Прощание. 6 страница

Оппозиция. «Антипрофессиональная», по сути. Странно это осознавать... Профессия. Как любая другая. Работа для заработка. Не то - по романтическим представлениям - служение искусству. Или ещё что-то в том же роде. «Единого прекрасного жрецы»! Производство продукции. Определённого, специфического свойства. При этом меркантилизм авторов прошлого, Пушкина, к примеру, не так задевает. Он кажется вынужденным. Средство реализации своего призвания. Чуть ли не единственное. Призвание идёт впереди денег, а не наоборот...

Надо вдуматься в это. В их мир. Он вмещает в себя всё. И несомненно хорошее и то, от чего отвращаешься, не принимаешь. По-всякому. Это их дом. Они привыкли к нему. Им это нравится. Они не мыслят себе другого... «А чем уж таким серьёзным они заняты? Эти серьёзныедяди и тёти. Какую такую серьёзную работу делают! » Из этого приятного, милого дела, которым надо заниматься с удовольствием и без нерва, ну совершенно не так как Булгаков, измерявший кастрюлями кровь, которую из него выпили МХАтовцы. Почему всё это так усложнено, исковеркано с точки зрения здравого рассудка, замешано на интригах и кознях? На эти вопросы, наверное, есть у кого-то ответы. Хочешь, принимай всё, как есть, живи по этим правилам, а не хочешь... Живи в Посёлке!

Полжизни вспоминается тот поэт из «Мартина Идена», иронизировавшего над одержимостью печатанием. Всегда был согласен с таким отношением ко всему внешнему в этом деле. Это упрощение облегчало всегда авторскую жизнь. Но ведь это могла быть и ошибка. Некий фанерный щит, плоский, гулкий, за которым ничего не находится. И с этим щитом перед глазами прошло полжизни!

Тема заблуждений. Образы перед глазами. Проходят годы, и многие из этих образов как будто становятся фальшивыми. Понимаешь, что ничего за ними особенного нет. Нет глубины. Мир, нарисованный на фанере. Обман. Обманули! Но ведь с этим жил очень долго!

Бегут за притчами и историями, будто нить фабулы должна привести их в мир истины. Литературной истины. Житейской истины. Фабульный зигзаг. Фабульный период. Притчевый. Мысль должна укладываться по зигзагу притчевой истории. Похоже на то, как ищут клад. Надо пройти десять шагов на запад, повернуть налево, пройти ещё сколько-то, потом направо, назад, наискосок и потом порыться под ногами.

Не то чтобы отталкиваешь от себя реальные истории... Просто иногда кажется, что годится любая фабульная история. Реальная или сконструированная. Вообще скептически относишься к погоне за реальными историями, к возведению их в ранг чего-то основополагающего.

Реальные истории прилаживают к своему пониманию, иллюстрируют ими своё авторское понимание. Так все делают. Может быть, по-другому и не должно быть. Надо отвечать реальности. Не столько отражать её, сколько отвечать ей. Вести диалог. Чего-то добиваться от неё, от чего-то отбиваться.

Вряд ли у меня есть шансы найти сочувствующих такому подходу, но другое понимание не просто неинтересно, от него делается тоскливо. Пусть уж лучше вообще ничего не происходит.

О чём это я? Ах да! О том, что иногда лучше какие-то вещи оставить такими, какими они есть в этом мире. Не вытаскивать их на всеобщее обозрение, не продавать! Должны быть заповедные уголки дикой неописанной жизни, куда не смели бы проникать со своим сомнительным пониманием всякие бестрепетные авторы.

И пусть и дальше «улыбаются при встрече»! И могут даже ничего не говорить

Профессиональный порок: занятость только ограниченным набором образов. Всё остальное неинтересно. Вот в этом и есть порок, дефект. Без ноги ведь не пойдёшь в танцоры. Так и здесь. Дефект, перечёркивающий все остальные полезные качества. Нет всеохватного интереса к литературе. Только что-то субъективно-лирическое. Маленькое поприще. Поприщин! В своём роде.

И может быть, что и сложное отношение к реальным историям всего лишь проявление всё того же «депрессивного аутизма», а не какое-то, хоть и сомнительной ценности, но открытие по части теории авторской работы.

Хоть в чём-то – хоть в таких вот своеобразных отклонениях – нахожу что-то общее с большими именами!

Неверный, тупиковый посыл: «писать только о себе»? Не поздно ли сомневаться?

Подумал и тут же наткнулся на опровержение. Не тут же, но почти сразу.

