«Смерть немецким оккупантам! 8 страница

Резко участившееся число радиопереговоров, колонны крытых грузовиков, снующих между портом и передовой, возросшее количество военных и транспортных кораблей в гавани, активность береговой и корабельной артиллерии сделали свое дело - враг стал поспешно укреплять оборону.

Теперь оставалось последнее: всего лишь за одну ночь в полной темноте отвести с передовой и погрузить на корабли почти сорок тысяч воинов с техникой и оружием. Другими словами, всех защитников Одессы, оставшиеся танки, пушки, минометы, грузовики, лошадей. Полностью оголить фронт, оставив в заслоне не дивизии, а всего лишь батальоны.

Риск был огромен. Проведай или заподозри что-либо враг - и катастрофа неминуема. Это понимали все, посвященные в операцию. Все было расписано по минутам - каждому командиру полка и батальона были вручены пакеты с обозначением времени вскрытия, в конверте хранился маршрут следования и время погрузки на корабли.

В 16 часов 15 октября Военный совет оборонительного района перешел на борт крейсера «Червона Украина». Начинался последний, самый ответственный, самый напряженный этап. По плану после полуночи передовую обязаны были покинуть батальоны прикрытия, к трем часам ночи - завершиться общая посадка на корабли.

Для завершения дезинформации противника на его передовые позиции авиацией Крыма был совершен массированный налет. Затем за дело принялась артиллерия. Следовало создать видимость артподготовки, которая всегда предшествует наступлению. Противник, спасаясь от артналета, не замечал, как умолкают на передовой орудия. Да и трудно это было заметить, потому что стоило умолкнуть какой-либо батарее - как ту же партию в общем хоре подхватывала корабельная артиллерия. Снаряды продолжали рваться на тех же квадратах, канонада не умолкала.

16 октября в 5 часов 10 минут утра мимо Воронцовского маяка прошел последний транспорт с войсками.

В 6 утра от стенки отошли морские охотники, забравшие последних защитников города.

Взошедшее солнце осветило пустые окопы и ходы сообщения, но враг об этом не знал. Румынские и немецкие солдаты в напряжении ждали начала атаки. Атака почему-то затягивалась. Внезапно наступившая тишина действовала на нервы. Напряжение росло. В полдень противник открыл огонь по нашей передовой. С аэродромов поднялись самолеты. Они устремились в порт, чтобы нанести удар по кораблям. Гавань была пуста…

В штабах ничего не понимали. Подозревали какой-то подвох. Солдаты по-прежнему сидели в окопах, не зная, что им ничего не угрожает.

Воздушная разведка обнаружила наши корабли, когда они уже шли у берегов Крыма. Пустившаяся вдогонку торпедоносная и бомбардировочная авиация смогла потопить лишь один транспорт. Пароход «Большевик», который шел замыкающим. Подоспевшие торпедные катера спасли всех, кто оказался на плаву.

В Одессу вражеская армия решилась войти только утром следующего дня, столь сильным оказалось потрясение.

СХВАТКА НА КРЫМСКОМ ПЕРЕШЕЙКЕ

Можно не сомневаться в том, что генерал Манштейн одним из первых узнал, как их одурачили под Одессой. Он отлично умел читать сложную книгу войны и, оценив случившееся, понял, что ему следует торопиться с нанесением решающего удара по Ишуньским позициям, которые - он в этом нисколько не сомневался - в самые ближайшие дни будут усилены прошедшими огонь и воду защитниками Одессы. Поэтому в день, когда воины Приморской армии сошли на севастопольские причалы, он отдал приказ о начале наступления.

На рассвете 18 октября двести танков и шесть дивизий двух корпусов пошли на позиции оперативной группы генерала Батова.

Я не помню день - то ли ещё 17, то ли уже 18 октября.

Это были приморцы, Чапаевская дивизия.

