Изгнание. Инфляция. Пигмеи. Экономика

Изгнание

В 1961 году США устанавливают в Италии и Турции ракеты. Турецкие ракеты могли долететь до Москвы за десять минут. Это было круче, чем Гитлер под Москвой. Русские засыпают Вашингтон нотами протеста. На советские бумажки отвечают американскими отписками. Закон жизни — на бумагу отвечают бумагой. Кот Васька слушает да ест.

Кремль перестал слать ноты протеста и использует другое «приглашение к диалогу» — начинает операцию «Анадырь». Летом 1962 года на Кубу прибывает дивизия с ядерными ракетами, которые угрожали Вашингтону так же, как американские — Москве. Плюс эскадрилья МИГов, полки зенитной артиллерии и сухопутные силы, чтобы десант США не оккупировал Кубу. Паритет восстановлен. Но американцы про это еще не знали…

Когда они обнаружили военное присутствие СССР на Кубе, на боевом дежурстве уже стояло несколько русских ракет. Несколько тысяч советских военнослужащих обеспечивали их безопасность и готовили к установке остальные ракеты.

Формально СССР никаких договоров не нарушал, когда разместил на территории независимой страны военную базу. Военное сотрудничество двух стран соответствовало всем нормам международного права. Но только когда советские ракеты могут долететь до столицы США за несколько минут, приматом становится не международное право, а своя безопасность (это лишний раз показывает цену международного права и договоров).

Так начался Карибский кризис. Мир оказался на грани мировой войны. Америка устанавливает вокруг Кубы санитарный кордон. Обратите внимание на термины: не военная блокада (хотя это была именно она), а санитарный кордон (ассоциации из медицины). Тут параллели с банковскими каникулами во время Великой депрессии или с миротворческими силами (так США после Второй мировой войны называет свою армию).

Ситуация накаляется до предела, когда СССР сбил американский самолет-разведчик, а эсминцы США окружили и угрожали утопить советскую подлодку. Американские генералы предлагают нанести по Кубе атомный удар. Кеннеди спросил, кто гарантирует, что ни одна советская ракета с атомной боеголовкой после такого удара не упадет на Америку. Все промолчали. По целому ряду причин такая гарантия была невозможна.

Деваться в этой ситуации обеим странам некуда. Начинаются переговоры. Стороны договариваются, что Союз выводит с Кубы ракеты, а Штаты убирают ракеты из Турции, снимают блокаду Кубы и гарантируют неприкосновенность режиму Кастро.

США демонтирует ракеты в Италии и Турции под предлогом устаревания. Затем выясняют, что кубинцам не грозит эпидемия, и снимают санитарный кордон. Далее к Кастро пригляделись и увидели, что никакой он не диктатор, а милейший парень…

Москва заставила Вашингтон уступить. У русских снова возникает ощущение, что с помощью кулака можно решить любые вопросы. Кремль еще не понимает, что железная мощь в новой эпохе стремительно становится второстепенной и обеспечительной мерой. Ударную функцию выполняют совсем другие технологии — нацеленные на сознание.

В 1967 году случается Ближневосточный кризис. Проамериканский Израиль в пух и прах разгромил сводную армию просоветских Египта, Сирии и Иордании. Это означало, что Ближний Восток попадает под контроль США. Но СССР знает выход из ситуации. Он снова заявляет, что если война не остановится в этот же день, он лично выйдет на ринг.

Военные действия в тот же день останавливаются. На этой эйфории СССР начинает укреплять свои позиции в Египте. На его территорию прибывают «специалисты по сельскому хозяйству» (так называли военных) в количестве более двадцати тысяч человек, плюс «комбайны» и прочая «сельхозтехника» (самолеты и зенитные комплексы).

СССР чувствует себя хозяином и начинает обустраивать территорию. Тем более, до этих событий он уже успел там построить Асуанскую ГЭС, вырабатывающую более половины всей электроэнергии Египта. Теперь строит промышленные предприятия. В общей сложности СССР построил Египту свыше сотни различных производств.

США ничего такого не делали. Они сконцентрировались на задаче совсем другого рода — сменить просоветского президента в Египте на проамериканского. Так к власти приходит проамериканский президент. За обещание помощи в размере двух миллиардов долларов в год он разрывает отношения с Союзом. Новая власть сказала СССР, как в свое время германский император в XI веке Папе Римскому: «Папа — иди вон! ». Но, в отличие от Папы, который заставил императора прийти в Каноссу извиняться на коленях, СССР не смог сделать ничего подобного. Он пребывал в глупейшем положении: построив Египту промышленность, он теперь должен был уйти. Ибо правительство Египта просит уйти.

СССР мог остаться в Египте одним способом — через военную силу. Но это прямая агрессия против суверенной страны. СССР после венгерских событий в глазах всего мира и так выглядел не в лучшем свете. Оккупация Египта гарантированно ставила СССР в изоляцию. Плюсы от оккупации Египта далеко отставали от минусов, которые он получал.

Кроме того, оккупация ставила ряд неразрешимых проблем. Например, как удержать эту страну? Своей колонией объявить? Немыслимо. Своей территорией? Тоже немыслимо. СССР слабо удерживал страны, находящиеся под его протекторатом по соглашению с США. Удержание Египта без соглашения выглядело совсем нереальной задачей.

Пожар

Рим долго не мог осознать, что сильное место христиан — фанатичная вера. Ломая их силой, он получал обратный результат. Осознав несоответствие материала и применяемой к нему технологии, Рим пошел другим путем — нашел соответствующие методы, и за малое время добился абсолютного успеха, создав карманное христианство.

Вашингтон изначально понимал, что самое сильное место СССР — его кулаки. Он оценивал высшими баллами его упорство, храбрость, жертвенность. Союз не боялся крови. На удар дубиной старался ответить еще большей дубиной. К войне относился примерно так же, как афганцы, про которых Энгельс писал, что «война для них является развлечением и отдыхом от однообразных занятий хозяйственными делами».

Используя против СССР стратегию борьбы, в основе которой лежала не физическая сила, а социальные технологии, США напоминали охотника, ловящего сильное животное. Он изучает повадки потенциальной жертвы, далее вешает морковки в нужных местах, а в других местах пугала. На пути, на который жертву толкнет созданная ситуация, охотник роет яму. Животное чует опасность, но не может установить связь между ощущением и ситуацией. Оно мечется и, в итоге, делает навязанный охотником шаг. И пропадает.

СССР был подобен упомянутой ранее персидской армии, которая из-за размера не могла вести обоз на сухопутном транспорте. Она везла его на кораблях, что привязывало ее к береговой линии. Греки точно знали ее маршрут, что позволяло им заранее выбирать удобные позиции и навязывать бой, тогда как персы этого не могли. СССР, как персы, был привязан к идеологической линии, тогда как США действовали по ситуации.

В 1968 году в Чехословакии начинается операция того же плана, что и в Венгрии, но на более высоком технологическом уровне. Заранее понимая, как СССР будет реагировать на события, операция строится так, чтобы свести на нет возможности силового решения проблемы. Мероприятие планируется с максимально подчеркнутым мирным характером.

В раках этой концепции США выводят гражданское население на улицы. Люди идут с детьми на руках, с цветами и плакатами, на которых написано слова, которые СССР регулярно говорил на трибунах: за мир во всем мире, за чистое небо, за дружбу народов.

Как наземную военную операцию поддерживает артиллерия, так социальную атаку поддерживают западные СМИ. Разворачивающиеся события по всем информационным каналам на все лады называют не иначе, как «Пражская весна». Весна, любовь, цветы… Эти слова обволакивают сознание, закрывая подлинный характер события.

Подобная технология не прошла бы, например, во Франции времен Наполеона. Он по таким толпам из пушек картечью прямой наводкой стрелял. Лучше пусть погибнут сотни единиц «цветного мяса», чем потом, в разгоревшейся гражданской войне, которая неизбежна после цветной революции, погибнут сотни тысяч мирных граждан. Но увы, в той ситуации и в той атмосфере так бороться с цветной технологией было невозможно. Ибо демократия. Она блокирует технологии, в прошлом бывшие верхом эффективности.

Пражские улицы заполняет пестрая толпа обывателей, настроенных реализовать свое конституционное право — свободу уличных шествий, собраний, митингов. В конституции же записано, что народ — единственный хозяин своей страны? Написано. Написано, что он имеет право на самоопределение и волеизъявление? Тоже написано. Тогда какие проблемы?

Вышедшие на демонстрацию люди не нарушают никаких писаных законов, ни УК, ни Конституцию. Напротив, они подчеркнуто пунктуально следуют всем законам. Чего же им бояться? Того, что они действуют строго в рамках закона?

Если некая сила не позволяет делать то, что разрешает закон, кто в этом случае преступник, а кто законопослушный гражданин — вопрос риторический. Преступник в этой ситуации тот, кто мешает добропорядочным и законопослушным людям реализовать свои права, гарантированные основным законом страны, и изъявить свою волю.

Такие акценты создают атмосферу, связывающую СССР. Пражские события сильно отличались от венгерского восстания. Это видно даже по фото событий. На венгерских кадрах кругом одни трупы, трупы, трупы… Повешенные за шею, за ноги, брошенные, изуродованные… На пражских фото картинка очень жизнерадостная и весенняя. Не видно баррикад и агрессивно настроенных людей с оружием в руках. Кругом улыбающиеся лица. Детские рисунки на асфальте и песни в стиле «Пусть всегда будет Солнце/ Пусть всегда будет небо/ Пусть всегда будет мама/ Пусть всегда буду я». И требуют только одного — соблюдать Конституцию. Ну и как по ним за это стрелять? И главное, за что стрелять?

Технология цветной революции, использующая в качестве оружия мирные шествия за счастье, свободу и независимость, отчасти отражает технологию «итальянская забастовка». Суть такой забастовки в том, что работники не отказываются работать, но делают все строго по инструкции. Процесс страшно замедляется, так как любая инструкция несовершенна. В законе, пусть и правильно прописанном, невозможно учесть все нюансы. Если даже представить, что случилось чудо, и возник закон, где все до мельчайших подробностей прописано, через некоторое время он устареет. Потому что ситуация постоянно меняется. Язык периодически упаковывают в правила, но он из них всегда вырывается. Жизнь тоже всегда пытаются упаковать в правила, иначе жить невозможно, но ее никогда не удается полностью уместить в закон. Жизнь всегда выходит за рамки закона и опережает закон.

Но что делать тем, против кого направлена такая забастовка? В чем обвинить людей? В том, что они педантично выполняют закон и призвать прекратить это? Хорошо, а как тогда выполнять закон? С нарушениями? Такое требование поколеблет основы социума…

Что делать тем, против кого направлена цветная технология? В чем обвинить людей? В том, что они требуют от власти соблюдения Конституции? Это даже на слух звучит глупо. А еще в чем? Объяснять им, что их используют в качестве цветного мяса? Невозможно это объяснить массе. Она думает в рамках быта. Все, что за рамками, она просто не в состоянии усвоить. Вернее, в теории она способна это понять, но для этого с ней нужно довольно длительное время работать. Сначала демонтировать установки, которые ей со школьной скамьи формировали. Потом дать новое основание, на котором выстроить новую систему. Ни у масс, ни у власти на это нет ни времени, ни сил. А если бы даже и было, такое просвещение означало бы крушение государственной конструкции.

