ЛЕРМОНТОВ 1 страница

Мануйлов В. А. Лермонтов // История русской литературы: В 10 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941—1956.

Т. VII. Литература 1840-х годов. — 1955. — С. 261—378.

http: //feb-web. ru/feb/irl/il0/il7/il7-261-. htm

- 261 –

ЛЕРМОНТОВ

В еликий русский поэт Михаил Юрьевич Лермонтов в условиях жесточайшей реакции царствования Николая I продолжил дело Пушкина, зачинателя новой русской литературы и создателя русского литературного языка. За свою краткую и напряженную жизнь Лермонтов совершил такой творческий подвиг, что имя его по праву поставлено Белинским непосредственно после имени Пушкина и рядом с именем Гоголя.

Вместе с тем, Белинский со всей определенностью настаивал на различии между творчеством Пушкина и творчеством Лермонтова, убедительно показывая, что оба великих писателя отразили в своих произведениях два различных периода в истории русской жизни. Еще при жизни Лермонтова Белинский писал в «Отечественных записках»: «... не назовем мы его ни Байроном, ни Гёте, ни Пушкиным, и не скажем, чтоб из него со временем вышел Байрон, Гёте или Пушкин: ибо мы убеждены, что из него выйдет ни тот, ни другой, ни третий, а выйдет — Лермонтов... » (VI, 62). ¹

Упоминая имя молодого русского поэта в ряду величайших поэтов мировой литературы нового времени, Белинский указывал на особое значение Лермонтова не только в русской, но и в мировой литературе.

Как великий поэт, мыслитель и гражданин, Лермонтов с исключительной глубиной и силой осознал и выразил устремления передовых людей своего времени. Подобно Белинскому, Герцену и Огареву, Лермонтов принадлежал к тому поколению русских людей, которое вступило в жизнь в годы общественного патриотического подъема, вызванного Отечественной войной 1812 года. Гром пушек на Сенатской площади 14 декабря 1825 года, по образному выражению Герцена, разбудил младенческий сон души его передовых современников. «Все мы, — писал Герцен, — были слишком юны, чтобы принимать участие в 14 декабря. Разбуженные этим великим днем, мы увидели только казни и изгнания. Принужденные к молчанию, сдерживая слезы, мы выучились сосредоточиваться, скрывать свои думы — и какие думы! То не были уже идеи просвещающего либерализма, идеи прогресса, то были сомнения, отрицания, злобные мысли. Привыкший к этим чувствам, Лермонтов не мог спастись в лиризме, как Пушкин. Он влачил тяжесть скептицизма во всех своих фантазиях и наслаждениях. Мужественная, грустная мысль никогда не покидала его чела, — она пробивается во всех его стихотворениях». ²

В условиях последекабрьской политической реакции, когда дворянская революция была разгромлена, а Герцен еще не развернул своей революционной агитации, Лермонтову, по словам Герцена, «надо было приспособиться

- 264 -

к неразрешимым сомнениям, к горьчайшим истинам, к собственной немощности, к каждодневным оскорблениям; надо было с самого нежного детства приобрести навык скрывать все, что волнует душу, и не растерять того, что хоронилось в ее недрах, — наоборот, надо было дать вызреть в немом гневе всему, что ложилось на сердце. Надо было уметь ненавидеть из любви, презирать из-за гуманности; надо было обладать беспредельною гордостью, чтобы высоко держать голову, имея цепи на руках и ногах». ¹

Лермонтов в своем творчестве запечатлел определенный момент в истории развития русского общества, в истории формирования передового общественного самосознания 30—40-х годов, став в полном смысле слова народным поэтом. Это произошло благодаря тесной связи поэта с народной жизнью. Именно поэтому так убедительно каждое сказанное им слово, не надуманное, но пережитое и выстраданное.

Н. А. Добролюбов в статье «О степени участия народности в развитии русской литературы» говорил о том, что Лермонтов «умевши рано постичь недостатки современного общества, умел понять и то, что спасение от этого ложного пути находится только в народе. Доказательством служит его удивительное стихотворение „Родина“, в котором он становится решительно выше всех предрассудков патриотизма и понимает любовь к отечеству истинно, свято и разумно». ²

Говоря о стихотворении Лермонтова «Родина», Добролюбов ставит вопрос о характере патриотизма поэта. Добролюбову был глубоко враждебен реакционно-охранительный «патриотизм» идеологов крепостнического государства Николая I — Бенкендорфа и Уварова. Но подлинный революционный патриотизм Пушкина и Лермонтова, Белинского и Герцена был дорог и близок Добролюбову.

