«Смерть немецким оккупантам! 7 страница

Фельдмаршал фон Рундштедт, командовавший группой армий «Юг» и после фельдмаршала фон Манштейна наш самый талантливый полководец во время второй мировой войны, в мае 1941 года сказал о приближающейся войне: «Война с Россией - бессмысленная затея, которая, на мой взгляд, не может иметь счастливого конца».

К событиям, о которых пойдет речь далее, фельдмаршалы Рундштедт и Манштейн имеют самое непосредственное отношение.

Первый - как главнокомандующий группой армий «Юг».

Второй, в ту пору ещё только генерал-полковник, - 12 сентября 1941 года возглавил нацеленную на Крым 11-ю полевую армию.

КОМЕНДАНТ БЕРЕГОВОЙ ОБОРОНЫ КРЫМА

Это верно, что сражаются армии. Но верно и то, что побеждают всё-таки люди. На Бородинском поле ни одна из сторон не получила явного преимущества. Но в тот час, когда Кутузов решил без боя отвести свои войска, Наполеон проиграл не только войну, он потерял корону.

Событие, о котором пойдет здесь речь, даже не событие, а эпизод, каких немало случалось в войну и о котором можно говорить, как о событии только в силу его влияния на весь ход событий в Крыму, не явилось на свет само по себе, а было результатом мыслей и поступков многих вовлеченных в общее дело людей. Когда невысокого роста, широкоплечий лейтенант Заика появился в каземате генерала Моргунова, этому событию уже был дан ход. Так, положив в землю зерна, мы ещё не знаем, каким будет урожай, урожая ещё нет, и где-то витает опасение, что его вообще не будет, и в то же самое время он уже есть, потому что зерна лежат в земле.

На листке календаря стояло число - 21 августа 1941 года.

Накануне Петр Алексеевич Моргунов вернулся из поездки по Крымскому перешейку, где, как ему доложили перед отъездом, уже велось строительство оборонительных сооружений. Начиная с 14 августа, когда пришло распоряжение Ставки сформировать для обороны Крыма на базе 9-го стрелкового корпуса 51-ю Отдельную армию с полномочиями фронта, к его былым обязанностям начальника севастопольского гарнизона и командующего Береговой обороной флота прибавилась ещё одна обязанность - коменданта Береговой обороны Крыма с подчинением командарму 51-й, кандидатура которого ещё решалась в Москве. Буквально на следующий день позвонил по прямой связи наркомвоенмор Николай Герасимович Кузнецов и приказал выделить для укрепления перешейка тяжелую артиллерию из резерва главной базы. Поэтому Моргунов и выехал на перешеек, чтобы на месте выбрать позиции для новых батарей, решив заодно, сколько же их возвести и сколько орудий установить на каждой батарее.

В сопровождении двух офицеров от артиллерии и инженерных войск Моргунов изъездил весь район от Чонгарского моста до Перекопа. Обвалившиеся окопы, ошметки ржавой колючей проволоки, выщербленные снарядами бастионы Турецкого вала ещё напоминали о героическом штурме Перекопа войсками комфронта Фрунзе.

С нарастающей тревогой Моргунов замечал, что возведение новых оборонительных сооружений велось малыми силами, к тому же с вялостью, преступной для военного времени. Эмка* пылила по проселочным дорогам, и он все больше убеждался, что Крым совершенно не подготовлен к обороне. Оно, казалось бы, и понятно: ну кто всерьез мог предположить, что на этом узком степном перешейке снова придется воевать. Уже давно все считали, что и глубокий Татарский ров, от которого и родилось само понятие Перекоп, и Турецкий вал, возведенный два века тому назад по заказу турецкого султана французскими фортификаторами, принадлежат лишь одной истории да еще, быть может, киностудиям, вздумавшим снимать здесь исторические фильмы.

* Легковой автомобиль ГАЗ-М1 производства Горьковского автозавода. Прим. OCR.

