ЛЕРМОНТОВ 4 страница

- 297 -

В 1794—1795 годах кабардинские феодалы подняли восстание. Среди главарей этого восстания был и Измаил-Бей. По приказу Екатерины II, Измаил-Бей должен был снова оставить родину. Несколько лет находился он в ссылке в Екатеринославе, а затем в Петербурге.

Кавказский вид с саклей. Картина М. Ю. Лермонтова. 1837.

В 1804 году Измаил-Бей представил Александру I записку «О разных неудобствах доселе бывшего горских народов управления» и изложил в ней «средства, признаваемые им лучшими к поправлению оных». В этой записке говорилось: «Усмирить силою... горских жителей никогда возможности не будет», ¹ указывалось на притеснения, чинимые царскими властями, и доказывалась необходимость привлечь горцев на сторону России мирным путем. Записка Измаил-Бея произвела на царя и его молодых друзей благоприятное впечатление, и было решено отправить Измаил-Бея в Кабарду, чтобы содействовать умиротворению его соотечественников. К 20 августа относится рескрипт Александра I генерал-лейтенанту Глазенапу и к 22 августа — письмо министра внутренних дел Кочубея к главнокомандующему в Грузии князю Цицианову об отправлении Измаил-Бея на Кавказскую линию.

По всей вероятности, уже в сентябре 1804 года Измаил-Бей появился в Кабарде. Именно к этому времени Лермонтов приурочил начало своей поэмы.

Укрепление Кавказской линии в районе Пятигорья, в частности учреждение Кисловодской крепости в 1803 году, было использовано кабардинскими

- 298 -

феодалами и мусульманским духовенством для того, чтобы поднять ряд восстаний и побудить кабардинцев, абазин и ногайцев, обитавших в Пятигорье и в соседних местностях, к массовому переселению из пределов линии в горы. Это движение и нашло отражение в строфах VII и VIII первой части лермонтовской поэмы:

Стада теснились и шумели,
Арбы тяжелые скрипели,
Трепеща, жены близ мужей
Держали плачущих детей,
Отцы их, бурками одеты,
Садились молча на коней
И заряжали пистолеты,
И на костре высоком жгли,
Что взять с собою не могли! —
Когда же день новорожденный
Заветный озарил курган,
И мокрый утренний туман
Рассеял ветер пробужденный,
Он обнажил подошвы гор,
Пустой аул, пустое поле,
Едва дымящийся костер
И свежий след колес — не боле.

Во главе восставших был двоюродный брат Измаил-бея Росламбек Мисостов, славившийся вероломством и коварством.

В поэме Лермонтова верно воспроизведены исторические события и их последовательность. Не получили освещения только попытки Измаил-Бея мирным посредничеством добиться согласия между русскими властями и непокорными князьями, попытки, в которых Измаил-Бей столкнулся с ничем неоправданной жестокостью русских военных властей, с одной стороны, и упорством и ограниченностью кабардинских князей — с другой. Все больше чувствовал Измаил-Бей моральную раздвоенность и полное одиночество — чувства, которые так верно раскрыл в своем герое Лермонтов. ¹

Однако, в основном верно воссоздавая в своей поэме конкретные исторические события, во всем остальном Лермонтов не выходит еще за пределы традиционной романтической поэмы. Так, образ Измаил-Бея, при всей своей относительной конкретности, отдельными чертами напоминает героев других романтических поэм Лермонтова. Вместе с тем — и это особенно характерно для романтической манеры, — в этом образе немало черт, роднящих его и с тем романтическим образом поэта, который отчетливо проступает в лирике молодого Лермонтова.

Как лишний меж людьми, своим рожденьем
Он душу не обрадовал ничью,
И, хоть невинный, начал жизнь свою,
Как многие кончают — преступленьем.
Он материнской ласки не знавал:
Не у груди, под буркою согретый,
Один провел младенческие леты;
И ветер колыбель его качал,
И месяц полуночи с ним играл! —
Он вырос меж землей и небесами,
Не зная принужденья и забот;

- 299 -

Привык он тучи видеть под ногами,
А над собой один лазурный свод;
И лишь орлы да скалы величавы
С ним разделяли юные забавы.
Он для великих создан был страстей,
Он обладал пылающей душою,
И бури юга отразились в ней
Со всей своей ужасной красотою!..

