Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





«Смерть немецким оккупантам! 4 страница



Перед выходом в море Глухов собрал командиров и краснофлотцев СК-011 и сказал: «Скрывать не буду: идем на трудное и опасное дело. Мы должны очистить фарватер и обеспечить путь боевым кораблям. Этого требует страна. Я думаю, что каждый из нас, если он моряк, с радостью выполнит свой долг. Пусть лучше погибнет наш катер, чем будут подрываться большие корабли».

Героическую работу катера наблюдали многие боевые посты и корабли. Они видели, как после взрыва первой мины вверх взметнулся огромный столб воды и закрыл СК-011. Казалось, что водяная завеса необыкновенно долго держалась в воздухе…»

 

Об этом же из воспоминаний штурмана дивизиона морских охотников Константина Воронина:

«…Наши глубинные бомбы рвались одна за другой, поднимая вертикальные фонтаны брызг и донного ила. И вот воздух задрожал от гигантского удара. В небо взметнулся столб морской воды. Корму катера подбросило вверх. Оголенные винты с пронзительным воем секли воздух.

С берега наблюдатели заметили, как катер пошел носом в воду. Больше ничего не было видно. Оседающие каскады брызг и пены накрыли все. Наблюдатели собрались было доложить в штаб охраны водного района, что морской охотник погиб. Но каково же было удивление сигнальщиков наземного наблюдательного поста, когда корабль на полном ходу вынырнул из облака брызг и дыма.

С морского охотника отсемафорили сигнальными флажками:

«Все благополучно. В помощи не нуждаюсь. Продолжаю бомбометание.

Глухов».

 

Из журнала боевых действий от 5 июля 1941 года: «Попытка уничтожить магнитные мины фашистов посредством взрывов глубинных бомб дала первый успех: были взорваны две мины».

 

ТУННЕЛЬ

- …Ты думаешь, мне он о чем-то таком рассказывал?! Я и не знала, что он мины подрывает. Он меня берег. Что у него ни спросишь - «Все в порядке, Катюша, не волнуйся», - вот и весь ответ. Да я его почти и не видела, как война началась. Нас он к родителям перевез, в Аполлоновку. В Карантине бомбоубежищ не было, а бомбежки чуть ли не каждую ночь. Милочке шесть лет, а Толику - два! Толик спит, я его на руки хватаю, а Милочка рядышком. Сам представляешь - выскочишь на улицу - сирена воет, бомбы воют, они же нарочно свои бомбы озвучивали, чтобы больше страху нагнать. Пальба идет, грохочет все кругом - на землю бросимся и лежим, ждем, когда это все закончится. Вот Митя нас и перевез к матери - там туннели рядом, в туннелях народ прятался, И под насыпью железнодорожной тоже, как ты знаешь, туннель есть. Хоть и небольшая, но всё-таки не пробьешь, а это в двух шагах от дома. Правда, потом, когда уже мы эвакуировались на Кавказ, мне об этом рассказывала мама, залетел в эту самую туннель шальной снаряд. В такую маленькую дырку угодил! На излете уже, представляешь, - прямое попадание. Так что там было! … На свое счастье, мать с отцом дома остались…

 

Я знал, что там было.

Тот снаряд, скорее всего, даже не коснулся земли, когда влетел в нору, прорытую под насыпью для того, чтобы здесь могли проходить люди. Автомобиль в ней проезжал уже с большим трудом. И вся эта дыра была плотно забита людьми: стариками, старухами, женщинами и детьми. Здесь укрывались самые слабые. Моя бабушка по отцу - Матрена Черкашина, баба Мотя, - прикатывала на инвалидной коляске свою парализованную дочь Марию, мою тетю. Темно-серые стены туннеля - это было последнее, что они увидели в своей жизни.

