Подвиги. Символы. Аскетизм. Сериал. Страсти. Распад. Протест. Сомнения. Подлоги. Выгода. Основа. Заявление. Понятие. Падение. Опустошение

РАЦИО

Понятие

Отказавшись от религиозного способа познания, перехожу к научному. В его основе атеизм (а — отрицать; тео — Бог). В основе религиозного способа — признание Бога, в основе научного — отрицание. В обоих вариантах Бог является точкой отсчета.

Чтобы отследить рождение атеизма и научное мировоззрение, охватим историю отрицания Бога. Для этого необходимо в максимально крупных штрихах, опуская частности и индивидуальные различия, дать определение религиозному понятию «Бог».

Все религии (не путать с суевериями и национальными традициями) учат: до определенного момента ничего не существовало. С определенного момента началось существование. Сначала появились идеальные миры и бесплотные существа. Потом возник материальный мир и плотские существа. И вот то, что было, когда ничего не было, — вот это неведомое и немыслимое Нѐ что религии именуют Богом.

Все религии по-своему представляют Бога и процесс творения. Но все едины в том, что основной признак Бога — он сотворил существование. Творцы меньшего масштабав лучшем случае божества. Бог — первопричина, благодаря которой возникло ВСЁ. До того, как появилось все, не было ничего, кроме первопричины. Из этого следует, что у Бога нельзя даже предположить границ. Граница — отделение одного от другого. Но если был только Бог, и больше ничего не было, понятие границы невозможно мыслить.

Что не имеет границы, то является безграничным — бесконечным. У бесконечного не может быть формы. Любая форма — отделение от остального. Но если остального нет, если есть только одно, для формы нет места. Так же первоначало не может иметь никаких качеств. Всякое качество предполагает рамки, до которых оно простирается и за которыми его нет. Бесконечное первоначало по своей сущности является бескачественным.

Что не имеет формы и качества, то в принципе непознаваемо. Процесс познания — отделение одних форм и качеств от других. У Бога нет формы и качества, и потому он за рамками знания. Библия говорит, Бог сотворил все «мерой, числом и весом» (Прем. 11, 21). Но при этом сам Бог не мера, не число, не вес и вообще не величина.

Про первопричину ничего невозможно мыслить. Можно знать или верить, что она есть, непостижима, немыслима, непознаваема и не ощущаема. Кто фиксирует Бога, каким-то образом его мыслит и ощущает, — это верный признак, что он фиксирует не Бога.

По этой причине в иудаизме строго-настрого запрещалось называть первопричину каким-либо именем. Всякое именование — установление рамок, за которыми именуемое заканчивается. Запрет иудаизма понятен: уловленная бесконечность — не бесконечность. Отсюда использование в отношении первопричины отвлеченного слова «Господин».

Запрещалось приписывать Богу какие-либо качества, кроме предельных абстракций — всемогущество, всезнание и прочее. Бог не может быть ничем ограничен. Заявлять Бога добрым или злым — ограничивать его. Он за рамками человеческих понятий добра и зла. Как говорил Мартин Лютер: «Бог спасает нас без нашей заслуги и обвиняет без вины».

До VII века до н. э. на все онтологические вопросы отвечали через привлечение Бога. Ни на один предельный вопрос не предполагалось иного ответа, кроме религиозного. Откуда все появилось? От Бога. Как все появилось? Бог создал. Ну и так далее…

Религии расходились в деталях. Использовались разные аналогии для обозначения первоначала. Древние греки называли первоначало Хаосом, Хроносом. Шумеры называли его Великой Бездной. В древнем Египте первоначало именовалось Мглой.

Первую известную в истории человечества попытку найти ответы на онтологические вопросы вне религиозного контекста предпринимает Фалес Милетский (Греция, VII-VI век до н. э. ). Не прибегая к религиозным понятиям, он ищет рациональный ответ на вопрос: откуда все появилось и что есть первопричина существования.

Фалес был образованнейший человек своего времени. Он много путешествовал по миру в поисках знаний. Был знаком с мировоззрением Греции, Вавилона, Египта, Индии, Сирии. Но все они его не устраивали. Их точкой отсчета были те или иные мифические элементы, которые нужно было принимать на веру. Он же хотел понимать, а не верить.