(Часть II, строфа V).

Если в первой части этой характеристики Измаил-бея Лермонтов почти дословно приводит ряд стихов, относившихся к Селиму в «Ауле Бастунджи», то вторая половина характеристики («он для великих создан был страстей... ») явственно перекликается с мотивами ранней лирики Лермонтова (ср., например, «1831-го июня 11 дня»).

Измаил-Бей не мог ответить на любовь Зары потому, что он оставался верен своей прежней любви. Об этой любви читатель узнает из рассказа о встрече Измаила со своим давним врагом и соперником — русским офицером, которого он гостеприимно принимает ночью у своего костра, а затем, встретившись с ним в бою, убивает с глубоким убеждением, что имеет право на эту месть. Крайняя противоречивость чувств и стремлений Измаила, долго жившего на севере и получившего в Петербурге европейское воспитание, а затем вернувшегося на родину и сражавшегося против русских на стороне восставших горских князей, проходит через всю поэму и особо подчеркивается в заключительных стихах: Измаил-Бей убит завистником Росламбеком, черкесы — верные соратники Измаила — расстегивают чекмень на груди убитого и обнаруживают «какой-то локон золотой» и «белый крест на ленте полосатой... ».

Отшатнувшиеся от Измаил-Бея черкесы предают его проклятью. Так заканчивается лучшая романтическая поэма юного Лермонтова.

Поэма «Измаил-Бей» не была опубликована при жизни Лермонтова и впервые напечатана только в 1843 году в «Отечественных записках», причем ряд стихов не был пропущен цензурой. «По причинам, от нас не зависящим, — сообщалось в примечании, — мы... не могли напечатать вполне всю поэму». ¹

Сам Лермонтов относился к своим юношеским поэмам очень строго и никогда не предназначал их для печати. Но ряд стихов и образов, удовлетворявших его, он перенес из этих ранних произведений в свои зрелые поэмы и стихотворения конца 1830 — начала 1840-х годов. Так, черкесская песня («Много дев у нас в горах») легла затем в основу песни Казбича в «Бэле». Посвящение к «Аулу Бастунджи» было использовано Лермонтовым для поэмы «Демон». Наконец, краткое описание боя Селима с барсами («Аул Бастунджи», гл. II, строфа VIII) является ранним наброском к будущей картине, изображающей бой Мцыри с барсом. Все это свидетельствует об исключительно напряженной и целеустремленной творческой работе взыскательного поэта, который постоянно возвращался к уже воплощенным замыслам, чтобы снова и снова переработать их и достигнуть еще большего совершенства.

В августе 1832 года Лермонтов отправился для продолжения образования в Петербург. Дорога лежала через Новгород. Для Лермонтова, как для Пушкина и поэтов-декабристов, Новгород был памятником легендарной

- 300 -

славянской вольности. Настроение, овладевшее поэтом при виде древнего Новгорода, отразилось в черновом наброске:

Приветствую тебя, воинственных славян
Святая колыбель! пришлец из чуждых стран,
С восторгом я взирал на сумрачные стены,
Через которые столетий перемены
Безвредно протекли; где вольности одной
Служил тот колокол на башне вечевой,
Который отзвонил ее уничтоженье
И сколько гордых душ увлек в свое паденье!..
— Скажи мне, Новгород, ужель их больше нет?
Ужели Волхов твой не Волхов прежних лет?

После патриархальной Москвы и легендарного Новгорода императорский Петербург произвел на Лермонтова гнетущее впечатление:

Увы! как скучен этот город,
С своим туманом и водой!..
Куда ни взглянешь, красный ворот
Как шиш торчит перед тобой...

(«Примите дивное посланье... »).

Однажды во время прогулки по берегу Финского залива Лермонтов написал одно из лучших своих юношеских стихотворений «Парус». Мятежный поэт остался верен себе — стихи о парусе звали вперед. «Парус», «одинокий в тумане моря голубом», для нескольких поколений передовых людей стал символом и знаменем продолжающейся борьбы; это стихотворение говорило о предчувствии грядущей желанной бури.

В Петербургском университете Лермонтову отказались зачесть два курса, пройденных в Московском университете. Начинать все заново Лермонтов не захотел. По совету своего родственника А. Г. Столыпина, штаб-ротмистра лейб-гвардии Гусарского полка, Лермонтов решил идти на военную службу, и 10 ноября он был зачислен в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.

