Фашизм. Передел. Провокации

Фашизм

Ради объективности нужно упомянуть последнюю крупную разновидность гуманизма — фашизм. Он отличается от своих братьевне принципом, а дизайном. Либералы объявляют всех людей равными и свободными и заявляют, что естественный отбор решит, кто на каком месте должен стоять в социальной иерархии. Коммунисты говорят, есть слабые и сильные, и строят социальную конструкцию семейного типа, где сильные должны помогать слабым. Пролетарский писатель Горький даже возит на свои средства пролетариат на западные курорты. Они ходят по музеям и на экскурсии, им читают лекции и ведут с ними беседы. Эксперимент пришлось закрыть ввиду получения обратных результатов — пролетариат на курортах становился хуже, чем был.

Фашисты(нацисты, шовинисты) считают высшей ценностью человека не как личность (вариант либералов) и не как представителя человечества (вариант коммунистов), а как представителя нации, к которой он принадлежит.

Либералы и коммунисты предлагают всех homo sapiens считать за людей. Фашисты соглашаются с этим, но вводят понятие сортности. Они говорят, что люди не одинаковы интеллектуально и творчески не потому что одним доступно образование, а вторым нет, а из-за биологических различий — евгеника.

Например, фашисты признают пигмея человеком, но говорят, сколько его ни учи, он, по своей природе, никогда не поднимется до европейца и, тем более, не войдет в высший интеллектуальный истеблишмент. Как шимпанзе, сколько ее ни учи, не поднимется до человека. Максимум, научится палочки складывать и простейшие задачи решать.

Еще фашисты говорят, что разные народы сделали разный вклад в развитие науки и человеческой мысли в целом. Если одни нации обогатили мир научными открытиями и творчеством, а другие спортивными и эстрадными достижениями, по мнению фашистов, народы, давшие миру мудрецов, ученых и творцов, стоят выше народов, давших миру хорошо пляшущих или далеко прыгающих людей.

Графа Гобино изложил основу фашизма в работе «Опыт о неравенстве человеческих рас». Суть концепции выражается в мысли: если корове через операцию придать человеческую форму, и она по форме будет неотличима от человека, это не сделает корову человеком. Она будет человекоподобным животным, но никак не человеком.

Фашистская теория не предполагает, что высшие должны обижать низших только за то, что они низшие. Они видят идеальное человечество хозяйством, где хозяин не истязает скотину за то, что она скотина, но и вровень с собой не ставит. Он дает ей скотский комфорт, ведет селекционные работы, повышает удои. Если и ограничивает ее свободу, то исключительно для блага скотины. Он не водит быков с коровами по театрам и лекциям не потому что желает унизить их, а потому что им никаких лекций и театров даром не надо. Быки хотят коров. Коровы хотят с быками прыгать, телят нянчить. Скотина хочет перед себе подобными хвастаться новым колокольчиком на шее — они по достоинству оценят новый аксессуар. А люди… Что люди… Они никогда не оценят глубину и тонкости этой радости. Что инстинктивно понятно коровам, того людям не понять…

Если навязать животным человеческий стиль жизни, они будут несчастны. Каждый счастлив, когда получает удовольствие, соответствующее его природе. Хозяин счастлив, когда удои и приплод растут. Коровы счастливы от теплого хлева и нового колокольчика.

Медведя можно научить кататься на велосипеде, но фашист задается вопросом: будет ли животному от этого польза и удовольствие? Дав отрицательный ответ, фашист не видит смысла тратить время на обучение косолапого катанию на велосипеде.

Фашисты полагают, что цели гуманизма лучше всего достигаются, если всех людей расставить сообразно качествам, талантам и способностям. Такой же подход предлагает конфуцианская модель меритократия (власть достойных) — всех поставить в иерархию по уровню достойности, определяемой через полезность. Китайцы полагают: как органы в теле занимают места сообразно своим природе и функционалу, так и люди в социуме должны быть на местах, соответствующих талантам. У кого самые большие таланты, те наверху. У кого талантов поменьше и качество похуже, те на ступеньку ниже.

Общество будет здоровым, дееспособным организмом только в том случае, если клетки мозга будут занимать место в голове, а клетки ануса — в соответствующем месте. Это не значит, что об анусе организм меньше заботится. Ни в коем случае. При первой проблеме он все силы бросает, чтобы исправить повреждения системы отвода отходов. Но чтобы всем оказывалась максимальная помощь, все должны стоять на своем месте. Если все свалить воедино, вместо организма будет кучанедееспособного биологического материала, который вскоре сгниет или его муравьи съедят.

Немецкие, китайские, еврейские, русские, английские и прочие фашисты (как бытовые, так и политические) считают свой народ выше прочих на тех же основаниях, на каких футбольные фанаты считают свою команду лучшей на планете. Даже если она всегда и всем проигрывает, эта команда все равно самая лучшая. Почему? Потому что!

Стремление отделить своих от чужих появилось в результате эволюционной борьбы за выживание. Группа, отделявшая себя от остальных, имела больше конкурентных преимуществ перед группой, не отличавшей своих от чужих. Национализм и патриотизм суть одно и то же. Единственная разница — у патриотизма понятие «свои» шире.

