«Смерть немецким оккупантам! 5 страница

Слова этого человека мне запомнились на всю жизнь. Одной фразой он многое объяснил. И сколько раз с тех пор я мысленно повторял: «Ты прав, мастер»…

Есть высшая справедливость в том, что произведения искусств нетленны.

В труху превращается булат. Землей становится железо, взятое из земли, чтобы стать орудием смерти, но украшения, в которых щеголяли скифские женщины, чаши, из которых мужчины пили сок виноградной лозы, и сегодня радуют людей.

Однако часто ли мы осознаем. что восхищает нас не золото, Искусно обработанное человеком, а талант художника, душа мастера, где, как в горне, пылает огонь творящий, мерцание которого мы видим и через тысячи лет.

Я переходил от витрины к витрине, и зрима была десница безымянного мастера, сотворившего все это, как зрим вечный огонь на могиле неизвестного солдата, и бессмертна была его душа, жаждущая гармонии, страдающая и страждущая, всегда одинокая под небесным сводом душа художника, обратившаяся в нетленное творение.

И я думал, как жаль, что всего этого не увидел отец…

Возродись о н сейчас и встань со мною рядом, он оказался бы на десять лет моложе меня, выше ростом, сильнее физически. Седина ещё не посеребрила его виски. Спокойные глаза сильного духом человека. Профессия: защитник Отечества.

Было ли отечество у кочующих скифов или для них отечеством был весь мир?

Какие же они были огромные, могучие… Вижу, как они на быстрых конях без седел мчатся по степи, прочесывая острыми носками сапог серебристый ковыль. Каждую победу над их войском древнегреческие и римские хронисты отмечали как редчайшее достижение. Скифов ещё можно было разбить в сражении, но подчинить не удалось никому.

Быть может, они привнесли в славянскую кровь полынную горечь степей, свободолюбие и тягу к просторам.

И исчезли, как исчезли сарматы, гунны, печенеги, половцы.

ПОГРУЖЕНИЕ В ИСТОРИЮ

Киев просыпался в чистых рассветах, громадный многоликий город, воздвигнутый полянином Кием. Как сказано о том в «Повести временных лет»: «Полем же жившемъ особе и володеющемъ роды своими, иже и до сее братье бяху поляне, и живяху каждо съ своимъ родомъ и на своих местехъ…» - «Поляне же жили тогда отдельно от других и управлялись своими родами; ибо и до этих братьев, о которых речь пойдет в дальнейшем, были поляне, и жили они родами и на своих местах, и каждый род управлялся сам собой. И были три брата: один по имени Кий, другой - Щек и третий - Хорив, а сестра их Лыбидь. Сидел Кий на горе, где ныне подъем Боричев, а Щек сидел на горе, которая ныне зовется Щековица, а Хорив на третьей горе, которая прозвалась по нему Хоривицей. И построили городок во имя старшего своего брата и назвали его Киев. Был кругом города лес и бор велик, и ловили там зверей. И были те мужи мудры и смыслены, и назывались они полянами, от них поляне и доныне в Киеве…»

Город Кия не пропал, не затерялся в веках. Археологи нашли его на Старокиевской горе - городище площадью всего в два гектара, остатки земляных валов, рвов, зданий.

К граду Кия я решил подняться по старинному Боричеву увозу. Теперь эту дорогу именовали Андреевским спуском - по Андреевской церкви на горе, откуда дорога спускалась к Подолу. Давным-давно там, где начинался Боричев увоз, в Днепр впадала тогда ещё судоходная речка Почайна, и здесь была купеческая гавань. Отсюда я и начал свое восхождение на Старокиевскую гору, не предполагая, что наверху, в музее, я найду ответ, почему так тянуло отца в Киев.

Да, этот день оставит след в моей жизни, и, словно предчувствуя это, я волновался, поднимаясь на гору. Мой разум уже был вовлечен в поток размышлений. Обретенные в разные времена знания теперь каким-то образом сцеплялись друг с другом, выстраиваясь в логическую цепочку. Оказывается, ничего не пропало из того, что я успел узнать или прочитать в книгах.

Одно лишь свидетельство арабского географа Масуди чего стоило! В сочинении «Золотые луга» он нашел нужным написать, что некогда над племенами восточных славян господствовало племя валинов, коренное между ними, Верховному царю племени повиновались цари остальных племен. Это был мощный и крепкий союз, но потом пошли раздоры между племенами, союз этот разрушился, и каждое племя выбрало себе отдельного царя.

