ИГРА В ДЕТСТВО 7 страница

Юра почесывает живот пятерней, улыбается и начинает вещать.

– И, правда, почему женщины меня так любят? Я тоже часто себе задаю этот вопрос. Вроде бы ничего особенного из себя не представляю: ни мускулов, ни симпатичной рожи, ни какого такого особого сногсшибательного интеллекта. Ну, анекдотов много скабрезных знаю. Я раньше думал, что все дело в величине, как его сейчас модно называть «рейтинга». Ан нет! Как увидят мой «рейтинг», в ладоши хлопают:

– Ай, какой маленький, ай какой хорошенький, ой, какой пригоженький». И еще пуще меня любят. Я спрашиваю свою очередную подружку: «За что я тебе нравлюсь? Может у меня аура необыкновенная и флюиды какие я потрясающие испускаю?

Леня возмущенно:

– Тьфу на тебя. Опять ты о бабах.

Юра:

– Не о бабах, а о женщинах. О женщинах с большой буквы «ЖЕ».

Леня:

– Именно.

Юра:

– Не нравится – гуляй отселе. Вон поле… иди себе на простор. Другим почему–то нравится, а ему нет.

Леня не унимается:

– Тебе надо медаль повесить. За все твои шуры–муры, хахли–махли и прочие нежности–белоснежности. А может и целый орден «За доблестную и героическую многолетнюю аморальность» или «Доблестному многоженцу».

Юра:

– А мои бывшие жены на меня не в обиде. Я со всеми ими дружу, встречаюсь. Помогаю им, чем могу. Ленчик, ты лучше посиди, послушай, тебе полезно будет, а то весь свой век неприкаянно одинокий проболтаешься.

Леня:

– Мое от меня не уйдет, а что уйдет, то не мое. Лучше выпить водки литр, чем…

Юра:

– Вот, вот.

Володя Лене:

– Ладно, Лень, кончай. Дай послушать Юрку. Юр, продолжай.

Леня:

– Все, все. Молчу.

Юра:

– Нет, – говорит одна, – не в ауре дело. Голос у тебя какой-то особенный, душевный такой, проникновенный.

Ленчик ехидничает, заливаясь:

– Это у тебя-то голос?

Юрка недовольно смотрит на Ленчика:

– Нет, – говорит другая, – не исходит от тебя никаких флюидов, не надейся. Просто взгляд у тебя чарующий, неотразимый. Третья сказала, что у меня очень нежные чувственные руки. Она, моя, от моих рук тащится. Четвертая заключила, что компанейский я, веселый, остроумный, и очень добрый. Вот что правда, то правда. Доброта во мне есть. Этого не отнимешь. Если я почувствую, что женщине нравлюсь, все ей отдам и все для нее сделаю. А чтобы женщину матом или руку на нее поднять… Боже упаси! И другим не позволяю. Нам мужикам, женщины, такой дар, богом отмерен. И надо их, как святыню беречь.

Почему же женщины все-таки ко мне так тянутся? Презенты делают, хотя и не прошу. Поят, угощают. Деньги дают, но при условии, что без отдачи. Пришел я к заключению, что любят они меня за то, что я тоже всех их очень люблю.

Пусть толстуха или худенькая, глуповатая аль кладезь мудрости, или стройная как карельская березка. Дело вовсе не в этом. Это же все им от природы досталось. Они сами ни в чем не виноватые. Что получили от Господа Бога, тем и живут. Тому рады или не рады.

Издалека раздается голос Сашиной матери:

– Саша! Саша! Ты где? Домой!

Саша, высовываясь из шалаша:

– Сейчас иду, мам!

Ленчик продолжает свои рассуждения:

– Просто в каждой женщине удается мне подметить что-то неповторимое. Если эти хорошие отличительные качества в женщине заметишь, подчеркнешь, выделишь, дашь ей понять, что она исключительна по каким–то чертам или параметрам, так она за тебя грудью станет, спасет и не выдаст. А сколько раз меня женщины выручали. Из беды просто, можно сказать, за уши вытаскивали. Со счету сбился. Спасибо им за все это превеликое!

