5. Утрата

— Возьмем провожаев — и скорей к тетушке Ханне, — сказал Хомулькин решительно. — Кава, может, ты пойдешь к ней сейчас?

— Нам понадобится каждая пара лап, — возразил Путрика. — Знаешь ведь, как они прицепляются!

— Хорошо, идем все вместе, — решил Хомулькин.

Потом им казалось, что эти сто метров — самые сложнопроходимые и долгие сто метров в их жизни. На пути к кусту шиворотня оказались самые глубокие сугробы и самые густые заросли на свете. К тому же пухлята слишком замерзли и устали, чтобы так запросто бороться со снежной целиной. Мало того, налетел пронзительный ветер, слепящий, резкий, норовящий засунуть их поглубже в сугроб. Пухли до одури боролись со снегом и ветром, пока все-таки не добрались до куста. Провожаи висели низко, но отпутывать их пришлось очень долго. Шиворотень хватал их своими ветками-лапками, больно колол шипами, вел себя так, словно не хотел отдавать добычу. Наконец пухли отцепили провожаев и отцепились сами. Истыканные шипами и вымотанные до предела, они выбрались из веток.

— Возвращаемся, — сказал Хомулькин, почесывая нос.

Провожаи отогрелись и немого ожили в их лапках и теперь желали прирасти на спины, но пухли держали их крепко. Им не хотелось тащить позади себя провожаев, облепленных снегом — все равно, что сугроб за собой волочь.

Обратный путь занял немало времени и усилий. Но едва пухли подобрались к цвекии поближе, они бросились к ней со всех ног. Она сидела все в той же позе, в какой оставил ее Хомулькин. Снег медленно укрывал ее, залепляя голову, лицо, согнутую спину, колени. Особенно страшно почему-то было смотреть на занесенное лицо.

— Она совсем холодная, — жалобно сказал Кава. Зубы его стучали.

— Мы провозились не меньше двух часов, — с ужасом сказал Хомулькин.

— Она замерзла. Давайте разведем костер, — предложил Путрика. — Давай, давай, Кава, шевелись. Хомулькин, не стой ты так!

— Поздно. Она умерла, — сказал Хомулькин.

Путрика вывалил на снег ободранные все с того же дерева ветки и подошел к Хомулькину вплотную. Глядя ему в глаза, он тихо сказал:

— Мы знаем. Но огонь нужен нам. Иначе мы тоже умрем.

— Ты не понимаешь. Я мог бы развести костер, прежде чем уйти, или послать Каву, когда…

— Мы все могли. Хомулькин, мы все виноваты. Потому что, по-хорошему, ей надо было оставаться у Хьюлари. Но она сама решила, что пойдет.

— Я так виноват! — сказал Хомулькин.

Кава запалил ветки последил, чтобы костерок как следует разгорелся и подошел к ним, встал над окоченевшей тетушкой Ханной.

— Никто не виноват, — сказал он. — Дорога взяла ее. Таков закон Пути, и вы это знаете. [*]

— По-моему, ее надо как-то похоронить, — неуверенно сказал Путрика. Ему было не по себе оттого, что они остались одни — без тетушки Ханны! — и еще оттого, что малыш Кава сказал такие простые, жестокие и правильные слова.

Они похоронили ее в полном молчании. Им повезло: снега было не так уж много, и земля еще не слишком промерзла, и все же вырыть могилу им оказалось не под силу. Они просто углубили лесную ложбинку и забросали Ханну дерном, ветками и снегом.

Только глубокой ночью, отогреваясь у костра, они смогли осознать свое одиночество. Смертельно уставшие, потерянные в чужом мире дети — вот кем они были сейчас. Не герои и не отважные путешественники, а просто-напросто маленький грубиян Путрика, маленький мечтатель Кава и их маленький предводитель Хомулькин. Очень маленькими, очень слабыми казались они себе на краю огромного чужого леса.

Но они жили.

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 17 18 192021 22 Следующая ⇒