Стимул. Правители

Стимул

На первый взгляд кажется, если единственный мотив, который может подвигнуть человека к действию, — реализация его желаний, нужно привлекать людей возможностью реализовать эти желания, занимаясь темой бессмертия. Такой технологией пользуются все современные политические партии. Приходи к нам, — говорят они, — будем за счастье народное бороться. И все, кроме избирательского мяса (по аналогии с пушечным), понимают, что на самом деле будем за свое личное счастье бороться, искать свои выгоды. А массу будем кормить лозунгами точно так же, как большевики кормили рабочих и крестьян, обещая одним в собственность фабрики, другим землю. Что реально получили размечтавшиеся о манне небесной люди— про это достаточно написано.

Такая технология единственно возможна для безыдейной политической партии. Еще для бизнеса. Но она убийственна для идейной команды, к созданию которой я стремлюсь. И это при том, что я прекрасно осознал, что сама идея никого никуда не мотивирует.

Чтобы в собравшемся коллективе загорелся огонь, в нем изначально нужна идея. Пусть ее пока никто всерьез не воспринимает, но она должна быть. Причем, не в виде пустого лозунга. Его люди сразу считают и возникнут соответствующие правила игры. Никто нет будет считать его реальной целью. Лозунг — всегда инструмент достижения цели. И если никакой цели нет, целью устанавливается, как бы мне лично поживиться.

Человек отличает идею от лозунга, когда, во-первых, цель конкретна. Во-вторых, когда он согласен с ней и говорит, да, мне это нужно. В-третьих, способ достижения цели находит не пустой фантазией, а реальностью. Пусть способ сложно достижим, как полет на Луну, но это реально. Вот если эти три момента есть, тогда человек впускает в себя мысль, что это не лозунг-ширма, который кто-то использует в своих целях, а настоящая цель. И вот с этого момента он открывает ей свое сердце. Идея укореняется в нем и растет, и однажды, если человек не встретит фальши, идея станет смыслом его жизни.

Глупо надеяться, что идея захватит человека сразу, как только он ее услышал. Если такое и будет, это исключение из правил. Правило — люди будут присматриваться к новому как к незнакомцу. Он вроде и говорит все правильно, но может мы чего не видим. Может, его истинная цель другая, а слова — операция прикрытия? И мы ему нужны в качестве пушечного мяса? Вот какие вопросы будут первыми у думающих людей. А они самые главные, эти люди. На массу вообще можно не обращать внимания, они себе не принадлежит, ее куда позовут, туда она и пойдет. Решающее значение имеют думающие.

Первые думающие, кто придет на первом этапе, они не будут одержимы целью. Их приведет к нам не страстное желание реализовать идею, а другие мотивы, порожденные в нем средой проживания. Но раз он пришел, это показатель, он признает цель реальной. Так угольки соберутся вокруг реального тления. Далее по законам бытия тление станет горением. Люди зажгутся идеей, и на выходе получится команда качественно иного типа.

В целом стратегия понятна. Людей подвигнет к действию понимание, что конкретно делать, и что они от этого получат. Дальше каждый потенциальный сторонник сам оценит предложенное действие как с позиции реальности идеи, так и с позиции бонусов по пути к цели. Кто увидит интерес, придет. Кто не увидит, будет заниматься тем, что считает более эффективным. Каждый занимается делом, которое из доступных считает самым лучшим. За это дело можно взяться при условии, если есть готовность делать его, даже допуская, что ничего не получится, и все равно находить это лучшим вариантом из всех возможных.

Осталось предложить план действий. Он должен охватывать целое, из точки нуль до конечной цели. Должно быть видно, как промежуточные цели сливаются в конечную, как достигается каждая промежуточная цель. Практика должна понятной и исходить из идеи.

Например, коммунисты сказали, что источник социального неравенства — власть капитала. Пролетариат должен взять власть в свои руки. Способ: вооруженное восстание. Все четко и понятно. Любой может с этим соотнестись: мое/не мое; готов/не готов.

