Гуманизм. Коммунизм

Гуманизм

Когда общество верило в Бога, оно соглашалось с тем, что земной мир устроен как небесный. В Царстве Небесном на верху стоял Бог, ниже архангелы, еще ниже ангелы. В самом низу смертные люди. Земное царство копировало это устройство: на самом верху стоял помазанник божий —царь. Ниже шли дворяне и священство. В самом низу народ. Верхние имеют власть и богатство. Нижние ничего этого не имеют. Они только законы соблюдают, сочиненные верхними. Вся суть законов выражалась в том, что нижние должны платить налоги и подчиняться верхним. За это им обещали рай на том свете.

Ощущение несправедливости снимало утверждение «так устроил Бог». Зачем он так сделал, человеку не постичь, ибо пути Господни неисповедимы. Дело человека — быть в воле Бога. Максима такого общества выражалась в «Бог терпел и нам велел».

Когда наука сделала возможным отсутствие религии, религиозное основание уходит. Элита религиозной эпохи теряет источник своей легитимности. Низы ставят перед элитой вопрос: на каком основании вы и ваши дети выше нас и наших детей? В религиозном обществе вопрос имел четкий ответ. В новом обществе вопрос повис в воздухе.

Гармония в обществе кончилась. Народ не видел смысла терпеть несправедливость. Феодалы хотели сохранить социальный статус и материальное положение. Конфликт выливается в военное противостояние. По миру прокатывается волна войн и революций.

Социальные потрясения выносят на вершину общества новых людей, намеренных построить рай на земле. С позиции религиозного мировоззрения, смысл власти был в хранении истины от Бога. Кормиться с нее, тешить тщеславие и прочее — лишь побочный эффект. Главное, сохранение религиозных истин. Потому правитель и назывался помазанником Бога. С позиции нового мировоззрения, смысл власти — построить земной рай, что значит всеобщее материальное благоденствие. Новое общество должно состоять из равных и счастливых людей. Не будет ни рабов, ни господ, ни бедных, ни богатых.

Единодушие было только в намерениях. В способах реализации наблюдался разброд и шатания. Каждый по-своему понимал, как строить то прекрасное будущее общество, где мечта станет былью. Так, либералы видели достижение цели в освобождении гражданина от контроля со стороны государства в области личной жизни, творчества, а также в предоставлении свобод и прав, в равенстве всех перед законом, в соблюдении тайны частной жизни и неприкосновенности собственности.

Полагая экономику ключевым узлом системы, они считали свободу в деловой сфере движущей силой. Если будет экономическое развитие, социальные права, свободы и прочие основополагающие элементы конструкции тоже будут развиваться. Максимальная свобода в экономике никому не позволит почивать на лаврах. Вчерашние победители будут вынуждены постоянно доказывать свое право на занимаемый статус, отбивая атаки новых кандидатов. Эта ситуация породит постоянный экзамен на соответствие, отфильтровывая ослабших и случайных людей. Наверху останутся только самые лучшие.

В итоге человечество из застывшей пирамидообразной формы, как при феодализме, превратится в динамичную и гармоничную модель. Свежая кровь будет разгонять застой, инициируя развитие по всем направлениям, что приведет к построению земного рая.

Революционеры призывают жить, исходя из того, что Бога нет. Следовательно, все его заповеди недействительны. Где же брать новые ориентиры? Единственный источник — сам человек. Так человек, став высшей ценностью, следующим шагом обретает статус Бога. Потому что Бог есть то, что общество позиционирует высшей ценностью.

Новое общество заявляет: «Если Бога нет, то я бог». Для бога нельзя помыслить ограничений. Ему все можно. Все, что он делает, истинно и законно, потому что если он бог — он и есть закон. Если Бога нет, то все можно…

Но вскоре обнаруживается, что с такими ориентирами социум не может существовать. Общество может жить, если в нем присутствуют не только ориентиры на свои частные цели, но и на благо другого члена общества, и на благо общества в целом.

