«Люби грешника и ненавидь грех!» 12 страница

В день своего рождения 5 января 1958 года я дал себе характеристику как человеку, получилось так:

«Самойлов Иван Васильевич

Возраст: 42 года, по внешности на 40 лет, по энергии и тяге к жизни – 25 лет, а душевно, из-за испытаний, что потрепали меня – 90 лет!

Национальность: русский

Образование: среднемедицинское

Рост: 172 см.

Вес: 68 кг.

Телосложение: полуатлетическое, ноги и руки целы.

Цвет волос: тёмно-русый, курчавый от природы.

Цвет глаз: серые

Нос: прямой

Лоб: римский

Цвет кожи: белый

Общие черты лица: красив, таинственная игра физиономии

Лёгкие: норма

Сердце: норма

Желудочно-кишечный тракт: норма

Печень: норма

Психика: реакция на свет зрачков живая, сознание ясное

Душевно: переутомлён, морально устойчив

Телесно: нарушение душевного равновесия основанного на большом внутреннем сгорании

Интеллектуальные жизненные особенности: горд, знающий себе цену, красноречив.

Особые качества в жизни: верный на слово, не подобен другим.

Форма идеологии: увлечён философией

Социальное происхождение: из пролетарской семьи, за счастье которых боролся великий Ленин.

Семейное положение: неопределённое

Пороки в жизни: склонен к романтизму, курю».

В эти дни я долго думал о любви к женщинам, в первую очередь о своём горьком опыте. Почему пламя её постепенно угасает? Почему любить вечно невозможно? И пришёл к такому выводу:

«Совокупность волшебной заманчивости, которую хранит в себе каждая незнакомая женщина, как символ бракосочетания, при систематическом осуществлении полового рефлекса – потухает, выдыхается и исчезает с обеих сторон, как из открытого флакона летучий эфир. И брак постепенно становится нудным, тихим, сохраняя свою регистрационную форму, принудительно-необходимую перед родными, детьми и обществом. Нет больше в отношениях мужчины и женщины свободы чувств и отношений, всё вчерашнее нежное и цветущее, прекрасное умерло, закостенело и превратилось в камень – став, угловатым и ненужным памятником былой любви! »

«А как достичь долгой всеобъемлющей любви с женщиной? » - рассуждал я сам с собой, и нашёл решение: «Нужно не регистрировать брак с избранницей, сохранить свободные отношения! Не впутывать в любовные дела иных людей, незнакомых и чёрствых, не допускать государственных чиновников ставить печать на наших высоких отношениях. Превозносить свои чувства выше долга и обязательств! Чувства не угаснут, если их подогревать лёгкой возможностью разрыва отношений! Смотреть на любовь, как на короткий праздник на краю пропасти, неминуемой гибели! Баланс любовных отношений есть жизнь и счастье, разбалансировка – смерть! »

Только для осуществления такого плана – вечной любви у меня пока не было возможности, я находился в изоляции от нормального человеческого общества. А мне хотелось бы найти такую женщину, что была бы в меня безумно влюблена. Я же понимаю, что ни одна женщина меня не полюбит, если не будет верить в моё освобождение из мест заключения. Потому первой своей задачей я ставлю освобождение, и скорый выход на волю свободным человеком.

Но пока моим мечтам был поставлен надёжный заслон. Надо мной высилась тюремная стена до самых до небес, не допускающая в моё уставшее сердце даже лучика надежды на свободу, на человеческую жизнь. Я опять переживал разрыв с женщиной. Месяцев шесть я вёл переписку с заочницей Верой Водянской с села Орловка Ставропольского края. С ней я познакомился случайно, с подачи моего товарища. Я называл её «путеводной звездой в царстве тьмы! » Вера присылала мне бандероли и посылки с продуктами и одеждой. Мы договорились с ней о свидании в колонии, она согласилась приехать ко мне, но ко мне её не пустили. Кто-то из начальства, перепутав документы, сообщил ей, что я болею сифилисом. Она развернулась и уехала домой, порвав со мной отношения навсегда. А я потом ещё долго добивался правды, так и вышло, в колонии был мой тёзка, фамилия, имя, отчёство у него были как у меня, только год рождения другой. Надо же было такому случиться, что это совпадение привело к такому конфузу. Вновь я был одиноким, мне доставляло счастье отсылать свой заработок моим родителям и любимой дочери Татьяне.

