Часть первая 7 страница

Гена всё ещё утешал себя, что боевики и детекти-вы — это для «разбавления» скучных сведений и дат, но и сам не заметил, как на уроках истории от самой истории почти ничего уже не осталось…

Зато на переменках старшеклассники (и даже те, ко-торых Геннадий Геннадиевич не учил) от души хлопа-ли его по плечу и вели разговоры на равных. И девочки из одиннадцатого класса спокойно и непринуждённо называли его в лицо «Геночка», стремясь понравиться учителю.

В конце января Кочеткова вызвала директриса:

— Ну, как успехи, Геннадий Геннадиевич? Хорошо? Вот и прекрасно. Я, знаете ли, пока не контролировала вашу работу; давала втянуться. Но со следующей неде-ли — ждите в гости и меня, и завуча.

Генка расстроился. Поделился с Ломовым, и тот успокоил:

— Гингемыч, не парься. Готовь свои конспекты —

а мы не подкачаем. Не дрейфь, дружбан, я своих в беде не бросаю!

Первый визит завуча прошёл на «ура»: историк за-ранее раздал друзьям вопросы и ответы, и урок прошёл гладко. Гену похвалили, но, однако, сделали замечание:

— Уж очень, очень заученно дети отвечают, доро-гой Геннадий Геннадиевич! Зачем вы заставляете их зубрить учебник? Надо, чтобы ученики умели говорить и от себя, понимаете?

Потом были ещё четыре-пять уроков с директрисой на задней парте, и все остались довольны: замечания старших молодой педагог, кажется, учитывал.

…Вот всё и уладилось, к общему счастью. Скоро эк-замены, но Кочетков спокоен: дружба есть дружба. Все ученики знают, кто какой билет вытащит (уже обо всём договорились и отрепетировали до мелочей; на каждом уроке тренируются «билеты тянуть» — это чтоб потом сбоев не было). В результате — ожидаются прекрасные оценки.

Разве Гингемычу что-нибудь жалко для друзей, а?..

Размазня

— Нет-нет, это невозможно! До свидания! — отец кладёт трубку на рычаг и иронически смотрит на Люсю.

У девочки в глазах стоят слёзы.

— Что, опять сопли распустила? — злится отец. — Можно подумать, что я неправду сказал!

Завтра опять весь класс над ней потешаться бу-дет, — думает Люся. — И первая — Инка… А ещё — Инкина мамочка, которая явится ни свет ни заря: зав-тра ведь канун 8 Марта, и родительский комитет купил для классной что-то дорогое (как всегда, в общем); а Ин-кина родительница — Лидия Антоновна — самый ак-тивный член комитета.

Это как раз она сейчас звонила: где, мол, Люсенька? Почему не пришла? Все девочки собрались, только её ждём. А папа ответил: невозможно…

…Ещё в понедельник тётя Лида приходила в школу, таинственным голосом попросила остаться после уро-ков всех девочек. И предложила:

— Девчонки, а давайте-ка вашей любимой классной руководительнице сюрприз устроим, а?

— Так ведь сдавали уже, Лидия Антоновна! — воз-мутилась вечно чем-то недовольная Анечка Осипенко.

— Не про «сдавали» разговор, Анюта! — приосани-лась мамаша. — Давайте вечером, перед праздником, на-ведём в классе такой порядок, чтоб Марина Григорьевна ахнула! Мысль, а?

Мысль-то, может быть, действительно неплохая, но кому хочется переться в школу вечером, да ещё и на уборку?..

— Да ну-у-у! — без всякого энтузиазма протянула Света. — Всё равно ведь не все придут, а я что — край-няя?!

— Вот и давайте договоримся, чтоб пришли все, абсолютно все! — не сдавалась тётя Лида. — В классе десять девочек, причём довольно взрослых! К тому же, вместе со своей дочерью приду и я, — это уже один-надцать. Девчонки, работы всего на каких-то два часа,

а Марине Григорьевне будет приятно!

— А что тут делать? — не сдавалась Анечка. — И за-чем? И так каждый день в классе дежурим.

Но Лидия Антоновна убеждать умела. Да и как это «нечего делать»?! — парты все размалёванные, занаве-ски давно несвежие; и, кстати, неплохо было бы и под до-ской подбелить (ну, это Лидия Антоновна однозначно берёт на себя).

