде всего хотел бы остановиться на спектаклях, относящихся к мировой опереточной классике: «Жирофле-Жирофля» и «День и Ночь».

Таиров начинал работу с литературно-драматургической основы. Он считал, что на всех имеющихся либретто за многие годы наслоился большой груз штампов, отсебятины и даже пошлости. В таком виде он их не мог принять, всегда добивался высокого качества литературной основы спектакля. В каждом случае заказывал квалифицированным литераторам новую пьесу. К работе над «Жирофле-Жирофля» были привлечены Арго и Адуев. Они создали остроумное, полное юмора либретто. «День и Ночь» написал талантливый Масс.

Эти спектакли поставлены самим Таировым. Но поразительно, до чего каждый из них оригинален, неповторим, самостоятелен. Таиров находил для каждого произведения новые и внешние, и внутренние решения. Такие казалось бы однородные оперетты, написанные рукой одного композитора Ш. Лекока, как «Жирофле-Жирофля» и «День и {35} Ночь», удивительно непохожи. Александр Яковлевич умел очень тонко оценить, понять своеобразие партитуры, клавира каждой оперетты и добиться разнохарактерной манеры исполнения этой музыки.

В возникновении образа спектакля, его сценического решения немалую, а, пожалуй, и значительную роль играло также оформление, сценография. Для спектакля «Жирофле-Жирофля» Таиров нашел отличного партнера в лице художника Якулова. Георгий Якулов создал легкое, в пастельно-акварельных тонах оформление. Он максимально раскрыл сцену, наполнив ее воздухом и светом. Вместо традиционного задника или громоздких конструкций — большой экран бирюзово-небесного цвета, который по ходу действия мгновенно трансформировался. То в пиратский корабль: через открывающиеся на разной высоте в экране окна-люки разной конфигурации появляются пираты и по столбам, как по мачте, по-обезьяньи спускаются на сцену, исполняют музыкальный пиратский номер, рассказывающий об их «страшной» деятельности, затем похищают одну из невест, укладывают ее в большую бельевую корзину, поднимают на корабль и сами по тем же мачтам вскарабкиваются туда же; люки закрываются, и пиратский корабль вновь становится экраном. То в мост через ров средневекового замка: посредине того же экрана откидывается большой щит, служащий воротами, образуется пандус, по которому из-за кулис выпархивает на сцену жених одной из невест Мараскин — «сын Мараскина и компания», как он себя представляет; таким же путем появляется и жених другой невесты, мавр Мурзук, от него все шарахаются. Ворота закрываются, и экран вновь становится фоном. Справа как бы висящая в воздухе легкая, ажурная, широкая лестница без перил, уходящая вверх, смыкается с краем экрана. Эта лестница — одна из основных {36} деталей декорации: по ней действующие лица то взбегают и скрываются за экраном, то снова появляются из-за экрана и сбегают вниз, на ней располагаются артисты в самых неожиданных мизансценах.

А как интересны костюмы! Актеры освобождены от стесняющих движения бытовых одежд. Костюм таков: плотно облегающие тело фуфайка и трико белого, черного и оранжевого цвета, оснащенные очень условными, но изящными деталями, отражающими и подчеркивающими характер той или иной роли. Ничего натуралистического — все предельно условно и все легко, элегантно, празднично.

В 1922 году, будучи еще студентом, я попал на премьеру этого спектакля. Под легкую ажурную музыку Лекока открывается занавес. Ярко освещенная сцена, красочно и неожиданно одетые актеры. Все в стремительном движении, удивительная актерская раскованность: Церетелли и Фенин как бы не играли, а весело шутили, развлекая зрительный зал, а неповторимый Владимир Соколов в роли «папа Балеро», по-моему, далеко превзошел всех знаменитых комиков оперетты: он был необычайно смешон, наивен и в то же время трогателен. Когда он пугался Мурзука или своей грозной супруги, его рыжие волосы вставали дыбом и тряслись с ним в унисон, а костюм был так устроен, что он поднимался, и папа Балеро уходил, скрывался в нем с головой, оставался виден только трепещущий локон.

Невольно у меня родился смешной образ: как будто передо мной не сцена, а огромная открытая клетка для ярких и пестрых птичек, весело чирикающих, поющих, порхающих и танцующих по всей сцене, перелетающих с одной детали оформления на другую, словно с ветки на ветку, ни на минуту не останавливаясь в одной позе. Все {37} как в калейдоскопе. Спектакль нес заряд неудержимого веселья, озорства, юмора и изящного танца. Он произвел тогда на меня неизгладимое впечатление. Да и на других зрителей тоже: премьера прошла с ошеломляющим успехом. Я не мог даже и предположить, что через несколько лет сам буду порхать по этой сцене в роли Мараскина.

Казалось, так удачно найдена форма спектакля «Жирофле-Жирофля», что уж лучше и сильней придумать трудно. Однако для другой оперетты того же Лекока — «День и Ночь» — Таиров нашел новое, не менее оригинальное и неожиданное решение, в основе которого лежал образ цирка с его комедийно-клоунской спецификой, с более обостренным юмором, приближенным к гротеску, к эксцентрике. Оформили спектакль талантливые художники братья Стенберги. Они построили на сцене усеченную форму цирковой арены. Костюмы выдержаны в цирковой стилистике: масса-хор — это клоуны у ковра, одетые в одинаковые широкие комбинезоны и парики из мочалки. Они аккомпанируют всему, что происходит на манеже, комментируют все события и пением, и танцем, и пантомимой. Другая группа действующих лиц под общим названием «Лодыри» одета в костюмы с трюком — двусторонние: правая сторона, от шеи до башмака — из дешевого серого холста — представляла оборванца в тряпье; левая же сторона — от воротника черного фрака до лакированного ботинка — представляла «джентльмена». Поворачиваясь правым плечом к зрителю, артист демонстрировал бродяг, а левым — элегантных джентльменов. Даже грим был двойным: на правой стороне лица грубо наложенная красная краска, на левой же стороне — бледно-розовая, с тонко нарисованной бровью «а ля Пьеро».

Центральные персонажи — это уже солисты клоуны-эксцентрики, соответственно пестро одетые. Эти роли играли {38} великолепные актеры: Калабазаса — Иван Аркадии, Брозерио — Лев Фенин, первый эксцентрик — буффонный, а второй эксцентрик — универсальный. А обе героини спектакля Консуэла, что появлялась днем — Наташа Ефрон, Манола, что появлялась ночью — Евгения Толубеева — это уже цирковые наездницы-танцовщицы в коротких, выше колен, гофрированных юбочках, ноги и плечи покрыты краской: День — белой, а Ночь — цветом красивого персикового загара. Весь спектакль был наполнен неожиданными трюками, насыщен бесконечными танцами в постановке Натальи Глан. Характер этих танцев резко отличался от тех, что в спектакле «Жирофле-Жирофля» были поставлены балетмейстером Большого театра Львом Лащилиным и отличались легкостью, полетностью, подчеркнутой изящностью, словом, в стиле классических балетов Большого театра. В «Дне и Ночи» Глан строила танцы на модной в то время ритмической чеканности, характерной и для эксцентрики. Спектакль имел исключительный, успех.

Михаил Кольцов в рецензии на этот спектакль писал: «Последняя постановка Таирова “День и Ночь” может послужить оперетте удостоверением на театральное равноправие в СССР».

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