Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





ПРИМЕЧАНИЯ 2 страница



33. Эти сло­ва Соло­на были, как я думаю, не по душе Кре­зу, и царь отпу­стил афин­ско­го муд­ре­ца, не обра­тив на его сло­ва ни малей­ше­го вни­ма­ния. Крез счел Соло­на совер­шен­но глу­пым чело­ве­ком, кото­рый, пре­не­бре­гая сча­стьем насто­я­ще­го момен­та, все­гда сове­ту­ет ждать исхо­да вся­ко­го дела.

34. Вско­ре после отъ­езда Соло­на страш­ная кара боже­ства постиг­ла Кре­за, веро­ят­но, за то, что тот счи­тал себя самым счаст­ли­вым из смерт­ных. Крез заснул, и тот­час пред­ста­ло ему сно­виде­ние, кото­рое про­воз­ве­сти­ло беду его сыну. А было у Кре­за два сына: один из них был кале­ка, глу­хо­не­мой; дру­гой же по име­ни Атис34 дале­ко пре­вос­хо­дил сво­их сверст­ни­ков [доб­ле­стью]. Сно­виде­ние пред­ска­за­ло Кре­зу, что Атис погибнет, пора­жен­ный насмерть желез­ным копьем. Когда Крез, про­будив­шись, при­шел в себя, то в ужа­се от сно­виде­ния решил, женив сына, впредь нико­гда боль­ше не отпус­кать в поход, хотя обыч­но на войне тот был во гла­ве лидий­цев. Царь при­ка­зал так­же выне­сти из муж­ско­го покоя дро­ти­ки, копья и дру­гое подоб­ное ору­жие и сло­жить во внут­рен­них жен­ских поко­ях, чтобы ника­кое вися­щее [на стене] ору­жие не упа­ло на сына.

35. Когда Крез был занят свадь­бой сына, при­был в Сар­ды некий фри­ги­ец цар­ско­го рода. Его постиг­ла страш­ная беда; а имен­но он запят­нал себя кро­во­про­ли­ти­ем. При­ше­лец явил­ся во дво­рец Кре­за и про­сил очи­стить его [от сквер­ны] по мест­но­му обы­чаю очи­сти­тель­ным обрядом. И Крез очи­стил его. Этот очи­сти­тель­ный обряд у лидий­цев такой же, как у элли­нов35. После очи­ще­ния Крез спро­сил чуже­стран­ца, кто он и откуда, ска­зав: «Чуже­стра­нец! Кто ты и из како­го места Фри­гии при­шел искать защи­ты к мое­му оча­гу? Кого убил ты, муж­чи­ну или жен­щи­ну? ». А тот отве­чал: «Царь! Я — сын Гор­дия, сына Мида­са, а зовут меня Адрас­том. Я неча­ян­но убил сво­е­го бра­та; мой отец изгнал меня, и вот теперь я при­хо­жу к тебе лишен­ный все­го». А Крез отве­чал ему так: «Ты — пото­мок дру­зей и при­шел к дру­зьям. Оста­вай­ся у нас, и у тебя не будет ни в чем нуж­ды. И чем лег­че ты будешь пере­но­сить твое несча­стье, тем будет луч­ше для тебя». Так-то чуже­зе­мец остал­ся жить во двор­це Кре­за.

36. В то вре­мя на Мисий­ском Олим­пе оби­тал огром­ный вепрь. Он спу­стил­ся с этой горы и опу­сто­шал нивы мисий­цев. Мисий­цы то и дело устра­и­ва­ли охоту на зве­ря, но не мог­ли при­чи­нить ему вреда, и им самим даже при­хо­ди­лось еще тер­петь от него. Нако­нец, к Кре­зу при­шли вест­ни­ки от мисий­цев и ска­за­ли так: «Царь! В нашей зем­ле появил­ся огром­ный вепрь, кото­рый опу­сто­ша­ет наши нивы. При всем ста­ра­нии мы не можем его пой­мать. Поэто­му про­сим послать тво­е­го сына к нам с отбор­ным отрядом вои­нов и сво­рой собак и изба­вить нашу зем­лю от этой напа­сти». Так они про­си­ли, а Крез, пом­ня о вещем сне, отве­тил им: «О сыне моем вы и не помыш­ляй­те: я не могу отпу­стить его с вами, он ведь ново­брач­ный и теперь у него медо­вый месяц. Но все же я отправ­лю с вами отбор­ный отряд лидий­цев со сво­рой охот­ни­чьих собак и велю им поста­рать­ся изба­вить вашу зем­лю от это­го зве­ря».

37. Так отве­чал им Крез, и мисий­цы оста­лись доволь­ны. Тогда при­шел сын Кре­за, услы­шав о прось­бе мисий­цев. Когда царь отка­зал­ся отпу­стить сына, то юно­ша ска­зал отцу так: «Отец! Самым выс­шим и бла­го­род­ным удо­воль­ст­ви­ем преж­де было для меня и для тебя отли­чить­ся в похо­де или на охо­те. А теперь ты запре­ща­ешь мне и то и дру­гое, хотя нико­гда ты не заме­чал во мне ни тру­со­сти, ни мало­ду­шия. Каки­ми гла­за­ми будут глядеть на меня люди, когда я пой­ду в народ­ное собра­ние и оттуда домой? Что поду­ма­ют обо мне сограж­дане и что станет думать моя моло­дая жена о чело­ве­ке, с кото­рым ей пред­сто­ит жить? Поэто­му или поз­воль мне идти на охоту, или по край­ней мере при­веди разум­ные дово­ды, что так посту­пить будет дей­ст­ви­тель­но луч­ше для меня». Крез же отве­чал сыну так.