Вот, например, было дело. Иду я как-то раз в магазин за колбаской. Подруливает джип и три квадратоголовых из него и ко мне. У прилавка догнали и стали меня молотить, как просо. Я кричу им: «За что, мол, калечите? » А они знай себе меня колотят. Тут один из них пригляделся и говорит: «Братаны, ошибочка вышла: не того лупим». А двое продолжают меня лупцевать как ни в чем не бывало. Уже просто по инерции. Втянулись, так сказать… А продавщица, как увидела, что из меня шницель, не шницель, то котлету точно сделают, как давай на них криком кричать из-за прилавка:

– Что вы, стервецы окаянные, делаете? Вот отсюдова! Сейчас милицию позову. Мили–ци–яя! Отпустите парня сейчас же!

Продавщица схватила с прилавка кусок сырой говядины с кровью и в морду одного из бандитов с полного размаха: Шмяк!

Бандит орет:

– Я тебя сейчас, гадина, застрелю!

А продавщица за это ему еще один кусман навешивает попостнее. Отморозки в растерянности. Оставляют меня и, грозя кулаком продавщице, отступают и бегут быстро к своей машине. И ходу. Ну, как такую защитницу народа не полюбить? Или другая история. Засиделся я как-то допоздна с девочками в заводской общаге. Когда еще в ВУЗе учился. Сидим. Портвейн потягиваем. Я на гитаре бренчу. В общем, всем хорошо. Но ведь в институт завтра.

– Пойду-ка, – говорю, – к себе, домой, ласковые вы мои, раскрасавицы. А они: «Ну, куда ты такой хорошенький, Юр, пойдешь? Отоспись у нас, а утречком учись себе на здоровье. Повышай свой культпросветуровень. Я и послушался. Ведь мои подружки никогда мне зла не желали. Утром иду мимо своего дома. Гляжу. Мать честная! Ни хрена себе. Дома–то моего и в помине нет! Одни руины от моей трехэтажки остались. Как потом выяснилось от утечки газа на воздух взлетел. Во, блин, – думаю про себя, – опять меня мои дорогие бабоньки спасли!

Или вот. Отдыхал я как-то на юге. Заштормило, а мне поплавать, вишь, приспичило. С волной побороться. Зайти-то зашел, а не то, чтобы плавать, вылезти из воды не могу. Назад тащит и все тут. Хоть ночуй в воде. Слабею… А на берегу три барышни какие-то хохочут и на меня пальцем показывают. Я им кричу сквозь лязг зубов и грохот прибоя: «Помогите! » А они еще пуще себе заливаются, хохотушки эдакие. Смешно, видите ли, им. Ну, я совсем уж из сил выбился. Чувствую, сейчас кончусь. Ору им из последних сил: «Да тону я, тону! Ей Богу, тону! Выручайте! »

Когда пришел в себя, чую, волокут меня из воды эти самые девчонки, тоненькие сами из себя как тростинки. Откачали, выходили. До самого отъезда из дома отдыха от себя не отпускали. Лелеяли. И холили. Низкий им поклон.

Юра встает в шалаше, ударяется головой о верх, но кланяется на полусогнутых.

Леня растроганно, заплетающимся языком:

– Знаешь, Юр, я тебя уважаю. Я на тебя другими глазами взглянул. Хоть ты и бабник, но ты… настоящий такой бабник. Не какой-нибудь там… Отменный ты бабник. Какой надо бабник! Всем бабникам у тебя учиться надо. С тебя пример брать как с примерного бабника. Есть поговорка: «Шути любя, но не люби, шутя». Это народ о тебе придумал. Поговорку. Эту. Всем бы быть таким как ты!

Юра краснея:

– Да ладно тебе.

– Нет, ты послушай. Я тебе всю правду–матку в лицо выложу. Я горжусь тобой. Ты – лицо мужской нации. Ты по праву заслуживаешь любви женщин. А вот меня никто не любит.

Леня рукавом вытирает сопливый нос. Юра утешает Леню:

– И тебя полюбят, Ленчик. Если ты сам этого захочешь.

– Я, наверное, уже хочу. Или это «Солнцедар» на меня так действует благотворно?

Саша:

– А он действительно пьется как-то легко, как бальзам какой. У меня от него прямо память на глазах светлеет. Мой склероз почти прошел.

Леня:

– Размечтался… Склероз не проходит. Но о нем… можно забыть.

Саша обидчиво:

– А вот у меня проходит. Я ж чувствую.

Леня Юре ехидно:

– Юр! Вот ты асс в любви. А ответь мне, в чем сущность любви.

Юра:

– Любовь познается в непознаваемом!