Итальянская забастовка производит экономическое разрушение с целью передела актива. Цветная революция делает политическое разрушение с той же целью, но в более крупном масштабе. Как бороться с этими технологиями?

Направление поиска улавливается, если отличать закон от инструкции подлодки. Для судна в экстремальных условиях нужна инструкция, прописывающая все, до мельчайших подробностей, в том числе и как в туалет ходить. Ничтожное нарушение грозит обернуться смертельной опасностью. Люди в подлодке не личности, а детали механизма. Чем точнее все детали следуют алгоритму, тем лучше работает механизм как целое, и тем больше шансов у людей вернуться домой с боевого похода целыми и невредимыми.

Социум — не подлодка. Главный закон, Конституция, определяет общий контур и направление. Действовать нужно в заданных рамках, но решение принимать по ситуации. В приоритете дух, а не буква. «Закон для человека, а не человек для Закона» (Мрк. 2, 27).

Поражающий элемент цветной технологии: она побуждает понимать Конституцию не как документ, задающий курс, а как инструкцию на подлодке. Что хорошо и нужно в одних условиях (на подлодке), то неприемлемо в других условиях (в социуме).

Призывы в любой ситуации буквально следовать закону переворачивают все с ног на голову: теперь не закон для человека, а человек для закона. Суть цветной технологии: создать ситуацию, где исполнение закона будет работать против социума. По сути, закон из защитника общества превращается в его врага — в оружие против социума.

СССР был растерян и не знал, что делать. С одной стороны, он видит, как США грубо и беспардонно нарушают послевоенные договоренности. С другой стороны, он не имеет иного способа защитить свои права, кроме силового. С третьей стороны, он и в этом способе ограничен коммунистической идеологией — привязан к ней, как персы к береговой линии. Если в Венгрии силовое решение хоть как-то решало ситуацию, в Чехословакии оно ничего не решало, а напротив, только ухудшало положение.

Снова для СССР ситуация цугцванг — хорошего решения в принципе нет. Если СССР выполнял законные требования революционеров, Чехословакия уходила из-под его власти. Если не выполнял, значит, нужно подавлять мирную демонстрацию, действующую в рамках закона. А это значит, стрелять по людям с цветами — фактически стрелять в себя.

На мельницу США лило воду как отсутствие силовой реакции на пражские события, так и присутствие. Любое развитие устраивало Запад. Это высший пилотаж социальных инженеров. Цветная технология рушила систему, направляя ее энергию против системы.

СССР мечется между двумя крайностями и выбирает средний путь — не давить мирные демонстрации танками, не применять, а демонстрировать силу. С этой целью он разрабатывает несколько трюков. Например, очевидцы говорят, что военные самолеты, приземлявшиеся в пражском порту, не останавливались. Солдаты и танки на ходу десантировались, пока самолеты катились по летному полю, строились боевым порядком и прямо с аэродрома шли на Прагу. А самолеты, не останавливаясь, тут же улетали за новой порцией силы. Это был железный Рим на марше. На своем последнем марше…

Официальная позиция СССР по поводу танков была в том, что танки прилетели защищать свободу пражского народа от злых империалистов. На вопрос, кто их позвал, СССР отвечал домашней заготовкой — угнетенные трудящиеся. И это при том, что улицы были полны этими трудящимися, которые скандировали «Русские — уходите назад! ».

Когда пражское движение было запущено, работать с толпою коммунистическими лозунгами стало поздно. Во-первых, откуда в одночасье найти столько шоуменов для работы с толпой. Этими вопросами намного раньше нужно было озадачиваться. Во-вторых, это была не лояльная и даже не нейтральная толпа, как, например, очередь за пособием в Германии перед приходом Гитлера к власти, за симпатии которой нацистские боевики дрались с боевиками-коммунистами не философскими диспутами, не аргументами и контраргументами, а арматурой, цепями и ножами.

Пражская толпа была прошита антисоветскими лозунгами. Кондовые советские лозунги от нее отскакивали, как горох от стенки. Советская власть объясняет возбужденной толпе с цветами и плакатами, на которых написаны слова из конституции про свободу и независимость, что приехавшие в чужую страну советские танки на самом деле никакие не танки, а голуби мира. Просто форма у них немного другая, не совсем голубиная. Но в целом это голуби мира прилетели…

Не сложно догадаться, как люди реагировали на бронированных голубей, на людей с автоматами, забравшимися на танк, как на трибуну, и говорящими, что они привезли свободу, что их цель — защищать братский трудовой народ от злых буржуев. Такая топорная пропаганда была бензином, которым СССР тушил пожар. Чем больше ее было, тем ярче разгорался пожар.

Учитывая, что от коммунизма к тому времени остались рожки да ножки, лозунги имели не нулевую дееспособность, а отрицательную. Чем больше их говорили, тем больше хотелось действовать вопреки.

Чем чаще и громче повторяется лозунг, тем меньше в него верят. Не зря у евреев имя их Господа вообще запрещено произносить, писать и изображать каким-либо способом. Иудаизм — единственная религия, которую индуизм не может поглотить. Всех остальных божеств, у которых есть имя, индуизм поглощает и абсорбирует. У иудейского Господина, выведшего их из Египта, нет имени. О нем можно только думать и молиться ему. Но присутствовать на каждом углу он не должен. Аналогично и ключевые лозунги: если они на каждом углу, это их дискредитирует. Инфляции подвержены как деньги, так и идеи.

Если масса пришла в движение, самое глупое, что можно сделать, — взывать к ее разуму и обращаться к ней лозунгами, против которых она выступает. Советская власть оказалась в роли полицейского из рассказа «Будка» Успенского, который знал только два возможных действия: тащить и не пущать. Он потерял дееспособность, когда столкнулся с ситуацией, где ни то, ни другое неприменимо.

У туповатого стража порядка хотя бы известные ему технологии просто не работали. У СССР обе известные ему технологии, военная сила и лозунги про братство трудящихся, не просто не работали — они работали ровно в обратную сторону.

Если бы СССР решился полноценно подавлять народ дружеской страны, лицемерить было бы невозможно. Пришлось бы кардинально менять имидж с борца за народное счастье на статус Англии колониального периода. Страны Варшавского блока нужно было бы переводить из статуса «дружественная страна» в статус «советская колония».

Основа колониального правления: жители метрополии считают себя выше жителей колонии. Проблема в том, что советские люди никак не годились на эту роль. В России со времен Петра культивировалось преклонение перед Западом. Элита говорит на нерусском языке, носит нерусское платье, танцует и поет нерусскую хореографию. Поэт Хомяков этот культ выразил в стихотворении «Мечта», назвав Запад страной святых чудес.

СССР полноценно продолжил традицию. Все, сверху донизу, преклонялось перед заграницей. Любая вещь из Польши, Румынии или Югославии воспринималась как нечто сакральное. На вещь из капстран, Англии, Франции, Германии, смотрели как привет из превосходящего божественного мира. Так туземцы смотрят на дары колонизаторов. С таким менталитетом колонизаторы из советских людей вышли бы еще те… Никакие.

Официальным фундаментом СССР было коммунистическое учение. Учение — это аналог чертежа. Если у вас чертеж утюга, вы по нему, хоть тресни, не создадите пылесос. СССР имел фундаментом коммунизм. Опираясь на это учение, если даже тянуть за уши, построить по нему колониальную империю даже в теории было невозможно.

Чтобы перестроить коммунистическую империю в колониальную, в первую очередь нужно изменить учение. Нужно было концептуально новое учение, которое заявляло бы советских людей выше европейцев, например, биологически, как у Гитлера, заявлявшего, что немцы выше всех других наций. Но, во-первых, подобного учения в природе не могло быть хотя бы потому, что СССР был многонациональной страной. А во-вторых, если бы даже его из пальца высосали, если бы КПСС заявила, что советские ученые выяснили — советские люди превосходят другие народы, СССР не мог поднять его на свои знамена по тем же причинам, по каким Наполеон не мог полноценно заявить себя представителем Бога. Если бы он только рот открыл на эту тему, такой бред взорвал бы возмущением не только мир, но и сам Союз изнутри. Никаких танков уже не хватило бы для подавления.

СССР в Праге вязнет в полумерах. Революционеры видят, что, оказывается, могучий и грозный Союз не такой и могучий. А значит, не сильно и грозный. Значит, можно за свободу и права бороться. Воодушевление усиливает революционную атмосферу.

США раскачивают маховик, подкидывая в огонь лозунги, мучеников и, главное, деньги. Если люди осознают свое действие как борьбу за правду, и им платят за то, чтобы они дальше стояли за святое дело, в такой ситуации появляется готовность не только рвать кого угодно за правду, но и самим за нее умирать. Умирать не за деньги, которые платят борцам за счастье и свободу, а потому что завелись. И здесь уже как в драке: повод лишь детонирует процесс. Потом дерешься не за повод, а потому что драка увлекла тебя. Повод уже на втором месте. Через день уже и не вспомнишь, из-за чего, собственно, дрался…

Восточная Европа походила на загон, обнесенный частоколом коммунистических плакатов и лозунгов про свободу и права овец. Пока овцы видят только эти лозунги, они думают, что свободны. Вокруг загона ходит русский пастух с собаками. Щелкая кнутом, говорит, что охраняет свободу и жизнь овец от посягательства американских волков.

Но вот американский «волк» научился летать над загоном на вертолете. Он вне досягаемости собак, и оттуда раскидывает овцам морковки к своему скотному двору, попутнорассказывая, как сытно живется в его хозяйстве всем животным и птицам.

Овцы пробуют американские морковки и оценивают их вкуснее советских. Оно и понятно, вкусные морковки — продукт не плановой экономики, а конкуренции и частного предпринимательства. В СССР такие морковки не росли, потому что марксизм запрещал частную инициативу. Идеологический климат исключал появление вкусных овощей.

Мало того, что рыночная экономика была объективно эффективнее советской, так на это еще накладывалась истощающая гонка вооружений. Условия быта на Западе были несопоставимы с СССР. Так как для народа это единственный критерий счастливой жизни, можно не сомневаться: если бы с социалистического загона сняли ограждение, началось бы великое переселение народов. Огромные толпы повалили бы из стран победившего социализма в загнивающий Запад, как сейчас эмигранты из Третьего мира валят в Европу.

Не происходило этого только потому, что вокруг загона стояла колючая проволока, а командный голос русского пастуха грозно предупреждал о том, что ждет предателей дела Ленина. Овцы в растерянности… И морковок хочется, и кнута боятся…

Американский пастух подсказал запутавшимся овечкам выход: нарисовать на плакатах морковки и ходить с ними по загону, пока нарисованное не станет реальным, пока жизнь не станет уютной, теплой и сытной. Обрадовались овцы совету. И закон не нарушают, и к морковкам ближе. Нарисовали картинки, написали плакаты со словами пастуха и ходят с ними по загону. На них было закричал пастух, да осекся… Чует подвох, но в чем именно — не поймет. А загон между тем запестрел словами: «Даешь морковку! ».