А пока я трудился в санчасти, что находилась в трёхэтажном здании, построенном ещё в XVIII веке, в далёкие времена царствования Екатерины Великой.

Начальником санчасти был майор медицинской службы Вяземский, заведующей аптекой фельдшер Смирнова, две медицинских сестры – Снасарева и Быстрикова, дежурным фельдшером был я, санитар амбулатории Иноземцев, санитар стационара Азаров. Я работал в основном на втором этаже, где находились: амбулатория, палаты, мой личный кабинет, общежитие, кабинет скорой медицинской помощи, где я проводил всё ночное время до 6 часов утра, то есть до прихода медсестры, которая потом начинает свою дневную работу по обслуживанию больных в амбулатории и в стационаре. После завтрака я брал ключ от кабинета, закрывал его и ложился спать. В шесть часов вечера приступал к работе в своём кабинете. Каждый выходной день в воскресенье я оставался один в подразделении из числа медицинских работников. Все вольнонаёмные работники в этот день отдыхали.

Обстановка моего кабинета была таковой: письменный стол, табурет, умывальник, кушетка, две тумбочки, два шкафа, носилки, керосиновая лампа на случай отключения электричества в колонии. Медицинский халат, чепчик и всё необходимое для оказания скорой медицинской помощи.

Работа фельдшером, даже ночи напролёт, не приносила мне особого физического переутомления, наоборот, я был свеж и бодр. Настоящим испытанием для меня было каждодневное общение с тремя женщинами, что работали в санчасти. Моё самочувствие при встрече с ними больше походило на удар электрическим током, сердце моё сгорало и превращалось в уголяшку при одном взгляде на женщин. Особенно меня привлекала санитарка Машенька Быстрикова. Она весело болтала со мной, не замечая моего томного, испепеляющего взгляда. Чтобы хоть как – то ослабить перевозбуждение я пытался сторониться женщин. Но такое поведение было замечено моими врагами. Я был вызван в кабинет начальника колонии, не остерегаясь подвоха, уверенно ступил за порог.

-За такое, Самойлов, наказание полагается! – начальник тряс в руке листок с анонимкой, - вот пишут доброжелатели, что ты в санчасти гарем устроил. Сожительствуешь с женщинами.

Я сразу понял, кто желает утопить меня и лишить места работы в санчасти.

-Не верьте! – поднял я голову и поймал тяжёлый взгляд начальника, - Я могу и заявление об уходе написать!

- Не нужно! Если факты подтвердятся, то мы тебя уволим и переведём куда нужно! А пока иди! – приказал мне начальник.

Разгорячённый разборками, я сразу пошёл к санитарам.

-А, Пахомов, ты телегу накатал начальству? – припёр я к стенке знакомого заключённого, что недавно подкинул мне в тумбочку наручные часы, тот задёргался у меня в руках.

- Мы же тебе предлагали с нами быть! И чего не пошёл? – зарычал он.

- Купить меня хотели?! Я знаю ваши делишки, ты за таблетки 300 рублей получил от воров! У, гад, зачем наркотики ворам продаёшь? – ещё сильнее я прижал его к стенке, - а ты утопить меня хочешь?!

-А тебе что жалко? Списал бы на больных и деньги на карман! А ты отказался, чистенький! – всё ещё не затыкался санитар.

-А чего Машу приплёл? Убрать меня хочешь? Не выйдет! Это я тебя с потрохами начальству сдам! – не отпускал я обидчика.

Пахомов, матерясь и плюясь, вдруг изловчившись, выхватил заточку и ударил меня по руке, от боли я разжал пальцы.

Руку я перебинтовал, об инциденте с санитаром никому ничего говорить не стал. Вскоре и без моего участия воров медикаментов в санчасти накрыли, начальник Вяземский имел много стукачей среди заключённых, те за день отдыха от работы выдали всю группировку сразу.

