2. Снова плен

Позднее сам Путрика раскаивался и признавал, что виноват в том, что они опять попали в переделку.

…К их постоянным врагам — сырости и холоду — прибавилось тяжкое отчуждение. Путрика держался в сторонке и ни с кем не заговаривал, Хомулькин ограничивался только скупыми фразами вроде: «Пора отдохнуть» или «Соберите дров», цвекия делала слабые попытки примирить пухлят, да без толку. Кава просто ушел в себя.

В конце октября, вечером погожего и довольно теплого дня они увидели вдалеке лес. Цвекия сказал, что это — тот самый лес, который им нужен. Близость конца пути несколько примирила их — ровно настолько, чтобы всем вместе начать совещаться.

Но к концу этого совещания они крепко поругались. Причиной была развилка — одна из бесчисленных развилок на их пути, возможно, последняя.

Основная дорога (вся в блестящих заледеневших лужицах) вела прямо на юг, через небольшой округлый холм, за которым и скрывалась. Но им следовало бы взять гораздо западнее, то есть на юго-запад. Точно на запад вела другая дорога, разъезженная телегами, извилистая, она шла по голой степи, вдалеке все-таки сворачивая к юго-западу. Между этими двумя шла третья, даже не дорога — тропка. Вела она точнехонько на юго-запад, сливаясь дальше со второй, и была какой-то вихлястой и ну очень уж колдобистой. При одном взгляде на эту тропинку пухли ощутили ломоту в усталых ногах, а цвекия — еще и в больной, застуженной пояснице.

— Мне кажется, надо держаться западной дороги, — сказал Хомулькин, когда все осмотрелись.

— По той тропинке, пожалуй, будет короче, — возразил Кава.

— Да на ней только лапы ломать! — скривился Путрика. — По мне, лучше идти по хорошей дороге на юг, а потом свернуть на запад.

— Нам надо не на юг и не на запад, — напомнила тетушка Ханна. — Нам — на юго-запад.

— Значит, по тропке! — сказал Кава.

— Но вот этот изгиб у западной дороги — он неспроста. По-моему, он огибает болото, — сказал Хомулькин. — Выходит, твоя тропка прямо через него и идет.

— Ничего! — опять возразил Кава. — Сейчас подморозило, да и тропку небось проложили те, кто там ходит — и мы ей воспользуемся.

— Я предлагаю спать тут, — когда они чуть не подрались и совершенно охрипли, подала голос тетушка Ханна. — Утреннее солнце путь кажет, вечернее — крадет.

— Ну давайте хоть до тех кустов дойдем, — предложил Хомулькин, указывая направо.

— Или до тех деревьев, — встрял Путрика, глядя на дубы с южной стороны развилки.

— Тут есть одно дерево, под ним и ляжем, — пресекла новый спор цвекия, — а дров наберем вон там, — она указала налево, — или там, — кивок направо.

— Что изменится к утру? — заворчал Кава, развязывая узлы, — исчезнут лишние дороги?

Хомулькин негодующе фыркнул и пошел за хворостом.

Цвекия взяла котелок и отправилась за водой.

— Кава, — сказал Путрика тихонько, — давай разделимся и уйдем от них своей дорогой, через болото или как захочешь.

— Смотри, Путаница накажет тебя за такие слова, — предупредил Кава.

— Путаница! Что-то мы часто ее поминаем, а толку? — фыркнул Путрика. — Думаю, раз тут провожаев нет — то и Путаницы тоже нет. С Шалопутом заодно.

Кава промолчал. Ссориться с братом ему не хотелось.

Поэтому он отошел в сторонку и заиграл на своей дудочке. Он давно о ней не вспоминал. Чистая печальная мелодия понеслась по холодному гулкому небосклону далеко, за лес, к дому.

— Так ты пойдешь? — внезапно спросил Путрика, обрывая песенку.

— Прерывать песню — плохой знак, — сказал Кава. — Никуда я не пойду и тебя не пущу. Один в дороге — жертва Хайоки.

