|
|||
Часть третья Дорога домой. 1. ЧужакиЧасть третья Дорога домой 1. Чужаки Чередой пошли заморозки. В прозрачной рощице, в гулкой тишине пели синицы. Играя на солнце крохотными огоньками, ветки и опавшие листья похрустывали инеем. Толстое короткое бревнышко, брошенное ночью в огонь, прогорело почти полностью и теперь едва тлело. Пухли и цвекия выдрались из груды хвороста и тряпок и затряслись — холодно! Согреваясь движением, они принялись за дело. Тетушка Ханна взялась сворачивать одеяла и платки (вчера в деревне удалось купить два теплых платка). Кава и Путрика побежали к родничку, прихватив фляжку и котелок. Хомулькин перевернул тлеющее полено и подбросил в угли хворосту. Скоро в котелке забурлит вода, они сварят картошки и поедят, а потом отправятся в путь. Вчера они миновали деревушку и прошли общинным полем, где нашли невыбранную картошку — слегка подмороженную. Впрочем, она вполне сгодилась в пищу голодным путешественникам. Потом Кава подобрал у обочины увядший и подмороженный кочан капусты. Его решили оставить на обед. В самой деревне их встретили неприветливо, но и не враждебно — они не были «Те». Конечно, «Тех» здесь еще никто не видел, но рассказывали — у «Тех» грязно-бурая жесткая шерсть, большие желтые зубы, доспехи из панцирей клешнеруков и зазубренные топоры. Под это описание никто из путников не подходил. Они не были похожи и на торговцев. Но поскольку двигались они от Города Солнечных Часов — крестьяне сочли их какими-то беженцами. Мало ли какие существа не желают общаться с «Теми». «Те», по слухам, убивали кого попало, а четверо путешественников не были похожи на убийц. Они производили впечатление усталых, грязных проходимцев, какими и были на самом деле. Одним словом — чужаки. Шли они вот уже десять дней. В дороге им везло. То удачно продали вырезанные Кавой деревянные игрушки каким-то торговцам, то попалась им заблудившаяся козанка — ее подоили и напились молока, а вчера вот нашли ее хозяйку, от которой получили каравай свежего хлеба и мешочек с целебными травами. «Не видели вы „Тех“»? — спрашивали у них. Холод и война шли следом, как приблудившийся пес. Пухли и Ханна очень спешили, стараясь отделаться от непрошеных преследователей. Но вот холод настиг их… Поев горячей картошки и выпив чаю из подаренных трав (мята, смородиновый и земляничный лист, зверобой, подорожник) они согрелись и вышли на дорогу. Огляделись. Справа гостеприимная роща, засыпанный костерок, куча хвороста. Слева поля. Можно по пути посмотреть, не осталось ли там чего-нибудь хорошего. Впереди — холмы, покрытые редкими деревцами, петляющая дорога, светлое небо. Оглянулись и назад: слепящее, но холодное солнце и черный столб дыма. Как близко! Значит, война догоняет их. — Надо торопиться, — озабоченно сказала тетушка Ханна, когда с обозреванием окрестностей было покончено. — Нам нечего бояться их, — возразил Хомулькин. — Они против гномодриллов, а не против нас. Он подумал о Тавви и вздохнул. Хоть бы с ней все было в порядке! — Они тебя сначала пришибут, а уж потом поразглядывают, кто таков, — пробурчал Путрика на ходу. — Им небось хочется захапать тут все, а гномодриллы мы или нет — дело десятое. — А мне кажется, им не все равно. Они, по-моему, мстят — за того, бурого, в клетке неподалеку от нас, — высказался Кава, стараясь не отставать — все-таки он был поменьше других. — По-твоему, из-за одного убитого мохнача можно развязать войну? И уничтожить всю страну? — спросил Хомулькин. — Может, он принц какой, и его украли, — предположил Путрика. — Стали бы его тогда в зверинце прятать. Тут, я думаю, что-то похитрей было, — сказала цвекия. — Мохнача этого в клетку приволокли совсем плохого. Он не говорил и не ел. Мне кажется, этот Пастырь с ним намудрил чего-то, и сам испугался. — Все равно как-то все странно, как будто подстроено, — сказал Кава. — Ага, причем с двух сторон подстраивали, — поддакнул Хомулькин. — Помоги нам Шалопут, запутай им дороги, а нам прямую положи под ноги! — помолился Путрика. — Честная Путаница, спрячь наш след, где он был — там его нет, — подхватила цвекия. — И давайте поднажмите, ребятки. Нам бы поскорей до Странного Леса добраться! Легко сказать — поднажмите! Цвекии хотелось согреться ходьбой, для нее взятый темп был слабоват. А пухли выбивались из сил. Поэтому никто из них не полюбопытствовал про лес — берегли дыхание. Однако передвигались они неплохо. К полудню столбов дыма уже не стало видно, зато впереди замаячила какая-то деревнюшка. Круглые аккуратные домики, яркие крыши, высокие трубы, ажурные заборчики. Полей тут не было — несколько маленьких делянок под пшеницу да огороды возле каждого дома. — Это место я знаю, — воскликнула цвекия. — И мы знаем, — сказали пухли. — Нас тут купить хотели.