Если бы Масуди жил не в Х веке, а значительно позже, можно было бы подумать, что речь идет все о той же Киевской Руси - государственном объединении княжеств, в котором после смерти Ярослава Мудрого пошли раздоры и междоусобные распри, некогда сильное единое государство распалось на отдельные княжества со своими удельными князьями, и продолжалось это до тех пор, пока не произошло новое объединение уже под эгидой Московского князя. Но Масуди жил даже раньше, чем была написана «Повесть временных лет», вот и выходило, что история Киевской Руси была лишь повторением пройденного на новом историческом витке.

Кем же были эти валины? Да жителями Волыни, их ещё называли дулебами. В союз племен, который они сплотили и возглавили, входили белые хорваты, уличи, тиверцы, возможно, дреговичи и древляне. «Имена их могут ныне меняться в зависимости от родов и мест, - в середине И века писал о славянах латинский писатель и историк Иордан из Мезии, - однако в основном они называются склавены и анты. Склавены, - указывает Иордан, - обитают от города Новиетунум и озера, которое называется Мурсиан, вплоть до Данастра и на север до Вислы… Но там, где изгибается Понтийское море, анты - самые могучие среди них - распространяются от Данастра до Данапра».

Нетрудно догадаться, что озеро Мурсиан - это Балатон, венгры в Закарпатье, на Дунай придут уже в IХ веке, вытеснив с родной земли славян.

Мы не часто задумываемся над тем, что за понятие такое славяне. После долгих споров ученые сошлись на том, что славяне, словене или склавены - это посланцы венедов, или, коротко, сла - вене. Вене, венетами, венедами назывались праславяне, заселившие Центральную Европу от Одера до Вислы. Постепенно они стали мигрировать к югу и в III веке нашей эры поселения венедов появились на Дунае - в долинах и низинах с плодородной землей и мягким климатом. Очутившись на новых землях и соприкоснувшись с новыми народами, переселенцы, очевидно, и поименовали себя склавенами. Освоившись в Придунавье, склавены в IV веке решились пойти за Дунай, на Балканы, к берегам Средиземного моря. Переселение было массовым: из Лужицкой земли пришли сербы, с берегов Балтики - ободриты, из Богемии - мораване, из Прикарпатья - хорваты… Переселенцы несли с собой память о прародине, переименовывая реки, горы, земли; древнюю реку Галикамон они назвали понятным для них словом Быстрица; родину Александра Македонского поименовали Склавенией; греческий город Фессалоники - Солунью. Память о том великом переселении сохранилась и до наших дней в названиях таких городов, как Вена и Венеция.

Но «посланцы венедов» мигрировали не только на юг, но и на северо-восток. Энергичные, смелые, они безбоязненно углублялись в дремучие леса. Не смутило их и окружение народов, говорящих на ином языке - прибалтов и финнов, - с которыми они смогли, к их чести, установить добрососедские отношения. Поселившись вокруг озера Ильмень, они стали именоваться ильменскими словенами. Позже, когда на реке Волхов они построили город, назвав его Новым, их все чаще стали называть новгородцами. Потомки венедов новгородцы занимают в нашей истории свое особое место. В 862 году новгородцы, объединившись с кривичами и финскими племенами чудь, меря, весь, сразились с норманнами - «находниками», «изгнаша их за море и не даша им дани». В 867 году они же, потрясенные участившимися междоусобными кровавыми стычками, в Новгороде собрали на совет своих соседей и союзников, чтобы сообща решить, как жить дальше. И решили - поставить над собой князя. «Поищем и поставим такового или от нас, или от Хазар, или от Полян, или от Дунайцев, или от Варяг» - так сказано об этом решении на страницах Никоновской летописи; и эту запись ученые считают истинной, в записях же из других летописей, написанных позже, переписчики из политических соображений оставили только варягов. Нет, на самом же деле не сразу решили собравшиеся на совет послать депутацию к конунгу Рюрику, а, конечно же, обсудили все варианты, и, наверное, не последнюю роль в их выборе сыграло то немаловажное обстоятельство, что имя конунга и сила его дружины были хорошо известны в норманно-варяжском мире. И действительно, после призвания Рюрика набеги норманнов прекратились. Государственный узел, который завязали пришедшие на Ильмень словене и извечно живущие в Приднепровье поляне - анты, в который, придав прочности, вплелась суровая варяжская нить, со временем стал именоваться Киевской Русью.