«Каждое общество подвержено двум противоположным опасностям: с одной стороны, опасности окостенения из-за слишком большой дисциплины и почтения к традиции, а с другой стороны, опасности разложения или подчинения иностранному завоеванию вследствие роста индивидуализма и личной независимости» (Рассел, «История западной философии»).

Перед новым обществом встал вопрос: откуда брать ориентиры? Раньше их давала религия. Запрещая убивать и воровать, она объясняла это волей Бога. Если Бога нет, на каком основании можно запретить это? В поисках выхода вводится понятие выгоды. Не убивать и не воровать нужно не потому что так Бог велит (Бога нет), а потому что если все будут им следовать, всем будет выгодно. Так новым богом становится выгода.

На первый взгляд замена выглядит разумной. Действительно, если все честны друг с другом, не убивают и не крадут друг у друга, всем хорошо. Все верно. Но работает эта логика до тех пор, пока выгодна тем, кто ее придерживается. Если возникает ситуация, когда выгоднее убивать и обманывать, какой мотив отказываться от убийства/воровства, если ориентиром человека является личная выгода?

Концепция выгоды проваливается. Либералы заменяют ее страхом наказания. Если обществу выгодно, чтобы человек был честный, но человеку выгоднее обманывать, ситуация выравнивается через наказание. Нарушителей накажет не Бог, а общество.

Если поймает. Если… Есть легенда, что однажды завоеватели написали гражданам Спарты письмо, в котором говорили: если вы не сдадитесь, мы вас замучаем, убьем и так далее. Спартанцы в ответ написали одно слово — ЕСЛИ. Смысл понятен: если победишь, то да, замучаешь, убьешь и разоришь. А ЕСЛИ проиграешь? Легенда говорит, завоеватели так впечатлились ответом, что сочли за благо не связываться со Спартой.

Если — это граница между религиозным и атеистическим обществом. В прошлой системе не было «если». Верующие были абсолютно уверены, что от всевидящего Бога ничего нельзя скрыть, он видит все действия человека. Верили, что грешники получат наказание, а праведники вознаграждение. Потому что Бог всемогущ и справедлив.

Люди в это верили так же непреложно, как вы, если верите, что продукт отравлен, не будете его есть. Не важно, действительно он отравлен или нет. Важно, что отношение к этому продукту будет определять ваша вера, а не фактическое положение дел. Но если вы, не будучи самоубийцей, говорите, что верите в ядовитость продукта, и едите его — вы не верите. Вы просто слова говорите про свою веру. То, во что человек реально верит, проявляется только в его делах. Слова зачастую играют роль прикрытия реальности.

Когда люди верили в Бога, была одна атмосфера. Когда перестали верить, возникла другая атмосфера. Люди знали, что наказание может быть только от общества. Больше просто не от кого. Чтобы наказание состоялось, общество должно узнать о преступлении. Но так как оно не всевидящее, может и не узнать. Следовательно, какое бы преступление вы ни совершили, если никто не узнает о нем, наказания в принципе не может быть.

Гарантию воздаяния за преступление, вне зависимости от того, узнают о нем люди или нет, сменила гарантия безнаказанности (при условии, что люди ничего не узнают). А если и узнают, тоже не гарантия наказания. С людьми можно договориться, запугать, подкупить. В общем, масса вариантов, позволяющих избежать наказания.

Религиозность — не гарантия от преступлений. В прошлом злодеев страх ада так же не останавливал, как сейчас не тормозит страх тюрьмы. Но по статистике религиозное общество более законопослушно. В этом можно убедиться, сравнив уровень преступности в любом светском государстве с любым государством, где население глубоко религиозно. Разница впечатляет. Где рубят руки за воровство, там практически не воруют.