От мысли, что в гражданскую этой дивизией командовал сам Василий Иванович Чапаев, что здесь служили комиссар Фурманов, лихой чапаевский адъютант Петька, Анка-пулеметчица, что первых бойцов этой дивизии показывают в нашем самом любимом фильме, было не по себе.

Весть о том, что чапаевцы расположились на Историческом бульваре, принес Котька. Все городские новости он всегда узнавал первым. Не прошло и пяти минут, как наша уличная компания была в сборе - Нонка, Шурка, по прозвищу Цубан, Вовка Жереб, Котька Грек и я. В руках у нас были бидоны - Котька предупредил, что чапаевцам мы понесем воду. «Они же из Одессы, где не было воды! - кричал он. - А без воды, братцы, и не туды и не сюды…»

Воду мы набрали в будке, где сидела тетя Паша, и, выглядывая из окошка, наливала воду, стараясь, чтобы ни капли не пролилось на землю. Ещё недавно вода была платной - рядом с краном из стены торчала черная запаянная труба с прорезью для монет. С водой в Севастополе всегда было плохо, воду оберегали, редко у кого в доме на нашей улице был свой собственный кран.

- Тетя Паша, - крикнул Котька. Он не умел говорить тихо, он всегда кричал. - Воду мы несем одесситам.

- Их и без вас уже напоили, - сказала тетя Паша.

- А может, кто ещё хочет, - сказал Котька. - Может, кто не напился? - Ну, несите, - сказала тетя Паша. - Несите, ребята.

И вот мы их увидели. Они лежали или сидели на траве под деревьями и кустами, некоторые спали. Рядом были свалены каски, вещмешки, винтовки, подсумки с патронами, гранаты.

Мы впервые видели людей, вышедших из боя.

Небритые, изможденные, пахнущие густым, застарелым потом, они отрешенно улыбались, наверное, просто радовались покою и тишине. А день был солнечным, припекало, и они с тихой радостью пользовались ненавязчивым теплом бабьего лета. Быть может, они впервые ощутили, как устали за четыре месяца войны, отступлений, контратак, обороны, бомбежек, артналетов. Мы протягивали им воду, и они, благодарно кивнув, пили со сдержанностью отвыкших от воды людей. Несколько глотков - и бидон передавался соседу.

- Эх, помыться бы сейчас в баньке-е-е!

До сих пор слышу, как это было сказано. Закрываю глаза и слышу этот голос. Теперь он звучит словно эхо, звонко, протяжно.

И слышу ответ:

- Обещали, чай. Поведут наш славный Пугачевский полк, Яркин, в баню и как героям вручат чистое белье. Белое, пахнущее мылом… а ребята, во будет блаженство!

Это говорит боец со шрамом на щеке. Заросшее рыжей щетиной лицо, весёлые глаза.

Подходит командир с тремя кубиками в петлицах. Треплет Вовку Жереба по голове.

- Севастопольские пацаны уже тут как тут, уже помогают.

- Да с ними ещё и пацанка.

- А тут и пацанки отчаянные. Я здесь зенитное училище заканчивал, - поясняет командир бойцам и, уже обращаясь к нам, произносит: - Надежные вы люди, верно говорю?

- Верно, товарищ старший лейтенант! - орет Котька.

- В баню идем через час, а потом нам отводят для отдыха казармы нашего зенитного училища на Корабельной стороне, - громко объявляет похваливший нас человек. А я уже ощущаю в горле предательский комок, и острое желание с этими бойцами, с этим командиром, который, конечно же, знал отца, быть может, даже дружил с ним, уйти на фронт…

Я не знал, что не пройдет и двух недель, как Севастополь станет фронтовой полосой. Этого никто тогда не знал.

22 октября, когда первая из дивизий Приморской армии вышла на боевой рубеж, батовцы уже не в силах были удерживать позиции.