— Так что захватите вёдра, тряпки и метёлки, девоч-ки. Порошок и известь я принесу сама. Жду вас в классе в 18. 00, в четверг!

Идти, конечно, никому не хотелось. Тоже мне, нашла добровольцев на принудительных началах! Хочет — вот пусть сама и «пашет» вместе со своей Инночкой, ябе-дой и сплетницей! Но Лидия Антоновна непослушания не простит, в этом уже многие убедились. Вечно она что-нибудь выдумает или навяжет!.. Да не просто так,

а с лозунгами. Вот и сейчас:

— Отказаться — это просто преступление, девочки! Ведь Марина Григорьевна для вас времени не жалеет; настоящий фанатик своего дела!

…Что фанатик — так это точно; нет от неё по-коя никому. Мало того, что сама в школе торчит чуть не сутками, так и других «грузит» по самое некуда. Уж на что Вовка Великанов — любитель английского,

а и тот злится. Ни меры, ни степени, одним словом. По-

говаривают, что от неё и муж поэтому ушёл… А теперь она одна осталась — так вообще из школы не выгнать; хоть бы в день этой пресловутой уборки до ночи не заси-делась, а то ведь придётся ждать, пока уйдёт. Тётя Лида так просто не уймётся; тоже — фанатик не из последних.

И Люся, конечно, не может не пойти. Она сказала про «сюрприз» маме, и та недовольно буркнула: «Иди». Но папа, когда услышал новость, категорически восстал:

— Это ещё что за беспредел?! Не пойдёшь.

Люся похолодела. Бог с ней, с Лидией Антоновной; девочки её и без «активистки» заклюют! Сказано же было: все — значит, все.

— А я сказал: нет! — отрезал отец. — Нечего ходить позориться! Дома всё у тебя тяп-ляп, лишь бы отстали!

А туда пойдёшь лоск наводить?? Это, милая моя, тоже заслужить надо!

А Люся, значит, опять не заслужила. Она вообще ред-ко «заслуживала»: что бы девочка ни делала, по мнению отца, это называлось «из рук вон плохо». Люсе испол-нилось уже шестнадцать, и она отлично знала, что такое готовка, стирка, глажка и так далее. Родители этим непо-мерно гордились:

— Вот выйдет замуж — поймёт, что должна нас бла-годарить. Уж кто-кто, а мы свою девочку превосходно к жизни подготовили. Всему научили!

«Маме надо помогать! » — эту истину Люся услы-шала так давно, что и забыла, когда. Вот с тех пор и по-могала. Отец, который в доме руководил всем, назначил ей два постоянных дня для «большой уборки»: втор-ник и пятницу. В эти дни в Люсины обязанности вхо-дило «вылизывание» всей огромной квартиры (полы, ковры, шкафы, окна), а также — «лёгкая постирушка» (того, что накопилось к этому дню в большой корзине для белья). Остальное время считалось «выходным»,

если не учитывать того, что посуда — всегда и после всех — мылась только Люсей, и никем иным.

Другое дело, если в «уборочный» день Люся от-неслась к своим обязанностям недостаточно хорошо; тогда отец назначал наказание: следующий день — ста-новится уборочным уже автоматически, из принципа. Или если очень плохо — то два дня. А там, глядишь, снова пятница… Короче говоря, редкий день оказывался свободным.

Придираться папа умел («На пользу!! »): то поли-ровка плохо блестит, то люстру забыла протереть… Де-вочка еле-еле вытягивала на хорошистку, ведь времени на уроки оставалось всего ничего; поэтому считалась

и дома, и в школе — «так себе», среднего ума. Если б не её изумительная память — в отстающих, наверное, ходила бы.

Люся всё время жалела, что нет у неё ни сестрёнки, ни братика. Было бы с кем разделить тогда ненавистный домашний труд…

— Мы тебя кормим, поим, одеваем, родная, — ворко-вала мама, поручив Люсе очередное дело. — Ты должна это понимать и по мере сил привносить свою лепту.

