«Смерть немецким оккупантам! 9 страница

Но силы защитников батареи таяли, и врагу удалось ворваться на батарею. В 16 час. 40 мин. командир батареи доложил открытым текстом: «Противник находится на позиции батареи. Связь кончаю. Батарея атакована»*.

* Истинный текст радиограммы: «Батарея атакована. Противник находится на батарее. Погибнем в бою, но в плен не сдадимся. Командир батареи Заика».

Когда 2 ноября командующему вражеской армии донесли, что с батареей на берегу Каламитского залива наконец-то покончено, он только горько усмехнулся. Ему уже было ясно, что план, который представлялся ему столь совершенным ещё несколько дней тому назад, рухнул. Удача - да и то не в полной мере - сопутствовала ему только в Керченском направлении. Большая часть отступившей на восток русской армии избежала окружения, но зато и не смогла закрепиться в узкой части Керченского полуострова и создать рубеж обороны.

Вторую армию, отступающую в Южном направлении, удалось отсечь от Севастополя, захватив Бахчисарай и перерезав Симферопольское шоссе, но генерал, уводивший эту армию, оказался дальновидным. Он не стал увязать в бою, понимая, что вскоре будет прижат к горной гряде и окружен, и поэтому основные силы повел к Севастополю через горные перевалы. До прихода этой армии севастопольский гарнизон не мог противопоставить сколько-нибудь значительных сил, что ещё давало надежду на успех штурма, однако непредвиденная задержка в районе Николаевки, Ивановки, Булганака почти на трое суток уже сказывалась на всем. Если бы задуманный им прорыв мотобригады Циглера удался, все бы теперь пошло иначе - уличные бои сделали бы бессмысленным рейд* к Севастополю отступающей армии, прижатая к морю, она оказалась бы в безвыходном положении.

Оставалось последнее - идти на штурм.

* Рейд – разновидность военной операции. Прим. OCR.

ОТСТАВКА СТАРОГО ФЕЛЬДМАРШАЛА

Прошло ещё несколько дней, и командующему армии из Полтавы, где находился штаб группы армий «Юг», позвонил фельдмаршал Рундштедт.

- Эрих, - обратился он к генералу. - Я внимательно ознакомился с твоими сводками. Не подумай, что я упрекаю тебя. Это не так. Я считаю тебя лучшим моим генералом, поэтому мне особенно важно именно твое мнение. Скажи мне со всей откровенностью, что помешало тебе до сих пор овладеть Севастополем? Ведь на твоей стороне, Эрих, было все, ты доминировал на театре военных действий, и я нисколько не сомневался, что ты войдешь в прославленный русский город накануне большевистского праздника. Ты, наверное, уже слышал об этом - в Москве большевики отметили его военным парадом на Красной площади.

- Все, что я могу сказать в свое оправдание, экселенц, слишком банально: мы ещё никогда не встречали такого противника. Русских словно подменили - теперь они дерутся за каждую пядь земли. Можете себе представить, мое наступление было сорвано какой-то жалкой батареей, насчитывающей всего четыре ствола. А сегодня мне сообщили, что несколько русских матросов с гранатами бросились под танки. Растратив боеприпасы, их летчики таранит наши самолеты. Я не знаю, что будет, если и дальше все пойдет так же…

- Благодарю, Эрих, - проговорил фельдмаршал и, сделав долгую паузу, добавил: - Я предупреждал фюрера, что воевать с русскими - безумие.

Нет, у меня нет документов, подтверждающих достоверность диалога между двумя самыми выдающимися, по словам генерала Блюментрита, полководцами рейха. Но вот выписка из книги английского историка Б. Лиддел-Гарта «Вторая мировая война», которая убеждает, что подобный диалог вполне мог иметь место: «Вопрос о возобновлении наступления в 1942 году обсуждался в ноябре (разрядка здесь и далее моя. – Г. Ч. ) 1941 года, ещё до последней попытки взять Москву. Как утверждают, в ходе ноябрьских дискуссий Рундштедт предложил не только перейти к обороне, но и отвести войска на первоначальные исходные рубежи в Польше. Лееб якобы согласился с ним. Другие ведущие генералы хотя и не выступали за такую полную перемену политики, но многие из них испытывали все большую тревогу за исход русской кампании и не проявляли никакого энтузиазма по поводу возобновления наступления. Провал декабрьского наступления на Москву и зимние невзгоды лишь усилили их сомнения.