За рвение к работе я получил должность заведующего кабинетом скорой медицинской помощи и был отмечен за хорошую работу благодарностью от начальства, с занесением в моё личное дело.

30 июня 1960 года меня известили о том, что решается вопрос о моём перемещении в другую колонию. Эта колония находится ещё дальше в Вологодскую тайгу, в районе посёлка Шола.

-Вспышка дизентерии в дальней колонии № ОЕ - 256\7! Опытнее фельдшера, кроме вас, у нас нет, отправляетесь по предписанию свыше! Не подведите! – сухо по-деловому проводил меня начальник колонии.

На следующий день меня на автомашине отвезли в пересыльную тюрьму города Вологды. На другой день на самолёте АН-2 я под конвоем был доставлен в посёлок Шолу, сверху я увидел таёжную даль до горизонта. С Шолы меня доставили на гражданском быстроходном катере до пристани Конёво, что стояла на реке Ковжа. На пристани дожидались теплохода несколько цыганских семей. Увидав меня, моё сопровождение, они сразу поняли кто я, их маленькие дети с черными кудрявыми головками подбежали ко мне и протянули кусок белого хлеба, сахар и сигареты. Скоро пришёл быстроходный катер с колонии №256\8 Курдюг, через час он пристал у деревянного причала. По берегам реки Ковжа высился чёрный вековой лес, слышались гудки тепловоза, лай собак. Я сошёл на берег, и увидел посёлок и зону.

-Что приехали? – взглянул я на конвойных.

-Нет! Сегодня переночуете в камере, а завтра в Глубинку… - откликнулся солдат.

Иван видел много камер, и уже не боялся их, когда охранник открыл ему обитые железом двери, смело шагнул за порог.

«В тюрьмах тоже люди живут! » - усвоив эту истину, Иван был рад общению с людьми, попавшими в безжалостные лапы судьбы.

В камере уже томился мужичок, по его одежде и поведению Иван сразу определил: «Телок! »

Мужичок был общительный, сразу выложил перед Иваном всю нехитрую изнанку своей жизни:

- Скаличев Владимир Иванович! Я с Шолы! Тут недалеко есть посёлок! – протянул он лопату-ладонь Ивану, - угораздило мне стул в клубе сломать, сгоряча, без умысла, так просто! Теперь вот сиди тут…

- Стул сломал о голову завклуба? А срок какой? – я вспомнил тот день, когда я первый раз попал в тюрьму и чуть не заплакал!

-Не…о стену сломал, сгоряча. Срок небольшой! Полтора года!

Пока мы добирались до Глубинки на дрезине, я случайно узнал о событии, что недавно взбудоражило всю Белозерскую округу. Какой-то офицер молодой и весёлый, курил и балагурил, приводя всех в изумление:

- В городе Белозерске сейчас на каждом углу обсуждают новость…Ухохочитесь! Одним словом – Белозерский концерт! Там, в небольшом городке, проживает один старичок, давно уже пенсионер, ему 74 года! Но этот старичок не простой, он великий музыкант! Играет на многих музыкальных инструментах! Исполняет хоть Бетховена, хоть Вагнера…Чего ему Чайковский, он сам пишет симфонии похлеще всех великих композиторов! Но это ещё ничего! Талант от Бога! Пользуйся на благо общества и народа! Не запрещается! Так вот, жил этот старичок тихой жизнью, жена его умерла лет десять назад. Очарован старичок был только музыкой, жил и не тужил, пока его тихая жизнь была не нарушена.

У многих жителей провинциального Белозерска было желание своих детей обучить музыке, желание понятное, человеческое. Только не все имели возможность. Но секретарь партийной организации, мужчина с опытом и авторитетом, решил, что он справиться с этой задачей. Как - никак у него была единственная дочь, а для неё он был готов на всё. Секретарь горкома пришёл к старику домой и легко с ним договорился, ему показалось, что он решил самую важную проблему в жизни, пристроил свою дочь на обучение седовласому маэстро. Дочке было всего двадцать лет, от музыки, особенно классической она сходила с ума и всегда, как помнила себя, желала научиться играть на музыкальных инструментах. Больше всего её привлекала скрипка. Старичок умел играть на скрипке виртуозно и подобно Никколо Паганини заставлял петь и стонать даже одну струну так, что её звук вводил в экстаз молодую ученицу. Она неожиданно для себя влюбилась и в музыку, и в музыканта одновременно.