Юра многозначительно вещает и наливает всем вина. Приятели пьют за любовь и с удовольствием закусывают.

Володя:

– А сейчас, друзья, давайте поговорим немного о нас самих. Ведь редко видимся. Кто сейчас где? Как у кого жизнь сложилась? С тебя, Юрочка, и начнем. Ты уже разговорился. Давай, колись!

Юра:

– Я, ребята, если кратко, всю жизнь пахал. То токарем, бухгалтером, то экономистом, то аудитором, как сейчас. За годы нашего смутного времени пять мест работы сменил. Я вам расскажу только как я поработал на одной фирме в начале 90–х у 30-тилетнего нового русского. Очень характерно. Для истории. Страны. Фирма вся в зеркалах. Широкий выбор малиновых пиджаков всех расцветок. Телекамеры со всех сторон. Охрана в бронежилетах все время по комнатам ходит, под столы заглядывает: бомбы ищут. Работать, просто, не дают. Раздражают. Сижу я как-то в столовой, обедаю. А рядом за соседним столиком разместился семилетний сын президента компании. Повариха этого дитяти икрой потчует. И красной. И черной.

«Ну, скушай хоть немного. Не расстраивай папочку». Ребенок от икры мордочку воротит. Пресытился. На меня, нового работника, поглядывает. Посмотрел, посмотрел и подсаживается вдруг ко мне. Все его блюда сразу вслед за ним ко мне на стол переехали. Малец посмотрел на меня и спрашивает:

– А тебя как зовут?

Для тебя дядей Юрой.

– Ты у моего папы недавно работаешь.

– Недавно, – отвечаю.

– А ты не бандит? – спрашивает он меня.

– Нет, не бандит.

– А то бандиты придут и всех нас поубивают. А папа тебя проверял?

– Как он сказал: «Проверял», я как сидел, так еще больше присел. Ни хрена себе, думаю, разговорчики с малолеткой. Какое же несчастное детство у этих детей по сравнению с нашим, если он в семь лет такие вещи говорит. Мы с вами в наше время об этом и не думали. А душа этого ребенка уже на всю жизнь искалечена. Если, конечно, не пристрелят вместе с папой в «Мерседесе».

Саша:

– Кандидат в неврастеники или в психи. Клиника, точно.

Юра:

– Вот именно. Ребенок, можно сказать, без будущего. Наверное, говорю, проверял. А пацан спрашивает: «А что у тебя в сумке? Не бомба? » «Нет, – говорю, – не бойся, не бомба». И показал ему бумаги для его спокойствия. Не могу сказать, что этот парень, президент фирмы, плохой человек был. И вежливый…. Со мной только на «вы» и по имени–отчеству. Но как они бизнес делали. Взяли первым делом кредит на 500 тысяч баксов. Накупили себе «Мерседесов», золотые цепочки, броши всякие, объездили много стран, в офисе, как я говорил, зеркала, кожа. Свою собственную столовую открыли, шикарную. Обеды дорогие. Но поназаключали непрофессиональных контрактов. Со мной, опытным человеком в экспорте–импорте, не сочли нужным посоветоваться. И пошел к ним товар. Весь бракованный из США, который продать нельзя. Игрушки, куртки без подкладок и кнопок. Ну и сели в лужу. Кредиторам должны. Бандитам, «крыше», их заслуженную долю. тоже отдать не могут. Прекратили работникам зарплату платить. Под этим предлогом решил я с этой фирмы свалить поскорее. А зампрезидента, явно бандит со стороны, так сказать, смотрящий, мне и говорит: от нас, мол, выносят лишь вперед ногами. А я до этого успел в Исполкоме поработать, пока его в Префектуру не реорганизовали. Так я в Исполкоме американских полицейских по обмену из Кэнтона в Москве принимал, а наши милицейские начальники потом по бартеру в Америку ездили. Многих наших крупных милиционеров лично знал. И при удобном случае я и перечислил этому бандиту всех своих знакомых милиционеров. Они, наверное, проверили, поэтому меня и не тронули. Поостереглись. Я и свалил с фирмы. А кому я нужен в таком возрасте? Тем более со своими жизненными принципами: не убий, не обмани, ни укради. Прибился к одной аудиторской фирме. Иногда мотаюсь с проверками. А риск–то какой? Плохо проверил – плохо. Хорошо проверил – еще хуже. И куда бедному аудитору податься? Живу в основном за счет сдачи в аренду квартиры родителей и гаража. И жена, конечно, тоже работает на износ. Один ребенок от первого брака, два ребенка – от второго. И три от третьего.