Самой маме «привносить» было ужасно некогда, как, впрочем, и папе. «Да ладно, пусть так, — думала ча-сто Люся. — В принципе они, наверное, правы. Но хоть бы " спасибо" разок сказали, а то всё плохо да плохо…» Да, Люсины кухонные изыски оставляли желать луч-шего, но, что ни говорите, а первое — второе — третье (да ещё и пирожки, если успеет! ) девочка всегда готови-

ла, стараясь.

Мама с папой, пропадая на работе до самого вечера (отсюда — и заработки приличные! ), еле-еле находили время, чтоб слегка осведомиться у дочери:

— Ну, как дела в школе?

Услышав неизменное «хорошо», папа быстро и при-вычно, пробежав по комнатам, делал свои замечания по уборке (может быть, завтра — удастся отдохнуть?.. Вряд ли…), и семья дружно ужинала.

Затем — родители шли к телевизору и к свежей прес-се, а Люся отбывала последнюю вахту — мытьё вечер-ней посуды, — размазывая по щекам тихие слёзы из-за «снова отвратительного ужина».

А её так и звали в классе — «Размазня». Очень подходяще, ведь она всё везде «размазывала»: и слёзы свои непонятные, и ответы у доски… И даже толком не общалась ни с кем и не дружила; а так, тоже разма-зывала. Кличка настолько девочке подходила, что даже мама — и та всё чаще и чаще говорила о ней: «Наша размазня».

Родители Люси были люди интеллигентные, много читающие. Люся тоже с удовольствием читала бы по-больше, если б время появилось, а так — только урыв-ками, и всё.

— Наша размазня в вуз не поступит! — была увере-на мама. — Хорошо, хоть всё умеет; пристроить её куда-нибудь поваром, что ли?

Иногда в дом приходили гости: тоже все сплошь ин-теллигентные, интересные люди. Они много спорили

о музыке и живописи, о свежих литературных новостях. Люсиной обязанностью в такие вечера было подавать гостям кофе и бутерброды, и она еле поспевала заправ-лять кофеварку новыми порциями.

— Люся!!! — то и дело слышалось из комнаты. Проклятый кофе, как назло, постоянно заканчивался то у Алексея Петровича, то у Сергея Ивановича.

Когда наступала весна, перед своим Днём рождения мама всегда затевала генеральную уборку, подключая сюда и папу. Отец должен был вынести два тяжеленных

ковра на улицу и выбить их. Причём мама каждый год патетически восклицала:

— Слава Богу, что у нас в доме есть мужчина! Нам

с дочерью такие тяжести поднимать нельзя!!

Отец благополучно выносил и заносил «такие тяже-сти», сам развешивал их на большой «ковровой» пере-кладине во дворе и торжественно вручал выбивалку Люсе:

— Ну-ка, покажи, понимаешь ли ты толк в чистоте! Примерно по полчаса на каждый ковёр — и отец

оставался доволен. Это был тот самый редкий случай, когда похвала всё-таки срывалась с его скупых уст:

— Молодец, дочурка! Хозяйка!

Тогда же, по весне, наступал и «период преферан-са», как называла это мама. Но относилась к явлению

в общем-то беззлобно; даже наоборот, с оттенком неко-торой гордости:

— Мой Семён никогда «налево» не ходил и не пойдёт, потому что я его понимаю! Хочет с друзьями за карта-ми посидеть — да пожалуйста, хоть целую ночь! И мне спокойнее…

Они действительно засиживались до утра, и поэтому Люся так не любила весну: кофе и бутерброды нужны были всю ночь. Летом преферансисты благополучно «рассасывались» по курортам, значительно облегчая жизнь девочке.

Вот и сегодня — Люся в душе подозревала, что папа не пустил её в школу именно из-за преферанса: вот-вот подойдут друзья-приятели. Вчера ещё хотели, да сорвалось.

Поэтому он объяснил нетерпеливой Лидии Антонов-не, зло вопя в трубку:

— Нет, уважаемая, не ждите. Люся наказана. Она се-годня дома не всё выполнила, что мама просила. Вы уж

там обойдитесь как-нибудь без неё… Что? Да бросьте, Лидия Антоновна, от неё толку — ноль. Руки как из зад ницы, по три раза за ней переделываем.

Вот так. («И слюни подбери! »).

…— Ну вот!! — торжествовала Осипенко. — Я так

и знала, что не все придут!!

— Брось, Анька, — вмешалась добрая Курочкина. — У Люськи папаша — не дай Бог. Ей и так — дыхнуть секундочки нет. Справимся и без неё.

