«Люби грешника и ненавидь грех!» 6 страница

Когда она провожала меня в Москву на перроне, то плакала, как будто у неё умерли родители, прохожие оглядывались на мою заплаканную попутчицу, от этого мне становилось не по себе, раздосадованная моим скоропалительным отъездом, она вешалась мне на шею, не прерывая рыдания:

- Не оставляй меня одну! Возвращайся!

По возвращении из столицы я для Анастасии стал героем. Для неё, деревенской дурёхи, я, проживший в Москве сорок дней, казался городским, выше всех ребят на голову, и мне не составило труда пустить ей пыль в глаза своими рассказами о Большом театре и Красной площади, хотя я их никогда не видел. Моя зазноба таяла от моих басен о столице и от того становилась всё податливей и нежней.

Её близость меня пугала своей проницательностью, в моих объятиях она шипела ужом:

- Мне действительно стало известно, что ты дружишь с Диной Селивановой. Мне об этом рассказывали не только мои знакомые девушки, но твои друзья по школе…

- Ты, Настенька, словно Пинкертон ведёшь дознание или следствие? Что я тебе должен ответить, в чём сознаться?

Самому рвать отношения сразу с двумя девушками мне не хотелось, сохраняя нейтралитет: я успевал и тут - у Настеньки, и там - у Дины, выводя в своих письмах к ним «Любимая Дина» или «Настенька», смотря по настроению.

Соперничество моих любимых девушек приняло непримиримый характер, отбиваясь от их нападок, мне так надоели их склоки, а я взял да и расстался с обеими, пытаясь влюбить в себя другую подругу, намного красивее и желаннее.

В 1932 году я окончил неполную среднюю школу и вернулся домой. Там меня ждала моя любовь Клава! Да, та самая Клава Селиванова, что я совсем недавно безжалостно валял в высоких и холодных сугробах. Ещё на весенних каникулах она через подружек передала, что желает со мной встретиться на левом берегу реки Цны! Я пришёл под вечер на правый берег, потому что жил там, и только тут понял весь подвох, девчата стояли на левом берегу, а река была забита ледоходом, льдины щетинились, ломались и давили друг друга, производя шум и скрежет. Пройти к девчатам можно было только по мосту, но и он был забит доверху движущимся льдом. Я разглядел Клаву среди девчонок, одетую в серое пальто, на голове горел пламенем яркий платок, сердце моё забилось от азарта, и я рискнул, побежав стремглав к мосту. Девчонки, наблюдавшие за мной, закричали:

-Стой! Ты, куда? Погибнешь!

Я взобрался на спины скользких шатающихся льдин и, маневрируя из стороны в стороны, широко раскинув руки, ловко по-кошачьи проскочил через мост и оказался на левом берегу в объятиях цветущей Клавы, та не могла не принять меня!

Через несколько дней она признавалась мне, покрывая моё лицо поцелуями:

- Мой любимый! Я хорошо помню тот исторический момент, когда ты впервые в жизни ради меня проявил бесстрашие. Да, этот твой поступок мог стать последней твоей игрой в твоей жизни и только ради того, что я сказала «Согласна! » Как горько было бы мне, если бы льдина ушла из-под твоих ног! Ты проявил героизм по отношению ко мне! Я люблю тебя, Ванюша!

В этот вечер мы сплелись с ней в крепких объятиях, боясь потерять друг друга. Когда под утро я пришёл домой, то мои губы горели и саднили от её поцелуев.

Вот так завоёвываются женские сердца, так становятся мужчинами!

Клава была очень красивой девушкой, я называл её редким индийским цветком, сводящей с ума всех парней, мне было тогда кем гордиться, я и гордился.

Весной того года наша семья вступила в колхоз «Первый Октябрь», этот год был самым голодным. Мы с отцом ходили на работу в колхоз, так как там работала столовая. Первыми шагами, направленными на благоустройство в коллективном хозяйстве было строительство товарной свинофермы. После окончания строительства отец перешёл работать на двигатель, а я на лошади подвозил к нему воду для охлаждения. Я работал и на других работах, коллективная работа мне нравилась, всегда было интересно и весело.

А осенью 1932 года сдал успешно испытания в среднюю медицинскую школу, куда меня тянуло. Поступив в медицинское учебное заведение в городе Тамбове, учился на «хорошо» и «отлично».