38. «Сын мой! Я посту­паю так не отто­го, что заме­тил за тобой тру­сость или какой-либо дру­гой небла­го­вид­ный посту­пок. Яви­лось мне сно­виде­ние и пред­рек­ло, что ты будешь недол­го­ве­чен и погиб­нешь от желез­но­го копья. Из-за это­го-то сно­виде­ния я и поспе­шил с тво­ей свадь­бой и теперь запре­щаю тебе участ­во­вать в подоб­ных пред­при­я­ти­ях, чтобы изба­вить тебя от таких опас­но­стей, по край­ней мере [хоть на вре­мя], пока я жив. Ведь ты у меня един­ст­вен­ный сын (вто­ро­го сына, глу­хо­не­мо­го кале­ку, я не счи­таю)».

39. Юно­ша же отве­чал: «Я не хочу, отец, винить тебя, что ты из-за это­го виде­ния обе­ре­га­ешь меня. Но ты невер­но понял сон, и я дол­жен тебе объ­яс­нить его. Ты гово­ришь, что сно­виде­ние пред­ска­за­ло тебе мою кон­чи­ну от желез­но­го копья. А раз­ве у веп­ря есть руки или желез­ное копье, кото­рое тебя стра­шит? Ведь если бы было пред­ска­за­но, что я погиб­ну от клы­ков веп­ря или от чего-либо подоб­но­го, тогда ты посту­пал бы пра­виль­но. Но сно­виде­ние гово­рит — от копья. И так как мы теперь идем не про­тив людей, то отпу­сти меня! ».

40. Крез отве­чал: «Сын мой! Твои сло­ва о сно­виде­нии меня как-то убеди­ли, и я отпус­каю тебя на охоту».

41. Затем царь велел при­звать фри­гий­ца Адрас­та и ска­зал ему так: «Адраст! Я очи­стил тебя от тяж­кой беды, в кото­рую ты попал, за что я не упре­каю тебя, при­нял в свой дом, и обес­пе­чил всем необ­хо­ди­мым. Поэто­му твой долг отпла­тить мне доб­ром за доб­ро, кото­рое я тебе сде­лал. Я про­шу тебя ныне быть стра­жем мое­го сына, кото­рый отправ­ля­ет­ся на охоту, чтобы раз­бой­ни­ки вне­зап­но по доро­ге не напа­ли на поги­бель вам. Кро­ме того, тебе так­же сле­ду­ет отпра­вить­ся в этот поход, чтобы добыть себе сла­ву. Ведь у тебя жаж­да сла­вы от пред­ков, и к тому же ты полон юно­ше­ской силы».

42. Адраст отве­чал: «Царь! При дру­гих обсто­я­тель­ствах я не стал бы участ­во­вать в таком труд­ном пред­при­я­тии. Ведь мне, испы­тав­ше­му столь ужас­ное несча­стье, не подо­ба­ет искать обще­ния со счаст­ли­вы­ми сверст­ни­ка­ми. У меня нет даже стрем­ле­ния к это­му, и я по раз­ным сооб­ра­же­ни­ям удер­жи­вал себя от тако­го обще­ния. А теперь, раз уж ты наста­и­ва­ешь и мне при­хо­дит­ся тебе угож­дать (ведь мой долг отпла­тить тебе за доб­ро), я готов сде­лать это. Сын твой, кото­ро­го ты дове­ря­ешь мне охра­нять, воз­вра­тит­ся к тебе здра­вым и невреди­мым, посколь­ку это зави­сит от меня как защит­ни­ка».

43. После это­го они высту­пи­ли на охоту с отбор­ны­ми вои­на­ми и сво­ра­ми [охот­ни­чьих] псов. При­быв к горе Олим­пу, охот­ни­ки при­ня­лись высле­жи­вать зве­ря. Най­дя затем веп­ря, они окру­жи­ли его и ста­ли метать свои дро­ти­ки. Тут мет­нул копье в веп­ря и чуже­зе­мец Адраст, кото­рый толь­ко что был очи­щен от про­ли­тия кро­ви, но про­мах­нул­ся и попал в Кре­зо­ва сына. Юно­ша был пора­жен копьем: так-то испол­ни­лось про­ро­че­ство веще­го сна. Тот­час же был послан вест­ник в Сар­ды сооб­щить Кре­зу о слу­чив­шем­ся, и по при­бы­тии в Сар­ды он рас­ска­зал царю о борь­бе с веп­рем и об уча­сти сына.

44. А Крез был глу­бо­ко опе­ча­лен смер­тью сына. Осо­бен­но же горь­ко было царю то, что сына убил имен­но тот чело­век, кого он сам очи­стил от про­ли­тия кро­ви. Подав­лен­ный горем, царь стал при­зы­вать Зев­са Катар­сия в свиде­те­ли при­чи­нен­но­го ему чуже­зем­цем стра­да­ния. Он взы­вал так­же к Зев­су Эфе­стию и Зев­су Эте­рию (Крез при­зы­вал одно­го и того же бога, име­нуя его то Эфе­сти­ем, пото­му что при­нял в свой дом чуже­зем­ца, не подо­зре­вая в нем убий­цу сво­е­го сына, то Эте­ри­ем, пото­му что тот, кого он поста­вил стра­жем сына, ока­зал­ся злей­шим вра­гом).