— Ага, — психовала Осипенко. — Я ей выскажу всё равно! Тоже мне!..

Лидия Антоновна, тоже немного повозмущавшись, всё же сказала:

— Ладно, что языками зря чесать? Давайте работать.

Она чётко и толково распределила участки деятель-ности.

— А занавески? — прищурилась Аня. — С ними не успеем. Если я, например, сегодня возьму простир-нуть — это только утром повесить можно. Не впишемся!

— Ничего! — у Лидии Антоновны был план. —

В моей автостиралке их можно провертеть и сразу высу-шить. Инночка! — окликнула она дочь. — Снимай этот тюлевый кошмар, беги домой и сделай. Да!! Не забудь утюг прихватить, тут сразу отгладим и повесим.

Занавески быстро сняли, и Инночка действительно умчалась.

— Ишь, самая хитросделанная нашлась, — яростно шепнула Осипенко Курочкиной. — В машинку сейчас забросит — и всё! И руки чистенькие, и дело готово! А мы тут…

Курочкина сразу кивнула: да, это тебе не парты из-гаженные порошком отдраивать.

Работали почти до девяти. Лидия Антоновна по-спевала и командовать, и белить. Но зато класс сиял,

как новый пятак. Тут подоспели и занавески, и когда они, отбеленные и отутюженные, вернулись на место, девочки ахнули:

— Ух ты-ы-ы!!

— Ну вот видите, девочки, и самим приятно! — чуть ли чуть ли не раскланивалась Лидия Антоновна.

Хорошо, короче говоря, получилось. И настроение назавтра у всех было отличное. У Марины Григорьев-ны — так вообще эйфория. Даже расплакалась:

— Девчонки, дорогие мои!.. Спасибо!!

И бросилась каждую целовать-обнимать: «С празд-ником женским вас, хорошие мои! »

И Люсю тоже поцеловала. Не знала же она, что та вчера не явилась!

Это ей потом Лидия Антоновна поведала. И, между прочим, без всякой злобы. Просто сказала:

— Ну до чего же размазня эта Люся Орлова! Поду-майте только, Лидия Антоновна, девушке — шестнад-цать лет, а своего мнения совершенно нет! Попробовал бы меня такой папочка остановить в своё время! — ух, не знаю, что и было бы! Тем более, если надо для всего класса! А эта?.. Так размазнёй по жизни и протащится, тряпка.

…Марина Григорьевна считала точно так же.

Две остановки трамваем

Это был уже шестой мамин муж. За свою коротень-кую жизнь второклассница Катюша так устала от такой бесконечной «смены караула», что и сказать нельзя!

Первый муж мамы — родной отец Катеньки — «мало зарабатывал», второй — «гулял по бабам», третий — «пил как конь». Четвёртого девочка помнила смутно (он и задержался здесь всего на неделю), а вот пятый запомнился крепко: бил и её, и маму. Причём делал это

в трезвом виде, а не как «папа номер три»; ревновал очень свою красивую жену. А Катюша — под ногами вертелась тут же и попадала, конечно, под руку.

— Катька, чего ты лезла, а?.. — ласково вещал пятый папа, когда гроза утихала и влюблённые мирились. — Мы сами с мамкой разобрались бы, а так — и тебе пере-пало, дурёха!

Но Катенька снова пыталась вступаться за маму,

несмотря на горький опыт. Вот и ходила с «фонарями» точно такими же, как и у родительницы.

Мама долго терпела (кажется, этого мужа она дей-ствительно очень любила), но однажды не выдержала… Она позднее обычного вернулась с работы (никак нельзя было отказаться, никак! ) и дома получила как следует:

— С кем, подстилка, шлялась?! На часы посмотри, гнида! — орал страшно муж.

Мама, как назло, была с причёской и в хорошем новом платье в тот день, — тут и дураку ясно, что для свидания вырядилась!!! А ей просто захотелось покрасоваться: весна… Стояли такие роскошные дни середины марта, что сердце просило праздника! Просило — получи…

И как ни клялся муженёк в любви, как ни каялся — не помогло больше. Состоялся развод — и мама снова была свободна как птица. Но она не умела долго оста-ваться одна, и к тому же, если помните, вовсю буйство-вала озорница-весна.