Но в январе месяце я чуть не умер, заболев сыпным тифом. И произошло это при забавных обстоятельствах. Жили мы, студенты, тогда в Доме крестьянина: в маленькой комнатке несколько парней, а в большой комнате девушки. Жили весело и беззаботно.

В один из январских вечеров я отправился прогуляться на улицу, я тосковал по любимой девушке, что жила в другом городе и мне хотелось просто отвлечься от горьких мыслей. На улице стоял мороз, я поднял воротник своего осеннего пальтишки и не заметил идущего мне навстречу мальчика лет тринадцати. Тот, еле волоча ноги, упёрся в меня, и что-то бурчал себе под нос.

-Ты, чего? Ты, кто? – попытался расспросить я его и, поняв, что это беспризорный, в оборванных одеждах, отвёл к себе в Дом крестьянина, там у нас была ещё общая кухня, вот тут, на кухне, у большой и тёплой печи и развалился беспризорный, с жадностью глотая мой хлеб. Он рассказал, что ходит и просит пропитания «за ради Христа», но сегодня почти ничего не насобирал. Я пожалел парня:

- Кто горького не кушал, тот в сладком плохо разбирается! Каково сейчас на морозе ночевать? Ночуй тут, места не жалко! Отогреешься чуток, а то заледенел, поди?

Но привёл я мальчугана без спроса, ребята и девчонки, увидав гостя, уселись вокруг него и стали его расспрашивать о житье-бытье. Мальчик был грязным, похожим на затравленного зверька. Мои друзья выражали благодарность мне за спасённого мальчика:

-Ваня, сердце у тебя доброе…такое и должно быть у медика…

Но беседа с мальчиком была вдруг резко прервана. Одна из девушек, низко склонившаяся к мальчику вдруг заорала, как угорелая:

- Вши! Вши! Да у него вши! – и девушка стала стряхивать с себя вшей. Вши были большими, я таких никогда ещё не видел. Мы все, кто находился на кухне, старались освободиться от вшей. Девушки сорвали часть лохмотьев с мальчика, встряхнули их и оттуда на пол посыпались как семечки проворные насекомые. Девушки взяли метлу и стали сметать их с пола в угол, скоро в углу образовалась огромная шевелящаяся куча, наподобие лесного муравейника. Удивительно, мальчика никто из нас не ругал, наоборот мы старались ему всячески помочь. Двенадцать дней он провёл у нас в гостях, немного откормившись и согревшись, а потом ушёл в неизвестном направлении.

Первым плохо себя почувствовал мой напарник Петя Прокошин, он сразу обратился в амбулаторию и был срочно положен в инфекционное отделение. А на следующий день на приём отправился и я. Получив освобождение от учёбы, я ничего умнее не придумал, прямиком отправившись домой. До дому добрался уже на исходе своих сил, родители, заметив моё состояние, отправили меня срочно на лошади в райбольницу села Сампур. Но больница полностью была забита тифозными больными, эпидемия косила людей, меня повалили на кровати в амбулатории возле регистрации больных у самых дверей. Состояние моё было плохим.

- Безнадёжный! – констатировал старенький врач, стараясь не смотреть в глаза моей матери, убитой горем.

Но молодость оказалась сильнее смерти, а может это Бог сжалился надо мной и матерью за то, что я был милосерден с тем беспризорным мальчиком!

Домой я вернулся, еле-еле волоча ноги, и мог лишь переносить своё истощённое беспощадной болезнью тело. Около десяти дней мой младший девятилетний брат Анатолий таскал меня по дому как куклу. Только уходили родители, он начинал бороться, валять меня по полу, понимая, что я не окажу никакого сопротивления. Постепенно я стал входить в силу, и полностью выздоровев, скоро наверстал в учёбе своих товарищей.

Клава в то время была далеко от меня, но узнав о моём заболевании, очень беспокоилась, я получил от неё несколько писем и спешил обрадовать своим выздоровлением:

«Любимая!

По воле Иисуса Христа покойный Лазарь покинул свой гроб. На сей раз так получилось и со мной. Пять дней я лежал без сознания, всё это время у меня из носа шла кровь. Остаться в живых не было ни одного шанса. Когда я пришёл в себя, то сразу вспомнил тебя, крошка, это удвоило мои силы в борьбе за жизнь. Целую тебя, твой Иван».