— Надоел со своими присказками! Хуже, чем Ханна с поучениями или Хомулькин со своими командирскими замашками!

Путрика изо всех сил толкнул братца и побежал к развилке.

— Стой! Стой! Путрика! — Кава споткнулся и подвернул ногу, упал, опять вскочил. — Хомулькин! Тетя Ханна! На помощь! — завопил он во весь голос.

— Что кричишь? Он не убежал, — послышался вдруг чужой голос, говоривший по-гномодрилльски со странным акцентом.

Кава в ужасе уставился на кого-то, в сумерках взбирающегося на пригорок. У существа были торчащие желтые зубы и бурая неопрятная шерсть. Оно держало за шиворот Путрику.

За ним подходили и еще мохначи. Их было пятеро — повыше пухлей, пониже цвекии (ростом со среднего взрослого пухля). Кава опять упал — очень больно было ступать на больную ногу. Тут налетели Хомулькин и тетушка Ханна. Хомулькин потрясал топором (из запасов Хьюлари), Ханна — ножом.

Однако мохначи были опытными воинами, они выставили копья с широкими острыми жалами, направив их в животы пухля и цвекии, и им пришлось сдаться без боя.

— Мохначи! — закричал Хомулькин.

— Вы пойдете с нами, не сопротивляясь, или мы поведем вас силой, — строго приказал главный мохнач — с тремя рядами бус на мохнатой груди.

— Вас будут судить по подозрению в шпионаже, — добавил другой мохнач, с бусами в два ряда.

— Вздор, — сказал Хомулькин. — Какой шпионаж? На кого тут шпионить? За кем?

— Что такое «шпионаж»? — шепотом спросил Кава у цвекии. (Мохначи и Хомулькин переговаривались на языке гномодриллов, и это словечко — «сман» — было ему незнакомо).

Ханна объяснила.

— А кто будет нас судить? — спросил Путрика. Его уже поставили на землю, и он снова обрел свой уверенный и задиристый вид.

— Там узнаете, — ответил тот, у кого бусы в три ряда.

— Где? — полюбопытствовал Хомулькин.

— Забрать у них оружие и вещи, — приказал своим солдатам мохнач с бусами в два ряда.

— Следуйте за нами, — приказал тот, что с бусами в три ряда.

— Куда все-таки? — спросил Хомулькин.

— Ко мне следует обращаться: дэц Мач, — сказал командир. — Мы присоединимся к нашему отряду и решим, что с вами делать.

Солдаты собрали их пожитки, и вся процессия двинулась в путь.

— Вот так так, — сказал Хомулькин друзьям (на своем языке и негромко, чтоб не вызвать случайно недовольства мохначей). — Хотелось бы узнать, зачем вы подняли такой крик, что вас услыхали эти.

— Да так, — поспешно сказал Кава, — случайно получилось.

— Это я — по своей дурости, — извиняющимся тоном сказал Путрика, — вы уж простите. Хайока меня дернул спорить…

— Ну, теперь-то всем спорам конец, — заметила цвекия, которая никак не могла простить Путрику, хотя и очень хотела положить конец раздорам. — Все прекрасно: мы идем в обратном направлении, и скоро нас будет судить и посадит в клетку какой-нибудь начальник. По подозрению в шпионаже, как выразился наш новый приятель.

— Приятель! — фыркнул Хомулькин. — Ну вот что, дорогой Дэц Мач, — начал он по-гномодрилльски.

Дэц Мач обернулся и пояснил:

— Дэц — это звание. Что ты хотел?

— Мы ведь не виновны ни в чем, — сказал Хомулькин. — Мы бежали из плена.

— Откуда? — вмешался мохнач с двумя рядами бус.

— Из зверинца, — подал голос Путрика.

— Это меняет дело, квин Хоч, — сказал дэц Мач.

— Возможно, дэц Мач.