…И вот он, «папа номер шесть», дядя Лёня. Огром-ного роста: мама по сравнению с ним — птичка, а ведь

и она не мелкая. «Этот если бить начнёт — то, навер-ное, сразу убьёт! » — подумала Катюшка, чуть завидев «отца».

Но прошло уже целых двадцать дней, а дядя Лёня руки не распускал. И не кричал даже!

«Но что-то же в нём должно быть не так! — присма-тривалась девочка. — Интересно, сколько ещё он с нами проживёт? »

Дядя Лёня проживать, видимо, собирался долго. Мо-жет, и всегда. И Катя скоро узнала причину: оказывает-ся, дяде Лёне просто некуда идти. Совсем.

— Понимаешь, Галка. — делилась мама с сосед-кой, советчицей и соратницей, — его подставили. Ни за что отсидел, представляешь?! А жена в это время квартиру продала — и прости-прощай!

— Ты смотри, Олька, осторожно!! — махала руками тётя Галя. — С таким прошлым… Смотри, чтоб не про-пало ничего!!

«Завидует», — догадалась Катькина мама. (Галка была хронически одинока уже лет пятнадцать).

«Как бы не вздумала отбить! » — озаботилась Ольга. Да и то: у соседки и квартира побольше, и «довеска» (ни дочки, ни сына, ни чёрта в ступе) нет. Лёнька — мужик видный!

И Катина мама приняла на всякий случай простые меры предосторожности, то есть «ход на её террито-рию» был теперь соседке заказан. Галина немедленно

обиделась, когда на второй-третий раз закадычная под-ружка ни с того ни с сего не пустила её на порог:

— Галочка, некогда мне с тобой лясы точить, доро-гая! Извини. Да и мужу хочется отдыха в своём доме!

Галина распыхтелась — здороваться даже переста-ла. Да пусть! Зато теперь не будет на Лёньку пялиться, предательница.

…Новый папа «сидел ни за что» недолго, но успел приобрести те неуловимые признаки, по которым сра-зу легко можно узнать человека с такой биографией. Но он, однако, был добродушен, много и смешно шу-тил, а Катюшу с первого дня стал симпатично называть «Катюшонок». Причём не требовал, как отцы № 2, 4 или 5 — называть его «папой», а сразу сказал:

— Кроха, зови меня как душа попросит: хоть Лёхой, хоть Лёнькой. И давай на «ты», ладно?

Так и получилось, что стал он называться «дядей Лё-ней», но, действительно, — на «ты». Слово «папа» де-вочке и на ум не приходило.

…А вот вчера (мамы не было дома: ушла в магазин) заходили какие-то странные дядьки; долго топтались

в коридоре, а дядя Лёня шёпотом с ними соглашался:

— Замётано, мужики. Я — в деле!

Потом они ушли, а Катюша, которой «гости» почему-то страшно не понравились, спросила у отчима:

— Дядь Лёнь, а это кто был? Чего им надо? — и со-всем по-взрослому добавила:

— Ты смотри, дядь Лёнь, держись от них подальше,

а то… Неровен час!

Отчим захохотал:

— Чего-чего?! Ну ты даёшь, Катюшонок!!

Что смешного было в её словах, девочка так и не по-няла. Но, действительно, чувствовала: ох и непростые друзья сейчас заходили!

«Чую, быть беде», — так всегда говаривала бабуш-ка, мамина мама, пока была жива. Она успела застать четырёх маминых супругов, а пятого — только в начале. Но сразу сказала опять: «Чую!.. » Умерла от сердца, ещё не старая. Всё хотела внучку к себе забрать, но Ольга не давала.

— Оленька, доченька! — бесконечно увещевала ба-бушка. — Сама подумай: каково ребёнку-то при твоих вечных мужиках!!

Интересно, сказала бы бабушка про дядю Лёню «чую!.. » или нет?.. От папы № 3 (это который пил) Катю-ша один раз сбежала из дому, да прямо к бабушке — две трамвайных остановки отсюда. Тогда бабушка позвони-ла маме и крепко с ней разругалась; грозила судом внуч-ку отобрать. Потом они, конечно, помирились, и Катя вернулась к матери. И даже дала слово, что «больше так не будет».

