Катарсис. Мостик. Твердь. Фиаско. МИРОВОЗЗРЕНИЕ

Катарсис

Мировоззрение — охват Целого. Что такое Целое? Кажется, ответ очевидный — все существующее. Недавно считал такое определение само собой разумеющимся. Кажется, если не выходить за рамки здравого смысла, тут нечему возразить. Но оказывается, вопросы, кажущиеся простейшими, при погружении в них оказываются сложнейшими.

Сейчас убежден: все существующее — бесконечно малая и ничтожная часть Целого. От открывшихся горизонтов почувствовал себя муравьем, ползущим внутри одной из ниток, образующих гигантское полотно. Муравей был уверен, что кроме нитки, внутри которой он ползет, как по тоннелю, ничего не существует.

Как-то крохотной иголочкой он проделал малюсенькие дырочки в своем тоннеле, и увидел бесконечное множество таких же ниток, сплетающихся в гигантское полотно, у которого нет конца и края. Это полотно как бы натянуто над темной бездной. Над ним светлая бездна. Нитка, которую он принимал за Целое, на фоне полотна смотрелась пустяком. На фоне бездны полотно смотрелось пустяком — бескрайней марлей, натянутой в космосе. Муравей пережил такое же потрясение, какое переживете вы, если, например, научитесь отключать гравитацию и сможете одним пальцем горы двигать.

Чтобы последовательно передать мысли, начну с двух возможных вариантов Целого. Первый: все, что существует в настоящем, было в прошлом и будет в будущем, — все это в совокупности и есть существующее Целое. Ничего, кроме него, нет.

Второй вариант: помимо существования есть причина существования. Совокупность причины существования + самого существования и есть Целое.

Если с первым вариантом все понятно, то второй выглядит сумбурно, если не сказать абсурдно. Если есть существование и причина существования, возникает вопрос: сама эта причина существует? Если да, то она никакая не причина, а разновидность существования. Причина существования допустима, если сама она не существует. Но есть.

Не существует, но есть… Заявление выглядит софистикой. Но на самом деле это от дефицита языка. Нет слова, обозначающего то, чего не существует, но что есть (вспоминаем апейрон Анаксимандра). Из-за пользоваться словами, которые для этого не предназначены, приходится строить труднопроходимые словесные нагромождения.

Детально изложу свои мысли на эту тему ниже, а пока просто зафиксирую второй вариант как альтернативу первому. Кроме этих двух вариантов понимания Целого других нет. Первый, есть только существование, наука называет дурной бесконечностью — одному предшествует другое, а тому другое, и так до бесконечности. Начального звена, перед которым ничего нет и с которого все началось, его не существует.

Второй вариант понимания Целого со времен Анаксимандра с его апейроном вообще не присутствует в поле зрения общества. Кажется, о нем говорит религия — она утверждает в качестве начального звена всего существующего Бога, но это не совсем так.

Религия действительно утверждает, что все существующее сотворил Бог. Но сам Бог, по словам той же религии, существует. Неотъемлемый принцип существования — движение. Без движения не может быть существования. Наглядно это видно на материи.

Что есть материя? Движение частиц по алгоритму. Если частицы замрут, материя исчезнет. Камень существует, пока движутся образующие его частицы. Если они застынут, камень не в прах превратится, нет. Он исчезнет, как картинка на выключенном мониторе.

Возможное возражение на это: представьте абсолютно плотное тело (без внутренней структуры), стопроцентный монолит, внутри которого ничего не движется. Кажется, вот вам и неподвижное существование. Но дело в том, что абсолютный монолит невозможен.

В обыденной жизни мы называем монолитом структуру из одинаковых молекул. Между молекулами и образующими их атомами и частицами лежит пустота. За счет этого возможна деформация вещества. В абсолютном монолите нет пустоты, и, следовательно, его невозможно деформировать — изменить форму, продырявить, расколоть. От него нельзя ни малейшего кусочка оторвать, потому что это деформация, а она невозможна. Если два таких монолита столкнуть на огромной скорости в лоб, это не вызовет их деформации, не вызовет выделения энергии. Они останутся точно такими же, как если бы покоились.

Абсолютный монолит должен обладать фантастическими свойствами, нарушающими все законы. Но это уже не наука, а из серии неделимых атомов Демокрита и божественных частиц Ньютона. Ньютон считал мир состоящим из «твердых, весомых, непроницаемых, подвижных частиц». Эти «первичные частицы абсолютно тверды: они неизмеримо более тверды, чем тела, которые из них состоят; настолько тверды, что они никогда не изнашиваются и не разбиваются вдребезги». Так как божественное не подлежит анализу, английский физик просто постулировал эти качества, не обсуждая их природу. В реальности это невозможно. Следовательно, невозможна неподвижность. Все существующее движется. Это подтверждает тезис: существование — это движение.

Нельзя помыслить миг, когда все существующее не двигалось бы. Если бы хоть раз ничего не двигалось, если бы все элементарные частицы, энергия, мысль, воля, желания, все мыслимое и немыслимое замерло, ничто и никогда бы не могло больше двинуться.

Нельзя допустить, что в неподвижном мире вдруг началось движение. Для этого нужна первопричина, уже находящаяся в движении. Тогда, можно мыслить, она запустит следующие движения. Если же ничто не движется, первому движению неоткуда взяться.

Невозможно мыслить движение, не мысля одновременно изменение. Элементарные частицы, образующие камень, каждый миг меняют положение. Камень сейчас и камень миг назад — два разных камня. Как в реку нельзя дважды войти, она каждый миг новая, так нельзя дважды взять в руки один камень. Каждое мгновение камень будет новым — все образующие его частицы будут занимать новое положение.

Если Бог существует, следовательно, он движется и меняется. Существующий Бог — это меняющийся Бог. Как меняется, с какой скоростью — вопросы второго порядка. Главное, что меняется. До акта творения он был в состоянии не творения мира. Во время акта творения был в состоянии творения мира. В чем выражались оба эти состояния — о том не могу ничего помыслить. Но могу утверждать, что это два разных состояния. Одному состоянию предшествовало другое. Невозможно найти у существующего Бога состояние, которому не предшествовало бы его предыдущее состояние, а тому — свое предыдущее, и так далее. Существующий Бог — череда меняющихся состояний. Но если Бог меняется, он не причина существования. Он стоит в цепи существований.

Атеистический взгляд утверждает, что все существует. Религиозный взгляд тоже утверждает, что все существует. Небольшая деталь, отличающая религиозный взгляд от атеистического — он включает в список существующего Бога, а атеизм его исключает. Но если подняться ступенью выше, если не давать каждой существующей части свое имя, а оперировать понятием «существующее», получается, атеистический и религиозный взгляд на фундаментальном уровне идентичны — оба говорят только о существующем.

Атеизм отрицает Бога исключительно потому, что не довел до логического конца свои утверждения. Он бросил на ходу фразу: «Бога нет, потому что мир существует вечно». Но что следует из такого заявления, атеизм не додумал. Если же последовательно стоять на позиции атеизма, неизбежно рациональное доказательство существования Бога.

Атеизм утверждает, что мир существует бесконечное время. Если за конечное время есть вероятность возникновения чего-либо, за бесконечное время эта вероятность имеет стопроцентный характер. Если вероятно, что монета за миллион бросков один раз встанет на ребро, за бесконечное число бросков она встанет на ребро бесконечное множество раз.

Согласно теории эволюции, за 3, 7 миллиарда лет из мертвой материи возникла живая. Путь от простейшей клетки до разумной жизни, по космическим меркам, был пройден за один миг. Примерно два миллиона лет назад появился австралопитек. За полмиллиона лет он развился в питекантропа. За сто тысяч лет в неандертальца. Максимум сорок тысяч лет назад появился первый человек, кроманьонец. Десять тысяч лет назад возникла цивилизация. Семь тысяч лет назад — колесо. Пять тысяч лет назад — гончарный круг. На сегодня человечество дошло до покорения атомной энергии, космоса, открытия ДНК и создания виртуального мира. Чем выше человек в своем развитии, тем выше скорость развития. Недалек тот день, когда он преодолеет свою смертность и сможет создавать новые миры — новую реальность, данную нам в ощущениях. И населять ее существами, имеющими искусственный разум и способность развиваться.

Существо, способное создавать миры и создавать в них жизнь, — это религиозный Бог. Когда человек разовьется до такого состояния, он не в иносказательном, а в самом прямом смысле станет Богом относительно сотворенного им мира и жизни внутри него.

Оптимисты думают, что человек достигнет такого уровня развития через несколько веков. Пессимисты думают — через несколько тысячелетий. Для масштаба, в котором мы говорим, это не имеет никакого значения. Не важно, за какое время жизнь разовьется до уровня Бога, пусть хоть через миллион лет. Важно, что она обязательно разовьется.

И не остановится на этом. Если жизнь, в силу природы не может не стремиться к благу, религиозный Бог — не предел. В своем развитии она неминуемо поднимется выше понятия «религиозный Бог» — станет сверх-Богом, потом сверх-сверх. Не вижу конца…

Для нашей темы важен только один факт: за несколько миллиардов лет мертвая материя стала живой. Это точка отсчета, от которой пошли следствия: жизнь стала разумной, далее станет бессмертной, потом всемогущей в религиозном смысле.

Если за конечное время жизнь возникла один раз, за бесконечное время она возникнет бесконечно много раз. Если мир существует бесконечное время, значит, жизнь в нем возникла бесконечно много раз.