Историю Киевской Руси изучают в школе. Мы знаем, как во главе с Вадимом Храбрым восстали против Рюрика новгородцы, погибшие под мечами дружинников. Мы знаем, как после смерти Рюрика его наместник Олег, прозванный Вещим, забрав с собой малолетнего Игоря Рюриковича, отправился с дружиной в Киев, где обманным путем заманил и убил Аскольда, - по мнению некоторых ученых, прямого потомка самого Кия. Мы знаем, как, заняв киевский стол, княжили Игорь, Святослав, Владимир, его сын Ярослав, которому помогли овладеть Киевом новгородцы… Об этих людях, о княгине Ольге были написаны повести, романы, поставлены кинофильмы. Но вот о Кие, о его братьях, о его сестре ни книг, ни кинофильмов не было. Мы ничего не знаем о жене Кия, о его детях, внуках, правнуках… Мы только догадываемся о том, что город, который стоял на пути из грек в варяги, не мог иметь заурядную судьбу на протяжении тех веков, которые отделяли основание Киева от прихода сюда Олега с дружиной.

Мы ничего не знаем об отношениях полян с соседями - древлянами и северянами, а ведь об этих племенах писал Иордан из Мезии, называя их антами.

Мы даже не знаем, как толковать само это слово - анты. Есть опубликованная версия известного историка академика Б. А. Рыбакова, который, предполагая иранское происхождение этого слова, переводит его как крайние, окраинные. Есть нигде не опубликованная версия писателя Радия Погодина, которую он высказал мне в частной беседе. С его точки зрения слово это имеет греческое происхождение. В доказательство своей версии он называл соперника Геракла сына богини 3емли Антея. Развивая свою версию, он предлагал слово анты истолковывать как земледельцы или как люди, живущие в землянках.

В том, насколько Погодин бывает прав в своих высказываниях, я смог уже убедиться. Однажды в пору белых ночей мы шли с ним по набережной от Кировского моста к Дворцовому. Оранжевая заря золотила позолоченные купол и шпиль Петропавловского собора по другую сторону Невы, по которой тихо скользили белые прогулочные катера. И глядя на эти катера, на величественную гладь реки, мы заговорили о том, что когда-то мимо этих берегов, тогда лесистых и болотистых, плыли караваны греческих, римских, византийских купцов, - здесь заканчивался долгий речной путь «из грек в варяги» и начинался все тот же речной путь «из варяг в греки».

Поднявшись на горбатый мост через Зимнюю канавку, Погодин остановился. Невысокого роста, коренастый, с толстовской бородой, с сетью морщин у глаз и высоким лбом мыслителя, он напоминал древнего мудреца, какими их изображают на своих полотнах художники.

- Ты знаешь, что наши ученые все ещё не могут объяснять простое и привычное для нас слово Русь, - сказал он.

Я это знал читал и у историка Ключевского и в специальных книгах, которые так и назывались: «Происхождение термина «Русь», «Происхождение названий «Русь» и «Русская земля». Версий, действительно, было много, но единой концепции не было.

- Вот я в чем думаю, - продолжал Погодин. - Нужно ли нам гадать, что означает это слово, если сам русский язык это подсказывает.

И он стал перечислять такие слова, как «русло», «ручей», «руза», «руса», «русалка»…

- Заметь, - говорил он, - все ведь эти слова речные: русло - это ложе реки; ручей или русей - это маленькая река - речка; русалка - нимфа, живущая в реке… Когда-то мы не говорили «стены», мы говорили «муры», поляки так до сих пор и говорят, а мы говорим «стены», но при этом в нашем языке сохраняется слово «замуровали», Уверен, что когда-то не было в нашем языке слова «река», а было слово «руса». Руса! Старая Руса, Таруса, Руза - все это слова древние. Уловил уже, к чему я клоню?

Я кивнул.