Вызывает почтение уровень проработки вопроса. Ближайший сторонник Маркса Энгельс в работе «Революция и контрреволюция в Германии» смотрит на дело как инженер, когда пишет: «Восстание есть искусство, точно так же как и война, как и другие виды искусства. Оно подчинено известным правилам, забвение которых ведет к гибели партии, оказавшейся виновной в их несоблюдении… Во-первых, никогда не следует играть с восстанием, если нет решимости идти до конца. Восстание есть уравнение с величинами в высшей степени неопределенными, ценность которых может изменяться каждый день. Боевые силы, против которых приходится действовать, имеют всецело на своей стороне преимущество организации, дисциплины и традиционного авторитета; если восставшие не могут собрать больших сил против своего противника, то их разобьют и уничтожат. Во-вторых, раз восстание начато, тогда надо действовать с величайшей решительностью и переходить в наступление. Оборона есть смерть всякого вооруженного восстания; при обороне оно гибнет, раньше еще чем померилось силами с неприятелем».

На предстоящее дело смотрели без шапкозакидательства, с точностью механика, не скрывая и не смягчая острых углов. Каждый шаг дает промежуточный результат, и в итоге конечный. При такой конкретике нельзя «просто поговорить». Кто согласен с Марксом, переходил к действию. Кто не соглашался с анализом ситуации или не разделял способа (например, полагал более эффективными выборы), искал себе других сторонников. Кто со всем согласен, но продолжал бездействовать, тот расписывался в недееспособности.

На этой параллели начну с самой концепции достижения цели. Что нам конкретно делать? Когда заходит разговор о преодолении смерти, перед нами, помимо нашей воли, рисуются два возможных направления: научно-медицинское и религиозно-мистическое. Ни одно не подходит, потому что не побуждает к действию. Человек для себя сразу решает, что в науке он ничего не понимает, а в мистику не верит. И потому до свидания…

Я в такой позиции узнаю себя вчерашнего. Действительно, мистические технологии, все эти пассы руками, обряды и молитвы, не вызывают у меня доверия. Я не вижу никаких оснований верить в их эффективность. Я вижу в этом бизнес и социальные технологии.

В научные технологии я верю. Ведущие ученые говорят, что через несколько веков смерть будет побеждена. Здорово, только нас этот успех не будет касаться. Потому что нас к тому времени не будет. Нам нужно победить смерть в обозримый период, а не потом, когда-нибудь. Потом для нас — это никогда. «Теперь, или очень нескоро, быть может — никогда! » (эпиграф журнала «Набат». издавался в Женеве в конце XIX века).

Скажу больше: если бы 2000 лет назад возникло учение, нацеленное преодолеть смерть, и оно заняло в обществе место, какое заняла Церковь, интеллект пошел бы не на богословие, а на осмысление задачи. Деньги пошли бы не на содержание армии священников и строительство культовых сооружений, а на научные эксперименты и содержание ученых. В этой ситуации старость и смерть были бы побеждены до V века.

Мягко говоря, это заявление выглядит и странным, и чрезвычайно смелым. Из чего же я исхожу, делая такое утверждение? Из того, что до сегодняшнего уровня развития мир поднялся из средневековой темноты за 400 лет. Причем, подъем происходил в крайне неблагоприятных условиях. Несмотря на крахЦеркви, случившийся после Галилея, ее оковы продолжали сковывать сознание общества. И надо заметить, до сих пор держат мир в тисках христианской привычки/морали.

Но что было бы, если общество стартовало к цели не с тьмы средневековья, а с более высоких позиций — с древнего мира? Если сравнивать уровень развития древнего мира со средневековым обществом, древние люди были не менее, а более развиты. Они свободно мыслили, их не ограничивали церковные догмы. И вот представьте, христианствоне появилось. Получается, общество развивались бы, не имея христианских отягощений.

Если люди более развиты и интеллектуально свободны, к сегодняшним результатам они пришли бы быстрее, чем за 400 лет. Если бы вместо христианства родилось учение, зовущее преодолеть смерть, ресурсы общества все это время были бы сконцентрированы не на «в рай попасть», а на цели. Так что в моем непривычном утверждении, что к V веку смерть была быпреодолена, не помешай Церковь, и мир формировалось бы уже 1500 лет в условиях бессмертия, слышатся не пустые безосновательные мечтания, а реальность.

А если представить, что в начале нашей эпохи над планетой возникла бы сила, контролирующая все государства, запрещающая им воевать и побуждающая направлять ресурс на уничтожение старости и смерти, результат был бы уже к III веку или раньше.