Если жизнь на Земле прошла путь до божественного могущества, до способности творить Вселенные (до этого, по космическим меркам, осталось совсем немного, и потому немного забегаю вперед), можно утверждать, что другие формы жизни, возникшие до нас и нашей Вселенной, уже прошли этот путь и развились до религиозного могущества.

Если исходить из атеистического представления о мире, отрицать религиозного Бога невозможно. Для этого нужно говорить абсурд — говорить, что за бесконечное время не может получиться того, что получилось за конечное. Но занимающий такую позицию уже будет не атеистом, а атеистической Акулиной, не анализирующей объект своей веры. За бесконечное время неизбежно появится жизнь, которая разовьется до состояния, подпадающего под описание Бога.

Является наша Вселенная результатом стихии или продуктом творения такой жизни, какая развилась до состояния «Бог» и создала наш мир, — ответить на этот вопрос с уровня нашего развития невозможно. Но если стоять на атеистических позициях, можно со стопроцентной гарантией утверждать: есть жизнь, соответствующая религиозному Богу. И не одна.

Я пока воздержусь от высказывания своего мнения на тему, есть ли Бог. Потому что мой взгляд на мир в той же мере отличается от религиозного, как и от атеистического. И так как понятие Бога напрямую следует из представления о мире, я отвечу на этот вопрос, когда изложу свое мировоззрение. Пока же продолжу рассмотрение вариантов Целого.

Итак, первый вариант, а именно: существование было всегда, рассмотрен достаточно полно. Такой подход не дает ничего, кроме дурной бесконечности. Целое не улавливается. Оно расползается, потому что у любого существования есть существующая причина.

Теперь перехожу к рассмотрению второго варианта: существование получилось однажды. Это значит, до существования было то, что не определяется как существующее. На первый взгляд, абсурд и абракадабра. Кажется, очевидно: чего не существует, того нет. Но давайте вспомним признаки существования. Существует то, что имеет хотя бы один из перечисленных признаков: форму, качества, границу, характеристики или координаты в пространстве. Что не имеет ни одного из указанных признаков, про то нельзя сказать, что оно существует. У бесконечности нет ни одного признака. Значит, про нее невозможно сказать, что она существует. Равно как и отрицать ее не получается.

Сначала наука пытается отрицать бесконечность в духе Фомы Аквинского — что не имеет границ и качеств, того не существует. Фома споткнулся о Бога, который получался конечным при отрицании бесконечности. Если наука отрицала Бога, у нее не должно быть тех проблем, какие были у Аквината. Казалось, наука может отрицать бесконечность.

Но оказалось, не может. Отрицание бесконечности ведет к ее… утверждению. Если отрицать бесконечность, следующим шагом нужно признать: существование НЕ бесконечно, а конечно. Следовательно, оно имеет границу, отделяющую ее от… От чего? От того, что существует за границей. Получался замкнутый круг: отрицание бесконечности вело к утверждению границы. Граница вела к утверждению бесконечности.

Возвращаясь к двум вариантам Целого, где первый — все существующее, а второй — все существующее + бесконечность, прихожу к выводу, что подлинное Целое — второй вариант. Если бы бесконечность можно было отрицать, можно было бы считать за полный охват Целого охват всего существующего. Второй вариант был бы заумной экзотикой. Но если бесконечность невозможно отрицать, и она не обладает ни одним признаком существования, полный охват Целого — бесконечность + все существующее.

Нитью Ариадны, ведущей к выходу из мировоззренческого вакуума и мрака, является бесконечность. «С давних пор никакой другой вопрос так глубоко не волновал человеческую мысль, как вопрос о бесконечном; бесконечное действовало на разум столь же побуждающе и плодотворно, как едва ли действовала какая-либо другая идея; однако ни одно другое понятие не нуждается так сильно в разъяснении, как бесконечность». (Гильберт).

Невозможно иметь мировоззрение, игнорируя тему бесконечности. Религия пыталась ее позиционировать неведомым, непостижимым Богом. Но это противоречило ее другим утверждениям, характеризующим Бога как существующего живого с качествами. Это шло вразрез с природой бесконечности. Попытка найти выход не увенчалась успехом.

После краха религии никто даже не пытается охватить Целое. Философия со своим масштабом не выше социума и в рамках старых религиозных представлений априори не могла выйти на мировоззренческий уровень. Любая прикладная наука в таком масштабе тоже по очевидным причинам недееспособна. Целое открывается через чистое мышление, не зависимое от наблюдения и опыта. Единственной такой сферой, с одной стороны, оторванной от существования, с другой стороны, доступной разуму, была математика.

Немецкий математик Гильберт пишет: «Окончательное выявление сущности бесконечного выходит за пределы узких интересов специальных наук». Математика стоит особняком от остальных наук. Если все науки имеют в основании наблюдение без понимания природы наблюдаемого, то математика на фоне остальных наук выглядит в выгодном свете. Ее знания не из наблюдения. Ее сфера — вселенная чисел. Число имеет природу бесконечности — оно не имеет ни одного признака существования. Пифагорейцы считали: через понимание гармонии чисел открывается гармония божественных сфер.

Все остальные науки привязаны к существованию. Даже геометрия привязана к существованию — к пространству Земли (гео — Земля, метрия — мерить; геометрия — измерять земное пространство). Сейчас сфера геометрии — не только земное пространство, но и космическое, но сути это не меняет.

Геометрия измеряет существующее, она привязана к нему, и потому всякая неэвклидова геометрия более реалистична, чем геометрия Эвклида. У Эвклида она привязана к идеальному пространству, но идеального нет. Есть реальное, а оно все искажено. На Земле искажено природой материи, и потому, например, никакая прямая линия в реальности невозможна. За пределами Земли, в космосе, пространство искажено силами гравитации, и потому там тоже невозможна прямая линия. Неэвклидовы типы геометрий, например, Лобачевского или Римана, они намного реалистичнее.

Математика не может быть самостоятельной в реальном мире, потому что числа не существуют. Поэтому математика используется как вспомогательный элемент для решения практических задач — играет роль прикладной науки. Выше она не поднимается.

Всегда были люди, искавшие в мире чисел закономерности, гармонию и пропорции не с целью извлечь из этого практическую пользу, а потому что находили это прекрасным, и им это нравилось. Как художник находит прекрасными формы, а музыкант звуки, и они рисуют или играют в первую очередь не потому что видят в этом бизнес, а потому что им нравится рисовать и играть, так и математикам нравится складывать/раскладывать числа.

С развитием естественных наук обнаруживаются закономерности между числами и миром материи. Математика оказывается единственной наукой, способной выйти за рамки чувственного мира. Вернув утерянный в религиозную эпоху статус, математики начинают позиционировать себя примерно как пифагорейцы, — выше всякого опыта.

Один из крупнейших математиков ХХ века Харди пишет в исследовании «Апология математики»: «Ничего из того, что я когда-либо делал, не имеет ни малейшего практического значения». Как и Гаусс, король математиков — всю жизнь посвятил решению задач типа, как с помощью циркуля и линейки построить 17-конечную звезду. Он решил эту задачу, и так гордился этим, что завещал высечь звезду у себя на могиле.

Если бы физические явления не оказались пропорциональны математическим, высшая математика ничем не отличалась бы от драконоведения, изучающего особенности страны эльфов. Или от богословия, нацеленного на детализацию райского и адского климата. Но необъяснимый факт, математические закономерности наблюдаются в мире материи. Частицы и явления ведут себя по сходному с цифрами алгоритму.

Преклонение перед математикой становится выше религиозной веры. Религиозные догмы принимают на веру, и этот момент (вера) оставляет место для сомнения. Места для сомнений в математике не было. Если математические расчеты что-то подтверждали или были сами по себе верны, в них не нужно было верить. Именно поэтому математическая истина по факту оказывается выше религиозной требующей веры.

Верность расчета сама по себе ничего не доказывает и не опровергает. Как говорил Эйнштейн: «Главное — содержание, а не математика. Математикой можно доказать, что угодно». Расчет привязан к точке отсчета, набору аксиом, от которой строится. Если ввести в компьютер программу 2+2=5, опирающаяся на эту программу машина выдаст верные расчеты. Но верными они будут относительно программы, но не реальности.

Несмотря на все достоинства математики, она содержит в себе на фундаментальном уровне кучу абсурдов. Например, правила математики гласят, что каждое число равно самому себе. Например, 5 = 5, тут все понятно. Еще правила говорят, что у каждого числа есть противоположное ему число. Например, у числа 5 таким числом будет -5. Тут тоже все понятно. При сложении числа с его противоположным числом получается нуль. Например, 5 + (-3) = 0. Все верно логично и правильно. Но теперь спросим у математики, какое число равно нулю? Они ответят, что нуль. А какое число противоположно нулю? Тоже нуль. И доказательство приведут: 0+0=0. Но тогда по математической логике получается, что равенство и противоположность — синонимы? Но это бред и абсурд.

Нуль и бесконечность — одни из фундаментальных элементов математики. И логика на этих понятиях буксует всеми колесами. Здравый смысл утверждает: часть меньше целого. Прибавление единицы к любой величине делает эту величину больше, а вычитание — меньше. Все понятно, и с помощью этих истин мы уверенно оперируем в мире величин.

Но стоит оперировать этими истинами с нулем и бесконечностью, как получаются абсурды. Половина нуля равна нулю, а половина бесконечности целой бесконечности. Сложение, вычитание, умножение и деление дает результаты, не лезущие ни в какие логические ворота. И если от нуля можно было как-то ограничиться, объявив его ничем, то бесконечность одновременно совмещала в себе минимум и максимум. Попытка ее мыслить не ведет к успеху — мысль проваливается в бездну, без конца, края и различий.