Военно-учебные заведения тогда находились под начальством брата Николая I, великого князя Михаила Павловича. Казарменную муштру он считал основой военного воспитания. Лермонтов с детских лет привыкший к личной свободе, широко образованный и независимый, попал в условия настоящей николаевской казармы. Впоследствии он сам говорил о двух годах, проведенных в военной школе, как о «двух страшных годах».

Однако, несмотря на неблагоприятную обстановку, Лермонтов продолжает много и напряженно работать над своими произведениями. В Школе Лермонтов продолжал работать над ранее начатым «Демоном», а также написал поэму «Хаджи Абрек». Есть сведения, что сюжет этой поэмы был сообщен Лермонтову знакомым горцем, по происхождению шапсугом. Действительно, поэма насыщена кавказскими фольклорными мотивами.

Как и предыдущие юношеские поэмы Лермонтова, «Хаджи Абрек» — типичная романтическая поэма. Загадочному и суровому мстителю Хаджи Абреку противостоит резвая и беспечная Леила. Стих поэмы выразителен и энергичен, действие развивается стремительно, причем поэт воссоздает только узловые, важнейшие моменты фабулы. Лучшие места в поэме — описания природы, сцена пляски Леилы, возвращение Хаджи с головой убитой им лезгинки.

И эту поэму Лермонтов не предназначал для печати. Но дальний родственник и приятель Лермонтова Н. Д. Юрьев без ведома поэта передал рукопись «Хаджи Абрека» редактору «Библиотеки для чтения», и

- 301 -

в августовской книжке этого журнала за 1835 год поэма была напечатана за подписью «Лермонтов». При жизни Лермонтова никаких откликов в печати «Хаджи Абрек» не вызвал.

Иллюстрация:

«Хаджи Абрек». Поэма М. Ю. Лермонтова. Первопечатный
текст в журнале «Библиотека для чтения». 1835.

В годы пребывания в школе Лермонтов также начал работу над историческим романом, который впоследствии был напечатан под редакторским заглавием «Вадим». В основу романа положены исторические события Пугачевского движения, относящиеся к летним месяцам 1774 года. Как известно, в июле 1774 года Пугачев, избегая преследования Михельсона, переправился у Кокшайска на правую сторону Волги и через Ядрин, Алаты, Саранск и Пензу двинулся на юг к Саратову. И сразу же крестьянские восстания вспыхнули в Симбирской, Пензенской, Саратовской, Нижегородской и Тамбовской губерниях. «Возмущение переходило от одной деревни к другой, от провинции к провинции», — писал Пушкин в «Истории Пугачева». ¹

- 302 -

Пользуясь рассказами старших современников, Лермонтов в своем романе отразил характерные черты крестьянского восстания в Пензенской губернии — его стихийность, «пугачевщину без Пугачева». События 1773—1775 годов в 1830-е годы не ощущались как далекое прошлое. По-прежнему была тяжела жизнь русского крестьянина. То там, то тут в различных губерниях вспыхивали крестьянские восстания. Крестьянский вопрос попрежнему был самым жгучим вопросом русской жизни.

Вопрос о точной датировке «Вадима» до сих пор не может считаться окончательно решенным. Можно только сказать с уверенностью, что замысел романа возник в творческом сознании Лермонтова под непосредственным впечатлением крестьянских восстаний 1830—1831 гг. Самая же работа над романом, повидимому, велась во время пребывания Лермонтова в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров в 1833—1834 годы, когда Пушкин уже перешел от «Дубровского» к работе над «Историей Пугачева», а затем и «Капитанской дочкой».

Имя Пугачева несколько раз упоминается в историческом романе Лермонтова. О нем говорят между собой крестьяне, его ждут с нетерпением как избавителя от помещичьего гнета. Однако не Пугачев является главным действующим лицом романа. Почти через все главы проходит образ горбача Вадима, добровольно поступившего в услуженье к помещику Палицыну.

В романтически очерченном образе Вадима — многое от героев юношеских драм и поэм Лермонтова. В сумрачной келье монастыря прошли его юные годы. Колокольный звон, пенье молитв и чтенье псалмов — вот все, что Вадим слышал, а между тем, он рвется к кипучей деятельности и борьбе, у него «бурный нрав» и «лоб ученого». Человек большого ума («гений блистал на его челе») и силы воли, Вадим не рожден для рабства. В его глазах «целая будущность».