Вот почему революционеры-демократы видели в Лермонтове своего предшественника и так высоко ценили его творчество. Вот почему наследие Лермонтова поэта-патриота, поэта-гражданина так близко и дорого нам, гражданам социалистического общества, строителям коммунизма.

Михаил Юрьевич Лермонтов родился 3 (15 нов. ст. ) октября 1814 года в Москве. Грудным ребенком он был перевезен в Тарханы, небольшое поместье его бабки Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, в 16 верстах от Чембара, уездного городка Пензенской губернии. Здесь, среди бесконечных полей, пересеченных оврагами, изредка затененных дубовыми рощицами, прошли детские годы поэта. Мальчик рос близко к родной природе, слышал вокруг себя живую, меткую речь народа, наблюдал быт и крепостные нравы не только в Тарханах, но и в окрестных поместьях, где ему иногда приходилось бывать со старшими.

Семейная жизнь Марии Михайловны, матери поэта, сложилась несчастливо. У нас слишком мало документальных данных, чтобы разгадать историю отношений Юрия Петровича Лермонтова и Марии Михайловны. Можно лишь с уверенностью утверждать, что вмешательство властолюбивой Елизаветы Алексеевны весьма осложняло напряженную семейную обстановку. Молодой капитан в отставке, Юрий Петрович Лермонтов происходил из старинной, обедневшей дворянской семьи. Не такого зятя хотела бы

- 265 -

видеть Е. А. Арсеньева, старшая дочь влиятельного откупщика Алексея Емельяновича Столыпина, разбогатевшего при Екатерине II.

Рождение сына и несчастливое супружество подорвали слабое здоровье Марии Михайловны. Уже больная, Мария Михайловна все свое внимание уделяла сыну. От матери мальчик унаследовал необычайную впечатлительность. Мария Михайловна любила музыку. Она играла сыну на фортепиано и пела ему свои любимые песни. Об этом впоследствии вспоминал Лермонтов в одной из своих юношеских записей: «Когда я был трех лет, то была песня, от которой я плакал: ее не могу теперь вспомнить, но уверен, что если б услыхал ее, она бы произвела прежнее действие. Ее певала мне покойная мать». ¹

Автобиографические отголоски этих детских впечатлений звучат и в юношеской драме Лермонтова «Странный человек». В сцене III Аннушка говорит о Владимире, молодом герое драмы: «Помню (ему еще было 3 года) бывало барыня посадит его на колена к себе и начнет играть на фортепьянах что-нибудь жалкое. Глядь: а у дитяти слезы по щекам так и катятся! » (IV, 196). Песни матери едва ли не самые ранние впечатления и воспоминания Лермонтова.

В феврале 1817 года состояние здоровья Марии Михайловны резко ухудшилось, а 24 марта того же года она умерла.

Через несколько дней после смерти Марии Михайловны между Е. А. Арсеньевой и Ю. П. Лермонтовым разгорелся спор о праве воспитывать мальчика. Арсеньева выдала зятю вексель на 25 тысяч рублей и завещала все свое состояние внуку при условии, что он останется до совершеннолетия на ее попечении. Юрий Петрович согласился и уехал в свою деревеньку Кропотово Тульской губернии.

Впоследствии Лермонтов неоднократно возвращался в своих юношеских стихах и драмах к этой семейной трагедии. То ему казалось, что виновата бабушка, то он склонен был во всем обвинять отца. В черновом наброске к «Стансам» 1831 года Лермонтов писал:

Я сын страданья. Мой отец
Не знал покоя по конец.
В слезах угасла мать моя:
От них остался только я,
Ненужный член в < шуму> пиру людском,
Младая ветвь на пне сухом...

(I, 490).

Эта распря пробудила в чутком ребенке пристальный интерес к поведению окружающих, к сложным и противоречивым явлениям душевной жизни. Лермонтов рано задумывался над такими вопросами личной и общественной жизни, о которых не подозревали его сверстники.