Через месяц дочка заявила своему отцу, что она выходит замуж за маэстро! Отец не согласился, затопал ногами и запретил отделу ЗАГС регистрировать брак «молодожёнов». Те не растерялись, отправили заявление в Москву! Москва дала «добро» и брак был зарегистрирован! Вот это - Белозерский концерт!

Глубинка встретила меня тишиной, по колонии был объявлен всеобщий карантин. В колонии находилось 500 заключённых. Болели офицеры и сам начальник колонии. Мне пришлось взяться за работу с полной отдачей сил. В помощь мне было придано несколько санитаров. Скоро очаг инфекции был погашен.

За долгие годы заключения у меня выработался определённый режим дня:

- Подъём в 5 часов 40 минут.

- с 5-40 до 6-00 – физзарядка, туалет, обтирание холодной водой до пояса.

- с 6-30 до 8-00 – обслуживание больных в стационаре.

- с 8-00 до 9-00 – амбулаторный приём для отказников.

- с 9-00 до 11-00 – пополнение знаний в области медицины.

- с 11-00 до 11-40 – амбулаторный приём для заключённых освобождённых от работы.

- с 11-40 до 12-00 – определение вкусовых качеств приготовляемой пищи на обед.

- с 12-00 до 13-00 – амбулаторный приём для заключённых освобождённых от работы.

-с 13-00 до 15-00 – отдых.

-с 15-00 до 16-30 – международная жизнь и новости по МВД СССР.

- с 16-30 до 17-00 – определение вкусовых качеств приготовляемой пищи на ужин.

- с 17-00 до 20-00 – вечерний амбулаторный приём для заключённых -производственников.

-с 20-00 до 21-00 – информация по колонии, прогулка.

- с 21-00 до 22-30 – повышение знаний по астрономии, биологии, философии.

-с 22-30 до 23 -00 – последние новости по радио.

- в 23-00 – сон.

Каждый четверг – санитарный обход по колонии.

В субботу – холодная ванна.

Через 10 дней – баня.

Моя зимняя одежда: полуботинки, носки шерстяные, носки простые, костюм, рубашка, перчатки. Головного убора не носил. Старался закаляться, как мог, чтобы не болеть самому, моя болезнь была бы некстати.

Много работы было в посёлке при колонии, постоянные вызовы на дом: то заболел ребёнок у офицера, то вольнонаёмные работники колонии. Всюду приходилось успевать и справляться с обязанностями. Если было необходимо, то для последующего излечения больного отправляли в Шольскую или Конёвскую больницы.

Как-то рано утром меня пригласил к себе домой надзиратель, не буду указывать его недостойной фамилии, он пригласил меня к его больной жене:

- Осмотрите, заболела, требуется срочная помощь!

Женщина лежала в кровати, я начал осмотр. Измерил температуру, давление, пульс. Температура тела была чуть повышена, но на мои вопросы женщина отвечала неуверенно, прерывалась и путалась. Она была больна, но диагностировать её болезнь я затруднялся. Она испуганно оглядывалась по сторонам, явно что-то скрывая от меня. На следующий день я вновь пришёл к ней в дом, она стала жаловаться на боли в левом боку, только теперь, в отсутствии мужа она призналась, что благоверный сильно избил её, находясь в пьяном состоянии. Протрезвев, он бросился за фельдшером, но испугался рассказать о случившемся правду. Помощь женщине я оказал, она через несколько дней поправилась.

Однажды заболели дети у командира воинской части. Я трое суток посещал их дом, эти люди ко мне относились со всем уважением. Мне удалось вылечить детей, они снова радуются жизни. За мою работу жена командира военной части подарила фото своих детей.