На этом основании его считают основателем современной науки, научного атеизма и родоначальником европейской философии. Он основал милетскую школу, учившую, что первопричина есть вода. Эта идея получила широкое распространение в Древней Греции. Так как Римская империя, в состав которой входила Иудея, находилась под эллинским влиянием, через семь веков эта мысль найдет отражение в словах апостола Петра: «Вначале словом Божиим небеса и земля составлены из воды и водою» (2 Пет. 3, 5).

Если я правильно понимаю Фалеса (а не приписываю ему то, чего он не имел в виду), когда он вопрошал, откуда появилось ВСЁ существующее, он понимал под ВСЁ не только известный нам земной мир, но вообще все существующее, включая божественный мир и его обитателей — самих богов. Если это так, тогда масштаб его вопроса зашкаливает. Подчеркиваю, зашкаливает не его ответ на вопрос, а масштаб вопроса.

Никто до Фалеса не выходил на такой масштаб. Предельным был вопрос: откуда взялся видимый мир — земля и небо. Национальные и культурные особенности на местах давали многообразные ответы. Но если опустить бантики, все они лежали в рамках: мир сотворили боги. Фалес же поставил вопрос: откуда произошло все, в том числе и боги. С моей точки зрения, он никуда не продвинулся в своем начинании, но, как говорил Ницше, велик, кто дал направление — он направил мысль на поиск первопричины.

У Фалеса был гениальный ученик-собеседник Анаксимандр. Он спрашивал: на каких основаниях одна стихия, вода, получила приоритет перед другими стихиями? С таким же успехом можно считать первоосновой огонь или воздух. Первопричиной существования не может быть существование. Первое звено должно быть за рамками существования.

Чтобы идти дальше, уточню: существующим можно назвать только то, что можно зафиксировать чувствами, разумом или любым иным образом. Существующее — синоним фиксируемое. Фиксировать можно размер, объем, форму, качество, координаты. Что не имеет никаких характеристик, то никак не улавливается. Следовательно, не существует.

В нашем мире единственное, что не имеет ни одного признака существования, но про него нельзя сказать, что его нет, — бесконечность. У нее нет никаких качеств, характеристик и координат, и потому «бесконечность» нельзя определить существующей. Но и сказать, что ее нет, невозможно. Это единственная сущность, про которую нельзя сказать, что она существует, равно как нельзя сказать, что ее нет. Для определения ее природы нужно иное слово, передающее понятие не существующего, но имеющегося.

Анаксимандр заявил первопричиной бесконечность, не являющуюся величиной и не имеющую никаких качеств, но содержащую потенциал всякого качества и величины. Он назвал ее апейрон (др. греч. пейрон — величина; а — отрицание; апейрон — не величина). Он сказал, что «Бесконечность божественна, ибо бессмертна и неразрушима».

Остановитесь мыслью на этом моменте… Бесконечность впервые определяется как нечто отдельное, как праматерь существования, бывшая до существования. Ничего подобного до Анаксимандра никто не говорил. Все брали за точку отсчета одно из уже существующих звеньев цепи, никогда не уточняя, откуда оно взялось. Анаксимандр же дошел до начала цепи, дальше которого двинуться невозможно — до бесконечности.

По моему мнению, это — самая глобальная и революционная идея из всех, когда-либо высказываемых человеком. Пифагор, учившийся у Анаксимандра, понимал под апейроном принцип всех принципов, не обладающий никакими принципами. Беспрецедентная концентрация пифагорейцев на природе чисел объясняется тем, что они видели в них тень бесконечности. Цифры так же бескачественны и бесконечны. Через познание гармонии мира чисел пифагорейцы надеялись познать первоначало — колыбель существования.

Милетская школа в лице Анаксимандра искала первопричину вне бытия. Через понятие апейрон она сделала попытку выйти на масштаб, соответствующий вопросу. Но масштаб вопроса оказался настолько огромен, что древняя мысль его не удержала.

Уже ученик Анаксимандра, Анаксимен, уходит на ступеньку вниз — первопричину бытия он ищет не вне бытия, а внутри бытия, что весьма странно. В результате заявляет первопричиной воздух. При разряжении он становится огнем, а при еще большем разряжении эфиром. При сгущении воздух, по Анаксимандру, становится водой, при еще большем сгущении — землей, камнем и так далее.

Эта идея нашла отражение у неоплатоников: «Все есть во всем, но особым образом». Современная физика ее выражает, что все состоит из элементарных частиц. Плотность и качество вещества определяет положение частиц. Частицы в физике играют ту же роль, что в теории Анаксимена воздух.

