Часть первая 10 страница

— Аня, я и так с тобой всегда откровенна. Разве ты меня можешь в чём-то упрекнуть?

— Мама, не слышишь ты меня, нет!.. Ну хорошо, от-веть мне, а как же тогда тетрадка?..

— Что ещё за тетрадка?

— Подожди!..

Анечка метнулась в комнату и принесла синюю по-трёпанную тетрадь, протянула матери. Евгения Алек-сандровна узнала в ней свою старую «подружку»,

в которую она давным-давно (сто лет назад, наверное) записывала понравившиеся ей стихи.

— Где ты её взяла? — удивилась она. — Я уж не пом-нила, куда её дела!

— Какая разница? Ну, нашла в дедушкиных «архи-вах»… Не в этом дело! Ты почитай!

Евгения Александровна с интересом открыла наугад и прочла:

…А метель тупики заметает,

вот и юность забыта уже:

слов — по горло, любви не хватает опалённой снегами душе.

…Да-да, это стихи Сергея Мнацаканяна, она вспом-нила! Она пролистнула дальше:

Я вас люблю! —

но почему-то не говорю я ничего. Ах, мой оглядчивый рассудок — надсмотрщик чувства моего. Живого сердца боль живую

ты загоняешь в колею

и потихоньку торжествуешь победу трезвую свою.

Но чувствам — рваться в битвах жутких, мир по тревоге поднимать.

Срывать наручники рассудка, оковы логики ломать.

И ни в свиданье, ни в разлуке

не усмирять твой жар и пыл, чтоб позже в старческие руки не плакаться:

«Я вас любил! »

…У Евгении Александровны задрожали руки: она вспомнила тот день, когда переписала этот отрывок из поэмы Владимира Туркина… Весна… Игорёк… Шестнадцать лет…

— Прости меня, девочка, — вдруг сказала она. — Иди. Тебя, наверное, ждут.

— Мамочка!.. — Анечка чмокнула мать в щёку. —

Я верила, что ты настоящая, я знала! Ну, я побежала, ладно!..

…И она исчезла за дверями квартиры, как будто мгновенно испарилась.

Полчаса спустя Илья Николаевич робко постучался в дверь кухни:

— Женя, что ты так долго? Нам пора идти! А куда Аня помчалась, а?..

Ответа не было, и он приоткрыл дверь. И с изумле-нием увидел непонятную, невозможную картину: за сто-лом, уронив красивую голову на руки, горько и беззвуч-но рыдала его жена, испортив прекрасную дорогую причёску…

Воровка

…Она ещё раз внимательно пересчитала: так и есть! Должно быть двадцать пододеяльников, а здесь их — девятнадцать. Значит, это Ирочкина мама взяла; больше сюда никто не заходил…

Подумать только: воровка! А с виду — такая интел-лигентная женщина, ничего плохого и не подумаешь.

А было так: Анастасия Ивановна вчера раздала ро-дителям своих первоклашек постельное бельё на стир-ку. Это происходило постоянно: в школе сейчас сти-рать было некому, и родители не отказывались делать это сами. Ничего страшного, своя ноша не тянет. И так

в этой школе для шестилеток созданы идеальные усло-вия: новый корпус с прекрасными спальнями, игроте-ками, столовой… Дети находились под присмотром до самого вечера: до обеда — с учителем, а потом — с воспитателем. И очень хорошо, что их укладывали днём спать. Всё-таки они ещё маленькие, и сразу отвы-кнуть от режима детского садика им нелегко. Ну, а бельё надо стирать!

И сегодня родители уже начали приносить свои ком-плекты назад, выстиранные, накрахмаленные и любов-но выглаженные. Последней была Тимонина.

Анастасия Ивановна сама лично впустила Тимонину

в спальню, но за ней не пошла (срочно дописывала от-чёт по столовой), а когда родительница уже ушла, кину-лась к белью, чтобы отдать нянечке, и — вот тебе на! — одного пододеяльника нет как нет… Воспитательница принялась рассуждать: Тимонина ей показывала прине-

сённое; всё было на месте: и простынка, и наволочка, и пододеяльник.

Значит, коварная мамаша свой пододеяльник поло-жила в стопку, а чужой — подхватила! И как это Ана-стасия Ивановна сумку её не проверила, раззява! Но кто же мог подумать?..