Враг уже стоял за Днепром, осаждал Одессу, пытался овладеть Киевом. От Перекопа до излучины Днепра, где немцы могли появиться со дня на день, было всего-то несколько часов хода на автомобиле, и Моргунов, все яснее оценивая складывающуюся ситуацию, сидел в машине с нахмуренным видом, он понимал: плохо дело!

Мутные, как зеленое бутылочное стекло, воды Сиваша дышали гнилью. Красные солончаки и серебристо-серая полынь вблизи берегов, а далее, куда ни кинь взгляд, серая, как расстеленное солдатское сукно ровная степь… Моргунов вспомнил, как 8 ноября 1920 года сильные отгонные ветры неожиданно так понизили уровень воды, что комфронта Михаил Фрунзе тут же принял решение форсировать Сиваш в районе Литовского полуострова. Если бы не те ветры, то пришлось бы идти на штурм, брать укрепления в лоб, как это делала 51-я дивизия Блюхера. Она вынуждена была идти на верную смерть, иначе противник смог бы часть своих сил перебросить на Литовский полуостров и сбросить обратно в Сиваш немногочисленный авангард Красной Армии. Двадцать лет спустя Моргунов, участник тех событий, понимал, как легко было перекрыть ту тонкую струйку, которая, просочившись сквозь укрепленный рубеж, разрушила, казалось бы, неуязвимую оборону врангелевцев. И он помнил, как потом конница вырвалась на просторы Крыма и с ходу ворвалась в Керчь, в Феодосию и в Севастополь, который покидали, отчаянно дымя, дредноуты, крейсера и миноносцы английского и русского флотов. Белогвардейцы увели отечественные корабли в Бизерту, лишив родину сильного флота. Моргунов отметил это вскользь, главное же было в другом - и генерал Моргунов это сейчас понимал как никогда - в том, что Севастополь уязвим с суши. Логика подсказывала, что проще всего защитить Севастополь именно здесь, на Перекопе. Вот почему так важно было все предусмотреть, увидеть все слабые места, все, чем мог воспользоваться враг. Имея у себя в резерве тридцать одно морское дальнобойное орудие, которыми надлежало укомплектовать запланированные батареи, он подумал о том, что Каркинитский сектор следовало бы усилить ещё двумя тяжелыми полевыми батареями. Потенциально уязвимым тогда оставалось лишь одно место - берег Каламитского залива, где в 1854 году высадилась англо-французская армия. Немцы не могли не помнить об этом. Любой, даже немногочисленный, но сильный, мобильный десант мог нанести коварный удар с тыла на заранее намеченном участке, и в пробитую брешь неминуемо бы хлынула, все сокрушая на своем пути, многочисленная немецкая армия.

Думая об этом, Моргунов на обратном пути приказал завернуть в Николаевку, севернее которой в Каламитский залив острым уступом выдавался мыс. Глинистый высокий берег здесь был отвесно крут, и Моргунов подумал, что лучшей позиции для береговой батареи на случай морского десанта и не сыщешь.

Как раз совсем неподалеку отсюда и высадились 1 сентября 1854 года англо-французы. «Пусть и батарея носит пятьдесят четвертый номер, - подумал он.

Пусть это напоминает нам о тех событиях, следом за которыми началась героическая оборона Севастополя».

Если бы в тот августовский день генерал Моргунов знал, как он близок к истине…

ЛЕЙТЕНАНТ ЗАИКА

Лейтенант стоял и молча смотрел на генерала.

- Повесь фуражку и иди сюда, - сказал генерал, жестом подзывая лейтенанта к столу, где лежала расстеленная карта Крыма.

Перед тем как вызвать к себе Заику, Моргунов внимательно изучил личное дело лейтенанта. Родом из Кременчуга. Возраст - 22 года. Год назад закончил Севастопольское военно-морское училище Береговой обороны имени ЛКСМУ. Отлично показал себя на выпускных стрельбах. Упорен. Скромен. Открыт. Честен. Хороший спортсмен. Пользуется авторитетом. Будучи помощником командира батареи номер два на Константиновском мысу, в ночь на 22 июня давал оповещение «Большого сбора» сигнал «Юкон». И вот теперь, глядя на ладно сбитого лейтенантика, генерал подумал: не слишком ли он большую ответственность возлагает на плечи этого молодого человека, назначая его командиром 54-й батареи? Ведь в его распоряжении имелись командиры и старше и опытнее Заики… Правда, окончательного слова ещё не было сказано, Моргунов снова пытливо взглянул на Заику.

