ИСЦЕЛЕНИЕ ДУХОМ 4 страница

У старца было много духовных чад и учеников, которые мечтали посвятить себя Церкви: Анатолий, Иоанн, три Владимира, включая меня, Александр — впоследствии все мы приняли священный сан. Уже во время учебы многие из нас стали диаконами. Отец Кирилл говорил нам: «Кто первый из вас будет рукоположен во священники, тому будет от меня благословение великой святыни». Мы все проявляли большой интерес и не могли предположить, что это был иерейский наперсный крест, в котором служил святой праведный Иоанн Кронштадтский. Поскольку я первый из всех принял священный сан, то этот крест отец Кирилл надел на меня в алтаре целиноградского храма после моего возвращения от митрополита Иосифа со словами: «Поздравляю тебя, батюшка, — этот крест надевал святой праведный отец Иоанн Кронштадтский. Будь достоин его. Святой Иоанн будет тебе покровительствовать». Отец Кирилл поведал, что крест передала ему дочь священника, который бывал у отца Иоанна. Однажды этот священник приехал к святому, чтобы помолиться с ним и получить его благословение. Отец Иоанн встретил батюшку и перед службой надел его крест, сняв свой. В этом кресте святой праведный Иоанн прослужил литургию, по окончании которой вернул его священнику.

Отец Кирилл очень почитал Кронштадтского Чудотворца, говорил о том, что его обязательно канонизируют. Старец имел и некоторые святыни, связанные с отцом Иоанном, в том числе его живописный портрет, написанный при жизни святого. Этот портрет впоследствии старец тоже подарил мне.

Батюшка учил меня быть для каждого человека утешителем. Он говорил, что пастырь должен быть отцом для своих прихожан, духовным наставником во всем. Сам старец служил живым примером доброго пастыря — отца для всех, кто обращался к нему за советом и утешением. Тайно от властей отец Кирилл устроил в нашем храме новые приделы — во имя святого равноапостольного Великого Князя Владимира, святых Кирилла и Мефодия, а также домашнюю церковь во имя святого Георгия Победоносца. Все прихожане принимали участие в работе по благоукрашению храма. Старец умел объединять многих, совершенно разных по устроению, людей, относясь ко всем с большим уважением и любовью. Он уделял внимание как внешнему благолепию храмов, так и внутренней чистоте духовной. Сам будучи аккуратным во всем, требовал этого и от своих духовных чад. Батюшка был очень разносторонним человеком, помимо духовных дарований, глубокого ума и большого интеллекта имел основательные экономические знания.

Водосвятный молебен. Справа иподиакон Владимир Елисеев. 1972 год, Целиноград При храме во имя святых равноапостольных Константина и Елены старцем были устроены огород и сад, где выращивались овощи и фрукты. Мы заготавливали соленья, варенья, имели овощное хранилище. Многих нуждающихся питал батюшка плодами этого хозяйства. Была у нас и скотина: коровы, бычок, козы, гуси, куры, кролики и индюки. Отец Кирилл каждое утро обходил и благословлял подсобное хозяйство. Любовь к земле старец сохранил и в Риге, устроив там при частном особняке огород, сад, а также цветник и маленький пруд.

У него дома всегда было чисто и уютно: топились камины, на стенах висели картины. Старец очень любил цветы, поэтому выращивал их и во дворе, и в комнатах, где всегда царила тишина и был необычайный покой.

В алтаре храма во имя святых равноапостольных Константина и Елены. 1976 год, Целиноград Когда исполнилось десять лет моего служения у Престола Божия, старец рассказал мне об одном событии.

19 апреля 1966 года отец Кирилл служил на Радоницу. Вдруг на миг у него потемнело в глазах, и он оказался в невесомом состоянии, которое невозможно объяснить человеческим языком. Через некоторое время он узнал, что именно в этот час отошел ко Господу его старец — архимандрит Севастиан Карагандинский.