Но жизнь меняется, на смену весне приходит лето, зной сменяется дождём. В конце мая несколько девушек из соседнего села направились в гости к своим подругам в наше село. По пути их настигла страшная гроза, промочившая их до нитки, девушки, стараясь спастись от ливня, бежали дорогой, что в несколько минут превратилась в болото, грязные и сырые вбежали они в дом своей хорошей подруги, обсушившись, пошли весёлой ватагой на танцы. Я уже окрепший после болезни тоже оказался там, и, заметив красивую звонкоголосую девушку, обратил на неё внимание. Её взгляд приковал меня, повинуясь этому безмолвному зову, я последовал за девушками. Присоединившись к компании, я увёл ту девушку, что посмотрела на меня искрящимися глазами, заронив во мне огонёк желания, с собой на берег реки Цны и, не долго думая, попытался обнять её за плечи, а она взяла и расплакалась как ребёнок, закрыв красивое лицо трясущимися от рыданий детскими ладонями. Как оказалось, девушку звали Валентина Шалыгина, я знал её и раньше, она была из обеспеченной медицинской семьи, за дочерью очень строго следила мать. До этого дня Валентина была на коротком поводке у матери и ничего себе не позволяла, а тут взяла и отправилась со мной в укромное место. Мы просидели на берегу до рассвета, я не мог опустить случая, передо мной была изумительная по красоте девушка, она была покорна и после случившегося уже не смела поднять на меня глаза, на которых вновь засверкали хрустальные слёзинки. Когда солнце поднялось над селом, мы расстались с ней. Чтобы как то успокоить девушку, я поцеловал её в медовые алые губы много-много раз.

Я опять оказался между двух огней, две девушки терзали моё сердце! Кому из них отдать предпочтение я не знал. Валентина ждала свиданий, я писал ей короткие письма, стараясь в первую очередь удержать себя, а потом её:

«Валя! Я хочу обратить твоё внимание на то, что наша любовь оказывает в целом губительное действие на мой организм! Продолжать наши мучительные встречи нет больше никакой возможности, я бы хотел их прекратить, если и тебе это не нравится! »

Но Валентина требовала свиданий, я не мог отказать, и тут как гром с ясного неба повалились письма от Клавдии, та прямиком обвиняла меня в измене:

«Ванюша!

Главная причина, что умертвляет нашу любовь – это твоя пламенная связь с Валей «Ш»! Дошло до того, что она выгуливается по твоему селу и всем говорит, что осматривает дом своего жениха! Вот какая она наглая девушка, что прямо на редкость в наше время! Так что во всём вина твоя, но не моя, что всё так получилось! »

Мне не нравились её обличительные письма, я старался оправдаться за свои поступки, но это приводило Клаву только в бешенство, напоследок она отправила мне короткое, но обидное послание:

- «Ты – плохой! Ты – Дон Жуан! »

Письмо больно хлестнуло мне по самолюбию и вычеркнуло из моей жизни прошлую любовь. Сожалеть об этом долго не пришлось, новые встречи и новые впечатления открывали яркий занавес для будущего.

Лето я проводил дома, помогая родителям, работал в колхозе. Колхоз наш постепенно окреп и мы стали жить в достатке. Запомнились мне мои друзья и время, проведённое с ними. Нас было четверо, не разлей вода: я, Ушаков Павлуша, Ушаков Вася и Кокарев Аркадий. В мыслях у нас было только одно – озорство с девушками. Все мы четверо хорошо играли на балалайке, танцевали и пели частушки. Вася Ушаков был мастак петь частушки, особо с «картинками». После того как гуляние заканчивалось и компания расходилась, мы совершали набеги по огородам соседей за огурцами и яблоками. Всё это мы приносили в тайне в наш амбар, а затем пировали, один раз нас застукал отец:

- Вы, что, друзья, в ворьё записались??? Простой народ грабите, своих же! Какой стыд, какой срам для родителей!

После этого огородные «грабежи» мы забросили.

Любовь кружила голову каждому из нас, кругом было много девушек. Вася Ушаков крутил любовь с Ольгой Туриновой, Кокарев Аркадий с Матрёной Будариной, Павлуша Ушаков только подыскивал себе девушку, приглядываясь на гуляньях, я же вплотную сблизился с Валентиной Шалыгиной, забыв про Клавдию.

К большому сожалению, любовь не всегда бывает счастливой. Жил в нашем селе Кочетов Константин, он был студентом сельскохозяйственного техникума и учился в городе Тамбове второй год. А тут приехал на Рождество к родителям домой. Те были рады сыну, не отходят от него, потчуют, балуют. За столом в беседе сын, смутившись своего откровения, вдруг родителям заявил:

- Я, уважаемые родители, решил жениться на Гане из Разуваевки! Она со мной дружит более года, и я её люблю!