45. Затем при­бы­ли лидий­цы с телом покой­но­го сына Кре­за. За ними послед­ним шел убий­ца. Адраст оста­но­вил­ся перед телом и отдал себя во власть Кре­за. Про­сти­рая впе­ред руки, он тре­бо­вал зако­лоть его как жерт­ву над телом покой­но­го. По его сло­вам, после пер­вой сво­ей беды теперь, когда он погу­бил еще и сына сво­е­го очи­сти­те­ля, жизнь ему ста­ла боль­ше невы­но­си­мой. Крез услы­шал это и почув­ст­во­вал жалость к Адрас­ту, хотя его соб­ст­вен­ное горе было тяже­ло. Он ска­зал ему: «Чуже­зе­мец! Я полу­чил от тебя пол­ное удо­вле­тво­ре­ние: ведь ты сам осуж­да­ешь себя на смерть. Не ты вино­ват в моем несча­стье, посколь­ку ты неволь­ный убий­ца, а какой-то бог, кото­рый дав­но уже пред­воз­ве­стил мне опре­де­лен­ное роком». Затем Крез пре­дал тело сво­е­го сына погре­бе­нию по мест­ным обы­ча­ям. Адраст же, сын Гор­дия, внук Мида­са, убий­ца соб­ст­вен­но­го бра­та и затем убий­ца [сына] сво­е­го очи­сти­те­ля, когда [близ­кие покой­но­го разо­шлись] и у моги­лы воца­ри­лось спо­кой­ст­вие, зако­лол себя на могиль­ном кур­гане: он чув­ст­во­вал себя самым несчаст­ным из всех людей, кото­рых ему при­шлось знать.

46. Два года Крез глу­бо­ко скор­бел, опе­ча­лен­ный поте­рей сына. После это­го Кир, сын Кам­би­са, сокру­шил цар­ство Астиа­га, сына Киа­к­са­ра. Воз­вы­ше­ние пер­сид­ской дер­жа­вы поло­жи­ло конец печа­ли Кре­за и вну­ши­ло ему тре­вож­ные думы, нель­зя ли как-нибудь сло­мить рас­ту­щую мощь пер­сов, пока они не ста­ли слиш­ком могу­ще­ст­вен­ны. Для это­го Крез тот­час стал испы­ты­вать ора­ку­лы в Элла­де и Ливии, рас­сы­лая послов по раз­ным местам. Одних он отпра­вил в Дель­фы, дру­гих в Абы, что в Фокиде, третьих в Додо­ну; иные были посла­ны так­же к Амфи­а­раю и к Тро­фо­нию и, нако­нец, в Бран­хиды в Милет­ской обла­сти. Это были эллин­ские про­ри­ца­ли­ща, куда Крез послал вопро­сить ора­ку­лов. Впро­чем, он отпра­вил послов так­же к ора­ку­лу Аммо­на в Ливии. Царь хотел сна­ча­ла испы­тать про­ни­ца­тель­ность ора­ку­лов. Затем если обна­ру­жит­ся их прав­ди­вость, то пола­гал сно­ва отпра­вить послов с вопро­сом: «Идти ли мне вой­ной на пер­сов? ».

47. Итак, царь послал лидий­цев для испы­та­ния ора­ку­лов с таким при­ка­за­ни­ем: со дня отправ­ле­ния из Сард они долж­ны отсчи­ты­вать вре­мя и на сотый день вопро­сить ора­ку­лы: «Что теперь дела­ет царь лидий­цев Крез, сын Али­ат­та? ». Отве­ты каж­до­го ора­ку­ла на этот вопрос послы долж­ны запи­сать и доста­вить ему. Об отве­тах про­чих ора­ку­лов ниче­го не сооб­ща­ет­ся. По при­бы­тии же лидий­цев в Дель­фы они всту­пи­ли в свя­щен­ный покой, чтобы вопро­сить бога о том, что им было веле­но. А Пифия изрек­ла им такой ответ сти­ха­ми в шести­стоп­ном раз­ме­ре:

 

Чис­лю мор­ские пес­чин­ки и ведаю моря про­сто­ры, Вня­тен глу­хо­го язык и слыш­ны мне речи немо­го. В грудь мою запах про­ник обла­чен­ной в доспех чере­па­хи, В мед­ном вари­мой кот­ле меж кус­ка­ми бара­нье­го мяса. Медь рас­про­стер­та под ней и мед­ною ризой покры­та.

 

48. Это изре­че­ние Пифии лидий­цы запи­са­ли и затем воз­вра­ти­лись в Сар­ды. Когда же при­бы­ли и осталь­ные послы с изре­че­ни­я­ми ора­ку­лов, Крез раз­вер­нул свит­ки и стал читать. Ни одно про­ри­ца­ние, одна­ко, не удо­вле­тво­ри­ло царя, и толь­ко, услы­шав ответ дель­фий­ско­го ора­ку­ла, Крез отнес­ся к нему с бла­го­го­вей­ным дове­ри­ем. По сло­вам царя, един­ст­вен­но прав­ди­вый ора­кул — это дель­фий­ский, так как он уга­дал, чем он, Крез, был занят тогда один, без свиде­те­лей. Отпра­вив послов к ора­ку­лам, царь выждал назна­чен­ный день и замыс­лил вот что (его выдум­ку никак нель­зя было открыть или о ней дога­дать­ся). Он раз­ру­бил чере­па­ху и ягнен­ка и сам сва­рил их вме­сте в мед­ном кот­ле, а котел накрыл мед­ной крыш­кой.