Вспоминая о батюшке, нельзя не упомянуть и о его несомненной прозорливости. Когда я первый раз приехал в Кушву и стал совершать богослужения в храме во имя Архистратига Михаила, то почувствовал себя во время службы неуютно. Казалось, кто-то смотрит на меня. Молиться было тяжело, не покидало ощущение настороженности, смущения и тяжести, но все это отходило после определенного момента — Евхаристического канона. Когда я рассказал об этом отцу Кириллу, он открыл мне состояние моего духа, сказав, что когда-то с правой стороны храма на железной решетке повесился человек, которого вопреки канонам похоронили в церковной ограде. Перед отпеванием покойник всю ночь находился в церкви, а утром был отпет. Вот откуда тяжесть и смущение! Выслушав рассказ старца, я был крайне удивлен. По приезде в Кушву я сразу же начал расспрашивать об этом случае. Одна из прихожанок, посещавшая наш храм более пятидесяти лет, подтвердила слова батюшки, сказав, что некогда действительно нашли повешенного на заборе человека, гроб с которым простоял всю ночь в храме.

Отец Кирилл как-то сказал мне, чтобы во время богослужения я не глядел на него без необходимости, а в определенные моменты ни в коем случае не беспокоил его. Один раз во время литургии я был свидетелем тому, как батюшка, молясь перед иконой Божией Матери, вдруг стал особенным, лицо его преобразилось, стало другим, неземным. Он буквально оцепенел, очи его были устремлены в непостижимый для меня мир. Через некоторое время он вернулся в себя. Я понял, что старец видел кого-то из небожителей. Позднее он открылся мне, сказав, что видел Царицу Небесную. Отец Кирилл особенно почитал Оптинских старцев, духовное наследие которых благоговейно хранил. Он был духовно близок к ним и говорил: «Мы все (старцы. - Прим. сост. ) уйдем, когда пропоют Пасху». Так он и ушел от нас 30 апреля 1998 года, через день после Радоницы, когда пропели Пасху.

Я благодарен Богу, что встретил отца Кирилла в своейжизни. В моей памяти он останется строгим подвижником, служившим для всех примером любви, трудолюбия, поста и молитвы.

Хотелось бы начать воспоминания об отце Кирилле как акафист: «Ангелов ликостояние восполняя, нас ради человеков, духовных чад страсти претерпе... », но все-таки, чтобы быть точным и передать мироощущение тех лет, начну по-мирски.

Отец Кирилл был одаренным человеком. Всю свою юность я провел в поисках таковых и, живя в Москве, по роду занятий любил рассматривать вблизи современников, в которых эти черты явно или неявно проступали. В основном это были люди искусства. Особенно же меня очаровывали рассказы одного моего институтского преподавателя о ярких представителях ушедшей Царской России — Сергее Рахманинове, Михаиле Чехове, генерале Петре Врангеле. Чуть позднее, в 1970-х годах, в поисках истины, а точнее высокого несоветского сознания, я подружился с замечательным верующим человеком — столбовой дворянкой Аллой Григорьевной Олсуфьевой, узницей ГуЛАГа, не потерявшей после двадцати лет заключения своих чистых аристократических черт. Она была представителем другой культуры, которой я тогда жаждал. Я старался не пропустить ни одного ее слова, когда она рассказывала о людях царских времен (будь то Марина Цветаева или кто-то другой) или пела у себя в Кадашевском переулке свои песни. Поэтому когда я, уже сельским священником, предстал перед внимательным «профессорским» взором отца Кирилла, то почувствовал себя в сродной среде, хотя и стеснялся своего несовершенства, будучи недуховным совсем (точнее, подменяя духовность традиционностью: я был в кирзовых сапогах, слегка мешковатом подряснике, помятой — как колпак у кока — скуфейке). Скрывая за такой импозантностью свое театральное прошлое, я, тем не менее, не утаился от проницательного взора старца. «Батюшка! Да мы с вами одного духа! » — сказал он через некоторое время. Поговорили и о достоинстве ношения сапог священниками. «Теперь таких священников осталось мало — держитесь этого», — ободрил отец Кирилл. Собственно, это и было для меня «явлением отца Кирилла» (плюс еще несколько встреч). Постепенно общение переросло в глубочайшую дружбу, пусть и по телефону, а ныне — в почитании. Чем же памятна для меня эта первая встреча? Живой, веселый, отец Кирилл рассыпался сотнями шуток на церковную тему. Усадил меня за стол, стал поить чаем: «Батюшка с дороги! » Все это мне очень понравилось, и так было все время, покуда я находился в поле обаяния старца: «Батюшка, я тут между делом, пока ты потчуешься нашим невзрачным чайком, приму народ, а уже потом, после всех, мы с тобой побеседуем».