Вадим верил когда-то в добро и справедливость, но люди насмеялись над ним, не поняли и не хотели понять лучших его стремлений. И Вадим стал презирать мир и людей. Люди для него стали злыми и коварными, низкими и подлыми. Вадим считает своим долгом отомстить обществу, основой которого является зло, несправедливость, угнетение человека человеком.

Таким образом, стремление Вадима к мести вызвано реальными историческими причинами. Но Вадим не является народным героем, его месть и его протест — индивидуально ограничены.

Внешний облик Вадима и весь его бурный внутренний мир воссозданы Лермонтовым в приподнятой романтической манере. Этой романтический манере соответствует и стремление Лермонтова подчеркнуть демонизм Вадима. Даже в портрет Вадима вводятся такие психологические черты: «... его товарищи... уважали в нем какой-то величайший порок, а не безграничное несчастие, демона — но не человека... » (V, 2). Или: «Горькая язвительная улыбка придала чертам его, слабо озаренным догорающей свечой, что-то демоническое».

Определения «демон», «Мефистофель» и подобные им, сопровождают имя Вадима на протяжении всего романа. Демонизм Вадима воплощается в ненависти: «Вадим покраснел... и с этой минуты имя Юрия Палицына стало ему ненавистным... Что делать! он не мог вырваться из демонской своей стихии» (V, 7 и 29).

Работа Лермонтова над созданием демонического образа Вадима идейно и художественно связана с творческой историей «Демона». Как раз к 1833 году относится одна из ранних редакций этой философской

- 303 -

«Вадим». Автограф М. Ю. Лермонтова. Первая страница рукописи. 1833—1834 гг.

- 304 -

богоборческой поэмы, где тема добра и зла намечена уже совершенно отчетливо.

Характерный для романтизма закон контраста в «Вадиме», как и в «Демоне», при разработке проблемы добра и зла, проявляется особенно последовательно. Демону-Вадиму противопоставлена ангел-Ольга. При первом же ее появлении автор замечает: «Это был ангел, изгнанный из рая за то, что слишком сожалел о человечестве» (V, 5). Мотивы демона и ангела, ада и небес, зла и добра постоянно скрещиваются и оттеняют друг друга: «О! чудна природа; далеко ли от брата до сестры? — а какое различие!... эти ангельские черты, эта демонская наружность... Впрочем разве ангел и демон произошли не от одного начала?.. » (V, 14).

Эта мысль об относительности добра и зла находит прямое выражение в риторическом вопросе и ответе автора: «... что такое величайшее добро и зло? — два конца незримой цепи, которые сходятся удаляясь друг от друга» (V, 21). Вот почему злобный мститель Вадим, выступающий против общества, в котором господствует социальное неравенство и насилие, не злодей и не преступник.

Вместе с тем, в отличие от многих западных романтиков, Лермонтов ни в какой мере не идеализирует своего героя. Вадим примыкает к восставшим крестьянам и даже в известной мере берет на себя руководящую роль, но не в интересах народа. Его цель ограничена узко личными интересами. Он должен отомстить обидчику своего отца. Эгоистическую ограниченность стремлений Вадима Лермонтов разоблачает в его разговоре с казаками: «О я вас знаю! вы сами захотите потешиться его < Палицына> смертью... а что мне толку в этом! что я буду? стоять и смотреть!.. нет, отдайте мне его тело и душу, чтоб я мог в один час двадцать раз их разлучить и соединить снова; чтоб я насытился его мученьями, один, слышите ли, один, чтоб ничье сердце, ничьи глаза не разделяли со мною этого блаженства... » (V, 95). Сам Вадим, как это показывает Лермонтов, в минуты горьких раздумий о своей судьбе осознает ничтожность своих узко личных замыслов, свою оторванность от народа.

Прямая речь Вадима и Ольги, а также замечания автора об этих героях, почти всегда выдержаны в приподнятом романтическом стиле. Мелодраматическая фразеология, изобилующая смелыми гиперболами и неожиданными метафорами, прерывистая, взволнованная речь — таковы черты стиля многих страниц романа, посвященных Вадиму и Ольге.