49. Тако­во было дель­фий­ское про­ри­ца­ние Кре­зу. Что до отве­та ора­ку­ла Амфи­а­рая, то я не могу ска­зать, что́ имен­но изрек лидий­цам этот ора­кул, когда те при­бы­ли к его свя­ти­ли­щу и по обы­чаю вопро­си­ли (об этом ведь ниче­го не сооб­ща­ет­ся). Мне извест­но толь­ко, что Крез при­знал прав­ди­вым про­ри­ца­ние и это­го ора­ку­ла.

50. После это­го Крез стал уми­ло­стив­лять дель­фий­ско­го бога пыш­ны­ми жерт­ва­ми. Так, он при­ка­зал при­не­сти в жерт­ву 3000 голов отбор­но­го скота каж­дой поро­ды и затем, воз­двиг­нув огром­ный костер, сжечь на нем выло­жен­ные золо­том и сереб­ром ложа, сереб­ря­ные чаши и пур­пур­ные одеж­ды. Этим царь наде­ял­ся добить­ся боль­ше мило­стей у бога. [На этом кост­ре] царь так­же пове­лел всем лидий­цам при­но­сить жерт­вы из сво­е­го иму­ще­ства. Затем Крез при­ка­зал пере­пла­вить несмет­ное коли­че­ство золота и изгото­вить из него слит­ки [в виде] полу­кир­пи­чей, 6 ладо­ней в дли­ну, шири­ной в 3 ладо­ни, высотой же в 1 ладонь. [Общее] чис­ло полу­кир­пи­чей было 117; из них 4 — из чисто­го золота, весом 2½ талан­та каж­дый; дру­гие полу­кир­пи­чи — из спла­ва с сереб­ром, весом 2 талан­та. После это­го царь велел отлить из чисто­го золота ста­тую льва весом в 10 талан­тов. Впо­след­ст­вии во вре­мя пожа­ра свя­ти­ли­ща в Дель­фах лев этот упал с [под­став­ки из] полу­кир­пи­чей, на кото­рых он был уста­нов­лен. И поныне еще сто­ит этот лев в сокро­вищ­ни­це корин­фян, но вес его теперь толь­ко 6½ талан­тов, так как 3½ талан­та рас­пла­ви­лись при плав­ке.

51. После изготов­ле­ния Крез ото­слал эти пред­ме­ты в Дель­фы и вме­сте еще несколь­ко дру­гих, а имен­но: две огром­ные чаши для сме­ши­ва­ния вина — золотую и сереб­ря­ную. Золотая чаша сто­я­ла в свя­ти­ли­ще как вой­дешь напра­во, а сереб­ря­ная — нале­во. После пожа­ра чаши были так­же пере­став­ле­ны на дру­гое место. Золотая чаша сто­ит теперь в сокро­вищ­ни­це кла­зо­ме­нян (вес ее 8½ талан­тов и 12 мин), а сереб­ря­ная в углу в при­тво­ре хра­ма. Вме­ща­ет она 600 амфор. Чашу эту дель­фий­цы напол­ня­ют вином с водой на празд­ни­ке Фео­фа­ний. Как утвер­жда­ют в Дель­фах, чаша эта — изде­лие Фео­до­ра из Само­са. И я тоже так думаю, так как она, види­мо, на ред­кость чудес­ной работы. Потом царь ото­слал в Дель­фы 4 сереб­ря­ных сосуда, кото­рые сто­ят [ныне] в сокро­вищ­ни­це корин­фян, и 2 кро­пиль­ни­цы — золотую и сереб­ря­ную. На золо­той кро­пиль­ни­це начер­та­на над­пись, гла­ся­щая: «Посвя­ти­тель­ный дар лакеде­мо­нян». Это, одна­ко, невер­но: ведь эти кро­пиль­ни­цы — посвя­ти­тель­ный дар Кре­за. Над­пись же на ней выре­зал какой-то дель­фи­ец, желая уго­дить лакеде­мо­ня­нам. Я знаю имя это­го чело­ве­ка, но не хочу назы­вать. Толь­ко [ста­туя] маль­чи­ка, через руку кото­ро­го течет вода [в кро­пиль­ни­цы] — при­но­ше­ние лакеде­мо­нян, но ни та, ни дру­гая из кро­пиль­ниц. Вме­сте с эти­ми Крез послал мно­го и дру­гих даров без над­пи­сей. Сре­ди них круг­лые чаши для воз­ли­я­ний, а так­же золотая ста­туя жен­щи­ны в 3 лок­тя высотой (по сло­вам дель­фий­цев, она изо­бра­жа­ет жен­щи­ну, выпе­кав­шую царю хлеб)36. Крез пожерт­во­вал так­же оже­ре­лья и поя­са сво­ей супру­ги.

52. Эти-то дары Крез послал в Дель­фы; Амфи­а­раю же, о дея­ни­ях и судь­бе кото­ро­го ему при­шлось слы­шать, царь посвя­тил в дар щит цели­ком из золота и копье, древ­ко и нако­неч­ник кото­ро­го были так­же из чисто­го золота. Эти оба пред­ме­та еще и поныне нахо­дят­ся в Фивах в свя­ти­ли­ще Апол­ло­на Исме­ния.