— Я мог бы вас отпустить, раз так, — сказал дэц Мач пленникам. — Но только поклянитесь, что ненавидите гномодриллов и что весь этот проклятый народ — ваш враг.

Они отреагировали по-разному. Хомулькин сжал кулаки и посмотрел на небо. Кава, наоборот, опустил голову. Цвекия вздернула подбородок. Путрика почесал нос (этот жест он скопировал у Хомулькина). Пожалуй, они не любили мрачноватых гномодриллов, но ненавидеть весь их народ? Их нелюбовь распространялась на совершенно конкретных гномодриллов. И они охотно поклялись бы, что ненавидят жестокого Охотника, пьяницу папу Тавви или странного Пастыря Таки-Цаки-Тона. Но сказать, что они ненавидят ВСЕХ? А как же Уарки, Тавви, Хьюлари, как же помогавшие им в пути крестьяне?

— Мы не можем вам в этом поклясться, — нарушил молчание Путрика. — Среди гномодриллов у нас есть друзья.

— У каждого народа есть герои и подлецы, есть добряки и злодеи, — сказала цвекия, — вы же не станете клясться, что все мохначи добродетельны и излучают небесный свет?

— Вы не смеете так говорить! — закричал квин Хоч. — Вы деморализуете солдат!

— Квин Хоч! — одернул его дэц Мач. — Подумайте как следует, — обратился он к пленникам. — Вас отпустят, если вы…

— Тут не над чем думать. Можете хоть поколотить нас, — сказал Кава.

— Колотить вас мне ни к чему, к тому же я не избиваю слабых и беззащитных, — сказал дэц Мач.

— Может, мы только кажемся такими, а на самом деле… — подначил его Путрика.

— Хочешь, я тебя поколочу? — предложил квин Хоч.

— Квин Хоч, — терпеливо окликнул его командир. — Вы вмешиваетесь в чужую беседу.

— Если вы меня только попробуете тронуть, — завелся Путрика, — я вам еще покажу, где мымры зимуют.

— Если вы не умолкнете, — остановил его дэц Мач, — мне придется заткнуть вам рот кляпом, а заодно и вашим товарищам, чтоб никому обидно не было.

Тон у него был не злобный, но строгий, и Путрика повиновался.

Тем временем совсем стемнело, а небо заволокло тучами, так что ни луны, ни звезд не стало.

— Патрулю готовиться к ночлегу, — сказал дэц Мач, останавливаясь.

— Может, дойдем до бивака? — спросил квин Хоч нетерпеливо.

— Не хочется заплутать в темноте, — возразил командир. — Тут легко потерять направление. Лучше встать пораньше.

— Лег Вайоч будет недоволен. Он приказал возвращаться на ночь, а мы уже вторые сутки ночуем не в лагере.

— Ничего. Это не ваша забота, подчиненный, — сухо сказал дэц Мач. — Прим Кач, прим Вереч, разбить стоянку. Прим Щееч, за дровами, потом за водой. Прим Ганч, стеречь пленных. Квин Хоч, составить рапорт.

— Мне придется доложить о вас легу, — сказал вдруг квин Хоч с нескрываемой злобой.

— Что же вы хотите доложить?

— Вы пренебрегаете указами Мега Курайоча.

— Квин Хоч, — устало произнес дэц Мач, — вынужден вам напомнить, что вы, хоть и старше по возрасту, являетесь младшим по званию. Я призываю вас к порядку. Займитесь своими обязанностями. Можете внести мои слова в ваш рапорт.

— Непременно.

— Во разбираются, — шепнул Хомулькин, ткнув Путрику в бок. — Тихо, вежливо. Учись, грубиян.

Солдаты между тем быстро и сноровисто исполняли приказы. Стоянку они обустроили превосходно, стало как-то уютно и тепло.

Пленных покормили и усадили у костра. Дэц Мач, глядя в костер прямо перед собой, сказал:

— Я ценю честность. А вы, похоже, из таких, кто держит свое честное слово. Я хочу услышать от вас обещание не предпринимать никаких попыток к бегству.