Однако стиль этого романа Лермонтова, в целом, противоречив и сложен и не может быть определен только как романтический. Вадим с его неистовой жаждой мести, с его бурными страстями окружен обыкновенными людьми, той крепостнической средой, в непримиримом конфликте с которой находится сам автор романа. Низкой, пошлой среде крепостников соответствует сознательно сниженная речь, построенная на бытовом просторечии. Вот, например, как характеризует Лермонтов помещика Бориса Петровича Палицына: «Представьте себе мужчину лет 50, высокого, еще здорового, но с седыми волосами и потухшим взором, одетого в синее полукафтанье с анненским крестом в петлице; ноги его, запрятанные в огромные сапоги, производили неприятный звук, ступая на пыльные камни; он шел с важностью размахивая руками и наморщивал высокий лоб всякий раз как докучливые нищие обступали его; — двое слуг следовали за ним с подобострастием» (V, 3).

А вот портрет жены Палицына Настасьи Сергеевны: «Перед ореховым гладким столом сидела толстая женщина, зевая по сторонам, добрая женщина!.. жиреть, зевать, бранить служанок, приказчика, старосту, мужа,

- 305 -

когда он в духе... какая завидная жизнь! и все это продолжается сорок лет, и продолжится еще столько же..., и будут оплакивать ее кончину... и будут помнить ее, и хвалить ее ангельский нрав, и жалеть... чудо что за жизнь!.. » (V, 5).

Рисунок М. Ю. Лермонтова из его тетради. 1832—1834 гг.

В отличие от речей Вадима и Ольги, Палицын даже в самые напряженные и тревожные минуты говорит обыкновенным разговорным языком без всяких гипербол и метафор. Правдивая речевая характеристика самого Палицына, Настасьи Сергеевны, их верного слуги Федосея, солдатки, а также казаков и крестьян вносит в стиль романа реалистические черты, которые вместе с развитием темы разгорающейся борьбы крестьян против помещиков крепнут и все больше противостоят романтическим элементам. И получилось так, что реалистически обрисованные образы Палицына и его жены, Федосея и солдатки, казаков и крестьян оказались более живыми и впечатляющими, чем условные и в значительной мере абстрактные романтические образы Вадима и Ольги.

Особенно удались Лермонтову народные сцены, разговоры крестьян. Как только в романе заходит речь о народе, тотчас начинает пробиваться живая реалистическая струя, веет подлинной правдой жизни. Здесь уже чувствуется личный жизненный опыт Лермонтова, его удивительное знание народной жизни, понимание русской природы, чутье правдивого художника, располагающего неисчерпаемым богатством языка. Эти страницы овеяны поэзией старинных преданий и разбойничьих песен, с которыми Лермонтов познакомился еще в детстве в Тарханах, а потом в Середникове.

Подобно Пушкину — автору «Истории Пугачева» и «Капитанской дочки» — Лермонтов не смягчает правдивых описаний жестоких расправ восставшего народа с помещиками. Лермонтов глубоко понимает всю неизбежность и историческую правоту народной мести. «Умы предчувствовали

- 306 -

переворот и волновались: каждая старинная и новая жестокость господина была записана его рабами в книгу мщения, и только кровь их могла смыть эти постыдные летописи» (V, 9).

С простотой и жизненной правдивостью воссоздана сцена народного суда. Глубокое знание русской крепостнической действительности, верное понимание крестьянской психологии подсказали Лермонтову тон живого правдивого рассказа: «С отчаянием в груди смотрел связанный приказчик на удаляющуюся толпу казаков, умоляя взглядом неумолимых палачей своих, — с дреколием теснились они около несчастной жертвы и холодно рассуждали о том, повесить его или засечь, или уморить с голоду в холодном анбаре; последнее средство показалось самым удобным, и его с торжеством, хохотом и песнями отвели к пустому анбару, выстроенному на самом краю оврага, втолкнули в узкую дверь и заперли на замок. — Потом народ рассыпался частью по избам, частью по улице; — все сии происшествия заняли гораздо более времени, нежели нам нужно было, чтоб описать их, и уже солнце начинало приближаться к западу, когда волнение в деревне утихло; девки и бабы собрались на заваленках, — и запели праздничные песни!.. — вскоре стада с топотом, пылью и блеянием, возвращаясь с паствы, рассыпались по улице, и ребятишки с обычным криком стали гоняться за отсталыми овцами... и никто бы не отгадал, что час или два тому назад, на этом самом месте, произнесен смертный приговор целому дворянскому семейству!.. » (V, 95—96).