Фашисты свято верят, что их нация самая лучшая, потому что… она самая лучшая. Не важно, есть этому заявлению подтверждение или нет. Важно, что они так считают. Это их вера, и она за рамками логики. Переубедить фашистов в их веровании невозможно никакими фактами. «Убогий человечек, которому нечем гордиться, хватается за единственную возможность — гордится нацией, к которой принадлежит» (Шопенгауэр).

В 1520 году Лютер сжигает папскую буллу и обращается к немецкой нации с призывом против папского засилья, опираясь на составленные им ранее 95 тезисов. Призывы религиозного реформатора имеют ярко выраженный антисемитский оттенок.

Ровно через 400 лет приходит новый реформатор, на этот рез светского толка. В 1920 году Гитлер обращается к немецкой нации с призывом против еврейского засилья, предлагая свои 25 тезисов. Его призывы имеют еще более яркий антисемитский характер.

В гитлеровской Германии фашизм получает высшее развитие. Он ищет философское обоснование, используя философию Ницше. Но, как сказали по этому поводу братья Стругацкие: «Это был большой поэт. Однако ему весьма не повезло с поклонниками».

Фашизм эволюционирует в гитлеризм, рождая чудовищный репрессивный аппарат с концлагерями и камерами сжигания «неполноценных» людей. Произведенные ужасы так шокировали мир, что после краха Третьего Рейха преступлением считается сомневаться в зверствах фашистов, даже если они реально завышены (вспоминаем про расчеты с печами).

Расовую теорию табуируют. Все аргументы фашистов пытаются разоблачить. Если это невозможно, как в случае с пигмеями, идеи Гобино блокируются другими способами. Например, ООН специальным постановлением официально причислило пигмеев к людям (аналогия с постановлением Церкви считать Землю стоящей, а Солнце движущимся, несмотря на факты Галилея). После такого постановления политкорректность запрещает науке акцентировать внимание на фактах в пользу евгеники. Указывать на них сегодня считается дурным тоном, и потому открытое обсуждение исключено. Сегодня расовую теорию упаковывают в эвфемизмы, если ситуация такова, что ее нужно упомянуть.

Но за закрытыми дверями евгенику обсуждают во всех слоях общества, от самых низов до самых верхов. Чем сильнее растет напряжение противостоящих культур, тем меньше эвфемизмов. Вопрос времени, когда гуманизму, задыхающемуся в противоречиях, потребуется новый Гитлер. На Западе, сейчас бьющемся в собственноручно сплетенных сетях, растет число людей, заявляющих: «Люди не равны — так говорит справедливость. И чего я хочу, они не имели бы права хотеть! » (Ф. Ницше, «Так говорил Заратустра»).

* * *

Все ветви гуманизма деградировали в пародию на себя. Либерализм выродился в мир потребления. Оказавшиеся в его влиянии народы ориентированы тратить все свое время и силы на обладание вещами, не задаваясь лишними вопросами.

Коммунизм, изначально задумывавшийся как христианство без Бога, деградировал в злую пародию на свои идеалы. СССР развалился на страны, официально именующие себя демократическими, но если оценивать не бантики, а факты, это авторитаризм. В России с уклоном в демократию, в Азербайджане с уклоном в монархию, но это уже детали.

Самым большим извращением результата свержения монархии коммунистами стало ее возрождение в Северной Корее. Если бы марксизм не отрицал религию, там давно бы правитель был официально объявлен представителем Бога, и все вопросы о праве на власть отпали. Но так как марксизм отрицает всякую религию, он лишает возможности красную монархию стать легитимной на мировоззренческом уровне. И потому вопрос о праве наследовать власть там всегда будет зиять неустранимой дырой. Единственный способ противостоять этому вопросу — сила. Одно только открытие рта на тему легитимности власти там считается уголовным преступлением. Да, штык всем хорош…

Пхеньян, по аналогии с Ватиканом, устроил своему народу информационную блокаду. Ватикан объяснял блокаду заботой о духовном благополучии христиан. Пхеньян объясняет заботой о материальном благополучии народа. В обоих случаях закономерный результат такой «заботы» — интеллектуальный и духовный уровень людей опустился. В Северной Корее опускаются физические показатели — люди стали ростом пониже и комплекцией посуше относительно южнокорейских соплеменников.

Фашизм деградировал в еще более злую пародию на свои идеалы — в гитлеризм со всеми его ужасами. В теории фашисты строили систему, где все займут место сообразно своим качествам. Например, французы должны были лидировать в модной отрасли, немцы в промышленности, монголы в коневодстве и так далее. Но по факту фашизм в исполнении Гитлера оказался настоящим мясокомбинатом с человеческой скотобойней.

Все коммунистические страны развалились под грузом противоречий и за короткое время были втянуты потребительской цивилизацией. Это же касается и фашистской конструкции. Если бы Гитлер не был побежден военным путем, его националистическая конструкция все равно была бы обречена — она рухнула бы под грузом своих противоречий и, в итоге, тоже была бы затянута потребительской цивилизацией.

Финал

Набросав ситуацию крупными штрихами, продолжу рассмотрение истории России. Революционные силы в конце XIX века оказались в благоприятных условиях. С одной стороны, до неприличия мягкие наказания за преступления против государства. С другой стороны, атеистическая атмосфера, рост которой стимулировали научные открытия.