Однако влияние военной оппозиции было ослаблено изменениями в высшем командовании, произведенными после провала кампании 1941 года. Когда Гитлер не согласился с предложением Рундштедта прекратить наступление в южном направлении на Кавказ и отойти на зимний оборонительный рубеж на р. Миус, Рундштедт подал в отставку, и она была принята в конце ноября… 19 декабря официально было объявлено об отставке Браухича. У Бока, одного из ревностных сторонников захвата Москвы, в результате нервного и физического переутомления открылась болезнь желудка. Отставка Бока была принята 20 декабря. Лееб пока оставался на своем посту. Однако когда Лееб понял, что Гитлера ничем нельзя убедить в необходимости отвести войска с демянской дуги, он сам подал в отставку».

Итак, старый генерал-фельдмаршал Рундштедт решился сказать: «Король голый! » Иначе нельзя расценить его предложение на совещании у фюрера полностью очистить нашу территорию и отвести немецкие войска на довоенный рубеж. И другой старый вояка - фон Лееб, командующий группой армий «Север», уже обжёгшийся под Ленинградом, - поддержал Рундштедта. Два фельдмаршала в открытую признавали крах «блицкрига». Третий фельдмаршал - командующий группой армий «Центр» фон Бок, в ноябре ещё живший надеждой взять Москву, - уже в декабре свалится от нервного потрясения. Сменивший Рундштедта на посту командующего группой армий «Юг» фельдмаршал Рейхенау, издавший в октябре свой чудовищный приказ «О поведении войск в оккупированных странах Восточной Европы», в котором потребовал от своих солдат поголовного убийства русского населения, включая женщин и детей, не долго занимал новую должность: 14 января он свалился от кровоизлияния в мозг. Его смерть была расплатой за напряжение под Киевом, который он не мог взять в течении семидесяти дней. Какая судьба ожидает его преемника на посту командующего 6-й армии генерал-лейтенанта Фридриха Паулюса, теперь знает каждый: пленение в городе - герое Сталинграде.

Сместив с поста главнокомандующего сухопутными войсками фельдмаршала Браухича, Гитлер не стал искать ему преемника, он занял это место сам, и это была последняя в его жизни занятая должность…

СРАЖАЮТСЯ АРМИИ, ПОБЕЖДАЮТ ЛЮДИ

Однажды, подбирая изобразительный материал для фотоальбома о Севастополе, я просмотрел отснятую в Крыму немецкую кинохронику. Вереницы легких, средних и тяжелых танков… Солдаты на марше… Ничего не скажешь, лихо идут… Молодые, беззаботные лица, бравая осанка, на груди автоматы… И слышится голос диктора: «Солдаты победоносной 11-й полевой армии вступили в Крым. Никто и ничто не в состоянии уберечь большевиков от нависшей над ними катастрофы…»

Наши операторы не снимали в те дни лица отступающих бойцов и командиров 51-й и Приморской армий, бригады морской пехоты. Теперь мы можем пожалеть об этом, но тогда снимать такие кадры было выше сил. Совестно было снимать попавших в беду людей, откровенное горе, страдания, тела убитых, Поэтому так беден и фото- и киноархив на тот материал, в котором война предстает в своем обыденном виде.