Анастасия Ивановна немедленно кинулась к телефо-ну (звонить наглой Тимониной! Все номера родителей

у неё есть! ), но потом передумала и побежала на вто-рой этаж, в учительскую. Слава Богу, Галина Андреевна (учительница её 1-А), была ещё в школе. Воспитатель-ница взволнованно изложила ей суть дела, и они обе крепко задумались.

Как быть? И что можно теперь доказать? Ведь никто не видел…

— Да она это, точно она! Можете не сомневаться, Галина Андреевна!!! — кипела воспитательница. — Ну я же не сумасшедшая! Что я, считать не умею?!

— Но ведь согласитесь, Анастасия Ивановна, — по-жимала плечами учительница, — это очень порядочные люди, ведь мы их не первый год знаем. Старший маль-чик в восьмом классе — отличник: золото, а не ребёнок. Да и наша Ирочка Тимонина — прелестная девочка, хо-рошо воспитанная. Если бы у меня хоть половина де-тей такими была — то я, наверное, считалась бы самой счастливой во всей школе!

— Ну и что! Ну и что! В том-то и фокус, что на неё никто не подумает! Я знаю, что это она! Знаю, и всё! Вы что, мне не верите?! — обиженно уставилась Анастасия Ивановна на учительницу.

— Хорошо. И что вы предлагаете?.. — растерялась та.

— Разрешите, я к ней сейчас пойду, вот что! А ещё лучше — идёмте вместе! Отдаст, куда денется!

— Нет уж… Идите сами, если хотите, а я… не могу я, извините.

«Размазня! » — думала Анастасия Ивановна, грузно шагая по улице. Ничего, и одной справиться тут не труд-но. Посмотрим сейчас, как выкручиваться будет!

Дверь ей открыла сама Тимонина, удивилась:

— Ой, Анастасия Ивановна, а мы же с вами только что виделись! Что-нибудь случилось?..

— Случилось, и вы даже знаете, что, — воспитатель-ница решительно прошла в комнату. И тут же выложи-ла: — Отдайте по-хорошему, и мы не будем поднимать шум. В ваших же интересах.

Тимонина изумилась: что она должна отдать? «Ну

и артистка! — подумала Анастасия Ивановна. — И бро-вью не повела! »

— Пододеяльник отдайте, детский. Тот, что вы пол-часа назад… унесли.

(Она хотела прямо сказать: «украли», но почему-то удержалась).

— Подождите, Анастасия Ивановна, я не понимаю…

Я не унесла, а, наоборот, принесла!.. И не только подо-деяльник, но и всё остальное. Вы же сами видели.

— Да, да, видела!

(«Потрясающе! Ещё и глазками хлопает! Сама невинность! »)

— Видела, что свой — принесли; но я ещё и виде-ла, что чужой — унесли! Не дура я, не думайте! Сра-зу всё пересчитала. Так что ещё раз прошу: давайте по-хорошему. Кстати, Галина Андреевна тоже думает, что лучше решить вопрос полюбовно.

— Как?! — большие глаза Тимониной до краёв на-полнились слезами. — Вы и Галине Андреевне сказали, что я… что я… украла?..

— Вот именно. В точку. Будем называть вещи свои-ми именами, уважаемая. Так что, отдадите или нет?

— Но я не брала, поймите! — взмолилась родитель-ница. — А вы уже и оклеветать меня успели! Боже мой, как людям в глаза завтра смотреть?! — Тимонина запла-кала уже по-настоящему.

«Ишь ты, нервная», — презрительно скривила губы воспитательница. Она не поверила Тимониной. Ну ска-жите сами, кто тогда, кто? Не знаете? То-то!

— Осмотрите полки, пожалуйста! — заламывала руки Тимонина. — Это ужасно, ужасно! Чем вам по-клясться, чтоб вы поверили?! Я не брала, честное сло-во!!! — она заметалась по комнате, открывая шкафы

и ящики.

— Очень нужно мне тут шарить! — Анастасия Ива-новна, чувствуя, что сила и правда на её стороне, реши-ла быть твёрдой. — Завтра утром сами принесёте, если не хотите отдать сейчас!

Она протопала в коридор и решительно вышла, хлопнув дверью. Виновата, конечно! Иначе с чего б ей рыдать?! А негодяйка она всё-таки, что и говорить! Квартира-то богатая, и мебель хорошая, и вообще… Видно, что хорошо живут. И у девочки всегда всё до-бротное, опрятное, недешёвое. Из-за какого-то пар-шивого пододеяльника!.. Тьфу!.. Значит, и всё осталь-ное у них — наворовано. Привычка! Вот и тащат всё, что плохо лежит. Анастасия Ивановна даже вспомнила как это называется: клептомания.