Надо сказать, что перед тем как пойти к отцу Кириллу, я встретил на вокзале отца Владимира Елисеева, который когда-то водил меня вокруг престола во время рукоположения. В поиске настоящих батюшек я отметил его для себя в желанном смысле — и вот встреча (потом уже узнал, что это ближайший по жизни человек к старцу). «Вы от отца Кирилла? » — спрашиваю. Почему я задал этот вопрос отцу Владимиру, увидев его с матушкой Людмилой второй раз в жизни здесь, в Екатеринбурге, — этом «цареубийске уральском»? Тем более что поездки и хождения к старцам по инерции советских лет были потаенными, и, как показало время, — не напрасно. Адрес мне кто-то сказал, а как туда добраться, я не знал. Отец Владимир Елисеев все рассказал, и мне было так радостно, так светло на душе, как в детстве! Все сомнения, которые я некогда получил в начале 1980 - х годов, слыша от одного человека (тогда он был священником в Висиме, сейчас живет в США) об отце Кирилле как о целиноградском старце, который шикарно живет, при этом устраивает монастырь, имеет заграничный паспорт, отошли на задний план. Но яд, допущенный в помыслах хоть однажды, обязательно где-нибудь да проступит. Я имею в виду то, что сомнения мои в истинности старчества отца Кирилла еще некоторое время были при мне.

История же нашей неискусственной встречи такова. Отец Кирилл предоставил мне редкую возможность весь день провести в его «лаборатории» старчества, а затем обменяться мнениями. Приходили люди. Он шутил, ободрял, наставлял. По-видимому, исцелял, пророчествовал. Временами я восхищался увиденным. Батюшка очень любил народ Божий, радовался каждому человеку. Но поскольку он не был выразителем чисто русской ментальности, то его солнечная, «серафимова» радушность и духовное воскликновение оставались прикровенными, заслонялись обыденностью нашей. Искавший увидеть сказочного русского старца не нашел бы его: отец Кирилл был старец по духу, а не по виду. Щеки выбриты, борода профессорская, подрясник западный, со стойкой, без косого ворота. Но радость духа пронизывала все существо его, и мой «фундаментализм» отступал на задний план, слегка защищаясь помыслами осуждения, так свойственного начинающим священникам в пылу сомнительной ревности. Будучи прозорливым, отец Кирилл очень мягко, осторожно (теперь слово малозначимое), деликатно входил в состав души каждого, ее скорбей и забот. Особенно он благодушествовал с церковными бабушками, которые всегда наполняли его квартиру. С каждой сумкой каждой бабушки у него было свое дело: «Это ты оставь себе, мы это не едим, а у тебя внучек надо кормить... Это хорошо будет для наших гостей... Это ты тоже, родная, оставь себе... ». И тут же:

— Знаете, вчера была одна тетка, принесла бутылку водки. «Это тебе, — говорит, — за добрый совет, отец Кирилл». «Да я не пью, монах», — отвечаю. А она: «Другому отдай». Так что же я — спаивать людей буду? Вот такой чудной народ!

В это время опять пришли люди. — «Вы откуда? » — «Из Казахстана... » Немного сказал по-казахски, все заулыбались. — «А вы откуда? » — «Из Челябинской области». — «Вот удивительно! Я только третий день в Екатеринбурге, а уже все знают». Мне, конечно, это также было удивительно. Впоследствии он мне сказал: «Батюшка, тебе тоже надо принимать людей». Я очень удивился и спросил: «Откуда? » — «Да ты не переживай. Я тебе направлю из Екатеринбурга». Во время второй нашей встречи он сразу спросил: «Ну как? Приезжали люди? » «Нет», — отвечаю. «Странно, — смеется. — Пятьсот человек к тебе послал, и никто не приехал? Вот это да! » Я, конечно, в недоумении. Опять смеется: «Ну, батюшка, не переживай, они все в пути».