А жаль, что кинопленка не зафиксировала лица наших отступающих бойцов, командиров и генералов. Иногда я словно смотрю фильм, которого нет в действительности:

…идут бравые солдаты рейха, непокрытые головы, засученные рукава… вереницы танков… парад орудийных стволов… строгие звенья пикирующих бомбардировщиков и штурмовиков… генерал-полковник Манштейн… он оглядывает проходящее войско… сдержанная, как это принято у полководцев, улыбка - и солдаты отвечают ему тем же…

Диктор. Генерал - полковник Эрих фон Манштейн - командующий 11-й немецкой армии. Прорвав Перекопские и Ишуньские позиции, его армия вступила в Крым. Его солдаты маршировали по мостовым Праги, Варшавы, Брюсселя, Парижа, Афин. Полководец уверен в своих солдатах - на своих штыках они несут победу, ему они принесут фельдмаршальский жезл и имение на Южном берегу Готенланда - так решил Гитлер переименовать Крым: Готенланд - земля готов… Но если бы Манштейну было дано заглянуть в сравнительно недалекое будущее, то он увидел бы себя узником тюрьмы для военных преступников и автором книги «Утерянные победы». Фельдмаршал был бы куда более прав, если бы назвал свою книгу «Отнятые победы»!. Он не терял своих побед, у него их отняли…

На экране. Потрепанные части отступающей Красной Армии… Запыленные, пропотевшие гимнастерки, осунувшиеся лица… они бредут по дорогам… прямо по степи, уминая сапогами пожухлую осеннюю траву… они бросаются врассыпную, валятся на землю, когда с противным воем пикируют на них самолеты…

Диктор. Отняли вот эти люди… Сейчас они отступают перед более сильным, лучше вооруженным и многочисленным противником. Останови любого из них, спроси, кто победит в этой войне, и эти люди, не ведающие, что будет с каждым из них через час, твердо ответят: «Победим мы». И больше они ничего не добавят, не станут пояснять, откуда такая уверенность, когда все вокруг так плохо, они просто произнесут то, во что сами непоколебимо верят. Вглядитесь в этих людей. Вглядитесь в этого человека…

На экране. Высокий, уже немолодой генерал с двумя звездочками в петлицах… небольшие, как у Котовского, усы… старомодное пенсне… Человек этот больше похож на профессора, чем на боевого генерала.

Диктор. Иван Ефимович Петров, командующий Приморской армии. С его именем связан подвиг трех городов - героев: Одессы, Севастополя, Новороссийска. Оборона Кавказа. Освобождение Чехословакии. Взятие Берлина. Командарм Петров. Ему ещё предстоит командовать фронтами.

Начальник штаба Приморской армии Николай Иванович Крылов…

На экране. Невысокий, плотного сложения полковник с простым, даже простодушным лицом мирного человека.

Диктор. Участник обороны Одессы, Севастополя, Сталинграда, где он был начальником штаба в 62-й армии легендарного генерала Чуйкова. Впоследствии командарм, дважды Герой и Маршал Советского Союза.

На экране. Высокий сухощавый полковник с осунувшимся лицом.

Диктор. Иван Андреевич Ласкин - командир 172-й стрелковой дивизии. Защитник Севастополя. Не кто иной, как Иван Андреевич Ласкин, генерал-майор Ласкин, тридцать первого января тысяча девятьсот сорок третьего года с сопровождающими спустится в подвал разрушенного универмага в Сталинграде, где навстречу ему поднимется командующий 6-й немецкой армии и на ломаном русском языке произнесет: «Фельдмаршал германской армии Паулюс сдается Красной Армии в плен». А он, естественно, не знает, какая ему уготована роль.

На экране. Маленький и жилистый, словно ствол можжевельника, генерал с морщинистым лицом…

Диктор. Когда этот человек дрался с фашистами в Испании, бойцы Интернациональной бригады называли его: «Товарищ Фриц». И лишь немногие знали его подлинное имя - Павел Иванович Батов. Мог ли предполагать Манштейн, что в январе сорок третьего года командарму 65-й армии Донского фронта Батову будет доверено нанесение главного удара в стратегической операции «Кольцо», которое закончится окружением 6-й немецкой армии под Сталинградом?!