- Вот именно, - сказал он, - все просто: живущие в поле именовались поляне, живущие среди дерев - древляне, живущие у русы - русью. Русь, поморы - это как бы этнонимы - братья, та же суть. Киев рос, росло и число людей, живущих рекой. Вот так, на мой взгляд, и возникло это понятие - киевская русь. Это уже потом, когда понятие на государство распространилось, все с большой буквы стало писаться…

Десять лег спустя эта же концепция более подробно была изложена писателем Владимиром Чивилихиным на страницах его книги «Память». Единый, совпадающий до мелочей ход рассуждений меня не удивил, ибо названная логическая тропа уже существовала, нужно было на нее только ступить, и Чивилихин ступил, обнаружив у чешского лингвиста Шафарика сообщение о том, что в старославянском языке река называлась русой. Погодин же ограничился тем, что эти свои высказывания вложил в уста студента - филолога, погибшего во время налета на мост через реку Волхов, в повести «Мост».

Сравнивая изыскания писателей с мнением академика Рыбакова, согласно которому вдоль Днепра от реки Рось до Киева некогда обитало племя россов, или руссов, я не нашел противоречия, напротив, одно мнение только поддерживало другое.

Итак, если далекими предками поляков, чехов, словаков, сербов - одним словом, западных славян были венеды, то предками украинцев, белорусов и русских были анты - «самые могучие среди из них», как отмечал Иордан.

Помню, как эта реплика человека, который, как известно, был летописцем, при предводителе готов Германарихе и который, следовательно, повидал на своем веку немало могучих людей, навела меня на мысль, что поразительные достижения наших богатырей на тяжелоатлетических помостах, эта их восхищающая мир физическая сила унаследованы от предков.

Мне казалось, что источник этой необыкновенной силы следует искать в самом образе наших прародичей. «Отец истории» грек Геродот, совершивший в V веке до нашей эры путешествие по Борисфену (так в греческом мире именовался Днепр) и описавший «Торжище Борисфенитов» - крупнейший хлебный рынок в Ольвии, записал здесь любопытную народную легенду. Примерно за тысячу лет до похода Дария на скифов, что случилось в 512 году до нашей эры, дочь Днепра родила от Зевса сына Таргитая, и стал Таргитай первым человеком на этой земле. У него родились три сына. Однажды, когда сыновья выросли, а Таргитая уже не было в живых, упали с неба на землю четыре замечательных предмета из золота: плуг, ярмо, топор и чаша.

Каждый из сыновей Таргитая возгорелся желанием овладеть небесным даром, но успех сопутствовал лишь младшему брату - Колаксаю, от которого сколоты пошли, заселившие землю по Днепру.

Специалисты по древним языкам истолковали имена Таргитая и Колаксая. Первый, оказывается, символизировал урожай и плодородие, имя второго в переводе означало: «Солнце-царь». Стоило только до этого докопаться, как сразу же вспомнилась народная сказка о младшем из трех братьев богатыре Светозаре (Световите), которому досталось «Золотое царство».

Итак, если верить мифу, ещё за тысячу лет до похода Дария наши далекие прародичи обрели не меч, не копье, не стрелы, а плуг, ярмо, топор да чашу. Ярмо - чтобы запрягать волов, плуг - чтобы пахать землю, топор - чтобы вырубать леса. Давно это было. Ещё до рождения Геракла. Подвиги Геракла хорошо известны, известны и маршруты, которыми он ходил. Возвращаясь от амазонок, которые жили по соседству с нашими предками в причерноморских и донских степях, Геракл на Кавказе освободил прикованного к скале Прометея. По пути в свою Элладу он посетил Трою, которая лежала у него на пути. Это был большой и богатый город, расположенный на азиатском берегу Эгейского моря у самого входа в Дарданеллы. Думается, что, проводя досуг в беседах с Приамом, Геракл рассказывал троянскому царю о светлооких рослых людях, которые живут к Северу от Понта*. Он проходил через их земли, общался, принимал от них пищу и дары в дорогу. И поэтому не мог не отметить, что орудия труда у этих людей выкованы из металла куда более твердого, чем бронза, которой пользуются греки.

* Так древние греки именовали Черное море.