Пастух сильно растерялся от такого способа восточноевропейских овец бунтовать. Как реагировать на это? Если бы такой номер выкинули советские овцы, он бы понимал, что делать, ибо знал, что у них отродясь «не было ни еды настоящей, ни одёжи изрядной… перестали стыдиться, обросли шерстью и сосали лапу» (Салтыков-Щедрин, «История одного города»). А как реагировать на такой бунт восточноевропейских овец?

Оправившись от первого потрясения, пастух отправил собак навести у овец порядок, снабдив инструкцией: «Просвещение внедрять с умеренностью, по возможности избегая кровопролития». Но собаки не понимали, как без кровопролития внедрять просвещение. И начали просвещать, как привыкли у себя дома и как умели — кусать направо и налево.

Покусанные овцы начали бросать свои плакаты и с громким блеянием разбегались по домам. И не было у них теперь мечты больше, чем из русского загона в западный рай убежать. Так бессмысленная жизнь восточных европейцев наполнилась долгожданным смыслом. Идея коммунизма напрочь выхолостилась и вызывала рефлекторное отторжение.

СССР подавил выступление в Чехословакии. Эта была пиррова победа. Она вызвала в соцлагере взрыв возмущения. Интеллигенция СССР выражает это возмущение в стихах: «Танки идут по Праге/ В затканой крови рассвета. /Танки идут по правде, / Которая не газета» (Е. Евтушенко). Советское общество называет своих правителей «охотнорядскими харями, помесью Ноздрева и человека в футляре». Это были крайне опасные тенденции.

Штык, которым оперировал СССР, оказался острым с двух сторон. Чем больше СССР применял силу, садился на штык, вдавливая его в чужое тело, тем больше штык входил в его тело. Было очень больно как давящему, так и давимым, но другого способа исправить ситуацию СССР не видел. Потому продолжал давить, не надеясь на результат. В тот период никто в советском руководстве не понимал, что происходит. Скорее, это был инерционный ход системы. Чем меньше власть понимала, тем тупее были ее шаги.

Люди возмущены по всему миру, демонстрируя качество человеческой природы — стоять за правду. То, что это была не вся правда, — второй вопрос. Люди реагировали на то, что видели, и честно стояли за свои убеждения. Как ранние христиане за свою истину. Под правдой люди всегда понимают видимую им часть истины. У каждого своя истина.

Инфляция

Главным экспортным продуктом СССР были не пенька с рожью и даже не золото с лесом. Главным продуктом на экспорт, источником силы и энергией экспансии была идея коммунизма. Все остальное было следствием. Благодаря идее СССР имел по всему миру не просто пассивных сочувствующих, а сторонников, готовых убивать и умирать за идею.

Самый известный пример: американские физики-коммунисты, супруги Розенберги, казненные за сотрудничество с СССР в области атомной энергии. Этим людям предлагали сохранить жизнь в обмен на сведения об остальных лицах, работавших с ними на СССР. Они предпочли умереть, хотя даже на электрическом стуле могли одним словом спасти свою жизнь. Они не воспользовались этимшансов. И таких преданных сторонников идеи у СССР по всему миру были тысячи. Сочувствующих были десятки миллионов.

Такую преданность невозможно купить за деньги. Эти люди не работали на идею за деньги, они служили ей по убеждениям. Такие всегда фанатики, в плохом и хорошем смысле, они готовы делать все, что ведет к цели. Если достижение цели требует убивать, они будут убивать. Если им самим требуется умирать, они будут умирать.

Хирурги до изобретения наркоза делали немыслимые для нормальных людей вещи, потому что верили в высшую справедливость своего дела. Инквизиторы делали примерно то же самое, потому что верили, что так спасают душу грешника от вечных адских мук. Не будь у них миссии, почитаемой святой, ничего подобного они никогда бы не сделали.

Если бы Ленин хотел народу быт устроить, он был бы не коммунист, а тред-юнион. Если бы Моисей имел целью дать единоплеменникам богатую землю, он был бы не служитель Бога, а обычный вождь племени. Равно как и Авраам, если бы его целью была забота о сыне, он был бы не святым, заключившим договор с Богом, а обычным отцом.

Наличие высшей ценности не только допускает, но и находит разумным принесение в жертву низшей ценности. Идея дает силы делать то, что без идеи выглядит бесчеловечно. Она позволяет смотреть на свои обещания золотых гор как на технологию и эффективный способ двинуть массу, расходный материал, нужным курсом.

Характерный пример: чтобы разжечь пожар мировой революции, коммунистам нужно было революционное мясо. Они хотели получить его в Англии, оставив шахтеров без работы. Если бы это удавалось, возникала революционная ситуация. Для ее создания гнали в Англию уголь по цене ниже себестоимости, себе в убыток, за счет жизней своих шахтеров. Затея не реализовалась, Лондон установил таможенную пошлину на ввоз угля, но прецедент обозначает масштаб намерений и уровень решительности.

Для коммунистов Россия и ее народы были дровами для пожара мировой революции. Если бы идея потребовала уничтожить 100 миллионов человек, у них не дрожала бы рука. Потому что, а чего людей жалеть? Они все равно умрут, как снег весной растает. Если путь к цели занесло снегом, это не повод отказываться от цели. Это повод убирать снег с пути.

Не важно, какой вид имеет препятствие, приятный или раздражающий. Важно, что оно мешает двигаться к цели. Одного этого достаточно, чтобы его устранить. Как — не важно. Главное, эффективно. Чтобы рука не дрожала при любом варианте устранения.

Всеми этими качествами обладал Ленин, самая крупная фигура коммунистической партии. Как писал про него Горький в «несвоевременных письмах, он обладал качествами вождя и барина. Это позволяло ему принимать решения, влекущие миллионы трупов.

Эпизод, характеризующий Ленина: он принимает у себя в Горках Дзержинского, чистит снег и рассуждает вслух о текущей ситуации, об угрозах и решениях. Говорит, хорошо бы в такой-то губернии повестить человек 100 из священников и местных богатеев. Дзержинский говорит, что большинство будут неповинные люди, что возмутит народ. Ленин останавливается, втыкает лопату в снег, поворачивается к Дзержинскому и говорит: «А вы, батенька, не такой и железный».

Моисей и Ленин, Мухаммед и Сталин, Лютер и Гитлер, все они фанатично верили в свое дело. Это давало им силы бескомпромиссно идти к цели, ориентируясь только на эффективность. Хоффер приводит слова Гитлера, который говорит, что «... Всякий акт насилия, не опирающийся на крепкую духовную основу, не имеет твердости и полон колебаний. У него нет крепости, которая возможна только при фанатичной точке зрения».

Первые коммунисты построили идеологический фундамент, на котором стояло здание Советского Союза. Чтобы понимать, чем для СССР была идея, представьте висящий над пропастью дом, не падающий вниз, потому что под ним воздушная подушка, нагнетаемая гигантским генератором. Дом стоит, пока генератор работает. Стоит ему остановиться, здание сразу рухнет в пропасть. Как бы ни была прочна его конструкция, если идейная подушка исчезала, здание улетало в пропасть и разбивалось.

Так как безыдейного противника в тысячу раз проще разгромить, чем идейного, США концентрируется на сокрушении ключевого элемента советской конструкции — идее коммунизма. Если ее дискредитировать, следом неизбежно рухнет СССР. Никакой военный и экономический потенциал, наука и техника, балет и цирк, полеты в космос и помощь братским народам не спасут СССР, если он утратит идейный фундамент.

Появляется концепция широкомасштабной психологической войны, созданная с научной тщательностью. СССР рассматривают материалом с тяжелыми характеристиками — тугоплавкий, труднопреодолимый. Армия специалистов начинает плановую работу. Собирают, обрабатывают и анализируют всю доступную информацию, выявляя самые больные точки и нерешенные вопросы, психологические уязвимости и базовые особенности советского социума. Создается пропагандистский контент, продумывается атака. И далее по точкам уязвимости начинают планомерно наносить удар за ударом.

На руку американцам работало то обстоятельство, что выхолащивание идеи пошло при Сталине, когда неизбежность войны с Германией стала очевидна. Подготовка к войне требовала от космополитизма переходить к патриотизму, иначе не выстоять. Но практика впервые серьезно входит в противоречие с теорией. Коммунистическое учение по своему масштабу было мировоззренческим. Уместить его в границы племени невозможно. Тем более, в границы советского племени, потому что корни марксизма европейские.

Маркс видел в полуфеодальной России расходный материал. Его взгляд был обращен на развитые западные страны, но никак не на аграрную, крестьянскую, религиозную Россию. Его учение было интернациональным и не имело национальной составляющей. Патриотизм был там не только неуместен, но и считался помехой.

Если пожар мировой революции потребует бросить в огонь Россию с народом, а ты патриот, возникнет внутренний конфликт. Заведомо понятно, что это приведет к расколу партии. Чтобы этого избежать, от революционера требовали определиться, что для него первично — коммунизм или Россия? Если Россия, ты — патриот, представитель старого мира. Для подлинного коммуниста первичным является построение коммунизма.

Ленин точно так же смотрел на Россию и ее народ, как и Маркс. Он говорит, что русские плохие работники, что интеллигенция — говно нации, что террор против них самое то, и чем больше удастся повесить и расстрелять, тем лучше. Он указывал, что настоящий коммунист может быть только интернационалистом.

Ради объективности следует сказать, что у Ленина есть слова в пользу патриотизма. Но чтобы правильно их понимать, нужно не забывать, что Ленин считал нравственным все, что работает на дело революции. Красноармейцев, бывших рабочих и крестьян, было проще побудить воевать, если сказать, что они идут воевать не за идеи коммунизма, а с врагами России. Мужику все понятно, и он пошел. В рамках этого логики Ленин заявляет, что патриотизм — глубокое чувство русских. Но это технология, а не позиция Ленина.

Как христиане считали себя гражданами небесного отечества, так коммунисты провозглашали себя гражданами мира, космополитами и интернационалистами. Слово «патриот» в их среде имело презрительно-ругательный оттенок, типа «деревня», отсталый, косный человек.

С приходом к власти Гитлера коммунисты начинают готовиться к войне. Для этого нужно повышать дееспособность по всем фронтам. Патриотизм — мощнейший фактор в этом деле, и потому должен внятно проявиться на знамени СССР.

Но как скрестить ужа с ежом — коммунизм с патриотизмом? По сути, это как атеизм скрестить с религией. Но у придворных идеологов нет проблем снять противоречия. При Василии они скрестили языческие традиции с христианством и сказали, что это и есть настоящее христианство. При Сталине они с той же легкостью скрестили патриотизм с коммунизмом и доказали, что истинный коммунист, оказывается, является патриотом.

Сталин вообще был мастером подобных штук. Если Ленин говорил, что государство должно отмереть, то Сталин перетолковал это утверждение в том смысле, что оно умрет через свое максимальное усиление, достигнув пика. И в соответствии с этим посылом занялся усилением государства, чтобы оно достигло своего предела мощности и отмерло.