53. Затем Крез пове­лел лидий­цам, отво­зив­шим дары в свя­ти­ли­ща, вопро­сить ора­ку­лы, сле­ду­ет ли ему идти вой­ной про­тив пер­сов и искать для это­го союз­ни­ков. По при­бы­тии же в свя­ти­ли­ще послы переда­ли при­но­ше­ния и затем вопро­си­ли ора­кул в таких сло­вах: «Крез, царь лидий­цев и дру­гих наро­дов, счи­тая, что здесь он полу­чил един­ст­вен­но прав­ди­вые на све­те про­ри­ца­ния, послал вам эти дары как достой­ное воз­на­граж­де­ние за то, что вы раз­га­да­ли его замы­сел. Теперь царь спра­ши­ва­ет вас: высту­пать ли ему в поход на пер­сов и искать ли для это­го союз­ни­ков». Так вопро­ша­ли послы, а оба ора­ку­ла дали оди­на­ко­вый ответ и объ­яви­ли Кре­зу: если царь пой­дет вой­ной на пер­сов, то сокру­шит вели­кое цар­ство. Ора­ку­лы так­же сове­то­ва­ли царю отыс­кать самый могу­ще­ст­вен­ный эллин­ский город и заклю­чить с ним союз37.

54. А Крез, полу­чив про­ри­ца­ния ора­ку­лов и узнав их содер­жа­ние, чрез­вы­чай­но обра­до­вал­ся. Теперь царь твер­до упо­вал, что сокру­шит цар­ство Кира. Затем Крез вновь отпра­вил посоль­ство в Пифо с дара­ми все­му дель­фий­ско­му наро­ду, узнав его чис­лен­ность: каж­дый дель­фи­ец полу­чил по 2 золотых ста­те­ра. За это дель­фий­цы пре­до­ста­ви­ли Кре­зу и лидий­цам пра­во пер­вы­ми вопро­шать ора­кул, сво­бо­ду от пошлин и нало­гов и почет­ные места [на Пифий­ских играх] и, кро­ме того, каж­дый лиди­ец полу­чил еще пра­во граж­дан­ства в Дель­фах на веч­ные вре­ме­на38.

55. Ода­рив дель­фий­цев, Крез в тре­тий раз обра­тил­ся к ора­ку­лу (ведь царь убедил­ся теперь в прав­ди­во­сти ора­ку­ла и стал даже слиш­ком часто вопро­шать его). На этот раз Крез спро­сил, дол­го ли будет суще­ст­во­вать его дер­жа­ва. Пифия же изрек­ла ему вот какой ответ:

 

Коль над мидя­на­ми мул царем когда-либо станет, Ты, неж­но­но­гий лиди­ец, к обиль­но­му галь­кою Гер­му Тут-то бежать торо­пись, не сты­дясь мало­душ­ным казать­ся.

 

56. Когда эти сло­ва сооб­щи­ли Кре­зу, царь весь­ма обра­до­вал­ся. Он пола­гал, что нико­гда, конеч­но, вме­сто чело­ве­ка мул не будет цар­ст­во­вать над мидя­на­ми и поэто­му власть навсе­гда оста­нет­ся в его доме. Затем Крез при­нял­ся разыс­ки­вать самое могу­ще­ст­вен­ное эллин­ское пле­мя, чтобы всту­пить с ним в союз. Из рас­спро­сов же царь узнал, что самые выдаю­щи­е­ся из элли­нов — это лакеде­мо­няне и афи­няне. Пер­вые — сре­ди дорий­ско­го пле­ме­ни, а вто­рые — сре­ди ионий­ско­го. Это были два наи­бо­лее зна­чи­тель­ных тогда эллин­ских пле­ме­ни. Так, ионяне пер­во­на­чаль­но были пеласгий­ско­го про­ис­хож­де­ния, а дорий­цы — эллин­ско­го. Ионий­ское пле­мя нико­гда не покида­ло сво­ей зем­ли, дорий­ское же — очень дол­го стран­ст­во­ва­ло. Ибо во вре­ме­на царя Дев­ка­ли­о­на оно оби­та­ло в зем­ле Фтио­ти­да, а затем при Доре, сыне Элли­на, — у подош­вы Оссы и Олим­па, в обла­сти под назва­ни­ем Гистиео­ти­да. После изгна­ния из Гистиео­ти­ды кад­мей­ца­ми дорий­цы посе­ли­лись у Пид­на и назы­ва­лись теперь макед­на­ми. Отсюда это пле­мя сно­ва пере­се­ли­лось в Дрио­пиду, а оттуда преж­де все­го в Пело­пон­нес, где и при­ня­ло имя дорий­цев.

57. На каком язы­ке гово­ри­ли пеласги, я точ­но ска­зать не могу. Если же судить по тепе­реш­ним пелас­гам, что живут север­нее тир­се­нов в горо­де Кре­стоне (они неко­гда были соседя­ми пле­ме­ни, кото­рое ныне назы­ва­ет­ся дорий­ца­ми, и оби­та­ли тогда в стране, теперь име­ну­е­мой Фес­са­лио­ти­да), и затем — по тем пелас­гам, что осно­ва­ли Пла­кию и Скил­лак на Гел­лес­пон­те и ока­за­лись соседя­ми афи­нян, а так­же и по тем дру­гим горо­дам, кото­рые неко­гда были пеласги­че­ски­ми, а позд­нее изме­ни­ли свои назва­ния. Итак, если, ска­жу я, из это­го мож­но выве­сти заклю­че­ние, то пеласги гово­ри­ли на вар­вар­ском язы­ке. Если, ста­ло быть, и все пеласги­че­ское пле­мя так гово­ри­ло, тогда и атти­че­ский народ, будучи пеласги­че­ским по про­ис­хож­де­нию, так­же дол­жен был изме­нить свой язык, когда стал частью элли­нов. Ведь еще и поныне жите­ли Кре­сто­на и Пла­кии гово­рят на дру­гом язы­ке, не похо­жем на язык соседей. Это дока­зы­ва­ет, что они еще и теперь сохра­ня­ют свое­об­раз­ные чер­ты язы­ка, кото­рый они при­нес­ли с собой после пере­се­ле­ния в эти края.