— Извините, — после небольшой паузы сказал Хомулькин, — мы не можем этого обещать.

— Мы тоже ценим вашу прямоту и вежливость, — добавил Кава, — но быть чьими-либо пленниками нам надоело.

— Тогда придется вас разлучить и связать, — сказал дэц Мач.

— Как угодно, — холодно ответил Хомулькин.

— Нам ОЧЕНЬ не по пути, — сказала цвекия, и хотела что-то добавить, но раскашлялась. Хомулькин подумал, что за ссорами и не заметил, когда это она простыла. Похоже, давно.

— Нам хочется вернуться домой, — продолжил он за Ханну, — мы устали от неприятностей.

— Я могу представить, — согласился дэц Мач. — Эти места для меня не настолько чужие, но мой родной север, море, скалы — это все сейчас недостижимо.

— Вы у моря живете? — спросил Кава. — Мой брат видел море.

— Там все время ветер и воняет рыбой, — проворчал Путрика. Он не желал мириться с мохначами.

— Да, но там все такое родное. Там я дома.

Подошел квин Хоч, который корпел в палатке над рапортом. — Мне нужны ваши данные, — обратился он к пленникам. В руках он держал планшет и карандаш.

— Какие там еще данные? — возмутился Путрика.

— Ему всего-навсего надо узнать, кто мы, — успокоила его тетушка Ханна.

— Вот-вот, — сварливо сказал квин. — Начнем с тебя, женщина. Имя?

— Ханна Ханнани.

— Национальность?

Цвекия тихо усмехнулась — национальность!

— Я цвекия.

— Возраст?

— Шестьдесят лет.

— Профессия?

— Нет.

— Место жительства?

— Нет.

— Значит, бродяжничаем, — проворчал квин Хоч. — Теперь ты, зеленка.

— Я не зеленка! — опять завозмущался Путрика.

— Имя, — не терпящим возражений тоном сказал квин Хоч.

— Путрика.

— И все?

— А чего еще тебе надо? — нагрубил Путрика.

— Национальность?

— Ты бы еще сказал — народность! — фыркнул Путрика, но квин так посмотрел на него, что пришлось отвечать.

— Пухль.

— Возраст?

— Одиннадцать лет.

— Профессия?

— Нет, ну ты головой думаешь? Какая профессия? Я маленький. Ребенок.

— Место жительства?

— Город Перепуть, гостиница «Тетушка Ханна».

Квин Хоч старательно переписал и «данные» Хомулькина и Кавы. Разнились они лишь именами да возрастом — Каве десять, Хомулькину — двенадцать с половиной.

— Ну и что с ними делать-то, — недовольно сказал он, закончив рапорт. — Трое детей и старуха! Какая от них выгода? Я даже не уверен, что их касается приказ Мега Курайоча.

— Ну и давай отпустим, — лениво предложил дэц Мач, которому неохота было начинать споры по новой.

— С другой стороны, — рассуждал квин Хоч, — они говорят, что были в Зверинце. Эй, бродяги, — окликнул он пухлей и цвекию. — Как вы туда попали-то?

— Нас украли, — сказал Хомулькин терпеливо.

— Значит, вы были в заложниках?

— Это как? — не поняли они.

— Вас зачем украли?

— С целью наживы, — Хомулькин сообразил, что ему еще не раз придется пересказывать их историю, и решил не тратить зря энергию: отвечать скупо, но по существу.

— Как это? — в свою очередь, не понял квин Хоч.

— Продали нас, — вздохнул Кава, вертя в лапах прутик, — как белочек продают в зоопарк, всяких зайчиков, медведиков.

Хомулькин заподозрил, что Кава неплохо изучил язык и теперь, похоже, умеет больше, чем он сам. Издеваться или иронизировать он еще не научился, а у Кавы — получалось.

— Но Зверинец — это разве не тюрьма? — удивился дэц Мач.