Отец Константина Григорий Фёдорович был из богатого рода и желал только одного - разбогатеть ещё больше. Услышав, что неизвестная ему Ганя из бедной семьи, он забрызгал слюной, сжав пудовые кулаки:

- Этой Гане не бывать в нашем доме! Забудь её навсегда! Мать, поищи ему богатую невесту! И баста, разговор окончен!

Костя хотел перечить отцу, но мать удержала его:

- Что ты, сынок, погубить нас хочешь?

Утром, не говоря ни слова своим родителям, Константин отправился будто бы за соломой в ригу, так он обычно делал, помогая родителям по хозяйству. Прошло больше часа Кости нет, мать забеспокоилась первая, сердце материнское подсказало – что-то неладно с сыночком. Забегает мать в ригу, а сын под потолком висит в петле - он, влюблённый, повесился.

В мае 1934 года я был на производственной практике в селе Сампур. Как сейчас помню моё первое ответственное задание.

Из одной деревни в райбольницу поступила больная после искусственного аборта, что был совершён в домашних условиях. Прошло три дня, она скончалась и была похоронена на кладбище села Сампур. Так бы всё и прошло, если бы об этом не узнала её старшая сестра, жившая в городе, та написала заявление о возбуждении уголовного дела в отношении смерти её младшей сестры. Органы МВД вынуждены были произвести судмедэкспертизу. Эксгумированный труп из могилы, где он находился уже четверо суток, срочно был доставлен в райбольницу. Хирург Пантелеев Николай Васильевич, мой руководитель решил проверить мои знания и умения:

-Что ж, коллега, прошу вас сегодня за прозектора поработать!

Я не мог отказаться. Хирург наблюдал за мной и курил трубку, кряхтя для солидности.

Я достал труп из гроба, девушка была совсем подростком. Положил труп на провизорский стол, аккуратно снял всю одежду с гниющей плоти и приступил к вскрытию живота. Скальпель скользнул по посиневшей коже, через разрезы проступило большое количество зловонного зелённого гноя, что свидетельствовало о воспалении брюшины, это было доказательством искусственного аборта, проведённого в антисанитарных условиях. Руки у меня не дрожали, я был спокоен. Хирург посматривал на меня, я накладывал швы на раны. После этого я одел труп девушки и уложил в гроб. Хирург отметил моё хладнокровие и профессиональную пригодность:

- Фельдшер из вас получится, вы смерти не боитесь!

27 июня 1935 года я завершил медицинское образование и получил Свидетельство о присвоении мне квалификации медицинского фельдшера. Я был рад, что я осуществил свою мечту. Как теоретические занятия, так и производственная практика для меня были большой радостью, я учился с большой любовью к медицине, я уважал деятельность крупных учённых: Сеченова, Пирогова, Боткина, Мудрова, Остроумова, Павлова, которые превознесли медицинскую науку до самых высот, поставив на колени религиозно – схоластические учения. Я был рад, что теперь смогу помочь людям не словом, а делом!

Работать я стал в Сапмпурском Райздравотделе в качестве помощника Государственного санитарного инспектора с обслуживанием десяти сельских советов.

А раз я был молодым и энергичным, то меня и посылали в дальние командировки, так в сентябре 1935 года я выехал в Бахаревский сельский совет для санитарного обследования всей территории. Необходимо было осмотреть дома колхозников, бани, колодцы, школы, магазины, пекарни, столовые, прачечные и молочно - приёмные пункты. Работы было не на один день. По совету моих знакомых на постой я остановился у Подхватилина Алексея Павловича, выходца из богатого рода, человека уважаемого во всём районе. Славился он тем, что хорошо знал сельское хозяйство, а в придачу любимым увлечением его была история, в часы досуга он мог часами взахлёб рассказывать про великих полководцев: Александра Македонского, Юлия Цезаря, Петра Великого, Наполеона Бонапарта, Александра Суворова.

-А вам, молодой человек, - обращался он ко мне, - кто больше по нраву – Александр Македонский или Юлий Цезарь?