58. Что до эллин­ско­го пле­ме­ни, то оно, по-мое­му, с само­го нача­ла все­гда гово­ри­ло на одном и том же язы­ке. До сво­е­го объ­еди­не­ния с пелас­га­ми элли­ны были немно­го­чис­лен­ны. Из тако­го доволь­но скром­но­го нача­ла они чис­лен­но воз­рос­ли и вклю­чи­ли в себя мно­же­ство пле­мен, глав­ным обра­зом отто­го, что к ним при­со­еди­ни­лись пеласги и мно­го дру­гих чуже­зем­ных пле­мен. Итак, по край­ней мере до соеди­не­ния с элли­на­ми, как я думаю, пле­мя пеласгов, пока оно было вар­вар­ским, так нико­гда и не ста­ло зна­чи­тель­ной народ­но­стью.

59. Из этих двух наро­дов, как я узнал, атти­че­ский народ был рас­ко­лот и подав­лен меж­до­усоб­ны­ми сму­та­ми. Писи­страт, сын Гип­по­кра­та, в то вре­мя был тира­ном в Афи­нах. Это­му-то Гип­по­кра­ту, когда он как про­стой граж­да­нин при­сут­ст­во­вал на Олим­пий­ских играх, было явле­но вели­кое зна­ме­ние: при жерт­во­при­но­ше­нии сто­яв­шие там кот­лы с мясом и водой заки­пе­ли без огня и вода поли­лась через край. Лакеде­мо­ня­нин Хилон, как раз слу­чив­ший­ся при этом и видев­ший зна­ме­ние, дал совет Гип­по­кра­ту преж­де все­го не брать себе в дом жену, рожаю­щую детей. А если он уже женат, то отпу­стить жену; если даже у него есть сын, — то отка­зать­ся от сына. Гип­по­крат же отверг совет Хило­на. После это­го у него родил­ся сын — упо­мя­ну­тый выше Писи­страт. У афи­нян же шли в то вре­мя рас­при меж­ду оби­та­те­ля­ми побе­ре­жья (пред­во­ди­те­лем их был Мегакл, сын Алк­мео­на) и рав­нин­ны­ми жите­ля­ми (во гла­ве с Ликур­гом, сыном Ари­сто­ла­ида). Писи­страт, тогда уже помыш­ляв­ший о тира­нии, создал третью пар­тию. Он набрал при­вер­жен­цев и, откры­то став вождем пар­тии гипе­ра­кри­ев39, при­ду­мал вот какую хит­рость. Он изра­нил себя и сво­их мулов и затем въе­хал на повоз­ке на рыноч­ную пло­щадь, яко­бы спа­са­ясь от вра­гов, кото­рые хоте­ли его избить, когда он ехал по полю. Писи­страт про­сил народ дать ему охра­ну. Он уже ранее отли­чил­ся как пол­ко­во­дец в войне с мегар­ца­ми, заво­е­вав Нисею и совер­шив дру­гие заме­ча­тель­ные подви­ги. Народ же афин­ский поз­во­лил себя обма­нуть, пре­до­ста­вив ему тело­хра­ни­те­лей из чис­ла горо­жан: они были у Писи­стра­та не копье­нос­ца­ми, а дубин­щи­ка­ми, сопро­вож­дая его с дере­вян­ны­ми дуби­на­ми. Во гла­ве с Писи­стра­том они-то и вос­ста­ли и захва­ти­ли акро­поль. Тогда Писи­страт стал вла­ды­кой афи­нян. Он не нару­шил, впро­чем, поряд­ка государ­ст­вен­ных долж­но­стей и не изме­нил зако­нов, но управ­лял горо­дом по суще­ст­ву­ю­щим зако­но­уста­нов­ле­ни­ям, руко­во­дя государ­ст­вен­ны­ми дела­ми спра­вед­ли­во и дель­но.