Поле битвы выглядело так: совершенно плоская, красная от солончаков степь, по которой, чередуя приливы и отливы, гуляет шумная волна танков. За танками перебежками следует вооруженная автоматами пехота.

В промежутках между приливами наши позиции долбят артиллерийские и минометные батареи.

Когда для подавления артиллерии с наших аэродромов поднимаются бомбардировщики, их встречают истребители эскадры Мельдерса.

И снова приближается волна изрыгающих огонь танков, за которыми, прячась от встречного огня, перебегают автоматчики в серо-зеленых мундирах.

И так весь день, с рассвета дотемна…

24 и 25 октября в бой вступают остальные дивизии приморцев. И Манштейн это сразу же ощущает:

«25 октября казалось, что наступательный порыв войск совершенно иссяк. Командир одной из лучших дивизий уже дважды докладывал, что силы его полков на исходе. Это был час, который, пожалуй, всегда бывает в подобных сражениях, час, когда решается судьба всей операции…»

Вот тут Манштейн и вводит свежие силы - две дивизии вновь прибывшего корпуса генерала графа Шпонека. И штурмовую авиацию. Теперь наши позиции атакуют не менее ста тысяч отборнейших солдат рейха. Прибывшие на помощь дивизиям Павла Ивановича Батова сильно поредевшие в боях за Одессу дивизии Ивана Ефимовича Петрова не в состоянии восстановить положение. Не хватает орудий, нет танков, истребителей, штурмовиков, пулеметов и минометов считанное число.

Окончательный перелом в сражении на Крымском перешейке падает на 27 октября.

28 октября 11-я немецкая армия переходит в наступление по всему фронту. В этот день новый командующий войсками Крыма вице-адмирал Г. И. Левченко делает последнюю попытку приостановить начавшееся наступление противника - из Севастополя брошена на север 7-я бригада морской пехоты полковника Е. И. Жидилова. В этот же день Военный совет Черноморского флота принимает решение срочно перебросить из Новороссийска в Севастополь 8-ю бригаду морской пехоты полковника В. Л. Вильшанского.

29 октября оставшийся в Севастополе за старшего контр-адмирал Г. В. Жуков, под чьим руководством проходила оборона Одессы, объявляет Севастополь на осадном положении.

Свой командный пункт Гавриил Васильевич Жуков переносит на Крепостной переулок, где ещё раньше разместился начальник Береговой обороны генерал Моргунов. Оставшийся в Севастополе гарнизон насчитывает всего 11 500 человек - два недоукомплектованных полка морской пехоты и местный стрелковый полк. Где взять людей, где взять оружие - в арсеналах не осталось даже винтовок! Не хватает шанцевого инструмента. Ведь все, что раньше было собрано генералом Моргуновым на Главной базе, постепенно ушло на организацию обороны Одессы, Перекопских и Ишуньских позиций, на укомплектование бригад и полков морской пехоты, созданной из добровольцев моряков. Винить некого.

Ко всему прочему потеряна связь с фронтом. Что там? … Где армия Петрова?? Где армия Батова???

И где противник???

В том, что враг ринется на Севастополь, выдвинув вперед бронированный кулак, в штабе на Крепостном переулке никто не сомневался…

БАЛЛАДА О 54-й БАТАРЕЕ

Преодолев Перекопские и Ишуньские укрепления на Крымском перешейке и вырвавшись на степные просторы полуострова, 11-я немецкая армия в полной мере обрела все те преимущества, которые были заложены в её численном перевесе и в оснащенности военной техникой. Если на узком перешейке атакующие танки натыкались на надолбы, противотанковые рогатки, минные поля, на плотный артиллерийский огонь, на окопы, откуда летели бутылки с горючей жидкостью, то в широкой степи уж было где разгуляться танкам. Это напоминало охоту прожорливых бронированных чудовищ, алчных и ненасытных, опьяневших от легкодоступной и обильной человеческой крови. Испуская зловонный дым и рыча, они настигали очередную жертву и, покончив с ней, уносились туда, где синей стеной вставала далекая горная гряда. А позади, среди высохших и печальных осенних трав, подмятых гусеницами, лежали люди, тараща в небо остекленевшие глаза.