Мог ли предполагать Манштейн, что операцию по спасению окруженной группировки Паулюса Гитлер поручит ему - фельдмаршалу, командующему группой армий «Дон», но даже он - лучший полководец рейха - будет бессилен решить эту задачу?!

Мог ли предполагать Манштейн, что судьба вновь сведет его с генералом Батовым в самой грандиозной битве за всю историю человечества?! В битве, о которой в приказе ставки вермахта говорилось: «На направлении главных ударов должны быть использованы лучшие соединения, наилучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов. Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира». Возглавить операцию под кодовым названием «Цитадель» снова поручили ему. После войны историки подсчитают, что в сражении на Курской дуге приняли участие свыше четырех миллионов человек, около семидесяти тысяч орудий и минометов, более тринадцати тысяч танков и самоходных орудий, двенадцать тысяч самолетов! Пятьдесят дней и ночей длилось это сражение. Только под одной Прохоровкой на поле брани сошлось с обеих сторон тысяча двести танков. Горела танковая броня, горела земля. Таким будет для Манштейна жаркое лето сорок третьего года. Он проиграет это сражение как полководец. Для него поражение будет ещё одной «утерянной победой». Для Третьего рейха это будет крушение. Отныне уделом немецкого солдата будет отступление, уделом немецких генералов и фельдмаршалов - желание удержаться хотя бы на одном рубеже, но все будет тщетным…

На экране. Снова бравые солдаты Манштейна и их предводитель… ослепительные улыбки… ветер шевелит белокурые волосы на непокрытых головах… высокая тулья генеральской фуражки… поднятая в приветствии рука…

Диктор. Потомок немецких крестоносцев, потомственный прусский офицер Эрих фон Манштейн не обладал даром предвидения. И поэтому преждевременно торжествовал победу…

Я смотрю фильм, которого нет. Нет такой кинопленки. Нет звуковой дорожки, которая бы воспроизводила дикторский текст, шумы, музыку. Я сам и киномеханик, и зритель, сценарист и режиссер. В ворохе «отснятой за десятилетия кинохроники» я пытаюсь разглядеть знакомые лица и «смонтировать» их во взаимосвязи, о которой они сами подчас не догадываются. Эта взаимосвязь была определена временем и местом действия. Я вижу, как мало в моем распоряжении материала. Поговорить бы с Иваном Ефимовичем Петровым, задать бы ему вопросы… Ход времени беспощаден. Ветераны уходят. На тех, кто шагает следом, они глядят из небытия с надеждой и тревогой, словно говорят: «Теперь вам за все держать ответ». Они свое дело сделали, их совесть чиста.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ГЕРОЯ

Человек пересек залитую летним солнцем улицу и по ступеням поднялся к массивной двери музея. Прежде чем войти, он обернулся и помахал рукой женщине, которая осталась в сквере. Она сидела в тени дерева, невысокого роста, пожилая женщина со смуглым лицом.

Комната, куда вошел мужчина, была полуподвальной, здесь было сумрачно и прохладно. Вдоль стен громоздились книжные шкафы. За одним из письменных столов сидел научный сотрудник и что-то быстро писал.

- Вы ко мне? - спросил он, мельком взглянув на вошедшего.

- Может быть, к вам, - сказал человек. - Я хотел бы передать музею один экспонат.

- Что ещё за экспонат? - спросил сотрудник, продолжая заниматься своим делом.

- Хронометр Пятьдесят четвертой батареи, - сказал человек. И положил на стол коробку из-под парфюмерии. В таких продают мыло или пудру, на музейном столе она выглядела нелепо.

- Интересно, - сказал сотрудник и уставился на коробку.

Человек вытащил из коробки хронометр и протянул его сотруднику.

- Хронометр остановился, когда кончился завод, и с тех пор я его ни разу не заводил. - сказал человек.