Говорят, что это психическое заболевание. Это когда вор и сам не рад, а не воровать не может, даже если вещь ему совсем не нужна. А берёт, так сказать, из спортивно-го интереса. Значит, и эта — клептоманка, что ли?

Какая разница, лишь бы завтра пододеяльник верну-ла. А в том, что Тимонина вернёт, — сомнений не было.

Но наутро пришла не сама Тимонина, а её муж,

и с порога накинулся на обеих сразу: и на Анастасию Ивановну, и на Галину Андреевну. Не брала, дескать, его супруга ничего, и всё тут!!! Она плачет, из дома вы-ходить отказывается: говорит, все пальцем на воровку показывать будут!

— Вы не кричите тут! — сурово сдвинула брови Галина Андреевна. — Никому мы ничего не говорили, нечего нас поносить! Извините, конечно, но Анастасия Ивановна САМА видела, понимаете? САМА! Мы хотим замять всё по-хорошему, и никто ничего не узнает, слово даём!

— О-о-о! — простонал Тимонин. — Опять! Да как вы не поймёте, что моя Наташа в ПРИНЦИПЕ на это не спо-собна! Она лучше умрёт, но чужого никогда не возьмёт!

— Факт — вещь упрямая, Сергей Сергеевич, — Га-лина Андреевна всё-таки немного сбавила тон. — Ска-жите сами, что нам делать?

— Слушайте, это… Это чудовищно!!! Ну ладно, ска-жите, сколько стоит этот треклятый пододеяльник, я вам сейчас заплачу двойную цену, только прекратите это немедленно!

— Зачем нам деньги? — решительно вмешалась Анастасия Ивановна. — Нам вещь нужна. Мы за неё ма-териальную ответственность несём!

— Хорошо, скажите тогда, где это можно купить?! Сегодня же я вам принесу!

— Не знаю, не знаю, — недобро усмехнулась Ана-стасия Ивановна. — Но, конечно, принесите. Купите. Очень буду ждать.

— Вот и отлично, — спокойно уже сказал Тимо-нин. — Покажите, хоть какие они, эти ваши пододеяль-ники, а то ещё не такой принесу.

— Я уверена, что вы принесёте то, что надо, — с яв-ным намёком отрезала Анастасия Ивановна. Но в спаль-ню всё же направилась.

Тимонин намёка не понял или не захотел понять. Он внимательно посмотрел, каким должен быть подо-деяльник, записал размеры. И вечером, действительно, принёс: новенький, в шелестящей упаковке, с чеком из магазина. Такой точно, как и нужно. Вручил лично

в руки Анастасии Ивановне:

— Всё, надеюсь?! К моей жене больше нет претензий?!

— Больше нет, — ухмыльнулась воспитательни-ца. («Ишь, — позавидовала, — любит-то её как! Готов и чек, и упаковку предоставить, лишь бы отбелить её! »)

Конечно, они с Галиной Андреевной никому ничего не сказали (во-первых, обещали; а во-вторых, самим же могло и попасть. Дело такое, сами понимаете…)

Тимонина продолжала забирать Ирочку по вечерам из школы, но теперь делала это молча, никогда и ни о чём не спрашивая ни Анастасию Ивановну, ни Галину Ан-дреевну. Обычно приветливая, весёлая и разговорчивая, теперь она стала почти не похожа на саму себя и стара-лась как можно скорее уйти.

— Стыдно, — единогласно решили и учительница, и воспитательница. Ну и то хорошо! Они даже в душе простили её давно, глядя на такие муки совести. Интел-лигентная всё-таки женщина; должно быть, и правда — клептомания, иначе не объяснишь…

Шли дни, и незаметно наступила весна. Про кражу уже и забылось, хотя Тимонина по-прежнему остава-лась молчалива и неприветлива. А вот Лёшка, старший мальчик Тимониных, всем рассказывал, что они скоро переезжают в другой район. Почему? Никто не знал.

Может, меняются на квартиру попросторней? Что ж, это их дело.