Алеф

Во второй половине XIX века немецкий математик Георг Кантор начинает вплотную заниматься темой бесконечности. Так как единая бесконечность никак не мыслится, он пытается уловить природу бесконечности через понимание ее бесконечных частей.

Например, ряд любых чисел бесконечен. Точка тоже бесконечность, только уходящая как бы не вверх, а вниз. Все эти бесконечности мыслимые. Значит, с понятием бесконечность можно работать. Предполагается, что развитие в этом направлении даст результаты, через которые можно выйти на понимание бесконечности как единого нечто.

Кантор рассуждает: если между элементами одного бесконечного ряда есть взаимное соответствие с элементами другого бесконечного ряда, значит, в двух этих рядах число элементов одинаковое, и эти бесконечности одинаковые. Если соответствия установить нельзя, значит, одна бесконечность меньше или больше другой.

На примере это выглядит так: представьте бесконечный ряд солдат. Параллельно ему стоит второй такой же бесконечный ряд солдат. Если каждый солдат может взять за руку соседа напротив, значит, число солдат в рядах одинаковое. На языке математики это означает, что два множества имеют одинаковую мощность. Если же парности установить невозможно, значит, число солдат неодинаковое — мощность бесконечных рядов разная.

Кажется, бесконечный ряд натуральных чисел должен быть в два раза больше ряда четных (или нечетных) чисел. Но это только кажется. Половина бесконечности равна целой бесконечности. Бесконечный ряд натуральных и четных (или нечетных) чисел равны — каждое число из одного ряда может взять за руку напротив стоящее число из другого ряда. Или говоря иначе, каждое число в любом ряду можно рассматривать как объект. Все объекты можно по порядку пронумеровать: 1 2 3 4… Так бесконечный ряд нечетных или четных чисел превратится в бесконечный ряд натуральных чисел.

Кантор делит все ряды чисел на счетные и несчетные множества. Счетные — когда можно посчитать от одной цифры до другой за конечное время. За 2-3 секунды или 2-3 миллиарда лет — значения не имеет. Главное, что можно начать счет и завершить его.

Несчетное множество — когда счет невозможно начать. Например, между двумя любыми натуральными числами бесконечно много вещественных чисел, то есть чисел, представляющих какую-то величину. И так как дна нет, цифру сколько не дели пополам, нуля никогда не будет, получается, выявить минимальное вещественное число невозможно. Например, невозможно сказать, какое первое вещественное число идет после нуля. Самое маленькое число, какое вы знаете или можете сочинить, не будет первым вещественным числом. Даже если написать цифру, где после запятой такое количество нулей, которые заполнят всю Вселенную, 0, 0000….. 1, то между нулем и этой цифрой будет бесконечно много более малых чисел. Счет вещественных чисел невозможно начать, соответственно, продолжить, и немыслимо, как его можно завершить.

Это вне привычного нам мира с его логикой и вне нашего воображения. По логике, после нуля идет какая-то первая величина. Но какую бы мы не придумали самую малую величину, она не может быть первой, потому что всякая величина только в силу того, что она величина, делится пополам. Но так как бесконечное множество этих чисел умещается между нулем и единицей, этот ряд числен называется конечным множеством.

Между счетным и несчетным множеством нельзя установить соответствия. Из этого следует, что несчетные множества бесконечно больше счетных — одна бесконечность больше другой. Кантор показал, что между бесконечностями есть иерархия — каждое последующее множество бесконечно больше предыдущего. Иерархия бесконечностей уходит бесконечно вниз и вверх. Совокупность бесконечностей — целая бесконечность.

По Кантору, Бесконечность состоит из бесконечностей двух типов: множества величин и континуум-мощности — множества точек. Бесконечные ряды чисел могут быть равны и не равны друг другу. Континуумы (массивы) точек равны на любом объеме. Любое множество точек и чисел бесконечны, но при этом точек бесконечно больше.

На отрезке столько же точек, сколько на квадрате, построенном из этих отрезков. И это при том, что бесконечное число отрезков образуют квадрат. На кубе, построенном на основании этого квадрата, точек столько же, сколько и на отрезке. Как пишет сам Кантор, он не мог поверить своим расчетам. Но ошибки не было, и результат пришлось признать.

Бесконечность за рамками здравого смысла и законов существования. Допустим, мир состоит из бесконечного количества элементов, и мы их все пронумеровали. Число объектов с четными номерами равно числу объектов с нечетными — тут все нормально. Но как относиться к тому, что пронумерованных четными числами объектов столько же, сколькое всех объектов? По логике все верно, половина бесконечности равна целой бесконечности, но от этого факта возникает интеллектуальный дискомфорт. Часть целого не может быть равна целому. А тут часть бесконечности и целая бесконечность равны. Это лишний раз говорит, что известное существование — не единственный тип бытия.

Для оперирования бесконечными множествами Кантор придумал трансфинитные числа. Финитные числа — конечные величины. Приставка «транс» означает бесконечные величины. Из этих чисел он строит специальную трансфинитную арифметику.

Основа трансфинитной арифметики — первая буква еврейского алфавита «ℵ » (алеф). Думаю, Кантор не случайно взял именно эту букву. Мистики обозначают этой буквой точку абсолютного знания, с которой видно все и понятно сразу, без объяснений.

Алеф — что-то типа нуля в десятичной системе, только в другом смысле. Обычные числа бесконечно делимы вглубь — ухватывают уходящую вниз бесконечность. Трансфинитные числа вывернуты наоборот, ухватывают уходящую вверх бесконечность.

Смысл трансфинитных чисел — отразить разные уровни бесконечности. Первое число такой арифметики называется алеф (ноль) — «ℵ 0». Им обозначаются счетные множества, которые можно пронумеровать. Второе число алеф1 «ℵ 1» — это 2^{ℵ 1} (2 в степени «алеф1»), обозначающее первое несчетное множество. Следующее идет число алеф2 — это 3^{ℵ 1} (3 в степени «алеф1»). И так далее. Последующее трансфинитное число бесконечно превышает предыдущее. Ряду этих чисел нет конца, и считается, что они в совокупности охватывают бесконечность.

У обычных чисел есть аналоги в реальном мире, например, обычная единица выражает один предмет — одно яблоко. У трансфинитных чисел нет аналогов в нашем мире. Потому они и названы таким нечеловеческим термином. Число алеф1 больше, чем все элементарные частицы в видимой Вселенной. Число алеф2 — величина за границами воображения. Не создано множества, мощность которого отражала бы это число.

Нас не смущает тот факт, что любое натуральное число содержит в себе бесконечно много образующих его частей, и мы свободно оперируем ими. Но нас смущает, что любое трансфинитное число ухватывает бесконечность вверх. Если преодолеть это смущение, как утверждают математики, трансфинитными числами можно оперировать.

Теория множеств — нечто качественно новое, отличающееся от всех предыдущих штурмов бесконечности. Главное достижение Кантора: он показал, что есть разные бесконечности. И если они не равны, значит, ими можно оперировать.

Математическое сообщество в отношении бесконечности колется по линии Кантора на два лагеря. Одни математики, во главе с Пуанкаре, мировой величиной на физическом и математическом небосклоне, отрицают ее. Пуанкаре говорит, что бесконечности не место в науке, потому что ею невозможно оперировать и она только с толку сбивает. Хотя до обнаружения парадоксов живо интересовался этой темой. А после стал говорить, что это болезнь, от которой нужно лечиться. На этом основании Пуанкаре отказывается ее замечать и всем другим ученым предлагает делать вид, что никакой бесконечности нет.

Как тут не вспомнить градоначальника Бородавкина, писавшего «…втихомолку устав о «неcтеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя в действии облегчит». (Салтыков-Щедрин, «История одного города»).

Сторону Пуанкаре занимает Кронекер, учитель Кантора. Отрицая бесконечность, он обзывает своего ученика шарлатаном и растлителем молодежи. В этом же русле против Кантора высказывается Рассел и многие другие видные математики.

Другие мировые величины, во главе с Гильбертом, пребывают в восторге от идеи Кантора. Гильберт пишет: «Никто не изгонит нас из рая, который основал Кантор». Идеи Кантора выглядят для него «…заслуживающим удивления цветком математического духа и вообще одним из высших достижений чисто умственной деятельности человека». Крупные математики, Дедекинд и Фреге, льют Кантору елей и воскуряют фимиам.

В будущем появится группа французских математиков под псевдонимом «Никола Бурбаки», намеренных перевести всю математику в трансфинитные числа. Кажется, затея не самая удачная. Посмотрите в интернете, как выглядит единица в их исполнении…

Сам Кантор вполне осознает масштаб поднятой темы. Он пишет: «Я различил актуально бесконечное в трех отношениях: во-первых, поскольку оно осуществляется в высочайшем совершенстве, независимом внемировом бытии, in Deo, где я называю его абсолютно бесконечным или просто абсолютным; во-вторых, поскольку оно обнаруживается в зависимом сотворенном мире; в-третьих, поскольку мышление может достигнуть его in abstracto как математическую величину, число или порядковый тип».

Сегодня идеи Кантора считаются одним из краеугольных камней высшей математики. В мире нет математического факультета, где не преподают теорию множеств. Благодаря ей математика научилась отличать одно бесконечное множество от другого, вышла на новые рубежи, и перед ней открылись новые горизонты. Но это не приблизило человечество к пониманию бесконечности. Теория множеств оперирует не с самой бесконечностью, а с переменными, стремящимися к бесконечности, с величинами «→ ∞ ».

