ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 4 страница

- Знаете что, гражданин начальник? Делайте тогда сами... А я пойду на Кирпичный. Все равно - месяцем раньше или позже...

- Вы не пугайте.

- Я Вас пугаю?! Может, это мы пугаем Вас Кирпичным заводом?! Вайнберг увидел, что человек доходит до предела возбуждения и повернулся, чтобы уйти.

- Успокойтесь.

- Я никогда теперь не успокоюсь!

Помимо того, что делалось у нас, мы догадывались и о том, что делается в стране. Репрессии охватывали всех. На наших глазах они распространились на лагерных чекистов. Их по одному стали вызывать или увозить. Брали, главным образом, тех, кто долгие годы работал в ГПУ до Ежова, а также всех переведенных в лагеря из центра после ликвидации Ягоды. Когда открылась навигация, то оказалось, что на одном из буксиров уборщицей работала жена одного из крупнейших чекистов. Она рассказывала, что ее мужа, как и других работавших при Ягоде, расстреляли, а семьи выслали. Кроме, как уборщицей, ее никуда не берут.

С первыми пароходами увезли Вайнберга. Стало известно, что арестован нарком Внутренних дел Коми, начальник оперотдела нашего лагеря и многие другие. Наш оперуполномоченный истерически требовал, чтобы его уволили в отставку.

Начальником Воркутского шахтоуправления тогда был Воронин - герой гражданской войны, украшенный тремя орденами Красного Знамени. Я не знаю, что он наделал, но его загнали на Воркуту и держали на второстепенных должностях. Был он сильно покалечен: спина была сломана, одна нога не разгибалась, когда ходил, кругом шепотом твердили: " рупь с полтиной, руль с полтиной". Как-то он вызвал в кабинет заключенного, доктора Тепси, которому вольнонаемные доверяли больше, чем своим, пошагал (" рупь с полтиной" ), потом, посмотрев за дверь, - не слушает ли кто - зашептал:

- 85 -

- Доктор, а что если сумасшедшим прикинуться? А? Или дурачком?

Кто же приводил в движение эту адскую машину? С той весны моим помощником работал Николай Иванович Ордынский, и мы с ним иногда говорили об этом.

Ордынский был интересным и умным собеседником. Он происходил из старинной дворянской семьи. За несколько месяцев до революции он окончил Морское Училище, успел немного повоевать в Балтийском море, но после Октябрьского переворота сразу ушел в Красную Армию. Он был одним из помощников Раскольникова по командованию Волжской флотилией, потом сам командовал Амурской флотилией и был начальником обороны Одессы. По окончании гражданской войны ему удалось кончить Морскую Академию, и затем он заведывал в ней кафедрой организации и управления. В 1937 году его, как и многих, посадили. Оказывается, он готовился убить Жданова. В числе многих тысяч таких же террористов он и попал на Воркуту.

У Ордынского были очень добрые глаза, которые, при его широком носе и немного плутовской улыбке, делали его похожим на датского дога. Я говорил ему:

- Все зло в том, что военной дисциплине теперь подчинены и партия и весь государственный аппарат. Вам, как военному, такое объяснение не нравится?

- Нет, отчего же? Вы, как всегда, весьма глубокомысленны, причем, иногда высказываете даже правильные взгляды. Он любил оснащать свою речь такими небольшими уколами. Кашлянул, сморщил лоб и посмотрел - какое это производит впечатление. Чтобы доставить ему удовольствие, я улыбнулся.

- Но Вы, как и многие великие люди, говорите афоризмами. Мысль надо развить, а Вы ставите точку там, где нужна только запятая. Дисциплина дисциплине рознь. У Вас в плановой части тоже кое-какая дисциплина. Верно, не очень твердая, но временами довольно тягостная. Он опять покашлял.

- Все зло в том, что партию и государственный аппарат подчинили дисциплине, которая держится на самых низменных основах: на праве одной группы людей презирать и подозревать всех остальных.

- На том самом праве, на котором действовал унтер Пришибеев?

- Да. И вот, когда неограниченная государственная власть руководствуется только этим унтер-пришибеевским правом, это страшно. Причем, Вы знаете в чем особенность унтер-пришибеевской дисциплины? Она держится не только на приказах. Ведь Пришибееву никто не приказывал. Право презирать и подозревать вызывает общедоступные собственные рассуждения, решения и действия. Ежову далеко не все приказывают. Даже наш уполномоченный до многого доходит собственными рассуждениями. Но эти рассуждения вполне соответствуют тому, что могли бы ему приказать.