Сталин предписывает всем членам партии переквалифицироваться из космополитов в патриоты. Кто указывал ему на идеологическую противоречивость инициативы, те шли в лучшем случае лес пилить или золотомыть. В худшем случае на тот свет отправлялись.

Активнее всех на идейные противоречия Сталину указывала ленинская гвардия. Он не собирался участвовать в глубокомысленных дискуссиях, как инквизиторы во время суда над Галилеем. Ему более привлекательным и эффективным показался провозглашенный фашистами принцип «Хватит рассуждать! ». Он, как Гитлер и Троцкий, тоже считал, что политическая борьба есть в первую очередь не аргументы, а сила.

На короткой дистанции, по принципу «после меня хоть потоп» этот подход верный. Но на длинной он провальный. И тут видно преимущество Ленина, придававшего теории огромное значение. Если теория неверна, сила в перспективе исчезнет. Но Сталин оказался в ситуации, когда конструкция, во-первых, уже имела порочную теорию. Во-вторых, если он не ответит на текущий вызов истории, теоретизировать будет просто некому.

Итак, Сталин не хоте рассуждать. Кто не считал сталинский подход верным и все же хотел порассуждать, к тому вождь всех времен и народов применял веские аргументы в виде лагерей и расстрелов. Как оказала практика, это были очень эффективные аргументы — теоретики прозревают и толпами перековываются из космополитов в патриоты.

Чем меньше люди понимали теорию коммунизма, тем безболезненнее обращались в патриотов. Здесь как с религией: чем меньше человек понимает корни своей религии, тем проще ему соглашаться с любыми нововведениями. Пускай они противоречат всем догмам и принципам вдоль и поперек, человека ограждает от неудобств незнание этих догм. Он не испытывает проблем и заранее согласен со всем, что скажет власть от Бога. Ему в голову не придет анализировать, насколько исходящая сверху информация соответствует учению. Точно такие же процессы шли в компартии при Сталине. Непонимание учения коммунизма избавляло человека от всех неудобств, неизбежных у знающих учение.

Но тут рождаются некоторые проблемы с самоидентификацией. Если Ленин был коммунист-интернационалист, из него сделали идола и призвали ориентироваться на него, как коммунист, которому предписали быть патриотом, мог держать равнение на Ленина?

За цитирование вождя мирового пролетариата, шедшие вразрез с линией Сталина, в той ситуации, минимум, лишают свободы. Максимум, головы. Преступление состояло в том, что обвиняемый буквально понимал слова Ленина, тогда как их нужно было понимать через трактовку товарища Сталина, которому открылся истинный смысл слов.

Ситуация копирует средние века, когда за цитату из Библии, шедшую вразрез с линией Церкви, можно было на костер угодить. Еретикам тогда ставили в вину, что они буквально понимают Библию, тогда как нужно понимать через церковную трактовку.

Так было не только с христианским и коммунистическим учением, но с любым. Как было сказано, никакой власти не нужна незыблемая истина на все времена. Потому что времена меняются. Сегодня идейная информация может быть выгодна власти и объявлена истиной. Завтра эта же информация может оказаться вредной для власти. Оказавшись перед выбором: или дальше заявлять истиной то, что тебя убивает, и в итоге умереть, или второй вариант — объявить вчерашнюю истину ложью, власть всегда выбирает второй вариант. Никому не нужна истина, от которой идет вред. Истину определяет ситуация.

Оптимальный способ упростить процесс переоценки учения — убрать из него логику. Церковь деинтеллиактуализирует христианство и призывает не думать, а верить во все, что от Церкви, по принципу «верую, ибо абсурдно». Теперь христианство — это не то, что в Библии и Евангелии написано, а что Церковь говорит. Так христианство из мировоззренческого учения превращается в набор лозунгов, трактуемых вугоду власти.

То же самое КПСС делает с коммунизмом. Партия убирает из коммунистического учения всякую логику. Теперь учение Маркса и Ленина — это не то, что написано в их работах, а что партиязаявляет истиной. Как возможна такая трансформация — понимать не нужно и даже вредно. В таких условиях самый верный способ оставаться настоящим коммунистом и не пойти по кривой дорожке — просто верить во все, что говорит родная коммунистическая партия.

Так коммунизм превращается в набор патриотических лозунгов, угодных власти. Под страхом тюрьмы и смерти никто не вспомнит, что раньше было ровно наоборот. Это необходимо. Оруэлловские овцы, кричащие новыелозунги, не должны помнить прошлых.

Снова обнажается родственность христианства и коммунизма — оба предпочитают не помнить прошлое. Церковь никогда не вспоминала, что признаком христианина было не признавать власть императора, а отрицать. Не вспоминала, что многих святых казнили именно за отказ исполнять закон Римской империи — принести жертву сыну Юпитера.

Аналогично и КПСС никогда не вспоминала, чем первые коммунисты считали патриотизм изменой идее. Не вспоминала Троцкого, когда он сказал пришедшей к нему еврейской делегации, что он не еврей, а коммунист, и значит, интернационалист.

Христианам на вселенских соборах Святой Дух открыл, что неотъемлемым качеством христианина является признание власти императора, не важно, язычник он или нет. Важно, что власть у него от Бога. Следовательно, ему нужно поклоняться.

Коммунистам на партийных съездах Сталин открыл, что неотъемлемым качеством коммуниста является патриотизм. Он еще жестче доносил эту истину до носителей идеи, чем Церковь. На вселенских соборах случались несогласия соборян с изливаемой на них истиной. Да, таких еретиков сразу отправляли в ссылку, но сам факт сопротивления истине был. На коммунистических съездах такого безобразия никогда не было.

Негласный призыв не думать, а верить, жить по принципу «меньше знаешь, крепче спишь» четко выразил советский писатель Довлатов: «Не думай и все. Я уже пятнадцать лет не думаю. А будешь думать — жить не захочется. Все, кто думает, несчастные».

По факту Сталин начал выхолащивать коммунистическое учение, прогибая его под текущие вызовы, превращая идею в инструмент. Абсолютная власть позволяла Сталину действовать не по коммунистической теории, а по ситуации — он гнул партию под момент и действовал вопреки учению, сведя весь коммунизм к лозунгам.

Чтобы установить абсолютную диктатуру, потребовалось уничтожить ленинскую гвардию. Благодаря этому власть стала консолидирующим элементом. Если бы он этого не сделал, власть была бы разрывающим систему элементом. Потому что после смерти Ленина верхушка партия состояла из равных. Между равными неизбежно началась бы грызня по вопросу: почему ты у власти, а не я? Далее раскол и новый виток гражданской войны. Особенно если учесть, что верхушку партии представляли люди, прошедшие все мыслимые горнила, собственноручно убивавшие людей, многие сами пытали «контру» (так они называли своих противников), все отдавали приказы на уничтожение миллионов. Плюс были внешние силы, имевшие интерес к такому развитию событий. Так что не перебей Сталин своих соратников, сценарий гражданской войны был очень вероятный.

Уничтожение ленинской гвардии позволило просуществовать СССР несколько дополнительных десятилетий. Если бы Сталин не сделал этого, СССР не имел не только шансов выиграть войну, но и дожить до нее. СССР разорвали бы сами революционеры.

Талант — это то, чему нельзя научиться. Екатерина II вела игру, которую нигде не преподают. В случае проигрыша немку ждала бы мучительная казнь. Решиться играть в игру, где на одной чаше весов власть, а на другой колесование, можно при условии, если ты знаешь больше, чем вмещает разум. Кто ввязывается в такие игры, исходя из доводов разума, тот иногда выигрывает. Но чаще кончает жизнь так, что кровь в жилах стынет.

Екатерина, Наполеон, Сталин и им подобные — политические животные, больше чувствующие верные решения, чем вычисляющие их. Благодаря своей неординарности они могут делать то, чего обычный человек не может — он просто в обморок упадет от одной мысли про это. Такие фигуры не подлежат однозначной оценке. Сказать, что Сталин плохой или хороший невозможно. У каждого свой Сталин.

Но как бы ни был велик отдельный человек, исторический тренд он не мог изменить. Не важно, что конкретно теперь происходило с СССР. Важно, что все происходящее вело его в могилу. Даже победа в войне только поспособствовала разрушительным тенденциям.

По сути, в 1945 году в СССР вторглась многомиллионная армия агитаторов. Пройдя по Европе, советские солдаты своими глазами увидели, чего стоит сталинская пропаганда. Ужасы западной жизни оказались лучше всего советского. Помимо воспоминаний армия была нагружена агитационным материалом — трофеями «гнилого Запада». Генералы везли добычу составами, офицеры вагонами, солдаты чемоданами. Про возвращение победителей Высоцкий пел: «Пришла страна Лимония, сплошная чемодания».

Это событие повторяет историю 1814 года, когда Александр I с армией вернулся из Парижа. Армия не принесла агитационного материала в таком количестве, как принесла армия СССР (как мы помним, наш царь запретил грабить Париж). Но и впечатлений было достаточно, чтобы Россия забурлила тайными обществами и не смогла быть прежней.

СССР тоже не мог быть прежним. Победители охотно рассказывали об увиденном в Европе друзьям и родственникам. Слушатели рот открывали от удивления. Они верили и не верили, настолько это не умещалось в их промытые мозги. Тогда рассказчики подкрепляли свои истории наглядным материалом — трофеями, явственно показывающими цену советских газет, рассказывающих об «угнетенных народах».

Помимо чемоданов армия принесла трофейные фильмы. Все они представляли Запад в привлекательном свете, и все шли на экранах СССР. Народ толпами валил смотреть на волшебную жизнь. Картинка на экране резко отличалась от советской обыденности.

Если бы сейчас миллион северных корейцев сходили на несколько месяцев в Южную Корею, после чего вернулась домой с богатыми трофеями, Северная Корея никогда бы не могла быть тем, чем является сейчас. Если допустить, что в кинотеатрах КНДР пошли бы фильмы, показывающие жизнь на Западе, красной монархии сразу пришел бы конец. Но так как власть Северной Кореи предлагает народу составлять мнение о жизни в Америке по материалам, выскакивающим по запросу «Северная Корея о жизни в США», северокорейцы считают свою жизнь хорошей. А вот США с Европой, они да, страдают…

Аналогично и советский народ, пока был изолирован от информации, он думал, что строит мировую республику рабочих и крестьян, а на Западе народ стонет под гнетом. И так как ненасытной буржуазии этого мало, она еще хочет советских людей завоевать, у СССР не было иного выхода, кроме как победить проклятых империалистов. Для этого нужно затянуть пояса и дать последний и решительный бой врагам трудового народа.

Страна находилась на полувоенном положении, и причины всех ограничений всем были понятны. Например, в области информации: как командир на фронте защищает солдат от вражеской пропаганды, так советская власть защищала население от пропаганды противника. Все разумно — до полной победы над врагом нельзя открываться.

Цензура была тотальной. Посмотрите исторические фильмы о Руси, вы не увидите ни одного эпизода, чтобы положительный герой перекрестился. Крестное знамение — символ Церкви, идейного врага большевиков, и потому ни под каким видом не должен проникнуть в голову советского человека, строителя коммунизма и борца за мир во всем мире.