Вероятно, за мои деловые качества меня избрали председателем товарищеского суда в колонии среди осужденных. Теперь я, сам являясь по факту преступником, мог наказывать с помощью моих товарищей тех людей, кто не хотел соблюдать нормы, установленные в колонии.

На майские праздники в красном уголке, в центре фотовитрины, поместили мою фотографию, как отличника производства и быта. Я рад этому, но почему-то, в моей душе нет, нет, да всколыхнётся волна возмущения на весь эту жизнь! И есть от чего! Я беспомощно бил себя в грудь: «Люди, окружающие меня, в двадцать раз глупее, но отчего-то в десять раз богаче, хотя в десять раз меньше меня находятся в заключении, но в пять раз имеют больше возможностей на счастливую праздничную жизнь. Они ведут переписку с заочницами, получают фотокарточки, бандероли, посылки, деньги. К ним приезжают эти знакомые на свидание. Но почему я такой несчастливый? У меня есть возможность на получение свиданий, посылок и бандеролей. Но я не хочу предавать свои чувства. Люди, полюбите грешника! »

Только к концу отпуска Тамара смогла дочитать Дневник своего мужа. Она не скрывала от него, что ей было иногда больно читать написанные им строки, временами чёрным туманом на неё накидывалась злоба за его мысли и подозрения. Радость доставляло то, что Иван, не потерял веру в настоящую любовь, ждал её и верил, что найдётся женщина с большим и горячим сердцем, согласная отдать всю себя любимому человеку без остатка.

-Теперь я знаю о тебе, Ваня, всё…И даже больше…Спасибо тебе за твою смелость, за возможность взглянуть на твою прошлую жизнь. Ты назначил меня своим адвокатом, но моё мнение такое, что оправдывать прошлое не стоит. Тогда ты был другим человеком…Хотя, Вань, признайся, что-то ты и прибавил, нафантазировал! Теперь я понимаю тебя, но пусть Прошлое не застилает от нас Будущее! Я верю, что будущее будет светлее и теплее для нас, чем прошлое! Как хорошо, что мы встретились с тобой! – Тамара не лгала, ей хотелось быть ещё ближе к мужу, она понимала, что тень прошлого ещё долго будет преследовать их в этой жизни.

-Ты, Тамара, прочитала мою исповедь! Да, тогда в заключении, я писал не для тебя, хотя я воображал будущего читателя, думая, что, может, мои дети прочтут всё мною написанное. Прочтут и ещё раз вспомнят обо мне, не как об отце, а как о простом человеке, вечно ищущем свой путь в этой трудной жизни. Кто знает, кто может ответить на вопрос: «Почему моя жизнь была такой трудной? » А теперь я счастлив, впервые по-человечески счастлив! У меня есть всё в этой жизни: любимая женщина, любимая работа, любимая дочь! Давай своё Прошлое бросим нам под ноги, чтобы идти к светлому Будущему! – Иван подошёл к жене и нежно её поцеловал. Вологодская тайга ждала их возвращения…

ЭПИЛОГ

Жизнь на свободе пьянила Ивана, он не замечал всех трудностей и неурядиц, всё ему по душе. Семейная жизнь радовала Ивана, только теперь, после долгих лет тюремных скитаний он обрёл то, что искал с молодости – тепло и понимание. В конце 60-х годов ХХ века он вместе с семьёй переезжает на работу и жительство в центральную колонию – Курдюг. В 1970 году на свет появляется вторая дочь Татьяна. Семья Самойловых на хорошем счету, живут в достатке и уважении. Судьба оказалась щедра, она подарила Тамаре и Ивану более десяти лет счастья.

