8. Вместе

По вечерам папа Тавви частенько наведывался в кабачок посидеть за кружечкой пива. Поэтому Охотник его не застал.

Тавви впустила Охотника в дом и проводила в гостиную, к маме, расспрашивая о том, оставит ли он ей пухля, и сколько за него запросит, и как устроились другие два — удобно ли им на новом месте? Но Охотник был мрачен и молчалив.

За день Тавви очень полюбила зверька и даже придумала ему имя: Цаки, что означает — Солнышко. Теперь она переживала, останется ли Цаки у нее. Но, так или иначе, переживать под дверью гостиной было бы не совсем хорошо, и она отправилась к своему любимцу.

Однако она услышала главное: Охотник сказал мамочке, что зверь стоит двадцать пять колец, и мама ответила ему своим самым нежным голосом, что они, наверное, смогут договориться.

Все-таки двадцать пять — нет, для них это дороговато.

Тавви добрела до чулана, шмыгая носом, и обнаружила дверь открытой! Пушистого пленника — или гостя, как считала сама Тавви, — нигде не было!

Она поймала зверя у самой двери из кухни в сад. Тот молча рвался из рук, и Тавви принялась его успокаивать.

— Глупый, ну куда же ты, там холодно, сыро, куда ты? Как только выбрался?

Зверек вдруг перестал вырываться и посмотрел на нее в упор такими умными и несчастными глазами, что Тавви села на пол с ним на руках и сказала:

— Тебе очень надо к ним? К друзьям?

Хомулькин понял, что с девочкой проще договориться — она жалеет его и, кажется, считает своим домашним питомцем — днем даже придумала ему имя (довольно глупое). Поэтому он попытался повторить то, что она говорила.

— К друзьям, — услышала Тавви.

— Надо тебя немного поучить говорить, — сказала она и сразу перешла к уроку. — Вот это дверь. Повтори.

— Двер, — сказал Хомулькин. (Чего ж непонятного, это — дверь, а вот как ее открыть? )

Тавви встала, спустив с колен Цаки, и приоткрыла дверь, показывая:

— Открыть. Закрыть.

Хомулькин-Цаки повторял.

Тавви принялась произносить все слова подряд, пока пухль внезапно не умолк. Он серьезно смотрел на Тавви, и она тоже притихла.

— Тавви, — как мог проникновенно сказал Хомулькин, считая словарный запас достаточно пополненным для просьбы. — Тавви хорошо. Тавви открыть дверь Цаки. Отпустить я.

— Не так. «Отпусти меня», — поправила Тавви. — Но, Цаки, у нас так хорошо, и…

— Не Цаки, — вздохнул Хомулькин, решив покончить с дурацкой кличкой, — Хомулькин.

— Куда ты пойдешь один?

— Друзья. Дом. Папа, мама. Дом.

— Мама?

— Мама, — грустно сказал Хомулькин. — Мама далеко.

— Тавви, дочка! — послышалось с лестницы. — Мы оставляем твою зверушку! Поди поблагодари Охотника!

Тавви с Хомулькиным на руках вышла на лестницу. Охотник уже собрался уйти к себе в комнату.

— Спасибо, — сказала Тавви.

— Смотри, не упусти его, — криво усмехнулся Охотник. — Он ведь дорого стоит.

Мама суетливо добавила:

— Надеюсь, он вправду такой ручной, каким кажется.

— Кажется, — неожиданно повторил зверь, глядя на маму и Охотника.

— Ой! — испугалась мама. — Видимо, лучше держать его в клетке?

— Лучше держать его в клетке, на цепи и в наморднике, — сказал охотник.

Тавви рассердилась. Почему он такой злой и все время врет?

— Все-таки вы не разбираетесь в животных, — сказала Тавви и ушла к себе.

Папа пришел только утром. Он был сердитый и растрепанный. Седая шерсть на голове торчала свалявшимися, кое-где слипшимися клочками, глаза воспалились, серый костюм был в пыли и пятнах неизвестного происхождения. За столом в общей столовой он застал мирно завтракающее общество: маму в элегантном синем халате, Тавви в белом переднике поверх голубого платьица, Охотника в аккуратной белой рубашке и поношенных, но чистых бриджах. Подходя к столу, чтобы поздороваться, папа споткнулся о большую клетку, в которой грыз что-то давешний оранжевый зверь. (Тавви полночи учила его своему языку, и они договорились пойти следующей ночью в зверинец и выручить Путрику и Каву, а пока он, Хомулькин, должен притворяться, что он всего лишь зверек, — чтобы Охотник не помешал их планам).

— Что это за гадость? — спросил папа, в раздражении разглядывая свою ушибленную ногу в потрепанном тапочке.