Но, если честно, девочке всегда мечталось жить именно с бабушкой: никаких новых мужей; дедушка давно умер. А бабушка — всегда такая добрая! И на ра-боту ходит — сутки через трое; и всё свободное время отдавала бы внучке. Жаль, что этому так и не суждено уже сбыться…

Вскоре пришла мама, и отчим позвал её на кухню. Они плотно закрыли дверь и долго о чём-то спорили, причём дядя Лёня громко бубнил одно и то же:

— Олька, это только один раз. Дело верное. Только один раз!!

В конце концов они позвали Катюшу пить чай, и де-вочка увидела, что у мамы — покраснели и напухли гла-за. Странно, вроде и не дрались…

Наутро, однако, настроение мамы улучшилось, вы-ровнялось и, отправляя дочку в школу, она сказала:

— Катюша, если кто-нибудь спросит, кто приходил вчера к Лёне, — ты ничего не знаешь! Договорились? Ты ж не хочешь папу подвести, да?

Конечно, не хочет. И Катюша пообещала. Так нача-лись загадки. Целая неделя прошла как-то странно: дядя Лёня сначала две ночи не был дома, а потом принёс три большие сумки, ужасно тяжёлые. Они постояли в кори-доре, но совсем немного: на следующий день дядя Лёня их куда-то переправил.

А вот к концу странной недели был праздник: от-чим принёс много-много денег (целую пачку! Катю-ша столько никогда и не видела), а мама накрыла стол,

и они роскошно ужинали. А потом дядя Лёня дал девоч-ке «двадцатку»:

— Трать, Катюшонок, хоть на мороженое, хоть на пи-рожное. Только никому не рассказывай про деньги. Хо-рошо, доченька? Ты же у меня умница-девочка! — и по-трепал ласково по затылку своей чугунной лапищей.

…А ещё через три дня пришли люди в милицей-ской форме и долго рыскали по всем углам. Но, видно, не нашли то, что искали. А, уходя, их главный началь-ник сказал дяде Лёне:

— Запомни, Козырев: всё равно найдём. Конечно, здесь ты это держать не будешь, не дурак ведь. Да и про-дал уже, наверное. Но и мы не дураки, Козырев! Навер-няка, всё сбыть ещё не успел, припрятал… Сдай нам —

и я похлопочу, чтоб тебе скостили срок! Слово офицера.

— Ты чё, начальник?! — ухмыльнулся дядя Лёня. — Не нашли — потому что чист я, милый мой. Чист, аки слеза! — дурачился он.

— Смотри, дорогуша! Я тебя предупредил. Пожалей себя.

«Гости» ушли, а родители снова закрылись на кух-не и опять спорили. Умная Катюша услышала кое-что

(иногда спорщики срывались в крик), сложила «два

и два» и догадалась: то, что искали милиционеры, дядя Лёня благополучно спрятал в бабушкиной комнате (кро-хотная каморка в коммуналке, она пока пустовала), — те самые две остановки трамваем отсюда…

Как сказал тот главный? — «Лучше сам отдай,

а не то…» Ой, беда будет! Ой, беда!!! И такой славный папа, как дядя Лёня, пострадает, и, наверное, заберут его. Ой, и жалко отчима! Самый он лучший из всех от-цов! Кого потом мама приведёт? — неизвестно…

Спасти, спасти дядю Лёню немедленно! Катюшка всю ночь прокрутилась, не смыкая глаз, а с утра уже зна-ла, что она сделает. И тогда дядя милиционер поможет глупому упрямому папе! — он ведь обещал…

…Вместо школы девочка решительно направилась в ближайшее отделение милиции. К счастью, у порога столкнулась сразу с тем самым главным, который вче-ра угрожал отчиму. Она тут же сбивчиво объяснила дя-деньке милиционеру, зачем пришла.

— А где бабушкин дом, знаешь?

…Да, конечно. Здесь рядом. Две остановки… Она покажет.

Своя рубашка

…Шифровать работы — это была отличная мысль.

Она вносила элемент справедливости.

Казалось бы, пустяк, — районная олимпиада. Но ам-бициозная Алёна Ивановна понимала, что и здесь луч-ше всё-таки показать себя первыми.