Их счастливая семейная жизнь сломалась неожиданно 18 января 1975 года. Утром по обыкновению Тамара пошла за дровами в сарай. Уже возвращаясь в темноте с охапкой дров, она поскользнулась и упала, так как руки были заняты, то упала неловко, со всего размаху назад спиной. Сильно ударилась левым плечом и головой. Придя в сознание от удара, привычно встала, оправилась, захватила дрова и забралась с поклажей на второй этаж, где и находилась квартира Самойловых. Только вечером, когда Иван пришёл с работы, она рассказала ему о своей травме. Иван как фельдшер понимал, к чему может привести сотрясение головного мозга и на следующий день постарался отправить жену в районную больницу, он ещё накануне перед сном заметил, что Тамара начинает заговариваться, ей стали слышаться странные, пугающие и угрожающие голоса. Иван постарался успокоить жену, но она просыпалась несколько раз ночью, с тревогой и страхом хватая мужа за руки. Первые результаты врачебных обследований жены были оптимистичными – поздний травматический психоз, без особых осложнений. Но уже через год Тамара была вынуждена рассчитаться с работы, с обязанностями главного бухгалтера она справляться уже не могла. Теперь она уже состояла на учёте в областной больнице и проходила курс лечения. Было принято решение младшую дочь Татьяну отправить на жительство в Вологду к родственникам Тамары. Старшая дочь Наташа уже училась к тому времени в Шольской средней школе.

Иван оказался один. Он по-прежнему работал в колонии фельдшером, с зарплатой в 100 рублей. Теперь, когда его родных не было рядом, печаль стала постоянной подругой для Ивана. Годы, проведённые в длительном заключении, не прошли даром, подорванное здоровье напоминало о себе постоянно, уже несколько лет его беспокоила бессонница. Вначале с бессонницей он справлялся снотворным, когда лекарство перестало действовать он начал «усыплять» себя алкоголем. Ночами, в одиночестве он часто плакал, вспоминая свою прожитую жизнь, жалея о совершённых ошибках, о судьбах близких ему людей:

-За что мне такая жизнь? Неужели не будет в этой жизни настоящего праздника? Как надоело мне это вонючее болото!

«Вонючим болотом» он называл место своего жительства – посёлок Курдюг, окружённый лесами, болотами и реками. Это место будто постоянно напоминало осуждённым и освободившимся людям о своём предназначении – наказывать людей. Оно было не приспособлено для жизни, тут можно было только гнить заживо. Весной и осенью река, выйдя из берегов, заливала всё пространство между домами, приезжему казалось, что весь посёлок стоит на воде. Иван вспоминал, как всей душой желал прижиться здесь, залихватски разделывал с женой огород, под овощи, высаживая у дома по весне кусты крыжовника и смородины. Но руки не поднимались к работе на следующий год, понимая, что весенняя вода не уйдёт до середины лета. Для большего веселья Иван завёл птиц – канареек и попугайчиков. Он специально привозил этих удивительных птичек с Вологды. Подбирал всякую лесную живность: бельчат, зайчат, скворцов, голубей – пытаясь спасти их от неминуемой гибели, приручить и спасти жизнь.

Но кочки, камыши, постоянная сырость навевали постоянную грусть – тоску по ярким, красивым и людным местам. Люди здесь умирали не от однообразия и хилости этого места, они умирали от безысходности. Казалось, что это тюремный мир будет существовать вечно, до скончания мира. Даже те люди, что отбыли срок заключения, и вынужденные в силу обстоятельств жить здесь были скованы кандалами прошлой жизни и не могли полностью скинуть эти оковы даже на свободе. Правильно заметил Иван Самойлов, что человек, долго отсидевший за колючей проволокой, до конца жизни впитывал все запахи, привычки и образ жизни, с этим тяжёлым багажом расстаться было нелегко! Кто-то из них, выйдя на свободу, сразу в течение первых нескольких дней, совершал преступление и отправлялся с «лёгкой душой» обратно, где его ждало привычное существование. Другие жители этих неуживчивых мест выбирали самый лёгкий выход из этого порочного круга, они просто спивались. Иван не спился, он не дожил до этого момента, когда люди опускаются, деградируют, превращаясь в горького пьяницу. Его нашли умирающим в доме в один из августовских дней 1977 года, обеспокоившись его отсутствием на рабочем месте. Его домашний телефон молчал и не отвечал на неоднократные телефонные звонки из колонии, телефон был установлен у фельдшера в квартире на случай экстренного случая. Прибывшие работники колонии сразу поняли, что он отравился, нечаянно глотнув вместо водки уксусной эссенции. Его срочно отправили в Шольскую больницу, Иван ещё жил, хрипел, выдавливая непонятные слова, но через два дня умер.