— Это питомец Тавви, — сказала мама.

— Я думал, ты от него избавишься.

— Но он так полюбился девочке!

— Да он, наверное, стоит уйму денег! Вы меня разорите!

— Папочка, — решила внести ясность Тавви, — мамочка обо всем договорилась с Охотником.

Ей очень не хотелось, чтобы родители ссорились, и она опасалась за судьбу Хомулькина.

— Дочка, — поспешно сказала ей на это мать, — поди, поиграй со своим зверьком. Ты ведь допила чай.

— Договорились с Охотником? — сердился папа. — И на чем порешили?

Тавви демонстративно вытащила Хомулькина из клетки и сказала:

— Охотник не разбирается в животных, а ты, папа, не разбираешься в семейных делах.

Она имела в виду, конечно, то, что нехорошо, отсутствовав всю ночь, портить ей и маме прекрасное утро и тихий завтрак, да еще устраивать им выволочку при посторонних, но… папа понял ее слова как-то по-своему. Он пришел в необъяснимую и страшную ярость и ударил Тавви по щеке. Так сильно ударил, что она вместе с Хомулькиным полетела на пол.

Хомулькин тоже пришел в ярость. Этот неряшливый папаша был, пожалуй, еще хуже Охотника. Неважно, что девочка, которую он ударил, ростом превосходила пухля почти вдвое, она была здесь его единственным другом среди чужаков, и, кроме того, бить девчонку, да еще собственную дочь — это уж слишком.

Все эти рассуждения пришли в его голову уже после того, как он налетел на обидчика и со свирепым рычанием — словно и в самом деле хищный зверь, за которого его выдавал Охотник, — вцепился зубами в кривую ногу, покрытую серой брючиной.

У пухлей неострые зубы, они напоминают зубы человека. Да и прокусить толстую ткань нелегко. Поэтому укус получился чувствительный, но не такой уж и сильный. Однако что началось! Отец Тавви отодрал пухля от штанины и с воплями запихивал его в клетку, мать Тавви кричала что-то в том смысле, что зверь — он и есть зверь, укусил однажды — укусит и еще (Хомулькин не понимал слов, но о смысле их вполне догадывался). Сама Тавви умоляла оставить пушистика в покое, так как он бросился на ее защиту, и ее слова распаляли папу еще сильнее. Охотник стоял поодаль и противно ухмылялся. Когда водворенный в клетку Хомулькин встретился с ним взглядом, ему стало жутко. Такого злобного, ненавидящего взгляда ему еще не приходилось видеть. Похоже было, что Охотник ненавидит всех — не только троих несчастных пухлей, может быть, их даже меньше, чем остальных.

Нарочито хромая, папа с помощью Охотника взвалил клетку на возок — тот самый, на котором отправились в зверинец Путрика с Кавой.

Так, сутками позже, Хомулькин оказался со своими друзьями.

— Мы-то на тебя надеялись, — вздохнул Путрика, когда Хомулькин рассказал ему и Каве о своих приключениях. — Это ты, конечно, погорячился, что цапнул папашу… Но хоть цапнул-то сильно?

— У тебя какая-нибудь еда с собой есть? — спросил Кава. Он был рад воссоединению: вместе все-таки как-то спокойней.

Хомулькин выгреб из кармана свои запасы: домашние сухарики Тавви, морковное печенье Тавви, ореховое драже Тавви — все, что она успела насовать ему перед разлукой. Пухли мигом все проглотили.

— А что — тут не кормят?

— Кормят? Сейчас увидишь, чем тут кормят. Вот скоро обед, так ты поймешь, чем тут кормят, — немедленно разворчался Путрика.

— Это Охотник удружил, — посетовал Кава. — Видишь, что получилось? Нас поселили среди камней и дают только сырое мясо.

— С этим я попробую справиться, — обещал Хомулькин. — Но вообще надолго устраиваться здесь не хочется.

— Погоди-погоди, — сказал Путрика, — как это ты попробуешь справиться?

— Да девчонка научила меня нескольким словам, — небрежно произнес Хомулькин.

— А что, хорошая тебе попалась хозяйка? — вкрадчиво поинтересовался Кава.

— Мировая! — искренне сказал Хомулькин, но, уловив подвох, поправился. — Ну, то есть так, ничего себе.

— Да ты влюбился! — захохотали Путрика и Кава. — Влюбился!

Когда Хомулькин оказался с ними, они, несмотря на то, что по-прежнему пребывали взаперти, уверились в том, что скоро выберутся отсюда. Выберутся и непременно найдут дорогу домой. Ведь они опять вместе.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