- А ты чего это голову вдруг побрил? - удивленно спросил генерал, вдруг вспомнив, что Заику его товарищи называют Ваней-чубчиком. Это генералу тоже сообщили, когда он наводил справки.

Лейтенант улыбнулся.

- Врач на батарее велел, товарищ генерал, - пояснил он. - Немец бомбит, вон уж сколько ранений в голову, осколки каску запросто пробивают. Доктор и велел всему личному составу постоянно брить головы, чтобы ему потом время на эту процедуру не терять.

- Предусмотрительный у вас доктор, - покачал головой генерал, не понимая, почему ему вдруг стало весело. - И что же, все подчинились?

- Все, как один, побрили, товарищ генерал. Да чего там, все равно причесываться некогда: целый день по батарее носишься, то одно, то другое, а ночью у дальномера торчишь - парашюты с минами засекаешь.

- Некогда, говоришь, а вид у тебя такой, словно прибыл ко мне прямо из парикмахерской, - генерал усмехнулся.

- А я, товарищ генерал, несмотря на временные военные сложности, надежду по-прежнему имею девушку хорошую встретить. Надеюсь, что, взглянув на меня, найдет она во мне теперь нечто общее с героической внешностью товарища Котовского.

- Думаешь, достаточно побрить голову, так уже вылитый Котовский? - снова улыбнулся генерал.

- Ну пусть и не вылитый, товарищ генерал, а всё-таки лишний шанс имеем, - с уверенностью сказал лейтенант, и Моргунов вдруг понял, почему он остановил выбор на Заике: у таких парней, как этот лейтенант, и в трудную минуту руки не опустятся. Надежная порода людей, на которую всегда можно положиться.

- Ну так вот, лейтенант Заика, - лицо Моргунова вмиг посуровело, на лбу обозначились складки. - С сегодняшнего дня ты назначаешься командиром новой береговой батареи номер пятьдесят четыре. Назначение батареи - отражение морского десанта, для чего тебе вверяются четыре стодвухмиллиметровых орудия. Начнешь на пустом месте, если есть сомнения, высказывай.

- Приложу все силы, чтобы оправдать доверие командования, ваше доверие, товарищ генерал, - сказал Заика, не выкрикнул, а именно сказал, и это тоже понравилось генералу.

- Скрывать не буду, лейтенант, положение у тебя незавидное. Пойми это сразу. Взялся за гуж, не жалуйся потом, что не дюж, никаких оправданий не примем! Враг прет на Одессу; по нашим сведениям, Антонеску парад на Соборной площади назначил на двадцать третье августа. Хрен у них что получится из этой затеи, вместо парада торжественные похороны - это мы обещаем. Думаю так: пока Одесса в наших руках, враг на высадку десанта не пойдет. Слишком рискованно, когда наш флот господствует на море, Там не дураки, это понимают. А вот как дальше все повернется, жизнь покажет. Откровенно говорю тебе об этом, потому что времени на раскачку у тебя, лейтенант, нет. Задача, считай непосильная. Так чего же я от тебя тогда хочу? А хочу, чтобы ты с этой непосильной задачей справился! И всего-то.