- А Вы представляете, как этой обстановкой могут пользоваться спекулянты и ловкачи? Они могут не только выдавать себя за самых подлинных пришибеевых, но вытворять и такие чудеса, до которых настоящие пришибеевы никогда и не додумались бы.

Вскоре нам пришлось встретиться с таким спекулянтом. С открытием навигации на Воркута-вом прилетел начальник всех Ухто-Печорских лагерей Яков Моисеевич Мороз.

В четвертом часу ночи, когда я уже уснул, за мной прибежал комендант.

- Вас вызывает Мороз. Он сидел за столом в кабинете Сухова. Ни самого Сухова, никого из других наших вольнонаемных начальников не было. Мороз не хотел их знать. Заключенный, заведующий учетно-распределительной частью докладывал ему списочный состав. Заключенный Даманский, известный Морозу по прежней работе, сидел в качестве секретаря - писал радиограммы и составлял приказы.

Мороз внимательно посмотрел на меня и сказал: " Садитесь". Он был в военной форме с двумя ромбами. Его большая голова казалась всаженной в плечи. С корявой разбухшей физиономии внимательно смотрели неулыбающиеся, круглые, как у ворона, глаза. Черные курчавые волосы были приглажены и зачесаны назад. Обращаясь ко мне, он сказал:

- Завтра..., нет, сегодня - мы начинаем борьбу за 200 тысяч тонн угля. Он говорил с сильным местечковым акцентом.

- Рейд заставлен баржами. Есть все: и посуда, -и механизмы, и люди. Надо ХОТЕТЬ грузить. Здесь этого просто не хотели. Он затянулся папиросой и опять своим вороньим

- 86 -

глазом внимательно посмотрел на меня. По-видимому, непосредственного впечатления обо мне у него еще не получалось.

- Теперь отгрузка пойдет, как военные действия. Я - командующий, Вы будете начальником штаба. Составьте план работ и расстановку рабсилы. Через час-полтора доложите.

Я вызвал экономистов. У нас все было рассчитано. Но Печорское пароходство в первые дни навигации пригнало вдвое больше барж, чем требовалось по расчету. Почти все баржи были груженые. Значит, их надо было разгрузить и лишь потом начать погрузку. Пароходство еще с конца прошлой навигации стягивало на подходах к нам свой подвижной состав. Мы знали об этом, и я в середине зимы писал Морозу о необходимости создать людские резервы. Но резервов не дали, и теперь пароходство торжествовало победу, жалуясь Ежову, что у него срывается план вывоза угля, потому что лагерь задерживает баржи. В этой связи и прилетел Мороз. Но с его прилетом людей не прибавилось, и начинать военные действия было по-прежнему не с кем. Какой же план составлять? Не прошло и четверти часа, как Мороз опять вызвал меня.

- Я облегчаю Вашу задачу. Я издал приказ временно закрыть шахту. Через 6 часов сюда прибудет 12 горняцких бригад. А кроме того, мы и здесь сейчас создадим ударные бригады. Посидите. По его вызову явилось двое известных на всю Воркуту паханов. Мороз обратился к ним, как к старым знакомым:

- А, " Москва"! Давно не виделись!

- Гусаров.

- Да. И Гусаров. Ну, садитесь. Помните, как вы гремели?

- Гражданин начальник! Да с Вами мы чудеса делали!

- Закуривайте. Он подал им пачку дорогих папирос. Они взяли по одной.

- Берите, берите больше!

Они сгребли штук по пять и положили в нагрудные кармашки.

- Да, да. Мы с вами показали работу. Бригады гремели.

- А как Вы, гражданин начальник, тогда за ударную работу жен роздали! Вот было времячко!

- Да, да... Так вот организуйте такие же бригады. Чтобы гремели. Он повернулся к заведующему учетно-распределительной части.

- Сейчас же вместе с ними подберите крепкий народ. Потом он позвал коменданта:

- Какой у вас самый лучший барак?

- Барак ИТР самый чистый, гражданин начальник.

- Освободите и поселите их бригады. И, обратившись к паханам, сказал:

- Ну, давайте... Мы с вами покажем этим... - он, по-видимому, хотел сказать - этим троцкистам, но не сказал. Покажем ударную работу! Когда они вышли, он сказал:

- Их люди боятся. У них работа пойдет.