«М. П. Его не смущает, что всё, о чём он пишет, сводится и замыкается на девицах. (Ну, как бы на девицах). Исследование девушек. Но не самих по себе, а применительно к нему. Практическое девушковедение. И любовь, наверное. Хотя об этом трудно судить со стороны. Слишком разные обстоятельства и темпераменты. Но многие вещи поразительны, конечно. Существование в волнах любовных чувствований разных оттенков, градаций, интенсивности. Одна волна сменяет другую. Но и другой подход. «Девушки» другого сорта. Другого сорта отношения. Занятость одним и тем же. И отрешённость, как от несущественного в жизни от всего остального разнообразия».

Нашёл себе оправдание.

«Торжественное прощание в “Солярисе”. Серьёзные вещи. Но тянет его на пустяки фантастики. Антураж... Прощание. Фильм о том главном, из чего состоит жизнь. Из прощаний навсегда и из воспоминаний. Он будто в середине пути. Неокончательного. В работе. Жалость к нему. И как к человеку и как земному художнику. Его следование за “собой”, доверие к себе… Все его фильмы - памятник собственной жизни, своему пониманию этого мира…»

А Назаровы всё не едут. Может быть, и правильно, что не едут.

Ненаписанный рассказ... Может быть, и правильно, что не написанный. Назаровы не приехали. Тоже правильно. И Посёлок - правильно. Что ещё признать правильным? Я на всё готов. То, что Лиз уехала? Ну, это уж совершеннейшим образом правильно.

«Ностальгия... » Опять Тарковский из тетради. Наверное, во времена той тетради был какой-то юбилей. Слишком часто встречаются записи о нём.

«”Ностальгия”. Неужели этого мало? Этих развалин, стихов, переживаний этой жизни, какой бы она ни была. Неужели этого мало? Это как надо душу свою перелопатить, чтобы в ней совсем не осталось плодородного слоя. Всё в человеке, в общем-то, достаточно близко. Это как повезёт. Всё достаточно быстро в жизни. Сколько авторов досрочно прошли жизненный путь к своим истинам. Незаметно быстро. Самоубийца из “Ностальгии” говорит, вернее, кричит голосом Кирилла из “Андрея Рублёва”. И по сути говорит то же: проклятья этому лживому, подлому миру. То же последнее истерическое отчаяние и злоба. И злоба? Отчаяние проповеднического свойства. Может быть, тоже творческая уязвлённость. Неумение найти выход. Бог не дал. Не дал умения находить выход и не дал способности понимания, обычно называемого талантом. И собака, лающая в отчаянии. А является ли творчество, творческий дар выходом? Авторский выход, опять же. Трудный вопрос. Не есть ли творческие способности продлением агонии? Или не есть ли это просто более высокая ступень, относительно высокая? Только относительно. Дом за спиной героя в конце фильма. Как из “Соляриса”. Только серый, заброшенный. Всё живое в нём давно умерло. Как в тех домах из старого фонда, ожидающих капремонта. Кончилась сказка. Неинтересно уже жить сказкой, тешиться научно-фантастической сказкой».

«Кого хочешь поразить этими эстетическими открытиями? » - «Иногда нужно что-то как бы пересказать себе, чтобы вновь понять».

Этот мир уже есть. Он таков. Его надо использовать в том виде, в каком он есть. В этом смысл.

И слышен ропот: «Зачем было устраивать какие-то ненужные сложности: деньги, жилье, работа, здоровье?.. Экак всё устроено! » И ответ, долженствующий прекратить ропот: «Будь это всё устроено по-другому, где была бы вся твоя литература! »

Неизменность жизни. Она и должна такой оставаться. Тёмной, безнадёжной. Чтобы острее чувствовать краткие мгновения счастья. Измени Г. Б. что-то на земле, и всё будет потеряно. Для литературы.

Слово «безнадёжность», конечно, неподходяще эмоциональное. Но оно отражает онтологическую суть. Именно отражает. Суммирует. Подводит черту. Оно не мешает. С ним живёшь. Как с мыслями о смерти. В книгах и должно присутствовать ощущение безнадёжности. Оно не обязательно должно быть рыдательным, истерическим. Оно должно давать интеллектуальное, экзистенциальное удовлетворение. Сознание, что нас никто не обманывает. И мы себя не обманываем! А остальное неважно.

А что важно? Неповторимость. Неповторимость всего в этом мире, в этой жизни. Вся поэзия этого мира - в неповторимости. Краткость, преходящесть, невозвратность, неповторяемость...

«Что же это такое было? - спрашиваешь о своей жизни. Так спрашивают о налетевшем, сбившем с ног, вывалявшем в пыли, унёсшем шляпу и пропавшем вихре. Пронеслось что-то. И уже в прошлом. С вихрями такое бывает».

Будто я должен сказать что-то окончательное. Жизнь состоит из жизненных историй, как книга состоит из рассказов и глав. Жизненную историю нельзя продолжать как угодно долго. Это меня мучит. Мне кажется, что книга вот-вот кончится.

И тот, и этот, созданный тобой, мир... И в нем тоже уже всё решено. Всё решения уже есть. Их можно увидеть или не увидеть. Как в реальности.