Если с сегодняшнего уровня развития сконцентрировать ресурс мира на бессмертии так же, как христианская цивилизация концентрировала его на христианских целях, за десятилетия точно будут получены значимые результаты в этом направлении.

Пока такой концентрации нет, решение проблемы обещается через несколько веков. Для меня и моих современников это все равно что никогда. Так что вера в торжество науки к решению поставленной задачи не имеет никакого отношения.

Ну и что делать? Два варианта: или забыть тему и жить как все живут — тихо ждать смерти. А пока она не пришла, занять себя чем-нибудь — дерево сажать, дом строить, семью создавать. Или искать третий путь. Иных вариантов реакции на проблему НЕТ.

Концепция третьего пути — не наукой заниматься, а создать условия для науки. За пример можно взять историю освоения атомной энергии. С момента установления в ядре атома огромной энергии многие ведущие ученые, в том числе Эйнштейн, говорили, что эта энергия несомненно будет освоена человеком, но случится это лет через 500.

Научный прогноз исходит из движения к цели широким фронтом, без концентрации на ней интеллектуального, административного и материального ресурса государства. Но когда на задаче был сконцентрирован ресурс, вопрос решился за несколько десятилетий.

Задача по преодолению смерти сложнее высвобождения атомной энергии. В научной среде не было разногласий относительно способа добычи энергии атома — через его расщепление. По сути, это инженерная задача, где было понятно главное — направление куда думать. Сейчас же среди ученых нет единого понимания причины смерти. Есть около сотни разных гипотез. Большинство из них рождены глупцами или мошенниками. Но даже будь все эти гипотезы разумными, это не меняет сложности ситуации. Одно дело, когда причина понятна, как с атомной энергией, все ее признают, и все движутся в одном направлении. Другое дело, когда причина непонятна. Каждый стоит на своей версии. Соответственно, все двигаются каждый в свою сторону. Какой курс верный —непонятно.

Из этого я заключаю, что концентрация ресурсов уровня Манхэттенского проекта — это мало. Нужен больший градус накала. Нужна не работа на идею преодоления смерти, а служение этой идее с религиозной одержимостью фанатика. С какой одержимостью люди Богу служили, в надежде попасть в рай (или избежать ада), вот с такой одержимостью они должны отдаваться служению идее бессмертия. По сути, разговор идет о религии нового типа — религиозный масштаб, бессмертие, но установка на поиск рациональногорешения.

Если слово «религиозность» не нравится, скажу иначе: нужно такое стремление, какое возникает у человека, заболевшего смертельной болезнью. Все дела у него теперь по боку. Что вчера казалось верхом важности, теперь выеденного яйца не стоит. Все резко теряет смысл. Если представить таких больных, невозможно помыслить, что они будут лукавить, прикрывая желанием вылечиться какие-то другие цели. Желание выздороветь у всех будет доминировать, как у Стива Джобса, талантливого продавца компьютеров, который на смертном одре переоценил систему ценностей и сказал: «Я достиг вершины успеха в деловом мире. В глазах других моя жизнь является воплощением успеха. Однако помимо работы, у меня малорадости. В конце концов богатство— только факт жизни, к которому я привык. На данный момент лежа на кровати больного и оглядываясьна всю мою жизнь, я понимаю, что все признания и богатства, которыми я так гордился, потеряли значение перед лицом надвигающейся смерти. В темноте, когда я смотрю на зеленый свет от машинжизнеобеспечения и слушаю гудящий механический звук, я чувствую дыхание смерти ближе…».

Оказавшись перед реальной смертью, а не перед ее абстракцией, о которой можно умно рассуждать из уютного кресла, больные изменят представления о добре и зле. Добро — это что ведет к выздоровлению. Зло — что препятствует выздоровлению. Все ценности перестанут быть двусмысленными. Все станет кристально чистым и ясным.

Но это в теории. В реальности больные смертью люди тратят свой интеллект, волю, творчество, деньги, не против смерти, а против жизни — совершенствуют технологии войны. Со стороны это похоже, как если бы больные вместо того, чтобы сосредоточить свои силы на поиске технологии лечения, сосредоточились на войне друг с другом. Палата на палату ходят, нещадно убивая друг друга, сокращая и без того свою короткую жизнь.