Когда за призыв бороться против системы наказание или вовсе отсутствует, или вполне себе терпимое, обязательно появляются призывы в стиле «Иди и гибни безупречно/ Умрешь не даром, дело прочно/ Когда под ним струится кровь» (Некрасов, «Поэт и гражданин»). Такая информация рождает людей, готовых реализовать призыв. Далее всегда находится заинтересованная сторона, готовая платить за то, чтобы люди были активнее. Внешняя финансовая подпитка революционных сил создает в людях новые качества. Они теперь готовы рвать и метать, убивать и умирать за святое дело.

Сила всегда имеет свою эстетику. Высвобожденная энергия была огромной и создавала свою красоту. Быть революционером стало модно и престижно. Возникает как бы водоворот, втягивающий в себя новых активных людей. И чем больше он втягивал, тем больше становился, в итоге еще больше втягивая. Количество достигает критического размера и переходит в качество. У старой системы нет ни единого шанса устоять.

После свержения царя возникает ситуация тысячелетней давности, когда все поклонялись своим богам, а князья дрались друг с другом за власть. Претензии на власть кучи группировок всегда со стопроцентной гарантией выливаются в гражданскую войну…

Сложно сказать, когда начался процесс. Возможно, с Василия Темного, давшего Руси национальную Церковь. Благодаря ей государство обрело жесткость. Но ценой этому было окостенение, что в перспективе гарантировало слом. Окостеневшая система не может соответствовать новым условиям, и потому, как бы ни была она крепка, они ее ломают.

Можно считать точкой отсчета Петра, освободившего от негнущегося христианства государство. Русь вписалась в новое ценой подрыва корней. Связующий элемент в виде национального христианства в новых условиях больше не может выполнять свою функцию. Просвещенная элита уходит от Церкви, и она становится достоянием масс.

Так же можно взять за точку отсчета крушения поход Александра на Париж. Если бы он сходил в чумной город и вернулся с армией зараженных чумой людей, в стратегической перспективе это имело бы менее тяжкие последствия, чем он сходил в Париж, из которого армия пришла, зараженная другим мировоззренческим и политическим настроем.

Если смотреть на историю России с Рюрика до сего дня, прокручивая примерно по десять — тридцать лет в секунду, получится минутный видеоролик. Мы увидим, как хаос с приходом Рюриковичей организовался в хаотичную систему. Как она потом, с принятием монотеизма, оформлялась в государство. Как потом рушилась религия, и вместе с ней исчезал фундамент. Государственная конструкция начала стремительно заваливаться набок. И как Петр, в свое время, словами Пушкина поднял Россию на дыбы над бездной уздой железной, так теперь то же самое сделали Ленин и большевики. С той разницей, что Петр это делал ради России, а Ленину Россия нужна была исключительно как инструмент. Он ясно понимал, что слабым инструментом пожар мировой революции не устроишь.

Признаком прочности всякой системы является соответствие теории и практики. Чем больше они совпадают, тем прочнее система. Чем меньше практика соответствует теории, тем слабее система. Русская монархия держалась целую тысячу лет (700 лет Рюриковичи и 300 лет Романовы), потому что теория совпадала с практикой. Население верило в Бога. Церковь говорила, что Бог устанавливает власть через рождение наследника. Все именно так и было — слова и дела не расходились. Глубокая религиозность была одновременно и слабым, и сильным местом конструкции. Пока была вера, монархия прочно стояла на ногах. Как только новые веяния поколебали веру, монархическая конструкция зашаталась.

Монархию сменяет демократия (по-русски народовластие). Теория заявляет народ источником власти. Но дело дальше теории не пошло (и не могло). На практике народ в СССР был таким же источником власти, каким он сейчас является в Северной Корее.

Если представить армию, устав которой гласит, что военачальников должны выбирать солдаты, у нее нет шанса сохранить себя, если полководцы будут назначаться по результатам всесолдатских выборов. Перед такой армией два пути: или следовать уставу и развалиться, или устраивать фиктивные всесолдатские выборы, а полководцев назначать.

Когда большевики объявили источником власти народ, внешне все выглядело красиво. Поначалу они даже попробовали ему следовать. Но очень скоро убедились, что реализовать этот принцип на практике невозможно. Народ не может быть источником власти в стране в той же мере, в какой солдаты не могут быть источником власти в армии.

Единственный выход из ситуации: превращать выборы в формальность, что и сделала советская власть. С трибун звучат пламенные речи про советское государство, где народ является властью. На практике власть была монополизирована компартией.

Это сиюминутно сохраняло конструкцию, но в перспективе делало ее уязвимой. Вопрос времени, когда найдутся силы, видящие достижение своих целей через буквальное исполнение закона. Они начнут требовать проведения честных всенародных или всесолдатских выборов. Власть будет сопротивляться тому, к чему на трибунах призывает. Это вызовет еще большее возмущение. Власть начнет подавлять их грубой силой. Это окончательно вобьет кол между властью и обществом. Шансов у такой модели нет.