Мне он велел всю имевшуюся у нас рабочую силу использовать для разгрузки. Кроме того, приказал главному врачу Сангородка сформировать бригады из выздоравливающих, а коменданту - выгнать на разгрузку хозобслугу.

- А на погрузку - поставите горняцкие бригады, ну, и этих бандитов. Таким образом, он сделал то, о чем мы его просили, но чего без его разрешения сами не могли сделать: он закрыл все работы и тем самым удвоил количество рабочей силы на разгрузке и погрузке. Когда еще до наркома дойдут жалобы, что срывается добыча угля, а жалобы пароходства - прекратятся. А там будет видно.

Уже начался день, и Мороз предложил мне вместе с ним пройтись по фронту грузовых работ. В нескольких шагах позади шли Даманский, комендант и нарядчик. На рейде вдоль обоих берегов 7одна за другой стояли десятки барж. Вода в реке быстро спадала. Одна баржа уже обсохла и, накренившись, лежала на берегу. Три буксирных парохода, мешая друг другу и с трудом разворачиваясь на узкой реке, ходили от одной баржи к другой, то стаскивая их с обмелевших причалов, то переставляя на новые места. На наших глазах две баржи при этом столкнулись, одна получила пробоину и стала оседать.

Мороз был в черной кепке и черном плаще. Козырек кепки выдавался, как вороний клюв. Он стоял на берегу и всей своей плотной фигурой на тонких лапках-ножках, с головой, утонувшей в плечах, еще больше, чем в кабинете, напоминал ворона. Беспорядок на рейде его устраивал. Он подозвал Даманского:

- Составьте радиограмму: неорганизованность рейдовых работ не позволяет развернуть отгрузку. Баржа такая-то обсохла. Та, кажется, то же обсохнет, укажите и ее мо-

- 87 -

мер. Укажите номер разбитой баржи. Укажите, сколько барж на том берегу и сколько не подано под разгрузку. Ежову, копия начальнику пароходства. Нет. Начальнику пароходства, копия Ежову.

Мы пошли по берегу. Фронт причалов растянулся значительно дальше, чем были построены подъездные пути. Мороз спросил:

- А почему к этим причалам не подведены пути? Я ответил:

- Мы проектировали, но Вайнберг вычеркнул, считая, что ставить баржи здесь не придется.

- Вайнберг? Ах, этот фашистский инженерик, который здесь подвизался! Неправильно. Кто заведует путями?

Строительством подъездных путей занимался старший дорожный мастер Капутовский. Нарядчик побежал за ним. Капутовский был очень разумный человек. Он уже кончал Московский транспортный институт, когда обнаружилось скрытое им поповское происхождение. Его исключили, арестовали и решением Особого Совещания дали 5 лет за " контрреволюционную троцкистскую деятельность". У нас он серьезно относился к работе и поэтому, хотя обычно не спорил, но старался избегать выполнения слишком глупых распоряжений. Когда Мороз приказал ему протянуть пути, он сказал: " слушаюсь", но, по-видимому, решил, что при том недостатке рабсилы, который был на дороге, надо в первую очередь выполнять более срочные работы.

Часам к 12 Мороз устал и отправился спать. Я тоже поел и улегся поспать. В 9 часов, после того, как я проверил все работы и составил план на следующие сутки, началась новая прогулка по берегу. Солнце в это время года уже не заходило, но вечером все-таки спускалось к самому горизонту. Мы подошли к баржам, которые грузились новыми бригадами. К нам вышел " Москва".

- Работаем, гражданин начальник. Вот как работаем! Класс! Здоровый парень бегом гнал по мосткам тачку с углем. В трюме он, по-видимому, с ходу опрокинул ее и уже порожняком с бушлатом, накинутым на плечи, погнал обратно и скрылся на угольном складе. В несколько секунд ему загрузили тачку, и он опять бегом повез ее на баржу. Я присмотрелся и понял, что, пользуясь полутьмой, он гоняет пустую тачку. На баржу он отвозил свой черный бушлат, чуть забросанный углем, там ему накидывали его на плечи, а на угольном складе он опять бросал его в тачку и бегом гнал на баржу. Не знаю, понял ли это Мороз, но с его огромным лагерным опытом нельзя было не понимать, что бегать все время с груженой тачкой не мог бы и богатырь. Во всяком случае, он никаких сомнений не высказал и спросил у " Москвы" фамилию грузчика.