Говоря все это, генерал внимательно смотрел на лейтенанта, который по возрасту годился ему в сыновья, и видел, что слова его не пугают Заику, хотя не мог он не понимать, чем чревата для него новая должность, не мог не отдавать себе отчета в том, что, взвалив на себя ответственность, он отвечает за батарею головой не в переносном, а в самом буквальном смысле. И нравилось генералу в лейтенанте то, что парень согласен был взвалить на свои плечи ответственность без всяких оговорок. И всё-таки по молодости лет он мог столкнуться с проблемами, справиться с которыми ему будет непросто, и поэтому генерал решился добавить ещё несколько слов:

- Я тебя назначаю, Иван Заика, за тебя и несу ответственность. И с меня строго спросят. И поэтому, если всерьез забуксуешь, не жди худшего, сразу дай знать. И ещё себе уясни: противник не должен проведать о батарее. Маскируй работы. И потом, когда уже все будет готово, не выдай свое присутствие раньше времени. Внезапность, как тебе внушали в училище, - это половина успеха, и это правда. Враг доказал, что умеет взять внезапность на вооружение, теперь черед показать и нам, что мы не лыком шиты. Уяснил?

- Уяснил, товарищ генерал, - ответил Заика.

Моргунов кивнул.

- Ну, тогда и принимайся за дело, - сказал генерал.

Она говорила, а я слушал ее, ничего не записывал, только запоминал, потому что не запомнить то, что рассказывала она, уже было невозможно.

- Ваня в Николаевке появился двадцать четвертого августа. Почему запомнила число?.. А как его не запомнить, если вся моя жизнь с того дня изменилась?! Запомнила я этот день на всю жизнь! Сама я крымчанка, родом из Новопокровки. После семилетки поехала учиться не в Симферополь, а в Феодосию, до нее было ближе. Закончила медтехникум и по распределению попала в Николаевку. Врачей тогда с дипломом в селе не сыщешь, в городе их не хватало. Фельдшеры всем заправляли. Помню, нам в техникуме так и объясняли: фельдшер - это человек, который заботится о других в полевых условиях, «фельд» - по-немецки «поле», другими словами: фельдшер - это лекарь для сельской местности. А лекарю и двадцати ещё нет. Приехала, гляжу: медпункт хороший, с приемным покоем, с амбулаторией, есть стационар - более десяти коек. Одна медсестра. Была она чуть постарше меня, мы с ней сразу же подружились. И вот двадцать четвертого августа только мы с ней одеяла на окна повесили для светомаскировки, как кто-то в дверь стучится. Открыли. На пороге стоит один знакомый товарищ из сельсовета и какой-то морячок.

- Вот это и есть фельдшерица наша николаевская, Валя Хохлова, комсомолка, - зачем-то говорит сельсоветчик моряку, а затем уже ко мне обращается:

- Вот, Валентина Герасимовна„привел к тебе товарища командира на ночлег.

А моряк добавляет:

- На одну ночь, подружка, завтра как-нибудь на местности разберусь.

Говорю:

- Проходите, товарищ командир. Стационар уже какими-то бойцами в морской форме занят, а в приемной ещё свободная кушетка есть.

А он:

- Да мне, сестричка, хоть на полу.

- Зовите меня Валентина Герасимовна, - говорю я ему строго и веду в приемный покой, где стоит кушетка.

Стелю я ему, а он все на меня смотрит, смущает. Постелила, говорю:

- Спокойной ночи, товарищ командир.

- Спокойной ночи, - отвечает, а сам смотрит так, словно не хочет, чтобы я уходила. «Ну нахал! » - думаю. Лицо бронзовое, голова бритая - ну чистый абрек, каких в кино показывают.

Утром принесла ему молока с хлебом. А он сидит без кителя, в белой маечке. И мускулами нарочно играет, выставляется, какой красивый.

- Ну и сладкое у вас тут молоко, - говорит, когда поел. Встает, напяливает китель и вдруг, представляете себе, ни с того ни с сего наклоняется и целует меня в щеку.

«Вот тебе и товарищ командир, - думаю. - Ничего себе командир, просто развязный нахал, думает, раз моряк, то, значит, все ему можно…» Я покраснела, выскочила за дверь, даже не видела, когда он ушел.

Через несколько дней снова заявляется. С гитарой. Тут война идет, а он с гитарой! И нахально просится переночевать. Ну а как откажешь командиру, даже если бы мой личный дом был, все равно не имею права отказывать; но злюсь на него страшно.

