«Люби грешника и ненавидь грех!» 8 страница

-Иван, вы не зашли бы сегодня ко мне на квартиру…вечером, а то, и поговорить не с кем? – прямо, мило улыбаясь, без обиняков предложила мне София Самойловна, постоянно поправляя локон чёрных волос на лбу, - муж дома не ночует! А мне одной бывает очень страшно!

Женщина она была симпатичной, уверенной в себе и я не устоял.

-Ну, если Вы просите, приду скоротать вечер! – Радуясь этому событию, ответил я, ничуть не лукавя. «А что? Если женщина просит, отказывать нельзя! » - в этом я был уверен. Я приходил к ней каждый вечер, пока через две недели их на пару с мужем, за служебное несоответствие не сняли с работы.

Жизнь замечательна тем, что непредсказуема! Но моя жизнь в заключении была предопределена, и в этом круговороте событий я знал наверняка, что к моему берегу всегда прибьёт женщину. Больница была большой, и состав среднего медицинского звена всегда менялся, много приходило вольнонаёмных работников, прибывающих сюда с различных уголков страны. Так на моей дороге оказалась молоденькая, двадцатилетняя фельдшерица Пуртова Нина. Часто оставаясь одни в кабинете, мы обычно много разговаривали о жизни. Я быстро выяснил, что она одинока. И на третий день ёё пребывания я признался ей в своих симпатиях:

-Нина, а я в вас, кажется, влюбился?

-Правда? А я не понимала, зачем вы так рассматриваете меня, как муху под микроскопом? – отшутилась она, но меня не оттолкнула и не обиделась.

-Я же к вам со всей душой! – попытался я её поцеловать в губы, она затрепетала, но поддалась моей настойчивости. Так завязался этот короткий роман. Мы понимали, что нам придётся расстаться, и потому пытались испить всю чашу наших чувств.

Через месяц её перевели на другой участок.

-Прощай! Прощай! – стучало моё сердце.

-Навсегда! – пыталась убедить меня судьба.

В третьем корпусе лечебного комбината происходила постоянная смена специалистов, Москва отозвала профессора Земло В. В., а на его место из Ленинграда прибыли молоденькие врачи – Прищена Евгения Михайловна и Темадова Анна Михайловна, активно принялись за работу. Мне сразу понравилась Женя – светловолосая и голубоглазая, будто сошедшая в этот тюремный ад с яркой картинки. Мы с девчатами весело проводили время, наши длинные разговоры всегда заканчивались спорами о любви.

Но в это время в нашу больницу была переведена бывшая москвичка Корытина Антонина Александровна, отбывающая свой длинный срок. Когда я увидел её в первый раз, то сразу понял, что это не просто женщина, а моя судьба. Так и случилось!

Она работала медсестрой, крупная телом, она излучала понятную энергию вечной жизни и любви.

Как-то в клубе я пригласил её на танец. Несколько нежных слов и прикосновение подействовали на её, как запал на взрывчатку. Она бурно отозвалась на мои ухаживания, стремясь взять всё, что могла от меня:

-Не буди лихо…, - громко смеялась она, вплотную прижимаясь ко мне после танцев в одном из тёмных углов. Её губы искали мои и находили.

Быстро сходились люди в колонии, дорожили дружбой и заботой. Оказавшись отрезанными от бывшей жизни, они кроили свою жизнь по-иному, приспосабливаясь к обстоятельствам. Так и я, перечеркнув прошлое без жалости, старался получить от того, что мне давала жизнь самое яркое и сладостное – тепло женского сердца. Но только с Антониной мы сошлись, как лагерный механизм перечеркнул все наши планы! Будь счастлив теперь, а будущего не знает никто!

Наш роман длился до того времени, пока её не перевели в другое место. Расставание с ней принесло боль, кровоточащая рана разлуки ещё долго болела, но со временем и она зарубцевалась.