Вера людей, что за ними круглосуточно наблюдает Бог, создавала примерно такой же эффект, как камеры наблюдения. Камеры делают людей более законопослушными. Не идеальными, все равно будут нарушения закона, но этих случаев будет меньше.

Чтобы усилить мотивацию соблюдать божьи заповеди (общечеловеческими их называют в новом обществе) туда запускают религию. Но не такую, где Бог присутствует как высшая ценность, а такую, где на первом месте человек, и только потом все остальные ценности. Гуманизм создает религию, требования которой ограничены частной жизнью.

Так в новом типе общества появляется бог с маленькой буквы. Ему отказано в статусе высшей ценности. Этот бог нечто принципиально иное, совсем не то, во что люди верили в религиозную эпоху. Бога с большой буквы люди понимали создателем всего, который требовал выполнения своей воли. Люди верили, что он круглосуточно наблюдает за каждым жителем планеты, распределяя праведников в рай, а грешников в ад.

Верующий человек не просто слова говорил «верю в Бога». Он строил свою жизнь в соответствии с божьими заповедями и требованиями. Бог всегда требовал от людей жертв. Бескровной жертвой считалась, например, аскетичная жизнь, утомительные богослужения, возведение храмов и пожертвования на них. Под кровавой жертвой понимались, например, война за веру, истребление еретиков. Люди убивали за Бога других и сами умирали за него.

В каждой культуре Бог эволюционировал в разные формы. Например, в православии люди по своему образу и подобию сотворили «дедушку на облаке». Кто хочет взглянуть на него, зайдите в московский храм Христа Спасителя и взгляните наверх. Там под куполом увидите бородатого пожилого мужчину, раскинувшего в полете руки. «Чем же еще являются эти церкви, если не могилами и надгробиями Бога? » (Ф. Ницше).

Но в каком бы образе люди ни представляли религиозного Бога, главный показатель веры был в делах. Девизом религиозного общества было: покажи веру свою из дел своих. У кого вера не выходила дальше слов «верю в Бога», тот не считался верующим.

Вокруг бога с маленькой буквы складывается другая ситуация. Его паства в страшном сне не допускала, что начнет, например, строить ему храмы, служить службы, убивать за него других и умирать за него. Если бы кто предложил адептам этого бога такую модель поведения, они бы сочли это совершенной дикостью и мракобесием. Да и как они могли следовать заповедям своего бога, если он ничего о себе не сообщает? Он просто есть. Новый тип верующих просто верит, что он есть. Вот и вся вера.

На этом основании верующие считают, что не они должны слушаться своего бога, а наоборот, он должен их слушаться. Новый бог не в статусе господина, а в статусе лакея. По статусу ниже домового. Тому хотя бы иногда блюдце с молоком ставят. А карманному богу вообще ничего. В него «просто верят». Вера заключается в произнесении при случае фразы «я верю в бога». Считается, что с него и такой веры хватит. Ведь могли бы и не говорить, что верят. А они говорят. Так что пусть спасибо скажет…

Оказав своему богу такую милость, его нагружают многими бытовыми задачами (а для чего он еще нужен? ). Теперь он обязан охранять их от всяких бед, помогать в бизнесе, по службе, посылать денег, давать силы бросить курить/пить, находить жениха/невесту, вылечивать ребенка, следить, чтобы вы не опоздали на самолет/поезд. В общем, забот у него полон рот. Нет ни выходных, ни праздников. Работа круглосуточно и круглый год.

За хорошую работу верующие награждают своего мажордома, что означает старший лакей, фразой «слава богу». За плохую работу верующие искренне возмущаются и гневно произносят: «Куда бог смотрит?! ». Типа, я что, зря в него верю?!

Любопытно, как верующие доказывают существование своего бога. Они говорят: «Я верю, что бог есть, потому что чувствую, как он мне помогает. Когда сами почувствуете это, сразу поверите», — говорят они с важным видом. Странно, что они не задаются вопросом: а с чего вдруг бог должен помогать человеку в достижении целей, которых ему не ставил? Обычно таких помощников называют не богом, а обслуживающим персоналам.