- Ночуйте, - говорю, а сама и не смотрю на него.

А он ведет себя как ни в чем не бывало. Говорит:

- Не сообразите ли, Валентина Герасимовна, мне чего-нибудь поесть, хотя бы чаю с хлебом, весь день не ел.

Ну, я, конечно, принесла ему хлеба, помидоры у меня были, сало. Чайник на электроплитку поставила. Захожу, а он опять в своей белой маечке на кровати сидит и гитару настраивает.

- Садись, - говорит, - Валюша, сегодня я для тебя петь буду.

Думаю: «Тоже мне Лемешев нашелся! » После «Музыкальной истории» мы все на Лемешеве помешались.

А он словно мои мысли угадал.

- Оно, конечно, - говорит, - я не Лемешев, но тоже чувства имею и через песню передать их могу.

И запел «Очи черные, очи карие», Да так хорошо запел, что от неожиданности я даже растерялась. Глаза у меня, как видите, действительно карие. И выражением лица он мне дает понять, что как бы обо мне поет. Хоть и думаю, что с такими парнями, как этот командир, ухо нужно держать востро, а сама таю. Он пел, пел, а потом встает, обнимает меня своими железными ручищами и целует… Меня ещё никто так не целовал. Аж голова закружилась, недаром говорится, что голову человек теряет. Я уж почти её потеряла, когда удалось вырваться.

Спрашиваю:

- И не стыдно?.. Вот так…

А он на меня с восхищением смотрит. И нет, чтобы как-то оправдаться, извиниться, говорит:

- Бывают же такие красивые девушки! Ах, чует мое сердце, что погиб в Николаевке лихой артиллерист.

Я его и слушать не стала, сразу за дверь. Шмыгнула к себе в комнатенку и дверь на крючок закрыла. Утром пришла - а его уже нет. Записка только на столе лежит. Навестить обещает. А я даже не знаю, как его зовут. Для меня он по-прежнему товарищ командир, подпись неразборчива.

Пришла моя напарница, а я реву. Она переполошилась: обидел кто?

Я сквозь слезы отвечаю:

- Обидел! И рассказываю, что вчера случилось.

А она вдруг стала хохотать. Говорит:

- Милая, да ты же сама в него влюбилась.

- Ну вот еще, - говорю. - С чего это ты взяла?.. Да и какая сейчас может быть любовь, сейчас война!

- Война-а-а… - Она смеется. - А вспомни, - говорит, - фильм «Чапаев». Что, не было тогда войны?! А Петька с Анкой-пулеметчицей друг друга полюбили. Вы чем хуже?

Это её «вы»… Уже поженила. До сих пор помню, как сердце сжалось, когда она это сказала. Говорю:

- Я даже имени его не знаю!

- Узнаешь еще, не беда, - отвечает. - И смеется, и заливается. Весь день надо мной подтрунивала. Вечер подошел, а я уже жду. А его нет. И на второй день нет! И на третий, и на четвертый… Я уж думаю, хоть бы пришел наконец, а он все не приходит. Неделя прошла - нет! Дней через десять прибегает ко мне матрос.

- Я за вами, Валентина Герасимовна. Командир прислал. Велел сказать, что очень вы ему нужны.

Думаю: не дай Бог что-нибудь случилось. Хватаю на всякий случай сумку с медикаментами. Приходим. Земля разворочена. Жарко. Кирками, лопатами, ломами работают, а земля сухая и красная, словно ржавчина. А под землей - скала. Пыль на потные тела садится, измазаны все как черти. Я своего командира и не узнала сразу. Такой же, как все, чумазый, ломом скалу долбает. Матрос его окликнул и тут же исчез. А мой командир лом отложил, вскарабкался ко мне.

- Видала, что творится? Суток не хватает, людей не хватает, ломов вон и тех не хватает… Значит, так, я тебя, Валюша, люблю, предлагаю тебе стать моей женой. - Выпалил и смотрит на меня.