И вот однажды (уже вовсю припекал апрель) к Ана-стасии Ивановне пришла бабушка Саши Нестеренко. Она довольно редко забирала внука (тяжело ходила, бо-лели ноги), но в этот день она пришла не только за ним,

а именно — к воспитательнице. Она отозвала её в сторо-ну, сначала долго извинялась, называя себя старой бес-памятной дурой, а потом вынула из пакета… пропавший пододеяльник:

— Представляете, милая, я-то думала, что это наш!!!

Он уж давно у нас лежит, я его туда-сюда всё перекла-дываю… А дочка увидела — и давай меня ругать!!! Вот, отправила извиняться!

…И Анастасия Ивановна вспомнила!!! Да-да, в тот день, когда она обвинила Тимонину, приходила бабуш-ка Нестеренко, буквально за пять минут до Тимониной. И Анастасия Ивановна тоже ей сказала:

— Идите в спальню, положите на стол сами; мне сейчас некогда.

Но она ведь НЕ ПРОВЕРИЛА, ЧТО ИМЕННО при-несла Нестеренко. И вот теперь выяснилось: бабушка вернула только простынку и наволочку, а пододеяль-ник — нет, потому что думала, что он — домашний, личный! Ей утром поручила дочка, Сашина мама, отне-сти бельё в школу, а что именно — не сказала! А бабуш-ка и не переспросила; она-то никогда этим не занима-лась… Единственный раз только!

Вот он и оказался роковым для несчастной Тимони-ной… Да, ситуация! Ну и что теперь делать?!

Извиняться? — да ни за что! Эта красавица и так полгода нос воротит. «Подумаешь, обиженная! — угова-ривала себя воспитательница. — Мы с ней и так, и этак,

и даже улыбаемся. А она так смотрит, точно в лицо хо-чет плюнуть! »

Так нет же! Не будет Анастасия Ивановна перед этой интеллигенткой прогибаться!!!

«И Галине Андреевне ничего не скажу! — решила она. — А то ещё, чего доброго, меня крайней сделает…» И, решительно приказав Серёжиной бабушке дер-жать язык за зубами, на том и остановилась. Бабушка Нестеренко выслушала, конечно, заслуженный выговор, покаянно кивая. Конечно, она очень виновата! Подумать только, бедной воспитательнице пришлось материально отвечать!!! Хорошо, хоть сейчас этот пододеяльник на-шёлся, а то скоро, сказала Анастасия Ивановна, конец учебного года, ей надо всё бельё под расписку сдавать!

Ой, как вовремя всё решилось! Слава Богу!

…Вскоре Тимонины, действительно, переехали;

и уж кто-кто, а Анастасия Ивановна была этому очень рада. Во-первых, потому, что не надо уже больше ви-деться с Тимониной и смотреть в её страдающие глаза (то ли больные, то ли ненавидящие? — непонятно…), а во-вторых, у Анастасии Ивановны появился теперь дома чудесный маленький пододеяльничек, — как раз кроватку внучке застилать. Она о таком давно мечтала.

Голос общественности

…Вера Макаровна делала так всегда и не раз убеж-далась: помогает! Она имела за плечами огромный педа-гогический стаж и неустанно любила повторять, что всю жизнь отдала детям. Так получилось, что своей семьи

у Веры Макаровны никогда не было, и никто и ничто (может, к счастью?.. ) не мешал ей отдаваться любимому делу.

Вера Макаровна работала всегда в полную силу. И главной её особенностью — изюминкой, если хоти-те! — было то, что она понимала значение обществен-ности. Семья и школа! — эти две силы представлялись ей единым могучим монолитом, краеугольным камнем всей педагогической науки.

Вера Макаровна за свою длинную учительскую жизнь выработала (выстрадала! ) несколько «железных» правил, от которых никогда не отступала: «Взрослый всегда прав», «Любая провинность должна быть на-казана», «Спорить с учителем нельзя никогда» и т. д. Согласитесь, иметь твёрдые убеждения — не так уж плохо; по крайней мере всегда есть чёткие ориентиры. «Можно» и «нельзя», «чёрное» и «белое»; а полуто-на — они для невротиков и непрофессионалов, и только мешают.

Вот и мнение общественности, её мудрый голос — это было из арсенала Веры Макаровны, это было «бе-лое». «Люди всегда правы! » — твёрдо верила учитель-ница и ни разу не ошиблась.