Идеи Кантора обслуживают основание высшей математики, но даже близко не раскрывают онтологического масштаба бесконечности. Теория множеств помогает науке растягиваться на линии бесконечного. Одним концом наука устремляется к минимуму, к точке, другим к максимуму — к Целому. Но как бы наука ни растягивалась, ей не удается уловить ни сущности точки, ни сущности бесконечности.

И вчера, и сегодня нет недостатка в людях, предлагающих неудобоваримую идею Кантора предать забвению. Я не имею мнения по теории множеств. Возможно, это первый шаг на пути к истине. Возможно, путь в никуда. Может быть, теория не развернула свой потенциал, и делает только первые шаги на пути к бесконечности. Но также может быть, это просто модель, не пригодная дальше прикладного применения.

Пока склонен простодушно мыслить, что теория Кантора в своих понятиях не постигает Целого. Это близко к мнению Лобачевского о геометрии Эвклида: «Напрасное старание со времен Евклида, в продолжение двух тысяч лет, заставило меня подозревать, что в самих понятиях еще не заключается той истины, которую хотели доказать…».

Мостик

В этот период совершается ряд удивительных открытий, меняющих представление о бытии. Эйнштейн предлагает новый взгляд на наблюдаемую реальность, принципиально отличный от механистического взгляда Ньютона, господствовавшего тогда в мире.

Началось его гениальное открытие (им не восхищаться нельзя, оно дух захватывает) с того что, однажды проезжая на автобусе по Берну мимо башни с часами, Эйнштейн подумал: если он будет удаляться от башни со скоростью света, то фотоны, идущие с той же скоростью от башни, не будут его догонять.

Видимая нами картинка — результат попадания фотонов в глаза. При движении со скоростью света мы вообще ничего не увидим. Если движение будет меньше скорости света, например, вы летите со скоростью 290 тыс. км/сек, а за вами свет со скоростью 300 тыс. км/сек, фотоны будут для вас лететь со скоростью не 300 тыс. км/сек, а 10 тыс. км/сек — в 30 раз медленнее. Все для вас, соответственно, пропорционально замедлится в 30 раз.

Это так же просто, как если вы стоите, и на вас едет автомобиль со скоростью 100 км/час — он приближается к вам со скоростью 100 км/час. Но если вы едете впереди со скоростью 90 км/час, автомобиль будет приближаться к вам со скоростью 10 км/час.

Следуя логике идеи Эйнштейна, видимую нами в данный миг картинку (наш мир) можно назвать одним кадром кинопленки, а совокупность всех еще не долетевших до нас фотонов можно назвать кинопленкой. Один кадр пленки — образуемая фотонами одна волна, один миг. Кадры-миги последовательно летят на нас порциями-квантами, как волны у Планка. Накатывая один за другим, они образуют картинку, называемую реальностью.

Если наблюдатель будет убегать от волн со скоростью света, фотоны до него не будут успевать доходить. Так как картинку, который мы называем реальностью и которую видим, создают фотоны, наблюдатель, движущийся быстрее фотонов, ничего не увидит. Если же он будет двигаться чуть меньше скорости света, то увидит мир как в замедленном кино.

Эйнштейн не видел в утверждении, что все относительно, ничего заумного. Он писал некому Уилсу: «Этот вопрос не имеет никакого отношения к поверхностным суждениям, что " все относительно"... это, между прочим, не философская теория, а чисто физическая" ». В том же письме на упреки, что его теория слишком сложна для понимания, он продолжает: «Чушь о том, что моя теория чрезвычайно сложна для понимания, есть полнейшая бессмыслица, распространяемая поверхностными журналистами».

Идея про значение света стала фундаментом, на котором ученый построил теорию относительности, перевернувшую взгляд на реальность. Эйнштейн выдвинул гипотезу, что скорость света — фундаментальное свойство нашего бытия. Ничто в мире не может двигаться быстрее. На этом фундаменте он собрал разрозненные по научному сообществу идеи и, как пазлы, соединил их в целостную картину, оформив в язык математики. Так в мир пришла знаменитая теория относительности — сначала специальная, потом общая.

Подчеркиваю: прорывной идеей-озарением было осознание значения скорости света. Все остальные идеи были до Эйнштейна. Например, основные положения теории Пуанкареизложил за год до публикации Эйнштейна. Но, опасаясь за свой имидж, не решился заявить их. Он представил их научному сообществу как фокус, умозрительную абстракцию, игру ума. Представил в ключе типа не подумайте, что я это серьезно говорю.

У молодого Эйнштейна не было имиджа, его вообще никто не знал. Так что терять ему было нечего, кроме своей безвестности. Он заявил новую теорию отражением реальности, а не отвлеченной от реальности абстракцией, как это делал Пуанкаре.

Сейчас по научному сообществу так же разбросана, например, информация, которой достаточно для излечения рака. Но ее некому собрать. Нужен Эйнштейн, которого осенит центральная идея, и он на ее основании соберет фрагменты в единую картинку.

Вне всяких сомнений, озарение ученого о природе наблюдения, о связи видимого мира со скоростью света — это насколько гениально, настолько и очевидно. Но идея не была осмыслена в философском смысле ни самим Эйнштейном, ни его последователями.

Такая ситуация наблюдается и у других ученых, выдвинувших гениальные идеи. Например, идея Планка о квантовой природе излучения не была осмыслена ни самим Планком, ни последующими учеными. В этих идеях ученые увидели способ объехать яму на пути. Как только объехали, поехали дальше. Куда дальше — такого вопроса перед наукой никогда не стояло. Дальше — просто развиваться, расширять область своего знания и увеличивать границу своего незнания. А куда, зачем, какую цель в итоге хотим достигнуть — этого никогда не было. Научное знание в этом плане было не как летящая вперед стрела, а как увеличивающееся в своих размерах пятно.

Если бы Эйнштейн или Планк искали ответы на онтологические вопросы, они бы иначе смотрели на свои идеи. Но они искали решение конкретных задач. Эйнштейн искал, как объединить теории Максвелла и Ньютона. Планк решал ультрафиолетовую катастрофу. Онтологического масштаба они не касались. Когда решение нашли, вместе с ученое сообществом полезли вверх по стволу, к веточкам. И никто вниз — к корням.

Эйнштейн понимал время свойством пространства, физической сущностью, которая может растягиваться, как резинка. Популяризаторы ухватились за парадоксальность заявления и породили кучу измышлений, именуемых сегодня научной фантастикой.

В некотором смысле время — действительно свойство пространства, но не так, как понимал Эйнштейн. Время — это движение. Обосновывается утверждение довольно простым примером: если все в мире замрет, время исчезнет. Если представить часы в этом неподвижном мире, тикающие миллион лет, миллион лет пройдет для часов. Для застывшего мира пройдет нуль времени. Движение происходит в пространстве, и потому является одним из свойств пространства. Но если время — это движение, оно не самостоятельная сущность в той же мере, в какой и движение. Как метры и километры измеряют пространство/длину, так секунды и минуты измеряют время/движение.

Измышления, основанные на понимании времени как самостоятельной сущности, вели к парадоксам. Например, парадокс близнецов. Его суть: берем двух тридцатилетних близнецов. Одного сажаем в ракету и с околосветовой скоростью отправляем в путешествие, из которого он возвращается через 50 лет. Другой остается на Земле. Так как космонавт летит с высокой скоростью, для него время, по Эйнштейну, замедляется. Когда он вернется на Землю, его брат будет стариком, а путешественник почти не изменится.

Но если все относительно, с одинаковым успехом можно считать, что относительно вокзала поезд движется, а можно считать, что вокзал движется относительно поезда. Можно считать, что близнец на Земле улетает на околосветовой скорости, а его брат в ракете стоит на месте. И тогда при встрече братьев стариком будет не кто на Земле, а тот, кто в ракете.

Эйнштейн эту двойственность «решил» своим авторитетом. Он сказал, что близнец в ракете не будет стареть, а оставшийся на Земле близнец будет. Но почему, если вопрос, кто движется, а кто стоит – относительный? Потому что… Примерно такова суть ответа гения.

По Эйнштейну, материальный объект с ненулевой массой невозможно разогнать до скорости света — для этого потребуется бесконечная энергия. Но если все относительно, я могу считать, что это фотоны стоят на месте, а я удаляюсь от них со скоростью света. И тогда я в данный момент лечу относительно фотонов со скоростью света.

Чтобы яснее представить эту мысль, вообразите два объекта: вы и один фотон. Все, больше ничего в мире нет. При взгляде со стороны мы видим, как один объект удаляется от другого. Но как правильно, фотон удаляется от вас или вы от него? Если все относительно, оба утверждения правомочны. Но если так, можно сказать, что вы летите со скоростью света. И тогда получается, материальный объект может двигаться со скоростью света.

Таких парадоксов множество. Ни на один нет непротиворечивого ответа. На фоне этого факта остается только сказать, что есть мнения, ценные не сами по себе, а стоящими за ними авторитетами. Эйнштейн представляет собой такого авторитета.

Если опустить человеческие ограничения восприятия, и представить, что близнецы могут видеть за миллиарды километров так же хорошо, как на расстоянии вытянутой руки, при расхождении с околосветовой скоростью они увидят друг друга в замедленном режиме. А при сближении увидят в режиме ускоренной съемки — время ускорится.