Рожденный гуманизмом карманный бог живет на задворках общества в выделенном ему уголке — в сердце «верующих». По статусу это сущность третьего порядка. На первом месте человек. На втором — вещи человека и все, что ему дорого. И на третьемместе — карманный бог. Его сфера —быти личная жизнь обывателя. За нее ни шагу.

Карманный бог — фетиш ленивого сознания, утешение людей формата «бабушки-кумушки». Если людям легче жить с таким персонажем, полагая в нем защитника, легче относиться к своей грядущей смерти, легче переживать смерть родных и друзей— пожалуйста. Но, как сказал Ницше: «…Лучше совсем без Бога, лучше на собственный страх устраивать судьбу, лучше быть безумцем, лучше самому быть Богом! » (Ф. Ницше).

Коммунизм

Следующая разновидность гуманизма — коммунизм(коммуна, единая семья). Коммунисты создавали систему, где общее благо провозглашалось выше личного. Если либералы взяли на флаг лозунг «чтобы не было бедных», то коммунисты — «чтобы не было богатых». Они предлагали превратить человечество в единую семью, живущую по плану и средствам. На первом этапе от каждого по возможностям, каждому по труду. На втором этапе, когда случится изобилие, от каждого по способностям, каждому по потребностям.

По мере развития материальные блага уйдут из шкалы ценностей на второе-третье место, как ушло тепло. Недавно оно было ценностью первого порядка: заготовка дров и топка печи требовали большого труда. Сегодня нельзя найти человека, хвастающего тем, что у него дома всегда тепло, намекая этим на свои состоятельность и статус.

Коммунисты полагали, когда рыночную конкуренцию и стихийное развитие сменит план, начнется стремительная эволюция. Люди в новых условиях переключат силы на развитие личности. Строителям мировой семьи рисовался образ человека, после работы ходящего по театрам и сидящего в библиотеках. Его лицо одухотворено великой целью — как сделать планету раем, а человека — бессмертным божеством и царем природы.

Коммунисты исходили из того, что если общество тысячи лет росло в атмосфере несправедливости, нереально исправить его одним пряником, без применения кнута. Так рождается лозунг: «Железной рукой загоним человечество в счастье».

Французские революционеры вырезали аристократов, вся вина которых была только в принадлежности к сословию. Робеспьер говорил: «Мы убиваем аристократов не потому что они сделали что-то плохое, а потому что им нет места в новой жизни». Русский революционер Ткачев предлагал уничтожать всех старше двадцати пяти лет лишь за то, что они носители старой жизни. Впоследствии он «смягчил» свою теорию, сказав, что будущим правителям предстоит определить, кого оставить жить. Нечаев предлагал решать вопросы, исходя только из пользы делу революции. Убивать не из соображений виновности человека, а из того, насколько его смерть полезна делу революции. Через эту логику получалось, самый лютый чиновник, вопиюще истязающий простых людей, не нужно убивать, так как он полезен революции — накаляет революционную обстановку.

Нечаев распространял этот принцип не только на посторонних, но и на своих. Если свой попал в беду, решение об его спасении должно приниматься, исходя из его пользы делу и ресурсов, необходимых для спасения. Революционер сам себе не принадлежит и его цель — не закону социума и гуманизму соответствовать, а идею реализовать.

В своем «Катехизис революционера» Нечаев писал: «Поэтому, сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые не переставали протестовать не на словах, а на деле… против всего, что прямо или косвенно связано с государством… Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером России»

Ленин, называвший Нечаева титаном революции, в рамках этой мысли понимал под революционным элементом в первую очередь не тех, кто понимает идею коммунизма, а тех, кто пусть ничего не понимает, но, в силу своей природы, разрушаетстарый мир.