Арсеньева трижды, в 1818, 1820 и 1825 годах, для укрепления здоровья внука возила его на Кавказские минеральные воды, в Горячеводск (впоследствии переименованный в Пятигорск). Далекие поездки на лошадях через всю Россию, величественная природа Кавказа, отзвуки разгоравшейся в те годы кавказской войны, рассказы старших о набегах черкесов

- 266 -

и чеченцев на наши казачьи станицы, об экспедициях против них, о кавказских пленниках — все это обогащало творческое воображение Лермонтова. «Синие горы Кавказа, приветствую вас! — писал он в 1832 году, — вы взлелеяли детство мое; вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю об вас да о небе... » (I, 341).

В середине двадцатых годов XIX столетия в московских и петербургских журналах довольно часто появлялись всевозможные очерки о Кавказских минеральных водах, письма с Кавказа и т. д. По этим многочисленным статьям и заметкам можно составить довольно полное представление о жизни, окружавшей Лермонтова-ребенка на Кавказе, о тех впечатлениях, которые он вынес из поездки летом 1825 года.

Так, П. П. Свиньин поместил в «Отечественных записках» подробное описание праздника Байрама, который состоялся 15 июля 1825 года в пяти верстах от Горячеводска в черкесском Аджи-ауле. «Водяное общество» проявило живейший интерес к этому празднику с песнями, плясками, скачками горцев.

Десятилетний Лермонтов, конечно, слышал разговоры старших об этом празднике, а может быть и присутствовал на нем; в таком случае он видел ловкую черкесскую скачку с джигитовкой, слышал песни народного певца Султана Керим-Гирея. Да и описание самого праздника в «Отечественных записках» вряд ли осталось незамеченным; в этой книжке журнала был опубликован «Список посетителей и посетительниц Кавказских вод», в котором вместе с Е. А. Арсеньевой, «вдовой поручицей из Пензы», был впервые упомянут в печати ее внук Михайла Лермонтов. ¹

В Горячеводск летом обыкновенно приезжали из соседних аулов народные певцы, и Лермонтов в отрочестве мог слышать не только Султана Керим-Гирея, но и известного кабардинского поэта Шора Бекмурзина Ногмова, а также многочисленных странствующих сазандаров. Знакомство Лермонтова с народными песнями и преданиями горцев сказалось в его юношеских поэмах о Кавказе.

Уже в «Кавказском пленнике» упоминается «Гирей-ездок» (ч. I, строфы VI и VII). Когда в 1832 году восемнадцатилетний Лермонтов работал над поэмой «Измаил-Бей», он вспомнил черкесский праздник:

Дни мчатся. Начался байран.
Везде веселье, ликованья;
Мулла оставил алкоран,
И не слыхать его призванья.

(Часть II, строфа VII).

Действие поэмы происходит

... у чистых вод,
Где по кремням Подкумок мчится.
Где за Машуком день встает,
А за крутым Бешту садится...

(Часть I, строфа VI).

то есть в тех местах, где был Аджи-аул.

На Кавказе Лермонтов услыхал и сказания об ангеле смерти Азраиле. Этот мотив он разрабатывает в незавершенной поэме «Азраил» (1831).

Точно так же Лермонтову было знакомо предание об Амиране (Амране) — кавказском Прометее. В поэме «Измаил-Бей» упоминается

- 267 -

гора Шайтан, которая в представлении горцев обычно связывалась с мифами об Амиране:

Ужасна ты, гора Шайтан,
Пустыни старый великан;
Тебя злой дух, гласит преданье,
Построил дерзостной рукой,
Чтоб хоть на миг свое изгнанье
Забыть меж небом и землёй.
Здесь три столетья очарован,
Он тяжкой цепью был прикован,
Когда надменный с новых скал
Стрелой пророку угрожал.

(Часть II, строфа XVI).

Упоминание о злом духе Шайтане находим также в поэме «Аул Бастунджи».

Эти фольклорные образы, воспринятые Лермонтовым непосредственно на Кавказе в годы его детства, впоследствии обогатились новыми чертами и закрепились в сознании под влиянием прочитанного. Лермонтов рано начал следить за московскими журналами, в которых уже тогда довольно часто публиковались сведения о верованиях и мифологии горских народов. Читая всевозможные письма с Кавказа и рассказы путешественников, Лермонтов углублял первоначальные знания в области народного творчества вообще и кавказского фольклора в частности.

Азраил, образ плачущего духа, след, выжженный в камне «нечеловеческой слезой» — все эти поэтические представления, подсказанные кавказским народным творчеством, нашли свое отражение даже в поздних редакциях «Демона».