- Цезарь! – отвечал я, чтобы не огорчить собеседника, а тот, получив прекрасный повод для разговора на излюбленную тему, наизусть цитировал мне целые главы из знаменитого произведения Гая Светония Транквилла «Жизнь двенадцати цезарей», а затем и самого Цезаря из его «Записок о Галльской войне». Вначале мне это было интересно и познавательно, но после ежедневного исторического всеобуча мне становилось плохо, меня начинало тошнить от одного упоминания об историческом процессе. Меня интересовали не длинные и поучительные беседы о прошлом, другое более живое и прекрасное манило и тянуло, отнимая разум, сковывая волю – красивая дочка была у «провинциального историка».

Молодёжь уважала Алексея Павловича, и он не отказывал молодёжи, в его доме часто устраивались посиделки. Девушки и парни собирались по вечерам для веселья, я всегда был среди них, старался изо всех сил разжечь в сердце Марии, так звали мою возлюбленную, хоть частицу огня. Но она вначале была холодна и равнодушна. Когда я подходил к ней и старался обнять, она всегда отстранялась от меня:

- Что ж, Вам, девушек не хватает? – удивлялась она моему вниманию, притом нервно теребя свою длинную чёрную косу.

Но день за днём наши отношения становились теплее, и в один из вечеров она оказалась в моих объятиях.

-Ну, Вань, не так скоро! – она отбивалась от моих ласк и поцелуев.

Мне подумалось, что она ещё не была в интимных отношениях ни с одним парнем, такое осторожное поведение сбило меня с толку, но и обрадовало. Я, было, попытался обнять её вновь, она ещё больше увернулась от меня, отвернулась, огорчилась и насупилась:

- Вот если бы замуж взял, тогда другое дело!

И выжидающе посмотрела на меня из-под влажных ресниц:

- А чего? Я женюсь! – выпалил я, потерявший ум от её красоты, - Машенька, будь моей! – я протянул к ней руки.

Она расхохоталась в ответ:

- Один женился, да ума лишился!

-Как это? Ума лишился? – не поверил я насмешкам и смог зажать Марию в тёмном углу, мои руки ласкали горячее возбуждённое тело девушки.

-Нет! – рванулась она, - Сладкое только после свадьбы!

Так до утра длилось наше свидание, приведшее меня к окончательной мысли о женитьбе.

Через три дня командировка закончилась. В то прощальное утро Мария пошла меня провожать по размытой дождями дороге, солнце медленно поднималось над голым лесом, я, жадно целуя её напоследок, в душе считал уже своей женой. Разбитая дорога меня не удручала, я шёл, не замечая ничего, ноги я промочил, но с каждым шагом я убеждался в правильности своего решения.

Первым делом в Райздравотделе я отчитался по командировке, а затем попросил два дня на отдых.

- А зачем тебе отдых? – заведующая строго спросила меня, смотря на меня как рентгеном, желтоватыми глазами из-под толстых линз огромных роговых очков.

Я не стал уклоняться и твёрдо ответил:

- Жениться хочу! Нужно родителей известить.

Начальница поддалась моему напору:

-Что ж, коли так, Самойлов, вы свободны!

Дома родители долго совещались после моего известия о женитьбе, после этого они отправились к Алексею Павловичу спрашивать его разрешения на свадьбу. Через несколько дней к нам пожаловал сам Алексей Павлович со своей дочерью – моей невестой. После обеда я подхватил Машу под руку, и мы отправились гулять по селу, мне хотелось показать всем свою невесту. Так богачи показывают дорогой бриллиант, гордясь своим приобретением. Несколько раз мы встречались с нашими сельскими девушками, я заметил, что они злобно смотрели в её сторону.

Скоро между будущими родственниками были согласованы сроки свадьбы, в декабре мы должны были расписаться.

Во все дни до свадьбы, сколько бы мы не оставались наедине с моей невестой, она не давала мне приблизиться к ней слишком близко, каждый раз когда я только заикался о продолжении наших ласк, она начинала плакать:

- Не любишь ты меня, Иван…тебе одного нужно…

Я всякий раз бросал затею добиться её силой, я ждал дня свадьбы, как ждёт скиталец в пустыне глотка воды, как голодный до смерти человек тянется к кусочку хлеба. Нет, я знал уже девушек, я не был новичком в интимных делах. Мне не составляло труда уговорить других девушек, но мне нужна была только Мария, чернобровая с вишнёвыми глазами, дарящими любовь. Для того чтобы добиться её, я и затеял эту свадебную суматоху. Я подключил к этому своих родных, я как великий полководец и завоеватель женских сердец, бросал для достижения победы все средства. «Так сладок будет день свадьбы, так упоителен! » - мечтал я накануне важного события в моей жизни.