Сама по себе мысль, что все состоит из одного, — гениальная догадка. Но если держать в голове, что милетская школа ставила вопрос о причине существования, а не о природе существования, — это уже не тот полет мысли. Причину существования Анаксимен ищет среди существования. Это как причину дома искать внутри дома, тогда как она за его рамками. Причина здания — строители, отдельная от здания сущность.

Целое состоит из причины существования и самого существования. Милетская школа с максимальной высоты, на какую может подняться человеческий разум, ушла на более скромные позиции. В опущенном состоянии она искала не философию Целого (Причина + Существование), а философию существующего. За поиски причины бытия внутри самого бытия она получила название натурфилософской — что вижу, то и пою.

Можно сказать, на этом философия заканчивается. Целое больше никто не пытается охватить. Все последующие попытки в этом направлении не будут выходить за рамки бытия. Понятие «причина существования» уйдет из рационального поля зрения.

Падение

Следующие школы опустят масштаб еще ниже. Интеллект будет сконцентрирован на вопросе: что есть существование, изменчиво оно или нет, подвижно или неподвижно. Вопросы порождают оригинальные ответы. Но только это уже не философия. Философию определяет масштаб вопросов, а не технология и оригинальность ответов.

Эфесская школа считала существование подвижным, как огонь — все каждый миг меняется. Самый известный представитель этой школы, Гераклит, учил: все течет, все меняется. Нельзя дважды войти в одну реку, потому что река за это время изменится.

Элейская школа заявила, что основной вопрос философии — соотношение бытия и мышления. В поисках этой пропорции она разделила существование на подлинное и иллюзорное. Все ощущаемое и видимое нами — иллюзия. Движения нет. Есть иллюзия движения. Подлинное существование неподвижно.

Представитель элейской школы Парменид учил, что чувства открывают человеку не бытие, а эйдос бытия — тень бытия. Увидеть истинное бытие можно только разумом. Из этого утверждения рождается деление знания на истинное, то есть постигаемое только умом, и на мнимое, то есть постигаемое обманчивыми и ненадежными чувствами.

Из эфесской школы вырастает диалектика — вечное движение возникает из вечного противостояния противоположностей. Из элейской школы формируется метафизика — истинное существование неизменно. Видимый мир — иллюзорное временное бытие.

Далее появляется теория атомизма. Ее представители, Левкипп и Демокрит, учат: все состоит из пустоты и атомов, неделимых далее частиц (том — делить; а — отрицание; атом — неделимый). Атомы движутся, пустота неподвижна. В этой теории совмещаются учение эфесской школы о подвижности бытия, и элейской о неподвижности бытия.

Масштаб падает еще на одну ступеньку. Мысль концентрируется на вопросе не что есть существование вообще, а что есть наш мир. Что в нем первично: идеальное или материальное. Сторонники идеализма и материализма колются внутри себя, выясняя, первичное едино или двойственно, или множественно? Монизм, дуализм или плюрализм?

Сам предмет спора абсурден. Нельзя спросить, сколько знаний является причиной совокупности всех знаний. Нисколько. Совокупности знаний предшествовало незнание. Аналогично нельзя спросить, сколько существований является причиной совокупности всех существований. Ответ тот же — нисколько. Существованию предшествовало то, что не может быть определено как существование. Рассматривать существование как причину и начало существования — гарантированный путь в дурную бесконечность. Всегда будет вставать вопрос: а откуда появилось то существование, которое положило начало этому?

Поворотный момент, после которого заданный Фалесом масштаб вовсе иссякает и все скатывается на уровень бытовой мудрости, — когда предметом интереса станет не мир, а его малая часть — человек. Одним из ярчайших представителей этого направления был Сократ. Он вопрошал своих собеседников о красоте и справедливости, не отягощая беседу вопросами об истоках этих понятий. Интеллект акцентируется не на масштабе суждения, а на красоте полемики, умении вести диспут и загонять противника в угол.

Я не сильно погрешу против истины, если скажу, что Сократ был маньяк своего рода. Он интеллектуально развлекался, задавая вопросы, ответить на которые можно было только противоречиво. Наблюдая смятение человека, он получал удовольствие. Никогда не упускал случая поставить человека на место. Когда его ученик Антисфен выставлял напоказ дыру в своем плаще, он сказал ему: «Сквозь эту дыру видно твое тщеславие! ».