Революционную силу образуют люди, для кого сама система является препятствием к благу. По этой мерке движущей силой революции были евреи. Эти талантливые и умные люди были зажаты царской системой. Они были ограничены чертой оседлости, поражены в правах, их не принимали в университет, запрещали госслужбу, в армии они не могли подняться выше младшего офицера. Столыпин по этому поводу говорил, что паровой котел перегрет и если не спустить пар, он попросту взорвется.

Глупая власть своими руками сделала их еврейства кузницу революционных кадров. На эту целевую аудитория шло продвижение коммунистических идей. Не удивительно, что первые лица в партии большевиков были практически поголовно евреи. Давили бы так в России на татар, поголовно были бы революционерами татары.

Царское правительство крайне неуклюже и неэффективно боролось с источникомреволюционных кадров. Например, им были инициированы крупные предреволюционные погромы. Если почитать исследователей того периода, они единодушны в том, что власть пыталась натравить народ на евреев, измышляя самые дикие истории. Такой методой власть надеялась выдавить евреев из России. Топорное давление давало обратный эффект – чем больше зажимали евреев, тем шире становился еврейский поток в революцию. Тут у России наблюдается тот же эффект, что у древнего Рима с христианством

Не удивительно, что когда революция победила, евреи сполна отплатили своим гонителям. Как писали потом вожди, юноши в кожаных куртках — сыновья часовых дел мастеров из Одессы и Орши, Гомеля и Винницы, будут ненавидеть все русское и с наслаждением уничтожают русскую интеллигенцию. Как у Робеспьера под нож пошли аристократы не по причине личной вины, а из-за отсутствия им места в воображаемом Робеспьером мире, так и в России под нож пошли русские офицеры, инженеры, учителя, священников, писатели и прочее, потому что им не было места в советской России в той же мере, в какой евреям не было места в царской России.

Вторым революционным элементом были уголовники. Эти по своей природе были ориентированы на разрушение государства. Не из идейных соображений, а потому что это был способ их существования. Но как силу огня определяет не его цвет, а как сильно он жжет, так революционную силу определяют не моральные качества людей, а насколько они дееспособны в деле разрушения государственной системы.

Ленин говорил, что всякая нравственность внеклассового понятия отрицается, и в политике нет морали, есть только целесообразность. Поэтому он никогда не смотрел на свои заверения как на обязательства. Это был чистый макивеаллист, говорящий то, чего требует ситуация, и делающий не то, что сказал, а чего требует ситуация. Если ситуация требовала говорить «нужно идти налево», а достижение цели требовало идти направо, Ленин призывал идти налево, но на практике шел направо.

Насколько советские руководители были проникнуты духом Нечаева и Ленина, говорят слова руководителей советских силовых ведомств. Лацис, видный советский чекист, в своих статьях писал для своих коллег: «Мы не ведем войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствие материалов и доказательств того, что обвиняемый делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом — смысл и сущность красного террора».

Троцкий выскажется по этой ситуации очень глубоко. Он скажет, что сплошным безумием революция кажется тому, кого она низвергает. От себя добавлю, что кого она возвышает, тому революция кажется очень разумной и рациональной.

Читая такие откровения, кажется, какой ужас — казнить невиновных людей. Но все встает на свои места, когда определяешься, какая твоя цель: соответствовать установкам морали или разрушить старое общество и на его месте построить новое. Если строить новое, мораль нужно исключить. С точки зрения человеческой морали Робеспьер, Нечаев, Ленин — чудовища. Но с точки зрения дела, когда новое на месте старого возможно лишь через слом старого, других вариантов нет, перечисленные лица оказываются правы. Они ломали старое, ориентируясь на достижение цели, а не на соответствие морали. Старое ломали не потому что оно плохое, а потому что оно было препятствием на пути.