 

ТАЙНА ЗА СЕМЬЮ ПЕЧАТЯМИ

А тетя Катя, поглощенная воспоминаниями, рассказывала:

- …Ты думаешь, я не видела, как катер носился рядом с Константиновским равелином, а за ним взрывы, как веер, раскрывались»… Прямо с порога дома и видела. Я ещё отца позвала. «Смотри, - говорю, - глубинные бомбы кидают, может быть, вражеская подлодка зашла? » Откуда мне было знать, что это Митя тралением немецких мин магнитных занимается?! Он, если забегал домой повидаться, то на полчаса. Продукты принесет, детей на руках подержит, заберет чистое белье - и к себе в дивизион. А потом сутками его не вижу. Осунулся. Когда такое напряжение - поневоле осунешься. Я ему: «Побереги себя». Он кивает, улыбается, отвечает: «Все делаем, чтобы всех нас уберечь». Ты думаешь, я от него узнала, что он на своем «СК» вытворял, когда подрывали сначала эти магнитные, а потом, как они… из головы вылетело…

- Акустические, тетя Катя.

- Да, ты правильно сказал - акустические, Так они совсем страшные были. Их же глубинные бомбы не брали, их можно было только шумом винтов подорвать. Он их подрывал, а я об этом не знала. И не он мне потом все это рассказывал, а уже другие люди, когда ему орден Боевого Красного Знамени давали…

Магнитные мины… Акустические мины… Магнитно-акустические мины…

Теперь каждый севастопольский мальчишка назовет типы донных мин, сброшенных в Севастопольской бухте и на подходах к ней. А тогда это были просто вешки, поставленные в местах приводнения светло-зеленых парашютов. Вешки и рискованная игра со смертью людей, нащупавших ключ к устранению этих адских машин.

Немецкие инженеры, создавая новые, обладающие огромной разрушительной силой мины, казалось, предусмотрели все, чтобы ни одна живая душа не смогла проникнуть в тайны их творения. Всевозможные хитроумные устройства, реагирующие на уменьшение гидростатического давления, на дневной свет, на вибрации всякого рода и шумы, в нужный момент срабатывали, уничтожая и мину и тех, кто осмелился к ней прикоснуться. Наметив сбросить на базу Черноморского флота супермины, в Берлине, конечно же, с нетерпением ждали первых результатов. Для этой цели над Севастополем появлялись «рамы»* - самолеты-разведчики - и фотографировали бухту. Не приходится сомневаться и в том, что в городе находилась немецкая агентура. Естественно, что в Севастополь абвер заслал не желторотиков, а опытных, матерых агентов, и они показали, на что способны, когда накануне первого налета, то есть ещё в ночь на 22 июня, вырезали по двадцать пять - пятьдесят метров телефонных проводов, нарушив тем самым связь с тремя главными маяками - Херсонесским и двумя створными Инкерманскими, опорные огни которых должны были послужить надежными ориентирами для немецких летчиков даже в случае затемнения города. Это была квалифицированная работа. В два часа ночи на маяки, связь с которыми оказалась нарушенной, были посланы посыльные на мотоциклах, и два маяка - Херсонесский и нижний Инкерманский - удалось погасить вовремя, но верхний Инкерманский, куда посыльный не успел добраться, так и не погас.

* Двухфюзеляжный Юнкерс-89 отличался характерным, «рамочным», силуэтом. Прим. OCR.

Вполне допустимо, что это была специализированная агентура, в задачу которой входило только наблюдение за бухтой, чтобы в нужный день и час сообщить в центр, что Черноморский флот в ловушке, а если это так, то от немецких агентов не укрылись действия сторожевого катера СК-011. И донесение о том, что русские подрывают мины глубинными бомбами, в таком случае ушло в эфир…

 

Ко времени, когда на фарватере залегли мины, против которых глубинные бомбы оказались бессильны, звено малых охотников Глухова поработало на славу. Одиннадцать магнитных мин было только на счету СК-011.