Антисфен развивает направление своего учителя и утверждает целью философии не познание целого, а исследование внутреннего мира человека. Попытки познать целое объявляет ересью. Поэтому он не создает теорий. Откуда же он предполагает вывести понятие блага? Судя по поведению его последователей, называвшихся киниками (от слова — собака), Антисфен предполагает черпать понятие блага из инстинктов и просто жить. Как животное. Образцом для подражания этот «философ» почему-то выбирает собаку.

Наиболее известный киник Диоген отрицал роскошь и обходился минимумом. Когда увидел мальчика, пьющего воду из пригоршни, выкинул свою единственную кружку. Он учил игнорировать условности, что демонстрировал своим образом жизни.

Он отрицал понятие нравственности и мастурбировал у всех на виду, приговаривая, что хорошо бы так утолять голод, поглаживая себя рукой по животу. В известных целях он вешал объявления типа «мальчика, потерявшего кольцо, ждут по адресу…» и указывал свои координаты. Мальчики сами шли к нему за кольцом, но находили совсем другое.

Он проповедовал общность жен и детей, и много чего такого, что сегодня считается верхом неприличия. Он был прямолинеен сверх всяких норм. Например, будучи в гостях у богача, он плюнул ему в лицо, сказав, что не нашел в его доме места хуже.

Диоген эпатировал людей не с целью их оскорбить, а с целью привлечь внимание к воззрениям киников. Он не призывал следовать его экстравагантному образу жизни. Свои выходки он объяснял тем, что чрезмерный пример может научить людей соблюдать меру.

Кто пытался познать суть вещей, тех Диоген высмеивал. Когда Платон для своего мира идей утверждал понятие «стольности» и «чашности», имея в виду, что идея стола и чаши отражается во всех столах и чашах и существует отдельно от них, Диоген возразил, что чашу и стол он видит, а вот чашности и стольности не видит. Платон ответил, что для видения предметов нужны глаза, которые у тебя есть. А для видения их идей нужен разум, которого у тебя нет. Диогена Платон называл безумствующим Сократом.

Граждане говорили Диогену, что он сумасшедший. Он им отвечал, что у него просто ум иной — не такой, как у них. Что они рабы социальных шаблонов и общественного мнения, а он свободен от всего этого, и потому счастлив.

Македонский пришел к Диогену и сказал: «Я — великий царь Александр». Диоген в том же тоне представился: «Я – собака Диоген». Македонский сказал Диогену: «Проси, что хочешь». Диоген ответил: «Отойди от Солнца».

Интересна случайность: Диоген и Македонский умерли в один день — 10 июня 323 года до нашей эры. На могиле Диогена установлен памятник в виде собаки и написаны слова благодарности за то, что он указал человеку лучший способ прожить жизнь.

Другой известный киник, ученик Диогена, Кратет Фиванский, выходец из богатой семьи, продал имущество, деньги раздал, и стал страстно проповедовать идеи киников. Сам жил в точном соответствии со своим представлением об истине. Внешности был уродливой, вид имел бродяги, но его идеи, его страсть были неповторимы.

Знатная афинская красавица-аристократка Гипархия, став его поклонницей, решила стать его женой. Был скандал, в дело вмешалась ее семья. Но все усилия влиятельных родителей были тщетны. Никакие аргументы не могли поколебать желание красивой, молодой знатной девушки, руки которой добивались завидные женихи. Богатая красавица страстно хотела стать женой старого уродливого нищего.

Заключительный аккорд этой истории: родители уговорили Кратета образумить дочь. Он согласился и пришел с этой целью в их дворец. Со всем своим красноречием он убеждал ее оставить свои мысли, и жить, как прилично ее положению. Девушка стояла на своем, и тогда Кратет прибег к последнему доводу — разодрал свои ветхие одежды, чтобы показать далекое от совершенства тело, и заявил: «Вот я весь! » Гипархия сказала: «Беру! ».

Родители были вынуждены уступить необычному желанию своей необычной дочери. Потому что имели основание полагать, что она ни перед чем не остановится, а если препятствие к цели окажется непреодолимым, еще и руки на себя наложит.

Состоялась свадьба Кратета и Гипархии. Это была не простая свадьба, а собачья. Так называется свора кобелей вокруг течной сучки. На этой свадьбе все было, как у собак — не было гостя, который бы так или иначе не попробовал невесту.