Не было в голой степи укрытий ни от танков, ни от пикирующих стервятников. Темно-серые, покрытые желтыми лишайниками скифские бабы, немало всякого повидавшие на своем долгом веку, впервые видели такой кровавый пир, но бессильны были они оказать помощь попавшим в беду людям.

Когда на степь легла ночная мгла и атакующая армия остановилась на ночлег, две отступающие армии получили единственную возможность оторваться от наседающего врага.

В полночь во вражеском стане командующий армией стоял перед картой, где жирные черные стрелы выражали суть его замыслов. Одна стрела, самая западная, нацеленная своим острием на Севастополь, определяла поведение корпуса - двух пехотных дивизий и моторизованной бригады, перед которыми стояла задача овладеть морской твердыней раньше, чем отлив все ещё непобежденной армии нагромоздит вокруг города заслоны, пробиться сквозь которые будет уже непросто.

Генерал был умен. Он высоко ценил свое военное искусство и теперь, глядя на карту, любовался совершенством задуманной операции: вторая стрела, направленная строго на юг, разделив полуостров почти на равные части, отсекала от Севастополя основную часть отступающего войска. Сюда бросал он свои лучшие дивизии - Саксонскую и Нижнесаксонскую, - которые показали, на что они способны, когда первыми в группе армий «Юг» форсировали Днепр. Саксонцы умели воевать, и генерал был уверен, что они поставят надежный заслон, облегчив тем самым задачу ударной группе.

Хищный клюв третьей стрелы смотрел на восток, куда пыталась уйти другая армия. Через узкий Керченский пролив она могла ускользнуть на Кавказ, что было бы упущением. Опередить её и, охватив дугой, прижать к гнилым водам Сиваша, а затем уничтожить - таким представлялся генералу завтрашний день. Он знал, что у противника нет танков, плохо с оружием. Они были беззащитны в голой степи, и его воображение уже рисовало картины усеянного трупами поля битвы. Даже не битвы, а побоища, потому что как раз у него было все: и танки, и авиация, и сильная артиллерия, и в несколько раз больше солдат.

Разведчики впервые видели врага так близко. По шоссейной дороге шли танки с черными крестами на башнях. Из каждого люка, уверенно высунувшись по грудь, выглядывали танкисты. За танками в той же колонне следовали бронетранспортеры с автоматчиками. Чуть поотстав, чадила колонна бензовозов.

Шоссе уходило на юг. К голубым севастопольским бухтам.

С тех пор как в предрассветье ушла, растаяв во мраке, полуторка с разведчиками - лейтенантом Яковлевым и краснофлотцем Морозом, - не смыкал глаз командир батареи лейтенант Заика. Все предыдущие сутки на северном небосклоне полыхали зарницы и громыхали раскаты, а небо над головой оставалось ясным, и по ночам мерцали звёзды. Внезапно наступившая тишина сулила беду, и крепла мысль, что на Крымском перешейке одолел враг.

Но вот в эфире заработала рация, и лейтенант Яковлев передал, что по шоссейной дороге наблюдается перемещение значительных сил противника в направлении Севастополя.

- Колонну накроем в зоне достижения огня, продолжать наблюдение, - приказал Заика.

Комиссар Муляр стоял рядом, рослый белорус, много повидавший за свою жизнь.

- Коль немцы двинулись на Севастополь, нас им не миновать. Поговори, командир, с народом, скажи людям слово, пока есть для этого время - сказал комиссар.