Иногда я ловил себя на мысли о том, что мои любимые женщины очень быстро покидают меня, женская любовь подобна миражу, но удивительно, чем больше было разлук в моей жизни с прекрасным полом, тем больше хотелось встретить женщину ещё красивее, ещё любимее. Кто-то и осудит меня за это, Бог им судья! А я был молод, здоров и в силе, той, что рождало новые мечты и надежды.

В конце июня санитарным поездом (санитарной теплушке) в распоряжении Барашевского лечебного комбината было доставлено 15 врачей, все из числа так называемых «врагов народа», проходившие по делу главы НКВД Генриха Ягоды. Прибывшие женщины были среднего возраста и имели большой опыт практической работы. Свой срок они получили за своих мужей, якобы уличённых в экономических преступлениях и злодеяниях по свержению Советской власти. Теперь они сами оказались «врагами народа».

В нашем корпусе стали работать – Торганская Вера Абрамовна, Брейман София Григорьевна. Мне удалось передать письмо от родных Софии Григорьевне, не имевшей связи с ними полгода. Запомнился мне один конфуз, что произошёл со мной как раз в то время. Как-то играя на волейбольной площадке, я во время игры столкнулся с девушкой, она была небольшого роста, с вьющимися черными волосами, что падали ей на округлые плечи. При отбивании мяча я больно толкнул её, она чуть не упала. Но мне хотелось загладить свою вину перед ней, я начал тереть её ушибленную ногу, притворно изображая доктора:

- Я бы прописал вам массаж!

-А пропишите! – вызывающе взглянула она на меня, - Что ждёте? Пропишите массаж, доктор! – нежно взяв мою ладонь, девушка ни капли не смущаясь, заливисто засмеялась, обнажая красивые ровные зубки.

Оказалось, что это была новая вольнонаёмная фельдшерица из первого хирургического отделения Барышникова Александра.

- Продолжим знакомство вечером! – предложила она, - приходите ко мне на квартиру, я одна живу, в шахматы сыграем!

Я принял встречное предложение и не пожалел. Она мне быстро поставила и «шах» и «мат»…в кровати. Вечера с ней наедине были незабываемыми. Но вскоре мне стало известно, что её кроме меня посещал комендант больницы, уполномоченный лечебного городка и даже какой – то заключённый, из больных.

Я не стал с ней ругаться и устраивать сцены ревности. Ей тоже нужна была свобода отношений.

В феврале 1939 года я был направлен на работу в распоряжение начальника Краснознамённого лагерного пункта №11 в знаменитый посёлок Явас. Я уже привык, что моим начальником санчасти будет женщина. Поэтому открыв дверь в санчасть, я изобразил на лице широкую улыбку. И оказалось, кстати. Меня встретила молодая женщина, моих лет, широкоплечая, улыбчивая с красивыми ямочками на щеках:

- Давайте знакомиться, я – Холодова Татьяна Ивановна! А вы, если мне не изменяет память, Самойлов Иван…я читала ваши документы! – и протянула мне ухоженную маленькую ладонь:

- Да, я - Самойлов Иван, фельдшер…прибыл в ваше распоряжение! – я осторожно пожал её ладошку.

-Жмите крепче, не стесняйтесь! – приказала она мне, оценивающе сверкнув глазами по моей фигуре.

«Гром – баба! », определил я её характер, с интересом рассматривая застёгнутое в белый халат тело начальницы, и не промахнулся.

Холодова была из вольнонаёмных, она прекрасно знала, что у меня скоро заканчивается срок, положив на меня свой глаз, она желала одного – женить меня на себе всеми доступными и недоступными средствами, и я скоро испытал это на своей шкуре. Я сам дал ей повод так думать и поступать, она часто вечерами оставалась у меня в кабинете.

-Как хорошо, что мы нашли друг друга в этой глуши! – целовала она меня крепко и запальчиво. Я почувствовал, что она надевает на меня кандалы своего черезмерно-слащавого обожания.

Но её настойчивость пугала меня, мне хотелось самому быть хозяином своей жизни.