- Бандюгин.

- Подходящая фамилия. Молодец.

- Как зверь работает, гражданин начальник! За 200% я Вам ручаюсь. Мороз вызвал начальника культурно-воспитательной части.

- Вот видите этого молодца? Прикажите своим художникам, чтобы завтра на причалах был его большой портрет. Надпись сделайте: Бандюгин первый дал 200%: кто следующий? В общем придумайте, чтобы было броско. И передайте от моего имени, чтобы сегодня к приходу бригады ему в барак подали обед из вольнонаемной столовой. Чтобы повар в белом колпаке подал, в судках, на подносе, как следует. Чтобы все видели.

Мы пошли дальше, а когда возвращались, " Москва" уже сдавал баржу. По осадке всем было видно, что загружена она меньше, чем наполовину, но комсомолец - начальник пристани смертельно боялся назначенных Морозом новых бригадиров. Он принимал у них недогруженные баржи за полногрузные. Мороза это устраивало.

Следующей ночью Мороз был в злом настроении. Он пытался доказать московскому начальству, что шахта нуждается в ремонте и должна быть остановлена, но, по-видимому, убедил не полностью. Мы молча прошли с ним до самых дальних причалов. Тут он вспомнил про свое распоряжение. Относительно путей. Ничего не делалось. Он остановился.

- Почему пути не построены? Где этот Ваш Ка-пу-товский? За Капутовским побежали и быстро привели.

- Почему не продлены пути?

- Людей нет. У меня на угольном складе дважды сходили паровозы. Приходилось поднимать и восстанавливать пути.

- У Вас какая статья?

- КРТД.

- 88 -

- Так Вы и в лагере продолжаете заниматься тем же? Устраиваете крушения? Тормозите развитие путей?! Комендант, - в изолятор, не заводя в барак. Даманский, составьте приказ: мною раскрыто вредительство, напишите об организованных им крушениях, о сознательной задержке развития путей - с целью сорвать отгрузку. Уполномоченному - начать следствие. Приказ объявить всем.

Он бросил папиросу и быстро пошел прочь вдоль берега. Через сутки он разозлился на меня. Одну из барж разгружал только что прибывший этап. Усталые и неумелые люди еле копошились, но Мороз не велел их сменять, пока не разгрузят. Они пробыли на барже двое суток, выбились из сил и перестали работать, лежали и спали. Нарядчик пришел ко мне: что делать? Я сказал - отпусти на дневное время отдохнуть. Но люди устали настолько, что к ночи, когда Мороз опять начал ходить по берегу, они еще не вышли. Мороз обнаружил, что баржу не разгружают. Я на этот раз с ним не ходил, и он вызвал меня позднее.

- Это Вы разрешили снять людей?

- Да. Они двое суток не спали.

- Подумаешь, двое суток! Начальник лагерей может не спать, а троцкисты и шпионы не могут?! Я держу Вас не затем, чтобы Вы портили мне работу!

Вскоре у меня с ним возник более серьезный конфликт. За десять дней его пребывания у нас Печорское судоходство выдохлось. Весь подвижной состав, который был стянут на Воркуту, ушел с углем, а новых барж почти не поступало. Мороз радировал Ежову, что работу он организовал и дело теперь за пароходством. Ему разрешили уехать. За пару дней до своего отъезда он вызвал меня, вопреки своему обыкновению, днем. В кабинете, кроме него, никого не было.

- Ну, работу я вам наладил. Сегодня горняки отправляются на шахту. Чтобы наверстать добычу, я отправлю еще шесть ваших бригад. У вас останутся бригады " Москвы" и Гусарова. Они выполняют нормы на 200%, считайте их за четыре бригады. Ну и все остальные. Справитесь- Он считал свое дело законченным: показал, что, когда руководил лично сам, отгрузка угля выполнялась. Теперь шахта начнет наверстывать добычу. Ну, а если пароходство будет опять жаловаться, то виноватыми окажутся те, кто тут останется. Известно, что это за люди. Не может же он за всем уследить!