Е. А. Арсеньева дала внуку хорошее по тем временам воспитание. Чтобы он рос среди сверстников, в Тарханах воспитывалось несколько мальчиков — не только родственников Арсеньевой, но и просто детей соседних помещиков. Гувернер-француз Капе, некогда служивший сержантом в наполеоновской армии и оставшийся в России, охотно делился со своими воспитанниками воспоминаниями о французской революции, о походах Наполеона. Брат бабушки Александр Алексеевич Столыпин служил в свое время адъютантом при Суворове, другой ее брат Афанасий Алексеевич был участником Бородинской битвы. В Тарханах старики хорошо помнили восстание Пугачева. Среди тарханских крепостных были и ополченцы 1812 года. Рассказы старших пробудили в Лермонтове интерес к героическому прошлому родины, к истории народа.

Товарищами детских игр Лермонтова были и дворовые крестьянские мальчики. От них Лермонтов рано узнал о современной ему жизни крестьян, о беспросветной мужицкой нужде, о бескормицах, недородах, рекрутчине.

Подобно Тургеневу и Некрасову, Лермонтов с детских лет наблюдал крепостные нравы. Арсеньева была убежденной крепостницей, только, быть может, несколько более сдержанной, чем ее соседи. Провинившимся крестьянам по ее приказанию на первый раз обривали половину головы, а у дворовых девушек отрезали косы. За непослушание, непокорность пороли розгами на конюшне, отдавали в солдаты.

Неограниченным доверием Арсеньевой пользовалась ключница Дарья Григорьевна Куртина. Немало горя натерпелись дворовые от ее мелочных

- 268 -

придирок, неустанного сыска, клеветы и доносов. Еще девчонкой она была взята из деревни в барский дом, научилась грамоте, вошла в силу. Впоследствии Лермонтов зарисовал ее хищный образ в драме «Menschen und Leidenschaften», даже оставив без изменения ее настоящее имя.

Быт Тарханской усадьбы наводил мальчика на горькие раздумья об участи народа. И он знал, что Тарханы не исключение: во многих окрестных поместьях и деревнях крестьянам жилось значительно хуже.

Много страшного рассказывали в Чембарском уезде о семье помещиков Мосоловых. Знал Лермонтов и о бесчеловечном обращении с крепостными в поместьях других помещиков и помещиц, например М. Я. Давыдовой, против которой в 1828 году даже было возбуждено судебное дело. Сын этой Давыдовой одно время воспитывался вместе с Лермонтовым в Тарханах.

Прошло несколько лет, и впечатления, вынесенные Лермонтовым из Тархан и из соседних имений, дали богатый материал для художественных обобщений в антикрепостнических сценах юношеских драм «Menschen und Leidenschaften», «Странный человек», а затем в историческом романе «Вадим».

Эти произведения перекликаются с драматическим опытом молодого В. Г. Белинского «Дмитрий Калинин». Через своего отца Белинский также хорошо знал о жестокостях чембарских помещиков. И Лермонтов и Белинский наблюдали в детстве один и тот же круг помещиков, исправников, приказчиков и крестьян. Оба с детских лет узнали крепостническую действительность и рано задумались о судьбе родного народа.

До Тархан время от времени доходили вести о крестьянских волнениях во многих губерниях. В 1825 году, когда Арсеньева с внуком ездила на Кавказ, было неспокойно в Пензенской, Симбирской и Нижегородской губерниях. Непосильные оброки и самоуправства приказчиков доводили крестьян до отчаяния, побеги учащались, начинались жестокие расправы с управителями. В Тамбовской губернии крестьяне жгли помещичьи усадьбы, взламывали амбары, делили господский хлеб.

В начале декабря 1825 года до Тархан дошла весть о том, что 19 ноября в Таганроге умер Александр I, потом донеслись раскаты грома с Сенатской площади. Через несколько дней было сообщено о восстании Черниговского полка на юге.

Известия о восстаниях в Петербурге и на юге должны были взволновать Е. А. Арсеньеву. Ее братья Столыпины были близки с видными руководителями заговора. Не чуждый литературных интересов, широко образованный, Д. А. Столыпин хорошо знал по военной службе П. И. Пестеля. У Александра I и его приближенных Столыпин не пользовался доверием. Об этом свидетельствует найденная в кабинете Александра I после его смерти записка, относящаяся к 1824 году, в которой Дмитрий Столыпин назван царем среди самых передовых и, по его мнению, опасных генералов. ¹

Через несколько дней после получения первых известий о восстании в Петербурге Е. А. Арсеньеву уведомили, что Дмитрий Алексеевич скоропостижно скончался. Его смерть совпала с арестами заговорщиков в Москве.