Коммунисты лгали, рассказывая про демократию. «Когда же лгали, то прибавляли «да будет мне стыдно», и были наперед уверены, что «стыд глаза не выест» (Салтыков-Щедрин, «История одного города»). Но не лгать в сложившейся ситуации было нельзя. Если бы партия назвала вещи своими именами, это означало бы, что созданная модель не соответствует чертежу. Другими словами, бракованная. Брак нужно переделывать.

Но освоившиеся в теме правители понимали: затевать перестройку невозможно. Демократическую конструкцию в той же мере невозможно реализовать на практике, в какой невозможен вечный двигатель. Демократические выборы власти противоречат природе социума так же, как вечный двигатель противоречит закону сохранения энергии.

Ничего не оставалось, как крутиться ужом на горячей сковородке и говорить на черное белое — говорить про народ, доверивший партии власть. Квинтэссенцию этой софистики выразил один придворный писатель. Западный журналист спросил его, свободен ли он в своем творчестве. Писатель ответил, что абсолютно свободен, пишет, что хочет. А хочет он того, чего хочет партия. Такая вот она была, советская свобода.

Демократия, принятая за чистую монету, совмещенная с учением Маркса, составила идейный фундамент советской России. Такое двойное отягощение было неподъемно для государства. Мало того, что в политическом устройстве теория не совмещалась с практикой, так еще и в экономике следование марксизму было удавкой. Марксизм запрещал частную инициативу, источник самой сильной энергии. К политической ноге России была привязана демократия, а к экономической ноге — учение Маркса. Бежать было очень неудобно. Но так как эти гири следовали из идейного фундамента, избавиться от них было невозможно в той же мере, в какой царю невозможно избавиться от религии, даже если он понимает, что она тормозит развитие, что в итоге ослабляет его. Но если от нее избавиться, вместо ослабления сразу крах будет. Ничего не оставалось, кроме как делать хорошую мину при плохой игре.

На словах говорилось одно, но делалось другое. Противоречия теории и практики рождали проблемы. В этих условиях энергия системы идет на собственное разрушение. И по-другому не может быть, ибо «Царство, разделившееся в себе, не устоит» (Мф. 12, 25).

Продержалась советская конструкция целых 70 лет. При таких противоречиях для такой огромной страны это очень много. Одно дело держаться на таких противоречиях маленькой моноэтнической стране, какой является Северная Корея. Другое дело держать огромного исполина, который и после распада на 15 государств остается огромным.

Чтобы понять современную ситуацию, в которой находится Россия, нужно охватить исторический период с конца второй мировой войны до сегодняшнего дня. Нужно увидеть объективную реальность. Для этого нужно без обиняков назвать вещи своими именами.

Передел

О глубинных причинах начала второй мировой войны я сказал достаточно. Вычленить же какое-то известное историческое событие, которое заявляется причиной войны для почтенной публики, я считаю такое практически невозможно.

Реальные причины войны и объявляемые таковыми — разные вещи. Официально первая мировая война началась из-за убийства австро-венгерского эрцгерцога Фердинанда сербским мальчиком, девятнадцатилетним Гаврилой Принципом. Перед юношей возили карету с этим кронпринцем, пока он не сделал то, что должен был. И началась война.

С началом второй мировой войны даже формальной причины, которую можно было бы назвать точкой отсчета, нет. За точку отсчета можно взять решение ФРС в 1924 году о накачивании Гитлера деньгами (план Дауэса). Можно взять решение США и Англии, принятое в начале 30-х годов, по которому они не должны были реагировать на экспансию Гитлера. В рамках этой политики президент Олимпийского комитета, американец Брендедж, отстаивая право Берлина принимать олимпиаду 1936 года, заявил: «евреи должны понимать, что они не могут использовать Игры как оружие в их борьбе против национал-социалистов. На роль причины подойдет заключенный в 1934 году между Германией и Польшей пакт о ненападении (Пакт Пилсудского — Гитлера). Можно взять 1938 год, когда Чехословакия захватывается и делится между Германией, Польшей и Венгрией. С тем же успехом можно взять заключенный в 1939 году договор между СССР и Германией (пакт Молотова — Риббентропа), говоривший о разделе сфер влияния в Европе в случае «территориально-политического переустройства». Германия оккупирует по этому соглашению западную часть Польши 01 сентября 1939 года. СССР оккупирует восточную часть Польши 17 сентября 1939 года. Можно за эту точку взять 22 июня 1941 года, когда Германия в одностороннем порядке расторгает с СССР договор и нападает на своего бывшего союзника. В 1945 году СССР в союзе с Польшей и рядом других стран в качестве ответной меры нападает на Германию.

Даже для поверхностного взгляда очевидна суета. В начале войны СССР с Германией напали на Польшу. В конце войны СССР с Польшей и странами антигитлеровской коалиции напали на Германию. Сумбурные действия диктовала не глобальная стратегия, а доминирование текущего момента. Страны реагировали на создаваемую не ими ситуацию.

Если смотреть в глобальном масштабе, все эти события — бантики, напускающие туман. Ученые-историкиникогда не найдут в архивах подлинных причин мировой резни. В архивах лежат видимые следствия — исторические документы, рассказывающие, за какие идеи шла битва и чего там народ решил. Причины, породившие эти следствия, не хранятся в архивах и потому неведомы теоретикам-историкам. Но они ведомы практикам. Троцкий в свое время говорил: «Политическая борьба есть по самой своей сути борьба интересов и сил, а не аргументов». Если вы не можете подкрепить свою истину силой, нету вас истины.