Да, археологические раскопки показали, что во времена Геракла наши предки уже пользовались железом. Считалось, что это железо они научились извлекать из болотных и озёрных руд. Наверное, поначалу так оно и было, но потом…

И опять хочется сказать добрые слова в адрес людей, которые наделены даром осмысливать родной язык. Для таких людей каждое слово таит в себе рассказ о предмете или даже действии. Произнесешь при таком человеке привычное слово «стекло», а он объяснит тебе, что это слово означает, и удивляешься потом тому, что сам никогда не задумывался, как, отчего это слово появилось на свет. А все оказывается просто: мастера-стекловары, получив в печи вязкий прозрачный расплав, сливали его на плоские плиты и смотрели, как этот расплав растекается. «Ну, вот и стекло», - говорили мастера, когда процесс завершался.

К таким редким людям относится и писатель Алексей Кузьмич Югов. Мы никогда с ним не встречались, но я читал его исторические романы, знал, что ему принадлежит оригинальный перевод «Слова о полку Игореве» и историческое исследование «Родина Ахиллеса». Эта его работа меня когда-то взволновала очень. И понять мое волнение легко: в своем исследовании Алексей Кузьмич Югов убедительно развивал версию академика В. Г. Васильевского о том, что «быстроногий» и «богоравный» герой Троянской войны Ахиллес был россом.

Среди доказательств, которые привел ещё в прошлом веке академик Василий Григорьевич Васильевский, пожалуй, самым веским было указание месторождения светловолосого и голубоглазого Ахилла - город Мирмикион на берегу Меотийского озера (Азовского моря). Было известно, что этот город находился в Крыму неподалеку от Керчи, из чего следовало, что Ахилл был тавроскифом, а тавроскифы и россы в греческом мире, чему есть немало византийских свидетельств, было понятием идентичным.

Версия Васильевского увлекла Югова. И вот тогда-то его и осенило, что Керчь - слово древнерусское: корчий или керчий означало когда-то кузнец. Вспомнилось, что в некоторых древнерусских источниках Керчь зачастую именуют Корчевым, что подтверждало его версию. Стало быть, подумал он, на месте нынешнего города когда-то давным-давно стояли древнерусские кузницы - керчиницы.

В работе Югова не было точного временного среза - Троя, как утверждают некоторые историки, пала ещё в ХII веке до нашей эры, а Керчь как поселение возникла гораздо позже, но источник железных изделий, которыми пользовались наши предки, думается, указан правильно.

Всё тем же керченским железом Алексей Кузьмич Югов очень правдоподобно объяснил феномен Ахилла, за которым крепко держалась слава неуязвимого воина. И правда, высокий, рослый и выносливый воин, вооруженный железным мечом и защищенный железными доспехами, наверное, проходил сквозь ряды троянцев, которые воевали короткими медными* мечами и были защищены медными доспехами, как танк сквозь шеренги пехотинцев. Для танкиста уязвимым местом остается смотровая щель, уязвимым местом Ахилла оказались обутые в сандалии ноги. Попавшая в пятку стрела сразила героя. С тех пор в языке всех цивилизованных народов осталось понятие «ахиллесова пята».

* Скорее – бронзовыми, более твёрдыми. Прим. OCR.

Троя, как доказал Шлиман, не была вымыслом Гомера. Не будучи профессиональным археологом, он поверил поэту и удивил весь мир, когда на малоазийском берегу Эгейского моря совсем рядом с Дарданеллами действительно нашел останки некогда величественного города, главная вина которого, по мнению историков, была власть над проливом. Проливом уходили в Северное Причерноморье, тогда ещё не тронутое греческими колонистами, корабли, и проливом возвращались эти же корабли, груженные хлебом. Владея проливом, троянцы держали в своих руках жизненно важную для всего греческого мира хлебную дорогу и получали, надо думать, немалую толику, облагая проходящие суда данью. Этого греки не потерпели и, объединив свои силы, сожгли и разрушили Трою.

Не находка ли Шлимана вызвала интерес к Троянской войне у академика Васильевского? Не исключено, что это так. Не исключено, что, заглянув в далекое прошлое, он - крупнейший специалист по истории Византии и Древней Руси - оторопел, уяснив, что Ахиллес был из тех мест, где много позже образовалось древнерусское Тмутараканское княжество. В истории Ахилла меня привлекла ещё одна неизвестная мне ранее деталь. Живший во II веке нашей эры греческий историк Арриан в своем сочинении «Перипл» упомянул, что Ахилл, оказывается, был изгнан из Тавроскифии за свою чрезмерную воинственность и высокомерие. Напрашивался вывод, что коренные жители Таврии той поры были противниками агрессивных войн. Теперь становилось понятно, почему мать Ахилла - богиня Фетида - согласно мифу захоронила своего сына не в Таврии, а на одиноком острове в северной части Понта, который во времена флотоводца Ушакова именовали Фидониси, теперь он именуется Змеиным, а в народе его по-прежнему зовут Ахиллов остров.