В эти, наполненные страстью дни, я совершенно случайно в клубе познакомился с удивительной девушкой Саррой Богомиловой, она была руководителем художественной самодеятельности, хорошо пела романсы, от её цыганского пронзительного голоса у меня перехватывало дух, бегали мурашки по спине, я влюбился в неё сразу и безоговорочно. Я влюбился в её проникновенный голос, напоминающий мне о свободе, я не мог насмотреться на её танцы, волнение её гибкого тела. Вмиг забыв про дерзкую Холодову я упивался «цыганской» любовью, не испытывая ни капли угрызения совести. Сарра без промедления приняла мои ухаживания, с цыганской страстью отдавая мне всю свою любовь.

-Саррочка, вы – божественны! – преклонялся я пред её красотой и талантом.

-Я люблю вас, Ваня! И вы любите…слышите? – вешалась она мне на шею. Мне было приятно, но и боязно. Брошенная мною начальница могла отомстить.

А Холодова не растерялась, ударив из-за угла, подло и коварно. На разводе перед строем заключённых 23 марта был зачитан приказ начальника лагерного пункта следующего содержания: «Медицинский фельдшер Самойлов Иван Васильевич, несмотря на предупреждение надзирателей, продолжает нарушать установленный режим лагеря. 21 марта 1939 года он – Самойлов И. В. после отбоя был задержан с артисткой художественной самодеятельности Богомиловой Саррой. 22 марта 1939 года на предупреждение со стороны начальника санчасти Холодовой Т. И., он – Самойлов И. В. обругал её нецензурными словами. На основании выше изложенного Приказываю: медицинского фельдшера Самойлова И. В. за дисциплинарные нарушение с работы в санчасти снять и направить на общие подконвойные работы с зачислением в лесоповальную бригаду №31».

Пытаясь бороться за свою любовь, я написал гневное обращение к начальнику лагерного пункта, обвиняя Холодову в ревности и навязчивости ко мне. Но мне пришлось целый месяц трудиться на лесоповале, продолжая тайно встречаться с Саррой. За очередную встречу с ней в неустановленное время мне влепили трое суток карцера. Но и это не охладило мой пыл к цыганке. Особым нарядом Второго отдела Темлага МВД СССР от 13 апреля 1939 года меня направили на работу в лагерный пункт №3. Меня в очередной раз отрывали от любимой женщины, тут я не выдержал и ночью сбежал…к Сарре! Но далеко убежать мне не удалось, я был пойман охраной, избит до полусмерти. Мой проступок был жестоко наказан, мне добавили срок!

Ничего особенного на новом месте работы со мной не произошло. Не считая одного несчастного случая, на чердаке нашего стационара повесился один заключённый. Для вскрытия трупа прибыл профессор Афанасьев, как и подобает профессору с бородкой и пенсне. Столичный профессор в посёлке Явас был известен тем, что недавно в Москве совершил неслыханное в то время преступление и теперь отбывал немалый срок. Уличив свою жену в измене, он её убил, и чтобы скрыть следы преступления, а он это знал и умел, так как работал судэкспертом; расчленив труп жены на мелкие кусочки, уложил их в два больших чемодана. Чемоданы вывез на окраину города и уже там разбросал содержимое поклажи по сторонам, но был изобличён и предстал перед судом.

В связи с открытием санитарного городка №4 и большой необходимостью в обслуживании отдыхающих (больных заключённых) я был назначен заведующим этим санитарным городком с правом амбулаторного приёма и записями в амбулаторные карты о состоянии здоровья пациентов. Санитарный городок к моему прибытию насчитывал 360 отдыхающих из числа заключённых. Начальником городка работал Барановский, при амбулатории были две медсестры: Майская и Петрова. Работали два врача. Очень часто в городок приезжало начальство. Каждые 10 дней я на весах проверял отдыхающих и после осмотра делал соответствующую запись в амбулаторной карте больного, те из заключённых, кто не проигрывал в карты свои пайки, поправлялись быстро. При амбулатории имелся стационар на 23 койки, куда помещались больные. Тяжелобольные отправлялись мною в южный лазарет на станцию Молочная, где работали мои знакомые врачи – Прищена и Темадова. Ради развлечения я поймал в траве ужа длиною в метр, попытался его приручить, подкармливая его молоком. Он так привык ко мне, что в определённое время сам поднимался ко мне на кровать, выпрашивая молоко.