- Простите, а вы что - тоже там были, на батарее, я имею в виду? - спросил сотрудник одновременно с интересом и недоверием. Недавно ему повезло обнаружить флотскую газету за март 1942 года с текстом приказа командующего Севастопольского оборонительного района вице-адмирала Ф. С. Октябрьского:

«В повседневных разговорах и печати называют различные даты начала обороны Севастополя.

Приказываю:

1. Датой начала обороны Главной базы Черноморского флота и города Севастополя в Великой Отечественной войне считать 30 октября 1941 года.

2. 30 октября 1941 года в 16 часов 35 минут батарея Береговой обороны Главной базы № 54, дислоцированная в районе деревни Николаевка, под командованием командира батареи лейтенанта тов. Заики и военкома батареи - политрука тов. Муляра первая открыла огонь по прорвавшейся мотоколонне противника из района деревни Ивановка на Севастополь.

В этом первом бою за Севастополь моряки-черноморцы показали чудеса храбрости и бесстрашия. Они уничтожили десять танков противника. Это было началом нашей славной героической борьбы за Севастополь, за Главную базу Черноморского флота, за честь и славу великого советского народа, воспитавшего подлинных героев в лице артиллеристов батареи № 54. Они не дрогнули, не испугались мотоколонны, а героически, по-флотски начали громить врага.

3. Батарея № 54 Береговой обороны Главной базы Черноморского флота, весь её личный состав, в числе которого были три женщины-патриотки, войдет в историю нашей борьбы, как символ нашего могущества, славы и непобедимости».

Сотрудника тогда все искренне поздравляли с находкой - как-никак в музее теперь был подлинный документ, где называлось число и время начала 250-дневной обороны города-героя. И сам документ и названные в нем люди принадлежали отечественной истории, как принадлежали ей участники первой обороны города лейтенанты Н. А. Бирюлев, П. А. Завалишин, матросы Петр Кошка, Иван Дымченко, Федор Заика - однофамилец, а может быть, и предок командира 54-й батареи. Недаром говорится, что беда к беде, а удача к удаче: вот и хронометр исторической батареи шел к нему в руки. Однако, напомнил себе сотрудник, в музее ничего нельзя брать на веру. И он строго спросил:

- Простите, а у вас есть какие-либо документы, которые бы подтвердили, что этот хронометр именно с Пятьдесят четвертой батареи? Человек с удивлением взглянул на сотрудника.

- Какие ещё документы? - спросил он. - Разве не достаточно, что я его вам передаю из рук в руки?

Сотрудник скептически скривил губы.

- Простите, но нам этого не достаточно. Согласитесь, что в любую минуту может распахнуться эта дверь, на ваше место сесть человек и протянуть мне чернильницу, заявив при этом, что это чернильница самого Наполеона.

- Я понимаю, - сказал человек, - у вас такая специфика. Я должен был представиться. Я командовал Пятьдесят четвертой батареей, моя фамилия Заика.

Сотрудник музея побледнел.

- Простите, я только на минуточку, - проговорил он и, вскочив из-за стола, скрылся за дверью.

- Что делать? - спросил он, вбегая к начальнику музея. - За моим столом или самозванец или ненормальный… Представляете себе, он выдает себя за командира Пятьдесят четвертой батареи лейтенанта Заику?! Который, как известно, погиб, прикрывая отход моряков.

- Какое он производит впечатление? - быстро спросил начальник музея.

- Вполне нормальное. Вежливый, - сказал сотрудник.

- Зовите его ко мне, - распорядился начальник. - Сейчас выясним. Пока я буду с ним беседовать, узнайте год и место рождения лейтенанта Заики. Запишите все это на бумажке и положите мне на стол.

Мне доложили, что вы Заика, - сказал начальник музея, протягивая руку вошедшему. - Присаживайтесь, пожалуйста… Не скрою - своим сообщением вы нас огорошили. По нашим сведениям, командир Пятьдесят четвертой героической батареи погиб смертью храбрых…

Вошедший усмехнулся:

- Я не погиб, как видите. Живем с супругой в родном Кременчуге, в Севастополе заездом. Зашли в музей, видим стендик о нашей батарее, а я как раз захватил с собой хронометр, появилась мысль такая: сдать эту реликвию вам, мы, знаете ли, стареем, а кому этот хронометр после будет нужен, так ведь?