К тому же противомагнитной службой был опробован и вселял надежду на успех электромагнитный трал, созданный инженером Лишневским. Это была деревянная баржа, обмотанная проводами, по которым шел ток.

Создаваемое таким образом магнитное поле имитировало магнитное поле большого корабля - и мина реагировала.

Работы велись и в третьем направлении - самом перспективном, суть которого сводилась к уменьшению магнитного поля самих кораблей, доведению этого поля до такого минимума, на которое пусковое устройство мины не станет реагировать. Этим занимались ленинградские физики, первая группа которых прибыла в Севастополь 8 июля. В августе работы по размагничиванию кораблей возглавят будущие академики Игорь Васильевич Курчатов и Анатолий Петрович Александров. Уже осенью они достигнут замечательных успехов по размагничиванию кораблей и нейтрализуют таким образом казавшееся поначалу совершенным магнитное оружие германских ученых и инженеров.

Однако немцы заранее предусмотрели и такой исход - новые мины не реагировали не только на взрыв глубинной бомбы, но и на все усилия электромагнитного трала Лишневского. Они казались неуязвимыми. Было от чего понурить головы…

 

И СНОВА СЛУЧАЙ

И на этот раз помог случай. Морской охотник из звена Глухова СК-011, обогнув Херсонесский мыс с высокой башней маяка, пошел в сторону мыса Феолент, но, не дойдя до места, где в античные времена стоял храм Артемиды-Девы, заглушил моторы и лег в дрейф. Выбор этого места не был случаен: стоя здесь можно было видеть практически все корабли, курсирующие между Севастополем и крымско-кавказскими портами, Стало быть, не было и лучшей позиции для вражеских субмарин.

Катер дрейфовал, заглушив свои моторы, чтобы акустик мог прослушивать море, а теплый вечерний бриз постепенно относил его к берегу. Когда до берега осталось несколько кабельтовых, командир приказал запустить двигатели, чтобы уйти мористее. Но не успел охотник отойти и двадцати метров, как страшный взрыв подбросил катер кверху. Покалеченный, набравший воды, охотник на одном моторе с трудом дотащился до пирса.

Происшествие было более чем загадочно.

По силе взрыва это могла быть магнитная донка, по что заставило её отреагировать на маленькое со слабым магнитным полем деревянное судно?

 

Из воспоминаний участника противоминной борьбы в Севастополе военно-морского инженера Михаила Алексеенко:

«…Когда командир этого катера рассказал о происшедшем Глухову, тот высказал предположение: не была ли эта мина акустической? Вероятнее всего, что именно шум винтов заставил сработать её механизм.

Глухов пришел к выводу, что если катер на большой скорости пройдет над миной, то от шума его винтов произойдет взрыв, который может и не причинить вреда экипажу. И решил проверить свои предположения экспериментально…»

 

ХРОНИКА ПОДВИГА

Пожалуй, лучшее описание этого утра и всего, что произошло на рейде, где покачивались на волне зловещие вехи, оставил помощник начальника штаба соединения по оперативной части Владимир Дубровский. Привожу это описание в сокращении:

«…Дело было куда сложнее, чем раньше, когда вытраливали магнитные мины. Надо было точно пройти над миной и вызвать взрыв работой винтов. Операцию продумали до мельчайших деталей. Риск был велик, но расчет точен.

Контр-адмирал Фадеев перешел для наблюдения на рейдовом катере на пост Константиновского равелина. Со стен старого равелина открывался весь внешний рейд, где лежали огражденные вехами мины. На равелине были оборудованы средства связи, а у причалов стояли катера, готовые в любую минуту прийти на помощь тральщикам.

На этот раз не все получилось гладко. Выйдя в район траления, катер Глухова долго ходил в обвехованном районе без всяких результатов. Но после безуспешных двадцати галсов Глухов застопорил моторы катера и сказал:

- А ведь, как я припоминаю, лейтенант Шентяпин рассказал, что он в момент взрыва шел на средних оборотах, а мы носимся, как лихие торпедники».