А по ночам у меня на кровати хорошо спала «Майка», так я любовно звал Майскую Луизу, что работала медсестрой, прибыла она из города Челябинска, ей было тогда всего 17 лет. С ней было просто, она не требовала комплиментов, а я в ответ старался не замечать её недостатков. Мне тогда было не до выбора, мне нужна была женщина. И она была…

После закрытия санитарного городка я приехал для ликвидации лагерного пункта №3. Справившись с работой, мне нужно было выбирать место работы. И тут один знакомый фельдшер Женя Лонтраков предложил:

- Приезжай на работу в восьмой лагпункт! Ваня, обязательно приезжай, там есть одна красавица, глаз не отведёшь!

7 мая 1940 года моя мечта сбылась, я прибыл в лагерный пункт №8. Начальником в нём был Сердюк, человек жёсткий и расчётливый. Я познакомился с начальником санчасти Ткаченко, с врачами: Ромуль Марией Францевной – хирургом из города Котовска Тамбовской области и другими специалистами. Но красавицы, о которой мне заливал недавно Женя Лонтраков, среди них не было! Но грустил я недолго. Я обратил внимание вначале на одну из санитарок, она была стройной и миловидной, часто улыбалась мне, но я узнал, что она уже дружила с бухгалтером, широкоплечим парнем из Одессы. Я не стал разрывать их союз. На днях готовилось открытие нового стационара на 60 коек, а это означало, что должны прибыть новые специалисты, в основном женщины. Это меня очень обрадовало. Я ожидал этого события с нетерпением. И вот рано утром 16 мая я отправился в амбулаторию, хотя для моего раннего похода не было ни каких серьёзных причин, мне просто хотелось узнать о приезде новеньких специалистов. Когда я зашёл в приёмный покой все медработники ещё спали, а я подошёл к столу стал листать амбулаторные карты, чтобы хоть чем-то занять себя. Вдруг я услышал, что меня кто-то зовёт:

-Иван Васильевич, войдите к нам, не стесняйтесь!

Я обернулся, голос шёл из-за дверей спальни, где спали врачи. Тихо приоткрыв дверь в спальню, я увидел лежащую в кровати Марию Францевну, прикрытую зелёным одеялом. Мне стало неудобно, мы с ней имели только деловые отношения, но она настойчиво махнула мне рукой:

-Заходите, не стесняйтесь…Знакомьтесь, – и она указала на другую кровать где сидела уже одетая красивая, восточной наружности женщина с вишнёвым волшебным и упоительным взглядом больших искрящихся глаз.

Я подошёл к незнакомке, представился и протянул руку. Она немного рассказала о себе:

- Я – Ава Мамедова, мой бывший муж Максут Мамедов был Наркомом Внутренних Дел Азербайджанской ССР, он был приговорён к смертной казни за сотрудничество с Ягодой. А мне, как ЧСВН (члену семьи врага народа) дали 8 лет лагерей.

Узнал я и том, что до заключения она жила в городе Баку, а работала старшим преподавателем русского языка и литературы в педагогическом институте. С этой минуты я был поглощён Авой, буквально растворяясь в ней, не мог думать ни о чём, только бы она стала моей. Добиться этого было очень трудно, за ней стали ухаживать начальник санчасти Ткаченко и заведующий производством Дулькин. Я ревновал её ко всем мужчинам, в каждом я видел своего соперника. Они ей могли предложить несоизмеримо больше чем я, простой фельдшер. Но я отличался от них тем, что умел красиво говорить. И вот в один прекрасный вечер Ава сдалась, я в полной мере получил, чего хотел.