60. Вско­ре, одна­ко, после это­го при­вер­жен­цы Мегак­ла40 и Ликур­га объ­еди­ни­лись и изгна­ли Писи­стра­та. Таким-то обра­зом Писи­страт в пер­вый раз овла­дел Афи­на­ми и так лишил­ся сво­ей тира­нии, кото­рая еще не глу­бо­ко уко­ре­ни­лась. Меж­ду тем вра­ги Писи­стра­та, изгнав­шие его, вновь нача­ли рас­при меж­ду собой. Попав в затруд­ни­тель­ное поло­же­ние, Мегакл послал вест­ни­ка к Писи­стра­ту. Он пред­ло­жил ему свою дочь в жены и в при­да­ное — тира­нию. Писи­страт при­нял пред­ло­же­ние, согла­сив­шись на эти усло­вия. Для воз­вра­ще­ния Писи­стра­та они при­ду­ма­ли тогда улов­ку, по-мое­му, по край­ней мере весь­ма глу­пую. С дав­них пор, еще после отде­ле­ния от вар­ва­ров, элли­ны отли­ча­лись бо́ льшим по срав­не­нию с вар­ва­ра­ми бла­го­ра­зу­ми­ем и сво­бо­дой от глу­пых суе­ве­рий, и все же тогда эти люди [Мегакл и Писи­страт] не постес­ня­лись разыг­рать с афи­ня­на­ми, кото­рые счи­та­лись самы­ми хит­ро­ум­ны­ми из элли­нов, вот какую шту­ку41. В Пео­ний­ском деме42 жила жен­щи­на по име­ни Фия ростом в 4 лок­тя без трех паль­цев и вооб­ще весь­ма при­го­жая. Эту-то жен­щи­ну в пол­ном воору­же­нии они поста­ви­ли на повоз­ку и, пока­зав, какую она долж­на при­нять осан­ку, чтобы казать­ся бла­го­при­стой­ной, повез­ли в город. Затем они отпра­ви­ли впе­ред гла­ша­та­ев, кото­рые, при­быв в город, обра­ща­лись по их при­ка­за­нию к горо­жа­нам с таки­ми сло­ва­ми: «Афи­няне! При­ми­те бла­го­склон­но Писи­стра­та, кото­ро­го сама Афи­на почи­та­ет пре­вы­ше всех людей и воз­вра­ща­ет теперь из изгна­ния в свой акро­поль! ». Так гла­ша­таи кри­ча­ли, обхо­дя ули­цы, и тот­час по всем демам про­шел слух, что Афи­на воз­вра­ща­ет Писи­стра­та из изгна­ния. В горо­де все вери­ли, что эта жен­щи­на дей­ст­ви­тель­но боги­ня, моли­лись смерт­но­му суще­ству и при­ня­ли Писи­стра­та.

61. При­дя таким обра­зом сно­ва к вла­сти, Писи­страт по уго­во­ру с Мега­к­лом взял себе в жены его дочь. Но так как у него были уже взрос­лые дети, а род Алк­мео­нидов, к кото­ро­му при­над­ле­жал Мегакл, как счи­та­ли, был пора­жен про­кля­ти­ем, то Писи­страт не желал иметь детей от моло­дой жены43 и пото­му общал­ся с ней неесте­ствен­ным спо­со­бом. Сна­ча­ла жена скры­ва­ла это обсто­я­тель­ство, а потом рас­ска­за­ла сво­ей мате­ри (в ответ на ее вопро­сы или же по соб­ст­вен­но­му почи­ну), а та — сво­е­му мужу. Мегакл же при­шел в страш­ное него­до­ва­ние за то, что Писи­страт так его обес­че­стил. В гне­ве он сно­ва при­ми­рил­ся со сво­и­ми [преж­ни­ми] сто­рон­ни­ка­ми. А Писи­страт, узнав, что́ зате­ва­ет­ся про­тив него, уда­лил­ся из горо­да и вооб­ще из Атти­ки44. При­быв в Эре­трию, он стал сове­щать­ся со сво­и­ми сыно­вья­ми. Верх одер­жа­ло мне­ние Гип­пия о том, что сле­ду­ет попы­тать­ся вновь овла­деть вер­хов­ной вла­стью. Тогда они [Писи­страт и сыно­вья] ста­ли соби­рать доб­ро­воль­ные дая­ния от горо­дов, кото­рые были им чем-либо обя­за­ны. Мно­гие горо­да пре­до­ста­ви­ли Писи­стра­ту боль­шие сум­мы денег, но фиван­цы пре­взо­шли всех денеж­ны­ми дара­ми. Одним сло­вом, через неко­то­рое вре­мя после это­го все было гото­во для их воз­вра­ще­ния в Афи­ны. И дей­ст­ви­тель­но, из Пело­пон­не­са при­бы­ли аргос­ские наем­ни­ки, из Нак­со­са так­же при­ехал доб­ро­воль­но рев­ност­ный при­вер­же­нец [Писи­стра­та] по име­ни Лигда­мид с день­га­ми и людь­ми.

62. Так вот, Писи­страт и его сто­рон­ни­ки высту­пи­ли из Эре­трии и на один­на­дца­том году сво­е­го изгна­ния сно­ва при­бы­ли в Атти­ку45. Пер­вое место, кото­рое они захва­ти­ли там, был Мара­фон. Во вре­мя их сто­ян­ки [в Мара­фоне] к ним при­со­еди­ни­лись не толь­ко сто­рон­ни­ки из [само­го] горо­да Афин, но так­же ста­ли сте­кать­ся и дру­гие люди из демов, кото­рым тира­ния была боль­ше по душе, чем тепе­реш­няя сво­бо­да. Так [тиран и его сто­рон­ни­ки] соби­ра­ли свои силы. Афи­няне же в горо­де вовсе не дума­ли о Писи­стра­те, пока тот толь­ко соби­рал сред­ства, и даже после заня­тия Мара­фо­на. Услы­шав о выступ­ле­нии Писи­стра­та из Мара­фо­на на Афи­ны, толь­ко теперь горо­жане дви­ну­лись про­тив него. Все город­ское опол­че­ние вышло про­тив воз­вра­тив­ших­ся изгнан­ни­ков. Когда Писи­страт со сво­и­ми людь­ми, вый­дя из Мара­фо­на, напал на Афи­ны, оба вой­ска сошлись у свя­ти­ли­ща Афи­ны Пал­ле­ны и там рас­по­ло­жи­лись ста­ном друг про­тив дру­га. Тут-то пред­стал Писи­стра­ту про­ри­ца­тель Амфи­лит46 из Акар­на­нии и по боже­ст­вен­но­му вну­ше­нию изрек ему в шести­стоп­ном раз­ме­ре сле­ду­ю­щее про­ро­че­ство:

 

Бро­шен уж невод широ­кий, и сети рас­ки­ну­ты в море, Кинут­ся в сети тун­цы сре­ди блес­ка лун­но­го ночи.