Первый вариант с замедлением времени вписывается в теорию Эйнштейна. Второй, с ускорением, не вписывается. Он предполагает, что при движении навстречу фотонам картинка будет доходить быстрее. Но по Эйнштейну ничто не может двигаться быстрее скорости света. Даже если две ракеты удаляются друг от друга со скоростью света, они будут расходиться не со скоростью 600 тыс. км/сек, а со скоростью все тех же 300 тыс. км/сек. Если одна большая ракета летит со скоростью света относительно неподвижного внешнего объекта, а внутри нее маленькая ракета летит со скоростью света, ракета внутри большой будет двигаться относительно внешнего объекта с той же скоростью, как если бы она стояла. По Эйнштейну, пространство не даст ей двигаться быстрее — оно будет сокращаться или вытягиваться. Но этому утверждению не только не вписывается в рамки логики природы вещей, разум протестует, что стоящий объект и летящий со скоростью света не отличаются друг от друга в смысле перемещения в пространстве. Это противоречит аспектному эксперименту, названному в честь своего изобретателя, француза Аспе.

Суть эксперимента: связанные элементарные частицы нанизаны на воображаемую ось, как горошины на спицу. Если крутануть одну частицу по часовой стрелке, вторая частица обязательно закрутится в противоположную. Если увеличить длину спицы на миллиарды километров, и снова закрутить находящуюся у нас частицу, вторая на другом конце спицы мгновенно закрутится в противоположную сторону. Это значит, действия от одного объекта к другому передается со скоростью, превышающей скорость света. Информация между объектамиидет с бесконечной скоростью — мгновенно.

Это не предположение, а факт. Убедительные эксперименты, исключающие лазейки, были проведены относительно недавно, в 2010 году на Канарских островах. Результаты не вписываются в теорию Эйнштейна. Из этих экспериментов следует, что Вселенная — единое целое, пустоты нет. Атомы, из которых состоим мы, и атомы, из которых состоят звезды, связаны между собой. При такой структуре Вселенной получается, что астрология — не суеверие, как утверждают религии и атеизм, а иное выражение аспектного эксперимента. Звезды реально влияют на нас, потому что атомы, из которых состоим мы, и которые образуют звезды — они связаны. Пустоты нет — бытие едино.

Объяснить мгновенное взаимодействие в рамках теории относительности нельзя. На сегодня это большая проблема физики. Эйнштейн понимал реальность набором островков материи, между которыми пустота. Похоже, он неправ. Все есть неразрывный континуум.

Задолго до этих экспериментов Макс Планк говорил в предположительной форме, что: «существует некая «матрица», в которой берут свое начало новые звезды, ДНК и даже сама жизнь».

Планку вторит коллега Эйнштейна, Дэвид Бом, который говорит, что: «Вселенная со всеми своими элементами, включая нас самих, в действительности является гигантской целостной системой, в которой все взаимозависимо, что далеко не всегда очевидно. Все, что доступно осязанию и существует в мире обособленно — скалы, океаны, леса, животные и люди, — представляет собой видимый уровень мироздания. Однако все эти вещи и явления только кажутся обособленными, в действительности же они связаны между собой на глубинном уровне высшей целостности — скрытого порядка, который просто не доступен нашим органам восприятия. Мир подобен гигантской космической голограмме».

Астрофизик Фред Хойл, автор термина «Большой взрыв», говорил: «Современные исследования довольно убедительно свидетельствуют, что условия нашей повседневной жизни не могли бы существовать в отрыве от далеких частей Вселенной. Если бы эти части каким-то чудесным образом были изъяты из нашего мира, то все наши представления о пространстве и геометрии моментально утратили бы свой смысл. Наши повседневные впечатления до самых мельчайших деталей настолько тесно связаны с крупномасштабной характеристикой Вселенной, что сложно даже представить себе, что одно может быть отделено от другого».

На эту тему я выскажусь детально, когда буду излагать свое мировоззрение. Думаю, ограничение движения скоростью света нужно понимать не свойством бытия, а границей человеческого восприятия. Движение быстрее света невозможно не в том смысле, что оно невозможно абсолютно, а в том, что человек при такой скорости ни одним из своих чувств ничего не сможет зафиксировать. Предел света — предел человека.

Если кино идет со скоростью 24 кадра в секунду, мы видим естественно подвижную картинку. Увеличивая или уменьшая скорость кадров, мы будем соответственно получать ускоренное или замедленное движение. Если скорость будет ниже минимума, мы не увидим движения. Будем видеть неподвижные картинки, вяло сменяющие друг друга. Если скорость будет выше максимума восприятия, например, тысяча кадров в секунду, мы вообще не увидим никаких картинок. Увидим смазанный хаос — пятно на экране.

Аналогично и с фотонами: если они будут двигаться сильно ниже скорости света, мы увидим сильно замедленный мир. Если их скорость будет выше скорости света, человек не сможет ничего зафиксировать. Для него исчезнет понятие «внешний мир».

Эйнштейн не развивает мысли, как будет меняться мировосприятие наблюдателя, движущегося с околосветовой скоростью навстречу волне фотонов. Что наблюдатель увидит, если с такой скоростью будет двигаться по ходу движения волны.

Современная физика предлагает понимать наблюдаемую картинку, которую мы зовем внешним миром или объективной реальностью, результатом движения фотонов на наблюдателя со всех сторон. Есть более простое объяснение видимой картинки, с которым ознакомимся, когда я перейду к изложению своего понимания мира. Пока же продолжу.

По мысли Эйнштейна, пространство и время суть одно. Если может сжиматься и разжиматься время, пространство тоже может. Сжиматься и разжиматься может только конечный объект. Из этого Эйнштейн делает заключение, что Вселеннаяконечна. Он оценил ее радиус в несколько сотен миллионов световых лет.

Из математических выкладок получается, что Вселенная представляет собой замкнутое само на себя пространство — трехмерную гиперсферу. Что это такое — помыслить нельзя. Чтобы лучше понимать тему, напомню: сфера — совокупность равноудаленных от центра точек. В пространствах разной мерности будут разные сферы. На одномерном пространстве, на линии, сферой будут две лежащие на ней точки, равноудаленные от третьей. В двумерном пространстве, на плоскости, сферой будут равноудаленные от центра точки, образующие круг. В трехмерном пространстве равноудаленные от центра точки образуют поверхность шара. Как можно заметить, мерность сферы на ступень ниже мерности пространства. Шар находится в трехмерном пространстве, но поверхность шара двухмерная — плоскость. Круг находится в двухмерном пространстве, но образующая круг линия одномерная. Точки на линии находятся в одномерном пространстве, но сами точки — нулевая мерность.

Трехмерная сфера возможна только в четырехмерном пространстве. Чтобы мыслить трехмерную сферу, прежде нужно помыслить четырехмерное пространство. Если хотите попробовать, для направления держите в голове, что бесконечно много точек образуют линию; много линий образуют плоскость; много плоскостей образуют объем. Бесконечное множество объемов — это и есть четырехмерное пространство. Сумма равноудаленных от некого центра точек в таком пространстве будет трехмерной сферой.

Чтобы в будущем не запутаться, скажу, что наш мир четырехмерный. Но четвертое измерение — не время/пространство, как считается со времен торжества идей Эйнштейна. Что есть четвертое измерение — про то другая глава. Пока же, чтобы понимать, что я вкладываю в понятие трехмерной сферы, игнорируйте, что у нас время считается четвертым измерением. Считайте, что оно не является отдельным измерением, а включено в трехмерный мир. Тогда можно понять (но не представить) понятие «трехмерная сфера».

Трехмерная сфера в четырехмерном пространстве — математическая абстракция, заявляемая формой Вселенной. Создана она ровно для того, для чего в науке создаются абстракции — чтобы сделать из нее мостик и перейти через пропасть, до дна которой не удается достать. Непостижимая трехмерная сфера полюбилась ученым, потому что она пусть и абстрактная, но величина. А величину если даже и представить нельзя, то в формулы уместить можно. Это намного удобнее бесконечности, которая не лезет ни в какие формулы и ломает всякую логику и здравый смысл.

На период написания теории относительности Эйнштейн понимал Вселенную точно так же, как ее и средневековые ученые после крушения религии — ВСЕМ. Ничего, кроме неподвижной и вечной Вселенной, нельзя было даже представить. Когда Эйнштейн определял Вселенную конечной величиной, этим он говорил, что существование — конечная величина. У существования есть границы — вот что он говорил.

Твердь

Примерно в это же время Планк, ищущий выход из ультрафиолетовой катастрофы, выдвигает гипотезу, что излучение испускается минимальными порциями — квантами. Опирающиеся на эту теорию расчеты соответствовали наблюдаемым эффектам.

Идея квантов оказывается очень плодотворной, и вскоре наука устанавливает квант длины, объема, энергии, массы — нижний предел существования. Как меньше молекулы нет вещества, так меньше квантов нет существования. Этот минимум получает название планковской величины. Меньше ее нет ничего, что можно назвать существующим.

Это утверждение опирается на фундаментальное свойство материи. Например, у любого материального объекта, от частицы до звезды, есть гравитационный радиус. Это значит, если сжать объект до некоего минимума, далее он начнет себя сжимать силами собственной гравитации. В итоге сожмется в нуль и исчезнет, превратится в черную дыру.

У Земли гравитационный радиус составляет 9 мм. Это значит, если нашу планету сжать в девятимиллиметровый шарик (крупную горошину), далее собственная гравитация сожмет ее в нуль — Земля превратится в маленькую черную дыру. Аналогично и Солнце: если сжать его в трехкилометровый шарик, тоже получится черная дыра, но чуть больше.