- Так, - согласился начальник музея.

Человек, который сидел у него в кабинете, был невысокого роста, плотно сбитый, на светлом летнем пиджаке не было ни орденских планок, ни значков. В последнее время пристрастие некоторых ветеранов к всевозможным значкам удручало начальника музея - право, если на твоей груди медали «За Отвагу» или «За победу над Германией» или другие боевые награды, зачем, к чему тогда значки?!

- Так-так, - повторил начальник музея, и лицо его приняло укоризненное выражение. - Мы тут собираем крохи о подвиге вашей батареи, радуемся каждой находке, а главный виновник живет в своем Кременчуге и в ус не дует, как говорится. Что ж это вы ни разу не дали о себе знать?

Вошедший снова усмехнулся:

- Мы врагу давали о себе знать. А война закончилась - вернулись домой залечивать раны. Работали, растили детей. А гоняться за славой - это не мужское дело.

Начальник музея больше не сомневался, что перед ним подлинный комбат Заика, человек из легенды. От растерянности он не мог найти сейчас нужных слов, бормотал:

- Никто, как говорится, не забыт, ничто не забыто, очень рад, что вы сочли нужным прийти к нам, и всё-таки я не согласен с вами. Как же так?! Вас считают погибшим. Хоть бы весточку какую бы прислали, мы бы сами приехали к вам…

Вошел научный сотрудник, положил на стол бумагу, глазами показал: читайте. «Место рождения - Кременчуг, год рождения - 1919-й», - прочитал начальник музея. Почувствовал себя неловко. Но быстро нашелся.

- Вот, Иван Иванович, - сказал он, подходя к Заике, - как раз и хочу вам представить нашего сотрудника, который отыскал, наверное, очень ценный для вас приказ. Возможно, что вы даже не знаете, что такой приказ был. Сейчас мы вам его покажем…

И это была правда - о приказе Октябрьского Иван Иванович Заика ничего не знал. Он не знал, что его команда: «Пеленг 42… Дистанция 53 кабельтовых… По вражеским танкам… Залп! » - эти его слова, которые он выкрикнул когда-то давным-давно, и тот первый залп, который раздался следом, оказывается, и были началом обороны Севастополя…

ВКУС МЕДНОЙ ПРОВОЛОКИ

ВЕТЕРАНЫ

Был август - время созревания звезд. Казалось, тряхни хорошенько небосвод - и звезды посыпятся на землю, как перезрелая алыча.

Звезды и так осыпались, сгорали, подобно сигнальным ракетам.

Над морем висела яркая звезда Альтаир. Неопытные люди, глядя на море, принимали Альтаир за топовый огонь, им казалось, что в море стоит судно.

Звезды были нашими друзьями.

И огонь, пылающий в очаге, тоже был нашим другом. Очаг был сложен из камней и сверху накрыт листом железа, на этом листе мы пекли мидий… Прежде чем открыть створки, мидии выпускали сок, и тогда раздавалось шипение. Обжигая пальцы, мы брали мидию за верхнюю, полуоткрывшуюся створку, отрывали её и съедали горячий комочек нежного мяса.

Мидий мы добывали сами, ныряя за ними в масках. Здесь, в открытом море, раковины не вырастали до больших размеров, как на Керченских косах, но зато моллюски были такими чистыми, что мы даже решались поедать их живьем, как устриц. В некоторых мидиях попадались жемчужины.

Мы жили прямо над морем. Деревянный домик с верандой стоял на склоне горы, заросшей можжевеловыми и фисташковыми деревьями. Краснобугорчатые листья фисташки, стоило их помять, источали острый запах канифоли.