Чтобы не выглядеть в своих глазах слабоумными, люди выдвигают различные теории, объясняющие такое неумное использование своих активов. Тут и мальтузианские теории о жизненной необходимости войн, и теории из цикла «война — двигатель прогресса». Все они напоминают объяснения ученых позднего средневековья о природе теплоты и огня с помощью мифических субстанций — флогистон и теплород.

Но даже если человечество посмотрит на себя со стороны, ужаснется им, и начнет действовать по ситуации, религиозной одержимости мало. Шанспреодолеть смертьбудет максимальный, если на цели сконцентрироватьвесь ресурс человечества. Сделать это можно, если смертное человечество из противоречивого состояния, в котором оно сейчас находится, переделать в единую конструкцию, спроектировать его поддостижение цели в той мере, в какой армия сконструирована под задачу убивать, а оркестр под музыку играть.

Правители

Поставленная задача требует гигантских ресурсов. Так какмаксимальные ресурсы сосредоточены у государства, кажется, самое простое решение—искать способ побудить правителей озадачиться проблемой смерти. И далее показать реальный способ достижения цели —показать, что не наукой нужно заниматься, а мировую систему перестривать.

Но прежде чем принимать эту мысль как руководство к действию, обращу внимание: на планете около двухсот государств, и ни одно не поставило себе такой цели. Если бы только некоторые игнорировали тему, это можно объяснить индивидуальными особенностями. Но если все игнорируют, значит, проблема имеет системный характер.

Если все зайцы, не сговариваясь, не едят мясо, объясняется такое единодушие тем, что такая пища противоречит их природе. Если государства, не сговариваясь, не ставят вопрос преодоления смерти, такое единодушие можно объяснить только природой власти.

Чтобы понять, в чем проблема, отталкиваюсь от природы института правителя. Его характерная черта— стремление удержаться в седле. Все остальное вторично. Правитель, потерявший власть, уподобляется полководцу, потерявшему армию.

При демократии удержание в седле в первую очередь зависит от поддержки массы. Представим, демократический правитель реально, а не в качестве лозунга, заявляет целью победу над смертью. На практике это значит перераспределение ресурсов в пользу цели.

Простое увеличение бюджета на науку — никакой не прорыв. Прорыв — когда дело воспринимается вопросом жизни и смерти. Когда общество живет по принципу «Все для фронта. Все для победы». Все остальные нужды по остаточному принципу

Так было среди населения средневековых городов, осажденных Тамерланом. Он был известен оригинальной технологией устрашения покоряемых народов — строил из живых людей пирамиды. Людей связывали, ставили друг к другу и друг на друга, скрепляя этот «стройматериал» камнями и глиной. Самая большая пирамида была построена из двух тысяч человек при завоевании Афганистана. Несколько суток она стонала на всю округу, транслируя смертельный ужас и животный страх, подавляя волю к сопротивлению.

У горожан, осажденных Тамерланом, не было иллюзий относительно своей судьбы в случае проигрыша. Шанс избежать смерти у них был в том случае, если они все свои дела забывали и полностью концентрировались на противостоянии Тамерлану.

Примерно такая же концентрация должна быть на бессмертии, чтобы иметь реальный шанс. Такое перераспределение ресурсов требует кардинальное преобразование системы. Допустим, демократический президент серьезно взялся за реализацию цели и начал перестраивать страну. В промежуточный период она будет похожа на дом, в котором печное отопление сломали, а паровое еще не установили. Жильцам холодно.

И только наш правитель развернулся, как первый срок президентства закончился. Он идет на второй срок под лозунгом преодоления смерти. Его оппоненты идут на выборы под более понятными лозунгами: налоги сократить, пенсии повысить, тарифы на ЖКХ понизить и, конечно же, коррупцию и преступность уничтожить.

Как вы думаете, кого поддержит масса, у которой дома холодно? Того, кто про бессмертие говорит, или кто согреть обещает? Вопрос риторический — народ всегда за тех, кто обещает хлеба и зрелищ. Даже зная наперед, что никто ничего не даст, люди все равно голосуют за понятное, даже если они никогда не получают его.