Но для понимания состояния современной России пренебрегать этими договорами не стоит. Если смотреть на них в совокупности, можно увидеть больше, чем в них есть. Так, во время холодной войны разведка США получала данные о раскладе сил в Кремле, анализируя открытые источники — советские газеты. Судя по итогу, не сильно ошибалась.

Чтобы уловить логику дальнейших событий, чтобы не дать бантикам сбить себя с толку, нужно держать в голове мысль, что государство имеет природу плесени. В какой мере понятия порядочности, совести и иные слова из лексикона межличностных отношений чужды плесени, в такой же степени они чужды государству. Как у плесени нет цели честно себя вести, она хочет расползтись как можно шире, так и у государства нет цели быть честным, оно хочет быть сильным. Заверения в дружелюбии —технологии.

Как было сказано, суть государственной политики передают шахматисты. Там нет цели быть честным. Там цель — победить. Если один игрок будет призывать другого вести себя благородно, не устраивать ловушек, не провоцировать, все про него подумают, что он какую-то хитрую технологию применяет. Никто не подумает, что он серьезно это говорит.

Кто переносит правила, предназначенные для одной сферы, в другую сферу, тот всегда в дураках. Это касается всего, начиная с физики. Попробуйте правила нашего мира перенести на квантовый мир — ничего, кроме абсурда, не получите. Аналогично если политик понятия морали, совести, чести и иные правила межличностных отношений перенесет на межгосударственные, гарантированно окажется в проигравших и в дураках.

Периодически возникают политики, принимающие государственные решения, исходя не из государственного масштаба, а из представлений об отношениях между людьми. Но так как государства не люди, такие политики в положении генерала, который при принятии решений руководствуется не логикой ситуации, а логикой солдатской матери. Нужно ли доказывать, что у такого генерала нет ни единого шанса выиграть бой у полководца? Нет, не нужно. Равно как не нужно доказывать, что политик, принимающий решения не как шахматист, а как джентльмен, всегда будет обречен на провал.

Для полноты следует добавить, что еще одним правил является табу на разговор, что действуешь по шахматным правилам. Не только для демократического правителя, но для любого на массу эффективно говорить, что он ориентируется исключительно на понятие чести и совести, а не на шахматную логику. Так он ближе людям, и значит, устойчивее.

Если цель человека — сохранить имидж в глазах окружающих, иначе общество его отторгнет, то цель государства — усилить себя. Цель определяет характер действий. Когда в сложной ситуации надо принять решение, спросите себя: какая моя главная цель? Ясно, что у вас много целей, и того хочется, и этого. И пока вы не расставите приоритеты, пока не определите главную цель, мысль будет биться, и никакое решение не будет казаться верным. Но как только вы четко ответите на вопрос, принятие решения упростится.

Точно так же обстоит дело с государственными делами. Невозможно принять верное решение, не определив главную цель. Всегда будут половинчатые решения типа «и нашим, и вашим». Чтобы все стало очевидным, нужно расставить приоритеты целей.

Масштаб имеет значение. Если спасти организм можно через ампутацию пальца, для пальца такое решение будет чудовищной несправедливостью. Но для организма в целом это будет правильное решение. Я не говорю человеческое справедливое или честное. Для таких понятий тут нет места. Тут работаютиные законы. Потому я говорю — правильное.

Государство становится сильным не потому что руководствуется правилами чести, а потому что игнорирует их. Оно соблюдает договор, пока это несет ему больше выгоды, чем нарушение. Если нарушение несет больше выгод, договор нарушается. В большинстве случаев под благовидным предлогом. Но если такового нет, нарушается без предлога.

Суть межгосударственных отношений выражена в словах английского политика Пальмерстона: «У Англии нет постоянных друзей и врагов. У Англии есть постоянные интересы». Если интересы Англии требуют убить русского царя, рука не должна дрожать. Если требуют превратить десятки миллионов людей в наркоманов, нужно превратить. В 2015 году представитель Белого Дома выразил так эту мысль: «Если речь идет о выборе между плохим и хорошим, то это решение будет принято где-то еще. Все решения, которые принимаются в Овальном кабинете, касаются выбора между плохим и худшим».

С человеческой точки зрения это несправедливо. Но у войны не женское лицо. У политики, которая начинает войны, лицо еще более не женское. Как для армии беда, если во главе ее командир, принимающий решения, исходя из логики солдатской матери, так и для государства беда, если ею управляет человек, руководствующийся моралью и прочим.

Помимо всех ранее перечисленных минусов демократической системы есть еще один — при ней люди идут во власть за земными благами. Все остальное — инструменты. Никто не думает, что одна из функций власти —постоянно принимать решения, кому жить, а кому умереть. И руководствоваться совсем не человеческими понятиями.

Эти слова кажутся странными, но любое крупное решение, без исключения, всегда несет кому-то смерть. Самое безобидное решение, например, миллион человек из точки А в точку Б перевезти, означает, что по дороге кто-то погибнет. Это и есть власть.