Незадолго до восстания, в мае 1825 года, в Петербурге умер другой брат Е. А. Арсеньевой — А. А. Столыпин. Это был один из самых близких

- 269 -

друзей М. М. Сперанского, не порывавший с ним связи даже в годы его опалы. Во время следствия по делу о декабристах Н. А. Бестужев, со слов К. Ф. Рылеева, показал, что покойный сенатор А. А. Столыпин «одобрял общество и потому верно бы действовал в нынешних обстоятельствах вместе с ним». ¹

Лермонтов услышал о декабрьском восстании 1825 года, когда ему было всего только одиннадцать лет. По-настоящему значение этого события он оценил, конечно, позднее, но и в отроческие годы ему были хорошо знакомы и дороги имена Пестеля, Рылеева, Грибоедова и Кюхельбекера. Через несколько лет Лермонтов выступил как идейный наследник и продолжатель декабристской поэзии.

Осенью 1827 года Е. А. Арсеньева переселилась с внуком в Москву, чтобы подготовить его к поступлению в Московский университетский благородный пансион. Среди других учителей в дом к Арсеньевой был приглашен кандидат университета А. З. Зиновьев, связанный через М. П. Погодина и С. П. Шевырева с кружком журнала «Московский вестник», через профессора М. Г. Павлова с журналом «Атеней» и через С. Е. Раича с журналом «Галатея». А. З. Зиновьеву удалось завоевать доверие воспитанника, мальчик стал показывать ему свои первые стихотворные опыты. «Миша учился прекрасно, — вспоминал А. З. Зиновьев, — вел себя благородно, особенные успехи оказывал в русской словесности». ²

Мальчик с увлечением читал произведения Ломоносова, Державина, Дмитриева, Озерова, Батюшкова, Крылова, Жуковского, Козлова и в особенности Пушкина.

Одно время домашние уроки Лермонтову давал известный поэт, профессор Московского университета А. Ф. Мерзляков.

В часы, свободные от учебных занятий, Лермонтов совершал прогулки по Москве. После Отечественной войны и сентябрьского пожара 1812 года прошло 15 лет. Следы героического прошлого были заметны на каждом шагу.

В Кремле восстанавливалось громадное здание арсенала, взорванного маршалом Мортье. Вдоль разрушенных стен от Троицкой до Никольской башен были поставлены 875 пушек, отбитых у наполеоновской армии только в пределах России: французские, прусские, австрийские, голландские, саксонские, польские, испанские орудия.

И в сознании поэта Москва и ее Кремль прежде всего связывались с «грозой двенадцатого года». Впоследствии в поэме «Сашка» Лермонтов восклицал:

Москва, Москва!.. люблю тебя как сын,
Как русский, — сильно, пламенно и нежно!
Люблю священный блеск твоих седин
И этот Кремль зубчатый, безмятежный.
Напрасно думал чуждый властелин
С тобой, столетним русским великаном,
Померяться главою и — обманом
Тебя низвергнуть. Тщетно поражал
Тебя пришлец: ты вздрогнул — он упал!

- 270 -

Вселенная замолкла... Величавый,
Один ты жив, наследник нашей славы.
Ты жив!.. Ты жив, и каждый камень твой —
Заветное преданье поколений.

(Гл. I, строфы VII, VIII).

По переезде в Москву Лермонтов неоднократно бывал в московских театрах и здесь снова увидел волшебную оперу К. А. Кавоса на слова Лифанова «Князь-Невидимка», которую видел еще в шестилетнем возрасте в один из приездов с бабушкой в Москву. Повидимому, эта опера, «украшенная пантомимами, военными эволюциями, сражениями и семнадцатью превращениями» произвела на мальчика сильное впечатление. Видел также Лермонтов и волшебную оперу на либретто М. Н. Загоскина «Пан Твардовский» по сюжету, заимствованному из старинной польской легенды. Это первое крупное произведение композитора А. Н. Верстовского пользовалось у московской публики большим успехом.