Геббельспо этому поводу писал: «Можно удивиться тем фактом, что большевистская пропаганда значительно преуспела в изолировании большинства русских рабочих и крестьян от внешнего мира, глупо и методично убеждая их, что они живут в раю земном. Независимое суждение требует возможности сравнения. Для них это было исключено. Рабочие и крестьяне Советского Союза подобны человеку, заточённому на четверть века в тёмное подземелье, которого не стоит труда убедить, что керосиновая лампа на самом деле является Солнцем».

Но после такой информационной волны, какая пролилась на СССР после победы над Гитлером, у массы закипел разум возмущенный. Он не мог не закипеть, потому что такова его природа. Внешне СССР был розовощеким здоровяком, но внутри него развивался рак.

Пигмеи

Ленин писал: «Нельзя понять “Капитала” Маркса и особенно его первой главы, не проштудировав и не поняв всей “Логики” Гегеля». После смерти Сталина на ключевых узлах компартии стоят люди, которые не только не читали Гегеля, но, в большинстве своем, не слышали о таком… О сути коммунистического учения лидеры знали ровно столько, сколько Акулина о сути христианства. Под коммунизмом они понимали тред-юнионизм, против которого яростно выступал Ленин, называя носителей этого взгляда проститутками, говном, путающимися под ногами сволочами и прочими словечками.

Сталин отклонялся от коммунистического учения, но никогда не терял из виду цель. Он делал уступки ситуации. Если мировой пожар разжечь не удалось, и если над СССР повисла угроза войны, он скрестил коммунизм с патриотизмом, чтобы военным путем достигнуть цели — построить мировую республику рабочих и крестьян. Для стимуляции народа он вытаскивает установки тред-юнионов про бытоустроительство по тем же причинам, по каким Моисей поднял на знамя землю обетованную, а Ленин для активации красноармейцев заговорил о патриотизме. Но если эти люди разделяли реальные цели и технологии, то все правители, следующие за Сталиным, приняли технологию за цель.

Они говорят, что главная цель — коммунизм строить, но считают это просто лозунгом. Реальной целью они считают обустройство быта. И вот как только они это устроят, так сразу коммунизм и наступит. Из чего следует такой вывод, никто не говорит, типа и так понятно. Настолько понятно, что про это никто даже думать не пытался. То, что правители СССР называли коммунизмом, не имело отношения к коммунизму в той же мере, в какой то, что сегодня называют демократией, не имеет отношения к демократии.

Идея бытоустроения достигнет апогея после краха СССР. Появятся партии, в уставе которых написано, что они коммунистические, не цели строить коммунизм у них нет. Если точнее, у них есть невнятная строчка в тексте на тему коммунизма, но вот так, как было у КПСС, у которой в Уставе идея построения коммунизма была на самом первом месте так, чтобы слепому было видно, то в уставе КПРФ этого нет. Это не шутка — сами откройте и удивляйтесь. Эта партия тред-юнионов похожа газету, взявшую символы СССР не потому, что она разделяет идею, а потому что использовать эти символы выгодно. Эта партия назовется коммунистической не ради идеи, а для привлечения избирателей. Но этот цирк начнется потом. Пока идея коммунизма присутствует в качестве свадебного генерала.

В рядах послевоенной партии вообще нет масштабных людей. Она на 100 % состоит из номенклатуры и «крепких хозяйственников». В лучшем случае они служат России, ее хозяйству. В худшем случае они в Кремле ради карьеры и пряников, которые дает власть.

Горизонт мышления чиновника более чем скромный (редчайшие исключения не в счет, они подтверждают правило). Чиновник — деталь государственной машины. Никакая деталь не должна выходить за рамки своего функционала. Если выходит — ее меняют. Люди-детали, образующие государственную машину, в силу своего положения не могут мыслить дальше, чем им положено, поскольку подсознательно понимают: вредно это.

Бюрократическая тупость — конкурентное преимущество, возникающее у любого чиновника, если он эволюционирует (поднимается по карьерной лестнице). Она помогает ему сохранить дееспособность в отупляющей атмосфере нескончаемого потока завхозных дел (по сути, это дело машин). Несколько разнообразила ситуацию подковерная борьба.

Судя по фактам, людей, понимавших свое положение служением СССР, во власти было много. Они поднимают СССР из руин, первыми выходят в космос, строят вторую в мире экономику и совершают много удивительных прорывов. Но масштаб их мышления исключал видение разрушительных процессов. Да и некогда было о глобальном думать. Сначала страна лежала в руинах, люди в подвалах жили, есть было нечего… Нужно было поднимать хозяйство. Потом надо было сопротивляться нарастающему давлению Запада.

На Западе тоже жилось несладко. Как пример, в Англии систему талонов отменили в 1960-х годах. В Америке до сих пор порядка пятидесяти миллионов людей живут на food stamps (продуктовые талоны). Но частное предпринимательство наполняло полки западных магазинов ширпотребом. Западная картинка, по сравнению с советской, выглядела раем. Рассказывают, что у певца Высоцкого, когда он был в Западном Берлине, случился психологический шок. Он был в ужасе от разницы, как живут побежденные (немцы) и победители (советский народ). Частично спасал положение железный занавес, опустившийся после войны, но он становился все более и более дырявым.

Руководители государства, позиционированногона мировой арене строителем коммунизма, утратили само понятие коммунизма. Идея стала формой без содержания. В этой атмосфере следующим неизбежным шагом была смена живой энергии догматизмом и начетничеством. Сразу после Сталина явственно обозначился курс в ту сторону.

Показателем царивших настроений в верхах были инициативы Берии, на тот момент самого реального кандидат во власть. В первую очередь он планировал опустить уровень авторитета партии. Как показатель серьезности его намерений, на демонстрации 1954 года трудящиеся не несли портретов членов ЦК КПСС. Также Берия планировал снять запрет на частную инициативу в экономике, смягчить цензуру, провести реформу карательных органов и еще много чего, что противоречит идее коммунизма и рушило СССР на корню.

Реализация реформ требовала убрать старую элиту. Члены ЦК понимали, что приход Берии к власти означает для них конец. Хрущев организовывает заговор против Берии. Его арестовывают и в тот же день казнят. Далее за дело берется пропагандистская машина, создающая ему негативный образ. Все, что мы сегодня знаем о Берии, — это ложь.

Несостоявшегося реформатора обвиняют в подрывной работе в пользу Запада. Это правда. Если бы Берия пришел к власти, он разрушил бы коммунистический СССР. На его месте сейчас был бы второй Китай, только не мононациональный, а многонациональный. От коммунизма было бы только название. Реализовать этот план ему помешал Хрущев, устроивший арест Берии. Противники Берии заявляют, что спасли коммунизм. Формально все выглядело так, но только формально. Во-первых, спасать было нечего, коммунизма не было. Был тред-юнионизм, бытоустроение. Во-вторых, они не коммунизм спасали, а себя.

В качестве благодарности за спасение, ЦК КПСС дает Хрущеву власть. Стоит сказать, что он к ней, по своей природе, был неспособен. С таким же успехом ему могли дать власть над скрипкой — на, играй. Только наличие власти над объектом не есть управление этим объектом. Но у людей почему-то всегда считалось и до сих пор считается, что управлять скрипкой нужен талант, а управлять страной любой дурак сумеет.

Именно этим первым дураком стал Хрущев. Ради объективности нужно сказать, что все руководители после него тоже умом не блистали, каждый на свой манер, но Хрущев в этой россыпи отрицательных драгоценностей был главным бриллиантом.

Он был хорошим администратором и отличным исполнителем. Не боялся никакой работы. Он одинаково прилежно кукурузу сеял и топил в крови восставшие районы. Но масштабное мышление, интеллект и логика никогда не были его сильной стороной.

Берия успел своими инициативами поднять огромную волну. Достоянием общества стали факты, на которые нельзя было закрывать глаза. Молчать было невозможно, и Хрущев вынужден был выступить с докладом о преступлениях сталинской эпохи.

Это стало бомбой… После такого успеха Хрущев наполняется верой в свою исключительность. «Он надменно верит, что он не он/ А еще миллион, и он/ И каждый шаг его — миллион/ И слово его — миллион» (А. Галич). Он входит во вкус и, не стесняясь, начинает демонстрировать свой интеллект. Например, ставит цель «жить, как в Америке» и выдвигает лозунг «догнать и перегнать Америку» по мясу за три года.

Ленин от таких целей в гробу перевернулся. Получалось, царя свергали и пожар мировой революции планировали, чтобы не коммунизм на планете построить, а жить как в Америке. Но это только начало концерта… Когда Хрущеву показали расчеты, говорящие, что скот никак не успеет умножиться втрое, это физически нереально, он на это выдал: «Среди экономистов есть скептики, которые не верят в возможности нашего сельского хозяйства утроить производство мяса. Но как они подошли к этому делу? Как водится, взяли карандашик и подсчитали, какой может быть прирост скота и за сколько лет. Товарищи, надо же понимать, какие сейчас силы накопились у советского народа. Это же политическое явление, результат долголетней работы нашей партии…»

Нет смысла рассуждать, какая в голове Хрущева простроилась логическая цепь, из которой вытекало, что с помощью политического потенциала советского народа можно повысить рождаемость крупного и мелкого рогатого скота. Остается только надеяться, что он не имел в виду массовую зоофилию, с помощью которой колхозники активно помогают размножаться скоту не обычным архаичным способом, а революционным и новаторским.

Сверхдержава оказалась под властью откровенно глупого человека. Его образ отражен в анекдоте: Человек на заборе написал «Хрущев — дурак». Ему дали 11 лет. Год за порчу имущества, а десять лет — за разглашение государственной тайны.

Перечислять все перлы Хрущева — книгу отдельную нужно написать. Из крупных: однажды он, будучи в хорошем настроении, подарил Индонезии… флот. Более десятка подводных лодок, эсминцы, сторожевые корабли, ракетные катера и крейсер. Плюс к этому сотни единиц современной техники, танки, истребители, береговые ракетные комплексы, несколько десятков тысяч морских мин и прочих боеприпасов. Это нарушило баланс сил в регионе, вызвав смену власти. В результате третья в мире компартия после СССР и Китая (20 % населения Индонезии) была вырезана в прямом смысле слова. Людей резали только за подозрение в симпатии к индонезийской компартии. На этом примере хорошо видно два момента. Первый: насколько тонкой материей является мир. Второй: как много горя может принести дурак во власти. Не всякий враг может столько принести проблем, сколько дурак.

Но самый крупный перл Хрущева — провозглашение идеи мирного сосуществования с естественным врагом. В этой идее на первый взгляд нет ничего плохого. Разве плохо жить в мире с врагами? Хорошо. Равно как ничего плохого нет в идее объединить все религии в одну — экуменизм. Разве плохо прекратить споры и сойтись на том, что Бог один, и нужно творить добро? Какой обыватель скажет, что плохо?