Были монашествующие, были ищущие монашества. Все получали точный ответ, причем основанный не на внешнем впечатлении и ложномистическом толковании, а вытекающий из неопровержимых фактов биографии вопрашающего. Трезвение было «духовным скальпелем» отца Кирилла, которым он отсекал гнилое мясо наших иллюзий и других плотских мудрований. — «Вам нельзя в монахи, вы будете думать о сыне, которого оставили в чужой семье. Путь ваш не закрыт, но надо решать эту проблему... » — «Отец Кирилл у меня очень болеет девочка, мы ее привезли — посмотрите». Отец Кирилл смотрит справку о диагнозе щуплой девочки-подростка, таинственно гладит ее по головке, просит увести на кухню и при закрытых дверях говорит родственникам: «Готовьтесь к худшему, но Бог может все». При этом диктует необходимые лекарства, забыв, как всегда в такие моменты, обо мне и обо всем мире. Потом снова начинает шутить и говорит мне: «Батюшка, как жаль, что вы не врач. Большинству сейчас нужен точный диагноз».

Когда я пришел, то, конечно, подумал: если это истинный старец, он должен быть прозорливым. Шло время, я давно выпил чай, а поток людей продолжался, было около трех часов дня, я пытался творить «Иисусову», и вдруг отец Кирилл, обернувшись от очередного посетителя, говорит мне: «А у меня не прекращается молитва... » «Вот дает! — подумал я. — Как же она может идти без царственного уединения? » «Вот здесь», — ответил на мой помысел отец Кирилл, показав на сердце. Тогда мне это было недоступно, я не осознал в полной мере слова старца, пока сам не хватил ярма многолюдства. Вспоминая отца Кирилла, вспоминаю и слова преподобного старца Силуана Афонского: «Ничто не может мешать духовной жизни», перекликающиеся со словами апостола Павла: «Ничто не может нас оторвать от любви Христовой, ни скорбь, ни теснота... » Не может, если мы призываем Имя Божие и Любящий Бог слышит нас. Как-то я спрашивал отца Кирилла о его правиле, и он отвечал, что оно начинается, по Оптинскому уставу, в три и продолжается до восьми часов утра. При этом заметил благодушно: «Тебе не потянуть».

Прием людей продолжался, казалось, что отец Кирилл куда-то спешил. На самом деле благодаря своему точному видению людей он просто сокращал время рассказа посетителей, извлекая из их засоренности главное — цветы радости и добра — и заменяя ими принесенные уныние, скорби и заботы. Приехала немочка из того же Казахстана, он сразу стал с ней говорить по-немецки. Она слегка была смущена и отвечала ему по-русски, но он все равно говорил с ней на родном языке, причем раскатисто широко, с автоматным «р», как мой детский учитель в школе (поволжский немец). Уже потом, когда я узнал после кончины старца, что он был немец, я готов был воспеть гимн любви этой великой нации, которая после революции и 1917 года отчасти заменила нам уничтоженную аристократию, показав образ воздержанной и деятельной жизни. Ее — этой жизни — так нам, русским, не хватает при наших природных страстях. Достаточно вспомнить представителей немецкого народа — Царицу Мученицу Александру, ее сестру Преподобномученицу Великую Княгиню Елисавету, тех немцев, кто остались преданы Царю, монархи-ческой идее и русскому самодержавию. Среди них — генерал Келлер, барон Унгерн, ставший верховным правителем Монголии после белого движения, доблестный Каппель, сражавшийся с Чапаевым и захвативший в Нижнем Новгороде царское золото, царский генерал Маннергейм, отстоявший последний кусок Царской России — Финляндию, и, конечно, грандиозный генерал Михаил Дитерихс, собравший во Владивостоке в 1922 году собор Земли Русской, подтвердивший законность только Царской Власти на Руси на все времена. Преданным слугой Царя был и еще один немец — министр двора граф Фридерикс.