Под воздействием этих театральных впечатлений возникают первые драматические замыслы Лермонтова. Самый ранний дошедший до нас его драматический опыт представляет собой начало либретто оперы, в котором намечена разработка сюжета незадолго до того напечатанной поэмы Пушкина «Цыганы». Кроме стихов Пушкина, использован также хор цыган из оперы «Пан Твардовский»: «Мы живем среди полей и лесов дремучих». Этой песней Лермонтов начал первое действие задуманной им оперы.

Обращение начинающего Лермонтова к сюжету пушкинской поэмы не случайно. В 1827—1828 годах, когда Лермонтов начинал писать, в альманахах и журналах одно за другим появлялись стихотворения и отрывки из поэм Пушкина, его романтические поэмы выходили отдельными изданиями, печатались отрывки из «Бориса Годунова», отдельными выпусками издавались главы «Евгения Онегина».

Мы не знаем точно, когда Лермонтов впервые познакомился с произведениями Пушкина. «Кавказским пленником» тогда зачитывались многие посетители Минеральных вод, и, скорее всего, именно на Кавказе в 1825 году впервые услышал Лермонтов об этой поэме. Во всяком случае, осенью 1827 года он был уже увлечен поэзией Пушкина, и с этих пор Пушкин становится для него навсегда самым любимым поэтом-учителем.

В ноябре 1827 года Лермонтов переписывает в свою заветную тетрадь «Бахчисарайский фонтан» Пушкина. Затем от простого переписывания пушкинских произведений он переходит к более или менее близкому их пересказу. Самые ранние поэмы Лермонтова — «Черкесы», «Кавказский пленник» и «Корсар» — навеяны чтением, прежде всего, южных поэм Пушкина, хотя, конечно, в этих юношеских поэмах отчетливо сказались и недавние кавказские впечатления Лермонтова.

В своей первой поэме «Черкесы» Лермонтов рассказывает о попытке черкесского князя выручить из русского плена родного брата. Такой фабулы Лермонтов не мог почерпнуть ни у Пушкина, ни у других поэтов старшего поколения. Эта фабула несомненно навеяна рассказами, слышанными на Кавказе.

Однако связь с творчеством Пушкина в этой своей первой поэме Лермонтов отчетливо сознавал и даже подчеркнул ее эпиграфом, не совсем точно воспроизводящим заключительное восьмистишие эпилога пушкинского «Кавказского пленника».

- 271 -

«Черкесы» Лермонтова посвящены победе русского оружия, победе, исторически предопределенной. Эта мысль от «Черкесов» и до «Спора» пройдет через все творчество Лермонтова. Именно она и выражена в строках Пушкина, выбранных в качестве эпиграфа к поэме. Характерно, что в предпоследней строфе «Черкесов», несмотря на ее ученическую несамостоятельность, уже звучат отклики на недавние события Отечественной войны 1812 года.

«Черкесы». Поэма М. Ю. Лермонтова. 1828.
Заглавный лист рукописи, рисованный Лермонтовым,
с его автографом (эпиграф из поэмы А. С. Пушкина
«Кавказский пленник»).

Вторая поэма Лермонтова «Кавказский пленник» — более самостоятельный опыт. Однако и в этой поэме Лермонтов иногда цитирует стихи из пушкинского «Кавказского пленника», пересказывает довольно значительные отрывки и развертывает повествование почти в той же последовательности, что и Пушкин. Но, сохраняя заглавие, Лермонтов как бы вступает в единоборство с учителем и по-своему рассказывает историю пленника и черкешенки.

Суровая простота пушкинского замысла была еще недоступна Лермонтову в 1828 году. Детское романтическое воображение искало более яркой, «трагической», развязки: пленника в минуту расставания с черкешенкой убивает из-за деревьев черкес, который оказывается ее отцом. Черкешенка в отчаянии бросается в горный поток. Поэма заканчивается призывом к убийце-отцу — «терзаться век».

Лермонтов сознательно отступил от Пушкина и в некоторых фабульных подробностях. Так, у Пушкина пленник в черкесском ауле одинок. Это соответствовало разочарованному характеру пушкинского пленника, «равнодушию к жизни и к ее наслаждениям». ¹ Лермонтову в эти годы еще не были понятны разочарованность и опустошенность пленника Пушкина. Его пленник встречается в ауле с товарищами по несчастью — другими пленниками, которые неожиданно оказываются его старыми «незабытыми друзьями». Эта черта характерна для четырнадцатилетнего поэта с его мечтами о дружбе и рано созревшим сознанием своего одиночества.