Однако не изображение внешней стороны пугачевского движения привлекает Лермонтова. Все его внимание устремлено на раскрытие исторического содержания борьбы двух основных социальных сил: дворянства и крестьянства. В раскрытии этой темы и заключается подлинный историзм романа «Вадим».

По своей антикрепостнической направленности «Вадим» Лермонтова продолжал революционные традиции книги Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» и перекликался с антикрепостнической драмой молодого Белинского «Дмитрий Калинин». Созданный одновременно с «Дубровским» и «Капитанской дочкой» Пушкина, исторический роман Лермонтова решал важнейшие социальные проблемы, выдвинутые русской жизнью в начале 30-х годов. Внимание к народу и признание за ним исторического права на революционное восстание позволяет определить незаконченный роман Лермонтова как одно из самых прогрессивных произведений русской литературы, работа над которым неслучайно была начата вскоре после появления в печати трагедии Пушкина «Борис Годунов».

22 ноября 1834 года Лермонтов был произведен в офицеры и выпущен в Лейб-гвардии гусарский полк, который стоял в Царском Селе. Но Лермонтов ездил туда только на парады и дежурства, проводя большую часть времени в столице. Наблюдения над петербургским светом вскоре были творчески обобщены в драме «Маскарад» и незаконченном романе «Княгиня Лиговская».

А. Н. Муравьев писал о Лермонтове в своих воспоминаниях: «Пришло ему на мысль написать комедию, вроде „Горе от ума“, резкую критику на современные нравы... ». ¹ Сопоставление «Маскарада» с «Горем от ума»

- 307 -

не случайно: оба писателя стремились дать «резкую критику на нравы» одного и того же русского дворянского общества. Но Грибоедов изображал московское общество в годы, предшествовавшие декабрьскому восстанию, а Лермонтов разоблачал петербургское общество в годы всеобщего упадка после поражения декабристов. Это было время, о котором Герцен писал, что расцвет русской аристократии кончился. «Все, что имелось в ее среде благородного и великодушного, находилось в рудниках или в Сибири. Все, что оставалось или сохранило благоволение деспотизма, пало до... степени низости или раболепия... ». ¹

Светское общество в «Маскараде» состоит из низких льстецов, сплетников, картежников:

... глупость и коварство,
Вот все, на чем вертится свет.

В нем царит разврат, прикрытый приличием, злобные интриги, замаскированные лицемерной приязнью. Светская жизнь кажется поэту таким же лживым маскарадом, какой он изобразил в одной из картин своей пьесы.

Позднее, в 1840 году, в стихотворении «1 января» Лермонтов вновь обратился к этому обобщенному образу маскарада современного ему светского общества:

Как часто, пестрою толпою окружен,
Когда передо мной, как будто бы сквозь сон,

При шуме музыки и пляски,

При диком шопоте затверженных речей,
Мелькают образы бездушные людей,

Приличьем стянутые маски...

«Маскарад» принадлежит к числу произведений Лермонтова, написанных тем самым «железным стихом, облитым горечью и злостью», которым поэт хотел «смутить веселость» бездушного светского общества и показать без маски его истинное лицо.

В творчестве Лермонтова Евгений Арбенин — первый «герой своего времени». Лучше, чем кто-либо, он понимает, что в этом обществе вся жизнь основана на обмане, все призрачно, все во власти зла: «Повсюду зло — везде обман... ». И вместе с тем, Арбенин, так же как и Печорин, глубоко ненавидит это общество и его пороки. Не порывая с людьми своего круга, он испытывает презрение к ним и скуку. Страстные монологи Арбенина обличали общественный упадок и нравственное разложение аристократического общества.

Последнее прибежище для разочарованного и ожесточенного эгоиста и собственника Арбенина — его любовь к жене — чистому, непосредственному, любящему существу. Но Арбенину кажется, что ложь, господствующая вокруг, проникла и в его семью. Арбенин любит Нину эгоистическою любовью собственника. Достаточно малейшей искры ошибочного подозрения, чтобы в Арбенине разгорелся пожар ревности и мести. Слишком часто видел он ложь в семейных отношениях, обманывал сам; ему легче поверить в измену Нины, чем в ее невиновность. Он страдает не столько от ревности, сколько от сознания, что добро оказалось бессильно и в этом последнем, чистейшем его прибежище, что Нина, как он ошибочно полагает, так же полна обмана, как и все окружающее общество.