 

В кино подобный прием называется «стоп-кадром». Прервем на время рассказ Дубровского и представим себе маленький тесный ходовой мостик морского охотника. У левого борта за штурвалом рулевой, у правого - лейтенант Глухов. Он в синем кителе, на голове фуражка с белым чехлом. На груди - бинокль. Руки сдавили металлический бортик. Корпус подан вперед - так лучше видно. Лицо напряжено так, что выпирают скулы, глаза под выгоревшими бровями прищурены. И лихорадочно работает мозг…

Теперь я понимаю, что его отличительной и, быть может, самой сильной чертой было умение быстро анализировать ситуацию и находить решение. Достаточно было взорваться донной мине от детонации или шума винтов, как он уже обращал случайный факт в метод обезвреживания секретного оружия немцев. Истина стара - гениальное все просто. Решение каждый раз было простым и надежным. Но и рискованным, а потому он всегда шел первым.

Вот и сейчас, стоя на мостике, он видел, что-то не связывается в причинно-следственной цепочке: шум винтов - взрыв мины. Наверное, первая мысль, которая пришла ему в голову: а вдруг мины не акустические?.. Ещё раньше, пока он носился над вешкой и мина не взрывалась, он надеялся, что работает заложенный в мину прибор кратности, но после того как катер пробежал над миной двадцать раз, он уже так не думал, иначе бы не заглушил моторы.

Он думает, а сотни посвященных в операцию людей с напряжением ждут, что будет дальше. И среди этих людей командующий флотом вице-адмирал Октябрьский, командующий ОВРом контр-адмирал Фадеев, сослуживцы, друзья…

Если мины не акустические, то шумом винтов он ничего не добьется. Но и попытка подорвать мину под этой вешкой взрывами глубинных бомб ничего не дала, не иначе, как немцы вмонтировали акустический замыкатель - очередную хитроумную штучку, которая запрещает мине среагировать на взрыв. Взрыв - это хоть и сильный, но кратковременный источник звука. Другое дело, шум винтов. Но шум винтов крейсера или эсминца не идентичен шуму, который издают винты несущегося на полной скорости торпедного катера или морского охотника, - от такого шума предусмотрительные немецкие инженеры наверняка защитились. Стало быть, надо взреветь моторами так, как эсминец, то есть пройти над миной на средних оборотах двигателя. Но уменьшение скорости увеличивает риск самому оказаться в зоне взрыва. Ещё и как увеличивается этот риск, ведь немцы не дураки, знают, что по движущейся цели надо бить с упреждением, и, следовательно, мина среагирует ещё до подхода катера. Соответствующий механизм заставит сработать взрыватель. Когда же должна взорваться мина, чтобы поразить, скажем, эсминец? Когда корабль будет своей центральной частью находиться над эпицентром, не иначе, только тогда взрывом корпус разломит пополам. Но в таком случае малый охотник удалится от эпицентра взрыва не менее как на два корпуса. Два корпуса - это, конечно, не гарантия, это слишком мало - два корпуса…

Наверное, так текли его мысли в ту минуту, когда мы остановили повествование очевидца. На весах на одной чаше лежала его собственная жизнь и жизнь всех тех, кто находился на катере, на другой чаше - судьба сотен людей, а может быть, и всего флота.

 

Итак, снова запускаем пленку с записью воспоминаний.

 

«…Глухов долго ещё стоял на мостике, обдумывая что-то, а затем приказал сигнальщику передать на КП равелина семафор - «прошу разрешения пройти над минами на средних оборотах».