- 272 -

В первых своих поэмах «Черкесы» и «Кавказский пленник» Лермонтов выступил как певец Кавказа. Ближайшим его предшественником в этом отношении был Пушкин.

По меткому выражению Белинского, именно «с легкой руки Пушкина, Кавказ сделался для русских заветною страною не только широкой, раздольной воли, но и неисчерпаемой поэзии, страною кипучей жизни и смелых мечтаний! Муза Пушкина как бы освятила давно уже на деле существовавшее родство России с этим краем, купленным драгоценною кровью сынов ее и подвигами, ее героев. И Кавказ — эта колыбель поэзии Пушкина — сделался потом и колыбелью поэзии Лермонтова... » (XII, 16).

«Кавказский пленник» Пушкина знаменовал утверждение новой для русской литературы романтической поэмы и нового героя, родоначальника нескольких поколений русских дворянских интеллигентов, прогрессивно мыслящих, но отравленных опустошающим анализом, искренне стремящихся к борьбе и деятельности, но не способных ни к тому, ни к другому. Сам Пушкин писал о своем пленнике: «Я в нем хотел изобразить это равнодушие к жизни и к ее наслаждениям, эту преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодежи 19-го века» (письмо к В. П. Горчакову, октябрь — ноябрь 1822 года). ¹

«Кавказский пленник» Пушкина был первой в русской литературе попыткой противопоставить условному, отвлеченному герою классической поэмы — реальный характер. Отсюда открывался путь к созданию образов Алеко и Евгения Онегина. Для Лермонтова, создавшего впоследствии образы Арбенина, Мцыри, Демона, Печорина, знакомство с родоначальником всех этих героев — «Кавказским пленником» Пушкина — было событием исключительного значения. Слова Пушкина о пленнике:

И лучших дней воспоминанья
В увядшем сердце заключил

очень скоро отозвались в редакции лермонтовского «Демона» 1829 года:

Печальный демон, дух изгнанья,
Блуждал под сводом голубым,
И лучших дней воспоминанья
Чредой теснились перед ним... ²

Еще большее значение для Лермонтова имели следующие стихи «Кавказского пленника» Пушкина:

Таил в молчаньи он глубоком
Движенья сердца своего,
И на челе его высоком
Не изменилось ничего... ³

Эти стихи Лермонтов запомнил на всю жизнь; в окончательной редакции «Демона» они зазвучали с новой силой:

Презрительным окинул оком
Творенье бога своего,
И на челе его высоком
Не отразилось ничего.

(Часть I, строфа III).

- 273 -

От романтического «Кавказского пленника» Пушкина начался путь, который привел Лермонтова к реалистическому «Герою нашего времени», к «Бэле», где тема «Кавказского пленника» была разработана еще раз уже совершенно по-новому и где Лермонтов не только преодолел влияние своего великого учителя, но и стал рядом с ним в истории нашей литературы.

Московский университетский благородный пансион, основанный еще во второй половине XVIII века, был одним из лучших учебных заведений в России того времени. Здесь воспитывались Д. И. Фонвизин, В. А. Жуковский, А. И. Тургенев, А. С. Грибоедов, В. Ф. Одоевский. Многие деятели русской науки и литературы вышли из стен этого пансиона.

В пансионе была еще свежа память о некоторых декабристах, воспитывавшихся в его стенах.

С первых же месяцев царствования Николая I Университетский пансион, даже в большей степени, чем сам Московский университет, привлек пристальное и недоброжелательное внимание царя.

Однако в дворянских кругах, в том числе в семействах Столыпиных и Арсеньевых, Московский университетский пансион попрежнему пользовался репутацией прекрасного учебного заведения. Вот почему Е. А. Арсеньева 1 сентября 1828 года определила своего внука именно в Университетский пансион.

Лермонтов был подготовлен настолько серьезно, что его смогли зачислить в четвертый класс. Преподавание в пансионе было поставлено достаточно основательно. В старших классах читали почти исключительно профессора университета. В их числе, кроме М. Г. Павлова, следует назвать Д. М. Перевощикова — крупного математика и астронома, а также законоведа Н. Н. Сандунова — известного драматурга, переводчика шиллеровских «Разбойников».

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