Так и сейчас она решила, что голос общественно-сти — это именно то, что нужно. Надо поставить Сакур-

ко на место, открыть ей глаза на неё же саму! Потом ещё и спасибо скажет!

Посудите сами, люди добрые: Сакурко Людмила Григорьевна, имеющая взрослую дочь (Ингу, ученицу девятого класса; кстати, любимицу Веры Макаровны), ведёт себя просто возмутительно! Какой пример она по-даёт дочери?! Собралась, видите ли, замуж в третий раз, да ещё — представляете?! — за человека, который млад-ше её на целых семь лет!!!

Конечно, тридцатипятилетняя Сакурко ещё молода;

к тому же — красива; но всему же есть предел! С пер-вым мужем она разошлась (был, видите ли, скандалист и ревнивец); со вторым — не прожила и года… Говори-ли, что он ей изменял. Подумаешь, какая цаца! Тысячи женщин так живут, многое терпят и прощают. А всё — почему? Да потому что они — ответственные, они со-храняют свои семьи, они понимают, что у ребёнка дол-жен быть отец!!!

А где гарантия, что новый муж, да ещё такой моло-дой, не начнёт ей изменять, где? Если хотите знать, ско-рей всего так и будет, вот увидите!

Вера Макаровна всегда знала всё про всех, и про но-вого кандидата в мужья Сакурко — тоже. Всё абсолют-но! К тому же этот Володя когда-то учился в школе, где работала Вера Макаровна. Нет, лично она его не учи-ла, но всё равно знала: Владимир — он никакой, серый, неинтересный. Типичное «никто». Кем он может стать для такой умненькой девочки, как Инга?! Отцом?!

— Любовь?! Ой, не смешите меня!!! — делилась Вера Макаровна с коллегами. — Разуйте глаза: у Сакур-ко хорошая квартира, вот и всё!

Короче, это надо было пресечь! Спросите, как? Да не вопрос. Людей надо тормошить, голос обществен-ности. Все вместе — великая сила.

Вера Макаровна преисполнилась законной гордости от того, что ей предстояло совершить. Первым делом — надо срочно собрать членов родительского комитета.

Она незамедлительно принялась за выполнение свое-го плана, и уже на другой день, в четыре часа, все пятеро родителей пришли к ней в кабинет. Вера Макаровна гор-дилась своим комитетом, потому что создала его сама. Она долго раздумывала, подбирая кандидатуры; потом переговорила с каждым из будущих членов — и вот, по-жалуйста! Не комитет, а сказка! Собрание проголосова-ло за них единогласно, без малейших возражений.

В других классах — как это обычно бывает? Да все знают: стараются побыстрее спихнуть один на другого, проголосовать за тех, кто меньше остальных сопротив-ляется, и всё! И потом работает такой комитет спустя рукава: лишь бы считалось.

А посмотрите на подбор Веры Макаровны: люди на-дёжные, неравнодушные, морально устойчивые. И все, как один, с твёрдыми принципами и убеждениями. Зна-ют всё: какая семья чем живёт и дышит, вплоть до ме-лочей. И никакие они не сплетники! — Вера Макаров-на однажды серьёзно обиделась, когда такое услышала. Одна из мамаш, видите ли, возмутилась, когда роди-тельский комитет в полном составе пришёл к ней на дом

и потребовал ответить: почему в семье собираются раз-водиться? Мамаша тогда закатила истерику и выгнала посетителей, и с тех пор, кажется, возненавидела и их,

и Веру Макаровну. И что, — умная?.. Люди хотели по-мочь; а вдруг бы удалось сохранить семью? Так нет, ещё

и сплетниками обозвала, а Веру Макаровну — главной склочницей.

Нет, учительница это так не оставила, не думайте. Не прошло и месяца, как неумная мамаша вынуждена была публично, на родительском собрании, попросить

у Веры Макаровны прощения. А всё — комитет, дай Бог им здоровья!

…Итак, они собрались. По первому зову. И, конечно, дружно поддержали Веру Макаровну. Главное что? —

пострадают интересы несовершеннолетней Инги,

а у девочки, может быть, большое будущее. А вдруг новый «папочка» начнёт к Инге приставать; кто тогда будет отвечать, а?! Потом ни Вера Макаровна, ни акти-висты себе этого не простят. Действовать, действовать немедленно!