Кандидат в президенты, победивший всех в предвыборной или аппаратной борьбе, не всегда может принимать государственные решения. Он как человек, который решил стать хирургом, не зная, что ему предстоит делать. Вот он входит в операционную и от одного вида больного и инструментов обмякает. Прикрывая свой отказ оперировать человеколюбием, он в итоге убивает больного. Так же и правитель, не способный принимать трудные решения, прикрывается человеколюбием. В итоге такой гуманист приносит вреда больше, чем принесло бы тяжелое решение.

Хороший правитель тот, для кого потеря или обретение человеческих и материальных ресурсов — сопутствующие потери или бонусы. Если удалось победить малой кровью и сформировать статус себе героя, — отлично. Если дорогой ценой и, в итоге, с невнятным статусом, — ну что же… такова жизнь. Если цена победы — обретение людоедского имиджа, и потери превышают выгоду, такая пиррова победа все равно лучше проигрыша, где потери бы были абсолютно неприемлемыми, как для СССР в случае поражения в войне с Гитлером.

Все великие государства использовали стратегию, не имеющую ничего общего с совестью и ее подобиями. Золотая Орда использовала любые средства, чтобы расколоть противника на части, и потом по отдельности разгромить каждую часть. Когда в начале XIII века половцы в союзе с аланами начали противостоять монголам, они отказались на время от военных инструментов и действовали политическими. Через богатые дары они уговорили половцев расторгнуть союз с аланами и заключить договор с ними. Потом легко разбили оставшихся в одиночестве аланов. Затем своих «союзников» — половцев.

Стратегия Англии была еще совершеннее: она колола союзы, куда объединялись ее противники, и стравливала их между собой. Наиболее яркий пример — столкновение Франции времен Наполеона и России времен Павла I. Этим государствам было выгодно не друг с другом воевать, а объединиться против Англии. Но Англия устроила так, что они друг друга начали дубасить. Эффективность такой технологии просто фантастическая.

Ленин пытался использовать эту тактику. Он призывал использовать противоречия между капиталистическими государствами и натравливать империалистов друг на друга. Но не преуспел. Одно дело стравливать бедных крестьян с богатыми, а потом выживших крестьян с рабочими. Совсем другое дело стравить между собой умных капиталистов. По факту они оказались ловчее — стравили Германию Гитлера, где на трибунах говорили о ключевой роли пролетариата, с СССР Сталина, где на трибунах тоже превозносился пролетариат. И вот одни пролетарии пошли убивать других.

По факту советские победили немецких. Две ключевые фигуры, СССР и США, сели за стол делить пирог — перекраивать карту мира. Никто не спрашивал освобожденные от Гитлера страны, под кого они хотят лечь — под Америку или под Союз. Этот вопрос решали победители. Только у них был реальный голос. Остальные были в роли декорации.

Договорились, что Западная Европа будет в сфере влияния США, а Восточная Европа — в сфере СССР. Каждая сторона обязалась не лезть друг к другу — США обязались не лезть в дела Восточной Европы, а СССР, соответственно, не лезть в Западную Европу. Так послевоенный мир раскололся на два лагеря — капиталистический и социалистический.

Но, как было сказано, всякое государство заключает договор не ради тех целей, какие в договоре прописаны (все эти благообразные цели для журналистов и историков). Договор заключают с одной целью — себя усилить. Ни одно государство не будет соблюдать договор, если он перестал его усиливать. А если и будет, то только при условии, что ему нож к горлу приставят. Вариантов типа из честности — все это смешно.

Послевоенные договоренности США и СССР были филькиной грамотой, которая могла быть нарушена в удобный момент. Вся игра сводилась к тому, у кого этот момент настанет раньше. Иллюзий по поводу намерений друг друга у СССР и США не было.

Когда коммунистам стало ясно, что пожар мировой революции не разжечь, они берут на знамя новую доктрину — разнесение коммунизма военным путем. Сталинский СССР стоял на позиции вооруженного противостояния лагеря социализма —капитализму. В минимуме планировалось сдерживать США, в максимуме атаковать при возможности.

Изменится эта позиция только при Хрущеве, когда СССР после Сталина договорится с США о мирном сосуществовании. Следовательно, до этого оно было далеко не мирное. Иначе быть не могло, потому что любое мировоззренческое учение экспансивно. Идея, по своей природе, не может ограничиться доминированием на ограниченной территории. Она всегда стремится распространиться по максимуму, в идеале на весь мир.

США планировали разнести на весь мир либеральную демократию — установить во всех ключевых странах временную и распыленную власть. Сделать это они планировали с помощью социальных технологий, где военная сила выступала в роли фона.

Если держать в голове намерения договаривающихся сторон, если понимать, что политика — это проблема завоевания, удержания и использования, то очевидно, что у сторон даже в теории не могло быть стремления к вечному миру.

Для СССР вечный мир означал отказ от идеи коммунизма, а для США — отказ от демократии. Отказ от идеиделал из конструкции дом без фундамента. Так что ни США, ни СССР не собирались следовать своим словам о вечном мире. Стороны смотрели на договор как на способ обмануть друг друга. Это задавало курс переговорам.

СССР заключали вечный мир, чтобы накопить экономический и военный потенциал для окончательного решения вопроса. В то время советская власть верила в преимущество социалистической экономики перед капиталистической.