Маскировочная сеть отбрасывала пятнистую тень на лица морских артиллеристов. Лейтенант Заика поднялся на зарядный ящик, чтобы все его могли видеть. И чтобы он тоже всех мог видеть. Бескозырки, синие воротники с тремя белыми полосками, бронзовые лица. Молодые крепкие парни, Вот ленинградец Дмитриев - высоченный, огромный, истинный богатырь. Рядом юркий, подвижный, находчивый и острый на язык севастополец Шмырков. Вот командир орудия белорус Кардаш. Его товарищ и тоже командир орудия украинец Спивак. Тихий, застенчивый наводчик Лунев… И таких сто тридцать, стояли, ждали, зачем позвал их командир.

- Друзья мои, краснофлотцы! - так он обратился к ним. - Моряки - черноморцы!.. Враг рвется к Севастополю!.. И враг этот силен!.. И враг отважен!.. И Враг этот Вооружен до зубов!.. Говорю это вам не для того, чтобы запугать вас, и для того, чтобы каждый из нас сказал сам себе, что отваге врага мы должны противопоставить большую отвагу. Силе - большую силу! Его умению воевать - наше умение воевать! Будем бить по врагу из всех орудий!.. Будем бить их штыками… Будем рвать зубами, но поклянемся, что врага, пока будем живы, не пропустим!..

И когда все, как один, вымолвили: «Клянусь! », комиссар подвел итоги:

- Правильные слова сказал нам командир. А теперь к орудиям! Не доходя степного селения с простым русским названием Ивановка авангард мотобригады генерала Циглера свернул в балку и остановился на отдых, последний перед броском на Севастополь, до которого оставалось не более сорока километров.

День был жарким, и танкисты, покидая свои стальные машины, сбрасывали черные комбинезоны и растягивались на траве в ожидании, когда их накормят из полевых кухонь.

Остывали заглушенные танковые моторы.

И тени редких облаков скользили по машинам и танкам, уплывая на восток…

Сколько раз, выкрикивая командные слова на учебных стрельбах, волновался лейтенант Заика, потому что очень хотелось поразить ему цель. Почему же теперь, готовясь отдать команду, не волновался командир, а ликовал?.. Да потому что с той минуты, как передал Яковлев координаты расположившейся на отдых мотоколонны и танков, жажда мщения охватила Заику. За бомбы, сброшенные на спящих людей; за смерть, которую принесли чужеземцы на своих штыках; за тех женщин и детей, вспухшими телами которых был усеян Каламитский залив. И зазвеневшим от нетерпения голосом крикнул лейтенант Заика:

- Пеленг сорок два… Дистанция пятьдесят три кабельтовых… По вражеским тан-ка-ам… Зал-лп!

Изрыгнув огонь и дым, ахнули все четыре пушки, и дымящиеся гильзы со звоном покатились по бетону орудийных двориков.

Командир знал, что не увидит разрывов: слишком далеко было до цели, но он смотрел туда, куда улетели снаряды.

- Накрытие, товарищ командир! Забегали!.. - раздался в рации ликующий голос Яковлева. - Так их, бей гадов!

- Пять беглых! - скомандовал Заика.

- Отлично, командир! Горят бензовозы…

- Бьем их, ребята! - более не сдерживая радости, крикнул двадцатидвухлетний комбат. - Подожгли танки. А теперь… беглым… двадцать снарядов!..

А из эфира продолжали поступать сведения о том, что творилось в той тихой и уютной балке, где фашисты искали отдых, а нашли карающий огонь. Взрывались цистерны, наполненные горючим баки, припасенные для Севастополя снаряды. Взрывались гранаты в кузовах бронетранспортеров. И, все яростнее, все громче завывая, полыхало пламя.

Теперь можно было скомандовать: «Дробь! », что с петровских времен или того раньше означало конец стрельбы. Заика удовлетворенно вздохнул и, открыв журнал боевых действий, сам того не ведая, сделал историческую запись:

«30 октября 1941 года в 16 часов 35 минут батарея открыла огонь по моторизованной колонне противника. Противник уничтожен».