Они вошли в деревню. На ее улочках было тихо. Только два пожилых гномодрилла проводили их глазами. Но тетушка Ханна не обратила на них внимания. Она уверенно направилась к дому, окруженному красивыми деревьями — яблонями, сливами, грушами. Цвекия постучала — и дверь моментально распахнулась. За ней стоял седой гномодрилл, высокий, большеглазый и веселый. — Ты, старая зверюга! Привет! — закричал он так, словно Ханна была его подругой и виделась с ним на прошлой неделе. — Здравствуйте, Хьюлари, — сдержанно поздоровалась цвекия. Пухли тоже вежливо поприветствовали гномодрилла. Он, кажется, даже понравился им: не такой мрачный и сутулый, как большинство его сородичей, жизнерадостный и открытый, как сами пухли. — Сматываетесь от мохначей? — поинтересовался Хьюлари. — Ну-ну. А мы, знаете ли, их тут подождем. Чтобы уж всыпать как следует. Уж им мало не покажется! Знаете, что Таки-Цаки-Тон до сих пор не взят? Они обошли его со всех сторон и теперь жгут все, что там может гореть, но сам город стоит! Держится будь здоров! Кабы не Пастырь, нипочем бы горожанам не устоять! Молодец он все-таки. Он перевел дыхание. Тетушка Ханна переглянулась с друзьями и сказала: — А мы идем домой. — Ну и прекрасно! Значит, передумала? Да, не дело это — слоняться по чужим краям. Да еще, знаете ли, в таком возрасте. — Я хочу, чтобы дети попали домой, — пояснила цвекия холодно. Ей не понравилось упоминание о возрасте. — У здешних дурная привычка: всех чужаков — в клетку. — Ханна, Ханна! — Хьюлари протестующе поднял руки. — Солнце свидетель: я выпустил тебя сразу, как только ты об этом попросила. Но, вынужден признать, кое в чем ты права. Вы знаете, ведь мохначи двинули на нас после того, как узнали, что в Таки-ЦакиТоне директор зверинца держал в клетке ихнего посла, да и уморил там до смерти. Потом Пастырь пытался это дело уладить, да не вышло. — Все было не совсем так, — сказала цвекия каким-то деревянным тоном. — По-видимому, посол мохначей попал в зверинец после того, как с ним поговорил Пастырь… — Да уж знаем мы эту пастырскую манеру беседовать! Мутит мозги не хуже, чем вино. Часами проповедует, а ведь потом и не вспомнишь, о чем он там говорил! — перебил Хьюлари. — Потом какие-то политиканы сунулись в зверинец, — продолжала цвекия. — Хозяин зверинца с Пастырем решили замести следы. — Там всех убили, — вставил Хомулькин. — Мохнача толстяк прикончил, в клетке, — добавил Кава. — Я видел. — Погодите-ка, Хьюлари, а откуда вам все известно? Про мохнача, про Пастыря? — запоздало удивилась Ханна. Хьюлари пребывал в некоторой растерянности. — Я, право, не думал, что все так серьезно… Что вы спросили? Цвекия повторила вопрос. — Я все знаю от Яблочного Пастыря, бродяги. Он здесь был вчера. Козанок моих вылечил, колодец заговорил. Вот все бы Пастыри такие были! Яблони мои благословил. Яблочный Пастырь — он лучше всего умеет яблони заговаривать… Он показал на яблони. На их ветках висели белые лоскутки и красные флажки с какими-то непонятными