Говорю ему:

- Вы вон мне предложение сделали, а я даже не знаю, как вас зовут. Хотя бы представились для начала.

Отвечает:

- Оплошность свою исправлю. Иван сын Иванов. И фамилия простая - Заика.

- Не очень звучная фамилия, - говорю. - Но я согласна.

- Ну вот и умница, - говорит он и показывает на палатку. - Как время выпадет, пойдем все и оформим честь по чести, а сейчас запомни - вон моя палатка. Теперь она наша.

Стояла она на берегу - зеленая брезентовая палатка, где была раскладушка и чемодан с его вещами. И стала эта палатка нашим первым семейным домом. По ночам мы слышали, как внизу под обрывом шумит прибой. И так пахло полынью горько и сладко, что не забыть мне этого никогда…

СУТЬ ПОЛИТИЧЕСКОГО МОМЕНТА

Всё-таки пришел такой день, когда лейтенант Заика, набрав коммутатор, попросил соединить его с генералом Моргуновым. Услышал голос генерала, проговорил:

- Забуксовал, товарищ генерал.

- В чем дело?

Голос генерала был резким, и Заика подумал, что генералу, наверное, не до него, но уже все равно ничего нельзя было исправить, и поэтому он сказал:

- Нужна комиссия, товарищ генерал. Кто-то из нас - я или политрук батареи - неправильно понимает задачу момента! Поправляюсь - политическую задачу момента. Прошу срочно разобраться.

- Завтра будем у тебя, - изрек Моргунов и дал отбой.

Батальонный комиссар, что соответствовало капитану, и званием и годами был старше командира батареи. Никто не знал, почему он был назначен политруком батареи, но сам он явно тяготился тем обстоятельством, что командиром у него был мальчишка, лейтенант, и, возможно, по этой причине, он вмешивался чуть ли не во все его распоряжения. Одно это Заика, пожалуй, ещё вытерпел бы, хуже было другое: политрук ввел за правило каждый день проводить занятия по политграмоте и, отложив шанцевый инструмент, батарейцы по полтора часа в светлое время суток проводили с блокнотами и карандашами в руках. И это в то время, когда каждая минута была на счету. Когда Заика высказал свое недоумение, глаза политрука нехорошо сузились и в голосе прозвенел металл.

- Разберемся, товарищ лейтенант! Вижу, вы не понимаете сути настоящего политического момента, ничего, разберемся…

- Сейчас, товарищ батальонный комиссар, есть один главный политический момент - это защита Родины! Я так это понимаю! И пусть партия решит, кто из нас прав!

Выпалив это, Заика пошел звонить Моргунову. «Если я не прав, - думал он, - пусть меня снимают. Пусть даже разжалуют, но мириться с тем, что мы теряем драгоценные часы, я не буду».

Разбор конфликта на следующий день был коротким. Начальник политотдела Береговой обороны полковой комиссар Силантьев, уяснив суть разногласий, отстранил батальонного комиссара. Что с ним стало дальше, Заика не знал, но через несколько дней на батарее появился новый комиссар - бывший кузнец, начавший службу на флоте ещё в двадцать седьмом году, Савва Павлович Муляр. Представляясь командиру, он сразу же сказал:

- Все знаю. Твое поведение расцениваю как принципиальное. Рад, что ты нашел в себе мужество поставить вопрос, и уважаю тебя за это. Будем служить вместе, надеюсь, не разочаруешься. А сказал ты верно: защищать Родину и бить фашистских гадов - это и есть главная политическая задача момента! И баста, лейтенант, вот тебе моя рука.

Так они познакомились.

ПОТРЯСЕНИЕ

Та осень сорок первого - и сентябрь и часть октября - была сухой и светлой. И крымская степь, посеребренная пахучей приморской полынью, в полдень дышала жаром, поэтому люди, возводившие батарею на обрывистом берегу Каламитского залива, оголяли по пояс свои сильные, лоснившиеся от пота, бронзовые тела. Без отбойных молотков, вручную, лишь киркой и ломом они крушили скалы, и красная земля была подобна запекшейся крови, пролитой за многие века на древней земле Таврии.