Узнав, что я всё ещё переписываюсь со своей женой, Ава настояла прервать с ней все отношения. Мне пришлось написать жене Марии короткое письмо:

«Шура! Настал час, в который я обязан заявить тебе следующее: к старому возврата нет. Переписка с сего числа окончена. Понятно? »

Это письмецо я дал прочитать Аве, та довольная и счастливая моим «разводом» писала мне любовные записки, сводившие меня с ума: «Любимый мальчик! Я хочу быть с тобой, приду и буду с тобой до утра! »

Наши отношения длились с Авой до ноября, мы были счастливы и не знали, что над нами сгущаются тучи.

Но всё рухнуло из-за моей неосмотрительности. Я каждый день много говорил с Марией Францевной на разные темы. Что я ей такого ляпнул в очередной беседе не помню, но сказал лишнее, так для красного словца, а та взяла и сказала моей любимой Аве совершенно определённо:

- Иван Васильевич тебя не любит, дурёха! Он просто с тобой проводит время, развлекается! У него, таких как ты, много, как звёзд на небе! Он скоро найдёт другую, а тебя отдаст своему товарищу! Не веришь?

Глаза у Авы налились кровью, она не удержалась и вскипела:

- Не верю я вам, Мария Францевна, не верю!

-Тогда сама спроси у него, он ещё в кабинете! – Мария Францевна умело разожгла конфликт, ради увеселения своей мелкой душонки.

Ава, имея горячий восточный темперамент, побежала ко мне, я находился тогда в кабинете с двумя врачами и пациентами. Она, не замечая никого, разгорячённая с пылающими глазами подскочила ко мне:

- Иван Васильевич, ты любишь меня? Или просто играешься со мной? Разве я вам не платила взаимностью? Ничем не засвидетельствовала своей искренности и своей страсти? Да! В глазах света я была вашей женой. Ведь не думаете же вы, что, я не считаю вас настолько несправедливым, что я уступила всем вашим уговорам без любви, которой не могут поколебать никакие превратности судьбы. Разве я дала когда-то повод для такого низкого мнения о себе? Если в то время я уступила своей любви, вняла вашим убеждениям и стала смотреть на себя, как на вашу жену, то неужели прикажите считать ложью все ваши доводы и называться вашей потаскушкой или любовницей? И вы собирались передать меня другому?

Я поначалу не понял, откуда дует столь грозный ветер:

- А что случилось?

-Мне Мария Францовна рассказала, что вы ей об этом сказали!

-Вот оно что! – я не нашёлся, что ответить Яве, и попытался сохранить рухнувшее спокойствие.

-Так значит, не любишь?! – Ава бросилась на меня, рванула меня за рубашку и порвала её.

Я схватил Аву на глазах у всех в охапку и вытащил, как бившегося чертёнка из кабинета:

- Люблю…Люблю! – успокаивал я её, но напрасно, она ещё долго не могла успокоиться. Только через день мы помирились, проклиная Марию Францевну за её длинный язык.

21 ноября 1940 года начальник Сердюк, узнав о моих бурных отношениях с Авой, потребовал срочно перевести меня в лагерный пункт №2, подальше от греха. Там я новому начальнику заявил эмоционально и открыто, что работать не желаю.

-Хорошо! – устало произнёс он, - на старое место возвращать вас нельзя! Подыщем вам чего нибудь новенькое и подальше!

По наряду Главного Управления Лагерей МВД СССР я был направлен фельдшером на строительство Мстинской ГЭС в город Боровичи Ленинградской области. Находясь в зоне, в пересыльном лагере №5, я узнал по телефону о дальнейшей судьбе моей любимой Авочки. Мне сообщили, что после моего отъезда она заболела и была отправлена дрезиной в Барашевский лечебный комбинат. Я вспомнил наше прощание, Ава плакала, понимая, что мы с ней больше не увидимся:

- Какая несправедливость…какая несправедливость! Ваня, ты люби меня, даже когда будешь далеко отсюда!

Я успокаивал её, как мог, она для меня была лучше любимой жены – понимающая и внимательная. В местах заключения женщина для мужчины – это всё!