США стремились составить договор с двойным дном — с пунктами, позволяющими использовать принципиально новую технологию завоевания. Они закладывали мины замедленного действия — настаивали на том, чтобы во всех конституциях европейских государств было прописано право народа на самоопределение, реализуемое через демократические механизмы (типа референдума).

В начале ХХ века в Европе было три государства с демократически правлением — Франция, Швейцария и Сан-Марино. Америка лоббировала установление демократии во всех странах Европы, объясняя это заботой о благе, свободе и счастье народов.

Союз понимал, что за хлопотами англосаксов стоят не декларируемые цели. Но так как технология, к реализации которой готовилась Америка, была для Советов тайной за семью печатями, они не могли на нее адекватно реагировать. Судя по всему, Союз нашел какое-то объяснение, зачем его вечно улыбающийся во все зубы голливудской улыбкой друг настаивает на закреплении права народа на самоопределение, и счел его неопасным.

Договаривающиеся стороны одинаково считали пустой формальностью слова про народовластие и право на самоопределение стран-сателлитов. Все знали, что на практике будет жесткая вертикаль подчинения. Для западноевропейских стран звонок из Белого Дома будет восприниматься звонком от начальства. Для восточноевропейских стран звонок из Кремля будет восприниматься аналогично. Какими словами будут обставлены приказы — дело техники. Главное, все просьбы подопечными будут выполняться.

При таких правилах игры почему бы не вставить красивое слово про волеизъявление и самоопределение народа? На практике это ничего не меняло, а документ становился лучше, образ победителя выглядел возвышеннее, слова про народовластие благороднее.

Результатом подписанных соглашений было не только разделение мира на западную и советскую сферы влияния, но и более глубинные вещи: во всех конституциях всех стран, освобожденных от Гитлера, были записаны либерально-демократические тезисы. В этот час англосаксы «…со своими англосаксонскими позами» (Л. Кэрол, «Алиса в Зазеркалье») в пух и прах переиграли советских стратегов на дипломатическом поприще.

Провокации

Чем дальше война уходит в прошлое, тем больше усиливается противостояние двух сверхдержав — СССР и США. Советская плесень стремится расползтись на всю планету под предлогом коммунизма. Американская плесень стремится к этому под предлогом либеральной демократии. Экспансивная природа идеи и плесени тут слилась в экстазе.

В 1945 году США хоронит надежды СССР на военную силу, демонстрируя атомное оружие. Без злобы в сердце, на два города, Хиросиму и Нагасаки, сбрасываются бомбы. По официальной версии это сделано для ускорения капитуляцииЯпонии. Такой мотив не исключен, но он не мог быть доминирующим. Основной мотив — показать вооруженному до зубов Советскому Союзу мощь Запада. Атомные взрывы были в основном произведены для одного зрителя — Сталина, имевшего самую боеспособную армию в мире. Монополия на атомное оружие блокировала эту силу в деле навязывания коммунизма.

В 1947 году Трумэн предлагает не допустить роста влияния СССР и распространения коммунистической идеологии — доктрина сдерживания социализма. А если возможно, если условия позволят, то вернуть СССР к прежним границам — доктрина отбрасывания социализма. Эти инициативы получили название «доктрина Трумэна».

В 1948 году Черчилль произносит Фултонскую речь, положившую начало холодной войне между главными участниками антигитлеровской коалиции. Он говорит: «Из того, что я видел во время войны в наших русских друзьях и соратниках, я заключаю, что ничем они не восхищаются больше, чем силой, и ничего они не уважают меньше, чем слабость, особенно военную слабость». Из этого следует, что нужно «на основе военной силы англоязычного содружества найти взаимопонимание с Россией». Потому что Черчилль не может «…закрыть глаза на то, что свободы, которые имеют граждане США и Британской империи, не существуют в странах, некоторые из которых очень сильны». Закрыть глаза на таблички «только для белых» в США Черчилль мог, а на отсутствие западной демократии в России не мог. И потому в заключение сказал: «Мы не можем позволить себе полагаться на незначительный перевес в силах, создавая тем самым соблазн для пробы сил».

Сталин ответил статьей в газете «Правда»: «…господин Черчилль стоит теперь на позиции поджигателей войны. И господин Черчилль здесь не одинок, — у него имеются друзья не только в Англии, но и в Соединенных Штатах Америки. Следует отметить, что господин Черчилль и его друзья поразительно напоминают в этом отношении Гитлера и его друзей... По сути, господин Черчилль и его друзья в Англии и США предъявляют нациям, не говорящим на английском языке, нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно, и тогда все будет в порядке, — в противном случае неизбежна война. Несомненно, что установка господина Черчилля есть установка на войну, призыв к войне с СССР. Ясно также и то, что такая установка господина Черчилля несовместима с существующим союзным договором между Англией и СССР».

В 1949 году проходят испытания советской атомной бомбы. Американская атомная монополия уходит в историю. Начинается гонка вооружений. В ноябре 1952 года США взрывают водородную бомбу. Через девять месяцев, в августе 1953 года, СССР взрывает свою водородную бомбу. Противники как бы говорят друг другу: если придешь ко мне без приглашения с сюрпризом, я приду к тебе без приглашения с тем же сюрпризом.