Леня:

– Плодовитый ты, однако.

Юра:

– Да уж, не без этого. А у меня имя такое, Юрий, «созидатель» означает. Вот я и созидаю, что могу. И ведь детям всем помогать надо материально. Правда, некоторые дети выросли уже. Раньше охоту любил. Уж как любил. А теперь какая к черту охота. Всю свою коллекцию ружей распродал. Давайте, кстати, братцы, охотничий тост вам скажу. За четырех лосей.

Саша:

– Валяй. Наливайте, хлопцы, чары.

Юра торжественно:

– Чтоб нам всем еЛось и пиЛось, чтоб хотеЛось и могЛось!

Володя:

– Хороший тост. Грех не выпить.

Леня:

– Хорошо идет этот дар солнца. Просто нёбо радуется. Теперь ты, Вовчик, твоя очередь рассказывать.

Володя:

– Да–а–а. А я в молодости, где только не побывал. Не только за границей. И по Союзу поколесил. Моя молодость, где ты? Где вы змеи всех мастей Западной Африки? Где вы, пески, фаланги и скорпионы Туркмении? Где вы морозы и вьюги Норильска? Не дают ответа…

Леня:

– Ты и в Туркмении бывал?

– В Янгадже полгода. В переводе на русский означает «Пойдешь – не вернешься». Там недалеко урановые рудники. ЗЭКи там работают, работали во всяком случае. И Небит–Даг тоже недалеко. Там женщины со всего Союза на лечебных водах и грязях от бесплодия лечились, а офицеры, ну те, из нашей части, где я служил, в Янгадже на спецсборах, туда, в эту лечебницу, ездили, к лечащимся женщинам, проверять качество лечения… Ха–ха–ха!

Саша:

– И как там было в Янгадже?

Володя:

– Не сладко. О–ой, как не сладко.

Юра:

– Вовчик! Ты в жизни много повидал, испытал. Я знаю, и наемники тебе с женой в Африке угрожали, да и вообще… А скажи нам по своему опыту, какая, как тебе представляется, черта в человеке самая лучшая должна быть. Я хочу сравнить твой ответ со своим мнением.

Володя:

– Доброта.

Юра:

– Точно! Доброта. А какая черта тебе больше всего мешает в жизни?

Володя:

– Доброта.

Юра:

– А от какой черты характера ты не хотел никогда избавится?

Володя:

– От доброты.

Леня:

– Так давайте выпьем за доброту и за добрых людей. Поехали!

Приятели дружно чокаются и выпивают до дна.

Леня:

– Вов, я помню на твоем дне рождения ты говорил, что киносценарии пишешь.

Володя:

– Пишу… По мотивам моей жизни. Пока в стол, на черный день, так сказать. Может когда, что, вдруг…

Саша:

– А где деньги на фильм возьмешь? А цензура? Могут и не пропустить на экран власть придержавшие, если что им не понравится. Сейчас цензура похлеще той, что была. У кого канал в руках, тот и решает, крутить фильм или нет.

Володя:

– А вот это мы и проверим. У меня сценарии едкие, критические, правдивые. Пропустят фильм по моему сценарию на телеканал, значит он демократичный, а нет – значит диктатура, бандитская. А вообще непростое это дело…. И кинорежиссера, который заинтересовался бы именно моей темой, не сыщешь. Где искать этих режиссеров? Они так засекречены, пуще какого резидента. Тусуются между собой и жалуются: «А где мне взять хороший сценарий? » А вот были бы у всех заинтересованных режиссеров какие-нибудь абонентские ящики что ли, тогда бы у них значительно расширился бы выбор. А вообще, чтобы сошлись сценарист со своим кинорежиссером, это надо, чтоб большая удача, счастье обоим подвалило. А вообще у нас в основном продюсеры дерьмо русофобское снимают для испорченных поколений, что любое дерьмо в кинотеатре с попкормом схавают. Разложили либералы молодежь за эти годы!

Леня:

– А то твои сценарии, возможно, хорошие…

Володя хвастливо:

– Лучше не бывает.

Леня, хихикая:

– Лежат себе пылятся, а кинорежиссеры их ждут, ждут, не дождутся. Давайте-ка выпьем за наш родной кинематограф и за Вовчика в нем.