Пока Авочка и я излечивали свои душевные раны, к отправке готовился особый этап из Мордовской ССР, состоящий из врачей: Аташинский С. М., Гурьев В. Ф., Озерман Б. С., Кац В. И. и Крайнов Владимир Павлович – лучший друг Сергея Есенина. Он получил восемь лет лагерей за то, что хранил запрещённые рукописи опального поэта. Шестым по списку был я – фельдшер, к тому же самый молодой.

5 декабря 1940 года мы приехали в город Боровичи, нас разместили в помещении церкви, где располагались заключённые, прибывшие на строительство гидроузла на реке Мста. Стройка только начиналась, жизнь заключённых была не обустроена, только приступили к возведению бараков. Лагерь был обнесён колючей проволокой, на открытом месте постоянно горел большой костёр, там же готовилась пища, замёрзшие заключённые, дрожа, клацая зубами, постоянно грелись у костра, ведя непримиримую борьбу с зимними буранами.

Скоро местом моей работы стали: станция Товарная, посёлок Устье, мост через реку и железнодорожный тупик. Мои обязанности были определены сразу, чётко и ясно – первая медицинская помощь на производстве. Мне приходилось летать со скоростью самолёта то на один объект, то на другой. Но по сравнению с Мордовской тайгой работа и жизнь в городе мне показались очень весёлыми. Кругом было много магазинов переполненными продуктами питания; молодых девушек, цветущих и желающих любви. А я любовь крутил с замужней женщиной Беляевой Людмилой, работавшей рядом со мной фельдшером. Однажды она обратилась ко мне:

- Иван Васильевич, вы медицинский работник и вы должны мне помочь в одном важном деле!

-Да, я вас слушаю, что за просьба? – я думал, она больна и ей нужна моя помощь. У ней всегда был озабоченный вид, что - то угнетало и мешало ей жить.

- У меня к вам очень деликатное дело, даже не знаю, как вам сказать! – чего-то боялась она.

-Я вас слушаю, говорите! – поддержал я её и улыбнулся, совсем чуть-чуть приподняв уголки губ.

- У меня муж страдает половым бессилием! – огорошила она меня своим признанием, будто выстрелила из пистолета.

- Такое тоже бывает! Я вам сочувствую! – ответил я, переведя лицо на серьёзное выражение, сразу поняв, на что она намекает, чувствуя её сладострастный взгляд, поразивший меня сгорающей лавой.

- Сочувствуете? Это уже хорошо! – она тихо подошла ко мне и закинула свои тёплые и мягкие, пахнущие пирогами и стряпнёй руки, мне на плечи.

Она была чуть старше моих лет, ещё не увядшая и темпераментная, она не выпускала меня из своих цепких объятий до моего освобождения.

Моё освобождение совпало с трагедией всего советского народа – началом Великой Отечественной войны. Я собирался сразу после освобождения отправиться в военкомат проситься на войну. Но не успел этого сделать, как из дома пришла телеграмма, там узнав, что я 4 июля освободился, ждали меня домой. Я решил вначале съездить домой, повидать родных, пять лет я ждал этой встречи с родиной.

Кинулся на вокзал за билетами, оказывается, через Москву нельзя, пришлось выбирать другой путь через Вязьму и Калугу, по дороге было много эвакуированных граждан из Ленинграда. До дома я добрался только 29 августа 1941 года».

Иван наблюдал, как меняется настроение у жены при чтении его дневника: она улыбалась строчкам, хмурилась, но не оставалась равнодушной. Все эти дни Тамара ходила в глубокой задумчивости. Она не расставалась с дневником, но мужа не критиковала и не ругала, понимала, что всё, что писал Иван в дневнике о своей жизни, было давно, ещё до встречи с ней.

Выбрав удобный момент, Тамара прямо спросила его:

-Иван, а ты и вправду считаешь, что тебя в первый раз невинно осудили?