Но при всем внешнем благолепии оба тезиса абсурдны так же, как квадратный круг. В какой степени невозможна такая фигура, в такой степени невозможно объединить два разных мировоззрения, в силу того, что каждое претендует на охват целого. Если бы каждое претендовало на охват части целого, как культура, тогда мирное сосуществование возможно. Но когда каждое претендует не на часть, а на целое, мирное сосуществование между ними в теории невозможно. Они, в силу своей природы, могут существовать, давя друг на друга, находясь в постоянном не снимаемом конфликте. Если представить силу, которая могла бы принудительно слить их воедино, это было бы как соединить огонь и воду. Далее возможны три варианта развития событий: 1) оба погибают, огонь тухнет, вода испаряется; 2) вода испарится, и остается огонь; 3) огонь гаснет и остается только вода.

Советская и западная системы имели несовместимые идеологические платформы, как атеизм и религия. Если оба представителя понимают эту данность, и если носитель одного мировоззрения предложит другому мирное сосуществование, второй воспримет это как новую технологию борьбы. За чистую монету он, при всем желании, не сможет ее воспринять, потому что знает: воду и огонь невозможно объединить из-за разницы природ. Принять такое предложение за чистую монету можно, если вообще не понимать предмета.

Хрущев был именно таким человеком. Он был бесконечно далек от всего этого. Он был как ребенок, унаследовавший ценные бумаги. И вот ему добрые люди предлагают поменять акции на мороженое. «Хорошая сделка — поменять неинтересные бумажки, с которыми уже наигрался, на вкусное мороженое», — думает ребенок, и соглашается.

Запад выходит на оперативный простор по двум направлениям: первым ударом добить дышащую на ладан идеологию. Концепция удара — создать Западу в глазах советского человека такой светлый образ, чтобы на его фоне советская реальность сама по себе была антисоветской пропагандой. Параллельно вторым ударом подорвать экономику.

Кино

В роли доброго человека, предлагающего ребенку поменять миллионные акции на мороженое, выступает президент США Кеннеди. Он предлагает советскому руководителю Хрущеву забыть старые обиды, жить в мире и дружбе — начать новую жизнь.

«Хватит воевать, — говорит Америка, — давайте соревноваться на спортивных аренах и культурных площадках. Пусть сражаются не генералы и солдаты, а художники и спортсмены. Давайте обмениваться не угрозами, бомбами и пулями, а картинами, фильмами и музыкой». В голове «интеллектуала» Хрущева рисуется картинка, где СССР и США перестали противостоять и начали петь, плясать и обниматься. Ему это нравится, и он заявляет курс на мирное сосуществование СССР и США курсом компартии.

В горизонте его мышления это выглядит вторым великим делом после разоблачения культа Сталина. Объявив курс на мирное сосуществование огня и воды, Хрущева видит, как через такую политику к 1980 году построит в СССР коммунизм. А потом и во всем мире построит. Видимо, вдохновение он черпал из тех же источников, из каких надеялся утроить поголовье крупнорогатого скота за счет политического потенциала колхозников.

Как бы ни был потешный правитель комичен, в своих заявлениях он не одинок. До него в 1920 году Ленин в речи «Задачи союзов молодёжи» утверждал, что через 10 — 20 лет, к 1930 — 1940 году, будет построен коммунизм. Он тоже не говорит, из каких расчетов вытекает такое утверждение. Ничего не остается, кроме как предположить, что он черпал вдохновение из одного с Хрущевым источника — из политического потенциала народа.

У самого большого человека в коммунистическом движении, у Ленина, очень много заявлений, от которых веет поверхностным мышлением, недодуманностью, эмоциями. Это был гений текущего момента, но в стратегическом масштабе он недалеко ушел от Хрущева. Как, впрочем, и все советские правители. В лучшем случае это «крепкие хозяйственники», движимые добрыми намерениями. Но так как идея коммунизма и бытоустроение были для них синонимами, так как к глобальным вопросам они подходили с бытовыми мерками, они по-честному не понимали, что их благочестивые намерения невозможно реализовать. Ребенок не может верно оценить миллионные акции.

Для народа, живо помнящего войну, инициатива Хрущева мирно жить звучит сладко. Помимо воли, в голову лезут мысли: «А может, и правда хватит? » Союз реагирует на это лозунгом: «Мир! Труд! Май! ». Все кричат: «Ура! Теперь у нас свобода, весна и любовь! ».

В такой атмосфере Запад накачивает СССР разрушительной информацией. Она не выглядит опасной, так как завернута в фантики из бла-бла-бла — за все хорошее и против всего плохого. На советские экраны широким потоком льются западные фильмы, на первый взгляд безобидные, но они переформатируют подсознание на антисоветский лад.

Любое кино — всегда преувеличение. Всякий художник приукрашивает реальность. Картинка на сцене — это образ, а не фотография реальности. Жизнь «как в кино» и реальная жизнь — разные вещи. Правда на сцене, как это ни удивительно, будет выглядеть ложью. А ложь на сцене всегда будет больше похожа на правду, чем реальность.

Это парадоксально, но чтобы показать правду реальной жизни через кино, нужно показывать то, чего реально нет. Сознание отфильтрует лишнее, и вот то, что останется в подсознании после этого, то и будет очень близко к истинному положению дел.

Сцена всегда преувеличивает жизнь. Но у всякого художника есть предел, до которого он может приукрасить реальность. Дальше не пойдет. Рыбаки и охотники всегда врут о добытых трофеях. Но всегда врут в рамках представлений о реальности. Точно так же сценаристы с режиссерами приукрашивают жизнь в рамках своих представлений.

Западные и советские творцы равно гиперболизируют, отражая реальность. Но чего больше в реальности, того закономерно больше и на экране. Так как западная реальность была лучше советской, в приукрашенном виде она была лучше приукрашенной советской реальности во столько раз, во сколько жизнь на Западе была лучше советской.

Советские фильмы не могли показывать быт советской элиты, например, жизнь партийной элиты, ведущих физиков и лауреатов, живших в особняках, отоваривавшихся в спецмагазинах и питавшихся по спецталонам. Во-первых, такой показ вызвал бы в народе недовольство. Во-вторых, это невозможно было сделать стимулом для всех — не у всех были таланты аппаратных бойцов или физиков-ядерщиков. Поэтому художникам ничего не оставалось, кроме как изображать быт колхозников и рабочих в выгодном свете, компенсируя материальную скудость метаниями души, обнажая ее высоты и низины.

Западные фильмы могли показывать быт капиталистов и звезд, потому что это ни от кого не скрывалось, а наоборот, культивировалось. Привлекательные картинки поощряли западных людей к предпринимательству, творчеству и качественному труду.

Советские люди, насмотревшись западной продукции, были в том же положении, в каком армия Александра I — те и другие видели «кино», но принимали его за реальность. Чем больше советские люди знакомились с продуктами культурного обмена, тем больше были уверены, что на Западе люди живут так же, как в кино.

Злой буржуй, формируемый советской пропагандой, стремительно превращается в славного парня, который ни о какой войне думать не думает. Следовательно, он за мир. И нет у этого славного парня иных забот, кроме как «секс, наркотики и рок-н-ролл».

Советский зритель на уровне сознания и подсознания приходит к убеждению, что, как ни крути, а за бугром жизнь точно лучше. «Вот бы хоть неделю так пожить! » — втайне мечтает советский человек, листая зарубежные журналы с немыслимыми картинками.

Под давлением такой информации начинается переформатирование образа СССР в глазах народа. Из строителя царства справедливости, который за мир во всем мире и за счастье трудящихся, СССР в сознании масс начинает становиться неприятным, циничным и двуличным типом, постоянно обманывающим народ. Все, что было притягательного и симпатичного в СССР, теперь не замечается. Люди видят только минусы. Для целого поколения светлой мечтой становится любым путем «свалить на Запад».

Люди мечтают о зарубежных поездках. Выехал за пределы СССР — уже круто. Если в капстраны удалось съездить — вообще фантастика. Такое было доступно единицам из единиц. Кто из советских людей ездил в такие командировки, тот считал, что прожил свою жизнь не зря — не стыдно людям в глаза теперь смотреть, есть чем гордиться. За границей был — это вам не шутка…

«Заграница — это миф о загробной жизни. Кто туда попадает, тот не возвращается», — эти слова Остапа Бендера передают глубину отчаяния советского человека. Люди мечтают попасть на Запад так же страстно, как недавно мечтали попасть в рай.

Мечта окрыляет людей и дает силы творить чудеса. Они делают героические усилия, чтобы покинуть Союз. Так, например, семья музыкантов Овечкиных, сыновья с матерью, решаются на угон самолета. Океанолог Курилов садится на круизный лайнер, чтобы ночью выпрыгнуть с него за борт в океан — на свободу. В воде он проводит трое суток, прежде чем выплывает на Филиппинские острова. И таких историй множество. Люди готовы на все, чтобы навсегда покинуть «проклятый совок» и жить по-человечески.

Существует закономерность: элиты перед крахом своей страны превозносят ее врага и уничижают свое государство, свой народ, его обычаи и нравы. Элита монархической России в преддверии краха империи взахлеб восторгалась Европой и издевалась над своей страной и народом. Советская элита тоже восторгается Западом и высмеивает СССР.

Советские деятели культуры не имели возможности делать это открыто, и потому тонко протаскивают этот дух в свои творения. Они культивируют превосходство Запада под видом его ругани. С карикатурным пафосом говорят: как можно всю жизнь валяться на пляже и жить в своей вилле? Скукота… То ли дело весь в грязи и поту строишь всю жизнь коммунизм. Вот это действительно настоящее дело для настоящего человека.

В народе рождаются мемы «Нам солнца не надо/ Нам партия светит/ Нам хлеба не надо/ Работы давай». Придраться не к чему, сплошное восхваление советского образа жизни. Но каждый ощущает в этих лозунгах иронию замордованного человека.

В рамках культурного обмена на международных конкурсах демонстрируются советские фильмы. Они или никак не влияют на западного зрителя, или влияют совсем не так, как хотелось бы Союзу. И причина не в том, что западные художники работали по заказу ЦРУ, а наши делали как умели. Художник — он и в Африке художник. Интеллект и анализ не могут быть его сильными чертами. Кто склонен думать над тем, что творит, тот не художник. Ценность творца в отражении действительности, не думая, как фотопленка. Он вдыхает эпоху, как она есть, не анализируя, и выдыхает в своем творчестве. Если начнет анализировать свое творчество, это конец. Настоящего продукта от него не будет.

Наблюдая свою полную победу, Запад откровенно издевается над СССР. Известный случай: США обещают показать у себя советский пропагандистский фильм без цензуры. Советы высылают лучшее, что у них есть — фильм, прославляющий женщину-рабочего, трактористку и колхозницу, рассказывающий о трудовых успехах советских женщин.