Иван Иванович и Валентина Герасимовна вздыхали: красиво! Днем мы жарились на солнце, купались, удили рыбу, ночью лакомились мидиями, смотрели на звезды и не говорили о том, ради чего мы встретились.

С командиром 54-й батареи и его женой я познакомился 30 октября 1981 года. Всюду, где бы я ни появлялся, слышалось: «Приехал Заика с женой». Я подумал, что было бы хорошо встретиться с ними и поговорить, но с ними хотели поговорить и работники музеев, и журналисты, и ветераны, и воины, и школьники. Я понимал, что мои желания могут остаться всего лишь желаниями.

В конце октября облик севастопольских улиц преобразился: повсюду стояли, обнимались или шли куда-то оживленными группами приехавшие отметить сорокалетие начала обороны ветераны. В Севастополе и 9 мая было не менее, а может быть, даже и более оживленно, но среди тех, кто приезжал в город в мае, было много участников штурма Севастополя. Теперь же собирались только защитники.

Какими маленькими, неказистыми выглядело большинство из них рядом с рослыми акселератами. Время ещё укоротило их, сжало, но в новеньких матросских форменках и в бескозырках они хорохорились, принимали молодцеватую осанку, и молодым людям, судя по выражению лиц, по снисходительным улыбкам, смотреть на ветеранов было и трогательно и забавно. С раннего возраста они встречали ветеранов войны и дома, и в школе, они привыкли к ним, они не понимали до конца, какие это особенные старики. Не понимали, что не кто иной, как эти люди, в июне сорок второго года, в самый разгар третьего штурма, заставили фашистскую газету «Берлинер берзенцейтунг» завопить на весь Третий рейх: «Так тяжело германским войскам нигде не приходилось». И военный корреспондент газеты «Гамбургер фремденблат» думал о них, когда писал, что Севастополь оказался самой неприступной крепостью мира и что германские солдаты никогда не наталкивались на оборону такой силы.

САМАЯ НЕПРИСТУПНАЯ КРЕПОСТЬ МИРА

Самая неприступная крепость мира к началу третьего штурма могла противопоставить противнику 151 орудие Береговой обороны, 455 орудий и гвардейский дивизион «катюш» - 12 реактивных установок Приморской армии, 38 действующих танков, 56 истребителей, 16 бомбардировщиков, 12 штурмовиков, гарнизон крепости насчитывал 106 625 человек.

Немецкая сторона перед началом штурма на фронте протяженностью 34 километра сосредоточила 208 батарей - это составляло 37 орудий на один километр фронта, на направлениях же главного удара противник сосредоточил до 100 артиллерийских стволов, включая танковую и зенитную артиллерию. «Во второй мировой войне немцы никогда не достигали такого массированного применения артиллерии, как в наступлении под Севастополем» - это написал не военный историк, это написал сам фельдмаршал Эрих фон Манштейн, непременный участник самых грандиозных сражений второй мировой войны, и уж он-то знал, как все обстоит на самом деле. Половину стянутых к Севастополю батарей составляли тяжелые. Были и сверхтяжелые, осадные, калибра 305, 350 и 420 миллиметров.

Но и этого Манштейну показалось недостаточно, он затребовал у Гитлера самые мощные орудия за всю историю человечества - два «Карла» и «Дору».

Снаряды «Карлов» уже были опробованы на стенах Брестской крепости, теперь настал черед Севастополя. Когда наши артиллеристы впервые увидели упавший на территорию 30-й батареи и почему-то не взорвавшийся снаряд «Карла», они не поверили своим глазам - длина его достигала 2 метров 40 сантиметров, калибр - 615 миллиметров.