-Да нет, конечно! Бумажку я рисовал – это факт! Бумажка попала в руки к продавцу и это факт! Но я, Тамара, не желал получать ни какой выгоды, мне было просто интересно, отличат мой рисунок от настоящих денег или нет! Я понимаю, что это было большой глупостью с моей стороны, но я же не стал скрываться от милиции, не убежал. Я пытался убедить следователя в своей шутке, но не смог этого сделать. Но какой бы нормальный человек, поверил в то, что я им говорил??? Конечно никто! Ты же – юрист! И понимаешь, что такое преступление, а что такое шутка! Когда я давал читать тебе дневник, то больше всего боялся, что ты приревнуешь меня к тем женщинам в колонии…

-Нет! Я не ревную к прошлому! Прямо скажу – меня покоробило количество твоих любовниц! С другой стороны, так вероятно и должно было быть в тех условиях! Ты был разведён, молодой, не знал своего будущего, искал спутницу жизни, но не нашёл! Твоя любовь в колонии напрямую зависела от начальства, им не понравилась твоя любовь, они тебя разлучают! И так почти всегда!

-Это верно, Тамара! Я был подневольный, да и те, кого я любил, были несвободными! Так хочется в заключении иметь родственную душу, что согреет и приласкает во мраке заключения. Ты сейчас прочитала только часть дневника, я желаю, слышишь, прошу тебя, читай дальше мои откровения!

-Спасибо, Иван, мне хотелось узнать о тебе больше! Теперь я узнаю о тебе всё! Ты не боишься этого? – поинтересовалась Тамара.

-Нет! Как перед Богом, ничего не скрываю перед тобой! Моя совесть чиста, у нас же с тобой одна дорога! – Иван обнял свою жену.

-А ты, Ваня, и вправду Дон Жуан! Но очень любимый Дон Жуан.

Тамара продолжила читать Дневник:

«Первым человеком кого я встретил в селе Сампур, была Ушакова Агафья Андреевна, она мне и сообщила, что сегодня в армию отправляется добровольцем мой лучший друг детства Ушаков Павел Андреевич.

-Где его искать? – спросил я Агафью.

- В райкоме! Там сейчас призывной пункт! – ответила она.

Я не пошёл домой, где меня ждали, а бросился на поиски моего друга. Его я увидел в центре села, он шёл по улице с женой и дочкой. Мы поздоровались, обнялись, слёзы покатились из моих глаз:

-Паша, Паша! Сто лет не виделись…

Он предложил зайти в магазин, там купил бутылку красного вина:

-Давай выпьем за встречу! Теперь война и кто знает, что с нами будет?

-Война – будь она проклята! – я выпил налитое вино, - меня сегодня дома ждут! Не пропадай, пиши, Паша!

Дочка бегала у ног отца и смеялась неизвестно чему, война ещё не принесла в наши дома горя. Мы только привыкали к военному времени.

Дома матери я не застал, отца тоже. Мать работала на колхозном поле, отец был в командировке в Ленинграде, навстречу мне вышел высокий парень, я поначалу не узнал его, он бросился мне навстречу:

-Заждались, Ванька, заждались!

-Анатолий? – я бросился к нему в объятья, это был мой младший брат, - Толя, да ты же маленький был, а теперь выше меня вымахал, богатырь!

В начале сентября домой вернулся отец, а в конце месяца мы провожали его на фронт. Пройдя Гражданскую войну, отец не верил в то, что писали самые правдивые газеты и вещало радио:

- Берегите себя! Берегите мать! Война не на день, ни на два! – нас он учил, что война будет длинной и кровавой. – Какая война без крови? Какая война без голода и слёз? Таких не бывает!

Через несколько дней пришла повестка и мне!