ВЕРСИЯ О КИИ

Желание познать свои истоки во все времена было свойственно нашему народу.

Пять веков спустя после смерти Кия в народе крепко держалось мнение, что основатель города был перевозчиком.

А летописец Нестор возражал: «Если бы Кий был перевозчиком, то не ходил бы к Царьграду. А между тем Кий этот княжил в роде своем и ходил к царю, не знаем только, к какому царю он ходил, но знаем, что великие почести воздал ему, говорят, тот царь, к которому он приходил».

Понять ученого монаха из Печерской обители можно: он как-никак жил в стольном городе Ярослава Мудрого, жена которого, Ингигерда, была шведской принцессой, сестра Доброгнева - королевой Польши, дочери Елизавета, Анастасия и Анна - королевами Норвегии, Венгрии и Франции, сыновья его были женаты на немецких принцессах. Киев в те времена своей роскошью превосходил и Лондон и Париж. Представить себе, что днепровский перевозчик может очутиться в хоромах византийского императора, уже было невозможно, это не укладывалось в голове. В Киеве не забыли, как долго император Константин Багрянородный не допускал во дворец княгиню Ольгу и как это было унизительно для киевской княгини - на виду роскошного императорского дворца ютиться на тесном суденышке в Босфоре. Было известно, каким унижениям подвергались те, кого соглашался принять константинопольский царь, - ждали ведь его выхода распластавшись на полу. Нет, перевозчик и император были несовместимы - и Нестор отверг то, что сохранилось в памяти народной. Он сказал: полянский князь. И он сказал: этот полянский князь был с почестями принят во дворце императором.

Любопытно, что никто из историков никогда не поставил это утверждение летописца под сомнение. В византийских подробных хрониках они не нашли упоминаний о посещении полянским князем Константинополя. Правда, хронист Прокопий Кесарийский сообщил, что некий славянин Хильбудий был военачальником императора Юстиниана. Предположив, что Хильбудий это искаженное Кийбудий, то есть Кий-строитель, ученые пришли к выводу, что Хильбудий и есть Кий. Правда, в рассказах Прокопия о Хильбудии было много противоречивого, запутанного. С его слов, этот Хильбудий стоял во главе ромейского войска в битве со славянами на Дунае, где и попал к славянам в плен. Все это как-то не вязалось с образом Кия, смущало, и академик Рыбаков написал в одной из своих книг: «Невольно возникает вопрос: не могло ли приглашение Кия в Царьград исходить от другого, более раннего и менее известного императора? Прямого ответа на него не будет, но косвенные соображения возникают…»

Сознаюсь: в Киеве закралась мне в голову дерзкая мысль. Не будучи историком я, однако, набрался смелости усомниться в авторитетном утверждении Нестора. Я рассуждал так: ученые приняли версию Нестора, поддались его логике, что Кий князь, военачальник, и поэтому в византийских хрониках пытаются найти фигуру, которая соответствует именно такому образу Кия. Ну а если допустить, что Нестор всё-таки не прав, а прав народ, который на протяжении четырех веков помнил, что Кий был перевозчиком… Если допустить, что Кий и его братья пользовались большим авторитетом у полян, что в те времена сама должность перевозчика, который, выражаясь современным языком, отвечал за водные пути и плавсредства на Днепре, доверялась старейшинами только уважаемым людям, и если допустить роль случая, который свел основателя Киева и его братьев с византийским императором, что тогда скажут византийские хроники?

В «Истории» греческого хрониста Феофилакта Симокатта есть такой рассказ, датированный 592 годом.

Однажды греки взяли в плен трех чужеземцев, имевших вместо оружия музыкальные инструменты - гусли. «Император спросил, кто они. «Мы славяне, - отвечали чужеземцы. - Хан аварский, прислав дары нашим старейшинам, требовал войска, чтобы действовать против греков. Старейшины взяли дары, но отправили нас к хану с извинением, что не могут за великою отдаленностью дать ему помощи. Мы сами были пятнадцать месяцев в дороге. Хан, невзирая на святость посольского звания, не отпускал нас в отечество. Слыша о богатстве и дружелюбии греков, мы воспользовались случаем уйти во Фракию. С оружием обходиться не умеем и только играем на гуслях. Нет железа в стране нашей: не зная войны и любя музыку, мы ведем жизнь мирную и спокойную».