Мячик отскакивает от стенки, потому что масса стенки существенно больше мячика. От пылинки мячик не отскочит. Поток фотонов отражается от наблюдаемых объектов, потому что фотон меньше молекул, из которых состоят объекты. Наблюдать объекты меньше планковской величины мы не можем, потому что фотоны больше этой величины.

Чтобы наблюдать объекты планковского размера, направленные на них частицы должны быть пропорционально меньше. Но если фотон будет пропорционально меньше, он достигнет своего гравитационного радиуса и станет микро-микро-черной дырой.

Единственный способ науки получать информацию — наблюдение. Без наблюдения нет науки. Наблюдать, значит, улавливать излучения. Например, мы видим стул благодаря отражающемуся от него потоку элементарных частиц (так учит современная физика). Если представить микро-стул размером меньше частиц, наблюдать его будет невозможно — частицы от него не смогут отскочить (большее не отскакивает от меньшего). Наблюдать объект ниже планковского минимума невозможно материальными средствами.

Большие трудности с наблюдением самих частиц. Их скорость или местоположение можно определить только через взаимодействие с другими частицами. Это примерно как определять скорость или местоположение автомобиля, врезая в него другие автомобили. Понятное дело, от такого способа измерения автомобиль, скорость и координаты которого мы хотим узнать, изменит свое движение, и мы никогда не узнаем, как бы он двигался или где находился, не врезайся в него специально посланные нами другие автомобили.

Таким способом точно можно узнать или только скорость, или только координаты. То и другое одновременно узнать невозможно. Называется это принцип неопределенности Гейзенберга. И преодолеть его не видится возможным. Для этого нужны, образно говоря, нематериальные автомобили, которые, сталкиваясь с автомобилем, скорость которого мы измеряем, не влияли бы на него. Но увы, это уже за пределами материальной науки.

Дееспособность науки жестко ограничена фундаментальными свойствами материи. Как картинка на мониторе ограничена величиной зерна/пикселя (что меньше пикселя, то нельзя увидеть), так научная картина ограничена квантовыми величинами.

Физик-теоретик только в том случае занимается наукой, когда берет за точку отсчета величины, выведенные из свойств материи. Фундаментальные константы не могут быть выше предела. Например, скорость не может быть выше скорости света. И не могут быть ниже предела. Например, порция энергии не может быть меньше планковской величины.

Если ученый строит расчеты, беря за точку отсчета величины меньше планковских, — это не физик-теоретик, а физик-фантазер. Он не научные теории создает, верность которых можно проверять наблюдением, а занимается измышлениями — научной фантастикой.

Научная теория за границей планковского объеманевозможна. Граница научной практики обозначается еще раньше. Сегодня экспериментально фиксируемый минимум времени равен одной аттосекунде: 10^{− 18} сек. (одна миллиардная часть от одной миллиардной доли секунды). Планковское время намного меньше: 10^{− 43} секунды.

Науке еще далеко до экспериментального наблюдения того, чего она в теории может вычислить. Будем надеяться, что она дойдет до границ, допускаемых ее теорией. Но она не может выйти за границы, обозначенные природой материального наблюдения.

Научные границы более непреодолимы, чем религиозные. Религиозные границы, по словам самой религии, можно преодолеть определенными технологиям: молитва, пост и прочее (разговор не об уровне эффективности этих технологий и вообще действенности, а об их декларации). Научные границы непреодолимы в силу законов материи и фундаментальных свойства бытия. Поэтому наука даже не декларирует возможности когда-либо опустится ниже планковских величин. Таков порядок вещей, и это ее тюрьма.

Религия устанавливала одну границу сверху — небесную твердь. Она не говорила, что за небесной твердью ничего нет. Она говорила, что там иное бытие — божественное и непостижимое. О нижней границе Церковь вообще ничего не говорила. Было мнение, что существуют неделимые далее первокирпичики. Было мнение, что мир делится вглубь до бесконечности. Но ни одно из этих мнений Церковь не заявляла религиозной истиной.

Новые открытия, обнаруживающие предел в самом большом и самом маленьком, по сути, создали две тверди — верхнюю и нижнюю. Причем, установленные наукой границы намного жестче религиозных и абсурднее. Верхняя, аналог небесной тверди, следует из объявления самого существования конечным. Форма Вселенной — трехмерная сфера. Конечное, значит, имеющее границу. За границей нет никакого существования — абсолютный нуль. И это абсурд, потому что «ничего» не существует. За границей не может быть ничего. Это ненаучное понятие, которым наука была вынуждена оперировать.

Нижняя граница существования проходит по планковским величинам. За границами минимума и максимума бытия нет существования. Между верхним и нижним полюсами лежат частицы, атомы, молекулы, вещества, планеты, звезды, звездные системы и галактики Совокупность всего этого есть существование в целом, со всех сторон окруженное ничем — не существованием.

Опираясь на эти открытия, Гильберт пытается отрицать бесконечность, как пытался Аквинат. Он пишет: «однородный континуум, который должен был бы допускать неограниченное деление и тем самым реализовать бесконечное в малом, в действительности нигде не встречается. Бесконечная делимость континуума — это операция, существующая только в человеческом представлении, это только идея, которая опровергается нашими наблюдениями над природой и опытами физики и химии»; «Оперирование с бесконечным может стать надёжным только через конечное»; «Научное познание требует некоторые геометрически-наглядные представления». «Мы установили конечность действительного в двух направлениях: в отношении бесконечно малого и бесконечно большого» (Гильберт, «О бесконечном»).

Мыслители древности и теологи искали способ перешагнуть величину, чтобы мыслить бесконечность. Ученые во главе с Гильбертом ищут способ перешагнуть бесконечность, чтобы мыслить величину: «Из того факта, что вне какого-либо куска пространства всегда снова имеется пространство, следует только неограниченность пространства, а не его бесконечность».

Ни в коей мере не намереваясь умалить авторитет этого гениального математика, я все же скажу, что неограниченность и бесконечность — синонимы. Скажу, что самонадеянно считать предел чувств человека абсолютным пределом. Есть еще умозрительные истины, куда чувства человека не могут дотянуться в силу своей природы.

Бесконечность не умещается ни в какую величину, и потому продолжает оставаться для человечества недоступной тайной. «Мы знаем, что есть бесконечность, но мы не знаем ее природы» (Паскаль). Она как бескрайнее полотно ткани из ниток бесконечной длины и разной толщины. Теория Кантора в лучшем случае оперирует с нитками, но не с тканью в целом. «Целое больше суммы своих частей» (Аристотель).

Фиаско

Доминирующий статус науки основан на атеизме. Атеизм, в свою очередь, основан на представлениях науки позднего средневековья о Вселенной — наука считала ее вечной и неизменной. Опираясь на эти представления, Эйнштейн создавал теорию относительности. Из его расчетов выходило: за вечность гравитация должна собрать статичный мир в кучу. Чтобы объяснить, почему этого не произошло, Эйнштейн ввел антигравитационную силу, не дававшую Вселенной сжиматься, обозначив ее буквой греческого алфавита — лямбдой. Натяжка была очевидна, но так как иного объяснения не было, почему Вселенная не сжалась, всем пришлось смириться с этой мифической силой.

Советский математик Фридман, исходя из предположения, что с какого места ни наблюдай Вселенную, везде будет одинаковая картина, доказывает, что при таких условиях она должна или расширяться, или сжиматься. В своих размышлениях он приходит к выводу, что Вселенная не статична, а расширяется. Из этого следует: материя и энергия Вселенной в далеком прошлом были сжаты в нулевой объем. По расчетам Фридмана, около десяти миллиардов лет назад нуль стал величиной, и с тех пор продолжает увеличиваться — Вселенная растет в объеме.

Эйнштейн поначалу отрицает эту теорию. Она кажется ему невероятной. Он уверен, что Вселенная вечная и неподвижная. Почему ее до сих пор силы гравитации не стянули в точку? Ну как почему… Потому что есть лямбда, не позволяющая этому произойти.

Но спустя малое время Эйнштейн отказывается от своей лямбды и признает правоту Фридмана. Тем более, общая теория относительности говорила, что должна быть точка, к которой физические законы неприменимы. Этой точкой была сжатая в нуль Вселенная.

В 30-х годах ХХ века эту теорию экспериментально подтвердил астроном Хаббл. Так рождается теория Большого взрыва. Сегодня абсолютное большинство ученых сходятся во мнении, что возраст Вселенной 13, 7 миллиардов лет.

Фридман, исходя только из предположения об однородном состоянии Вселенной, пришел к выводу, что возраст Вселенной около 10 миллиардов лет. Остается только удивляться, как этот советский математик смог так близко вычислить эту цифру.

Есть две основные версии возникновения Вселенной. Первая: сначала вся материя и энергия были сосредоточены в нулевом объеме пространства. Наука называет это состояние точкой сингулярности. Потом по какой-то причине эта точка взорвалась как граната. Сконцентрированное в ней вещество начало разлетаться в разные стороны.

Вторую версию описывает нобелевский лауреат по физике Вайнберг: «Вначале был взрыв. Не такой взрыв, который знаком нам на Земле, начинающийся из определенного центра и распространяющийся на всё большее пространство, а взрыв, который произошел одновременно везде, заполнив с самого начала всё пространство, причем каждая появившаяся частица устремилась прочь от другой частицы. В этом контексте «всё пространство» может означать либо всё пространство бесконечной Вселенной, либо конечной, замкнутое на себя, как поверхность сферы». Она появилась как картинка на экране — не из одной точки расползлась, а сразу на весь экран появилась.