Как и договаривались, фильм выходит на западных экранах в полном объеме, все по-честному. Но после идет короткий американский ролик, где женщина на пляже с мартини в шезлонге и загорает. Голос за кадром говорит, что американской женщине недоступны трудовые подвиги советской женщины. Американский зритель рукоплескал стоя…

Вследствие таких идеологических ударов коммунистическую идею отправляют в нокаут. Страну насыщают анекдоты про СССР в стиле: «Из задницы вылезают два глиста, папа и сын. Сын в восторге от увиденного. Он спрашивает отца, что это такое? Что это, это… Папа объясняет: это солнце, это свежий воздух, это зеленая травка. Вдруг сын грустно спрашивает: а почему мы живем в заднице? Отец: есть такое понятие — родина».

В этот период рождается субкультура, напоказ позиционирующая свою причастность к Западу и презрение к совку. Появляются атрибуты, отличающие совка от продвинутого человека. Например, джинсы становятся культовым объектом, причастностью к Западу.

Дипломаты и артисты, удостоенные чести представлять Россию за рубежом, везут из заграничных поездок домой вещи и, главное, впечатления. Они активно делятся всем увиденным и услышанным. Их подобострастно слушают с открытым ртом и подводят итог с умным лицом: «Мы думали, что отстали на двадцать лет, но мы отстали навсегда».

Если оценивать деятелей советской культуры не по официальным регалиям, а по тому эффекту, какой они оказывали на советскую систему, — это самые настоящие диверсанты. Они играли точно такую же роль для СССР, какую во время войны играет вражеская пропаганда на фронте. Но если на фронте за такую пропаганду трибунал и расстрел, то тут все наоборот — советская власть награждала пропагандистов званиями и премиями. Это был маразм — разрушаемый награждал разрушающего.

В заживо гниющем Советском Союзе формируется соответствующая власть. Первой ушла ленинская гвардия, потом сталинская. Во власть приходит поколение, выросшее на западных фильмах и музыке. Они знают, что почем, знают, что в КПСС вступают не с тем, чтобы коммунизм строить. Это их деды туда шли с такой целью. Идиоты… А отцы поумнее уже были, они вступали в партию за карьерой и устроенным бытом. Новое поколение еще умнее, они за загранкомандировками и джинсами вступают в партию.

Потому что, а почему бы и нет? В коммунизм давно никто не верит (за редчайшим исключением среди самой низовой массы). Люди с амбициями и талантами задают себе вопрос: зачем жить так, как призывают плакаты? Потому что написано? Но на сарае много чего написано, а там дрова лежат (а не то, что написано). К тому же, кто пишет коммунистические плакаты, сам не собирается так жить. Он их как раз пишет, чтобы жить не так, как на плакатах, а наоборот. Тогда зачем мне все это нужно? Нельзя найти ответ…

Что вчера считалось великой целью, и люди гордились причастностью к ней, то утратило всякий авторитет. КПСС уподобилась Церкви жирных священников, не верящих в Бога, не понимающих смысла учения, бормочущих на трибуне ритуальные заклинания. Все их цели в рамках сытого быта и тщеславия. Заботу о своем кармане и статусе они вуалируют заботой о душах тощих прихожан — читают им проповеди и призывают к аскетизму. «Чтобы не было войны, — говорят они, — нужно еще сильнее затянуть пояса».

Насколько деградировала к тому моменту советская власть, говорит история Ландау. Это гениальный советский физик, ключевая фигура в обороноспособности страны. Когда он попал в автокатастрофу, ему отказали в лечении на высшем уровне на том основании, что формально он не «спецконтингент», не партийная элита. Она жила в отдельном мире, лечилась в спецбольницах, отдыхала в спецлечебницах, отоваривалась в спецмагазинах. Это был сытый, жирный, глупый спецконтингент, которому стратегическое мышление было недоступно. Большими умницами они были только в борьбе под ковром и аппаратных интригах. Но этого этих талантов мало, чтобы играть в большие игры.

Даже если бы они были преимущественно людьми с организаторскими способностями, честно желающие служить стране, одной честности, как показывает послевоенный период, недостаточно для принятия правильных решений. Честные люди по-честному не понимали, что коммунизм нельзя построить в отдельно взятой стране по тем же причинам, по каким на тонущем судне нельзя спасти одну каюту. Нужно или все судно спасать или вообще не спасать. Так что, даже если бы власть на 100 % была из честных людей и хороших организаторов, идею коммунизма они не могли удержать.

Власть позднего СССР наполняли люди, выросшие на продуктах культурного обмена и потому слабо представляющие, что вообще вокруг происходит. Они не имели не то что мировоззренческого масштаба мысли, они государственного не имели. В лучшем случае они считали коммунизм синонимом обустройства быта народу. Но чаще считали его чем-то типа пыльного мешка, которым удобно бить по голове, чтобы создать облако пыли.

Винить людей, что они были такими, какими были, не совсем справедливо. Как флору и фауну формирует климат, так людей формирует атмосфера, в которую они погружены. СССР был в атмосфере культа Запада. Выросли соответствующие плоды.

Власть могла состоять только из этих плодов. Другим просто неоткуда взяться. Люди, образующие правительство, называли себя коммунистами по той же причине, по какой сегодня власть в бывших советских республиках называет себя демократической. Никакой демократией там и не пахнет, но правила игры таковы, что сегодня любая власть, если она не в религиозной стране, должна называть себя демократической. Аналогично и любая власть в СССР могла называть себя только коммунистической.

Своим образом жизни власть денно и нощно пилила сук, на котором сидит. Если бы она понимала последствия, ее можно назвать врагом СССР. Но люди не понимали, и потому им можно посочувствовать. После краха СССР многие из них ушли в никуда.

Несколько десятилетий коммунистическая цель была в статусе высшей ценности. За нее можно было убивать и умирать. С уничтожением ленинской гвардии она теряет статус путеводной звезды и начинает выхолащиваться. К 80-м годам ХХ века аппаратчики одерживают полную победу. Идея обрела статус пустой формальности, оберточной бумаги для личных целей. «Но их бедой была победа/ За ней открылась пустота» (Н. Коржавин).

Когда СССР имел цель, ему было понятно, какой ветер попутный, какой боковой и встречный. Когда цель ушла, СССР уподобился мореходам древности, для которых исчезли звезды. Без ориентиров они не могли отличить один ветер от другого и плыли в никуда — куда ветер дует, куда подводное течение сносит.

Со временем советская власть просто утратила понятие цели. Для них теперь целью считалось то, что они сиюминутно хотели. Руль берут в руки инстинкты. Если людей представить в виде деталей корабля, когда у всех деталей одна цель, они собираются в корабль, который плывет к общей цели. Когда у всех деталей разные цели, они подобны кораблю, разваливающемуся на части, где каждая деталь плывет в свою сторону.

Закон жизни: 100 ложек меда + 1 ложка дерьма = 101 ложка дерьма. В советскую бочку коммунизма положили ложку патриотизма и бытоустроения. Получившееся месиво уже не было продуктом, который можно экспортировать.

СССР лишился главного источника силы — идеи на экспорт. Больше не может быть людей, подобных Розенбергам. Теперь на него если будут работать, то только за деньги. Но работающие за деньги никогда не герои, но всегда потенциальные предатели. Верность нанимателю они сохраняют, пока не появится тот, кто больше заплатит.

Экономика

Параллельно ударной идеологической волне второй волной шел подрыв советской экономики. Когда обе эти волны достигнут пика, возникнет благоприятная ситуация для устранения коммунистов и расчленения СССР по границам его республик с превращением их в независимые страны. Далее — расчленение самой России. Сначала удаление ее ядерных зубов и разделение на независимые страны — на Московию, Кавказ, Татарстан, Урал, Дальний Восток и прочие территории, предрасположенные обособиться от России.

Концепция экономического удара заключалась в том, чтобы посадить СССР на нефтяную иглу, а потом резко снять. Будет шок, который проломит строй советской фаланги и родит кризис внутри страны. Далее эффект домино — умножение разрушения системы за счет энергии разрушительных процессов.

На момент Карибского кризиса нефть стоила один-два доллара. К 1970 — 1974 годам ее цена вырастает в шесть — десять раз и составляет 12 — 15 долларов. В 1974 году СССР откроет огромные запасы нефти в Тюмени. Нефтяные бананы неожиданно выросли в изобилии. К 1980 году цены вырастают еще в три раза и колеблются около отметки в 40 долларов.

На СССР льется золотой дождь. Аналитики КГБ указывают: экономика страны имеет тенденцию стать сырьевой и попасть в зависимость от цены на нефть. Если цены резко сократятся, это обрушит экономику и уровень жизни, что создаст социальное недовольство — почву для антисоветских настроений и угрозу целостности системы.

Объем нефтедолларов зависел от ситуации на мировом нефтяном рынке. Экономика СССР зависела от нефтедолларов. В конечном итоге СССР попадал в зависимость от цен на нефть, которые, в свою очередь, зависели от основных нефтеносных стран ОПЕК — экспортеров нефти. Большинство этих стран находились в сфере влияния США. Получалось, Америка сидела на задвижках, по которым текла жизненная энергия СССР.

Но что советская власть могла сделать? Отказаться от халявных денег и развивать высокие технологи? Никакая власть не способна на такое. Страна, где много «бананов», всегда похожа на красивую девушку системы «комнатная собачка» — она не стремиться развиваться, потому что, а зачем? У нее и так очередь поклонников. Она все имеет за счет лица и туловища. Что этот ее актив однажды сдуется, она про то не думает.

Кроме того, нефтедоллары нужны на производство традиционного оружия, чтобы поддерживать паритет в вооружении. По некоторым видам оружия СССР лидирует, но цена этого лидерства — повсеместная нищета.

Люди никогда оценивают жизнь по макроэкономическим показателям. Они всегда ее оценивают по ассортименту в магазине и деньгам в кошельке. Тотальный запрет на частную инициативу не позволял ни магазины наполнить, ни кошельки.

Люди хотят жить хорошо и не жить плохо. Понятие «хорошо» определяется не тем, что человек имеет, а как он относится к тому, что имеет. Одно и то же может порождать как ощущение хорошей и счастливой жизни, так ужасной и несчастной. Все это зависит от сравнения своей жизни с жизнью других. Реальное соотношение не важно. Важно, как люди считают. Если верят, что живут лучше других, они оцениваютжизнь положительно. Если будут считать, то живут хуже других, они ту же самую жизнь оценят отрицательно.

Пока люди были закрыты железным занавесом, и единственным источником информации были советские СМИ, у них было основание верить, что они живут лучше других. Но как только занавес начали приоткрывать, люди стали сопоставлять свою жизнь с другой картинкой, не советского производства. Неизбежно начало зреть недовольство…

Во время войны власть призывала народ жить по лозунгу: «Все для фронта, все для победы». После войны призывала жить по принципу: «Лишь бы не было войны». Под этим соусом власть обескровливала многие области, концентрируя ресурсы на армии. Для СССР отставать тут было тем же самым, что для боксера потеря кулаков.

Остатки падающих с неба нефтяных денег использовались не самым рациональным образом по объективным причинам. Одна из них — запрет частного предпринимательства. Это вносит свою лепту в пустующие прилавки, усиливая картину всеобщей нищеты.