— Вашего посла там держали не как заключенного, — сказала цвекия охрипшим голосом. — Как зверя, показывали за деньги и все такое.

— Вы видели Мо Жанча? — жадно спросил дэц Мач.

— Мельком, — признался Хомулькин.

— А как он погиб?

— Его убили, — сказал Путрика. — Но он был уже то ли совсем болен, то ли с катушек съехал.

— Как это? — переспросил дэц Мач.

— Он был какой-то сонный, не двигался, не разговаривал, почти не ел, — сказала цвекия.

— Его приказал убить Солнечный демон?

— Кто?

Они не поняли — что это за имя. Вроде бы, демон — это что-то плохое, вроде Черного Пухля или даже похуже (дитя Хайоки, сказали бы их бабушки). Но как это плохое может быть «солнечным»?

— Главный Пастырь, злой правитель гномодриллов, — пояснил дэц Мач.

— Да, похоже, что Мо приказал убить он, — кивнул Хомулькин, — а заодно и всех, кто был поблизости. Но мы не поняли смысла всей затеи. Мы не можем рассказать все по порядку — нет его, порядка.

— Постойте, — сказала вдруг цвекия, — а что, у гномодриллов главный разве не король?

— Да нет, леди, у них главный — Пастырь Таки-Цаки-Тона, — сказал дэц Мач. — Более того — он решил стать главным и у нас. В этом-то вся и беда. Когда влиятельнейшие мохначи стали вдруг носить белые простыни, наш правитель, Гиг Зуоч, объявил гномодриллам войну. Этот их Пастырь что-то делает с мохначами — и, очевидно, не только с ними. Он говорит, смотрит, и — раз! — ты уже его раб. Я слышал, он открыл в себе силу благодаря какому-то непонятному существу, но не сумел его удержать. А если б сумел — был бы властителем всего сущего уже сейчас.

— Но у него еще есть возможность завоевать мир, — предположила цвекия.

— Пока живы мохначи — нет у него такой возможности, — возразил дэц Мач.

— Или пока он не вернет это существо, — добавил пессимист квин Хоч.

— А его нельзя вернуть, — сказала цвекия.

— А вы что-то знаете об этой волшебной силе? — спросил дэц Мач.

— Нет, это я предположила, — равнодушно пожала плечами тетушка Ханна. — Волшебство — вещь непрактичная. То есть, то нету.

— Вы узнали все, что хотели? — спросил Хомулькин. — Утром мы хотели бы пойти восвояси.

— У нас есть еще много вопросов, но дело не в них. Если бы все зависело от меня да от квина Хоча, то, разумеется, все подозрения в шпионаже были бы с вас сняты, и никто из мохначей не чинил бы вам препон, — дэц Мач заговорил вдруг так длинно и витиевато, что у цвекии возникло опасение, что он не закончит говорить до утра.

— НО? — перебила она его, давая понять, что они намерены услышать сокращенный вариант речи.

— Боюсь, мы не имеем права отпускать вас, — вздохнул дэц Мач. — За это всю нашу команду накажут. Вы пойдете с нами, и лег Вайоч сам вас допросит.

— А пересказать нашу беседу вы не сможете? — с надеждой спросил Кава.

— Дело не в этом. Думаю, вами заинтересуется командование…

— В общем, как ни жаль, но наш ответ отрицательный, — отрезал Хоч.

— Я разлучу вас, как и обещал, и свяжу на ночь. Спокойной ночи желать не буду, — сказал дэц Мач, — это звучало бы издевательством. Утром, очень рано, вы будете разбужены и препровождены к нашему командованию, которое решит вашу дальнейшую судьбу.

Когда их разделили — Путрику и Хомулькина в одну палатку, Ханну и Каву — в другую (командирскую, потеплее), — Путрика сказал Хомулькину на ухо:

— Нет уж, не проси, чтоб мы так изъяснялись. Язык сломаешь. «Препровождены»! Слышал ты когда-нибудь такое?

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