Контр-адмирал сам прочел семафор и, немного подумав, сказал:

- Дать добро. Моряки любят этот сигнал. Он разрешает вам то, о чем вы просите. Обычно он как бы отвечает вашим желаниям. Сейчас это «добро» разрешило страшный риск, но другого выхода не было. И вот катер-охотник снова пошел по прежнему курсу уже на средней скорости. О чем думали и что переживали Глухов и весь экипаж катера? Конечно, каждый понимал, как велика опасность. Глухов накануне выхода в море беседовал с матросами. Он не скрывал серьезности положения и предлагал желающим перейти служить на другой катер. Но таких не нашлось.

Теперь катер-охотник, казалось, совсем не спеша ходил и ходил от вешки до вешки. Неожиданно раздался взрыв, высоко поднялся столб воды с грязно-черным гребнем и закрыл катер. Потом столб воды обрушился, показалась вначале острая мачта, затем мостик, и, наконец, открылся катер, весь залитый потоками воды, неподвижный, с креном на правый борт.

На КП равелина стало так тихо, что слышно было, как тикали карманные золотые часы в руке контр-адмирала. В момент взрыва он достал их, чтобы заметить время. Брови контр-адмирала были сурово сдвинуты, голосом спокойным и негромким он сказал вахтенному офицеру:

- Что же вы ждете? Высылайте дежурный катер и доктора.

Прошло ещё некоторое время, по палубе катера быстро забегали матросы. Береговой пост штаба флота поднял какой-то флажный сигнал для катера-охотника, и пока сигнал разбирали, с охотника начали передавать семафор. Сигнальщик прочел: «Имею повреждения, исправляю. В помощи не нуждаюсь, буду продолжать работу. Глухов».

И действительно, вскоре из выхлопной трубы мотора показался дымок, катер стал на ровный киль и снова резво побежал по уже успокоившейся воде».

 

Думаю, этот взрыв мины принес дяде Мите моральное облегчение: всё-таки расчет оказался верным. Однако из-за риска взлететь на воздух он не запросил замены СК-011 на другой катер-охотник.

 

«…Снова галсы следовали один за другим, и пенистый след за кормой покрывался пузырьками воды, волны шипели, не успевая успокоиться и набегая одна на другую, Около полудня, когда контр-адмирал приказал дежурному офицеру передать Глухову семафор - «в двенадцать часов возвратиться в базу», - за кормой катера снова раздался сильный подводный взрыв, но катер благополучно продолжал движение.

А через некоторое время загрохотал новый, третий по счету, взрыв, и катер закрыли вздыбленные в небо потоки воды.

Третий взрыв оказался самым тяжелым. Мина взорвалась настолько близко, что все три мотора враз заглохли. Разрядились, разбрызгивая пену, огнетушители, сорвались со стены в штурманской рубке тяжелые морские часы, сдвинулась и перестала работать радиостанция.

А главное, взрывом ушибло и оглушило людей. Глухова швырнуло на железную тумбу телеграфа.

Глухов вскоре пришел в себя, объявил на катере аварийную тревогу и вызвал наверх механика. - Что у вас в машине? - спросил Глухов высунувшегося из машинного люка главного старшину Баранцева.

- Вода поступает в отсек, и людей здорово зашибло, Сейчас запускаю движок, будем воду откачивать.

А вода со зловещим свистом и хлюпаньем тоненькими струйками прорывалась в щели в обшивке корпуса, поступала в машинный отсек, затопила восьмиместный жилой кубрик; как в бассейне, плавали книги, постели, обмундирование матросов. Когда помощник командира осматривал вместе с боцманом отсек за отсеком, казалось, катер сейчас затонет - всюду была вода. Её не успевал откачивать движок, не успевали вычерпывать ведрами матросы.

Но к Глухову уже вернулось самообладание, и он хладнокровно руководил аварийными работами.

Его уверенность и спокойствие передались матросам, и все работали быстро и энергично.

И когда обеспокоенный контр-адмирал Фадеев на рейдовом катере подошел к борту охотника и спросил Глухова, есть ли раненые, нужен ли буксир, Глухов уверенно доложил:

- Тяжелораненых нет. Катер доведем своим ходом!