Киники проповедовали пренебрежение условностями, отказ от всех религиозных и культурных догм, от семьи и государства. Они не просто отрицали мораль, нормы и табу, а идейно отрицали. Они учили, что под этими требованиями нет основания, они ни из чего не следуют, а являются порождением прошлых условий жизни и суеверий. Эти нормы только мешают человеку стремиться к своим истинным целям. А вот чтобы человеку добиться истинной цели, нужно стать полностью независимым. Это. в свою очередь, требует максимальной самостоятельности. Достигается такой максимум через предельное упрощение жизни. Нужно отстраниться от всего, что не является физически необходимым. Любое излишество будет связывать человека. Все лишнее нужно понимать не просто как бесполезное, но как вредное.

Чтобы жить такой жизнью, нужно не только уметь себя ограничивать и переносить трудности, но иметь твердость, волю, храбрость. Только при таких качествах индивид сможет решиться на свободную жизнь и отстоять свое право на тот образ жизни, какой он считает правильным, а не какой ему навязывает общество. Слабые не выдержат давления и согнутся под шаблон общественного мнения. Только сильный может жить свободно.

Далее эту тему подхватили стоики. Эта школа так же не имела никакого цельного учения и, как следствие, ни на один онтологический вопрос у них не было ответа. У стоиков, как и у киников, нет внятного представления о том, что есть мир, что есть человек, какая судьба ждет людей после смерти, есть за гробом что-то или нет ничего?

Такие «философы» не демонстрируют стремление познать целое. Все их внимание сконцентрировано на том, как жить с чувством долга, быть добрым и честным. Они считают свои представления о добре и зле абсолютными, а не относительными. С чего они это взяли, никто никогда не мог объяснить. Просто так считали, и все. Истина для них была синонимом «привычно». Поэтому они не видели, например, в рабстве чего-то плохого. Оно же привычно? И если так, значит, оно истина. Такие вот философы…

Остается гадать, по какой причине эти наивные психологи, не намеревавшиеся даже познать целое, стали называться в обществе философами. С тем же успехом людей, не намеревающихся учиться играть на скрипке, могли бы именовать скрипачами.

В IV веке Аристотель систематизирует накопившуюся информацию. Так как бесконечность ни на какую полочку не лезет, а если ее туда засовывать, она ломает всю гармонию, Аристотель лишает ее самостоятельного статуса и не пытается осмыслить.

Обо всех, кто стремился постичь первопричину существования (не путать с проблемой ступенькой ниже, с постижением природы уже существующего), он напишет: «Все, кто достойным упоминания образом касались этой философии, рассуждали о бесконечном, и все считают его неким началом существующих вещей».

Тот факт, что Аристотель не выдает о бесконечности суждения, позволяет сказать, что он видит себя в роли добросовестного классификатора, который хочет учесть все. Понятие бесконечности он тоже упоминает, но наряду с другими идеями, через запятую. Хотя они были бесконечно ниже бесконечности по масштабу.

Аристотель не понимал значения бесконечности. Он как бы говорит, что да, было дело, искали первооснову и полагали ею бесконечность. Но потом занялись реальными вопросами. А онтология отошла в ведомство религии.

Аристотель ознаменовал и подытожил провал рационального мышления в вопросах онтологического масштаба. Первый интеллектуальный штурм провалился. Первопричина примерно на два тысячелетия становится предметом религиозного обсуждения.

Вторая попытка будет предпринята примерно через две тысячи лет, в эпоху Просвещения. Декарт напишет «Principia Philosophiæ »», где изложит четыре источника, через которые достигается мудрость (все они реверансы Церкви). В этой работе он скажет, что есть пятый, самый надежный. Заключается лучший способ в поисках первопричины.

Поиск рациональных ответов на онтологические вопросы с VI века до н. э. стал называться словом «философия», любовь к мудрости (фило — любовь; софия — мудрость). Большинство склоняется к тому, что дал такое название явлению Пифагор.

Этимология слова «философия» сбивает с толку. Философия — никакая не любовь к мудрости. Как музыка — это звуки, а математика — числа, так философия — стремление познать Целое вне религиозного контекста. Философия, не стремящаяся познать Целое, — это никакая не философия, а кулинарный университет. Университет от слова универсум — всеобъемлющий. Университет в его первичном значении — не прикладные знания и не ремесло, а глобальные знания, как минимум, представления о мире, в котором мы живем.