Мирные представители старого мира являются носителями его идей и взглядов, вне зависимости от того, хотят они этого или нет. Они похожи на инфекционных больных, болеющих болезнью, которую нельзя вылечить, но которая легко передается. Им не повезло, что они болеют, но общество не спрашивает, насколько справедливо лишить их привычного образа жизни и пожизненно изолировать. От без вины виноватых носителей инфекции, не важно, идеологическая она или биологическая, нужно избавляться. Если их мало, к ним можно подойти гуманно. Но если инфицированных миллионы, вопрос встает ребром — или выживание общества и смерть миллионов, или смерть всего общества. Решения такого масштаба не имеют ничего общего с бытовым понятием справедливости.

Каганович охарактеризовал эту технологию словами «мы снимали людей слоями». В ответ начинаются массовые восстания. Для их подавления нужны фанатики, настолько уверенные, что их дело правое, что готовы на любые технологии, хоть младенцев перебить, как это сделали воины царя Ирода во времена Христа. Чтобы верно понимать, с какой истовостью велось дело, скажу, что среди убитых оказался и сын Ирода. Император Август по этому поводу сказал: «Лучше быть свиньей Ирода, чем его сыном».

«Утверждение, что массовое движение нельзя остановить силой, не совсем точно. Силой можно остановить и раздавить даже самое мощное движение. Но для этогосила должна быть жестокой и неистовой. И вот тут-то и необходима вера, ибо безжалостное и упорное преследование может проистекать только из фанатичного убеждения» (Хоффер, «Истинноверующий»).

Большевики брали за образец для подражания методы Церкви. Она умела находить вину не только у живых, но даже у мертвых. Например, в IX веке из могилы выкопали целого Папу римского Формозу и устроили ему трибунал. В СССР пошли еще дальше —осуждать будут родственников осужденных. За что? За то, что они родственники.

Кажется, при чем тут родственники? С личностных позиций ни при чем. Но если смотреть с другого масштаба, оценивать с позиции не морали, а эффективности, через это Сталин запряг элиту в оглобли государства, что объясняет фантастический рывок СССР.

В 20-х - 30-х гг. темпы индустриализации были реально ошеломительными. Часто это объясняют энергией народа, поднятой большевиками со дна сознания и подсознания. Да, энтузиазм был, но решающим было то, что Сталин кнутом и пряникомзаставил элиту работать на государство. Кнут был в продлении личной ответственности на семью нарушителя. Одно дело тебя в тюрьму посадят. Совсем другое дело, когда твою жену и маленьких детей. Пряником были огромные материальные блага – служебные машины, квартиры, дачи. Высокопоставленные работники и их семьи имели все, о чем в то время можно было мечтать. Пока работали на государство. Стоило ему лишиться своего места, как он и вся его семья лишались не только земных благ, но и свободы, зачастую и жизни.

Если оценивать технологию не через призму гуманизма, а с позиции эффективности, казнь родственников, например, террористов, оказывается действенной мерой. Да, люди ни в чем не виноваты. Как ни в чем не виноваты и люди, погибшие от терактов. Выбирая из двух зол меньшее, если ситуация такова, что невинные в любом случае погибнут, приходится меньшее зло, то есть гибель родственников террористов, считать благом. Сам факт такой угрозы резко сократит число желающих взрывать себя на площадях.

Лацис четко излагает позицию по морали и гуманизму: «Для нас нет и не может быть старых устоев морали и «гуманности», выдуманных буржуазией для угнетения «низших классов». Наша мораль новая, наша гуманность абсолютная… Ибо только полная бесповоротная смерть этого мира избавит нас от возрождения старых шакалов».