От того же дерева и веточка австрийского королевского дома (как мы предполагаем)— отец Кирилл (Бородин), граф Габсбург. Тогда захотевшей повидаться со своим духовником целиноградской прихожанке Эльзе он наговорил много строгостей. Взглянув на сшитый ею для него подрясник (сшитый под сутану и надевавшийся как рубашка), отец Кирилл сказал: «Давненько ты меня не видала, я стал толстым, впрочем, пока еще влезу в него». «Я вполне оценил твою любовь, не беспокойся, — добавил он, видя ее волнение от некоторой, как ей показалось, небрежности по отношению к подарку. — Буду носить дома». Вновь взял подрясник, благословил его и поцеловал крестик на вороте.

Когда отец Кирилл заговорил по-немецки, он сразу же извинился предо мною, объяснив: «Ей так приятно будет». Потом же, прозрев мою увлеченность и мысли о величии немецкого народа, заранее поставил меня на место: «Немчура, ничего не понимают». Затем он рассказал о митрополите Марке (немце по национальности) и вообще о Зарубежной Церкви, говоря, что они оторвались от родной почвы. Но «родной почве» тоже доставалось от отца Кирилла — он зачастую был беспощадно правдив. Много приходилось слышать от него нелестного и о нас, священнослужителях, что покрывало душу глубокой печалью. «Но как же тогда Господь терпит такую Церковь? » — спрашиваю. «Ради таких как ты, батюшка», — возлагая на меня, грешного, великую ответственность, сказал отец Кирилл.

Пришла бабушка с пустяковыми вопросами: «Вот нам дали веточки на какой-то праздник, куда их потом девать? » — «Как наши, русские, любят придумывать всякие обряды! Ну вербы, понятно, на Неделю ваий, а откуда эти веточки? » (Надо сказать, в то время я сильно увлекался этим. ) — «Отец Кирилл, а у меня эта веточка заблагоухала... » Отец Кирилл вмиг поменялся в лице, из балагура и посмешника стал дитем, взирающим на большое распятие. «Тогда другое дело», — тихо произнес он.

Потом я ему сказал: «Отец Кирилл, они же приходят с пустяками? » «Для нас — пустяк, а для них на этот момент — самое главное», — ответил старец. Помнится, уже в другую встречу отец Кирилл резко говорил о нашей беспомощности в деле прославления Царственных Мучеников, сетуя, укорял екатеринбургских братчиков в бездейственности: «Да разве вы по-настоящему Их почитаете?! » От упоминания Царской Семьи у меня выступили слезы. И, как в случае с веточкой, отец Кирилл преобразился: «Я знаю, что ты искренне почитаешь Царя. Все у вас будет хорошо». Действительно, и братство до конца не распалось, и храм, хотя и без нас, построили. Но остался неувядаемый до сего дня Святой Замысел Храма-на-Крови, рожденный не без духовной широты приснопамятного отца Кирилла.

Много еще было людей. Выяснилось, что у одного молодого человека есть желание учиться в медицинском вузе, но нет для этого средств. «Так, дорогой мой, — выслушав его, сказал отец Кирилл, — я назначаю тебе стипендию семьдесят рублей 1. На мороженое будет мало, да оно тебе и не к чему сейчас, а на необходимое хватит».

1 Говорю приблизительно — по меркам того года.

Почти каждый из приходящих к старцу рассказывал, как отзывается о нем тот или иной батюшка, а отец Кирилл улыбался, как всегда, и иногда объяснял, каковы личные мотивы клеветников. Рассказывал он и о положении русских в Латвии. О том, как его тоже пытались выселить:

— Я, грешный, от нечего делать (это ему-то! — Прот. А. Н. ) выучил их «тарабарский» язык и стал «калямалякать» с их главным языковым начальником так, что тот пришел в изумление и оставил меня в покое.