Император дивился тихому нраву этих людей, великому росту и крепости их, угостил послов и доставил им способ возвратиться в свое отечество».

Век этой записи и век основания Киева совпадал - шестой!

Послов трое - и все великого роста, крепкие.

Славяне.

Не воины.

Мудры и авторитетны, коли старейшины доверили им посольство к аварскому хану.

Приняты и обласканы византийским императором, им оказана честь сидеть с императором за одним столом.

А что, если это они есть - Кий, Щек, Хорив?

Да и имя славянское Хорив, наверное, означало Певун.

Хотелось в эту версию поверить сразу же, без оглядки, но смущало утверждение послов, что их народ живет без оружия. В шестом веке - и без оружия: возможно ли такое?

И вдруг - следующее свидетельство безымянного сирийского географа, датированное все тем же, шестым, веком. Среди народов, живущих севернее Кавказа, географ называет амазонок и соседствующих с ними руссов (россов). Это «люди, наделенные огромными членами тела; оружия нет у них, и кони не могут их носить из-за их размеров».

Рослые, могучие люди, живущие без оружия, - это в равной мере поражает и греческого хрониста и сирийского географа - путешественника. Когда везде воюют, везде льется кровь, есть, оказывается, соседствующие с амазонками руссы, которые обходятся без оружия, живут без войн… Знакомясь с этими документами, я все больше понимал, что с приходом варягов произошла переоценка ценностей. И Рюрик, и Олег, и вся их дружина промышляли войной, своим воинским умением. И в этом не было ничего удивительного - ведь до прихода на Русь их жизнь протекала в воинственном норманнском мире. По всей Европе тогда ходила молитва: «От меча норманна и стрелы мадьяра упаси нас, господи! » Типичным носителем алчной норманнской идеи был князь Игорь, поплатившийся за это своей головой. Святослав своими походами и замечательными победами над более многочисленным противником возвел доблесть воина на ещё большую высоту, не потому ли и летописец в своем воображении склонен был видеть Кия в облике прославленного предводителя дружины, что, как думалось, и давало ему право на почести со стороны византийского императора. А может быть, как раз напротив: не ратные успехи, а невиданное доселе миролюбие народа, посланцы которого стояли перед ним, больше всего и поразило императора? Как поразило летописца и географа. Как поражает и нас - далеких потомков тех людей.

Чем больше я думал об этом, тем теснее примыкали друг к другу запись греческого хрониста: «Император дивился тихому нраву этих люден, великому росту и крепости их, угостил послов и доставил им способ возвратиться в отечество» и запись киевского летописца: «А между тем Кий… ходил к царю, не знаем только, к какому царю он ходил, но знаем, что великие почести воздал ему, говорят, тот царь, к которому он приходил». И тем сильнее росла внутренняя убежденность, что это о Кие и его братьях написал Феофилакт Симокатт.

Правда, каким соблазнительным ни было искушение окончательно поверить в изложенную версию, я понимал, что это всего лишь предположение писателя, полюбившего Киев. И всё-таки мне уже не терпелось поделиться своими соображениями с моими киевскими друзьями. Они выслушали мой рассказ с неподдельным интересом.

- А знаешь, - сказала жена друга, киевская журналистка, - вот бы тебе с кем встретиться и поговорить - с Аркадием Сильвестровичем Бугаем. Я попытаюсь его разыскать.

- Да его, скорее всего, и нет в Киеве, - высказал предположение мой друг и не ошибся: человек, о котором пойдет речь дальше, оказался на раскопках.

ЗМИЕВЫ ВАЛЫ

История, которую я услышал в Киеве, ещё не попала на страницы учебников, но, думаю, это произойдет. Изыскания не археологов, не историков, а киевского математика Аркадия Сильвестровича Бугая пролили свет на наше далекое прошлое и разом ответили на вопросы, которые издавна волновали ученых.

А вопросы возникали, стоило только открыть «Повесть временных лет» и прочитать притчу об обрах - аварах:

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