В этом противостоянии СССР обречен проиграть не потому что бомбы хуже делал, а потому что надеялся достигнуть своей цели грубой военной силой, тогда как США в грубой силе видели только элемент сдерживания советской агрессии. Сокрушить СССР планировалось с помощью принципиально нового оружия — социальных технологий.

Гонка вооружений блокирует ударную мощь СССР и бессмысленно истощает его ресурсы. Советская экономика по эффективности уступала западной, но превышала ее по выносливости. Образно говоря, если из советской экономики можно было вытащить 50 % производимого ресурса, и она сохраняла дееспособность, то из американской можно было вытащить не более 10 % ресурса, чтобы не обрушить ее. Если, например, экономика СССР производила 100 единиц ресурса, а американская 500, в конечном итоге обе выделяли одинаковое количество ресурса из своих экономик на гонку вооружений.

Советская система напоминала автомобиль на паровом двигателе, а американская — на бензиновом. Паровой двигатель грубее, менее чувствителен к повреждениям, более вынослив, но его КПД был ниже. Бензиновый двигатель был тоньше, чувствительнее к повреждениям, менее выносливым, но его КПД был выше. Эта компенсация обеспечивала военный паритет, но долго это равновесие удерживаться не могло.

Дальнейшее наращивание скорости требовало наращивания мощности двигателя. Но так как КПД парового и бензинового двигателя разный, сохранение одинаковой мощности достигалось непропорциональными тратами. В стратегической перспективе было очевидно, что СССР в такой гонке начнет отставать и истощаться.

Но США планировали использовать истощение конкурента не с тем, чтобы нанести ему военное поражение (Америка в период монополии на атомное оружие имела такие планы). С появлением советской бомбы они канули в лету. Штаты вернулись к основной стратегической линии — истощать СССР, чтобы создать фон для разворачивания новой технологии. Именно под нее в 1945 году, во время передела мира, были сделаны соответствующие закладки в европейские конституции — слова про право народов на самоопределение и что источником власти является народ.

Новую технологию начинают обкатывать в Венгрии, находящейся, по договору, в сфере влияния СССР. В 1956 году западные спецслужбы инициируют вооруженное восстание. Параллельно с венгерской операцией Англия, Франция и Израиль вторгаются в Египет и оккупируют Синайский полуостров. Эти события известны как Суэцкий кризис. СССР требует в течение двенадцати часов прекратить военные действия против Египта и в течение трех суток вывести войска. В противном случае обещает начать воевать на стороне Египта.

Чтобы ни у кого не было сомнений в серьезности намерений, в район боевых действий выдвигаются флот, авиация и армия. Это был очень убедительный аргумент. Так как никто не хотел воевать с СССР, военные действия прекращаются в требуемый срок.

В Венгрии события развиваются стремительно. По линии «Красного креста» в страну завозят оружие. Волнение охватывает широкие массы. Ключевые фигуры получают хорошее финансирование, что позволяет инициировать и поддерживать волнения. Союз обращается к Штатам в стиле: вы что творите? Мы же все поделили… По-честному…

США в ответ делают круглые глаза и говорят, мол, знать ничего не знаем. Народ Венгрии имеет такое же право на самоопределение, как советский народ. Волеизъявление народа — это святое. Наши деды и отцы боролись за свободу… Так что извините.

Фактически США нарушили все послевоенные договоренности и грубо вторглись в советскую сферу влияния. Это примерно как если бы Россия начала во Франции финансировать арабов и поставлять им оружие, чтобы они устраивали там погромы. Кто думает, что это невозможно, тот глубоко заблуждается. Деньги активируют любую массу.

Советская власть от неожиданности поначалу определяет мятеж справедливым и прогрессивным движением трудящихся. Полководец Жуков даже высказывает мнение, что нужно отдать Венгрию, типа, будет нам урок. Но дальше власть понимает: стоит отдать Венгрию, как последуют мятежи во всех странах Восточной Европы, и в итоге вся Европа окажется под США. Давить будут, пока не раздавят. Это, если хотите, закон природы — давление не останавливается, пока не упирается в непреодолимое препятствие.

Америка загнала Союз в ситуацию, где он был обязан действовать, но любой его ход ухудшал положение. В шахматах это называется цугцванг. Если СССР реагировал на волнение военной силой, разрушал свою идеологическую основу, показывая на практике, чего стоят его слова о правах и свободах. Статус освободителя и борца за народ менялся в глазах международного сообщества на статус оккупанта и угнетателя народа, что создавало мощную почву для антисоветских настроений. В долгосрочной перспективе это был крах. Если не реагировал, Венгрия уходила под Америку, и запускался эффект домино во всех соцстранах. Из ситуации хорошего выхода не было. Куда ни кинь, всюду клин.

До этого момента коммунисты были уверены, что все вопросы можно решить грубой силой. Они находили этому подтверждение, начиная со взятия власти в царской России и кончая событиями на Синайском полуострове, когда одна только угроза применить силу прекратила агрессию. Впервые возникла ситуация, когда грубая сила не только ничего не решала, но в стратегической перспективе подрывала основы СССР. «Он был как все земные боги: / Из бронзы — лоб, из глины — ноги» (Байрон, «Ода Наполеону»).

⇐ Предыдущая 51 52 53 54 555657 58 59 60 Следующая ⇒