О том, как «защитила» интересы граждан бывшего Союза нынешняя Россия:

— Мы кормили по пятьсот человек в день! Русских лишили всего. Мы помогаем, чем можем. Хожу по всем посольствам — все чего-то дают. Украина даже вагон гнилых макарон послала, а Россия — ничего!!! Я спрашиваю российского посла: «Что вы будете делать, когда эти толпы обездоленных и голодных пойдут к русской границе? » И вы представляете, батюшка, что ответил этот посол? — «Мы их встретим автоматными очередями! »

В этот момент отец Кирилл напомнил мне великого чудотворца и святителя нашего времени Иоанна Шанхайского, который отстоял интересы русской диаспоры в Китае перед лицом мирового сообщества, и она была спасена от советских концлагерей. Отец Кирилл тоже совершил подвиг: в том, что доселе еще не прозвучала ни одна автоматная очередь от нашей границы по своим соотечественникам, оказавшимся при стройке коммунизма на окраинах страны, — немалая заслуга старца.

Кому-то на щекотливый житейский вопрос он ответил: «А ты дай взятку! » Я удивился:

— Разве хорошо нам, православным, взятку давать?

— А я даю, — смело сказал отец Кирилл. — В бытность мою в Казахстане уполномоченный аккуратно вызывал меня один раз в году, угрожая выселением. В ответ на эти угрозы я брал мешок средних размеров, набивал его деньгами, хватал под мышку и шел на прием: «Иван Иванович, примите пожертвование от наших прихожан». А он за дверь выскочит, туда-сюда посмотрит: «Да тише, отец Кирилл, тише», — в общем, как в гоголевском «Ревизоре». «Ну хорошо, — говорит. — Отец Кирилл, я знаю, что вы ведете себя хорошо, смотрите, чтоб все было, как надо, если что — мне звоните, я разберусь... » Лапу пожмет — и целый год мы живем припеваючи при советском режиме. Много еще было людей, но день подходил к концу. Мы остались одни. «Ну вот, батюшка, и пообщались, — сказал, улыбаясь, отец Кирилл. — Если будешь на послушании, а именно этого тебе не хватает, многое тебе открою и дам». Но именно этого я тогда и не понял. Боясь «предать» моего старца — отца Павла (Чазова), я отвернулся от протянутой руки из Вечности, как я сейчас понимаю служение отца Кирилла. Ему хотелось многое передать нам, но, как это часто бывает в жизни, сделать это было некому. Так истаивает старчество и дух его.

— Как Вы думаете, отец Кирилл, нас еще погонят?

Он с упреждающей точностью весело ответил:

— Будем в одном бараке!

Дорогой мой наставник и старец отец Кирилл, как бы я, грешный, хотел и молю о сем, чтобы ты духом никогда не разлучался с нами, недостойными чадами твоими, даровавший нам, как лествицу к Небу, свою непостижимую заповедь любви и долготерпения — свое Евангелие, которое ты, как

Златоуст, вынул из своего сердца, суммируя всю свою из гонений сотканную жизнь: «Напрасен тот день, в который нас не оклеветали».

Уходил я после семи часов вечера. Когда я вставал, он заметил на мне сапоги и сказал почти без юмора, что Русь еще постоит, покуда батюшки будут ходить в сапогах. Был момент, когда отец Кирилл пытливо на меня взглянул, по-видимому, хотел испытать или обличить, но пожалел меня, грешного бедолагу, и только сказал: «Вот некоторые батюшки забывают на литургии читать молитву, когда ссыпают вынутые частички с дискоса в Чашу со Святою Кровию, после того как всех причастят. Как она звучит, дорогой батюшка? » Я говорю: «Омый, Господи, грехи поминавшихся зде людей Честною Твоею Кровию... » — «Правильно, а некоторые забывают». Мне было так стыдно, потому что именно я забывал эту молитву, а вот теперь ее чудом вспомнил.