Я против отправки наших людей стал возражать. Я знал, что пароходство не позднее, чем через неделю, снова пригонит большое количество барж, и мы захлебнемся. Мороз не терпел возражений. А то, что говорил я, было направлено прямо против проводимой им игры. Он бросил на пол папиросу, встал из-за стола и с остановившимися вороньими глазами подошел ко мне:

- Я давно понял - с кем имею дело! Все еще думаете продолжать свою контрреволюционную деятельность?! Но мы тоже не без рук. Можете идти. Не знаю, какой приказ обо мне он велел бы написать, но в дневное время Даманского под руками не было, а буквально через час пришла радиограмма, предлагающая Морозу самому, даже не заезжая в Ухту, немедленно вылететь в Москву. Больше о нем никто ничего не слыхал.

Без Мороза стало спокойней. Как побитая собака из подворотни, появился Сухов, но в дела уже не лез. Знаменитых бригадиров вместе с Бандюгиным удалось отправить на шахты. Капутовского выпустили. Новых арестов для Кирпичного уполномоченный пока не производил. Однако этапы, поступавшие с воли, по-прежнему убеждали нас в полной безнадежности нашей судьбы. Теперь давали уже не по 8 и 10 лет, а по 15 и 25. Начали присылать женщин. Только за то, что они были женами арестованных, им давали по 8 лет.

А Воркута тем временем стала приобретать большое значение. Ее выделили из Ухта-Печорских лагерей в огромный самостоятельный лагерь, который стал называться Воркутский угольный комбинат. В него, кроме самой Воркуты, вошли Интинские и Еджи-Кыртинские шахты, большое новое строительство, Печорские животноводческие совхозы, лесзаги, многочисленные перевалочные базы и широко раскинувшиеся геологические и буровые работы. В общем, половина республики Коми и весь Ненецкий округ стали нашей территорией. Летом приехал вновь назначенный начальник лагеря и привез на этот раз умного, образованного главного инженера, который в своей работе не делал различий между заключенными и вольнонаемными. Его фамилия была Бунич. Вслед за ними начали прибывать разные начальнички. Они не были такими явными надзирателями, каких засылали раньше, но и они рассчитывали сесть на чужие спины. Лагерь продолжал привлекать охотников получать большие деньги за счет чужого труда и знаний.

- 89 -

Нашего Сухова убрали, и вместо него появился капитан госбезопасности (то есть полковник) Литваков. До этого он занимал должность полномочного представителя ГПУ в одной из украинских областей. Когда начали ликвидировать соратников Ягоды, его уволили, но сразу не арестовали. Он удрал в Москву и с какой-то, по-видимому, придуманной болезнью слег в больницу, а друзья сумели оформить ему отставку и назначение в лагеря. К нам он примчался, как с пожара, даже без чемодана.

Это был маленький, всегда улыбающийся человечек с подстриженными черными усиками. Он обладал хитрецой, в общем пропорциональной его росту, был не умен, но и не глуп, хотя отличался совершенно детским невежеством, которое умел скрывать, помалкивая и улыбаясь. Поразительно, что такому ничтожному человечку могли доверять судьбы десятков тысяч людей, которых он арестовывал, " оформлял", расстреливал и посылал в лагеря. У нас он всем улыбался, никогда не орал и не злился, а в работе полностью полагался на заключенных. Однажды он дал мне машинописный текст и сказал:

- Это я должен докладывать на закрытом партийном собрании. Пожалуйста, просмотрите внимательно: все ли правильно, нет ли чего такого... - он покрутил рукой, - очень Вас прошу, а то скажешь не так, попадешь в уклон и чего-чего не припишут! Только не показывайте никому.

Осенью, когда начались дожди, и вода в Усе стала подниматься, надо было, как и в начале навигации, ожидать как мы к этому подготовились. Литваков взял меня. В кабинете начальника он сказал, что докладывать будет Зубчанинов. Начальник удивился:

- Насколько мне известно, Зубчанинов всего лишь экономист. А мне нужен исчерпывающий доклад.

- Он все знает. Начальник лагеря понял, что если я знаю и не все, то уж Литваков не знает ничего. Докладывал я.

По возвращении на Воркута-вом до меня дошли слухи о том, что Ежов, как и Ягода, потерпел катастрофу. Киномеханик рассказывал, что прибыл хроникальный фильм, изображавший, между прочим, как Ежову вручается орден Ленина. Уполномоченный велел принести этот фильм, сам вырезал все, что касалось Ежова, внимательно просмотрел - нет ли еще чего-нибудь о Ежове, а потом приказал уничтожить все его портреты.