Как всегда в полночь, начальник оперативного отдела штаба вражеской армии докладывал своему командующему положение на театре боевых действий. Указка полковника порхала по карте и голос его был подчеркнуто бесстрастен, пока острие указки не уткнулось в побережье Каламитского залива.

- Сегодня, - произнес полковник и прочистил горло, - неизвестная батарея русских внезапным налетом накрыла весь авангард мотобригады Циглера…

Брови генерала удивленно поползли наверх.

- Как это понимать? - спросил генерал.

Полковник пожал плечами.

- Танкисты и мотопехота остановились на отдых.

- Ну и что же было потом?

- Генерал Циглер вызвал авиацию, мой генерал.

- Ну и?.. - нетерпеливо спросил генерал.

- Батарея уничтожена.

- Батарея уничтожена, - повторил генерал и с укором взглянул на подчиненных. - И всё-таки, господа, мы потеряли уже сутки. И это на самом важном для нас направлении… Распорядитесь, полковник, выслать к месту уничтоженной батареи офицера штаба, пусть разберется для отчета непосредственно на месте. Потерять сутки из-за какой-то одной-единственной батареи - это слишком большая роскошь, господа.

Было заметно, сколь сильно он раздосадован.

Легковая машина, раскрашенная для маскировки желтыми и грязно-зелеными пятнами, свернула с Евпаторийского шоссе на ответвление, ведущее в прибрежное село Николаевку. В машине кроме водителя находились офицер и два автоматчика.

- Парни из люфтваффе передали, что разбомбленная ими батарея находится севернее Николаевки. Значит, из Николаевки к батарее должна вести дорога, будь внимательней, Курт, и не пропусти ее, - сказал офицер, обращаясь к водителю.

Село приближалось - побеленные домики, черепичные крыши, сладковатый запах скотного двора. Один из автоматчиков, закрыв глаза, с наслаждением втянул воздух. Толстый рыжий фельдфебель усмехнулся.

- Давно навоз не разгребал, Курт, так? Потерпи, ещё немного - и это все твое. - Фюрер пообещал всем особо отличившимся выделить личные усадьбы в Крыму, - сказал офицер.

На северной окраине села машина остановилась. Вдоль моря действительно шла дорога. Офицер с биноклем в руках вышел из машины. Он уже пожалел, что поехал без взвода охраны. Опустив стекла, автоматчики выставили наружу вороненые стволы. И в этот момент воздух дрогнул от орудийного выстрела.

- Шнель! - крикнул офицер, стремглав юркнув в машину. - Назад, Курт!

Но удрать им не удалось: моряки, засевшие на околице в засаде, уничтожили машину гранатами. Одного из автоматчиков - толстого рыжего фельдфебеля, который остался жив, - под конвоем отвели на батарею.

На этот раз 54-я била по центру большого селения Булганак, где все те же Яковлев и Мороз обнаружили штаб какого-то крупного соединения. Какого соединения, они не знали, но в том, что это действительно штаб, разведчики не сомневались: легковые автомобили, фургоны с радиоустановками, подразделение мотоциклистов на площади перед зданием школы говорило о том. Да и само село, расположенное на шоссе в преддверии Альминской долины, было самым удобным местом для руководства наступающими на Севастополь войсками.

На окраине села солдаты выгружали из грузовиков зеленые снарядные ящики, наверное, создавали склад боеприпасов. Чуть ближе к центру стояла колонна бензовозов.

Глядя на пруты антенн, Яковлев сразу понял, что на этот раз их мигом засекут, но иного выхода не было.

Первый снаряд ушел в сады.

- Перелет, - доложил на батарею Яковлев.

Батарея продолжала пристреливаться, и Яковлев, корректируя стрельбу, сразу же увидел, как из школы выскочили автоматчики и оседлали мотоциклы. «Уже засекли», - догадался он.