Урок старчества заканчивался. В углу лежала стопа книг — «Моя жизнь во Христе» Иоанна Кронштадского. «Вот, батюшка, возьми себе один экземпляр». Я ответил, что у меня есть, впрочем, возьму. Он ответил: «Не надо, пусть достанется другим. Нам нужно это читать жизнью».

Я увидел у него книгу о старце Севастиане Карагандинском, заинтересовался, на что отец Кирилл сказал: «Вот принесли, но не во всем правдивая» 2. При этом ничего не сказал о себе как о наследнике последнего Оптинского старца.

2 Речь идет о не совсем удачной первой брошюрке о преподобном Севастиане.

Молитвами отца Кирилла потом появилось в моей жизни много новых людей. Его советами мы начали создавать женскую обитель, он сам присылал людей, а я тогда ничего не понимал и до чрезвычайного желал своей воли. Отец Кирилл умел нам все прощать. Просил, вспоминая о своих неудачах в Целинограде, чтобы я официально не учреждал обители, а оставался сосвоими на уровне общины (епархия всегда может сделать перестановку, а в живом организме — это уже смерть).

Как-то матушка Евфимия показала ему фото одной будущей нашей монахини. Он, взглянув, быстро убрал взгляд: «Склонна к самоубийству». Я не поверил отцу Кириллу, но именно самоубийство в духовном смысле произошло с этой женщиной впоследствии (она отреклась от своего духовного отца).

Конечно, нельзя подвижника благочестия, каким был отец Кирилл, считать какой-то машиной чудес или потоком прозорливости. Он был проводником благодати, и она действовала в нем по необходимости, известной только Самому Богу.

Одной моей московской знакомой, когда ему показали ее фото в Риге, передал: «Срочно к гинекологу». А страдала она беснованием, и муж ее два месяца возил к отцу Герману в Лавру на отчитку. Совет подействовал, она исцелилась и по-прежнему руководит магазинчиком в Москве. Чтобы вразумить одного малого, у которого вместо жертвенной любви «за друга своя» была склонность к далеко не невинным приключениям (он решил поехать воевать в Сербию и пришел благословляться к отцу Кириллу), старец в характерной своей упреждающей манере спросил его: «Ты карту Сербии взял? » — «Нет, а для чего? » — «Жаль, я бы отметил на ней, где тебя убьют». Тот, понятно, никуда не поехал.

Бот какого наставника нам всем нынче не хватает! Но верю, что Господь, по молитвам приснопамятного архимандрита Кирилла, не оставит нас, взыскующих спасительного пути. Впрочем, закончу, с чего начал, воспевая, словно акафист: «Радуйся, отче Кирилле, наследниче святых и безлестный чудотворче! »

Я познакомилась с отцом Кириллом в ту пору, когда болела: у меня был рак, и врачи настаивали на операции. Лечили меня в кремлевской больнице (сестра по знакомству договорилась). Два раза меня прооперировали, всеми возможными средствами лечили. Один раз я случайно услышала, как врачи сказали мужу про меня: «Она не проживет больше двух месяцев». Тогда я решила поехать в церковь

— причаститься. Раньше я в храм не ходила, да и запрещали. В Ивановской церкви 3 я узнала о целиноградском отце Кирилле, взяла его адрес у отца Владислава Питкевича.

Привезли меня домой (сама я ходить уже не могла), и я, все рассказав мужу, попросила, чтобы он отвез меня в Целиноград к отцу Кириллу. Муж не согласился, сказал: «Ты ведь не ребенок, умрешь еще в дороге, что тогда с тобой делать? »Я заплакала, стала упрашивать отвезти меня к батюшке. Он ни в какую. Все-таки Господь послал мне человека.