В начале декабря 1935 года этот праздничный обряд бракосочетания состоялся широко и торжественно с участием многочисленных родственников, знакомых и товарищей. На свадьбе у меня гуляли мои друзья детства Ушаковы, председатель нашего колхоза товарищ Зимин и лучший гармонист села Иван Козырев. Иметь лучшего гармониста на свадьбе было почётно. Свадебный поезд состоял из девяти запряжённых в козыри лошадей, гулянка длилась напропалую трое суток.

И вот настала долгожданная брачная ночь. «Настал сей исторический час, в который по воле инстинкта закона эволюции человечества, а ровно с наличием любви, совершенно незнакомый мужчина должен лечь в постель, где под одеялом встретит кристально чистое тело девушки. А она, положившись на его честь и совесть должна повиноваться избраннику своего сердца» - как я тогда мечтал. Но все мои мечты и надежды были позорно растоптаны, мне будто дали хлёсткую пощечину, вываляли в грязи – Мария оказалась не девушкой, а женщиной! Когда я осознал это, а понять свой провал было легко, почти без усилий, я в сильном раздражении откинул жену от себя:

-Ты, зачем мне соврала…что ты - девушка? Призналась бы перед свадьбой и мороки не было бы…

Мария тут же парировала:

-А что такого? Иван, а ты безгрешен? Слухи о твоих гулянках дошли и до нашего села, как только ты появился у нас. Мне назвать имена девушек, за которыми ты волочился до меня? Мне про тебя, дружок, всё известно!

-Не нужно! Но я мужчина, за мной позора не будет! К мужикам грязь не прилипает! – пытался оправдаться я, но безуспешно. Остаток брачной ночи камнем давил мне на грудь, от обиды сводило скулы. «Меня обманули! » - моя гордость билась птицей в клетке, не давая уснуть.

Утром я все рассказал родителям, в надежде на их сочувствие. Отец только развёл руками:

-Ванька, да мы же тебе с матерью говорили: «Не женись, не узнав человека! Зачем торопиться? » Так ты же нас не послушался, в октябре познакомился с Марусей, а в декабре свадьба! А теперь что, жена не рукавица, с руки не стряхнёшь!

Мать вздыхала, но настаивала на создание крепкой семьи:

- Если любишь – простишь! И не такое прощать приходилось! Живите в мире и согласии…

Я прекрасно понимал, что совершил ошибку, но для того, чтобы осознать, что именно произошло со мной в эти дни, я бросился читать литературу, как бы спрашивая объяснения у писателей и учёных - людей умудрённых жизненным опытом. Лихорадочно я листал учебник «Гинекология», затем взял с полки работы И. М. Сеченова. Мне показалось это мало, я обратился к В. Г. Белинскому, и Л. Н. Толстому, ища ответ на вопрос, что тревожил меня уже после моего небрежного и поспешного бракосочетания: «В силу, каких причин или закона происходит бракосочетание? »

Несколько дней подряд я опять штудировал мною уважаемого критика Белинского и думал, думал, думал. В конце концов, я пришёл к простому решению своей «великой» проблемы – иные женятся, чтобы удовлетворить свои половые потребности, другие потому что любят! Моё бракосочетание произошло без ясной цели на совместную жизнь, я не допускал и мысли о создании семьи, я об этом вообще не задумывался. Моя жена Мария была красивой от природы, но мы с ней были разными людьми. Мне не нравился её характер, она практически уже была изучена мною, всё таинственное в ней исчерпалось буквально за несколько дней, даже не дней, а ночей. Магическая сила – желание видеть все тайны женщины, вдруг превратилось в обыденное зрелище, более не возбуждающее, не заставляющее вспыхивать страсти. Всё во мне перегорело, затухло, и лишь пепел ещё тлел от вчерашних отношений в нашем неокрепшем семейном очаге.