А мимо, курсом на Одессу, проходили военные и транспортные корабли с боеприпасами, провизией и подкреплением, а потом они возвращались обратно, имея на борту раненых, женщин, детей, стариков. Однажды все, кто был на берегу, стали свидетелями, как «юнкерсы» разбомбили пароход с красными крестами. По решению Международного Красного Креста ни одна из воюющих сторон не имела права бомбить или расстреливать из артиллерии госпитальные суда, а летчики не могли не видеть огромных красных крестов, намалеванных и на бортах, и на палубе, и даже на трубе, но они пикировали на судно и стряхивали на палубу продолговатые черные капли - так издали выглядели бомбы, Столбы огня, дыма и пара скрыли надстройки, а когда дым рассеялся, пароход, лежа на боку, быстро погружался.

Море не приняло погибших, море вернуло их земле.

В то утро потрясенные стояли батарейцы, с высокого обрывистого берега глядя на излучину залива, куда бриз сгонял мертвые тела и плавающие обломки. И не было зрелища более жуткого.

И душили слезы лейтенанта Заику. И думал он о том, что когда-нибудь фашисты ответят за каждого убитого человека, за этих женщин и детей. И судить извергов будет все человечество международным судом. Погибших хоронили несколько дней. Хоронили, как в седой древности, - без гробов. Да и не нашлось бы в Севастополе досок для гробов: весь имеющийся в наличии лес ушел на строительство ДОТов и ДЗОТов, на обшивку щелей и блиндажей.

* К описанию времени и места подходят:

16. 10. 1941 авиация противника потопила пароход «Большевик» (1412 брт) в районе Каркинитского залива в точке 45°44'с. ш. /31°58'в. д. (http: //tsushima. su/forums/viewtopic. php? pid=430631). Но этот транспорт шёл в балласте и число жертв - 4 человека.

Там-же, на Цусима. су, выдвигают предположение, что автор допустил вольность, описав гибель " Армении" (более 5000 погибших, см. http: //ru. wikipedia. org/wiki/Армения_(теплоход, _1928) или http: //svpressa. ru/war/article/43155/) или " Ленина" (http: //ru. wikipedia. org/wiki/Ленин_(пароход)), подходящие по времени (осень 1941 года) и месту событий (побережье Крыма).

Прим. OCR.

СОТЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ

29 сентября пошел сотый день войны…

Я пытаюсь вспомнить, что было в этот день. И не могу. Ничего конкретного.

Помню, что в доме много яблок и поздних груш. Сады уродили как никогда, ветки пригибаются к земле. Некому собирать урожай, некуда отправлять - Крым отрезан. Манштейн уже овладел Перекопом, и рубеж обороны полуострова проходит по Ишуньским позициям.

Теперь я знаю, как обострилось тогда положение на всех фронтах. 8 сентября гитлеровцам удалось окружить Ленинград, 10 сентября в Ленинград прибыл генерал армии Г. К. Жуков. Под Москвой немецкая сторона завершила обеспечение операции «Тайфун», генеральное наступление на нашу столицу спланировано на 2 октября. А тремя днями раньше румынский диктатор Антонеску обратился к Гитлеру с мольбой о помощи войсками и авиацией для взятия Одессы, откровенно признаваясь, что без этой помощи его армия, которая насчитывает 18 дивизий, Одессы не возьмет. И принимается решение направить в помощь Антонеску ещё две немецкие дивизии - это тридцать тысяч солдат! - а также три - четыре дивизиона тяжелой артиллерии, дивизион минометов «Небельверфер», дивизион инструментальной разведки, штаб корпуса, значительные силы авиации. Все это должно быть переброшено под Одессу в течение четырех недель…

«29 сентября, - читаю в книге генерала П. А. Моргунова «Легендарный Севастополь», - Военный совет Черноморского флота, оценив обстановку в Крыму, возбудил ходатайство перед Ставкой о переброске Отдельной Приморской армии из Одессы в Севастополь для усиления обороны Крыма». А это означало, что Одессу придется сдать врагу.