Нашлась женщина, которая как раз собиралась ехать в Целиноград. Меня завернули в одеяло и погрузили в машину. На вокзале наняли носильщиков, которые занесли меня в поезд. Я пролежала, не двигаясь, до самого Целинограда. Там мне помогли два студента, которые донесли меня до такси. Доехали мы до самых монастырских ворот, а там спрашивают, кто мы и откуда. Я говорю: «Мне нужно отца Кирилла». Через пару минут выбегает шустренький молодой батюшка: «Вам кого? » — «Отца Кирилла». — «А это я и есть! »

Отец Кирилл сказал, чтобы меня занесли к нему в кабинет. В кабинете меня усадили напротив батюшки, а он мне и говорит: «Я тебя вылечу, мать, вылечу, не умрешь, через двенадцать дней ты уже сама домой поедешь». Я ему: «Я ведь, батюшка, сбежала, меня будут искать и волноваться», на что отец Кирилл меня успокаивает: «Никто тебя искать не будет, я помолюсь, и все устроится». Прожила я в монастыре двенадцать дней. И все лечение мое было — отчитка и Святое Причастие. Что отец Кирилл сам делал — не знаю. Жила я там в монастырской гостинице, в отдельной комнате. Так как я была лежачая больная, то старец приставил за мной хожалку — матушку Мисаилу. Дай ей Бог доброго здоровья! Я лежала и читала молитвы, которые дал мне батюшка. Отец Кирилл отчитал меня два раза, на третий раз я уже сама пришла в церковь причащаться. Перед отчиткой отец Кирилл сказал нам, чтобы мы не боялись, так как все будут кричать на разные голоса, но никто никому не помешает и не повредит. Так и вышло. Прошло двенадцать дней, я исцелилась и уже без посторонней помощи поехала домой (женщина, которая меня привезла, уехала раньше). Муж был настолько удивлен моим исцелением, что даже глаза у него расширились. «Как он тебя исцелил? » — все спрашивал. Он никак не мог поверить в такое чудо: видел, что я лежала, а теперь вдруг ходить стала. Отец Кирилл перед отъездом дал мне горсточку конфет и сказал, чтобы я, когда приеду домой, закопала конфеты с западной стороны дома, но домой их ни в коем случае не заносила (такое в своем роде послушание). Я же вспомнила про конфеты уже будучи дома и отмахнулась, не придав значения словам старца. Так и оставила дома эти конфеты: в комод положила, там они у меня два месяца пролежали. Через два месяца приехала я к старцу, а он мне вдруг: «Что же ты ослушалась? Конфеты не закопала, так ведь и лежат у тебя в комоде. Приедешь — выброси немедленно». Отец Кирилл сказал: «Не переживай. Я тебя вылечу, только не сразу. Сразу нельзя, а то у тебя сердце слабое. Будешь лечиться постепенно». Второй раз со мной муж захотел поехать в Целиноград, но не смог. Я сказала отцу Кириллу про мужа. Он ответил мне, что муж мой к нему не приедет, а приедет только перед своей смертью. Так потом и вышло.

Ничто и никто не мог мне помочь так, как помогал отец Кирилл. Бывало, плохо станет или еще что- то случится, приедешь к отцу, и все как рукой снимет. А если далеко от него была, то водичка или масло, им освященные, помогали так же скоро. Два года я ездила к старцу — в 1979-м и 1980-м. Потом отца перевели в Ригу. В Риге квартиры священникам не давали. Нужно было покупать дом. Отец Кирилл купил дом с участком. Со временем все благоустроилось. И как только дом был полностью восстановлен, то у отца захотели этот дом отобрать, сказали, что он якобы незаконно приобретен. Два года судились, все-таки отстояли. Отец Кирилл уехал тогда в Чимкент, два года был там и затем вернулся в Ригу. А я этого не знала. И вот поехала на рынок за молоком, вдруг вижу — отец Кирилл стоит. Я сначала не поверила, думала, видение, а он мне машет. Я хочу к нему, а ноги не идут: хочу подойти и не решаюсь. Тогда отец Кирилл повернулся и пошел. На следующий день снова отправилась на рынок. Тут вдруг сзади кто-то мне глаза закрывает, я хватаюсь рукой за мантию: «Отец Кирилл, это Вы? » «Да, это я. Я теперь в Риге» — отвечает. Вот радости-то было. Я ему и говорю: «И я теперь здесь. Вы мне много помогали, теперь я Вам помогать буду».

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