Пятый снаряд лег там, откуда только что отъехали мотоциклисты, совсем рядом со школой.

- Порядок, командир, уже совсем рядом, - передал Яковлев.

Мотоциклисты сворачивали на проселок. Яковлев медлил, хотел дождаться залпа. Вот знакомое завывание подлетающих снарядов. Они веером легли на площади. Лейтенант видел, как из окон посыпались стекла и в проемах появились перепуганные офицеры. Они выпрыгивали из окон и бежали в сторону садов. Ярким факелом пылал легковой автомобиль.

- Так держать, командир, - крикнул Яковлев и стал сворачивать рацию.

С вершины холма хорошо было видно, что мотоциклисты уже перекрыли дорогу на Николаевку. Оставалось одно - уходить прямо по степи. Подвывая мотором, полуторка рванула по балке к речному броду.

Словно стая гончих псов, спущенных на зайца, прямо по степи неслись мотоциклисты за пылившей впереди полуторкой. Разделившись, они обтекали полуторку, брали её в клещи и строчили из автоматов, целясь по кабине и по скатам. Широко расставив ноги, словно на палубе попавшего в шторм корабля, Мороз стоял посреди кузова и строчил из ручного пулемета, прижав его к бедру.

Пули прошивали деревянные борта, свистели рядом, но не задевали большую черную фигуру матроса, словно он был от них заколдован. Зато его огонь метко разил врага - три мотоцикла уже лежали в степи колесами кверху и бесполезным было бешеное вращение колес.

Отстреливаясь, уходила полуторка то ровной степью, то узкими балками. И, не выдержав этой гонки, немцы прекратили погоню.

Когда на берегу моря разведчики остановились, чтобы перевести дух, они услышали не только выстрелы своих пушек, но и взрывы чужих снарядов и поняли, что на батарее идет бой…

На этот раз командующий вражеской армии изменился в лице, когда услышал о случившемся.

- Как?! - вскричал он. - Но вы же сами меня уверяли, что никакой батареи больше нет!

- Сведения, к сожалению, оказались неверными, - отвечал полковник. - Эти русские нас обхитрили. Мы разбомбили фальшивую батарею, а настоящая сегодня нанесла удар по штабу мотобригады. Генерал Циглер, к счастью, остался жив, но жертв немало. Заодно в селении Булганак русские уничтожили запасы горючего и боепитание для танков. Попытка уничтожить батарею танками и полевой артиллерией закончилась, увы, печально для нас - на поле боя осталось пять средних танков… Итак, господин командующий, на счету этой батареи русских не менее двадцати танков и бронемашин, десятки грузовиков и бензовозов, урон в живой силе исчисляется сотнями солдат. Печальная правда, мой генерал.

Генерал молчал. Тот стремительный бросок моторизованных сил, который был задуман, чтобы с ходу взять Севастополь, рушился. Эта невесть откуда взявшаяся здесь батарея спутала все карты. Вот когда пригодилась бы ударная мощь лейб-штандарта «Адольф Гитлер», но предпринятое Красной Армией наступление со стороны Дона вынудило его бросить лейб-штандарт навстречу противнику, а потом фюрер не вернул свою лейб-гвардию, посчитав, что у 11-й армии и без лучшей дивизии СС достаточно сил, чтобы овладеть Крымом. И здесь фюрер был прав: сил вполне хватало, чтобы разбить Крымскую группировку русских. Генерал подошел к карте.

- Так где эта батарея, полковник?

- Батарея находится здесь, - сказал полковник, указывая обведенную красным карандашом точку на берегу залива.

- Странно, - в задумчивости проговорил генерал. - Ведь они совсем одни. Как Робинзоны на необитаемом острове.

- По всей вероятности, это береговая батарея, её предназначение - топить корабли, а не вести огонь по танкам.