Приятели чокаются с Володей и выпивают.

Юра Лене:

– А ты, Ленчик, жениться-то, наконец, собираешься? Или нет?

– Или нет! Я… я никогда не женюсь. Хотя иногда и хочется…

Юра:

– Ты же вот только что, недавно, вроде бы уже собрался? После того как мне столько лестных слов наговорил.

– Жить одному-это, видимо, моя фортуна, так сказать, сладкая доля моя.

– А как ты жил после развода на Кубе?

– С той цацей-то подколодной? Последним дураком был, что на ней женился.

– Не кори ты себя так. Дураком ты, правда, был, но далеко не последним.

– После Кубы я работал в одном внешнеторговом объединении. И вдруг меня выгоняют. Знаете, с какой характеристикой? «К работе относится добросовестно, требователен к себе и товарищам по работе, за что уважением в коллективе не пользуется». И уволили.

Володя:

– Безобразие какое!

Саша:

– Хамье!

– Слишком честен был и принципиален . Сейчас служу ходячей рекламой. Как говорили древние: «Омниа меа мекум порто». Что означает «Все свое ношу на себе».

Володя:

– В чем заключается твоя работа?

Леня:

– Три смены бессменно ношу на себе рекламу «Телеком», три смены бессменно дрожу всем нутром. Вот в чем заключается.

Леня, стыдясь своей работы, переводит разговор на другую тему.

– Я вот в дачу свою вошел. Горько стало. Крыша уже совсем проржавела. Течет. Заборы полегли. А средств для ремонта нет. В моем возрасте хорошо оплачиваемой работы найти трудно…

Юра:

– У всех все рушится. Не у тебя одного.

Володя:

– И у меня, вон видите, тоже забор лежит местами, полеживает. Но ты, Ленчик, не печалься. Мы тебе как-нибудь сообща поможем с работой. Подумаем. Правда, ребята?

Саша:

– Конечно поможем. Не оставим в беде.

Юра смеется:

– И не бросим в биде. Ха–ха–ха! А ты, Санек, дорогой ты наш, дохтор. Ты что-то последнее время совсем разболелся.

Саша жалостливо:

– У меня, ребята, остеохондроз, псориаз, сколиоз, энурез, недержание газов. Все мои болезни на нервной почве, я же врач невропатолог. Закончил Первый медицинский. Работал врачом в психоневрологическом диспансере, потом в больнице Кащенко.

Юра:

– В дурдоме.

Саша:

– В доме душевнобольных. В древности, между прочим, душевнобольных к святым причисляли.

Юра:

– Только не у нас.

Володя:

А вот в Испании душевнобольным замки под лечебницы отдавали.

Саша:

– Потом в частной клинике, а сейчас имею лицензию на индивидуальную практику. Хотя в частной клинике и хорошо платили, но публика, клиентура… Убьет, какой бандит, человека, свечку в церкви поставит и сразу к нам в клинику лечиться от навязчивых мыслей и депрессий, которые будут теперь их преследовать до конца их дней. И главное с угрозами: «Или вылечишь меня от дурных мыслей или тебе конец! » Или бизнесмена, банкира. У этих: нервное истощение от работы, от беспокойства за безопасность и членов их семей, от всяческих разборок… Устал я от всех этих угроз и тому подобное. Сейчас лечу только глазной нерв. Так спокойнее. А больных хвата–ает! Но за эти долгие годы общения с психо- и нервнобольными сам неврастеником полным больным человеком стал.

Леня Саше:

– Дело ясное: с кем поведешься, от того и наберешься.

Володя:

– В общем, Санек, ты сапожник без сапог. Ничего, мы за отпуск тебя вылечим. А то тебя жена твоя много опекает. Двигаться не дает. А мы тебя заставим двигаться. Движение – это жизнь. Переломить себя надо.

Юра:

– Вовчик прав. Двигаться тебе больше надо. Мы тебя подвигаем. Так подвигаем. Будешь прыгать как кузнечик.

Саша испуганно:

– Что? Коленками назад?

Леня:

– Вперед, вперед коленками, Санечка!

Леня Володе:

– Слушай, Вовунчик! А вот мог бы ты написать киносценарий обо всех нас? Про наши жизни. Как мы жили, о нашей судьбе, о ломке характеров, о стойкости наших принципов в наше смутное время. У китайцев есть такое ругательство «Чтоб ты жил в смутное время». А нам оно такое и выпало на наши шеи.