В этом году она привезла Стасика Шаповалова, способного и усидчивого мальчика. Нельзя сказать, чтоб он был прямо-таки семи пядей во лбу, но сооб-

ражал неплохо. Алёна Ивановна очень рассчитывала на призовое место, пусть даже третье, — тогда при ат-тестации почти не будет проблем. А если первое — так вообще прекрасно: это гарантировало премию в разме-ре оклада!

Итак, олимпиада. Алёна Ивановна хорошо подгото-вила мальчика, разобрала с ним целый ряд нестандарт-ных задач. А вдруг опять что-нибудь подобное выпадет; мало ли…

Поэтому она дальновидно посоветовала:

— Стасик, ты все эти задачки перепиши мелень-ким почерком и захвати с собой! Понимаешь? Вдруг пригодится!

Стасик совету внял, и в день олимпиады был набит шпаргалками, как праздничный гусь — яблоками. С тем

и отправились.

Детей приехало много, и Алёна Ивановна не на шут-ку взволновалась: большая конкуренция! Как назло, девятиклассников (а именно в девятом и учился «её» Стасик) было больше всего, человек сорок. Другое дело — в девятом и одиннадцатом: и там, и там — не бо-лее двух десятков.

Озаботило это и организаторов; инспектриса замета-лась по этажам, отыскивая свободное помещение. Нако-нец нашла, рассадила участников и вернулась к учителям:

— Уважаемые коллеги, есть к вам просьба: мы никак не ожидали такого наплыва в девятом, и в одну из ауди-торий некого посадить. Надо двух учителей. Пожалуй-ста, кто согласен?

Но никто не рванулся навстречу предложению: го-раздо приятнее было бы сейчас поболтать в учитель-ской за традиционной чашечкой чая, спокойно ожидая результатов. Зима всё-таки; намёрзлись, пока доехали… Пришлось инспектрисе (это судьба! ) просто назна-чить людей, как она смешно выразилась, «методом на-

учного тыка». Ну, чтоб никто не обиделся… Она действительно ткнула пальцем наугад, не глядя,

в список зарегистрированных школ и объявила:

— Значит так, в аудиторию № 18 идут: Зайченко Ва-лентина Андреевна и Подгородецкая Алёна Ивановна! Прошу, коллеги.

Зайченко тяжко вздохнула: «Я так и знала»; но после-довала покорно вместе с Алёной Ивановной за началь-ством. Инспектриса завела их в соседний класс и бы-стренько проинструктировала, как шифровать работы, что делать и так далее.

Когда Алёна Ивановна зашла в класс, то сразу уви-дела, что Стасик оказался именно здесь. Ну что ж, это неплохо! — Алёна Ивановна сразу не могла сообразить, но была уверена, что за три часа написания что-нибудь обязательно придумает.

…Итак, зашифровать. Валентина Андреевна прошла по рядам, внимательно помечая листы. Алёна Ивановна быстро подсчитала: Стасик Шаповалов — это или № 27, или № 28. Одно из двух — бесспорно.

Наконец формальности закончились, дети получи-ли задание, и время пошло. У Зайченко и Подгородец-

кой, обязанных наблюдать за процессом, образовалась свободная пауза длиной в три часа. И, конечно, обе они, голова к голове, склонились над заданием: инте-ресно, что там?..

Задачи были не очень сложные: средние, можно ска-зать, если не считать последнее уравнение. Они шёпотом начали спорить и даже запутались; но всё-таки благопо-лучно решили, к удовольствию обеих. А вот справятся ли с этим дети?..

…Наконец положенное время истекло, и математич-ки попросили участников сдать работы. К столу потяну-лись девятиклассники.

Подгоняя отстающих, Зайченко почти силой отобра-ла последние три листочка: правила есть правила. Вре-мя вышло!

— Валентина Андреевна! — окликнул Зайченко

с порога какой-то мальчик. — Можно вас?..

— Извините, Алёна Ивановна, я — на секундоч-ку! — поспешила она к двери.

Там было что-то важное, и Зайченко задержалась не на секундочку, а минут на пять. Она стояла спиной к Алёне Ивановне, и та, быстро перебрав работы, нашла листик Шаповалова.

Точно так она и думала, — № 28. Почерк — его, не перепутаешь. Всегда он так: как курица лапой! Хоро-шо, хоть цифры понятно выписывает…

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