 

63. Такое пред­ска­за­ние изрек вдох­но­вен­ный про­ри­ца­тель. А Писи­страт понял смысл изре­че­ния и, объ­явив, что при­ни­ма­ет ора­кул47, повел свое вой­ско на вра­га. Афин­ские же горо­жане как раз в это вре­мя дня зав­тра­ка­ли, а после зав­тра­ка одни заня­лись игрой в кости, а дру­гие лег­ли спать. Тогда Писи­страт с вой­ском напал на афи­нян и обра­тил их в бег­ство. Когда про­тив­ни­ки убе­жа­ли, Писи­страт при­ду­мал хит­рый спо­соб, чтобы вос­пре­пят­ст­во­вать бегу­щим вновь собрать­ся и чтобы заста­вить вой­ско рас­се­ять­ся. Он велел сво­им сыно­вьям ска­кать на конях впе­ред. Насти­гая бегу­щих, сыно­вья Писи­стра­та пред­ла­га­ли от име­ни отца ниче­го не боять­ся и разой­тись всем по домам.

64. Афи­няне так и сде­ла­ли. Таким-то обра­зом Писи­страт в тре­тий раз завла­дел Афи­на­ми. Он упро­чил свое гос­под­ство силь­ны­ми отряда­ми наем­ни­ков и денеж­ны­ми сбо­ра­ми как из самих Афин, так и из обла­сти на реке Стри­моне48. Он взял затем залож­ни­ка­ми сыно­вей тех афи­нян, кото­рые сопро­тив­ля­лись и не сра­зу бежа­ли, и пере­се­лил их на Нак­сос (Писи­страт заво­е­вал Нак­сос и отдал его во вла­де­ние Лигда­миду). Кро­ме того, он «очи­стил» по пове­ле­нию ора­ку­ла ост­ров Делос. А сде­лал Писи­страт это вот как: он велел выко­пать всех покой­ни­ков, погре­бен­ных в пре­де­лах види­мо­сти, из хра­ма и пере­не­сти отсюда в дру­гую часть Дело­са49. И Писи­страт стал тира­ном в Афи­нах; что же до афи­нян, то одни [его про­тив­ни­ки] пали в борь­бе, а дру­гим вме­сте с Алк­мео­нида­ми при­шлось уйти в изгна­ние из род­ной зем­ли.

65. Тако­во было в то вре­мя поло­же­ние дел в Афи­нах. Напро­тив, лакеде­мо­няне, как узнал Крез, избе­жа­ли вели­ких бед­ст­вий и теперь уже одо­ле­ли тегей­цев. Ведь при спар­тан­ских царях Леон­те и Геге­сик­ле лакеде­мо­няне побеж­да­ли во всех дру­гих вой­нах, но толь­ко в одной войне с тегей­ца­ми тер­пе­ли пора­же­ние. Преж­де у лакеде­мо­нян были даже почти что самые дур­ные зако­ны из всех элли­нов, так как они не обща­лись ни друг с дру­гом, ни с чуже­зем­ны­ми государ­ства­ми. Свое тепе­реш­нее пре­крас­ное государ­ст­вен­ное устрой­ство они полу­чи­ли вот каким обра­зом. Ликург, знат­ный спар­та­нец, при­был в Дель­фы вопро­сить ора­кул. Когда он всту­пил в свя­ти­ли­ще, Пифия тот­час же изрек­ла ему вот что:

 

Ты при­тек, о Ликург, к дара­ми обиль­но­му хра­му, Зев­су любез­ный и всем на Олим­пе оби­тель иму­щим, Смерт­ный иль бог ты? Кому изре­кать про­ри­ца­нье долж­на я? Богом ско­рее, Ликург, почи­тать тебя нуж­но бес­смерт­ным.

 

По сло­вам неко­то­рых, Пифия, кро­ме это­го пред­ска­за­ния, пред­рек­ла Ликур­гу даже все суще­ст­ву­ю­щее ныне спар­тан­ское государ­ст­вен­ное устрой­ство. Но, как утвер­жда­ют сами лакеде­мо­няне, Ликург при­нес эти ново­введе­ния [в государ­ст­вен­ный строй] Спар­ты из Кри­та. Он был опе­ку­ном сво­е­го пле­мян­ни­ка Лео­бота, царя Спар­ты. Как толь­ко Ликург стал опе­ку­ном царя, то изме­нил все зако­ны и стро­го следил, чтобы их не пре­сту­па­ли. Затем он издал ука­зы о разде­ле­нии вой­ска на эно­мо­тии50, уста­но­вил три­а­ка­ды51 и сис­си­тии52. Кро­ме того, Ликург учредил долж­ность эфо­ров53 и осно­вал совет ста­рей­шин [герон­тов]54.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.