Володя:

– А почему бы и нет? Чем мы не герои своего времени?

Юра вздыхает:

– Думаю, что не герои.

Леня:

– Еще какие герои! Ни один Ельцин герой… у себя в Кремле.

Саша:

– Тоже мне скажешь… Героя, понимаешь, нашел. Вон каждый из нас через что только не прошел и что на себе не испытал. Только нам самим и известно. А то, понимаешь, Ельцин… Мы всю жизнь боролись за принципиальность, порядок, прогресс, а нам такую свинью подсунули. Лишь бы самим до власти добраться. А мы боролись за светлое будущее. Ведь никто из вас, я думаю, не будет отрицать, что в том социалистическом здании, которое наше общество строило в течение десятилетий, есть немало и наших с вами кирпичей.

Юра:

– Боролись, боролись. И напоролись. Эх! Да просто жить и выживать в наше время – это уже мужество какое иметь надо. Это уже – Поступок!

Володя:

– Во за этой самый Поступок выпрут нас всех в один прекрасный день на пенсию без пенсии. И будем мы тогда лапы свои сосать. Дачи свои продадим…

Саша:

– А что ты за свою дачу получишь? У моей, вон, балансовая стоимость 175 долларов и 35 центов. Это сколько в ЕВРО будет?

Леня:

– А земля?

Володя:

– А ее нельзя продать пока дача стоит. А рухнут наши дачи лет через пять–десять. А эти годы еще прожить надо. А наши дачи на две–три семьи строились. А кто такую дачу неполноценную купит, если соседей несколько. Никто сейчас не купит. Вот если бы дача сгорела, тогда и участок продать можно. Но мы же не поджигатели.

Юра:

– Военный коммунизм строили, строили и выстроили НЭП, потом строили социализм. Строили, строили и вот уж почти построили, развитой и расширенный, как вдруг перестроились и стали строить капитализм, да не нормальный, а дикий. Построили в итоге этот дикий капитализм. Что дальше будем строить-то? Феодально-крепостнический-мафиозный капитализм с нечеловеческим оскалом?

Леня:

– Времена не выбирают. В них живут и умирают.

Володя:

– Диалектика! Ее мать! Но не будем раньше времени расстраиваться. Может быть, мы социалистический или какой новый в истории человечества коммунистический капитализм построим и, наконец, на этом остановимся.

Леня:

– А пока… А пока… Пошли они все в… Давайте выпьем нашего огнетушителя, плодово-выгодного, для укрепления здоровья и будем развлекаться. А тебе, Саня, вот стакан, как самому больному. Лечись. Чтоб завтра был, как молодой!

Володя:

– Завтра с утра обшарьте все свои чердаки, сараи, чуланы, палати, сени, антресоли, мансарды и тащите сюда все, что в них сохранилось от времен нашего детства: велосипеды, там, гамаки, качели. А там разберемся, что к чему. Будем все чинить и использовать для культурного нашего отдыха.

Леня поет:

– Эх, вы сени, мои сени, сени новые мои! Давайте… на посошок…

Юра:

– А теперь стременную.

Володя:

– Хватит. Еще тебе и стременную, забугорную, и рукавишную… Пора закругляться. Давайте уберем за собой. И по домам. До завтра.

Приятели начинают выползать из шалаша с тем, что осталось от ужина и несут посуду мыть к рукомойнику.

Володя в панаме бегает по участку с сачком в руке. Он кого–то ловит. Падает, встает, снова падает. Носится между цветами. Приходят его приятели. Заспанные.

Леня Володе:

– Ты кого ловишь-то?

Володя Лене:

– Бабочек.

Юра Володе:

– Где ты их видишь? Они у нас вроде давно как перевелись. Ни стрекоз нет, ни жуков. Вся живность повымерла. Даже лягушек нет.

Вовчик Юрастику:

–Летала тут одна. Капустница. Поймаю, на иголку насажу и засушу. Для истории Кирсановки.

Юрастик Вовчику, смеясь:

– Ну-ну, Вовка-юнатик жуков собирал. Вовка – юнатик по клумбе бежал. В траве не заметил он муху–цеце. Улыбка застыла на мертвом лице. Во! Гляди! На твое счастье заблудший майский жучила летит. Тебе крупно повезло. На ловца и зверь бежит. Жук в смятении дрожит.