- 308 -

Герои юношеских драм Лермонтова погибали, не пытаясь бороться с бездушием и ложью общества. Не таков Арбенин. Он сознает необходимость борьбы со злом. Арбенин мстит, но он мстит не обществу, породившему зло и обман, а конкретным носителям этого зла и обмана. С холодной расчетливостью игрока он мстит князю Звездичу — лишает его чести в глазах общества. Он убивает любящую его и любимую им Нину в уверенности, что она обманула его. Не личная злоба руководит Арбениным, но «ненависть из любви к добру». Вступаясь за поруганное добро, он считает себя вправе быть безжалостным судьей отдельных виновников зла. Так Арбенин совершает преступленье; это преступленье — убийство жены — его трагическая ошибка. Подобно своему предшественнику Алеко из поэмы Пушкина «Цыганы», Арбенин «для себя лишь хочет воли» и любит только для себя. Поднимая Арбенина над ничтожеством петербургского светского общества, Лермонтов, вместе с тем, разоблачает и его самого, как индивидуалиста и собственника. Путь, которым Арбенин доходит до убийства Нины, последовательно подготовлен и объяснен всем развитием роли Арбенина.

Впервые создавая образ человека своего времени, Пушкин характеризовал его ум, как «кипящий в действии пустом». Этот разрыв между волей, высокими свойствами ума и «пустым действием», на которое они направлены, еще ярче, еще глубже и еще губительнее был для человека эпохи николаевской реакции. И в этом отношении Арбенин — герой своего времени, один из предшественников Печорина.

Обрекая Нину на смерть, Арбенин убивает свою последнюю надежду на счастье, убивает свою веру в добро. Обнажая социальные корни трагедии героя, Лермонтов достигает исключительной выразительности романтически приподнятого декламационного стиха. Взволнованные, страстные монологи Арбенина сочетаются с эпиграмматически-острой, светски-непринужденной речью Казарина, циническим острословием Шприха, злоречием игроков. В «Маскараде» чередуются контрастные сцены картежных страстей и маскарадного веселья, пламенной любви и низкой интриги. Живые разговорные сцены, меткие разоблачительные характеристики отдельных представителей светского общества позволяют рассматривать «Маскарад» как драму, в которой уже отчетливо проступают черты возникавшего в те годы искусства критического реализма.

Афористически-отточенный, гибкий язык драмы Лермонтова в значительной мере следует грибоедовским традициям. Так называемый вольный, разностопный ямб воссоздает разговорную речь, дает возможность в нужных местах ритмически выделить, подчеркнуть мысль, чувство.

Грибоедов и Пушкин были предшественниками Лермонтова в острой социальной характеристике героев, в ярком изображении общественных нравов. «Маскарад» звучал как обличение общественного упадка и нравственного разложения аристократического общества. Эта направленность драмы противоречила целям и требованиям правительства Николая I. Лермонтов настойчиво добивался постановки «Маскарада», но царская цензура не пропускала пьесу на сцену.

Первая редакция «Маскарада» была написана Лермонтовым в трех актах и представлена в драматическую цензуру при III Отделении в октябре 1835 года. Текст этой первой редакции до нас не дошел.

8 ноября 1835 года первая редакция «Маскарада» была возвращена Лермонтову «для нужных перемен», причем было высказано пожелание, чтобы пьеса кончалась «примирением между господином и госпожой Арбениными». Тогда Лермонтов прибавил четвертый акт, введя фигуру Неизвестного.

- 309 -

Это романтически обрисованный образ игрока, которого семь лет тому назад обыграл и разорил Арбенин. Подобно пушкинскому Сильвио, подобно лермонтовскому Хаджи-Абреку, Неизвестный ждал своего часа, чтобы отомстить врагу. Он следил за каждым шагом Арбенина и, злорадствуя, рассказал ему, что Нина ни в чем не была виновна, что ему известно, кто отравил Нину. Вторая четырехактная редакция «Маскарада» кончается сумасшествием Арбенина.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