- Это наша логика, полковник. Если бы на батарее был наш гарнизон, в сложившейся ситуации мы бы взорвали все к чертовой матери и присоединились к основным силам. Так поступают разумные люди. Вот почему огонь батареи застал нас врасплох! Эти русские на батарее воюют против разума, против логики, но они уже двое суток отсекают от Севастополя мотобригаду и привязанную к ней пехотную дивизию Линдемана, и получается, как это ни парадоксально, разум на их стороне. Это чисто славянская черта - сражаться за каждую пядь своей земли, презрев смерть, но у любого настоящего солдата эта черта не может не вызывать восхищения.

Генерал ещё раз взглянул на карту и проговорил жестким голосом:

- Батарею атаковать с утра. Навязать бой, который станет для них последним. Этого будет достаточно, чтобы мотобригада наконец-то двинулась на Севастополь, где, я думаю, за эти двое суток проделана немалая работа по укреплению обороны. Эти русские безумцы, с которыми завтра будет покончено, вырвали у нас внезапность натиска, который, несомненно, принес бы нам победу. Теперь для победы остается последнее средство - штурм!

В балладах не принято цитировать документы. Строгий язык документа противопоказан поэзии, противопоказан и возвышенному стилю прозы, которым достойно говорить о подвигах. Право, люди, заложившие первый камень в бессмертный подвиг Севастополя, сами достойны бессмертия. Их следовало бы воспеть в балладах, в былинах, ибо то, что они сотворили, не выдумка, а быль. И пусть доскажет эту героическую быль сухим языком фронтового отчета генерал Петр Алексеевич Моргунов:

«1 ноября батарея № 54, будучи отрезанной противником от Севастополя, продолжала вести неравный бой с превосходящими силами врага. С 11 час. 20 мин. до 15 час. 10 мин. артиллеристы несколько раз открывали огонь по колоннам, выпустив 130 снарядов. Противник огнем двух батарей стремился подавить сопротивление героев-артиллеристов. На батарее появились убитые и раненые, было уничтожено орудие. Во второй половине дня 8 самолетов противника нанесли бомбовый удар, несколько человек было убито и ранено. Гитлеровцы силой до батальона атаковали батарею, но атака была отбита огнем орудий и пулеметов. Несмотря на тяжелое положение, личный состав батареи № 54 стойко держался, поражая своим метким огнем врага.

Жены комбата Заики, военфельдшера Портова и старшины Заруцкого под обстрелом и бомбежкой оказывали помощь раненым, разносили пищу бойцам.

2 ноября положение ухудшилось. С 8 час. утра в течение полутора часов батарея вела огонь по колоннам противника. Около 10 час. противник открыл огонь из трех тяжелых полевых батарей. Вскоре последовал налет авиации, которая бомбила и штурмовала батарею, а затем снова - артиллерийский обстрел. Вся батарея была усеяна воронками от снарядов и бомб, была разрушена часть убежищ, в одном из которых погибли тяжелораненые.

Батарея продолжала сражаться. Артиллеристы устраняли повреждения в орудиях и снова открывали огонь по врагу. Росли потери на батарее. Большинство раненых оставались на своих боевых постах у орудий и пулеметов.

Немецко-фашистская пехота снова атаковала батарею силою до батальона, но герои-артиллеристы огнем отразили эту атаку, а также атаку двух эскадронов румынской кавалерии с большими потерями для врага.

Положение осаждённых становилось все тяжелее: впереди атакующий противник, сзади море - отходить было некуда. Превосходство противника в силах было слишком велико. К 13 час. 20 мин. на батарее уцелело только одно орудие, но артиллеристы продолжали сражаться ещё в течение трех часов, отбивая атаки противника ружейно-пулеметным огнем и гранатами. Отвагу и находчивость проявил матрос Мороз, который пробрался с пулеметом в расположенную вблизи деревню и с фланга открыл меткий огонь по наступающим врагам. Смелые вылазки совершили бойцы Нечай и Анисимов.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