Ликвидация самого Ежова прошла как-то незаметно, но всех его помощников, в том числе и всех воробушкиных, расстреляли. Генеральным комиссаром назначили Берию.

Статистиком у меня был тогда Александр Иванович Папава, который до своего ареста заведывал отделом агитации и пропаганды в ЦК Грузии. Он работал с Берией и близко его знал. Я спросил, что это за человек? Поколебавшись, Александр Иванович ответил:

- Это нехороший человек. Он малоразвитой. Очень честолюбивый.

- Ну, а как он будет относиться к нам?

- Наверное, плохо. В одном разговоре он сказал: если кого-то покарали, выпускать нельзя, он никогда не забудет, лучше уничтожить. Только я Вас прошу, Вы этого никому не рассказывайте.

Через некоторое время от руководящих работников управления лагеря я узнал о первом приказе Берии, так называемом приказе N 1. В нем говорилось: вступив в свою должность, новый генеральный комиссар установил, что ГПУ (или НКВД), задача которого - охранять социалистическую законность, само нарушало законность. Перечислялось множество фактов, в том числе и то, что людям без суда и следствия устанавливались сроки заключения, что отбывшие свои сроки задерживались в лагерях и т. д. Приказывалось строго соблюдать законы и пр. и пр. Я рассказал об этом Папаве и спросил, как же увязать это с тем, что говорил он. Папава сказал:

- Ничего удивительного нет. Это значит только, что Берия так же, как и все бывшие до него комиссары, действует не по своему усмотрению, а выполняет то, что хозяин в данный момент считает нужным.

Немного позднее я узнал и о другом приказе. В нем объявлялось, что за участие в " контрреволюционной троцкистско-ежовской организации" приговорены к высшей мере наказания и расстреляны такие-то и такие-то работники НКВД, в том числе старший лейтенант Кашкедин и его помощники. Очевидно, действовало старое восточное правило -уничтожать исполнителей особо доверительных поручений, чтобы никто ни о чем не смог рассказать.

Постановления о вторых сроках были отменены. Но в тех случаях, когда второй срок успели объявить и имелась расписка заключенного в его получении, он оставался в

- 90 -

силе. Задержка освобождений прекратилась. Всех, кто пересидел или закончил срок, стали сразу же освобождать, хотя в паспортах делали пометку, с которой нельзя было жить не только в столицах, но и во всех областных и промышленных центрах. Поэтому многие из специалистов начали оставаться на Воркуте по вольному найму. Но много народа все-таки уезжало. Как-то в группе уезжавших я увидел Ратнера. Я подошел к нему, но он не стал со мной разговаривать. Так кончилась наша " дружба", о которой он кричал при первой встрече.

В марте 1939 года я должен был освободиться. В этом не было большой радости. Домой ехать я не мог. К тому же в течение двух лет я не знал, что там делается, есть ли вообще этот " дом". Рассчитывать на работу в других местах было трудно. Было очевидно, что еще по крайней мере на год надо будет остаться на Воркуте. Так я и сделал.

Ничего в моей жизни не изменилось. Работа осталась та же, только жить я перешел в барак для вольнонаемных, да обедать стал за деньги в " вольной" столовой. Домой я послал письмо о своем освобождении. Я объяснял, почему остался на Воркуте, и просил поскорее написать обо всем. Письмо тогда с Воркуты шло две-три недели. И вот, только к первому апреля пришла ответная телеграмма:

" Папа тяжело болен; Шура пропал без вести; Любовь Петровна нам чужая, живет своей семьей; Я и Катюша целуем. Мама".

Сначала до меня дошло только то, что папа тяжело болен, то есть, по всей вероятности, умер. Но тут же я перескочил через фразу и вдруг все понял. Но как же так? Как же так получилось?