Катер под одним мотором вошел в бухту, тотчас стал под кран и был поднят на стенку для ремонта».

 

По свидетельству штурмана Константина Воронина, в тот день катер Глухова подорвал не три, а пять мин, причем четвертая и пятая взорвались почти одновременно: четвертая по корме, пятая - по носу. Если это так, то пятая мина была незавешкованная магнитная, которая взорвалась от детонации.

Всего, как отмечает Воронин, морские охотники взорвали сорок одну донную мину, пятнадцать из этого количества приходится на катер СК-011.

 

Предполагало ли германское командование, посылая на Севастополь «Юнкерсы-88» и «Хейнкели-111» с минами на борту, такой исход?!

Думаю, В перечне возможных участников антиминной войны, который предусмотрительно был создан в германском военно-морском штабе, морские охотники не значились. А они-то как раз и выиграли эту дуэль, выиграли вчистую, потому, что начиная с 5 июля, когда катер Глухова глубинными бомбами взорвал две магнитные мины, уже ни один корабль не пострадал от донных мин. Закупорить и уничтожить Черноморский флот в Главной его базе не удалось.

Однажды, стоя на берегу Аполлоновой бухты перед бывшим домом Ковальчуков, я впервые подумал о том, что дядя Митя, занимаясь тралением фарватера, всякий раз играл со смертью, глядя на окна, за которыми просыпались, садились завтракать, играли, ссорились, мирились, капризничали, плакали, смеялись, рассматривали картинки его дети.

Я попытался вспомнить и не вспомнил ни одного случая, чтобы подвиг совершался при таких обстоятельствах.

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ В КИЕВ

 

СМЕРТЬ ОТЦА

Я не мог не побывать в Киеве, куда так стремился отец и где он погиб 6 августа 1941 года. Словно мне каким-то образом передалось его желание увидеть Днепр, Владимирскую горку, Крещатик, Подол и замечательные соборы, самый древний из которых называется Софийским.

Еще шла война, а я уже знал, что когда-нибудь приеду в этот дивный город, где жили Добрыня Никитич, Илья Муромец и Алеша Попович. Три былинных богатыря смотрели на меня с репродукций картины Васнецова, и я думал об отце, и о том, как он хотел побывать в Киеве, и о том, что я больше его никогда не увижу. Образ отца в шинели и будёновке, так похожей на шлем витязей, вставал перед глазами, и сердце сжималось от любви к нему.

 

В день, когда пришло извещение о его смерти, мама поседела. Ей было двадцать девять лет.

Август был сухим, без дождей, после бомбежки пыль подолгу висела в воздухе. Но в тот день не было налета.

Хроменькая тетя Капа, почтальон, остановилась возле нашего дома и, отворив калитку, печально произнесла:

- Позови маму. Я громко крикнул: «Мама! » И ещё громче: «Мама, иди сюда! » А сам не ушел.

Подошла бабушка, поздоровалась.

- Плохо дело, Феклуша, - тихо проговорила тетя Капа, но я услышал. - Думаю, вашего Сашу убили. Казенное письмо.

- Ольга аттестат ждет, - сказала бабушка. - Наверное, переслали из военкомата, без аттестата сама знаешь каково.

- Дай Бог, - сказала тетя Капа.

Мама подошла, ведя трехлетнего брата за руку.

- Распишись в получении, - сказала тетя Капа. И протянула химический карандаш.

- Ну, я пошла, - поспешно сказала она, пряча тетрадку и карандаш в сумку.

Мама уже надрывала конверт…

Я смотрел на нее, пугаясь, что сказанное тетей Капой окажется правдой. Даже сквозь бумагу было видно, что письмо напечатано на машинке.

В тот момент она не застонала, не вскрикнула, она только взглянула на бабушку незнакомыми мне глазами и сказала:

- Мама, наш Саша погиб.

Ночью где-то далеко рвались бомбы. Взрывы напоминали раскаты грома.