Сегодня вновь, как и вчера, Тамара пришла на железнодорожный вокзал, её тянуло именно сюда, в сутолоку отправлений под визг, скрежет и завывание поездов. Она прошла на перрон, пассажирский поезд пришёл по расписанию, остановка на станции Шексна всего две минуты. Будничное летнее утро торопило людей по делам. Пассажиры бросились к поезду, толкаясь и натыкаясь на Тамару, та никуда не спешила, она пришла совершенно по другому поводу. Она ждала…Она ждала своего мужа. Внимательно вглядываясь в каждого человека, Тамара старалась отыскать знакомые черты, разглядеть в этой мелькающей мозаике улыбок, недовольства и озабоченности своё родное. Но не находила.

-Посторонись! – кричали ей в ухо.

-Что глухая? – задевали и толкали её локтями, но Тамара была безучастна к происходившему, эти люди для неё находились как бы за стеной, в иной реальности, бестелесными и прозрачными как холодные и колючие льдинки.

Поезд, вдруг вздрогнул, затрясся всем стальным длинным телом и стал набирать скорость. В этот момент в последнем вагоне уходящего поезда Тамара увидела лицо своего мужа Ивана, оно мелькало пламенем, он звал её к себе, бил трясущимися руками в стекла запотевшего окна, звал так, что перекричал через все гудки, стоны и пронизывающий скрежет колёс поезда:

-Тома, Томочка, Тамара-а-а-а!

Она услышала призыв мужа, бросилась птицей к уходящему поезду, но лишь неуклюже побежала по перрону. Бежать быстро не получилось, что-то кольнуло сердце и сбилось дыхание. Но женщина нашла в себе силы перебраться на железнодорожный путь, она уже не замечала, как ступала ногами, то на усыпанные гравием шпалы, то на звенящие рельсы.

Навстречу уходящему поеду, по соседним путям шёл на полной скорости скорый поезд, без остановок он следовал дальше, ему был дан зелёный свет.

Тамара даже не поняла, что она оступилась, больно поранив ногу острой щебёнкой, выставив руки вперёд, она со всего размаха падала в сторону движения скорого поезда.

Машинист поезда попытался затормозить, но это не помогло, уже мёртвое тело женщины отбросило на насыпь.

Через полчаса прибыла милиция, начали устанавливать личность погибшей. Один милиционер, молодой, но серьёзный узнал её:

- Я её знаю…Это наша соседка Самойлова Тамара Ивановна.

-А чего она делала на вокзале? Зачем бежала за поездом? – спросил кто-то из железнодорожников.

-Она больная была…в психбольнице лечилась! Я точно не знаю, что за болезнь, но постоянно из дома уходила! Это я точно знаю, она с моей матерью дружила! У погибшей две дочери! Мужа нет, умер давно. Да эта семья, как и наша, прибыла недавно из дальней расформированной исправительно – трудовой колонии! Из Белозерского района…Курдюг, называлась, - отозвался молоденький лейтенант.

-Хорошо, записываю, 20 июня 1987 года в районе железнодорожного вокзала посёлка Шексна скорый поезд сбил гражданку Самойлову…Что ж, лейтенант свяжитесь и привезите для опознания дочерей погибшей, вам это легче сделать, раз знаете адрес…

Подъехала машина скорой помощи с мигалками и сигналом, тело погибшей погрузили и увезли в морг.

- Сколько лет было вашей матери? – через час милиционер задавал вопросы заплаканным дочерям.

Они вытирали слёзы, ещё не веря в смерть близкого человека, вторили:

- Маме 62 года, в таком же возрасте умер и наш отец, только десятью годами раньше!

СОДЕРЖАНИЕ

1. От автора…………………………………………………………………3-4

2. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПОДАРОК СУДЬБЫ…………………………... 5-53

3. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. «ПУСТЬ ВОЛНЫ ЖИЗНЕННОГО МОРЯ НЕ СМОЮТ ПАМЯТЬ ОБО МНЕ»……………………………………. 54-155

4. Эпилог………………………………………………………………. 155-159

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 10 11 1213