К 1980 году в СССР царит устойчивое недовольство. Час икс настал — пришло время проколоть нефтяной пузырь. Мировые цены на нефть резко падают. К 1986 году они упали примерно на 40 %, до цены 25 — 30 долларов. Потом за полгода падают еще на 40 %, до 15 — 20 долларов. Экономика великого и могучего СССР, которой перекрыли нефтяной кислород, в прямом смысле начинает задыхаться. В пропитанной продуктами культурного обмена среде недовольство не просто растет, оно взрывается.

В интернете можно прочитать много разных объяснений, почему цены после Карибского кризиса вдруг пошли вверх, потом еще вверх, а потом резко вниз. Но если смотреть на тему не в региональном, а мировом масштабе, все объяснения про революции не выдерживают критики. В операции видно лицо мирового организатора.

Две мощные атаки, идейная и экономическая, создают атмосферу, порождающую много вопросов. Поиск ответов на эти вопросы порождает антисоветские настроения. Они выливаются в армию диссидентов. Как в свое время в царской России внутри возникла враждебная ей армия большевиков, которая при содействии извне сокрушала империю, так в советской России появляется армия диссидентов, так же получающих извне помощь. Эту армию гонят, благодаря чему она растет и крепнет, и сокрушает советскую империю.

Одним из бронебойных элементов большевистской армии был вопрос к царской элите: на каких основаниях занимаете вершину социальной пирамиды? Когда в обществе была религия, ответ «по воле Бога» хоть и выглядел несправедливо, но проходил. Когда вера пошла на спад, религиозный ответ не проходил. Ощущение несправедливости обрело платформу, на которой выросла сила, сокрушившая царскую элиту.

Одним из бронебойных элементов армии диссидентов был примерно тот же вопрос. Но чтобы вполне увидеть его сокрушительную мощь, нужно сказать, история советской власти состоит из четырех периодов. Первый период, когда власть заявляла своей идеей коммунизм. В этот период она смотрит на Россию и ее народ как на дрова для пожара мировой революции.

Второй период, когда власть, чтобы элементарно выжить, определяет первоочередной целью создание сильного государства. Но не ради СССР, а чтобы разнести с его помощью идею на весь мир — сталинская доктрина военной экспансии коммунизма.

Третий период начинается, когда становится очевидно, что идея военной экспансии не реализуема. В этот период появляется идея построения коммунизма в отдельно взятой стране. И вот как только это получится, далее идея сама по себе расползется на весь мир. Вследствие чего произойдет сие чудо — никто не объясняет.

Последний этап, четвертый, начинается в ситуации, когда идея коммунизма в своем изначальном виде утрачена. Все, от власти до народа, под идеей понимают устроение быта. В этой атмосфере объяснить, почему элита занимает вершину социума, можно было только тем, что это оптимальная конструкция для обустройства народу быта.

Ранее коммунисты открыто заявляли монополию на власть, оправдывая диктатуру тем, что она — самый эффективный способ сосредоточить ресурсы на цели. Можно спорить, хороша ли цель и нравственен ли способ ее достижения, но нельзя спорить с тем, что монополия на власть — эффективный способ достижения коммунистической цели.

Проблема позднего СССР была в том, что невозможно объяснить, как монополия на власть способствует материальному благополучию народа. Как монополия способствует концентрации всех ресурсов на цели — понятно. Как рыночная экономика способствует достижению материального благополучия общества — тоже понятно. А как монополия на власть способствует бытовому благополучию — непонятно. Даже совсем недалеким людям становится ясно, что эта монополия мешает обустройству быта, а не способствует.

Как у большевиков возникали вопросы к царской элите на тему власти, так теперь эти вопросы возникают у диссидентов к советской элите. И как царская власть ничего внятного не могла ответить, чем только подчеркивала несправедливость ситуации, так советская власть не могла ничего ответить по поводу ее преимущественного статуса.

Все больше появляется людей, говорящих компартии: если ваша цель накормить и одеть народ, давайте социалистическую систему заменим капиталистической. Тогда мы быстро дойдем до той цели, к которой вы, по вашим же словам, стремитесь. Тогда наши магазины наполнятся, и у людей деньги в кошельках появятся.

Это утверждение полностью подтвердилось после развала СССР. Когда был план, полки магазинов были пустые и скудные, автомобиль считался роскошью. Дворы были пустые, паркуйся где хочешь. Когда пришел рынок, полки магазинов ломятся, а во дворе место для парковки найти невозможно — все полностью заставлено автомобилями.

Возникала глупая ситуация: власть заявляет целью народное благополучие. Когда ей указывают на эффективный путь к цели, она отказывается им идти, никак не обосновывая свой отказ. Она, что называется, «включает дурака»: не приводя никаких доказательств, уверяет со всех трибун, что плановая экономика эффективнее рыночной. А все прилавки криком кричали обратное. Так начинается большой советский цирк. Система начинает сама генерировать разрушительную энергию и направлять ее против себя.

Поздняя советская власть выглядела как человек из Москвы, который говорит, что ему нужно в Петербург, и говорит, что самый короткий путь через Париж. Люди думают, что он не в ладах с географией и показывают — самый короткий путь через Тверь. Но человек вдруг начинает огрызаться. Отсюда складывается уверенность, что его цель не в Питер попасть, а в Париж, но в силу каких-то условий ему про это нельзя говорить.

Когда советская власть заявляет целью материальное благосостояние народа, а идет в противоположную сторону, сначала ей указывают на это. Когда она настаивает, что именно через движение в обратную от цели сторону приведет к цели, в глазах народа она становится ничем иным, как мерзким слизняком и противной гадиной.

КПСС попадает в положение человека, перед которым положили карту и наглядно показали, что в Петербург все же оптимально ехать через Тверь, а не через Париж. Продолжать доказывать, что через Париж ближе, оказывается невозможно. Но и согласиться нельзя, ведь если свободный рынок, значит, частный капитал и потеря монополии на власть. Поэтому власть включает дурака на полную: продолжает талдычит, что советская экономика — самый эффективный путь к изобилию. Но так как подтвердить это фактами и цифрами она не может, остается единственный способ — переходить на эмоции. А тех, кто продолжает ей тыкать в нос рациональными соображениями, — гнать.

Как в конце монархической России всем думающим людям с вопиющей ясностью было очевидно, что власть элите нужна не с тем, чтобы Богу служить, а чтобы свое благо иметь, так теперь в Советском Союзе всем думающим становится очевидно, что цель власти вовсе не в том, чтобы народу быт обустроить, а чтобы сохранить свои привилегии.

Когда власть была идейной, ее оппозиция была тоже идейной — монархисты, тред-юнионы, анархисты и прочие носители не коммунистических идеологий. Когда власть стала безыдейной, оппозиция тоже становится безыдейной. В некотором смысле власть и оппозиция стали единомышленниками — обе заявляли целью бытоустроение. Вся разница в том, что власть предлагает идти к цели через план, а оппозиция — через рынок.

На стороне оппозиции была правда — рынок действительно эффективнее плана. На стороне власти не было правды. Зато имелась сила. Начинается противостояние правых и сильных. На стороне власти был мощнейший репрессивный аппарат, способный раздавить оппозицию, как каток помидор, мокрого места не останется. Но этого не происходит.

Власть не включает ресурс на полную мощь, буксует и вязнет в полумерах. Причина не в человеколюбии и прочих подобных мотивах. В играх такого масштаба им попросту нет места. Причина в том, что непонятно, в каком преступлении обвинить оппозицию? В том, что она предлагает идти эффективным путем к цели, озвученной советской властью? По такому обвинению задействовать репрессивный аппарат широким фронтов нереально. Точечные удары возможны, любого отдельного человека можно убить. Но для массовых репрессий нужно мощное обоснование. Если его нет, масштабные расправы невозможны.

Моисей и Ленин, Робеспьер и Сталин выжигали оппозицию каленым железом, потому что имели фанатичную веру в цель. Они свято верили, что делают великое дело — новый мир строят. Оппозицию они искренне считали примерно тем же, чем инквизиторы считали еретиков — исчадием ада. Против таких врагов нет запрещенных приемов.

Чтобы действенно мочить оппозиции, нужно использовать каленое железо. Но для этого надо верить в свою правоту. Когда власти разрешают спецслужбам добывать у террористов информацию весьма жестокими методами, они понимают, что этим предотвращают теракт. Но как применять каленое железо к людям, вся вина которых в том, что они призывают эффективно идти к той же цели, к какой ты сам призываешь идти?

Целью поздних советских правителей было не идею реализовывать, а чтобы ничего не менялось, вечный застой, где они вечно наверху. «Там, где власть не соединена с верой в будущее, там она употребляется главным образом для сохранения status quo и для ограждения его от всего нового» (Эрик Хоффер, «Истинноверующий»). Соответственно, и врагов таких, против которых можно использовать всю мощь силовиков, у них не было.

США снова ставят СССР в безвыходное положение. Если КПСС не реагирует на оппозицию, она опасно раскачивает лодку. Но если реагирует, то есть гонит невиновных людей, антисоветское движение обретает мучеников, что укрепляет явление в целом.

В который раз выбирая между горем и бедой, КПСС выбирает беду — начинает гнать диссидентов. Но как? Полумерами, потому что знает: партия гонит оппозицию не потому что считает ее врагом святого дела, а потому что свою кормушку защищают.

На сцену выходит карательная психиатрия. Оппозиционеров признают психически больными. Советские психиатры считают, что только больной человек может считать рынок эффективнее плана. Их не смущает, что фактыговорят тоже самое. Тут снова ассоциация с Галилеем, истина не то, на что указывают расчеты и видно на небе, а что говорит Церковь. В СССР в роли выступал КПСС. По ее приказу инквизиторы колют принудительно оппозиционеров психотропными препаратами. За годы такого «лечения» человек превращался в овощ. По сути, это новый вид казни и пытки одновременно.

Помимо психушки их отправляли в ссылку, уголовные дела по надуманным предлогам шили или за реальные правонарушения привлекали. Но все понимают, это предлог, потому что за то, в чем обвиняют оппозиционеров, можно, при желании, любого посадить. С человеческих позиций гонения на диссидентов позднего СССР выглядели мерзко, мелко, низко… «Их выпирали так нечестно/ Что было ясно — честность в них» (Н. Коржавин).

Так у антисоветского движения появляются свои мученики и иконы, которые играют роль арматуры в бетоне. Движение обретает признаки религии, нарастает субкультура. Апостолы религии получают широкую поддержку на Западе. Их укрепляют, вручая, например, Нобелевские премии. Многие премии обоснованы, но есть среди них и чистая политика. Иногда лауреатов награждали по тем же мотивам, по каким американских президентов после очередной серии победоносных войн награждают за вклад в дело мира.

Награжденный лауреат пожизненно становится верным солдатом западной армии, одетый в броню регалий. Советская власть не могла его уже просто так взять и отправить в психушку или посадить в тюрьму. И он получал возможность раскачивать систему.

Чтобы сократить число титулованных солдат, власти не выпускали людей из страны за получением премии. Но Запад легко обходил это препятствие. Он присваивал премию заочно. И новый солдат-апостол Запада все равно вставал в антисоветский строй.

⇐ Предыдущая 53 54 55 56 575859 60 61 62 Следующая ⇒