Утром я с трудом узнал маму: её волосы были седыми.

 

ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО

Теперь я нередко видел в руках мамы последнее письмо отца. На исписанных химическим карандашом листках блокнота появились блекло-голубые пятна, и я догадывался, что это её слезы. Я знал это письмо наизусть:

 

«Мой привет вам из действующей армии, дорогие Олечка, Геник, Игорек.

Пока все в порядке. Уже вступили в число боевых единиц, живых немцев не видели, а его бомбы пришлось видеть - при движении нашей колонны ночью обстрелял из пулеметов и сбросил несколько бомб, одна из них упала метрах в 50. Ранило только одного.

Пишу из Киева, стоим на обороне города. Самолеты противника каждый час теребят, но без пользы для него. Каждый раз отгоняем нашей артиллерией и истребителями.

Олечка, я тебе послал письмо заказное, а перед этим телеграмму о том, чтобы ты ожидала письма, Я послал тебе денежный аттестат, который ты можешь предъявлять в любой военкомат, и тебе будут выплачивать ежемесячно деньги. Кроме того, я послал тебе справки.

Пиши, милая, как наши детки. Наверное, скучают за папой. Мне их очень жаль и я очень скучаю. Ведь они не соображают полностью, чем занимается сейчас папа и что такое война. Береги их, Олечка. Пусть растут крепкими советскими эпохи коммунистического общества людьми. Фашизм не может победить. Невзирая на его частичный успех в настоящее время.

Мне хочется получить подтверждение, получила ли ты заказное письмо или нет. Попробуй дать мне телеграмму по адресу: Киевская обл. м. Бровари п/о до востребования мне (туда же попробуй и письмо написать).

Пока.

До свидания (я прощаться не хочу).

Целую вас всех. Твой муж и ваш отец, сыночки.

7. 7. 41. »

Я уходил в огород рыть щель. Мы работали вместе с бабушкой. Под тонким слоем серой почвы лежала скала - известняк грязно-бурого цвета. Мы забивали в скалу зубила, долбили ломом, но здесь нужны были крепкие мужские руки, нам же камень поддавался с трудом. Я сбивал появившиеся на ладонях водянки, прикладывал к сочащимся ранкам подорожник, но стреляющая до самых пяток боль не удручала меня - та боль, что сдавливала мне грудь, была пострашнее.

Я всаживал в камень лом, повторяя про себя слова отца: «Фашизм не сможет победить. Невзирая на его частичный успех в настоящее время…» И не сможет! Конечно, не сможет! ещё никому не удавалось нас победить!

Я повторял эти слова как заклинание.

 

Вечером в беседке мама говорила бабушке:

- Ты видишь, он чувствовал, что его убьют. Он так и написал: «…я прощаться не хочу». Он не хотел прощаться, мама, он чувствовал, что его убьют!

- Что же ты хочешь, ведь он на войне, - отвечала бабушка. - Не думать о смерти на войне нельзя. Каждый на войне думает о смерти.

Я слушал этот разговор и пытался думать о смерти. «Сегодня ночью налетят самолеты и меня убьет бомбой». Я представил себе падающую бомбу, завывая, она приближалась к земле, но страх не приходил. Я вообще ничего не испытывал, никаких чувств. Я ещё не знал тогда, что всему свое время…

А разговор в беседке не умолкал.

- И что за судьба у нас такая! Я в молодые годы осталась вдовой с двумя ребятишками на руках, теперь ты!..

Это говорила бабушка.

 

Молодые вдовы с детишками на руках, сколько же вас было в этом веке в России?!.

Страшно об этом думать. И горько. Назвали наш век «веком космоса», но не забудем, что его можно было бы назвать «веком вдов»…

Августовским вечером сорок первого года две вдовы сидели в беседке, мать и дочь, а на веранде лежал мальчишка. Он не прислушивался к разговору женщин. Перед его взором словно в замедленной съемке плыл образ отца - высокого мускулистого человека в гимнастерке, которая плотно обтягивала его сильное тело.