Такое понимание философии превратит ее в карикатуру — появится философия денег, песен, семьи, кино, спорта и прочее. Ни одна эта философия в страшном сне не намерена искать рациональные ответы на онтологические вопросы. Философами представители этих мелких «философий» называют себя с той же целью, с какой кулинарные училища называют себя университетами — для статуса.

Чтобы уловить весь абсурд сложившейся ситуации, представьте: астрофизиком или астрономом стали считать всякого, кто говорит о звездах. Не важно, о каких звездах, о тех, что на небе или на новогодней елке. Важно, что о звездах. Значит, астрофизик.

Опустошение

Религия древних греков опиралась на бесконечное, бесформенное и бескачественное первоначало, из которого все рождается и в которое все возвращается — Хаос или Хронос (в даосизме аналог — Дао). На момент становления Церкви эллинская религия была в упадке. Она утратила понятие первоначала, глубину всех вещей. Это породило множество культов и невероятное количество божеств. Они были ответственны за все политические, экономические и бытовые нужды. Если же божества и давали ответы на онтологические вопросы, то такие примитивные, что думающий человек не мог ими удовлетвориться.

Философия на тот момент тоже утратила онтологический масштаб. Философами теперь называли не тех, кто стремился рационально познать Целое, а кто рассуждал о части целого — о любви или войне, виноделии или архитектуре. И это в лучшем случае. В худшем под философией понимали интеллектуальное развлечение, или хуже, демагогию и софистику. В новой философии нет ни одного большого вопроса уровня Фалеса и его первых последователей. Соответственно, неоткуда взяться большим ответам. Зато в изобилии появились мелкие вопросы и столь же мелкие ответы.

Греческая мысль видит тупик в способе мышления. Мыслить, значит, оперировать величинами. Очевидно, что нельзя познать область бесконечного, мысля величинами. Но как нужно мыслить, чтобы преодолеть это ограничение, — этого не знает никто. И тут появляется христианство, предлагающее постигнуть Целое не мышлением, а через веру.

Многие греческие мыслители хватаются за эту соломинку. Одним из таких был упомянутый Тертуллиан, сказавший: «Верую, ибо абсурдно». Считая невозможным познать Целое логикой, он говорил: «Что может быть общего у Иерусалима с Афинами? ». Иерусалим у него символизировался с откровенным знанием, а Афины с логическим.

Иудаизм во времена Христа тоже был в кризисе. Но, в отличие от философии древних греков, про которую можно сказать, что она сама себя загнала в тупик, иудаизм в кризис загнали два взаимоисключающих элемента в его природе.

С одной стороны, Тора утверждает, что Бог непознаваем. С другой стороны, она повествует, как Бог являлся людям в виде огня, ветра, облака, общался с ними, проявляя свойственные языческим божествам и человеку качества — радовался, гневался, сомневался. Все это никак не стыкуется с непознаваемостью, бесконечностью и бескачественностью Бога, но полностью соответствует качествам божества.

Чтобы сохранить за иудейским Богом статус первопричины, нужен был институт, не позволяющий реализоваться потенциалу информации, представляющей Бога в образе и с какими-либо качествами, ибо Бог может быть только бескачественным и вне всякого образа. Таким институтом являлась жреческая партия — саддукеи.

Пророческая партия, оппозиция жреческой, стремилась к контакту с первопричиной. Опасность реализации этого тренда была в том, что сначала первопричина будет уловлена в легкие, как дым, рамки, как бы без четкой границы. По мере эволюции этого тренда рамки будут становиться жестче, пока не станут непроницаемыми. Бесконечность окажется уловленной в величину и исчезнет. Вместо нее останутся идолы и божества с их четкими формами, ясными характеристиками и ортодоксальными догмами.

На пути реализации этого сценария стояли саддукеи. Суть противостояния саддукеев и фарисеев выражают весы. На одной чаше бескачественное первоначало, охраняемое саддукеями. На другой чаше качества, в которые фарисеи пытались упаковать первоначало.

Первая чаша удерживала в Израиле идею немыслимого Бога. Вторая чаша позволяла массам быть причастными к Богу. Если фарисейская чаша опустошалась, социум не мог удержать в себе идею Бога — она была для него слишком огромна и не наглядна. Если саддукейская чаша опустошалась, Бог улавливался в образ и качество, и неизбежно исчезал, как исчезло первоначало в языческих религиях и древнегреческой философии.