«Дора» стреляла ещё более страшными снарядами, калибр их достигал 812, 8 миллиметра, вес - 7 тонн. Эта суперпушка была изготовлена на заводах Круппа для того, чтобы сокрушить французскую оборонительную линию «Мажино». Тридцатиметровый ствол «Доры», который перевозили на двух специальных платформах, уже на месте устанавливался на лафет высотой с трехэтажный дом. Чтобы погасить откат, было создано специальное, овальной формы многорельсовое полотно. Прикрепленный к «Доре» полк саперов обязан был не только оборудовать позицию, которая смогла бы выдержать такую махину и такие перегрузки, но и потом, когда надобность в позиции отпадала, разрушать её до основания, как это требовала служба секретности. Позиции охраняли триста автоматчиков с овчарками, вокруг были установлены зенитные батареи, было ещё подразделение специалистов по дымовой завесе. Вместе с техниками и артиллеристами обслуживающий персонал «Доры» насчитывал более двух тысяч человек во главе с генералом.

Потеряв под Севастополем за семь месяцев почти сто тысяч солдат, Манштейн на этот раз готовился к штурму небольшого укрепрайона с большей тщательностью, чем к Польской кампании. Он знал, что к Севастополю обращены взоры всего мира, на карту был поставлен военный престиж рейха. В считанные дни были завоеваны целые страны: Франция, Бельгия, Норвегия, и поэтому уму непостижимое упорство севастопольцев чрезвычайно болезненно переживалось в Берлине. Лишь молниеносное овладение русским городом могло как-то спасти положение и несколько восстановить заметно поверженный престиж армии.

На этот раз Манштейн решил не торопиться вводить в бой пехоту, пусть вначале хорошенько поработают авиация и артиллерия. Приданный ему для этой цели 8-й авиационный корпус генерал-полковника Рихтгофена по праву считался лучшим в хозяйстве рейхсмаршала Геринга. Это были асы, которые принимали участие в захвате острова Крит, бомбили Лондон, Ливерпуль. Корпус насчитывал более шестисот бомбардировщиков. Вместе с истребителями и штурмовиками набиралось тысяча шестьдесят самолетов. Командующему 11-й армии ещё не доводилось видеть, чтобы подобная воздушная армада наносила удар по столь малому объекту. Фронт русских, окруживший Севастополь в виде дуги, насчитывал всего тридцать четыре километра в длину и шесть-семь километров в глубину. Дальше начинались городские окраины. Нетрудно было себе представить, во что превратится столь малая территория после того, как на нее упадут десятки тысяч бомб и снарядов…

А потом - все это уже было обозначено на картах - в позиции русских вбивались танковые клинья! Четыреста пятьдесят средних и тяжелых танков обязаны были вонзиться и раздвинуть ослабленную за дни бомбардировок и артогня оборону русских, вот только тогда в пробитые бреши должна была хлынуть пехота: 175 тысяч солдат и офицеров. Всего же в распоряжении Манштейна теперь находилось 203 800 пехотинцев.

Итак, перед началом штурма на каждого защитника Севастополя приходилось два вражеских солдата, на каждое орудие-два, причем большего калибра, на каждый наш танк одиннадцать немецких танков. Если говорить об авиации, то бомбардировщиков у Рихтгофена было почти в пятьдесят раз больше, а среди истребителей, которые мы могли поднять в воздух, было немало устаревших «ишачков» «И-16», и сколько раз я смотрел, задрав голову, как звено зеленых «ишачков» бросается навстречу эскадрилье «мессершмиттов», и бесстрашно атакует их, и сбивает один-два самолета.

2 июня 1942 года нас разбудила канонада. Словно где-то, совсем неподалеку, бушевала гроза. Потом все стихло. И в тишине возник натуженный гул множества самолетов. По звуку мы уже научились определять, откуда идут самолеты, эти шли со стороны моря. В нашем направлении… Мы схватили подушки и бросились в щель. Подушки, как считалось, уберегают от осколков. Щель начиналась в двух шагах от нашей калитки и шла вдоль дороги, это была общая уличная щель. Сверху она была покрыта досками, листами кровельного железа и засыпана землей. Перед тем как спуститься по ступеням, я оглянулся и увидел громадную стаю тяжелых бомбардировщиков. Столько самолетов сразу я ещё никогда не видел. На Северной стороне захлопали зенитки…

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