Мальчишка видел и себя, бегущего отцу навстречу…

По рассыпчатому песку, золотому и зыбкому…

Ноги по щиколотку погрузились в теплый и нежный песок…

Мальчишка переступал и проваливался по икры…

Он делал ещё один шаг, и нога уходила в песок по колено…

 

Я, наверное, бредил. И сквозь бред слышал голос мамы:

- Жить мне больше не хочется.

И голос бабушки:

- Ничего не поделаешь, Оля. Тебе придется жить. Ради детей.

Я обязан был побывать в Киеве, чтобы увидеть то, что не успел увидеть отец. Я настолько свыкся с этой мыслью, что мне начинало казаться, что я дал отцу слово. И наконец, я поехал.

 

ОТКРОВЕНИЕ СТАРОГО МАСТЕРА

Был август восемьдесят первого года… Лето выдалось дождливым, июнь и июль прошли в громыхании гроз, в шелесте ливней. Но август явился щедрым на тепло и солнце и, омытый дождями, Киев сверкал куполами своих многочисленных соборов, радовал пышной зеленью парков и газонов на бульварах.

Наслышанный о красоте «Матери городов русских», я должен был себе признаться, что моего воображения не хватало, чтобы представить себе всю дивную красоту древнего города.

Да, Киев был красив какой-то чарующей красотой, другого слова и не подберешь. Золотые ворота, Ярослав вал, Батыева гора, Замковая, Воздыхальница, Детинка, Щекавица… Одни эти названия горячили кровь, заставляя её быстрее струиться по жилам.

В Киевско-Печерской лавре я спускался в Ближние и Дальние пещеры. В средние века сюда уходили отшельники, чтобы никогда не видеть белого света, солнца, небесной голубизны, трав зеленых в серебристой росе, полевых цветов, чтобы не слышать пения птиц, переливов дождевых струй и гула дубрав, в которых гуляет ветер… Хорошо, если заживо похоронившие себя люди в своих молитвах вспоминали о родине, о народе своем, если у Бога просили защиты от кочевников, хлынувших на Русь с востока. Но чаще сбегали они сюда, чтобы выслужиться перед Богом, и презирали тех, кто живет в суете мирской, считали их заблудшими овцами, а эти заблудшие рубились в степях и в крепостях с врагами - пришельцами, которые на кол сажали мужчин, с легкостью рубили им головы, а самых крепких мужчин и самых красивых женщин в знойной Кафе - Феодосии или в Стамбуле продавали в рабство.

Там же, в Киевско-Печерской лавре, я любовался золотыми изделиями сарматов, скифов, половцев…

Глядя на великолепную работу древних безымянных мастеров, я вдруг вспомнил каменщика из Гарни - небольшого городка в горной Армении. В дохристианские времена был здесь возведен языческий храм. Он и сейчас стоит на краю глубокого ущелья - шедевр из звонкого зеленого камня, миниатюрный Парфенон - колонны, фронтоны, фризы. Когда мы приехали в Гарни, здесь шла реставрация храма и стройплощадка звучала как ксилофон - таким чистым был издаваемый камнем звук.

Я подошел к старому каменщику, который трудился над орнаментом для фронтона, и в ответ на мою просьбу он протянул мне свое долото и молоток. Продолжая выдалбливать линию узора, я ощутил, как этот звенящий камень тверд, а Мнацаканян, который привез меня в Гарни, обратился к закурившему мастеру и, указывая на массивный фронтон, спросил:

- Скажи, мастер, и как это люди в те ещё времена ухитрялись такие тяжести поднимать наверх?

И мудро усмехнулся старый каменщик. И сказал:

- Для людей, способных в камне творить такую красоту, вопроса, как поднять тяжесть, уже не существует.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.