Быт народу намного ближе бессмертия. Бессмертие… Оно невероятно даже на слух. И ради него отказываться от привычной жизни? Да ни за что… Народ уверен: сначала нужно насущные проблемы решить, и только потом затевать полет к звездам. И так как все текущие вопросы в теории невозможно решить, они образуют поток жизни и на месте решенных появятся новые, масса никогда не поднимет головы к звездам. Следовательно, демократический правитель вынужден плясать под народ и ставить понятные ему цели.

Но, допустим чудо… Допустим, носитель идеи бессмертия победил своих оппонентов и избрался на второй срок (это невероятно, но допустим). По истечении этого срока он 100 % должен уйти. Иными словами, умереть в качестве правителя. И его сменят люди более скромного масштаба, плоть от плоти массы. И цели их будут в рамках ЖКХ.

«И, в самом деле, — тут неизвестный повернулся к Берлиозу, — вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас... кхе... кхе... саркома... » (Булгаков, «Мастер и Маргарита»).

Перестроить систему под цель за два президентских срока физически нереально. Даже большевистскими методами нереально. Да они и невозможны при демократии. Если бы и были возможны, все равно нереально. Чем больше объект, тем больше нужно времени, чтобы его развернуть. Пешком можно на месте развернуться в обратную сторону. На грузовике уже сложнее. Чтобы морской танкер развернулся, еще больший объем времени потребуется. Чтобы развернуть систему, потребуются десятилетия.

При демократии, как ни крути, а нет шансов поставить глобальную цель. Точнее, ее можнопровозгласить, но чтобы реально к ней идти… Перестраивать под нее общество — это точно нет. Чему подтверждением являются цели всех демократических государств.

В глобальном смысле есть два стратегических направления: или подстраиваться под желания массы, или подстраивать массу под идею. Третьего нет. Как сказали самураи в свое время, у Японии два пути: или воевать, или торговать. И если подстраиваться под массу означает невозможность достижения идеи, может, к черту тогда эту демократию? У меня же нет цели выборы выбирать и смерти в сытости дожидаться. Моя цель: ответить на вызов смерти. Если демократия исключает даже постановку цели, может, нужно поискать более подходящую систему? Может, для этой цели оптимально подходит диктатура?

Прежде чем рассмотреть этот вариант, обращу внимание: современное звучание слова «диктатор» резко отрицательную коннотацию. Оно приобрело ее при возведении демократии в статус идеальной модели. Чем дальше от идеала, тем гуще негатив. Так как диктатура на противоположном конце от демократии, у нее самый негативный образ.

Изначально диктатор —это человек, диктующий свою волю, то есть волевой человек. Так называли того, ктов смутное время или по закону монополизировал власть и диктовал свою волю, преодолевая хаос, или вопреки закону делал тоже самое. Позже диктаторами стали называть тех, кто не имел прав на власть и становился правителем через дворцовый переворот или вооруженный мятеж.

В теории есть три основных типа диктатуры. Первый: диктатор позиционирует источником своей власти Бога. Именуется такой правитель цезарем, кесарем, кайзером, царем, королем, султаном. Право на власть определяется фактом рождения. Сохраняется такая форма при условии, что народ верит в Бога. Без религии нет монархии.

Кукольная монархияв ряде стран, не имеет отношения к реальной. Монархия в переводе с греческого — власть одного (моно — один; архия — власть). У кукольного монарха вообще нет власти, это просто культурная традиция, бантик на фасаде.

Второй тип диктатуры: несменяемый правитель позиционирует себя всенародным избранником. Всем понятно, что выборы — шоу, на которых победитель заранее известен. Но все делают вид, что это настоящие выборы, на которых может победить кто угодно. Но это в теории. Реальность разительно отличается от записанной в конституции теории. Ну и что… Зато шоу дает диктатору право называться избранным президентом.

Один из показателей фейковой демократии — победитель опережает конкурентов с отрывом в разы и десятки раз. При свободных выборах такое невозможно по тем же причинам, по каким подброшенная сто раз монетка не может постоянно падать на одну сторону. Математика запрещает. А если монетка падает, можно утверждать, что вам показывают фокус. При желании можно разобраться с техникой фокуса, но что это даст?