Как к этому предложению отнесется Ставка?

На следующий же день, 30 сентября, Ставка секретной директивой дает добро. С высоты сорокалетней давности со всей очевидностью ясно: промедли Ставка с этим решением - и мы одновременно потеряли бы и Одессу и Севастополь.

29 сентября строительство батареи на берегу Каламитского залива в самом разгаре. Мало вскрыть землю и вгрызться в скалу, необходимо на должной глубине выдолбить ниши для снарядных погребов, командный пункт, укрытия, лазарет. Все забетонировать, покрыть щитами, провести связь, установить орудия, создать вокруг батареи систему защиты: минные поля, окопы и индивидуальные противотанковые ячейки.

Этих ячеек не было на инженерном плане, ячейки придумал Заика. Он именовал их гнездами. Идею подсказали степные пауки - тарантулы. В детстве он ловил тарантулов, опустив в норку шарик липучей смолы на нитке. Заика подумал: а почему бы на танкоопасных направлениях не вырыть два ряда глубоких - не менее полутора метров - нор с нишами для гранат и бутылок с горючей жидкостью «КС»?

Наверное, среди батарейцев были и такие, кто, долбая ломом скалу, втихомолку поругивал командира за лишнюю работу. Возможно, что было и так.

Потом ему пришла в голову мысль в километре от батареи соорудить фальшивую батарею. Из бревен. Накрывая маскировочной сетью фальшивую батарею, не забыли оставить «упущение» для немецких летчиков…

От изнурительной работы и недосыпания они все осунулись. А осень уже вступала в свои права. На юг летели караваны птиц. Словно спешили очистить небо, словно предчувствие их гнало, словно заранее знали, что вскоре здесь закружат страшные птицы с черными крестами и свастиками…

ОПЕРАЦИЯ ВЕКА

Военными историками эта операция по эвакуации защитников Одессы будет признана как одна из самых выдающихся операций за всю историю.

Любая операция по отводу войск, любая эвакуация чревата опасностью, что противник, обнаружив отход, сокрушительной атакой сомнет заслоны и на плечах отступающих ворвется в город. Так было в Одессе, когда конники Котовского ворвались в порт, где белые ещё не завершили посадку на корабли. Итог известен: паника, корабли поспешно снимаются, на причале крики, давка…

Обычно при отходе оставляется заслон. Чем он крепче, тем больше шансов на успех операции в целом. И тем меньше шансов уцелеть у тех, кто остается в заслоне. Но такова жестокая логика войны, высказанная когда-то простыми словами: сам погибай, а товарища выручай.

Первоначальный план эвакуации, утвержденный и Военным советом Одесского оборонительного района и Военным советом флота, предусматривал постепенное сокращение линии фронта с одновременным отводом части войск в порт. Последний рубеж обороны проходил уже в черте города. Две стрелковые дивизии должны были удерживать его в течение двух суток, а затем ночью отойти в порт, чтобы погрузиться на корабли. Это был самый обычный, хрестоматийный вариант, в нем не было ни дерзости, ни блеска.

В чьей голове родился новый план, достоверно не известно. Молва называет командующего Приморской армии генерал-майора Ивана Ефимовича Петрова. Не исключено*.

* Ратной судьбе этого замечательно о человека посвящена книга «Полководец», написанная писателем Героем Советского Союза Б. Карповым. http: //militera. lib. ru/bio/karpov2/index. html

План был настолько дерзким, настолько лежал за пределами допустимого, что на него было, конечно, непросто решиться. Для его осуществления было необходимо ввести противника в заблуждение. Нужно было внушить ему, что со дня на день следует ждать удара. Нужно было добиться, чтобы опытный, изощренный враг поверил, что в Одессу идет усиленная переброска живой силы и техники с очевидной целью прорвать кольцо блокады и, кто знает, быть может, даже ударить в тыл 11-й армии, которая уже вгрызлась в Крымский перешеек.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