Признаюсь и каюсь - моя жена мне просто надоела! Я женился, любя ещё одну девушку, её звали Шура Кокарева, жила она в нашем селе, теперь я клял себя за то, что поторопился. Прошлым летом я случайно застал Шуру в несносно жаркий полдень, когда она купалась в реке. И на мою радость кругом не было никого, это был мой шанс! Я впопыхах сбросил ботинки с ног, и в одежде, чтобы догнать её, с крутого берега бесстрашно бросился в воду. Она в тот момент находилась от меня в метрах тридцати, но увидела мой прыжок, почувствовала, что я стремлюсь к ней. Она попыталась уплыть от меня, но я оказался сильней её и вот через некоторое время я настиг её. Мы были на глубине. Она стала кричать, заметив, что я стал её обнимать:

-Ты, что, Ванька, ошалел! – стучала руками она по воде, поднимая разноцветный фонтан брызг, стараясь остаться на плаву.

Я ловко подныривал под неё, тянул руки к её заветному телу, наслаждался этой нечаянной близостью. Она не плакала, только билась в моих руках, как лебедь крыльями, стараясь взлететь. Я, наконец, насладившись, отпустил её, она устало поплыла к берегу. Чувства и эмоции били у меня через край, я был рад этой победе.

А теперь моя страсть к женщинам улеглась, мне ничего не хотелось. Вся моя брачная жизнь мне показалась очень мрачной, Маруся жила со мной, скрипя зубами:

- И зачем я тебя послушалась? Зачем пошла за тебя? Обманулась я в тебе, Иван! Не будет у нас жизни! Вот и ты волком смотришь!

-Я во всём виноват! Виноват! И ты и мать моя, вы обвиняете меня во всём! Пусть будет так, давай разведёмся! – не выдержал я.

-Я беременна! Куда ребёночка денем? На помойку? – удивила сообщением меня Маруся.

-Аборт сделаешь! Если всё правильно сделать, пройдёт безболезненно! – предложил я, но припомнил, как анатомировал когда-то девушку, умершую от аборта.

-Пусть будет так! Чего друг друга мучить! Я согласна! – фыркнула со слезами Мария и выбежала из комнаты.

Но жить вместе мы продолжали, ища удобного момента для развода. Ждать долго не пришлось, жизнь вносила свои жёсткие коррективы.

То, что случилось далее, перевернуло всю мою прошлую жизнь до основания – из честного советского человека я превратился в преступника. То, что я расскажу, покажется невероятным, нереальным, похожим на вымысел или сказку, но всё было так, как было.

8 февраля 1936 года я находился на проверке санитарного состояния базара в селе Сампур. После обеда работа была завершена, и я отправил в магазин Матрёну Ушакову жительницу нашего села, женщину безграмотную и неучёную за продуктами. Мы вместе приехали и должны были возвращаться обратно. Я в ожидании стоял на улице, как вдруг Матрёна вышла из магазина под надзором милиционера. Матрёна, озираясь по сторонам, как будто искала кого в толпе, что-то жарко объясняла представителю власти, но тот только подталкивал её в спину.

Мне было непонятно задержание Матрёны, но спросить что-то у милиционера я не решился, тихонько ушёл от магазина и отправился домой, осторожно распросив о причинах задержания Матрёны у неё родственников. Но те ничего не могли внятно объяснить. Только тут холодной змеей у моего сердца заворочалось чувство вины – я по ошибке, случайно, без всякого умысла, вместо настоящих денег дал Матрёне мною нарисованную тридцатирублёвку. Я нарисовал её накануне, так от нечего делать, мне захотелось её скопировать. После этого нарисованную мной копию купюры я положил в карман френча, а сегодня, голова садовая, взял да и перепутал копию с настоящим гознаковской бумагой и вручил её Матрёне, а та не посмотрев хорошенько, рассчиталась за товар. О своей оплошности я тут же сообщил её родственникам. Те забеспокоились ещё больше, но были довольны тем, что хоть узнали причину ареста Матрёны.

- Я завтра сам пойду в милицию и разберусь! Вот увидите, Матрёну выпустят! Я же не хотел ничего плохого!

Дома я ничего не сказал своим родным, только жене Марусе, что ещё жила со мной, шепнул:

- Я завтра иду в милицию! У меня проблемы, но это ненадолго! Если я задержусь, то объясни родителям!

Маруся согласилась, хотя и злилась на меня.

Утром следующего дня я направился в РОНКВД, волнуясь и трепеща от страха, зашёл в кабинет заместителя начальника Гончарова, тот сидел за ворохом бумаг и вначале не понял цели моего визита. Я не стал тянуть и попытался рассказать всю правду:

-Вчера задержали гражданку Матрёну Ушакову, я предполагаю за то, что она расплатилась нарисованной бумажкой!

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