Третий тип диктатуры: правитель открыто заявляется диктатором, не прибегая к религии и не прикрываясь демократией. Никаких выборов он не проводит. Формальное основание его власти — народ дал ему пожизненную власть. Как правило, народ в курсе о таком своем волеизъявлении, но можно ли это назвать проявлением воли — вопрос открытый. С одной стороны, люди реально любят своего вождя и на похоронах плачут и давятся, провожая его в последний путь. С другой стороны, репрессивный аппарат на всех смотрит, выискивая неблагонадежных. И этот фактор имеет огромное значение.

Обозначив типы диктатур, рассмотрю, какая может поставить цель преодолеть смерть. Начну с религиозной диктатуры. Монарх имеет абсолютные полномочия, по сути он закон, и кажется, может все, что угодно. Но это только кажется. На самом деле он может что угодно в рамках системы. Выйти за рамки он не может, не потеряв власти.

Корни этого утверждения в том, что право на власть за монархом признается до тех пор, пока население признает его представителем Бога. Для этого оно должно, как минимум, верить в Бога. Чтобы обеспечить эту веру, нужен специальный институт. Чтобы религия выполнили свою функцию, она должен иметь абсолютный авторитет. А религия сохраняет свой авторитет, пока является монополистом на тему смерти и ее преодоления.

Если религиозный диктатор заявит целью победить смерть, он разрушит монополию религии на эту сферу. Она потеряет авторитет и ослабнет. Так как на религии основано утверждение «власть от Бога» и из нее растут вся конструкция государства, ее ослабление приведет к ослаблению системы. В стратегической перспективе это крах государственной конструкции и неприемлемые последствия для диктатора. Поэтому монарх, представитель Бога, никогда не заявит приоритетной целью преодоление смерти.

Это только в шуточной песенке поется, что «все могут короли. Реально он ограничен системой. Сидит на своем месте, пока приказы в рамках системы. Стоит ему потребовать от системы то, что противоречит ее природе или чего она не может дать, как система сомнет его. Поэтому умный правитель понимает, что «С каждого надо спрашивать то, что он может дать. Власть, прежде всего, должна быть разумной. Если ты повелишь своему народу броситься в море, он устроит революцию». (Экзюпери, «Маленький принц»).

Следующие два типа диктатора, завуалированный и открытый, можно объединить в один вариант. Оба они опираются исключительно на грубую силу. Ситуация обязывает выстраивать государственную систему таким образом, чтобы она гарантировала им сохранение головы. На создание такой системы сконцентрирован весь ресурс.

Эти правители всегда окружены врагами — чуть зазевался, и съели. Суть положения передает рассказ Цицерона о сиракузском тиране Дионисии Старшем, которому завидовал его помощник Дамокл. Он считал своего патрона счастливейшим из людей.

Дионисий решил показать Дамоклу обратную сторону своего положения. Устроил пир и усадил на трон своего помощника. Спустя некоторое время Дамокл поднял голову и увидел висящий над ним меч, привязанный на конском волосе. В этот момент Дионисий сказал своему завистнику: «Теперь ты понял, что значит быть на моем месте».

Если система выстроена под удержание диктатором власти, а он будет перестраивать ее под преодоление смерти, это выльется для него в потерю власти. Вырастут шансы не на преодоление смерти, а на ее ускорение — без власти диктатору не сносить головы.

Для законных божьих помазанников корона всегда была опасным украшением. Для самозваных царей, единственное основание власти которых собственноручно написанный указ, корона — смертельно опасное украшение. Ее носить все равно что бомбу на голове, которая от первого резкого движения взрывается. Так что не до бессмертия тут…

Анализ показал: никакой правитель не может поставить цель преодолеть смерть. Он слова такие может сказать, но соответствующих действий предпринять не может. При демократии не может, потому что зависит от массы. При фейковой демократии и открытой диктатуре не может, потому что перестройка системы приближает его к смерти.

Максимум, власть может разово выделить средства на конкретный проект, как было с расшифровкой генома человека, например. Но чтобы сконцентрировать общество на цели до тех пор, пока не будет получен результат, такое никакой правитель не может.

Институт государства имеет или демократическую, или диктаторскую организацию. Все возможные варианты будутподвидом той или иной системы. Анализ диктаторской и демократической власти показал, чем больше цель, тем государство меньше совместимос ней. Бессмертие — абсолютная цель. Институт государства абсолютно несовместим с ней.

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 242526 27 28 29 Следующая ⇒