Для нашей темы не важно, как именно возникла Вселенная. Важно только одно — до определенного момента ее не было. Потом она начала быть. Астрофизик Дэвид Дарлинг пишет: «Либо не было ничего, с чего все началось, и тогда... непонятно, как что-то начало быть, либо существовало нѐ что, и в этом случае оно требует объяснения».

До научных открытий ХХ–ХХI века атеистическое мировоззрение имело под собой основу — данные науки позднего средневековья. Бог отрицался на том основании, что, если мир существует вечно, у него не может быть начала. Так как религия называла причину возникновения мира Богом, наука указала, что для такой сущности нет места.

После научных открытий представление о мире кардинально меняется. Теперь наука утверждает, что наш мир не вечно существует, а однажды появился. Что мир никогда не находился в состоянии покоя, а с первого мига пребывает в движении и изменении. Наука говорит: Вселенная не статична, а динамична, не вечно существует, а однажды появилась.

Если Вселенная не вечная, представление средневековой науки о мире рухнуло. Утверждение «Бога нет» опиралось на представление о вечно существующем мире. Если мир не вечный, значит, у него есть причина. Не важно, как называть эту причину. Важно, что она есть. Еще важно, что основанием атеизма является отрицание причины мира.

Рядовой атеист-обыватель может себе позволить не вникать в суть доводов, махнуть рукой на все и сказать: «Бога нет». Но так как интеллект среднестатистического ученого сильно выше интеллекта среднестатистического обывателя, он не может себе позволить подобную реакцию. Оставаться сознательным атеистом в новой ситуации можно, если найти аргументы для атеистической позиции.

Единственное направление, в котором это можно сделать: найти возможность отрицать, что у Вселенной есть причина. Но как можно отрицать причину у того, чего не было и что появилось? Еще древние говорили: из ничего не может возникнуть ничего.

Начинается научная эквилибристика, нисколько не уступающая религиозной по виртуозности. Схоласты от науки выходят на сцену. Левым краем рта они делают первое железобетонное утверждение: ничто не может родить ничего. У всего появившегося есть причина. Правым краем рта они делают второе твердокаменное утверждение: Вселенную родило ничто. До возникновения нашей Вселенной было абсолютное ничто. Оно родило что-то — наш мир. Оба этих утверждения атеисты-ученые делают одновременно.

Как только общественность услышала эти два взаимоисключающих утверждения, она со всем почтением просит уточнить: может ничто породить что-то или не может? Да или нет? И тут схоласты от науки начинают рассуждать о Южном полюсе. Они говорят, вопрос бессмысленный. Если уравнения Эйнштейна нельзя продолжить в область отрицательного времени (заглянуть в эпоху до рождения Мира), спрашивать, что было до Большого взрыва, это как спрашивать, что южнее Южного полюса.

Такой ответ ничего не объясняет. Но так как он исходит из авторитетного источника, почтенная публика его принимает. С помощью софистических приемов люди стараются преодолеть философский абсурд и поверить, что до рождения Вселенной ничего не было, а потом появился наш мир — ничто породило что-то. И параллельно они считают, что ничто не может породить что-то, потому что это противоречит смыслу бытия. У них это плохо получается. Трудно верить в два взаимоисключающих утверждения.

По сути, атеисты прибегли к методу Кьеркегора — совершили прыжок веры. На этот раз не религиозной, а научной веры. Преклоняющийся перед авторитетом науки человек попадает примерно в такую же ситуацию, в какую попадает верующий, преклоняющийся перед авторитетом Церкви, когда она говорит, что руками пророков и апостолов водил Святой дух, но при этом апостолы и пророки про одно и то же писали разное. Вот как хочешь, так и понимай. Но при этом верь, что тут святая истина.

Верующий вопрошает Церковь: какому апостолу верить? Атеист вопрошает науку: какому именно из ее утверждений верить? Тому, что ничто НЕ может родить что-то, или тому, что ничто МОЖЕТ родить что-то? Верить одновременно в оба утверждения нельзя.

В научном сообществе происходит раскол. Одна часть людей усилием воли смогла преодолеть абсурд и признать невозможное. Другая часть людей, хоть и преклоняется перед авторитетом науки, потому что не находит ничего выше, начинает сомневаться.

Французская академия в конце XVIII века говорила, что камни с неба падать не могут, потому что на небе нет камней. Но когда оказалось, что камни очень даже могут падать с неба (сейчас это называется метеоритами), академия изменила свою позицию.

В XXI веке все больше людей указывают на философский абсурд утверждения, что до Вселенной ничего не было. Сегодня наука не табуирует вопрос: что было, когда ничего не было. Она говорит, что ответ лежит за забором, которым обнесена планковская эпоха. Так в честь Макса Планка называется самый маленький возраст Вселенной, до которого теория может дотянуться: 10^-43 сек. После планковской начинается космическая эпоха — так называется время роста нашей Вселенной.

Чем Вселенная была до того, как прошли 10^-43, на эту тему наука не может даже теоретизировать. Что по ту сторону планковского забора, закрыто для научных гипотез. Наука тут в положении буддиста, у которого спросили: есть ли Бог, а он в ответ молчит. В буддизме это считается единственно правильным ответом на подобный вопрос.

Нельзя даже поставить вопрос, чем была Вселенная, когда не достигла планковского размера. Раньше наука про Южный полюс пустословила, когда ее спрашивали, что было, когда ничего не было, чем напоминала религиозных ортодоксов. Теперь вынуждена изменить позицию и сказать: не знаю и знать не могу, ибо это за рамками возможностей науки. Что было до Большого взрыва, то иное бытие, недоступное научному познанию.

Наука оперирует только с тем, что может зафиксировать. Образно говоря, длину конечного лабиринта, как бы ни был он запутан, наука однажды измерит и познает. Но если лабиринт бесконечный, наука никогда не составит его полную карту. Она всегда будет знать часть этого лабиринта, и никогда не будет знать бесконечное целое.

Вселенная, занимающая нулевой объем пространства, в той же степени непознаваема, как и бесконечная Вселенная. Бесконечность и точка — это иной тип существования, так же недоступный научному познанию, как звезды слепому.

Вчера разница между наукой и религией была глобальной — на уровне понимания мира. Сегодня она сводится к двум вещам. Первое различие несущественное и смешное. Наука и религия спорят, как правильно называть бытие, бывшее до Большого взрыва. Религия продолжает его называть так, как всегда называла, — Богом. Наука находит термин архаичным и предлагает называть сингулярностью, квантовой флуктуацией вакуума. Спор больше похож не на философский, а на филологический.

Не важно, как называть то, что было до рождения Вселенной. Каждый может называть, как ему комфортнее. Здесь как с горшком: как ни называй, он от этого не перестанет быть горшком. То же самое и с причиной нашего бытия: как ни называй причину, на ее наличие это никак не влияет. Важно, что отрицать причину не получается.

Второе различие науки и религии такое же несущественное и тоже смешное. Но глупо в нем уже выглядит религия. Наука утверждает, что причина Вселенной непознаваема. Религия разделяет эту позицию в апофатической теологии, признавая, что Бог в принципе непознаваем. Бог не то, и не другое, и не что-либо из возможного.

Но на теологию напирает богословие, требуя совместить непознаваемость Бога с суевериями простонародья — дать ему зримые образы и известные качества. Бог должен быть добрый, хороший, любящий и т. п. Для решения этой задачи возникает катафатическое богословие. Оно утверждает, что Бога вполне себе можно познать, и начинает выводить заказанные качества через отрицание. Например, если про Бога ничего нельзя сказать, значит, нельзя сказать, что он злой. А если нельзя сказать, что злой, значит, Бог добрый.

Правда, по этой логике получается и обратное: если про Бога нельзя ничего сказать, то нельзя сказать, что он добрый. А если нельзя сказать, что Бог добрый, значит, он злой. Но, по понятным причинам, второй вариант богословы игнорируют.

На выходе получается Бог по заказу: добрый, всевидящий, милостивый и прочее. А что людей пилами и молотилами или в аду держит вечно и прочие садистские поступки, которые, ну хоть ты тресни, никак не вяжутся с добротой и любовью, на это у верующих принято или глаза закрывать, или говорить о непостижимости божественной любви.

Абсурдом это сильно попахивает. Но так как игнорировать информацию про любовь невозможно, она в Библии, массе начинают культивировать мнение, что Бог из Ветхого Завета, про которого в Бытии написано, как он все сотворил за семь дней, и кого Христос своим Отцом небесным называл, а апостолы считали Богом, — это какой-то другой Бог, еврейский. А вот наш Бог, христианский, добрый и не имеет отношения к евреям.

А что Христос, как минимум, по матери еврей, что все апостолы на 100 % евреи, что для всех христиан величайший праздник — совершение над Христом иудейского обряда, обрезания, все эти моменты тихо игнорируются, чтобы не смущать сообщество Акулин.

Любое определение Бога есть его ограничение. Назвать Бога добрым — ограничить его рамками добра. Назвать Бога злым — тот же эффект. Любые рамки не стыкуются с понятием бесконечности и всемогущества. Они выше добра, зла и любых иных границ.

Никакие определения Бога не лезут ни в какие логические ворота. Но у массы нет забора, и соответственно, ворот. Поэтому в нее влезают нужные власти представления о Боге легко были возведены в статус божественной истины. И на этом жирная точка.

Наука с ухмылкой интересуется, как религия узнала качества непознаваемого. И теперь религия отвечает в стиле науки. Теологическим краем рта она говорит, что о Боге ничего нельзя помыслить. Если вы мыслите Бога, вы мыслите не Бога. Богословским краем рта она перечисляет качества Бога — добрый, любящий, милостивый и прочее.