Правильно говорил нам отец, война была беспощадной: Саратовский эшелон, что направлялся на Украину, в котором был я – разбомбили немецкие самолёты. Я оказывал помощь раненым. Затем было отступление, по лесам и полям, скрываясь от немцев, мы пытались выйти к своим. И вот я в Воронеже, там я был на должности главного врача санитарной части гарнизона 58 Военно-полевого строительства 5 района Юго-Западного фронта в 22 строительном батальоне. В Воронеже мне самому пришлось обратиться в Пастеровский институт за медицинской помощью. Меня вывела из строя не пуля, а бешеная собака. По состоянию здоровья я был отправлен для прохождения службы домой в распоряжение Сампурского райвоенкомата, бывшее командование было извещено об этом. Домой я возвратился с коробкой ампул антиробической вакцины. Уколы я колол себе сам.

В это трудное для меня время мое одиночество согревала Лёвина Мария, она работала фельдшером, а стояла у нас на квартире, ей было всего 20 лет. Мы вначале обсуждали медицинские темы, её во мне привлекал мой опыт работы. Я рассказывал ей о разных случаях и казусах в медицинской работе.

- Вы, Иван Васильевич, золотой человек! Столько повидали…а я?!! – она смотрела на меня как ученица на учителя.

-Так и вы, Машенька, повидаете! Жизнь идёт…- улыбался я ей в ответ и заметил зорким глазом, что голос её дрожит при встрече со мной. – А желаете, я вам расскажу о жизни?

-А вас это не затруднит? – пыталась она проверить меня.

-Нет! У меня времени много! Так я к вам зайду? - попытался я уговорить её на встречу.

Но уговаривать её долго не пришлось, моя игра была без фальши, выучив роль ухажёра, я быстро и без проблем добился, чего хотел. Кроме этих коротких встреч нас ничего не связывало, но разрыв с ней стал катастрофическим для меня. Словно трофическая язва она жгла и саднила каждый день, устраивала мне истерики, билась головой в стену, рвала на себе одежду, бросала на пол посуду и всё это ради того, чтобы я остался с ней. Мне стоило многих сил уговорить мою мать спровадить квартирантку подальше от нас.

Дома я продолжал работать фельдшером, однажды ко мне вечером пришёл Кокарев Иван Романович с просьбой, чтобы я осмотрел её жену. Я быстро оделся и пошёл на вызов, иначе я и не мог – это были родители моей, когда –то любимой девушки Кокаревой Шуры! Я осмотрел больную, назначил ей лекарство, и уже хотел уходить, когда Евдокия Фёдоровна попросила вызвать дочь Шуру, что жила в городе Котовске и работала на заводе. Я согласился, зашёл на почту и отослал короткую телеграмму: «Приезжай срочно мать при смерти».

Получив телеграмму, Шура сразу примчалась домой, я только и ждал этого, мне необходимо было её внимание. Через день я пришёл к ним, чтобы сделать уколы матери, Шура уже приехала, но была неразговорчива, и на меня не смотрела:

- Забыла? – уже уходя, я спросил у Шуры, шёпотом, чтобы никто не слышал.

- Забыла! – кивнула она мне головой и отвернулась. Я повернул её за плечо и прошептал:

-Я любил тебя все эти годы!

-Любил? А женился на первой встречной! – резко отвернула она от меня своё, измученное нашей встречей лицо.

-Хорошо! Я подожду…твоё же сердце не камень, отойдёт, я знаю! – простился я с ней, унося в сердце надежду на продолжение наших отношений.

Я ещё неделю ходил к ним в дом, постепенно, то словом, то улыбкой добиваясь расположения Шуры, её лицо с каждым моим приходом становилось светлее и светлее. Я задумал на ней жениться.

Но жизнь вновь перевернула все мои планы.

Продолжая лечить людей, я столкнулся и с чёрной завистью. Многие односельчане считали меня хорошим специалистом, я к тому времени имел дома химическую лабораторию, все ингредиенты я достал вполне законно и официально, потому мог изготавливать лекарства. Некоторых завистников это бесило, они считали меня шарлатаном, отмахиваясь от этих обвинений, как от мух я спал спокойно, а зря. 20 декабря 1942 года я был вызван к следователю РОМВД Тиманину, тот без обиняков начал меня обвинять в незаконном изготовлении лекарств и в доказательство протянул для ознакомления документ:

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