Первым делом распределили «роли»: сама Вера Ма-каровна на очередном собрании (как раз через три дня) сделает небольшой доклад о таких семьях, об их от-равляющем воздействии на детей. Потом возьмёт слово председатель родительского комитета Рудакова Ирина Яновна (ею Вера Макаровна особенно гордилась. Про-тив Рудаковой никто никогда не смел даже голоса по-дать, не то что…). Она кратко доложит о неблагополучии в одной из семей класса и предложит родителям выска-заться по одному. Вера Макаровна по опыту знала: все повторят то, что изложит Рудакова. Может быть, в не-сколько иных вариациях, с оговорками; но по сути — поддержат. Потом дадим слово Сакурко: что она думает о будущем дочери и как собирается строить отношения с «кандидатом в отцы»?

— А вдруг Сакурко вообще не придёт? — совершен-но резонно заметил отец Миши Павлова. — И что тогда?

— Иван Петрович, — тут же вмешалась умница Ру-дакова; Вера Макаровна не успела ещё и рот открыть. — Этим займусь лично я, не волнуйтесь. Я встречусь завтра с Сакурко и предупрежу её. Причём объясню, что в её интересах прийти и поговорить с нами, а иначе от имени родительского комитета к ней на работу будет

направлено соответствующее письмо о том, что она иг-норирует родительское собрание и мнение коллектива.

— И поможет?.. — усомнился Павлов. — Сейчас, из-вините, такое время… Это раньше — да; такое письмо было бы «бомбой». Но нравы изменились, к сожалению.

— Поможет, — Рудакова была тверда. — Я неплохо знаю Людмилу Григорьевну, она очень не любит, ког-да кто-нибудь обсуждает за спиной её жизнь. Очень!

А впрочем, кто любит? — пожала она плечами. — Да придёт, придёт. Уверена я!

…Собрание назначили, и уже за полчаса до намечен-ного времени в кабинете наблюдался полный аншлаг. Все уже знали, какой интереснейший вопрос будет об-суждаться, и некоторые родители даже пришли пара-ми. Сакурко тоже явилась; правда, чуть не опоздала, но зато, — о, бессовестная! — со своим «женихом».

Вера Макаровна сперва опешила, но Рудакова успе-ла шепнуть ей: «Ничего, это даже лучше! », и учительни-ца успокоилась.

Всё пошло как по писаному: и доклад Веры Мака-ровны, и пылкая речь председателя комитета. Причём время от времени (молодцы, что договорились заранее! ) кто-нибудь из членов комитета подавал с места реплики: «Правильно! », «Мы все так думаем! », «Это ясно каждо-му! » и так далее.

Сакурко и её «молодой человек» сидели рядыш-ком молча, почти никак не реагируя, и Вера Макаровна не знала, как истолковать их поведение. Но вот Рудакова закончила, эффектно воскликнув:

— И нам не всё равно! Мы хотим услышать, мы тре-буем: как планирует Людмила Григорьевна устраивать жизнь своей дочери? Ответьте нам!!!

Рудакова прошла на своё место за первой партой.

Сакурко начала было подниматься, но её решитель-но и мягко остановил Владимир:

— Люда, позволь мне.

Он спокойно вышел к доске, как будто совсем не вол-нуясь. («Но руки дрожат! » — злорадно заметила Вера Макаровна. — Ну-ну, давай. Интересно послушать. Раньше двух слов связать не мог, троечник…»)

А Владимир вдруг широко, обезоруживающе улыб-нулся и сказал:

— Дорогие родители, спасибо, что все собрались на нас посмотреть. Я целому миру не постеснялся бы рассказать, как я люблю свою Людочку. Но целый мир в этом классе не поместится, не так ли? А мне так хочется поделиться своим счастьем с каждым из вас, ведь счастье, говорят, заразно! Пусть и к вам это придёт, дорогие друзья! Я от всей души вам этого желаю!.. Из-вините, не умею я выступать… Давайте лучше я стихи почитаю. Вчера написал. Может, тогда, наконец, вы нас поймёте?..

И он действительно начал читать! Изумлённые лица родителей просто вытянулись. Ну каков нахал!!!

…А Володя всё читал. Стихотворение было непро-фессиональное, чуть ли не детское; во многих местах хромала рифма. («Сделал четыре речевых ошибки! » — автоматически заметила про себя Вера Макаровна). Но с каждой новой строчкой в класс как будто врыва-лась свежая струя молодого майского ветра; каждое сло-во дышало такой чистотой и счастьем, что одна из ро-дительниц, сидящая на задней парте, украдкой вытерла глаза («Вот это любовь!.. »)

«…И каждый день, следы твои целуя,

мне хочется от счастья умереть!.. » — закончил автор.