Так просто...

Маруся будто не приехала в лагерь на следующий год. Как и Зелёная Футболка. Ощущение пустоты и покинутости. Уехала Лиз. Включилась Маруся. Совершенно так, как это было тогда. Не терпишь пустоты.

Ничего не идёт, если не удаётся сделаться податливым, размягчённо-чувствительным... Всегда так было.

Растерянность. И рассеянность. Потерял нить. На какое-то время. И нельзя никого попросить приехать. И нельзя было никого попросить не уезжать... Потому что и то и другое нелепо. Даже думать об этом нелепо, бессмысленно, совсем не то, ни для чего, нарушение законов российской будничности, законов литературы. Мироздания! Жуткая безвкусица мелодрамы, шлягера, оперетты... Это настолько серьёзно, что нарушить этот порядок вещей мог только какой-нибудь вульгарный Воланд. По нынешним временам за неимением Воланда - ангел, космические пришельцы... И опять же это - нарушение, крушение по крайней мере, всей русской литературы... Японской, немецкой, флоберовско-манновской и так далее. Грудь разрывается от отчаяния, от отчаяния всей мировой литературы, которая не в силах изменить себе, не в силах повлиять на мироздание. Это тот угол, из которого Михаил Афанасьевич и иже с ним находили только литературно-фантастические выходы. Это похоже на того барашка в ящике. И на то, как врач, констатировав смерть, прикрывает оскаленное лицо покойника простыней. Воображение дорисует в предсмертном бреду. Дорисует барашка, счастье на земле, законное, технически выполнимое, полное и окончательное как коммунизм. На самом деле сердце растерзано собаками.

Мы как книги на полке. Только постояли рядом. Ну, или как герои разных книг. Даже если автор один. Встретились только в голове автора.

Да и автор... Что это за автор! Неважный автор. Если не видит словесного выхода из фабульных проблем.

Раскаяться, немедленно раскаяться! Чем можно быть недовольным! Когда, засыпая, можно вспоминать то одно, то другое. В чём ещё не разочаровался и, почти уверен, что и не успеешь разочароваться – времени не хватит.

Или тихо, по-сумасшедшему, радоваться «фабульным совпадениям». Эпикризным.

«Старая столица». Тема удвоения. И ещё вот это, случайное и не случайное, про снег, на что откликаешься, как на знакомую музыку, на знакомые интонации... »

«Такой снежок иногда бывает у нас в горах. Работаешь, склонившись над брёвнами, а он незаметно так белым покровом ложится на листья криптомерий. Глянешь вверх - и кажется, будто нежданно распустились белые цветы. А на деревьях, которые зимой облетают, он покрывает ветви целиком, даже самые тонкие. И такая красота кругом».

И другое.

«Какая у нас красота со вчерашнего дня. Той ночью выпал большой снег, вершка три, и ветки деревьев тяжело и тихо гнутся под ним. Ходишь, как в сказке. Я просто не могу налюбоваться... »

Совпадения пристрастий, интересов в этом мире... Удивляет и прибавляет веры.

Рассказывание самому себе о тайнах, о незаметном, неочевидном в этом деле.

«Нетерпеливые герои. Мир меняется незаметно. Вот он уже настолько изменился, что персонажам уже хочется говорить о другом и по-другому. Они ещё ничего не успели сказать о том и в том мире, а им уже хочется быть смелее, раскованнее и рискованнее - в новом».

Хочется уже «покинуть» Город. И Посёлок. Пора возвращаться. Для чего-то другого. Увидел вдруг такую возможность. Это внутренне стало понятно.

Так же стало понятно, что можно было и не уезжать никуда. Ни в какие Посёлки и Города. То есть буквально - не сходя с места. Увидеть вдруг такую возможность!

Просто перевернуть страницу и начать писать с чистого листа. Может быть, это уже происходит. Чтобы «не прерывался стаж». Может быть, эти слова уже с той перевёрнутой страницы. Прежним голосом. Надо в это поверить.

Приберегание словесного материала. Для того времени, когда покинешь Город и Посёлок. Уже готовишься. Неприкосновенный запас фраз, образов, характеров и прочего.

Как во сне. Надо возвращаться. Лихорадочно собираешь вещи и... не успеваешь. Вычитывание старых заметок. Напоследок. Рабочие записи трехгодичной давности. Забытые вещи...

«Они думают, что это лежит перед глазами. Стоит только это поднять, всё перетасовать и слепить. А это пустая оболочка, видимость вещей... »

«Как хорошо оборвать фразу! Как остановить мгновение. Из этой оборванности будет вечно вытекать тот смысл, который заключён в ней. Она всегда будет беспокоить, томить неясностью, незавершённостью. Единственность и неповторимость фразы... »

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 11 12 13 14 1516