При опустошении любой чаши Израиль заваливался набок. Далее в дело включалось творчество масс, порождая мириады суеверий. Очень скоро они затмили бы идею первопричины, облепив ее, как мухи статую, в несколько слоев. Статуи было бы не видно.

Когда Рим разрушил Храм, жреческая партия исчезла. Осталась только пророческая в виде фарисейской, христианской и ессейской фракций. Им больше никто не мешает втискивать бесконечное и бескачественное в форму и качество. Каждая фракция выходит на оперативный простор, и на свой лад, в меру своих талантов, придает Богу форму.

Фарисейская группа улавливает образ Бога интеллектуальными мазками. Из этого стремления рождается идея, что в Торе зашифрована тайная информация — буквы тут не просто буквы, а еще и цифры, и по этим цифрам можно выявить тайный смысл.

Самый известный отголосок идеи про цифры, несущие в себе тайную информацию, — фраза Апокалипсиса, написанная представителем одной из фракций пророческой партии, христианства, Иоанном: «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть» (Откр. 13, 18).

Фарисейская фракция пытается уловить бесконечное непознаваемое через цифры, вычисляя тайну по числовому значению букв. С другой стороны, улавливает бесконечное через слово, создавая Талмуд и Каббалу. Сегодня эта фракция именуется ортодоксальным иудаизмом, но правильно эту группу назвать фарисеизмом. Иудаизм — это совокупность жреческой и пророческой партий, а не одна из фракций пророческой партии.

Как реализовала свое стремление ессейская фракция пророческой партии иудаизма, конкретно сказать нельзя. С крушением Храма и, вместе с ним, иудаизма, она теряется в глубине веков. Упоминание о ессеях есть у Иосифа Флавия. Подтверждено оно списками Мертвого моря, случайно найденными в середине ХХ века. И это все.

Зато мы отлично знаем, как реализовала стремление уловить образ бесконечности третья фракция пророческой фракции — христиане. Они взяли доску и на ней нарисовали Бога в зримой человекоподобной форме. За пару веков эта фракция произведет столько божеств (святых), сколько язычество рожало в течение тысячелетий.

Уловленный в образ Бог эволюционирует в «дедушку на облаке» и легион божеств-святых. Христианские святые примут вахту всех древнегреческих богов по всем пунктам — станут покровителями ремесел, торговли, мореплавания, домашнего скота и т. п. В будущем появятся новые покровители. Например, покровители… ростовщиков. Это крайне удивительно хотя бы потому, что в христианстве ростовщичество — богопротивное ремесло. Но наберите в поисковике «святые покровители…» и удивляйтесь — покровителем ростовщиков (банкиров) является лично… апостол Матфей.

Причин такого безудержного упаковывания бесконечности в форму несколько. Во-первых, власти нужно было адаптировать христианское учение, взятое за основу, под народное мышление. Во-вторых, в христианство была влита нетипичная информация, от которой оно не могло отмахнуться, так как источником этой информации заявлялся Бог.

Если Бог может быть в виде горящего куста или ветра, почему бы ему не быть в виде человека? Он же всемогущий, и значит, может иметь любую форму. Кроме того, если Христос, мыслимый и зримый образ, есть Бог, какие проблемы в изображении Бога? Второзаконие запрещает? «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху» (Исх. 20, 4). Ну так это же до прихода Христа запрещало. А когда Бог-Троица свою бесконечность в форму Христа уместил, Бога теперь можно изображать.

Когда христиане столкнутся со многими парадоксами, рожденными обожествлением Христа, они попытаются их решить через новый образ первопричины — Троицу. Через это зайдут в еще большие парадоксы, преодолеть которые Церковь уже не могла кроме как через запрет размышлять своей пастве о Троице под страхом физического наказания.

По сути, все фракции пророческой партии создали решето, в которое хотели уловить бесконечность, которая была водой для этого решета. Решето остается пустым, даже если через него пролился целый океан. «Оставляется вам дом ваш пуст» (Мф. 23, 38).

От иудаизма на плаву остаются только две фракции пророческой партии: фарисеи и христиане. За счет чего сохраняются фарисеи — отдельная тема, которую тут не место разворачивать, ибо она сильно уведет в сторону. Это будет рассмотрено во второй книге.

Известное нам христианство рождено усилиями Рима по его централизации. Если бы не Рим, христианство в естественном состоянии было обречено колоться на все более и более мелкие группы, в итоге распылившись в прах. К настоящему времени от него осталось бы столько же следа, сколько от греческих или персидских богов.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