Помимо претворения в жизнь нечаевских принципов, Ленин совершенствует римский принцип «разделяй и властвуй», поднимая его на новую высоту: «стравливай и властвуй». Он пишет, сначала нужно поддержать крестьянина против помещика вообще, а потом, и даже параллельно, пролетариат против крестьянства вообще. В рамках реализации первого шага он обещает крестьянам землю, побуждая их отнимать ее у сельских богачей. Это приводит к расколу общества и запускает процесс самоуничтожения крестьянства. Во время встречи с Расселом Ленин хвастал, как ловко запустил процесс самоуничтожения крестьянства — бедные стали вешать богатых, а богатые убивать бедных. А ему оставалось только сидеть и наблюдать за процессом

В рамках реализации второго шага, стравливания пролетариата с крестьянством, он запускает продразверстку: отряды рабочих получают право изымать хлеб у крестьян. Это ведет к ожидаемой реакции: по России вспыхивают бунты. Начинается гражданская война, самый эффективный способ физического уничтожения неугодных элементов.

Троцкий говорил, что «Советская власть — это организованная гражданская война». Этот лозунг настолько последовательно и целенаправленно воплощали в жизнь, что процесс выходит за желаемые большевиками рамки, и начинает представлять опасность уже для самой построенной большевиками системы.

«Уже на фабриках и заводах постепенно начинается злая борьба чернорабочих с рабочими квалифицированными; чернорабочие начинают утверждать, что слесари, токари, литейщики и т. д. суть «буржуи» (М. Горький, «Несвоевременные письма»).

Ленин фанатично следовал теории. Это пронизывает всю его деятельность. В этом смысле он был титан и мог бы сказать о себе: «Что же собственно до меня касается, то ведь я только доводил в моей жизни до крайности то, что вы не осмелитесь доводить и до половины, да еще трусость свою принимали за благоразумие, и ем утешались, обманывая себя» (Достоевский, «Записки из подполья»).

И только когда ситуация доходила до последней крайности, он отступал от курса. Например, сначала он полностью запрещает бизнес. Это опрокидывает Россию в голод и холод. Да, враги умирают. Но и народ вымирает. Если держать такую политику дальше, Россия превратится в пустую территорию. Перед такой перспективой Ленин вынужден поступиться теорией марксизма и разрешить бизнес. Но как только страна немного выходит из кризиса, он снова запрещает. Это говорит о том, что Ленин жил принципу «отвалилось – заделываем». Что творится в фундаменте, было вне поля его зрения. Он был самый натуральный фанатик революции. Он свято верил, что если все делать так, как в написанной Марксом книге, то в итоге все само как-нибудь устроится.

С одной стороны, коммунисты не признавали ценности выше человека, и в этом они настоящие гуманисты. Но, с другой стороны, они смотрели на абстрактного человека как на расходный материал и приносили человеческие жертвы своему кумиру — коммунизму.

Вся разница между коммунистами и верующими была в объекте поклонения. Страсть, с какой они служили своему кумиру, была одинаковая — готовность принести в жертву все, начиная с себя, как многострадальный Иов, и своих детей, как святой Авраам, и заканчивая всем миром. Как заявил Троцкий: «Придет время, и нас попросят уйти с Земли, но, уходя, мы так хлопнем дверью, что небо упадет на землю».

Когда СССР уходил, у него было атомное оружие, позволявшее хлопнуть дверью так, что мир до сих пор бы не оправился. Но к тому времени во власти не было коммунистов. Было чем хлопать, но не было кому — не было людей, крепких как гвозди.

Ради объективности нужно заметить, что из всех гуманистов коммунистическая ветвь была единственной, не пустившей в общество с черного хода карманного бога. Зато СССР создал полноценный религиозный культ — с ритуалами, святынями, мощами и праздниками. В столице стояло главное святилище — мавзолей Ленина с его мощами. По всей стране стояли его изваяния, как в Римской империи жертвенники императору-божеству. Даже молельные комнаты были на каждом предприятии и в школе — красные уголки и ленинские комнаты. До сих пор по всей территории бывшего Союза сохранились останки красного культа, а в центре Москвы функционирует кладбище с мощами.

⇐ Предыдущая 50 51 52 53 545556 57 58 59 Следующая ⇒