За эти годы я видел столько семейных трагедий. В самом начале одному из армян пришла телеграмма от его жены:

" Старая собака! Перестань писать, твоих здесь нет". Но это, наверное, была мимикрия, люди просто притворялись, чтобы их не подозревали в связях с " врагами народа". Потом кое-кому приходили письма от родных о том, что жена " скурвилась". Помню, как один из моих соэтапников рвал фотографию жены и бросал в печку. Но разве это касалось меня?! Я был в полной уверенности, что их семьи совсем не такие, как моя. Ведь если жены в такое время могли уйти, значит, не было дружбы, не было того неразрывного единения, которое и является настоящей любовью. В дружбе моей жены я не только не сомневался, но и не представлял себе возможности таких сомнений. Она говорила:

" мы, как корабли, идущие ночью, перекликаемся огнями". Разве я мог подумать, что один из этих огней погаснет. Все три года мой огонь, не переставая, посылал сигналы. Расстояния не должны были разъединять.

Как же так? Как же так получилось? Я не мог оставаться на месте, надо было куда-то идти. Пользуясь своим вольнонаемным положением, я ушел в тундру и шел, шел и повторял: " Как же так? " Нет теперь отца с его веселыми насмешливыми глазами. Нет брата (наверное и там был свой кирпичный завод). И навсегда погас огонь на том корабле!

Я прошел, по-видимому, очень много и начал уставать. Повернув, побрел обратно. Мое горе уже не вопило так отчаянно, как несколько часов назад. Но все во мне возмущалось той непоправимой глупости, которая совершилась.

- Как ты могла подумать, что сможешь найти замену того, что было?! Я устало шел, проваливаясь по снегу.

- Ну как же так?! Ну, как так?! Я не хотел сказать о ней ничего плохого. Но не находил - что сказать.

Через пару недель пришло письмо от мамы. Она писала, что отца в 1938 году арестовали, а через месяц он умер на следствии " от паралича сердца". О брате более двух лет не слышно ничего. Моя жена живет в нашей квартире, но имеет новую семью, у нее родилась дочка. Катька очень озорная.

Немного погодя, пришло сдержанное письмо от жены. Она сообщала, что встретила хорошего человека, с которым и будет теперь жить.

У меня все шло по-старому. Я жил в кругу все тех же друзей, все в той же обстановке. Но в конце года начальник лагеря предложил мне стать заместителем начальника планового управления всего комбината. Заведовал управлением брат его жены - Барский. Несмотря на величественную, седую голову, это был настолько беспомощный и неумный человек, что его просто не принимали в расчет. Было решено - пусть он получает свое жалованье, а работу поведут два его заместителя - я и Юрий Николаевич Браков.

Я распростился с Ордынским и другими друзьями, со всей нашей Воркута-вом, где были выстраданы каждый причал, каждый погрузочный механизм, все подъездные пути,

- 91 -

бараки, землянки, где каждый паровоз имел свой характер, и все казались родными. Здесь все меня знали, и была сложившаяся в совместной работе теплая, товарищеская обстановка.

С местом, которое было моей тюрьмой, я прощался, как с родным и близким.

Новый, 1940 год я встречал у главного геолога Кригер-Войновского. Он, один из немногих на Воркуте, жил с семьей занимал отдельную двухкомнатную квартиру. Собрались старые воркутяне, ставшие теперь ведущими вольнонаемными работниками лагеря, а также недавно приехавшие из Москвы молодые геологи и вольные врачи. Это был мой первый " выход в свет", и я еще чувствовал себя чужим. Начались тосты. Со стаканом в руке поднялся хозяин. Он был маленького роста, тоненький, как мальчик, и очень подвижный. Со своей гладко выбритой белесой головой и светлыми немецкими ресницами он напоминал юркую белую мышку. На Воркуту его привезли еще в начале 30-х годов, когда геологи считались самой нужной специальностью. Ему удалось обнаружить большое новое месторождение угля. За это его освободили, но, выписав жену и дочь, он продолжал жить и работать на Воркуте. Человек он был милый и приветливый. Звали его Константин Генрихович. Застенчиво улыбаясь своими светлыми глазами, он поздравил новых вольнонаемных и пожелал им поскорее устроить личную жизнь.

Угощались на Воркуте тогда очень просто. Вина не было, завозился только спирт, который в большом количестве в чистом и разбавленном виде стоял на столе. Были банки с рыбными консервами и оленье мясо с макаронами. Ни картошки, никаких других овощей достать даже к Новому году было невозможно.

После тоста, сказанного Константином Генриховичем, стали пить с тостами и без тостов, вскоре начались песни. Пели стройно, еще не пьяными голосами. С большим чувством спели застольную:

... " Если товарищ и друг уезжает Иль уплывает к далеким краям, Место его за столом остается -Так повелось у друзей".

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