значками. — А Яблочный Пастырь не говорил, зачем Пастырю Таки-Цаки-Тона развязывать войну? — спросила тетушка Ханна. — Это уже похоже на обвинение, Ханна Ханнани, — серьезно сказал Хьюлари. — И как бы то ни было, мы — подданные короля Куца Хаэкла. И хозяева этой земли. Мы будем воевать с мохначами не потому, что Пастырь нас попросит, а потому, что они жгут наши дома и убивают невинных гномодриллов. Эта отповедь прозвучала так торжественно, чтоб не сказать — напыщенно, что Хьюлари даже смутился. — Не хотите зайти ко мне на часок? — уже другим тоном предложил он. — Извини, старина, — мягко ответила Ханна, — мы идем домой. — Все же зайдите, я дам вам кое-что с собой. Они вошли в его дом, в котором царил беспорядок. Вероятно, Хьюлари уже начал собираться в военный поход. Тут и там лежали всякие припасы, упакованные и еще нет. Хьюлари выдал им мешок и принялся совать туда свои разносолы: сушеные грибы, вяленую рыбу, толстенькие мешочки с крупой и сахаром, караваи хлеба. Цвекия вынуждена была останавливать щедрую руку, иначе им пришлось бы волочь мешок волоком. Твердое «нет» было сказано при попытке всучить банку соленых огурцов и здоровенный горшок сливочного масла. Это уж было совсем ни к чему. — Он бы еще кадушку груздей засунул, — захихикал Путрика. — Тише, — испугался Хомулькин, — а то поймет и засунет. — Да не поймет. Наконец мешок завязали. Его пришлось взять Путрике, а его поклажу разложили по мешкам Кавы и Хомулькина. Они попрощались с Хьюлари у околицы. — Ханна! — крикнул им в спину пожилой гномодрилл. — Надумаешь опять путешествовать — навести меня! Цвекия обернулась. — Хватит с меня путешествий, — сказала она. — Ну тогда прощай, — грустно крикнул Хьюлари. — Удачи! — крикнула Ханна, и они ускорили шаг. До вечера они молчали. Только устраиваясь на ночлег, Хомулькин нарушил это молчание. — Все-таки неправильная это страна, — сказал он. — А что не так? — заинтересовались его товарищи. — Здесь нельзя просто так жить и радоваться жизни. За все приходится платить — либо драться. — Почему нельзя просто так жить? — удивился Кава. — Может, мы просто не пробовали? — Да? И ты смог бы спокойно радоваться жизни, когда кто-то развязывает войну потому, что ему это выгодно? — Да наплюй, — предложил Путрика, — скоро мы уберемся отсюда навсегда, и пусть хоть все здешние обитатели подохнут! — Путрика! — укоризненно сказал Кава. — Ну что? — Ведь гномодриллы не все плохие. Как же Уарки, Хьюлари, Тавви? — А что — Тавви? — пожал плечами Путрика. — Мы ее больше не увидим, так чего ж зря терзаться: как там наша малюточка?! Да и других никогда больше… — Заткнись! — рявкнул Хомулькин. — Что ж, если мы с тобой навсегда расстанемся, ты с радостью о нас забудешь? — Сравнил — вы и какие-то чужаки, особенно девчонка, — упрямился Путрика. — И нечего тебе по ней сохнуть. Она выше тебя в два раза, ты хоть об этом подумай. — Она — мой друг, — в бешенстве сказал Хомулькин, — в отличие… В отличие от тебя, потому что ты мне больше НЕ друг!
|
|||
|