И вдруг… раздались аплодисменты. Сначала жидень-кие, они сразу окрепли и переросли чуть ли не в овацию.

А одна из родительниц (та самая дура с задней парты! ) громко, вызывающе произнесла:

— Настоящий мужчина!!! Да!!!

Владимир покраснел и виновато сказал:

— Ну что вы, стихи так себе, средние… Я ж не поэт… В классе засмеялись. Кто-то крикнул:

— Зато собрание закончено!

Все засмеялись снова и потянулись к выходу, шумя и толкаясь. Вера Макаровна вместе с Рудаковой пыта-лись ещё всех задержать, остановить… Не собрание, а посмешище какое-то, балаган!!! Собрались, видите ли, бредовые стишата послушать?!

На председателя никто не обращал внимания, роди-тели продолжали выходить. И тогда Рудакова с Верой Макаровной бросились к другому «комитетчику», кото-рый стоял, глядя в окно:

— Иван Петрович! Повлияйте хоть вы, будьте же мужчиной!..

Павлов резко повернулся. Его лицо было не то что злым, а… каким-то чужим, что ли:

— Мужчина сегодня — вот он! — он театральным жестом указал на Владимира, который всё ещё находил-ся почему-то у доски, как ученик, которому так и не раз-решили сесть. Рядом, держась за его руку, стояла сму-щённая и очень сейчас красивая Людмила Сакурко.

— Он — мужчина! — повторил Павлов. — Настоя-щий Мужик. — И тоже решительно направился к выхо-ду. Потом порывисто оглянулся и добавил: — А из ваше-го идиотского комитета я выхожу. Ищите замену.

…Класс быстро опустел, и с Верой Макаровной осталась одна только Рудакова.

— Тоже мне, комитетчики! — возмущалась она гром-ко. — Предатели, крысы! А Павлов, Павлов!!! Ничего, мы его заменим, Вера Макаровна!.. И Сакурко пусть не думает, что всё так и кончилось! Ничего подобного, голубушка! Письмо на производство я ей всё-таки нака-таю; пусть там ответит! Ишь, возлюбленная нашлась!!!

Джульетта перезрелая!..

— Не надо, — вдруг остановила её Вера Макаров-на. — А знаете, — неожиданно добавила она глухим го-лосом, — знаете, Ирина Яновна, мне-то вот никто и ни-когда стихов не читал. Ни своих, ни чужих… А вам?..

Рудакова пожала плечами, сухо бросила:

— До свидания, Вера Макаровна. Мы лучше завтра поговорим, вы не против?

— Да, да, завтра. Завтра приходите, — кивала учи-тельница. — А впрочем…

Что — «впрочем», Рудакова не дослушала, потому что уже выходила из класса.

Не пей, мама!..

Сестрички снова плакали и просили есть.

— Да потерпите вы!!! — срывалась на них Леся. — Уже варится!!!

(Она пять минут назад включила чайник, поставила рис. Кроме риса, в доме ничего не было).

Леся быстро резала хлеб (купила по дороге), ловко расставляла тарелки, и девочки начали успокаиваться. Маленькие ещё, ну что с них взять? — одной четыре года, второй — пять… Леся — самая старшая, ей целых десять лет.

А мамы нет уже третьи сутки…

«Опять, наверное, где-то пьяная валяется», — по-думала Леся спокойно, как о само собой понятном

и привычном. Вчера кончились деньги, которые иногда появлялись в верхнем ящике комода, и сегодня с утра Леся не пошла в школу, а отправилась по соседям про-сить в долг. Им уже давно никто ничего не давал, пото-му что мама Таня никогда не возвращала, и поиски де-нег «на хлеб» затянулись. Но всё-таки нашлась добрая душа, пожалела Лесю, дала ей немного:

— На, ребёнок. Корми сестричек…

И добавила, вздохнув: «Эх, сироты при живой матери…».

Нет, никакие они не сироты, Леся была с этим совер-шенно не согласна. Ну и что, что папа умер; зато мама

у них есть! Пьёт, правда… Но ничего, она хорошая! Это она от горя только!!! Когда трезвая, всегда плачет, обе-щает, что вылечится, конфеты покупает…

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