Но все эти казусы, противоречия и абсурды — полбеды. Бедой для атеизма являются научные открытия, утверждающие начало и возраст Вселенной. Это означало, что наука средних веков ошибалась, когда утверждала, что Вселенная существует вечно.

По логике, если сторонники научного атеизма признают средневековые взгляды на мир ложными, выводы из них они тоже должны признать ложными. Но не тут-то было. Атеисты, нисколько не смущаясь, заявляют, что хоть основание и ложное, но выводы из него они все равно будут считать… истиной. На предложение объяснить, как это у них такое чудо получилось, они предпочитают молчать, демонстрируя слепую веру фанатика.

У фанатика нет цели истину искать. Его цель — защищать свои догмы. Если они рухнут, велика вероятность разрушения личности. Сталкивается с информацией, грозящей разрушить личность, у человека включается инстинкт самосохранения. Ему не важно, насколько верна информация, разрушающая его представление о мире. Ему важно, что она разрушительная. Человек воспринимает ее смертельной угрозой и ведет себя соответственно — не с целью ее понять, а с целью защититься от нее. Тут все средства хороши. Пусть возражения будут абсурдными и глупыми, главное, чтобы защищали.

Теория плоской земли умерла, когда совершилось первое кругосветное путешествие. Атеизм умер, когда наука установила расширение Вселенной. Астрофизические открытия отрезали от атеизма научную основу. Научный атеизм остается научным только по названию. По факту это дикое суеверие. Невежественные атеисты обходят по слепоте веры любых религиозных фанатиков. «Наши атеисты — святые люди» (Макс Штирнер).

Если религия присутствует в обществе в виде культурной традиции, которая играет какое-то значение, иногда даже серьезное, то атеизма совсем нет. Есть пустые слова, сказанные на бегу, — «Бога нет», без уточнения, что понимается под Богом.

Если смотреть на ситуацию в целом, не акцентируя внимания на внешней стороне дела, налицо повторение процесса, случившегося с религией после телескопа Галилея. Как идея Аристарха Самосского, расчеты Коперника и Кеплера, и телескоп Галилея запустили дискредитацию религиозных догм, что привело к обрушению христианской цивилизации, так открытия Эйнштейна, Фридмана и телескоп Хаббла запустили дискредитацию атеистических догм, что в перспективе должно обрушить атеистическую цивилизацию.

По факту телескоп, по мере роста своей мощности, перебил хребет поочередно двум учениям. Первому перебил христианству. После него Церковь уже никогда не оправилась. С этого началась эпоха Просвещения. Когда телескоп набрал еще мощности, он перебил хребет атеизму. Думающие люди снова задаются вопросами.

После открытий Галилея религия стала достоянием темных масс, превратившись из явления онтологического масштаба в примитивное идолопоклонство — набор суеверий и легион божков, ответственных за бытовые нужды.

После открытий астрофизики атеизм стал достоянием темных масс, отягощенных догмами средневековой науки. Претендуя на онтологический масштаб, атеизм тоже превратился в идолопоклонство — в набор суеверий и научных божков в виде догм.

Сегодня атеизм обходит все религии по уровню маразма. Религия хотя бы заявляет свое основание истиной. Это дает ей моральное право считать истиной выводы из него. Научный атеизм — нечто идиотское… Он называет основание своего учения ложным, чем лишает себя морального права называть выводы из своего учения истинными. Но это не мешает ему называть их истинными. Включает дурака и называет…

По сравнению с «научным» атеизмом суеверие бабушки, ставящей блюдце с молоком домовому, бесконечно логичнее. Бабушка не отрицает домового, она верит, что он есть. Атеисты — это старушка, отрицающая домового, но ставящая ему блюдечко.

Несмотря на самоотверженные попытки пострелигиозного общества обрести свой взгляд на мир, оно потерпело крах. Наука в лице философии ничего не дала, кроме как переименовала старые ориентиры в общечеловеческие ценности, и обогатила пыльные полки новыми абстрактными суждениями, из которых невозможно вывести понятия добра и зла. В лице физики и математики наука тоже не преуспела. Не сумев занять свято место, она занимает творческо-ремесленную ступень, на которой и пребывает до сих пор.

* * *

Обзор истории показал: у человечества никогда не было рационального взгляда на мир. Был религиозный взгляд. Была попытки составить атеистическое мировоззрение, но до онтологического масштаба она близко не дотянулась. В своем пике атеизм дальше отрицания религиозных утверждений не поднимался. Своей картины он никогда не имел.

Добросовестно рассмотрев религиозные мировоззрения, я увидел, что все они плод политических усилий и набор безосновательных человеческих фантазий. Если даже на миг предположить, что среди них есть одно, отражающее реальность, рационально вычленить его из легиона культов карго и политических инструментов невозможно.

Добросовестно рассмотрев атеистического мировоззрения, я не обнаружил предмета к рассмотрению. Обнаружил кучу лозунгов, заявляющихся научным мировоззрением, по факту являясь еще большей нелепицей, чем все религии вместе взятые.

Религиозные учения являются фантазий на онтологическую тему. Атеистические учения еще ниже — они даже не смогли выйти на мировоззренческий масштаб. В такой ситуации мне ничего не остается, кроме как самому составить свое собственное представление о мире — свое мировоззрение. Ответить на вопрос: что есть Мир?

Мировоззрение — это воззрение на целый мир, а не на его видимую часть. Воззрение на часть мира, не важно, насколько велика эта часть, правильно называть не миро-воззрением, а части-воззрение (корявый, но точный термин).

Большинство людей называют мировоззрением взгляд из окна на видимую область. Или совокупность своих вкусов и мнений о той или иной части мира. Но мировоззрение — это не вид из вашего окна, не ваши вкусы и мнения. И не охват истории человечества или нашей планеты. И даже не совокупность планет, звезд, галактик. Мировоззрение — охват не только всей невообразимой громады времени и пространства, но и ответ на вопрос: что есть само существование. Что это такое?

Чтобы быть уверенным, что я донес свою мысль, акцентирую внимание на моем понимании понятия «Целое». Для этого вспомню вопрос Пуанкаре о форме пространства Вселенной (понятие «трехмерная сфера» опускаю). По логике этого вопроса пространство Вселенной может быть или неразрывным монолитом с дыркой (дырками), или, второй вариант, Вселенная — неразрывный монолит без дырок. Образно говоря, в первом случае Вселенная похожа на бублик, во втором на шар.

Представим пространство плотным непреодолимым материалом. Еще представим, у нас есть камень, к которому привязана веревка, и мы можем кинуть этот камень так далеко, что он облетит вокруг Вселенной (и веревка за ним следом) и прилетит снова нам в руки. Так у нас окажутся оба конца веревки в руках. Если Вселенная имеет форму шара, сколько бы мы ни кидали камень, всегда сможем, держа в руках оба конца веревки, стянуть ее назад. Если же Вселенная с дыркой/дырками, наш камень однажды попадет в эту дырку, и мы не сможем стянуть веревку назад, не выпуская из рук оба ее конца.

Перельман доказал, что Вселенная имеет форму бублика. Я не касаюсь качества его доказательства. Я обращаю внимание на качество вопроса Пуанкаре. Под Вселенной он все существующее понимал. Его вопрос о форме Вселенной нужно понимать вопросом о форме существования. Если оно монолитно, значит, находится в окружении не-существования. Если существование не монолитно, значит, в нем есть дыры, образуемые не-существованием. Пуанкаре спрашивает: не-существование вокруг существования, или еще и внутри существования? Если только снаружи — существование монолитно. Если еще и внутри, тогда существование не монолитно, а как бы дырявое.

В средние века авторитет Церкви гарантировал серьезное отношение ученых к вопросу: что есть вошь, насосавшаяся христианской крови. Можно не сомневаться, что средневековые интеллектуалы находили яркие, оригинальные решения этой проблемы.

В наше время авторитет Пуанкаре гарантировал серьезное отношение к вопросу: какая у существования форма. Монолитно оно или в нем есть пустоты-ничто? Вопрос на сто лет стал задачей тысячелетия – одной из главных проблем математики и физики.

Интеллектуальные и творческие усилия математиков и физиков не пропали даром. Тёрстон рассчитал, что у болтающегося в нигде бытия может быть восемь конфигураций. Перельман доказал, что форма Вселенной — трехмерная сфера, аналог бублика.

Все эти изыскания о форме и уровне монолитности существования есть абракадабра и бессмыслица. Существование не может иметь форму, потому что форма — это граница. Граница — это отделение чего-то от другого «чего-то».

Когда физики говорят, что Вселенная имеет конечный объем, но не имеет границ, я считаю, что они не понимают, что говорят. Понятие «конечность» несет в себе понятие «граница», определяющее конец. Раньше пытались показать конечность без границ на шаре —сколько по шару ни ходи, никогда до конца не дойдешь. Теперь компьютерные игры, где бесконечное движение в любую сторону никогда не выведет за пределы игры. Только все это некорректные сравнения. Они не Целое рассматривают, а его часть.

На фоне этой темы я хочу сказать, что Вселенная в глазах Пуанкаре — не Целое, а часть Целого. Но я говорю не о части, а о Целом. Под ним понимаю не только то, вокруг чего облетает наш фантастический камень с веревкой, но и причину существования, что за его границей. Охват меньшего масштаба не позволяет говорить о Целом.

МИРОВОЗЗРЕНИЕ

«…Иисус спросил: чего ты хочешь от Меня?

Слепой сказал Ему: Учитель! чтобы мне прозреть».

(Мрк. 10, 51)

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