Вовчик накрыл жука сачком:

– Попался, который летался. Какая удача подвалила. Каков улов. Смотрите, как его спинка переливается. Один из выживших мамонтов. Сейчас мы из него для начала самолетик сделаем.

Володя спрашивает Санька, пришедшего последним, почему он опоздал.

Санек:

– Я проспал.

Володя:

– Надо было предупредить заранее!

Санек пришел в костюме с кейсом и идет в дачу переодеваться. Потом он выходит в спортивном костюме. А Володя тем временем под руководством Юры и Лени привязывает нитку к задней лапке жука и запускает его в полет по кругу, поворачиваясь вслед за жуком.

Володя:

– Ж–ж–ж! Ж–ж–ж!

Санек подходит в спортивном костюме и стыдит Володю, отнимая у него жука:

– Жопа! Отпусти животное сейчас же. Зачем партнокопытное мучаешь? Над бедным жучком измывается.

Он освобождает жука от нитки. Гладит его, целует и отпускает. Жук улетает.

– Саша Володе:

– Нехорошо поступаешь. По-живодерски!

Саша жуку:

– Лети! Летите, голуби, летите.

Володя приятелям:

– Друзья! Я предлагаю сегодняшний нынешний денечек посвятить спортивным состязаниям.

Юра:

– Каким именно?

Володя:

– А вот таким. Мы с вами сегодня проведем «Олимпийские игры» местного разлива, то есть значения. В программу игр включим стрельбу по мишеням, игру «ноги вверх» на полянке, потом постукает по воротам, кто больше голов друг другу забьет, потом игра «в ножички», потом в «расшибалку» на деньги. В «пристеночек» не получится: нет здесь приличной кирпичной стены и асфальта. Потом прыжки с качелей в длину и, наконец, бой с врагом на песке.

Володя приятелям:

– Пошли со мной в сарай. Достанем кой чего.

Приятели идут к сараю. Ленчик по дороге срывает ромашку и гадает, отрывая лепестки.

Леня:

– Любит, не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, любит, не любит…

Юра:

– Не так гадать надо.

Юра срывает ромашку и резким движением обрывает у нее всю головку целиком:

– Любит! Вот как надо гадать. Понял? А ты мямлишь: любит, не любит, плюнет. Конечно, плюнет, если мямлить…

Володя открывает ключом замок сарая и лезет на сеновал по лестнице вверх. Оттуда он подает приятелям большой серый мешок.

Володя приятелям:

– Примите.

Юра и Леня:

– Давай, давай! Опускай. Держим.

Они вчетвером вместе выносят из сарая, держа за его концы, большой мешок. Несут мешок на лужайку и, вытаскивая из мешка, раскладывают на землю: рогатку, метровую стеклянную трубку, капсюльные пистолеты различных моделей: один с двумя стволами, один обычный, один – дамский, карманный размером с пол–ладони, катушку с резинкой и стрелами, лук, авиационную резину, коробку с оловянными солдатиками…

Володя:

– Подготовить оружие к соревнованиям по стрельбе.

Приятели работают. Вовчик забивает капсюли в пистолеты, Ленчик натягивает лук и крепит резину на рогатку, Юра промывает стеклянную трубку.

Саша Володе:

Ты, Вовчик, всегда предпочитал капсюльные пистолеты. На, держи.

– Санек кидает и дает пистолеты Вовчику.

Саша Лене:

– Ты, Ленчик, всегда здорово плевался вишнями из этой трубки, как индеец. После твоего обс – трела соседи доо–олго не могли окна от вишен отмыть.

Саша Юре:

– Ты, Юрастик, любил рогатку. Вот, бери. А лук, и самострел – мне. Кстати, я читал, что стрельба из рогатки скоро действительно станет олимпийским видом спорта. Уже подготовлен свод правил стрельбы из рогатки, как самобытного вида спорта. Он не уступает в зрительном состязании лучников. Основные правила «рогаточников» будут достаточно просты: стреляют по особым мишеням, напоминающим собой воробья, с расстояния 50, 100 и 150 метров. Этим спортом, самым демократичным, может заниматься любой человек, независимо от пола и возраста. Выпускаться рогатки будут из углепластика, а резинки будут длиной 25–30 см. Ну, что ж. Приступим. Каждый палит из своего оружия по своей мишени.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